ру своих солдат. - И чтоб при конях, - добавил Зубарев. - Поди, еще и довольствие на них потребуешь? - А как же... Святым духом они, что ли, питаться будут? Сухарев собственноручно написал на небольшом листке бумаги записку полковнику и подал Ивану. Тот, даже не поблагодарив, а как само собой разумеющееся, взял ее, бегло прочел и спросил твердо, глядя в глаза губернатору: - Еще одно дело до вас имеется... Как рудники те найдем, то пробы с них желательно в Петербурге делать, в Берг-коллегии. Заведено так. Дело-то не шуточное... - Это точно, - покрутил головой Сухарев, - только чего от меня хочешь, никак не пойму? Чтоб я сам в Петербург те образцы повез? - Зачем, то мое дело - свезти их. А от вас потребуется письмо в Берг-коллегию направить, чтоб дозволили мои пробы к испытанию принять. - Ишь, куда ты, голубчик, взлететь собрался, - желчно усмехнулся губернатор, - то мне не по чину будет, моего письма там даже никто и читать не станет. Ты еще императрице на прием напросись. - Надо будет, и напрошусь, - ничуть не смущаясь, ответил Зубарев и, не простившись, вышел, оставив губернатора своим ответом в полном недоумении. Но выехать пришлось не через два дня, как они думали с тестем изначально, а сразу на следующую ночь, поскольку все, кому задолжал в свое время Зубарев-старший, проведав, что у сына его появились вдруг неожиданно деньги, ринулись к нему на двор, требуя немедленной уплаты. Иван успел разыскать полковника Ольховского, вручил ему записку от губернатора, которую тот прочел и пообещал направить с Иваном на Урал двух солдат, когда потребуется. Договорились, что Иван будет ждать их в Тюмени в первую неделю после Пасхи, на постоялом дворе. И ночью, наняв знакомого ямщика из Бронной слободы, Иван вместе с тестем и Антониной тайно выехали из города. Остаток зимы и раннюю весну он жил в Помигаловой, не находя себе применения. Пробовал писать прошение в Берг-коллегию с просьбой о помощи в изысканиях, но, перечитав, рвал бумагу в клочки, не желая даже отправлять. Как только обмяк снег, появились проталины на бугорках возле изб, прилетели черные грачи, хозяйственно осматривая крестьянские поля и опушки леса, Иван начал готовиться к поездке. Он часто выходил за деревенскую околицу, всматривался в уходящую за перелесок дорогу, которая вела к почтовому тракту, и чего-то ждал, подолгу оставаясь в полном одиночестве, чем вызывал недоуменные взгляды местных крестьян. Наконец, пришло вербное воскресенье, и всю страстную седмицу он провел как на иголках, укладывая и вновь разбирая нехитрые пожитки, которые обычно брал с собой в дорогу, поминутно поглядывая в окно, заскакивал на кухню, где стряпали Антонина с матерью, и, так и не найдя, чем бы еще заняться, шел во двор, подходил к сараю, нюхал влажный весенний воздух и, лишь представив себе дорогу, поездку, чуть успокаивался, а новый день начинался все тем же бесконечно долгим ожиданием. С Антониной он расстался довольно прохладно, да и все эти совестно проведенные дни показались им годами, и отъезд Ивана должен был принести облегчение обоим. Больше всех суетился Андрей Андреевич, который понимал, что, пойди у зятя дело удачно, коль сумеет открыть он свои собственные прииски и станет уже полностью независим от него, и про спорную деревеньку, что Зубарев-старшый переписал на него, Карамышева, уже и не вспомнит. - Ты насчет деревеньки-то не сомневайся, - намекнул он Ивану, - как помру, так она сразу к тебе и отойдет. А так, за мной, надежнее сохранится... - Да владейте вы ей, сколько влезет, - глядя себе под ноги, ответил тот, - не нужна она мне, а случись вдруг что со мной, Антонине какая-никакая помощь будет. - Ты уж береги себя, Ваня, - всхлипнула на прощанье жена, прислоняясь виском к его щеке, - ждать буду. - Такое твое бабское дело - ждать, - ответил он, с тем и уехал. Солдаты, обещанные полковником Ольховским, прибыли в Тюмень на постоялый двор в конце пасхальной недели, разыскали Ивана и сообщили, что им велено находиться в его полном распоряжении сроком ровно на один месяц. Одного из них звали Георгием Федюниным, а второго Артамоном Сенцовым. Были они оба невысокого роста, из крестьян, служили уже второй год и не скрывали радости, что вместо скучной казарменной службы отправятся с Иваном на Урал, предвкушая полную свободу и вольную жизнь. В Тюмени Иван жил все это время у своего крестного, Дмитрия Павловича Угрюмова, который за зиму заметно сдал, постарел, ходил, прихрамывая, все жаловался на спину и уже лишний раз не рисковал садиться на коня верхом. Он без всякого интереса слушал рассказы Ивана да покачивал сивой головой, думая о чем-то своем. - В добрый путь, Ванюша, - напутствовал он крестника. - Только боюсь, не дожить мне до той поры, когда ты хозяином приисков заделаешься... Иван как мог успокаивал его, видя, как нелегко крестному, почувствовавшему приближение неумолимой