ек прямой и всех этих экивоков не терплю и не понимаю. В чем мое участие в задуманном вами? - Нам хорошо известно, в каком ведомстве ты служишь, и многие из нашего братства с уважением относятся к Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину. Может, ты нас и посчитал за легкомысленных, мягко говоря, людей, но, приглашая тебя, мы догадывались, что канцлер потребует от тебя сведений об участниках тайных собраний. Ведь так? - Не забывайся, Иван!- вспыхнул Гаврила Андреевич, и хотел вскочить на ноги, но был остановлен поднятием руки хозяина кабинета. - Остановись, я не хочу тебя оскорбить, а просто высказываю некоторые предположения. Так вот, мы понимали, что при желании великий канцлер может узнать, кто входит в состав нашей ложи. Но... этого-то мы и добивались. Ты не первый, через кого мы попытались донести до сведения графа о своем существовании. - Почему бы вам просто не пригласить графа Бестужева как частное лицо, а не как канцлера российского, на одно из своих собраний? - Кураев злился, что оказался игрушкой в чьих-то руках, пытался скрыть свои чувства, но это у него плохо получалось, а потому он сердился на себя еще более, и уже был не рад, что согласился на встречу с Иваном Григорьевичем. Но сейчас, попав в столь каверзную ситуацию, выбора у него не было, а потому, слегка успокоившись, решил более не перебивать собеседника и выслушать до конца все, что бы тот ни говорил. - Конечно, об этом мы думали с самого начала. Но канцлер не может принимать чьи-то частные приглашения, а тем более выступать частным лицом. Он бы просто не приехал. Судя по последним сообщениям, дела его становятся день ото дня все хуже. К партии Шуваловых большинство из нашего братства относится с недоверием, зная жадность Петра Ивановича, жестокость, если не кровожадность Александра Ивановича, тщеславность двоюродного их братца Ивана, что сегодня оказался в фаворе, одним словом, симпатии ни у кого их семейка не вызывает... - Кроме одного человека,- вставил все же свое слово Кураев. - Кого? - удивленно поднял брови Чернышев. - Императрицы! - В этом ты прав,- вновь рассмеялся граф,- но она, ко всему, еще и женщина, а женщинам надо прощать их слабости. Итак, положение при дворе сейчас такое, что страной правят Шуваловы, и заболей императрица всерьез, - широко перекрестился он, - не приведи Господь, то нам будут явлены новые временщики. А как все складывалось при Анне Иоанновне, ты, думается, наслышан. Никто не желал бы пережить те времена. Потому нам хотелось бы, во-первых, всячески помочь канцлеру, коль это еще возможно, но боюсь, он уже на закате своей карьеры; а во-вторых, найти подход к молодому наследнику. - Не вижу ни в том, ни в другом вопросе своей роли, - кашлянул негромко Кураев, - чем я смогу тут помочь? - Ты можешь помочь канцлеру. Если он устоит, то останется хоть один человек, противоборствующий Шуваловым. - Но как я помогу канцлеру? - Алексей Петрович недавно ездил к молодому двору, но был принят там холодно. Мои же отношения с Петром Федоровичем, если не дружеские, то, во всяком, случае приятельские. - Когда ты только, Иван, все успеваешь? - поразился откровенности того Кураев. - Не столь важно. Хочу тебя представить наследнику, чтоб со временем ты смог замолвить словечко за канцлера и в чем-то оказать ему помощь. Возможно, это случится не сразу, но подобное знакомство надо ценить. Ну, что ты теперь скажешь? Лишь маскарадами мы занимаемся на своих собраниях? Каждый видит то, что желает видеть. - Не знаю, что и ответить,- поднялся с кушетки Гаврила Андреевич, - но пренебрегать такими знакомствами, согласен, нельзя. Когда еще выпадет такой случай. - Да и выпадет ли, - легонько хлопнул его по плечу Чернышев. - Так едем к молодому двору? - Едем, - с улыбкой ответил Кураев, на сей раз уважительно вглядываясь в лицо старого друга, которого он не смог оценить по достоинству. ... Когда через несколько дней Гаврила Андреевич попытался вспомнить и как-то вычленить свое ощущение от встречи с