Через пять минут на стол Ингрема легла сжатая характеристика, выданная компьютером, - лента в четыре фута длиной с перфорированными полями. Он прошел через внутренний проход по мягкому ковру в свою личную столовую, волоча за собой длинную ленту, как шлейф невесты. На синий вельветин стульев у обеденного стола и на серо-синие тисненые обои струился солнечный свет, и от этого столовая казалась гораздо веселее. По комнате гулял легкий прохладный ветерок от центрального кондиционера. На столе уже стояли тарелки: суп с моллюсками и овощами по-манхэттенски, сандвич с грудинкой и, как всегда, стакан снятого молока. За едой Ингрем просмотрел характеристику Филипа Дж.Любина, четыре фута человеческой жизни, 5000 слов об ученых степенях, должностях, наградах и привычках. Любин значился в электронной картотеке ЦРУ в разделе ученых специалистов под номером 10874, - проверенный и занесенный в резерв первой очереди на случай войны или какого-либо срочного дела управления. В характеристике отмечалось участие Любина в проекте "Кубок", в специальном исследовании ЦРУ для сравнительной оценки прогресса науки в коммунистических странах я на Западе. Смутный образ Любина всплыл в памяти Ингрема: эдакий склонный к самоанализу коротышка и, кажется, довольно раздражительный. Они встречались в конференц-зале один или два раза. Во всяком случае, Любин прошел все проверки. Ингрем узнал также, что в управлении Любина считают одним из двадцати ведущих математиков мира и что он знает пять иностранных языков. Взгляд Ингрема остановился на последнем разделе с заголовком: "Личная жизнь". "Холост. Никогда не был женат. Никаких романов, кроме юношеского с Элен Волленстейн (умерла в 1958), когда оба были студентами. Изредка ужинает с женщинами, но, видимо, предпочитает компанию мужчин, обычно своих коллег. Самоуглублен. Известен на факультете как замкнутый, вспыльчивый и нелюдимый. Чувствителен и обидчив. Не курит. Пьет мало..." Далее шли подробности о пристрастиях и вкусах Любина, о его костюмах, автомашинах и т.д. Ингрем потерял интерес. Директор ЦРУ сидел и думал о Филипе Любине и Стивене Грире. И еще о Поле Роудбуше. Тут ему пришлось закурить. Гнев его разгорался, и трудно было успокоиться. Две такие оплеухи за одну неделю! Сначала за "Мухоловку", в сущности скромную, но исключительно перспективную операцию, которую он сам задумал и которой немало гордился. А затем - этот запрет вмешиваться в дело Грира. Странно, что оба раза он пострадал из-за Стивена Грира, а ведь не бог весть какая персона - случайный приятель президента, и все! Ингрем не знал, чем все это кончится и что делать дальше. Прежде всего долг. Он возглавлял многочисленную тайную армию, которая должна была собирать информацию обо всех иностранных государствах, больших и малых, могущественных и безнадежно слабых. ЦРУ было его цитаделью, почти его домом, в нем была его жизнь. Он провел немало бессонных ночей, чтобы создать самую мощную, как он считал, самую компетентную и самую непогрешимую разведку в мире. Он любил свое управление, никто из правительственных чиновников не мог этого понять. Управление было тесной семьей, связанной узами тайны и общими целями и совершенно изолированной от забот и треволнений остальной Америки. Здесь царила дисциплина, порядок, собранность и целесообразность. Но был также азарт охоты и поиска. Была страсть к раскрытию сложнейших интриг, радость разгадывания запутанных тайн, от которых зависели международные отношения и власть. Это был особый, захватывающий мир, замкнутый в самом себе. Ингрем всегда наслаждался проявлениями единства в своей "империи". Когда он приезжал каждое утро ровно в десять минут девятого, вахтер в униформе встречал его в узкой железобетонной проходной, улыбаясь как старому знакомому. В огромном колонном холле с увеличенной мозаичной эмблемой ЦРУ на металлическом полу он часто останавливался, чтобы еще раз прочесть слова евангелия от Иоанна, глава VIII, стих 32-й: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными". Трое часовых у барьера почтительно приветствовали его. Дальше начинался его мир: непрекращающаяся суета людей в веселых коридорах, где каждый носил опознавательный значок, где каждая дверь своим цветом что-то означала, где каждый сейф стоял со знаком "открыто" и в каждом кабинете был пластмассовый контейнер с красной надписью: "Сжечь". Содержимое этих контейнеров ежедневно отправлялось в мусоросжигатель, где исчезали в огне тысячи секретных донесений, писем и шифрованных сообщений. Ингрем гордился бесценной аппаратурой ЦРУ: гигантскими компьютерами и шифровальными машинами, которые с бешеной скоростью бесстрастно зашифровывали и дешифрировали донесения; радиоцентрами, через которые ЦРУ круглосуточно получало из всех стран по сто пятьдесят сообщений в час; внутренними транспортерами и пневмопочтой для мгновенной передачи документов из отделения в