старости, дряхлеющему на глазах с каждым днем. Уже много позже, на Урале, Зубарев случайно узнал от встреченных им тюменских казаков, что крестный его разбился насмерть, упав с лошади под яр, вскорости после отъезда Ивана. Покидал Тюмень Иван Васильевич с тяжелым сердцем, словно предчувствуя, что не скоро предстоит ему вернуться обратно, в родную Сибирь, и затянется эта его отлучка не на год и не на два, а на гораздо больший срок. 6. Уральские горы встретили их буйным цветением и первыми весенними дождями. Пробираясь меж каменных валунов, россыпей, отрогов, покрытых растительностью, Иван думал о том, как непохоже устроен мир: в Сибири, близ Тобольска, и камешка малого не найдешь, одни болота кругом, а здесь чего только не увидишь, не насмотришься. Солдатам тоже было в новинку обилие каменных россыпей, то один, то другой из них соскакивали с коней, чтоб подобрать любопытный камешек. Но они, как и Иван, ничего не понимали в рудах и с трудом могли отличить простой булыжник от мраморного осколка. Да и сам Зубарев больше надеялся на удачу, на авось, а вдруг да повезет, как в первый раз. Сейчас он пытался отыскать те места, где они брали с казаками образцы год назад. Наконец они выехали к горе с раздвоенной вершиной, возле которой и должны были находиться руды, привезенные им в Тобольск. Он даже наткнулся на старое кострище, оставленное ими, и, сориентировавшись по ближайшему ручью, двуглавой горе и громадным соснам на противоположной горе, решил, что вышел к нужному месту. - Тут будем лагерь ставить, - указал он солдатам на старое кострище, - это в прошлый раз наша остановка была, здесь и старые шахты искать надо. Солдаты, которые ради интереса принимали участие в поисках, хотя у них был приказ лишь охранять Зубарева, а помогать ли ему в чем или нет, то начальство им не объяснило, послушно спешились, блаженно бухнулись на молодую траву и сквозь прищуренные на солнце глаза сонно стали наблюдать, как Иван крутит по сторонам головой, что-то высматривая. - Ой, матушка моя родная, хорошо-то как! - воскликнул Георгий Федюнин, широко раскинув руки. - Век бы так и лежал, - подхватил Артамон Сенцов. - Лагерь ставьте да еду готовьте. Пройдитесь по лесу, может, подстрелите кого, - подогнал их Иван, - хватит лежать, наотдыхаетесь еще... Солдаты неохотно поднялись, стали распрягать лошадей, собирать хворост для костра, а Георгий Федюнин вынул из чехла ружье, щелкнул курком, проверил искру и пошел, осторожно ступая, в ближайший лес, пообещав через час вернуться. Иван же, не теряя времени, принялся исследовать окрестности, достав из дорожного мешка специальный молоток на длинной рукояти, что на прощание подарил ему Тимофей Леврин, объяснив, что таким инструментом пользуются все рудознатцы для откалывания кусков породы. За месяц, что провел с Тимофеем, он много чего узнал для себя полезного. По крайней мере, сейчас он уже не кидался к каждому лежащему на дороге валуну в надежде, что именно в нем и есть драгоценное серебро. Более всего запомнился ему совет Тимофея искать по возможности старые колодцы, которые разрабатывали когда-то в древности обитатели этих земель, которых серебро интересовало ничуть не меньше самого Ивана. Сейчас он вспоминал, что год назад видел какие-то темнеющие меж деревьев ходы на склонах гор, заросшие сосняком и густой травой, но не придал им никакого значения, приняв за звериные норы или отверстия, промытые водой. Теперь же он решил в первую очередь найти те колодцы и поискать руду возле них. Прошло около часа, а Георгий Федюнин все не возвращался. Иван отправил на розыски второго солдата, Артамона, а сам остался ждать, не объявится ли Георгий. Но прошел еще час, вернулся Артамон и, пожимая плечами, сообщил: - Прошел вблизи все, а Егорки нигде и нет, как сквозь землю провалился. - Странно это, - удивился Иван, - пошли вместе искать. Тут, вроде как, и потеряться особо негде. Они отправились вдвоем, пытаясь по измятой траве определить, где шел Федюнин, попеременно кликали его, надеясь, что услышит, отзовется, даст о себе знать. Но в лесу было тихо, и лишь напуганная их криками сорока громко стрекотала в соседнем перелеске, оповещая о появлении людей все живое вокруг. - Заблудиться он не мог, - рассуждал на ходу Сенцов, - сибиряк, чай, не первый раз в лесу. - Может, медведь задрал, - предположил худшее Иван. - Вряд ли, - не согласился Артамон, - я его давно знаю, Егорку-то, он вывернется, ловкий парень. - Мне старики сказывали, коль медведь сзади наскочит, навалится враз, то и пикнуть не успеешь, как заломает. - Так ведь ружье у него, стрельнул бы... - неуверенно возразил Сенцов. Они сделали изрядный крюк, верст пять, но не нашли ни следов, ни самого солдата и вернулись обратно в лагерь. Начало уже темнеть, и продолжать поиски было бессмысленно. - А сбежать он не мог? - предположил Зубарев. - Да куда тут бежать-то, - не согласился