наследником, он с удивлением для себя самого отметил, что тот произвел на него в целом довольно приятное впечатление. Прежде всего удивила та непосредственность, с которой он держался, беседовал, общался с крутившейся подле ног рыжей собакой, отвечал с полуулыбкой на приветствия входивших время от времени в комнату, кого-то из своих приближенных. И в то же время за всем этим проскальзывали порой плохо сокрытый страх, робость, боязнь окрика. Кураев попытался понять, кого же может бояться великий князь, подумав в первую очередь почему-то об императрице. Но потом отмел свое предположение как неверное, поскольку Петр Федорович, когда разговор касался государыни, как-то по-детски кривил рот и с затаенной усмешкой называл ее "моя тотушка". При этом твердость произносимых слов и не всегда правильные ударения выдавали в нем исконного немца. Запомнилась и порывистость, с которой он говорил, переводя взгляд умных, но не очень озабоченных земными проблемами, глаз. Впрочем, от человека, живущего в стороне от внешнего мира, в своем дворце, словно улитка в домике, иного просто невозможно и требовать. Услышав, что Гаврила Андреевич принимал участие в боевых действиях, в последнем столкновении русской и шведской армий, Петр Федорович вскочил со своего места, как-то хищно вытянул нос, как это делают гончие, когда идут по свежему следу, подбежал к нему и спросил ломким, еще не окрепшим юношеским фальцетом: - Господам известно, что не так давно в Петербург из Стокгольма прибыла делегация с единственной целью - пригласить меня взойти на престол после смерти шведского короля Фридриха Гессенского? -- Да, нам известно о том, - согласился граф Чернышев. -- Вот было бы интересно, не отсоветуй мне "тотушка" делать это. Посмотрели бы, чья взяла. - Что вы имеете в виду, ваше высочество? - осторожно спросил Гаврила Андреевич, хотя прекрасно понимал, о чем идет речь. - Думаю, шведские солдаты ничуть не хуже русских мужиков. И если бы у них был достойный предводитель, то они могли бы легко взять и Петербург, и Москву. Впрочем, от Москвы я никакого проку не вижу, она не похожа на европейскую столицу. - Смею напомнить, - вкрадчиво заговорил Чернышев, - вы по материнской линии являетесь внуком российского императора Петра Великого. А он имел честь воевать со шведским королем Карлом, который также мечтал взять Москву. - Петр Великий? Может, он и был великим полководцем, не знаю, но не по его ли приказу был убит царевич Алексей? Ответьте мне, господа. Кураев и Чернышев опустили глаза в пол, не зная, что и возразить наследнику. Наконец, Иван Григорьевич нашелся: - Важность государственных дел, забота о державе иногда заставляют государя идти на поступки и действия, которые обычному человеку трудно расценить. Император боялся, что сын сговорится с его врагами... - Майн гот, какое счастье, что у меня не было такого отца, - воздел руки вверх Петр Федорович. - Нет, Россия навсегда останется для меня загадкой. Чернышев и Кураев вновь замолчали, не зная, как вести себя с человеком, являющимся по сути дела их будущим государем, но не признающим себя русским человеком. Выручил их вошедший в комнату один из приближенных наследника. - Не помешал? - спросил, он довольно фамильярно подмигнув наследнику, а затем поклонился офицерам, и бесцеремонно заявил: - Не тратя понапрасну драгоценное время господ офицеров, разрешите представиться: камергер двора и обер-гофмейстер его императорского высочества, Николай Чоглоков. - Очень приятно, - поднялись, щелкнув каблуками, Кураев и Чернышев, и назвали себя. - Да вы сидите, господа, я хоть и чуть постарше вас, а привык разговаривать стоя. О чем речь ведете? О войнах все, поди? Кураев заметил, как побледнели губы наследника и чуть задрожал острый подбородок, слегка раздулись ноздри. Не стоило большого труда догадаться, что общение с обер-гофмейстером двора не доставляло ему особого наслаждения. Гаврила Андреевич было хотел резко оборвать наглеца, помешавшего их приватной беседе, но Чернышев