отделение; и, наконец, ксерографическим аппаратом, благодаря которому можно было тотчас передавать важнейшие доклады в Белый дом или Пентагон. Идеей фикс, основной целью Ингрема было, чтобы ЦРУ знало обо всем, что происходит в мире, обо всем, что может повредить Соединенным Штатам и их шатким бастионам за границей. Неполная информация была для него просто информацией, а не точным знанием. Одна недостающая деталь грозила провалом, и каждая из таких деталей могла оказаться роковой. Например, исчезновение Стивена Грира, близкого друга президента, могло иметь такое же значение, как последняя речь премьер-министра Кубы или инструкция Кремля советскому послу в Бангкоке. Ингрем начал составлять указания для своего штаба, сегодня по возможности точнее и полнее. Такие приказы обычно задерживали в машбюро до половины пятого после полудня на случай возможных исправлений и дополнений. Любая попытка лишить Артура Ингрема его законного права искать, находить и узнавать, - что угодно и о ком угодно, - была бы равносильна приказу об отставке. Даже мысль об этом убивала его. Вся жизнь Ингрема была сосредоточена здесь, в этой цитадели над лесистым холмом Лэнгли, и он не собирался кончать ее безвольной пешкой в чужих руках. Решение было принято, Ингрем вернулся в свой кабинет и позвонил сенатору Оуэну Моффату из Небраски, главе молчаливой оппозиции в сенатском подкомитете из шести человек, той оппозиции, которая всегда поддерживала ЦРУ. Моффат был одним из привилегированного десятка людей, которые знали все, что стоило знать о ЦРУ. Моффата отыскали в приемной сената. Ингрем завуалированно, но настойчиво попросил свидания. Моффат пообещал приехать как только сможет. И часу не прошло, как сенатор Моффат уже сидел в кожаном кресле, глядя на загроможденный стол Ингрема и ряд телефонных аппаратов под эмблемой ЦРУ с бдительным орлом на синем фоне. Моффат при всем его достоинстве и представительности походил на херувима. У него было розовое гладкое лицо, на котором время каким-то чудом не оставило следов. Несмотря на свои шестьдесят лет, он все еще обращал внимание на женщин и их походку. Если бы не женщины, можно было бы сказать, что первая его любовь - политиканство. - Оуэн, - сказал Ингрем, - у меня кое-какие неприятности, и мне нужна ваша помощь. Моффат улыбнулся, появилась длинная складка на розовом воздушном шаре. - Вам нужна помощь, Артур? В первый раз слышу, чтобы вы в этом признались. Лицо Ингрема окаменело. - Может быть, потому, что вы всегда помогали мне, Моффат, ни о чем не спрашивая. - Что вас беспокоит, Артур? - Стивен Грир. - О! - Моффат удивился, но это было заметно только по легкому движению бровей. - А что с Гриром? - Разговор строго между нами? - Как всегда, разумеется. Ингрем быстро обрисовал все, что случилось, - донесения Ника, совещание штаба, железную непреклонность Десковича и отказ президента Роудбуша от помощи ЦРУ. - Значит, он сейчас в Рио? - глазки Моффата блеснули, словно при воспоминании о чем-то приятном. - Знаю этот городок. А где он там, в Рио, спрятался? - Не знаю, - ответил Ингрем. - Нам известно только, что он прилетел туда на реактивном транспортном самолете. - И это все? - взгляд Моффата не вязался с равнодушным тоном его голоса. - Оуэн, - сказал Ингрем, - в донесении есть второй пункт, о котором я не сообщил ни на совещании, ни президенту. Мы узнали, что ФБР занимается неким Филипом Дж.Любиным в связи с делом Грира. Любин, по-видимому, тоже исчез. Он описал профессора Хопкинского университета, зачитал выдержки из характеристики компьютера, которые привлекли его внимание. - Весьма любопытно, - заметил Моффат. Сдержанность его как бы подчеркивала равенство в их отношениях. Следующий ход должен был сделать Ингрем. - Вернемся к фактам, Оуэн, - сказал Ингрем. - Близкий друг президента и его политический союзник испаряется с поля для гольфа. Затем он улетает за границу с несколькими пересадками на маленьких аэродромах. Президент приказывает начать расследование, но только Федеральному бюро. Одновременно он приказывает Десковичу ни с кем не говорить об этом. Президент запрещает ЦРУ заниматься этим делом. Тем временем ФБР тайком от всех других разведслужб начинает односторонне наводить справки об одном математике, который тоже исчез. Вам не кажется это странным? - Пожалуй, - сказал Моффат после некоторого раздумья. - Если бы не более важные причины. - Вы имеете в виду выборы? Моффат закивал головой. - Второй закон политики гласит, что претендент при переизбрании идет на все, чтобы обеспечить себе победу. - А первый закон? Моффат ухмыльнулся. - Закон N_2 важнее всех остальных. - Значит, вы считаете?.. - Артур, - сказал Моффат, - я думаю, довольно нам вилять. Для этого мы слишком давно знаем друг друга. Он помолчал. Спокойная улыбка Ингрема выражала согласие. - Я думаю точно так же, как думаете вы. Исчезновение Стивена Грира - это скандал. Тут могут быть и женщины, и