с ним Сенцов, - только что к медведю в берлогу. - В берлогу, говоришь, - внезапная догадка осенила Ивана, - а ведь могло и такое статься... С наступлением темноты лес вокруг них наполнился незнакомыми звуками, шорохами, где-то неподалеку кричала ночная птица, ей ответил громким уханьем сыч, а где-то рядом с костром, на старом пне, зажглись огоньки светлячков. Вдруг Сенцов, который вызвался дежурить до утра, тронул Ивана за руку и шепотом спросил: - Может, послышалось мне или кричит кто? - Егорка, думаешь? - стал вслушиваться Иван, и ему тоже послышался слабый, словно придушенный, крик, доносившийся со стороны двуглавой горы. - А кому тут еще взяться?! - вскочил на ноги Артамон и громко закричал: - Егор! Георгий! Где ты?! - через какое-то время слабое эхо отозвалось им, протяжно повторив "ы-ы-ы...", а потом послышался все тот же сдавленный крик, словно человек кричал из мешка или из-под земли. - Может, лешак дурит? - округлил глаза Сенцов, - Дед мой рассказывал о том, как по молодости неделю его леший по тайге водил, пока он совсем из сил не выбился, в болоте по самые уши не увяз. Ладно, охотники на него наткнулись... - С нами крестная сила, - набожно перекрестился Иван, - всяко может статься... Только сейчас в лес соваться все одно бесполезно... Ночь они провели почти без сна, и им все казалось, что рядом, совсем вблизи, ходит, посапывая, кто-то большой и грузный, а на вершине горы мелькало непонятное свечение, и, в довершение всего, где-то отдаленно несколько раз громыхнул гром, и задрожала земля. Как только совсем рассвело, они отправились в том направлении, откуда ночью слышались крики. Правда, сейчас, сколько они ни звали, никто не откликался, и утром уже не казался таким страшным и загадочным, как ночью. Пройдя до основания горы, они углубились в молодой сосняк, который рос лет десять, а то и больше на месте сгоревшего леса. Кругом лежали полусгнившие, местами обугленные, огромные стволы деревьев, причудливо переплетясь, а прямо, меж них, поднимались молодые, с острыми иглами сосенки, набирая силы, тянулись к небу, словно и не было никогда здесь страшного пожара, погубившего все живое. Иван перелез через один из стволов и крикнул. Тут же в ответ справа от него донесся жалобный крик, идущий откуда-то снизу, как будто из-под земли: - Братцы... Здесь я... В колодце... Иван кинулся на крик и чуть не провалился в старый с размытыми водой краями колодец. Он опустился на землю и свесил голову вниз, увидел на дне колодца, глубиной саженей в пять, стоявшего на ногах Георгия Федюнина, опиравшегося на ружье. - Как же тебя угораздило колодец не заметить? - спросил его Зубарев. - И сам не знаю, козел проклятущий показался мне на опушке, я - за ним, а он то за дерево, то снова выскочит и на меня глазом зырк-зырк, и снова бежать. Потом уже, когда в колодец угодил, понял, нечистый то был. Он меня и завел как раз сюда на погибель... - Живой! - крикнул подбежавший следом Артамон Сенцов. - Ну, слава Богу, а то мы уж всякое передумали. - Живой-то живой, вот только нога не гнется, - ответил снизу Георгий. - Ладно, как вытащим, разберемся, что к чему. Тащи сюда веревку, - приказал Иван Сенцову. Когда Федюнина извлекли наверх, осмотрели распухшую ногу, которую он, судя по всему, вывихнул во время неудачного падения, то Иван заволновался, сможет ли Георгий идти сам. - Да, вроде, ничего, - сделал тот несколько неуверенных шагов, - на мне, как на собаке, быстрехонько все заживает, не сумлевайтесь, - ему самому было неловко за свою оплошность, и он чуть хорохорился, показывая всем видом, мол, ничего, и не такое бывало. Потом, спохватившись, сунул руку в карман и вытащил оттуда несколько зеленоватых камешков, протянул Ивану. - Во, чего я в том колодце на дне нашел... Не это случаем ищешь? Зубарев до поры скрывал от солдат, зачем именно отправились они на Урал, да и те не особо проявляли интерес, занятые новыми впечатлениями. Не зная, как повернется дело в дальнейшем, Иван сообщил им лишь то, что отправился он на поиски камней по заданию губернатора, а что за камни им требуются, о том молчал. Сейчас, когда он взял в руки извлеченные со дна колодца Георгием камни, он скорее внутренним чутьем понял, что это и есть знаменитые уральские самоцветы, названий которых он не знал, не интересовался прежде, но к разыскиваемому им серебру они явно никакого отношения не имели. - Не то это, - покачал Зубарев головой, - не они нужны. - А я знаю, что это за камни будут, - протянул неожиданно руку Сенцов и, взяв их у Зубарева, глянул через полупрозрачный камень на свет, счистил налипшую глину. - Встречал я раньше такие на браслетах у татар... Вроде как, изумруды зовутся. - Похоже, - согласился Иван, припоминая, что видел такие браслеты и сам, да только не интересовался, что за камни на них. - Дорогие, наверное, - предположил Сенцов, - как делить будем? На троих? Сколько