неожиданно заговорил почти ласково и почтительно с Чоглоковым: - Мы, смею заметить, говорим о военных действиях во время последней кампании. Их высочество находит, что русские солдаты не очень хорошие воины. - Их высочество пока что наблюдал военные действия на полу собственного кабинета, расставляя оловянных солдатиков, - хохотнул Чоглоков, - вряд ли он лично сможет дать подобающую оценку русской армии. Кураев заметил, как вспыхнули щеки наследника, но он, верно, привык к подобным дерзким высказываниям своего приближенного и смолчал или не счел нужным остановить его разглагольствования. - Что с того, - высказал свое мнение граф Чернышев, - все мы когда-то занимались этим. Воnne chance! В добрый час, как говорили некогда древние римляне. - Весьма возможно, - рассмеялся Чоглоков, - но мне, поверьте, смешно слушать, когда их высочество начинает высказываться насчет нашей армии. Вам, господа, то слышать впервой приходится, а мне каково, когда почти что каждый день одно и то же? Кураев чуть улыбнулся, представив, как нелегко приходится русскому человеку выслушивать подобные высказывания. - Не соблаговолят ли господа пройти со мной? - неожиданно хриплым голосом спросил Петр Федорович. И по тому, как он произнес эту фразу, можно было понять, сколь нелегко давалось ему самообладание. -- Конечно, - согласились офицеры, - как скажете, ваше высочество. - А меня с собой господа не желают пригласить? - камергер явно не желал оставлять их в покое. - Может быть, Петр Федорович желают познакомиться с новыми дамами, что хотели бы составить ему общество? Знаете, наследник в последнее время стал большим охотником до их общества. - Пошел вон, каналья! - уже не в силах сдержаться, выкрикнул великий князь, схватил со стола длинный арапник и замахнулся им на Чоглокова, но тот лишь рассмеялся и попятился из кабинета. - Ухожу, ухожу, - расплылся он в улыбке, словно услышал в свой адрес комплимент, - но мы еще увидимся, не так ли? - Быдло, - очень по-русски высказался Петр Федорович, когда камергер исчез. Он бросил арапник обратно на стол и в изнеможении опустился в кресло. - Придет мое время, все припомню! - Как вы можете терпеть подобных людей подле себя? - изумился граф Чернышев. - Государыня их ко мне приставила, то не моя воля. - Но ведь вы можете попросить ее освободить вас от их общества. - Другие окажутся не лучше, - буркнул Петр Федорович, став моментально флегматичным и неразговорчивым. - Может, позволите мне проучить нахала? - спросил его Кураев. - Мне это не впервой. Думается, после этого у него пропадет охота вести себя подобным образом. - Не стоит труда, но, в любом случае, спасибо, - слегка улыбнулся Петр Федорович, - они все тут меня ненавидят и считают, что могут обращаться со мной как с...- он попробовал подобрать нужное слово, но, не найдя, чуть махнул рукой и глубоко задумался. - Ну, мы тогда позволим себе покинуть вас, - встал с кресла Чернышев. - Да, конечно. Прошу меня простить, но мне что-то нынче не здоровится. Приглашаю вас навещать меня, может, времена изменятся к лучшему. Уже на обратном пути они обменялись впечатлениями от увиденного, и Чернышев спросил Гаврилу Андреевича: - Теперь вы сами смогли убедиться, сколь нездорова обстановка при малом дворе. - Мне приходилось слышать о том и ранее, но подобного я и предположить не мог. Однако императрица наверняка в курсе дел. - У императрицы есть еще Шуваловы, которые первыми докладывают ей обо всем и стремятся всячески очернить наследника. - Зачем это им нужно? - А сами-то как думаете? - Неужели надеются, что государыня лишит его права престолонаследия? - Всякое может быть, - неопределенно отозвался Чернышев, - не забывайте, в какое смутное время живем. - Мне бы хотелось побывать при малом дворе еще раз. Насколько понимаю, цели нашего визита мы не достигли. - Да, неудачно все вышло. Но если будете иметь встречу с канцлером, то, думается, вы в общих чертах дадите ему понять о нездоровой обстановке при малом дворе. - Разве он сам не