деньги, и шантаж, и сексуальные извращения, и бог знает что еще. Но я также думаю, что Пол Роудбуш о чем-то знает или догадывается. У нас нет оснований утверждать, что сам Роудбуш замешан в этой истории. Если что-нибудь всплывет против него до ноября, президентом будет избран Уолкотт, как бы невероятно это сейчас ни казалось. Вывод: Роудбуш сделает все, чтобы скрыть неблагоприятные для него факты до выборов. - Однако это не очень-то вяжется с характером президента, - заметил Ингрем, явно играя в великодушие. - В другое время я бы с вами согласился, - ответил Моффат. - Но вы забываете второй закон политики. До выборов осталось всего два месяца. - Значит, вы уверены, что президент что-то утаивает? - В моем возрасте я уже ни в чем не уверен, Артур. Это просто догадка, предположение. Оно возникло, когда вы мне сообщили эти новости. - Ваши предположения обычно оправдываются, Оуэн. - Особенно, когда они совпадают с вашими? - Моффат улыбнулся. - Я думаю, мы понимаем друг друга, - Ингрем улыбнулся ему в ответ. - Вы сказали, что нуждаетесь в помощи... - Да, - Ингрем посмотрел в окно. Когда он заговорил, каждое слово его было веским и значительным. - Представьте себе, Оуэн, что ЦРУ проследит весь путь Стивена Грира за границей. Представьте, что президент узнает об этом. И представьте, что вследствие этого, может быть после выборов, директора Центрального разведывательного управления попросят подать в отставку. Что в таком случае предпримете вы и ваши друзья в сенате? Моффат скрестил ноги и сложил руки на животе. Улыбка мелькнула на его лице. - Вы действительно так любите свою работу, Артур? - Я слишком много вложил в нее. - Да, я знаю, Артур. Но вернемся к фактам. - Моффат помолчал. - Не могу ответить прямо на ваш вопрос, но скажу, если всем известный гражданин Америки улетучивается - если можно так выразиться - за границу, директор ЦРУ, выполняя свой патриотический долг, обязан выяснить, куда и зачем он отправился. Это обычная предосторожность во имя безопасности родины, и она будет одобрена как таковая сенатом и членами правительства, которым доверено контролировать операции вашего управления. Помолчав, Ингрем сказал: - Благодарю вас, Оуэн. - Благодарность не впишешь в приказ, - ответил Моффат. - Я с вами говорю не как агитатор Уолкотта, а как американец, которому выпала честь быть старейшиной сенатского комитета бдительности. - Это все, что мне нужно было знать. Моффат встал, с преувеличенной твердостью пожал руку Ингрема и вдруг рассмеялся. - Артур, - сказал он, - почему это у вас я дважды думаю, прежде чем сказать хоть слово? В чем дело? У вас здесь всюду подслушивающие устройства? Ингрем покачал головой. - Это старая шутка. В действительности же здесь единственное место, где можно говорить свободно, не опасаясь никого, если не считать меня. Уже держась за дверную ручку, Моффат обернулся: - Надеюсь, вы будете держать меня в курсе дел вашего управления, как обычно? - Да, как обычно, - ответил Ингрем. Когда дверь закрылась, Ингрем нажал кнопку интерфона: - Алиса, вызовите Ника. Секунду спустя раздался мужской голос: - Слушаю вас, сэр. - Ник, из каких источников поступило донесение о Грире, которое вы мне передали утром? - От леди "Игрек". - Леди "Игрек"? - брови Ингрема взлетели. - Оба сообщения? - Да, сэр. - С места никаких сведений о Грире? - Нет, сэр. - Данные "Игрек", я полагаю, достоверные? - Считаю, что да, - ответил Ник. - Но она говорила из телефона-автомата, и мы не решились ее расспрашивать. Но сообщение ее первостепенной важности. - Ясно. Благодарю вас. Пальцы Ингрема задержались на кнопках кремового аппарата. Затем он решился: - Алиса, дайте мне личный код Джона в городе Бразилиа. Ингрему понадобилось с полчаса, чтобы составить шифрованную телеграмму, которая будет, в свою очередь, зашифрована - код в коде, способ, лишь изредка используемый для прямой связи с особыми агентами за границей. Ингрем запечатал конверт и отослал его в шифровальный центр управления для обычной зашифровки. Когда в посольстве США в городе Бразилиа эта телеграмма будет расшифрована, некий "Джон", бразильский резидент ЦРУ, узнает, что ему поручено собрать данные об экспорте кофе. Но, только когда Джон возьмет свою личную таблицу для дешифровки, он прочтет то, что ему написал директор ЦРУ Ингрем: "Джону, город Бразилиа. Стивен Б.