их у тебя, Егор? - очень по-деловому отнесся к находке Сенцов, словно он здесь был старший. - Три и есть камешка, - промямлил что-то Федюнин, отводя глаза. - Нехорошо от товарищей скрывать, - назидательно выговорил ему Артамон, - напрятал, верно, еще по карманам-то... - Дай-ка мне камни, - попросил Зубарев, - никакой дележки не будет. Забудьте о том. Не на большой дороге. Вы тут под моим началом, и сам губернатор распорядился мне на Урал ехать. А потому все, что найдете, должно быть передано по назначению... - Это по какому еще назначению? - не пожелал признавать главенство Ивана Сенцов. - Ты нам глаза не заливай... "по назначению"... Знаем мы это назначение, заграбастаешь все, и готово. - Молчать! - заорал вдруг Иван, и сам не узнал своего голоса. - Не на посиделки заявились, чтоб языком трепать. В острог захотел? Я те устрою, посидишь на цепи в застенке. Все, что ни сыщем, в казну должно быть доставлено. - А ты здесь при чем? - и не думал уступать Сенцов. - Не стращай острогом, а то мы с ружьями, - щелкнул он курком, - кинем вон тебя заместо Егора в колодец и кукуй, пока Богу душу не отдашь. - Бунт?! - негромко спросил Зубарев, сощуря глаза в нехорошей усмешке. - Супротив губернаторской воли идти вздумал? Давай... давай, убей меня, а я тебя и с того света достану. Косточки мои все одно найдут и тебя, любезного, потянут в Сыскной приказ, да и спросят, как могло выйти, что вы оба живы остались, а я в колодце лежу? Под пыткой все и расскажешь быстрехонько. Ты не думай, не на того напал, я еще в Тюмени кому надо сообщил, куда ехать и где чуть чего искать меня, коль в срок не вернусь. Так что не выгорит твое дело, Артамон. - Да подавись ты камнями своими, - швырнул ему под ноги злополучную находку Сенцов, - может, и не изумруды то вовсе, а так, пошутковал я малость. - Вот, у меня еще есть, - вытащил со вздохом из кармана пригоршню зеленоватых камней Федюнин, - дома показать хотел. - Сперва сам им покажись, а то в следующий раз в колодец полетишь, шею сломаешь, тут тебя и схороним, - проворчал Иван, пряча находки. На дальнейшие поиски Иван решил солдат не брать, чтоб не вызывать лишних осложнений, тем более нога у Федюнина распухла, передвигаться сам без посторонней помощи он не мог, а Сенцова Иван поставил заниматься приготовлением обеда. Сам же он с утра пораньше отправлялся пешком за образцами руд, и вскоре им было найдено еще несколько обветшалых старых колодцев, где, судя по всему, древние старатели искали то ли серебро, то ли самоцветы. Спускаться в них Иван не рисковал, но некоторые, не особо глубокие, обследовал и в двух нашел черные, будто вымазанные сажей куски руды, очень похожие на те, что он привез из этих мест в прошлом году. Теперь он, уже наученный горьким опытом, делал на ближних деревьях затесы, вырубал на них специальные метки, а в тетрадку записывал, где и в каком месте те образцы брал. Вскоре у него набралось тех камней почти три мешка, и он уже стал беспокоиться, как ему вывезти их из леса, чтоб добраться хотя бы до проезжего тракта, где сможет нанять попутного возчика. Прошла неделя, как они разбили лагерь возле двуглавой горы, которую Иван назвал про себя Верблюдом, до того она была похожа издали на двугорбого верблюда, - такие частенько появлялись на тобольских базарах. Погода благоприятствовала его поискам: стояли тихие погожие деньки, и только все прибывающие комары, не дающие спать по ночам, омрачали их пребывание. За все это время никто не потревожил их, поскольку ближайшее русское селение находилось в двух днях пути, а башкиры кочевали значительно южнее и в этих местах почти не появлялись. Но однажды, объезжая верхом вокруг Верблюда в поисках других старых шахт, Иван увидел на открытом безлесном месте нескольких всадников, неторопливо едущих вдоль леса. Он остановился, хотел повернуть обратно, но его уже заметили, замахали руками. Он на всякий случай проверил захваченный с собой пистолет, закрыл его полой кафтана и решил рискнуть, поехал им навстречу. Верховых оказалось пять человек, и еще издали, по цветистые нарядам, лохматым шапкам, отороченным мехом лисицы, он определил, что это не иначе, как башкиры. - Здорово, бачка, - закричал передний, гостеприимно и широко улыбаясь и подняв в приветствии правую руку. - Урус? - спросил он. - Точно, русский, - улыбнулся в ответ Иван, видя, что башкиры настроены дружелюбно и никакой враждебности по отношению к нему не проявляют. - Якши, якши, - закивал тот и, обернувшись, на своем языке пояснил что-то спутникам, - куда ехать будешь? Один? - Нет, там еще со мной люди, много люди... - Иван махнул в сторону лагеря. - Купец будешь? - поинтересовался башкир. - Имя как? - Иван, - ответил Зубарев. - О, русский всех Иван звать, якши. Меня, - башкирец показал рукой на грудь, - Янгельды зовут. Понял, да? - он довольно сносно говорил по-русски, во всяком случае, понимал