знает об этом? - Наверняка, знает. Но медлит, как и многие, выжидает. А по Шуваловым надо бы именно сейчас ударить, свалить их. Так и передайте их сиятельству, что время не терпит. ... Несколько дней затем у Кураева не выходила из головы последняя фраза Чернышева, и он расхаживал по комнате, меряя ее шагами, не зная, как поступить. Обращаться к канцлеру с предложением помочь в чем-то великому князю было просто нелепо. Кто он такой, чтоб обращаться к графу Бестужеву-Рюмину с чем-то подобным? Не будучи посвященным во все дела и помыслы канцлера, трудно предположить, чем может закончиться их разговор. Граф не из тех людей, которые ждут чьих-то советов. Нет, тут надо ждать случая и, если он представится, начать разговор. И случай неожиданно выпал. Но совсем не с той стороны, с какой ожидал Гаврила Андреевич... 5 Ранним утром лакей разбудил Кураева со словами, что к нему в дом явился некий господин подозрительного вида, себя назвать не желает, а требует немедленно хозяина. Удивленный Гаврила Андреевич в халате вышел в прихожую, где увидел заиндевелого с мороза мужика в огромном тулупе и бараньей шапке на голове. У его ног лежал грязный, замызганный мешок, а сам ранний посетитель широко улыбался и издали еще закричал: - А вот и я, ваше благородие! Не признаете? - Извольте назваться, - позевывая, ответил тот, пытаясь понять, кого принесла нелегкая с утра пораньше. На приказчика или купца он не походил, на нищего тоже. Во всей фигуре вошедшего чувствовались задор и сила, и не было никакой почтительности, свойственной обычно людям его положения. - Да вы сами припомните меня, ваше благородие. Ну? Не вспомнили? В Тобольске мы встретились, вы меня тогда еще в острог упекли. А потом в Москве защитили, ночевать оставили и велели, коль окажусь в Петербурге, то непременно к вам наведаться. Зубарев я, Иван. Узнали? - Вы хоть бы предупредили как-то,- сухо отозвался Кураев, - проводите его в гостиную, - приказал он слуге, - а я оденусь пока. Иван Зубарев сидел в гостиной на краешке стула, розовощекий, раскрасневшийся с мороза, и блаженно улыбался, оглядываясь по сторонам. Когда Гаврила Андреевич, уже умывшись, одетый вошел в комнату, Иван порывисто кинулся к нему, сгреб в объятия и принялся хлопать могучей ладонью по спине, потряхивать что есть силы. Стоило больших усилий вырваться от него. - Ты силы-то прибереги, пригодятся еще, - недовольно морщась, посоветовал ему Кураев, переходя на "ты", - и не вздумай с кем-то вот так обниматься, это, знаешь ли, дурным тоном считается. - Да мне что с того? Не собираюсь ни с кем более обниматься, тем паче, что и нет ни одного знакомца у меня в столице, кроме вас. - Может, оно и к лучшему, - Гаврила Андреевич позвонил в колокольчик и приказал лакею подать кофе. - Значит, здесь вы и живете? - простодушно спросил Зубарев, оглядывая гостиную. - Богато будет, не то что у нас в Сибири. Наверное, больших денег стоит дом такой содержать? - Да уж, немалых, - поморщился Кураев; он не любил обсуждать свое финансовое положение и расходы с кем бы то ни было, а уж тем более не собирался делать этого с купеческим сыном, свалившемся, как снег на голову. - Скажи лучше, с чем прибыл в столицу. Верно, не только затем, чтоб поинтересоваться, во сколько мне обходится содержание дома? - Что вы! И в мыслях не было, - Иван быстро понял, что затронул больную струнку поручика и моментально перевел разговор на другую тему. - Нашел я-таки серебро! - и полез в карман, вытащил из него завернутый в тряпицу серебряный слиток, положил его на стол перед Гаврилой Андреевичем, - вот, глядите. - Не может быть, - впервые улыбнулся поручик, - а я уж думал, что ты из тех людей, которых зовут вечными неудачниками, - взяв слиток в руку, покачал головой, прикинул вес на ладони, повертел и положил обратно на стол. - Поздравляю. - Рано пока поздравлять,- отозвался Зубарев,- мне теперь разрешение получить надо на строительство плавильного завода. - Помнится, мы с Иваном Симоновичем Гендриковым помогли тебе