Грир прилетел в прошлый четверг ночью в Рио-де-Жанейро на транспортном реактивном самолете компании "Оверсиз Квик-Фрайт". Необходимо установить тщательное наблюдение, отмечать все передвижения. Поручается вам. Оставить все прочие дела до нового распоряжения. Работать одному. Если понадобится помощь, запросить. Доносить только Вику. Повторяю: только Вику. Вик. 2.9, 20:37". Сенатор Оуэн Моффат уже полчаса сидел в просторном прохладном зале заседаний старого здания сената, поглядывая через площадь на купол Капитолия. Капитолий напоминал одряхлевшего льва: лапы вытянуты, плечи опущены, большая голова неподвижна. Моффат думал о Грире, Любине и Роудбуше, но его все время отвлекало воспоминание об уик-энде в Рио много лет назад. И еще он думал об Артуре Ингреме. Шеф ЦРУ, думал он, внутренне усмехаясь, вечный рыцарь, рвущийся в бой, как на старых гобеленах. Рыцарь без страха и... без мозгов. Он-то его знал! Отсидев заседание, Моффат быстро прошел в кабинет, смежный с главной приемной сената. Заперев дверь, он подошел к телефону и набрал номер подстанции конгресса. - Говорит сенатор Моффат, - сказал он. - Личный разговор, прошу вас. Соедините меня с мистером Мэтью Силкуортом в Спрингфилде, штат Иллинойс... 8 Мори Риммель, по своему обыкновению, с видом конспиратора шептал на ухо Брэди Меншипу, хотя до ближайшего стола, где собралась шумная компания, было куда как далеко. Риммель и Меншип сидели за угловым столиком в старом прокуренном баре клуба "Юнион Лиг". Зал к этому времени уже постепенно пустел. Было без четверти девять, приближался нью-йоркский час коктейлей. В длинном бильярдном зале, примыкавшем к бару, двое игроков с засученными рукавами заканчивали партию. Темнокожий официант в траурной ливрее клуба сметал со стойки соленые орешки, кусочки сыра и хлебные крошки. - Мой человек из министерства юстиции подтверждает вашу догадку, - бормотал Риммель в плечо Меншипа, настороженно озираясь по сторонам. "Врет наполовину, - думал Меншип. - Актер из него не ахти какой". Они встретились, чтобы обсудить падение "драконов", и Риммель тотчас со скоростью автомата начал выстреливать свои сведения. Нью-йоркский биржевик никогда не верил до конца вашингтонскому лоббисту. Риммель был ненадежным, скользким партнером и всегда ассоциировался у Меншипа с Вашингтоном, с этим городом-паразитом. Риммель слишком много пил и слишком легко называл по имени самых выдающихся людей. Меншип подозревал, что сведения Риммеля устарели и что он знает гораздо меньше, чем хочет показать. Багровое, лунообразное лицо Риммеля в красных прожилках говорило о том, что он много пьет. Но это не мешало Риммелю умело проскальзывать между бюрократическими рогатками Вашингтона, и кое-какие его сведения могли пригодиться. "Он этого стоил до сих пор", - подумал Меншип, имея в виду двадцать тысяч долларов, которые выплачивал Риммелю ежегодно и о которых не знал никто, кроме самого Риммеля, Меншипа и нескольких доверенных чиновников налогового ведомства. - Правду вам говорю, "Уч-микро" хотели проглотить "Кариб ойл", - бормотал Риммель полушепотом. - Но потом они узнали, что дело не выгорит, и Грир, наверное, сказал Барни Лумису, что не сможет ничего сделать. Вот как обернулось, понимаете? И тогда, как я слышал, Стив сказал Полу... (Риммель ткнул пальцем в грудь Меншипа; он никогда не говорил "президент" или "Роудбуш", всегда "Пол") ...Стив сказал Полу, что выходит из игры. В четверг, в ту самую ночь, о которой столько разговоров. Меншипу показалось, что палец Риммеля пригвоздил его к спинке кресла. Он заерзал, отодвинулся и помахал рукой официанту. - Еще по одной? - спросил он. Риммель кивнул. Пока они дожидались коньяка для Риммеля и виски с содовой без льда для Меншипа, Риммель снова почувствовал себя как на иголках. Он завидовал Меншипу, завидовал его непринужденности, остроумию, умению одеваться с элегантной небрежностью, с едкой завистью смотрел на его длинную поджарую фигуру. Сам Риммель чувствовал приближение кризиса, которого давно страшился. На прошлой неделе Артур Ингрем лишил его восьми тысяч долларов, неожиданно срезав наполовину его гонорары по фонду Поощрения. Риммель подозревал, что в этом в какой-то степени виноват Мигель Лумис; он помнил, как тот недавно расспрашивал его о субсидиях молодым физикам. Возможно, и Грир приложил к этому руку, потому что Мигель, по сведениям газет, встретился с Гриром как раз перед тем, как юрист исчез. Но директор ЦРУ не дал ему никаких объяснений. Не удостоил. Жесткий тип этот Ингрем. Потеря восьми тысяч долларов была для Риммеля особенно чувствительной потому, что за несколько дней до этого компания "Долан" решила, что им больше не нужен свой человек в Вашингтоне. Теперь у Риммеля оставалось только семь тысяч с фонда Поощрения, восемнадцать от компании "Империал Стил" и двадцать от Брэди Меншипа. Прошлой ночью ему снилось, что он скользит вниз по ледяному склону с сумасшедшей скоростью, резкий ветер хлещет в лицо и он не в силах остановиться. Проснулся он от гулкого шума в ушах - знакомого симптома повышенного давления. И сейчас опять его охватывала паника. Ему до зарезу нужны были эти 20000 долларов Меншипа, но он прекрасно знал, что показывать это Брэди нельзя ни в коем случае. - Одно мне ясно, - заторопился он, словно любая пауза в разговоре могла оказаться смертельно опасной. - "Кариб ойл" или не "Кариб ойл", Стив наверняка вел много дел "Уч-микро". Как-то за завтраком недели две назад он разглагольствовал