его Иван без труда. - Да, да, Янгельды. Очень хорошо, - согласился Зубарев. - Сами куда едете? - Конь потеряли, много конь, угнал кто-то, - лицо Янгельды мигом посуровело, и он потряс в воздухе тяжелой нагайкой. - Шибко худо, нельзя так... Не видел наш конь? - Нет, - покрутил головой Иван, - мы здесь уже неделю, - показал на всякий случай на пальцах, - никого не видели. - Далеко встал? - спросил башкирец, и Иван понял: тот желает убедиться, что у них нет украденных коней, которых те ищут. - Вон там, под горой с двумя вершинами, - указал он; скрывать ему было нечего, коль башкиры захотят найти их лагерь, то они и без его указаний сделают это, поскольку хорошо знают те места. - Гости можно? - хитро улыбаясь, спросил Янгельды. - Поехали, - легко согласился Иван и, повернув коня, поехал первым. Георгий и Артамон схватились было за ружья, когда увидели скачущих прямо на них башкир, но, разглядев Зубарева, чуть успокоились, хотя оружие не выпускали из рук, настороженно поглядывая по сторонам. Один из башкир заметил мешки с образцами и что-то быстро-быстро затараторил, указывая рукой на них Янгельды. - Камень ищешь, однако, - спросил он, спешившись, - у нас много разный камень будет. - Подошел к мешкам, присел на корточки, вытащил кусок руды и зацокал языком: - О, вон чего ищешь, золото? Богатым стать хочешь? От Ивана не укрылось, как переглянулись меж собой Артамон с Георгием, но промолчали, считая неловким при посторонних выспрашивать Зубарева о золоте, но глаза их при том нехорошо заблестели. - Зачем золото, - поспешил успокоить и башкир и солдат Иван, - разве оно тут может быть? Просто образцы беру, чтоб губернатору отвезти. Понимаешь? Губернатору, - показал рукой, обозначая очень высокого человека. - Знаю, бачка, знаю, шибко большой человек, - согласно закивал Янгельды, - к нам много разный люди едут, ищут все, землю копают. Зачем копать, когда все на ней и так видно. - А серебро тут раньше добывали? - осторожно спросил Иван и, чтобы чем-то отвлечь солдат, которые стояли рядом и не пропускали ни слова из их разговора, приказал им: - А ну, хватит зенки пялить, чтоб мигом костер горел и чаем гостей напоить, - солдаты нехотя пошли выполнять его распоряжение. Федюнин уже почти не прихрамывал, зажила нога, но Иван все равно предпочитал не брать их с собой в поездки, и они оба томились от безделья, играли в самодельные кости, спали целыми днями, рассказывали друг другу всякие истории и, как казалось Ивану, сговаривались против него, возможно, готовясь подстроить ему какую-то каверзу. - Серебро, говоришь, - переспросил Янгельды, - и оно есть. Старики помнят, как мой народ много серебра, по-нашему "кэмеш" будет, раньше имел. Посуда из кэмеш была, подковы для ханских коней и то из серебра делали. Правда, говорю... - А где его брали? - поинтересовался Иван, уже заранее радуясь своей удачной встрече с башкирами. - Э-э-э... - сощурился Янгельды, - ты хороший человек, я хороший человек, зачем ссориться станем? - Почему ссориться? - удивился Иван. - Ты придешь, я приду, бжик-бжик, - указал башкирец на ружья, - делать станем, смерть много будет, баба выть станет, башкир, бжик-бжик, совсем убивать будут. Не надо это знать, худо будет. - А ты можешь определить, есть ли серебро в этой руде? - спросил Иван, указывая на мешки с образцами. - Моя - нет, - покачал тот головой, - моя конь может сказать какой, баба может сказать, какой, - засмеялся он, - серебро другой человек понимай, только шибко старый. - Кто старый? Человек тот, что ли? Как зовут его? - Чагыр зовут, далеко живет, говорить с тобой не будет, урус Иван. - А ты покажи как, мне добраться до него, - попросил Зубарев, - деньги дам тебе. Сколько хочешь? - Зачем мне деньги твоя, - брезгливо наморщил губы Янгельды, - моя ружье надо пуф-пуф делать, зверь стрелять. У тебя хороший ружье, дашь Янгельды, провожу к Чагыру. - Там поглядим, - неопределенно ответил Иван, - сперва дело, а потом расчет. Но башкирец иначе понял его слова и тут же схватил оставленное одним из солдат у костра ружье. Артамон Сенцов, которому оно принадлежало, увидев, как его оружие взял в руки незнакомый башкирец, кинул охапку хвороста, которую тащил к костру, и с топором в руках бросился к тому, крича на ходу: - Поставь на место, а то... - но договорить, что будет с Янгельды, если он не вернет ружье, не успел, поскольку один из башкир, сидевший в стороне от всех, ловко подставил ему ногу, и тот с размаха грохнулся на землю лицом прямо в старое костровище. Башкирцы при этом даже не шелохнулись, никто из них не засмеялся, а продолжали сидеть все так же спокойно, только лица у них закаменели да желваки заходили на широких обветренных скулах, сузились и без того неширокие глаза. - Прекрати, Сенцов, - гаркнул что есть мочи Зубарев, - не съест он твое ружье, вернет... - Знаю я ихнего брата, - проговорил обиженно тот, поднимаясь