в получении некой бумаги в московском Сенате. Разве не так? Что еще за бумага вдруг потребовалась? - То совсем другое дело. Первая, она и сейчас при мне, дана на поиск руд в башкирских землях, а теперь, коль найдена мной руда серебряная, то надобно разрешение получить на постройку завода. - Поди, и ссуда потребуется на строительство? - То само собой. Мне уже знающие люди объяснили, что денег под залог просить в столице надо. - Нет, Иван, ты неисправим, - покачал головой Кураев, принимая от слуги чашечку с дымящимся, свежезаваренным кофе. - Угощайся, надеюсь, кофе у вас в Сибири пьют? - Пьют, пьют, - улыбнулся Зубарев, беря в ладони крошечную чашечку дорогого фарфора, которая почти скрылась в его пятерне. - Вы нас совсем, что ли, за темных людей считаете? Братья мои двоюродные, - да я рассказывал вам про них, Корнильевы купцы, - торговлю чаем ведут через Кяхту. А кофе редко к нам завозят, да и дороговато оно для нашего брата. - Ладно, пей, не стесняйся, - благодушно хмыкнул Кураев, разглядывая гостя и находя его манеры и простодушие довольно симпатичными. - Вот только не знаю, к кому мне обратиться за ссудой и разрешением, - признался Иван, - не подскажете, случаем? - Делами по открытию горных разработок ведает Берг-коллегия, да будет тебе известно. Через нее же, если сочтут нужным открытие рудника, можно попросить и ссуду. Но, боюсь, на то у тебя не один год ожидания уйдет. Уж поверь мне, знаю, как оно делается нынче. - И ускорить никак нельзя? - почти жалобно спросил Зубарев. - Ускорить всегда можно, да только деньги немалые нужны, а у тебя их, судя по всему, не особо и много. Так говорю? - Именно так. Мало денег, - потупя глаза, отозвался Иван. - Откудова им, деньгам, взяться-то? Батюшка у меня помер... - неожиданно закончил он. - Прими мое соболезнование, - кашлянул Кураев, - значит, теперь хозяином единоличным стал? - Стать-то стал, да после отца долгов много оказалось, пришлось срочно из Тобольска уехать. Летом на Урале руду искал, а потом вот в столицу подался. Обратно в Тобольск не вернусь, пока не разбогатею. - Только так, и не иначе? - усмехнулся Гаврила Андреевич, - нет, Иван, ты положительно начинаешь мне нравиться. Редкий ты человек! Пока не разбогатеешь, говоришь, домой не вернешься. Я думал, теперь таких людей и вовсе нет, ан нет, ошибся, встречаются еще. - Опять вы смеетесь надо мной, - обиделся Зубарев, - я к вам со всей душой и сердцем, а вы ха-ха, и только. - Извини, друг, но без смеха слушать подобные речи ни один нормальный человек не сможет. Уж не обижайся на меня. Но вот так приехать в столицу, без денег... - поручик развел широко руками, выражая крайнюю степень своего удивления. - У меня как-то и в голове не укладывается. - Очутились бы на моем месте, глядишь, уложилось бы, - сердито огрызнулся Зубарев, - если я вам в тягость буду, то только скажите, пойду на постоялый двор, - ставя на стол пустую кофейную чашечку, заявил он. - Не надо обижаться, когда тебе правду в глаза говорят, - ответил резко Кураев. - Чего тебе на постоялом дворе делать? Хочешь ограбленным до нитки быть или стать похожим на этого, как его... - попробовал вспомнить он. - Ванька Каин, - услужливо подсказал Зубарев, догадавшись, о ком хочет сказать ему поручик. - Вот именно, Ванька Каин. Кстати, схвачен он, в застенке сидит. - Так ему и надо, - согласно поддакнул Зубарев. - Так что, думаю за лучшее будет пожить тебе у меня пока, а я тем временем подумаю, как помочь, - задумчиво проговорил Кураев, теребя тонкими пальцами кисть пояса, которым был затянут его халат. - Премного благодарен, - обрадовался Иван, - за стол я готов платить вам, сколько скажете. Кой-какие деньги у меня имеются. - Поглядим, - Кураев вновь позвонил в колокольчик и велел слуге, бесшумно появившемуся перед ним, - проводи нашего гостя в комнату наверху. Через час Гаврила Андреевич подъезжал к дому графа Бестужева-Рюмина, плохо представляя, о чем он станет докладывать канцлеру, но твердо уверенный в том, что ему надобно