о том, что, мол, микрофильмы - это революция в учебном процессе. Что скоро, мол, придет день, когда каждый школьник сможет купить пятьсот учебников в одной маленькой коробке всего за две-три монеты. Он говорил, что стоимость производства снижается так быстро... Официант принес напитки, и, когда он отошел, Меншип заговорил так, словно и не слышал всех этих сообщений Риммеля. - Я избавился от "драконов", - сказал он. - Те пятнадцать тысяч акций, которые должны были выкинуть, так и не появились на бирже. Кто-то, видимо, передумал, наверное, выжидает, чтобы курс восстановился. "Уч-микро" снова поднялись до пятидесяти шести, и я их продал. Потерял на этом не одну тысячу, но, черт побери, не каждый же раз выигрывать! - Как сейчас на бирже, Брэди? - спросил Риммель и сделал добрый глоток коньяка, наклонившись вперед, чтобы не закапать рубашку. - После прошлой пятницы биржа, конечно, оправилась, но курс неустойчивый. - Меншип вытянул свои длинные ноги. - Бизнесмены, банкиры, фондовые маклеры - все стоят за Уолкотта, но это пока одни слова. Он кивнул на группу посетителей за столиком возле бара. Взрыв хохота встретил какую-то шутку стройного седовласого мужчины с загорелым лицом, говорившим о долгих часах, проведенных на яхте или на поле для гольфа. - Вот типичный пример, - сказал Меншип. - Эта шайка из страховых компаний. Они говорят, что им по душе взгляды Уолкотта на экономику, налоги, ограничение кредита и тому подобное, но никто из них не станет ради этого рисковать деньгами. Роудбуш открыл выход капиталам за границу, ликвидировал дефицит. Конечно, он слишком много тратит на наши внутренние дела, но Уолл-стриту это нравится, потому что уменьшает угрозу инфляции. - Он отхлебнул из своего бокала. - Поэтому, когда история с Гриром прояснится, курс акций сразу подскочит. В прошлую пятницу биржа ясно показала: ее страшит все, что может помешать переизбранию Роудбуша. Верьте мне, умные люди говорят одно, а делают то, что им выгодно. - Вы сказали: "когда история с Гриром прояснится". А если из этого выйдет первосортный громкий скандал? - Тогда биржа взбесится. Все зависит от Грира. - Меншип вопросительно посмотрел на Риммеля. - Послушайте, Мори, что вы все-таки об этом знаете? - Ничего, - ответил Риммель. - И никто в Вашингтоне по-настоящему ничего не знает. После той ночи я несколько раз разговаривал с Сью Грир, и если она знает хоть что-нибудь, то она великая актриса. Но я не думаю, чтобы она разыгрывала комедию. По-моему, почтенная леди сходит с ума от беспокойства. - Я с самого начала не верил разговорам о киднэпинге, - заметил Меншип. - Тогда в чем же дело? В женщине? Риммель покачал головой: - Я знаю Стива. Это не в его духе. Мне кажется, он любит свою жену, если такое в наше время еще бывает. И можете сразу плюнуть в глаза тем, кто болтает, будто он психопат. Стив так же здоров, как мы с вами. - Значит, дело в деньгах? - Возможно, - Риммель нахмурился. - Стива все считали честным человеком, хотя бы потому, что Пол ему доверял. Но взглянем на факты. Стив юрист и связан с большой политикой, а политика - это зачастую рэкет. Предположим, Стив провернул какую-то махинацию, предположим, Пол узнал об этом и высказал ему все напрямик. Стив мог с перепугу удрать. - Вы намекаете на слухи о Бразилии? - Вот именно. Молчание затянулось. Наконец Меншип спросил: - Вы действительно в это верите, Мори? - Нет, черт побери! - ответил Риммель. - Где-то в голове копошится такая мыслишка. Но в глубине души я в это ни на грош не верю. Я думаю, если бы Стиву грозил скандал, он наверняка остался бы и дрался до конца. Такой уж он человек. Меншип сидел молча, поглядывая то на Риммеля, то на посетителей за столиком возле бара, которые уже поднимались. - Бразилия, - проговорил он задумчиво. - Интересно. А что, если накануне Дня Труда по Уолл-стрит поползет слушок, будто Грир смылся в Бразилию, потому что замешан в крупном и грязном деле, связанном с "Учебными микрофильмами"? Что будет тогда? - "Уч-микро" пойдут ко дну, - ответил Риммель. - И, наверное, многие другие следом за ними. - А предположим, что распространится слух, будто один крупный делец, опытный и знающий, поспешно распродает "драконов". Это окажет давление на биржу, так ведь? - Еще какое! Меншип осушил бокал одним глотком. Глаза его засверкали. - И предположим, что этим дельцом, который поспешно распродает акции, окажется Брэди Меншип. Это имя будет достаточно весомым. - Полно, Брэди! - взмолился Риммель. - К чему эти шутки? Чего вы хотите? Чтобы я сказал "нет"? Меншип не обратил внимания на его слова. Он рассеянно улыбнулся и погрузился в свои мысли. - Знаете, - сказал он наконец, - мы все слишком зависим от последних сообщений. Нас подхватывают и несут сегодняшние новости и прогнозы на завтра. О долгосрочных прогнозах склонны забывать даже самые опытные из нас. Я вот подумал, Мори, - какова же истинная будущность "драконов"? Не на следующей неделе, не после выборов, а через год, два или три? - Я полагаю, весьма недурная, - ответил Риммель. - Весьма недурная, это в худшем случае, - Меншип говорил теперь медленно и осторожно. - В лучшем - фантастическая! "Учебные микрофильмы" могут стать вторыми ИБМ или Ксерокс. Я считаю, что в будущем году их акции поднимутся до ста. А еще через пару лет - до трехсот или четырехсот. Черт возьми, эта компания напала на золотую жилу! Такого медведя, как Лумис, не свалить. Никто не сможет обскакать "Уч-микро" на длинной дистанции. - Он взмахнул рукой. - Выборы, Грир, "Кариб ойл", все это несущественно. - Так почему же вы сегодня продавали "драконов"? - Потому что, как я уже сказал, мы все живем сегодняшним днем, - ответил Меншип. - Я не размышляю. Я действую. Может быть, это хорошо для актера на сцене, но это пагубно для дельца на бирже... Во всяком случае, я верю в будущее "Учебных микрофильмов" и думаю, что было бы весьма и весьма неплохо загрести побольше "драконов", когда их курс опустится до 35-40, а затем взмыть до седьмого неба. А что неплохо для Меншипа, неплохо и для Риммеля. Правильно? - Возможно, - ответил Риммель. - Насчет поспешной распродажи я понял, но при чем здесь слухи о том, что Грир сбежал в Бразилию? Вы что, предлагаете мне заняться распространением слухов? - Я ничего не предлагаю, - сказал Меншип. Он смерил Риммеля взглядом, как портной, снимающий мерку. - Я уже сказал: я думаю, просто думаю... Слухи могут сильно повлиять на узкий рынок, а у "драконов" рынок очень и очень узкий. - Поспешная распродажа - это биржевая операция, - сказал Риммель. - Слухи - совсем другое дело. За них могут обвинить в злостной дезинформации биржи, а это уже уголовное преступление. - Какого черта, Мори! - воскликнул Меншип. - Некоторые слухи как снежный ком - они растут сами. Никому не надо их специально распускать. Просто какой-нибудь тип звонит своему маклеру и говорит: "Послушай, до меня дошло, будто Брэди Меншип распродает "драконов". Разумеется, маклер тут же спрашивает: а что, собственно, происходит с "Учебными микрофильмами"? На это клиент ему отвечает примерно так: "Ладно уж, признаюсь. Я слышал, что Стивен Грир вел многие дела "Учебных микрофильмов". Говорят, будто Грир удрал в Бразилию или еще куда-то. Наверное, все это чепуха. Но если уж Меншип спешит отделаться от "драконов", для меня этого достаточно. Я хочу побыстрее продать пятьсот акций "Уч-микро". Риммель допил коньяк, глядя на Меншипа поверх бокала. - Послушайте, - сказал он, поставив бокал на стол. - Если желаете знать, что я думаю, то знайте: я не хочу в это впутываться. Стив мой приятель по "Неопалимой купине". Мы все не ангелы, но он приличный парень. Я помогал его жене в ту первую ночь и не собираюсь сейчас распускать о нем лживые сплетни. - Если я начну спускать "драконов" и вы заговорите об этом, это не будет сплетней. - Да, но вся эта чепуха с Бразилией?.. Меншип пристально, с насмешкой рассматривал лунообразную физиономию Риммеля. - Что это вы вдруг стали таким чистоплюем? Вроде бы это не к лицу Мори Риммелю, который за двадцать тысяч в год вынюхивает для меня нужные сведения в "Неопалимой купине" и по всему Вашингтону. - Я, конечно, не Белоснежка, - ответил Риммель, - но на сей раз я пас. - Славно, Мори... Но позвольте спросить: откуда вы знаете, что Стив Грир не удрал в Бразилию? - Это ни на что не похоже. - Почему же? Такое предположение не хуже других, - Меншип снова глядел прямо в глаза Риммелю. - Если подобный слух появится в Нью-Йорке и вы узнаете об этом в Вашингтоне, вы будете его опровергать? Риммель не ответил. Он посмотрел на часы и сказал: - Пожалуй, мне пора в аэропорт, надо поспеть на последний рейс. - Я здесь заночую, - сказал Меншип. - Не хотите остаться? Комната для вас найдется. - Нет, я должен вернуться в Вашингтон. Меншип подписал счет, затем проводил Риммеля по широкой лестнице до выхода на Восточную тридцать седьмую-стрит. Два швейцара засуетились вокруг гостя мистера Меншипа. - Если передумаете, позвоните мне, - сказал Меншип. Когда Риммель скрылся за вращающейся дверью, Меншип подумал, что он похож на воздушный шар, из которого уходит газ. Меншип обедал у себя в комнате. Ему как раз подали баранью отбивную со спаржей, когда зазвонил телефон. С тех пор как они расстались с Риммелем, прошло ровно тридцать пять минут. Меншип слышал в трубке шум самолетных винтов, сквозь который еле пробивался голос Риммеля. - Я согласен, Брэди, - кричал он. - Сделаю в Вашингтоне все, что смогу. И у меня еще есть связи в Кливленде и в Хоустоне, могу туда позвонить. - Хорошо, - сказал Меншип. - Остальное беру на себя. Теперь за дело! На следующее утро в пятницу, вскоре после открытия биржи, Брэди Меншип вызвал одного из четырех маклеров, с которыми постоянно вел дела, и приказал побыстрее продать две тысячи акций "Учебных микрофильмов". В полдень он пригласил