и утирая перемазанное в саже лицо, - все они воры... - Зачем так говоришь? - спросил Янгельды, который отлично понял смысл сказанного. - Худо тебе не делал, ружье взял поглядеть. Украл, да? Не будет ружья - и Чагыра не будет, - поднялся он на ноги и отошел к своим. - Давай я куплю у тебя ружье, - предложил Зубарев Артамону. - Они обещают за ружье показать, где нужный мне человек находится. Очень нужный... - Вот еще, - надул пухлые губы Сенцов, - не продается оно, поскольку казенное. С меня за него потом спросят. - А мое купите? - вмешался в разговор Федюнин, стоявший поблизости. - И с тебя спросят, не поздоровится, - предостерег его Артамон. - Потерял, скажу, - пояснил Георгий, - может, и выпорют, то не впервой. А сколько за ружье-то дашь? - спросил он Ивана. - Рубль, - не задумываясь, предложил тот. - Десять, не хочешь? - выпалил возбужденно Федюнин. - Два, - продолжил торг Иван. - Хорошо, давай пять рублев - и по рукам. - Три рубля, - в Иване словно проснулась купеческая торговая жилка, и он вел торг по всем правилам, сбивая цену до известного предела. - Хорошо, - поскоблил давно не бритый подбородок Федюнин, - только деньги сразу, счас... - Договорились, - Иван полез за пазуху, где находилась большая часть полученных им от Пименова денег, остальные он зашил в чересседельную сумку, притороченную к седлу, - вот тебе три рубля, - отсчитал он монеты, подал в протянутую Георгием руку, а другой принял ружье, - вот тебе, дустым, от меня подарок, - и положил к ногам Янгельды ружье. - Вай, вай, - зацокал тот языком, радуясь подарку, и удивляясь знанию Зубаревым их языка, - откуда слово наше знаешь? - Учился, вот и знаю, - усмехнулся тот, - а ты откуда русский язык знаешь? - Зачем раньше не говорил? Моя у русских жил, слышал, как говорят, - поднял с земли ружье Янгельды, щелкнул курком, прицелился в небо вслед за пролетающей птицей. - Якши мылтык, спасибо тебе, однако... - Когда едем вашего человека искать? - не желал откладывать Зубарев. - Зачем спешишь? Ты хороший человек - Янгельды хороший человек, - широко улыбнулся башкирец, - чай пить будем, говорить будем, а потом и поедем. Чагыр ждет нас. - Как ждет? - удивился Зубарев. - Откуда он знает, что мы к нему должны приехать? - Чагыр все на свете знает, что делается. И на том свете, и на этом, - торжественно пояснил Янгельды, - шибко уважаемый человек. Тем временем солдаты, поглядывая не очень дружелюбно на гостей, подали заваренный чай, сухие лепешки, которые они с грехом пополам умудрялись выпекать в походных условиях на костре из захваченной с собой муки, а также мелко нарезанные пластики сала. - Вай, вай, зачем свинью башкиру даешь? - возмутился Янгельды и замахал руками, словно отгонял от себя злых духов. Встрепенулись и остальные башкиры, злобно засверкали глазами, посчитав себя оскорбленными. - Убери, - коротко приказал Зубарев, - будто не знаете, что мусульмане сало не едят. - То они едят, это не едят, - огрызнулся Сенцов, - может, им человечины подать? - но сало забрал, отнес в сторону. - Шибко плохой человек, - указал пальцем в его сторону Янгельды и сморщил смешно нос, будто бы нанюхался чего-то неприятного, - зачем с таким живешь? Давай мы его у тебя купим. Сколько за него хочешь? Пять шкур лисицы красной хочешь? - Чего? - не понял поначалу Зубарев. - Артамона вам продать? - башкирец согласно закивал, показывая, что именно этого он и хочет. - У наших людей есть урус, - признался он, - дети играют, юрта помогают. Мы ему жену дадим, кормить станем. Продай. Пять лисиц - хороший цена. - Артамон, - крикнул Иван в сторону Сенцова, - слышь, чего башкиры просят? - Мало ли чего они еще там попросят, - недружелюбно откликнулся тот. Он, видно, не расслышал, с каким предложением Янгельды обратился к Зубареву. - Просят тебя продать... За пять красных лисиц... - пояснил Иван. - Меня?! - налился яростью Артамон. - Меня продать?! Да они что, курицыны дети, совсем с ума посходили, что ли? А ты мне кто будешь, чтоб цену за меня давать? Хозяин, что ли, мне? Мы вот сейчас с Егором тебя им продадим и дорого не запросим. Тогда как? - Я над вами старший, - со смехом отвечал Зубарев, - башкирам все равно, хозяин я тебе или нет. Коль соглашусь, то мигом тебя скрутят и к себе уведут. - Не дамся!!! - заорал Сенцов и схватил в одну руку топор, а в другую - ружье. - Не подходи!!! Порешу всех! - При этом он и не заметил, как все тот же, сидевший чуть в стороне от остальных, башкир вытащил волосяной аркан и ловко метнул его, набросив на Артамона, рванул на себя, и тот в очередной раз покатился по земле, выронив при этом и ружье, и топор. - А-а-а! - заверещал он, катаясь по земле. - Все расскажу в Тобольске! Все! - Скажи ему, пусть освободит, - сдержанно попросил Зубарев неподвижно сидящего перед ним Янгельды. Ему и самому не понравилось, что башкирцы применили силу к солдату, но главное, чтоб все