сообщить о появлении в столице купеческого сына из Тобольска, поскольку граф в свое время проявил интерес к личности того. Алексей Петрович принял его не сразу, пришлось ждать в приемной, где поручик расхаживал вдоль стен, увешенных картинами с сюжетами из древней истории, время от времени рассеянно поглядывая на них. За дверью слышались негромкие голоса, и он догадался, что приехал не ко времени, поскольку граф не любил, когда посетители встречались у него в приемной. Через какое-то время дверь открылась, и мимо Кураева быстро прошли два человека, одетые в штатское, держа в руках плотные листы бумаги. Он догадался, что это не иначе, как секретари, служащие у канцлера, через руки которых проходили все донесения зарубежных агентов и дипломатов. Граф вскоре сам выглянул в приемную, сухо кивнул поручику и пригласил войти. - Извините, что не доложил о своем визите заранее, ваше сиятельство, - наклонил голову и щелкнул каблуками Кураев. - Хорошо, что сам о том понимаешь, - ответил граф,- срочное что-то у тебя, коль явился без предупреждения? - Именно, ваша светлость, - сообщил Кураев, оставаясь стоять возле двери, поскольку ему не было предложено садиться; он понимал, граф желает побыстрее закончить с ним, - явился ко мне тот купеческий сын, о котором я вам как-то докладывал. - Что за купеческий сын? Откуда? - удивленно вскинул брови канцлер. - Не помню о таком. - Из Тобольска он. Руды на Урале ищет. Год назад имел честь доложить о нем, и вы изволили заметить, чтоб не упускал его из вида, мол, может понадобиться для приватных дел. Канцлер явно не был готов к разговору и долго морщил лоб, пытаясь припомнить, в связи с чем он приказал поручику держать того купеческого сына в поле зрения. Но так и не вспомнив, уклончиво ответил: - Пусть будет так. Коль приказывал, то правильно сделал, что сообщил. Все на этом? А то мне во дворец поспешить надо. - Были мы несколько дней назад с графом Чернышевым при малом дворе, имели честь беседовать с наследником престола. - Вот как? - воззрился на него Бестужев. - И как он, наследник, поживает? - Слава Богу, ваше сиятельство, но только люди вокруг него непотребные собраны, дерзят, оскорбляют. - То не ко мне, то к матушке государыне обращайся, она к нему людей тех по собственному разумению приставляет. Моей вины в том нет, - желчно хихикнул канцлер. - Граф Чернышев говорил, что вашей светлости есть резон подружиться с наследником, - выпалил Гаврила Андреевич, и даже глаза зажмурил, хорошо понимая, какую дерзость сморозил сейчас. - Надо же! - хохотнул Бестужев. - Твой Чернышев еще и советы бесплатно дает. Спасибо ему за это от меня передай. - То не только его совет, но и людей, которые входят в тайное общество, где мне выпало быть по поручению вашей светлости. - Даже так? - канцлер с интересом принялся разглядывать его. - Ну, спасибо им на добром слове передай при случае. Рад, что помнят обо мне. Не премину воспользоваться советом. - Могу быть свободным? - спросил поручик, поняв, что разговора не получилось. - Подожди минутку, голубчик, - остановил его граф,- есть у меня для тебя для тебя поручение весьма деликатного свойства. Требуется тебе до Архангельска съездить срочно и передать пакет губернатору. Готов к подобной поездке? Не болен, случаем? - Никак нет, ваше сиятельство. Могу выехать хоть завтра. Где получить пакет? - Пакет получишь, но есть у меня к тебе еще одна просьбочка, - канцлер протянул к камину руки, подержал их близ пламени некоторое время, зябко поежился и продолжил, - в Холмогорах, что неподалеку от Архангельска находятся, острог есть. Кто в нем содержится, сказывать не стану, ни к чему тебе о том знать. От тебя лишь требуется узнать, не появлялись ли вблизи Холмогор какие-нибудь подозрительные люди в последнее время. Все понял? И чтоб никому ни гу-гу. Это главное, а иначе... - Понял, ваше сиятельство. Никаких разговоров о моей поездке. - Ну, и молодец, коль понял. Люблю таких молодцов, как ты. За пакетом завтра ближе к вечеру к секретарю