на завтрак другого маклера и заговорил с ним о предполагаемой продаже еще трех тысяч акций. Меншип туманно намекнул на сведения из надежного источника. Разумеется, говорил он, скоро все узнают, как тесно был связан Грир с компанией "Учебные микрофильмы". Попутно он осторожно спросил, что это за слухи, будто бы Грир сбежал в Рио или куда-то еще в Бразилии? Нет, его гость ничего об этом не слышал. Третий маклер, приглашенный на обед в ресторан к Пьеру, был удивлен страшным отсутствием аппетита у Меншипа, однако живо заинтересовался его намерением побыстрее избавиться от "драконов". Он спросил: правда ли, что Стивен Грир вел большую часть юридических дел "Учебных микрофильмов"? Правда, ответил Меншип и добавил, что он, например, уверен - биржу здорово тряхнет, когда этот слух распространится. Чисто интуитивное предположение, но он решил ему довериться. Почти все приказы Меншипа были исполнены к вечеру того же дня: биржевой курс постепенно поднимался, поэтому на акции "Учебных микрофильмов" быстро нашлись покупатели. А в Вашингтоне в этот жаркий влажный день Мори Риммель позвонил своему извечному сопернику по джинрами Джо Хопкинсону, биржевому маклеру. - Джо, - сказал он. - Я хочу побыстрее продать семьсот пятьдесят акций "Учебных микрофильмов". - Понятно, - ответил Хопкинсон. - Что-нибудь случилось? - Нет, просто предчувствие. Я слышал, Брэди Меншип в Нью-Йорке торопится распродать своих "драконов". - А что с ними такое? - Толком не знаю. Все это из-за Грира: у него ведь были тесные связи с "Учебными микрофильмами". - Да, правда. Он был их юристом, не так ли? Вел кое-какие дела? - Кое-какие? - переспросил Риммель. - Ребенок, он половину своего рабочего времени тратил на эту фирму. "Учебные микрофильмы", дракон Американской фондовой биржи, перед закрытием в пятницу стояли всего на пункт выше самого низкого уровня, до которого они скатились в день "грировской паники" неделю назад. Через полчаса после закрытия биржи, ровно в четыре Хопкинсон позвонил Риммелю. - Послушай, Мори, - сказал он, - говорят, Грир сейчас в Бразилии... - Уже говорят? Где ты это слышал? - Один из моих биржевых приятелей знает от своего друга из Нью-Йорка. - Пристрастие Хопкинсона к глаголам настоящего времени было утомительным, но неистребимым. - Кстати, ты сам не говорил мне об этом сегодня утром? - Ничего подобного, Джо... Да, но если слух подтвердится, значит, мне первый раз повезло... Хорошо, что я отделался от "драконов"... Если узнаешь еще что-нибудь, сообщи мне, ладно? Вечером, когда рабочий день в Нью-Йорке закончился, Брэди Меншип позвонил из телефонной будки в Лос-Анджелес своему юному другу, финансовому советнику Эдди Сеймуру. Сеймур обладал быстрым и проницательным умом. Он был настоящим вундеркиндом. - Эдди, - сказал Меншип, - строго между нами, но я слышал, что с "Учебными микрофильмами" что-то нечисто. Я знаю, юридические дела компании вел Стивен Грир. А теперь пошел слух, будто исчезновение Грира связано с "Уч-микро". Не упоминай моего имени, однако составь для меня прогноз. Гонорар обычный. Постарайся что-нибудь выяснить до открытия биржи во вторник. Меншип позвонил еще в Чикаго и в Атланту, в два города, где были заводы "Учебных микрофильмов". Затем, благо десяти- и двадцатипятицентовых монет у него хватало, он дозвонился знакомым в Детройте и Миннеаполисе. Улицы Нью-Йорка уже погрузились в вечернюю тьму, когда Меншип дошел до клуба, сел в свой "кадиллак" и наконец-то отправился к себе домой в Саутпорт. Примерно в это же время Мори Риммель с вашингтонского переговорного пункта настраивал соответственным образом своих богатых платных друзей в Кливленде и Хоутоне. Покончив с этим, он отправился к Алиби-клубу, узкому, маленькому дому на Первой улице. У официантов был выходной, и в клубе почти никого не осталось. Риммель быстро прошел в старомодную гостиную, обставленную в викторианском стиле, и остановился перед старым пианино, из которого в былые, лучшие времена извлекал развеселые мелодии. Пятьдесят членов клуба, считай хоть с начала, хоть с конца, ровно пятьдесят, подумал он, и все они теперь столпы коммерции и политики в Вашингтоне, такие же... как он? Мори Риммель, почетный клубмен, - так назовет его, наверное, "Вашингтон пост" в некрологе. Он состоял членом всех лучших клубов - "Алиби", "Неопалимая купина", "Метрополитен", "Лисья охота", "Салгрейв". Риммель зашел в буфет и взял из шкафа свои бутылки: джин "Бут" и сверхсухой вермут "Нойли Прат". Смешал себе добрую порцию мартини и с минуту подержал на льду. Он присел за круглый, ничем не накрытый стол полированного дерева, за которым члены Алиби-клуба глотали за завтраками устриц собственного улова. Мори отхлебнул мартини и почувствовал, как ему обожгло горло. Но одновременно он чувствовал ритмичный гул в ушах, словно кто-то рядом бил в барабан. Тревожные симптомы повышенного кровяного давления теперь появлялись все чаще. Надо бы бросить пить. Однако тут же он налил себе еще один стакан мартини. Он чувствовал себя усталым, грязным и подавленным и не хотел возвращаться домой. После разговора с Хопкинсоном он был противен самому себе. Джо Хопкинсон, его партнер по джинрами. А он использовал его, как постороннего дурачка. Провалиться бы всем этим Брэди Меншипам! Когда стакан опустел, он достал из холодильника новую порцию льда, оросил ее джином и плеснул немного вермута. На этот раз он пил медленно, ощущая, как горячая отрава разливается по телу. А тем временем снаружи, за стенами Алиби-клуба, - это Мори знал - разливалась отрава слухов о злосчастных "драконах". 