закончилось миром, разные осложнения ему были ни к чему. Янгельды что-то коротко произнес, и человек, только что стреноживший Сенцова, быстро снял с него аркан и, не произнеся ни звука, вновь сел на свое прежнее место. Артамон вскочил на ноги и, уже не сдерживаясь, заорал во все горло, выкрикивая при этом ругательства. На его счастье, башкиры явно не поняли их смысла, а то бы для него все могло закончиться весьма печально. Георгий Федюнин попытался успокоить друга, но тот отбросил его руку, с силой толкнул в грудь и бросился, не разбирая дороги, в лес. - Совсем дурной, - покрутил головой Янгельды, - продал бы нам, хороший бы стал. - Угощайтесь, - предложил Зубарев, ему совсем не хотелось продолжать разговор на эту тему. Попив чая, пожевав полусырые лепешки, башкиры поблагодарили Ивана, и кивнули стоявшему возле дерева Федюнину, и пошли к своим лошадям. - Остаешься за главного, - сообщил Иван солдату, - вернусь, может, завтра, а может, и позже. Как дела сложатся... - Георгий промолчал, переводя взгляд с Ивана на башкирцев, и даже не шелохнулся, не пожелал счастливого пути. Зубарев понял, что он обиделся за товарища, и теперь меж ними надолго встанет полоса отчуждения. Но не это сейчас заботило его, а то, что он сумеет узнать от загадочного, всезнающего Чагыра. С этим он и поскакал вслед за башкирами, не оборачиваясь назад. В первый день они проскакали около десяти верст с гаком и остановились на ночлег возле неширокой, с чистой водой речушки. - Далеко ли еще ехать? - поинтересовался Иван, тяжело сползая с коня и разминая рукой задеревеневшую спину. - Завтра приедем, - успокоил его Янгельды. И действительно, на другой день, ближе к вечеру, вдали показались остроконечные юрты кочевников, потянуло дымком, издали, завидев их, бросились громко лающие лохматые псы, выглянула и тут же спряталась женщина в ярком зеленом платье с красными бусами на шее, радостно замахали руками черноголовые босоногие мальчишки. Янгельды поздоровался с женщиной, которой на вид было не больше тридцати, но он почтительно называл ее "ана", что значит "мать". - Бильбига говорит, что уважаемый Чагыр сейчас отдыхает, и она передаст ему о нашем приезде, как только он проснется. Может быть, он и пожелает поговорить с гостем. - К губернатору легче попасть, чем к вашему Чагыру, - проворчал Зубарев, отдавая поводья коня мальчику-подростку, подскочившему к нему. - Зачем торопиться? - улыбнулся Янгельды. - Отдыхай, кумыс кушай. Иначе нельзя, Чагыр нас сам позовет. Зубареву не оставалось ничего другого, как улечься на старый, потертый войлочный ковер, снять сапоги и ждать. Он видел, как женщина, которую Янгельды назвал Бильбигой, несколько раз заходила в юрту, стоящую чуть в стороне от остальных и меньшую по размерам, заносила туда миски с похлебкой, пиалу с чаем. И он решил, что таинственный старик находится именно в этой юрте. Уже когда солнце наполовину скрылось за горизонтом и все вокруг окрасилось в нежно-розовый, с багровым отливом цвет, из степи прискакали трое всадников и, не обращая ни малейшего внимания на Ивана, торопливо заговорили о чем-то с кинувшимся им навстречу Янгельды. Из отдельных слов Иван понял, что они нашли угнанных два дня назад коней и даже поймали самих конокрадов, которых скоро должны привезти сюда. Закончив рассказывать, они развернули коней и умчались обратно в степь. - Чагыр правильно сказал, где наших коней искать, - пояснил Янгельды Ивану. - Даже сказал, что за люди угнали и какие из себя. - Чего же вы возле нашего лагеря своих коней искали? - недоверчиво поинтересовался Иван. - Сразу бы и ехали, куда надо. - Про вас Чагыр тоже говорил, - рассмеялся тот, - зачем сюда пришли, говорил, что с ним хочешь встретиться, говорил. Он кого-то из твоих родичей хорошо знает. Потому мы и поехали к тебе, сюда привезти. - Чудные дела, - все одно до конца не поверил Иван объяснению, - только кого из моих родичей он знать может? Может, из Корнильевых кого... - Сам у него спросишь, - развел руками Янгельды. Уже по темноте к юртам подскакали шестеро всадников, и у двоих из них поперек седел висели со связанными руками пленники. Иван догадался, что это и есть те самые конокрады, о которых говорили ранее. Их небрежно сбросили на землю, и тут же один из башкир подтолкнул пленных поближе друг к другу, поставил вплотную спинами и связал их за руки. Иван подошел поближе и рассмотрел внимательно их разбитые в кровь лица с синими от побоев кругами вокруг глаз. Один из них, похоже, был русский, а второй - из башкир. - Русский, что ли? - осторожно спросил пленного Зубарев. - Ага, - закашлялся тот, - крепко, гады, побили, гуторить трудно... - Откуда будешь? - Из яицких казаков, - ответил тот, морщась. - А ты чего тут делаешь? Тоже пленный? - Я из Тобольска, руду искать приехал, - сообщил Иван. - Слышь, братушка, забери меня от них, Христом Богом молю, забери. Век за