моему заедешь, он же тебе и прогонные и подорожные выдаст, послезавтра и выедешь. Ну, с Богом. И запомни: ни с кем ни гу-гу. Кураев еще раз щелкнул каблуками, поклонился и вышел, прикидывая про себя, что поездка выпала ему как раз на Рождество, которое наступит буквально через несколько дней, а так бы хотелось встретить его в тепле, в гостях у родных или друзей. Можно было сказаться и больным, но с графом лучше не лукавить. Это он знал хорошо. Вернувшись домой, он сообщил Ивану Зубареву, что срочно выезжает по делам службы и оставляет его на попечение слуги, и посоветовал без него не предпринимать никаких шагов по своим делам, чтоб в очередной раз не попасть впросак. Иван клятвенно пообещал ему вести себя осторожно. 6. Но, высидев два дня в доме Кураева, мучаясь от безделья, Иван решился все же нарушить данное им обещание и сообщив слуге, что ворчливо открыл ему двери, мол, идет по делу, к вечеру вернется, и выскользнул на улицу. Пройдя несколько кварталов, Иван беспрестанно крутил головой, разглядывая богатые дворцы, высившиеся вокруг него. Некоторые были каменные, но встречались и деревянные, изукрашенные причудливой резьбой, с крышами, крытыми железом. Он плохо себе представлял, куда идет, влившись в людской поток шумной столичной улицы. Мимо него то и дело проносились крытые повозки, а то и кареты со стеклянными оконцами, плотно прикрытыми цветными занавесками, с вензелями на дверцах и форейторами, беспрестанно щелкающими длинными бичами. Наконец, он увидел в небольшом проулочке вывеску трактира и направился туда, чтоб немного посидеть, оглядеться, прийти в себя. Половой быстро принес ему пузатый графинчик с вином, два растягая, и умчался куда-то, оставив Ивана одного. Но не успел он выпить и двух рюмок, присматриваясь к разномастным посетителям, большинство из которых были одеты, как и он, в тулупы и иную простенькую одежду, торопливо ели, расплачивались и уходили из трактира, уступая место другим, вваливающимся озябшим гостям, как к нему неожиданно подсел тощий мужичонка и спросил: - Откуда будешь, мил человек? - А тебе чего? - недружелюбно ответил Иван, боязливо щупая глубоко запрятанные деньги и вспомнив предостережения Кураева. - Да вижу, один сидишь, думаю, дай подсяду, может, нужда какая есть? Меня Федькой зовут, из подьячих я буду. - Мне до тебя и дела нет, - сумрачно отозвался Иван, пододвигая поближе к себе графинчик. - Зря ты так, паря, - добродушно хмыкнул Федор, - тебе моя помощь как раз и нужна, по глазам вижу. Ты послушай, чего скажу, послушай. Коль в Петербург человек приехал, - а то, что ты не местный будешь, за версту каждый поймет, - то, знать, нужда у него какая. За просто так сюда никто не ездит. Значит, тебе бумагу какую составить надо, коль не грамотный, а даже если и грамотный, то все одно, слог надо особый иметь, а я как раз тому делу обучен, давненько занимаюсь. Ко мне и иные господа не брезгуют обращаться, слышишь? Может, в острог кто из родных угодил или там на барина своего жалобу написать надо, то все могу. - И в Берг-коллегию прошение составить можешь? - недоверчиво поинтересовался Иван, понимая, что лучше обратиться к этому подьячему, который наверняка знает все ходы и выходы, чем блуждать одному от учреждения к учреждению и без толку обивать пороги, тратить понапрасну время. - Плево дело, - сморкнулся в рукав простуженным носом Федька, - расскажи о своем деле. Может, тебе и не в Берг-коллегию вовсе надо прошение писать. Мигом определю. А пока, для разговора, плесни винца немного, коль не жалко. Иван налил ему, не забыл и про себя, и неторопливо принялся рассказывать, с чем он прибыл в столицу, терпеливо слушающему и время от времени шмыгающему носом Федьке. Постепенно освоившись, его собеседник уже сам подливал себе вино, а когда графинчик опустел, то кликнул полового и велел наполнить его вновь. У Ивана вдруг неожиданно стало тепло на душе, поскольку он мог наконец-то все выложить без утайки, рассказал попутно и о тобольском губернаторе