9 Было субботнее утро. Мы с Джилл сидели, склонившись над моим столом, и пытались связать концы с концами в "почти окончательном" тексте речи президента по случаю Дня Труда. Я вымарывал, вставлял и сокращал, а Джилл щелкала ножницами и склеивала вырезки. Потом она отдаст все одной из машинисток, чтобы та отпечатала чистый экземпляр, который завтра снова разымут на части специалисты-профессора. Я ненавидел это коллегиальное производство речей. Мне оно напоминало массовый психоз. Зажужжал зеленый телефон, я снял трубку. Грейс Лаллей сразу соединила меня с президентом. - Доброе утро, сэр, - сказал я. - Доброе утро, Юджин, - ответил он. - Вы нужны мне. Сейчас прибудет Ингрем. Я успел побыть наедине с президентом до прихода директора ЦРУ не больше минуты. Мы с Полом обменивались любезностями, как люди, передающие друг другу необычайно хрупкое стекло. Мне было неловко за свою вспыльчивость при последней встрече, а он, я это чувствовал, старался показать, что наши дружеские отношения не изменились. Роудбуш сказал мне, что Ингрем хочет договориться о своей предстоящей на завтра в Спрингфилде беседе с губернатором Стэнли Уолкоттом. По традиционному соглашению между кандидатами Уолкотт должен был получить в течение избирательной кампании две сводки ЦРУ о международной ситуации. Завтра, накануне программной речи Уолкотта в Детройте, Ингрем собирался передать ему первую такую сводку. Ингрем заметил меня сразу, едва вошел в кабинет, и взгляд его выразил неодобрение. Казалось, он говорил, что мое присутствие нежелательно при конфиденциальном разговоре с президентом. Тот уловил этот взгляд, но не стал ничего объяснять. Он лишь поздоровался и указал Ингрему на свободное кресло. Ингрем сел так осторожно, словно кресло было заминировано. - Артур, - сказал президент, - я хочу, чтобы вы завтра воспользовались моим самолетом. Пусть это будет символом. Уолкотт поймет, что вы уполномочены говорить от моего имени. - Очень любезно с вашей стороны, господин президент, - сказал Ингрем. Перспектива лететь одному в президентском самолете явно ему льстила. Затем его узкое лицо снова стало серьезным. - Я просил о встрече с вами, господин президент, в связи с недавним недоразумением по поводу операции "Мухоловка". Я подумал, что на этот раз, прежде чем я полечу в Спрингфилд, нам нужно окончательно договориться, что я должен сообщить об этом губернатору. Роудбуш откинулся в кресле и поднял очки чуть не на макушку. - Не вижу тут никакой проблемы. Стэнли Уолкотт имеет право знать все, что знаем мы. Однако излишние подробности могут сбить его с толку, поэтому обрисуйте ему положение пояснее. - Понимаю, - сказал Ингрем, - но тут есть кое-какие сомнительные моменты. Например, говорить ему о наших делах в Нигерии? Я сохранял каменное лицо, но мысли мои сразу смешались. Нигерия? Что мы еще затеяли? Ненадежное правительство из военных держалось там у власти лишь благодаря репрессиям. - Да, - твердо ответил президент. - Я не хочу повторения скандала 1960 года, когда Никсону пришлось утверждать, будто мы не планировали никакого вторжения на Кубу, и все из-за того, что Кеннеди выступил с запросом. Если Уолкотт не будет заранее предупрежден, он тоже может, ни о чем не подозревая, сделать какое-нибудь щекотливое заявление по поводу Нигерии. Намек был достаточно зловещим, однако ни президент, ни Ингрем не сказали больше ничего, что могло бы прояснить для меня ситуацию. Ингрем открыл свою папку и вынул лист бумаги. - Как быть с отчетом о последнем совещании Штаба разведслужб? - спросил он. - А что там такое? - Я полагал, вас это обеспокоит. Если губернатор узнает о нашем предположении, что Китай предпринимает попытки помочь вашему переизбранию, не захочет ли Уолкотт повернуть это себе на пользу? По-моему, соблазн слишком велик. Я сидел не дыша, весь внимание. Для меня все это было новостью. - Тут я ничего не могу поделать, - сказал Роудбуш. - Мы заверили Уолкотта, что он получит от разведки все важнейшие сведения. Я считаю, что наша оценка международного положения входит в их число. Со своей стороны, Уолкотт дал слово не использовать эти сведения. Остается только довериться ему. Ингрем остановился на других подробностях - о многом я тоже слышал впервые. Наприм