тебя Бога молить буду, выручи из неволи, а то ведь они меня так не отпустят. Может, и пригожусь в чем тебе, братушка... - Рудознатное дело разумеешь? - спросил Зубарев казака. - Не-ка, - ответил он, - в конях добре понимаю, а в рудах - ни черта. - Зовут тебя хоть как? - Степкой Братухиным кличут... Но к ним подошел пожилой грозного вида башкирец с тяжелой нагайкой в руках, зло глянул на Зубарева и, подталкивая, повел пленных к дальней юрте. Когда они скрылись там, Иван нетерпеливо спросил у Янгельды: - Зачем их к Чагыру повели? - Откуда тебе известно, где мудрый Чагыр есть? А? Ай, нехорошо... - А чего тут не понять? - удивился Зубарев. - Баба ваша туда несколько раз заходила, есть ему несла. Все и понятно. - Шибко умный, однако, - привычно зацокал языком Янгельды, беспокойство исчезло с его лица, и он пояснил: - Судить воров будут у старейшины. Как он скажет, так и будет. - Могут и к смерти присудить? - поразился Иван. - Не имеют права. Один из них казак, подданный императрицы. - На своей земле мы сами судим, кого захотим. - А бывали случаи, чтоб к смерти кого приговаривали? - Смерть? Убить? - удивился Янгельды. - Зачем такое говоришь, - покрутил он пальцами возле виска, - пускай живет, рабом у нас будет, работа делать, за конями смотреть. Родня есть - выкупит. А так зачем убивать? Шибко нехорошо... Прошло около четверти часа, а из дальней юрты никто не выходил. Наконец, откинулся полог, и показался сперва тот, грозного вида, башкирец, а затем и оба пленных. Они уже были освобождены от пут и шли, низко опустив головы. Башкирец что-то резко сказал им и замахнулся нагайкой, те испуганно шарахнулись в темноту, замерли вдали от костра. - Не велит им к нам подходить. Нельзя теперь, раб стал. - Понятно, - вздохнул Зубарев, не понимая, зачем был так называемый суд, если Янгельды и так заранее знал, чем кончится дело. Но изменить что-либо Иван был не в силах, а потому предпочел до поры до времени не вмешиваться, пока не переговорит с таинственным Чагыром. И в этот момент кто-то тронул его за плечо, и, повернувшись, он увидел мужественное лицо все того же сумрачного башкирца, который на ломанном русском языке заявил ему, указывая неразлучной нагайкой в сторону отдаленной юрты: - Иди... Чагыр ждет тебя. - Спасибо за приглашение, - слегка кивнул он башкирцу и направился к юрте, сопровождаемый настороженными взглядами сидящих у костра мужчин. Внутри юрты, куда он вошел, свет давали несколько масляных бронзовых светильников с длинными ручками в виде голов драконов. На небольшом возвышении в дальнем углу сидел седобородый старец в тюбетейке на голове и черном стеганом халате, подпоясанном цветастым кушаком, возле него стояли две пиалы с напитком белого цвета. - Садись, Иван, - пригласил жестом старик, указывая на место перед собой. Ивана удивило, что тот знает его имя, но он догадался, что Янгельды мог сообщить ему об этом. Он сел, неловко скрестив ноги, и внимательно посмотрел в лицо старика. Больше всего поразили его глаза, которые сосредоточенно смотрели куда-то в одну точку и, казалось, не видели его, Ивана, хотя он и сидел напротив. Лицо у старика, широкоскулое, как и у большинства башкир, все было испещрено многочисленными морщинами и оспинками от перенесенной когда-то болезни. Из ушей и из носа выбивались длинные седые волоски, под стать столь же белой бороде, острым клином лежащей на впалой груди. Лишь когда старческая рука опустилась вниз и осторожно стала нащупывать пиалу, чуть подрагивая при этом, Иван догадался: перед ним находился совершенно слепой человек, - но это не мешало оставаться ему старейшиной и самым почитаемым среди соплеменников. Старик какое-то время молчал, отхлебнув несколько раз свой напиток из пиалы, молчал и Зубарев, не решаясь первым начать разговор. Наконец, старик поставил пиалу на место и негромко спросил: - Чего, Иван, не пьешь? Пей кумыс, - и опять замолчал. Иван поднял пиалу, попробовал кислый на вкус кумыс, сделал несколько небольших глотков, и у него тут же защипало язык, запершило в носу, и он громко, протяжно чихнул, расплескав напиток на колени. - Э-э-э... совсем не умеешь кумыс пить, - хихикнул старик, - значит, русский. Возьми подушку, а то устанешь сидеть, - и безошибочно указал рукой на кожаную подушку, лежащую возле Ивана. Тот подтянул подушку, подсунул ее под себя и, обретя чуть больше уверенности, сделал из пиалы несколько глотков и лишь после этого отважился заговорить первым: - Мне сказали, будто бы вы знаете кого-то из моих родственников. Это так? - Кто сказал, наверное, не врал. Чагыр долго жил на свете, много видел, много знает, - он довольно неплохо изъяснялся по-русски, хотя делал при том неправильные ударения, переставлял местами слова. Иван подумал, что он, наверное, не один год жил рядом с русскими, где и научился языку. - Был у меня гостем много, много лет назад русский мужик. Угрю