Сухареве, и о поездке к митрополиту, и о том, что привез с собой образцы руд на всякий случай, если потребуется выяснить наличие в них серебра. Когда он закончил, то Федька, не проронивший за время его рассказа ни слова и, хоть выпили они уже достаточно, ничуть не захмелевший, а все так же внимательно смотрящий на него, глубоко вздохнул и сообщил: - Полтинник будет твое прошение стоить. Но гербовую бумагу купишь сам в лавке напротив и мне принесешь. - Прямо здесь и писать будешь? - изумился Иван. - Зачем здесь - дома напишу, а завтра поутру придешь и получишь прошение честь по чести. Только знаешь, чего я тебе скажу, в Берг-коллегию писать я бы не советовал. - Это почему вдруг? Знающие люди говорили: именно туда и надо. - Вот коль бы твой губернатор написал туда, тогда другое дело. Он лицо должностное, его бы бумагу без промедления рассмотрели. А тебе, мил человек, не меньше годика ждать придется. - Неужто целый год? - поразился Иван. - Ладно, коль год, а бывает и больше. Может случиться, потеряют твою бумагу или направят куда еще. Могут тому же губернатору в Тобольск отправить. - Почему ему вдруг? - А кто их знает, о том у них и спроси. Но я без малого десять лет такими делами занимаюсь, насмотрелся всякого. Мое дело тебе добрый совет дать, а там уж сам решай. - Куда же писать, коль не в Берг-коллегию? - обречено спросил Иван. - Могу дать совет, - хитро прищурившись, ответил Федька, - только выпить чего-то хочется. Закажешь еще? За меня не сумлевайся, я хоть человек зело пьющий, но голову при том сроду не терял. Так возьмем еще графинчик? - Ивану ничего не оставалось, как заказать еще, при этом он прикинул, что подьячий уже обошелся ему в копеечку, очень уж заманчивым было выслушать советы тертого человека. - Говори теперь, - когда они наполовину опорожнили и новый графинчик, потребовал Зубарев.- Надобно еще гербовую бумагу сходить купить, пока лавку не закрыли. - За то не переживай, у меня приказчик в лавке старый знакомец будет, продаст хоть за полночь. - Куда же обратиться присоветуешь? - вновь спросил Иван, заметив, что у него самого начал заплетаться язык, зато Федька выглядел молодец молодцом, видно сказывалась давняя привычка к употреблению крепких напитков. Он даже перестал носом шмыгать, а торопливо подбирал принесенную половым закуску, будто был полновластным хозяином за столом. - Скажу, скажу, мил человек, - он до сих пор не поинтересовался, как зовут его собеседника, - только ты не пужайся, когда мой совет услышишь. А по моему разумению, надобно тебе прямо к государыне нашей, императрице, прошение писать. - Императрице? - раскрыл рот от удивления Иван.- Думай, чего говоришь, образина, - разозлился он, сообразив, что зря потратил время и деньги на этого пьянчужку. Может, никакой он и не подьячий, а лишь прикидывается им, сидит, выдумывает на ходу всяческую ерунду. - Мое дело предложить, а твое, мил человек, решать. Но знавал я про такие случаи, когда иной отчаявшийся человек, чтоб по канцеляриям, по приказам не ходить, дожидался возле дворца, когда государыня к народу выйдет, бросится к ней в ноги и вручит грамотку свою. Вот тогда уже точно дело сделается, - пьяно икнул он. - А в острог меня за это не поволокут?- спросил о первом, что его тревожило, Иван. - Могут и в острог, ежели у тебя грамотка та окажется крамольной или оскорбительной для государыни. Но я тебе ее так составлю, комар носа не подточит, все честь по чести будет. - Возле какого дворца лучше ждать государыню? - шепотком спросил Зубарев подьячего, озираясь на всякий случай по сторонам. - Нынче зима на дворе? Зима, - тряхнул головой Федька, - а потому государыня в это время в Зимнем дворце быть изволит. Опять же Рождество скоро, а на Рождество они завсегда в Царское село едут, то мне точно известно. У меня истопник знакомый, что при дворце служит, рассказывал мне не раз про это. Вот и дождись ее напротив, а потом выжди момент, прошмыгни меж караульных и кинься в ножки к государыне нашей. - Может, и прав ты, - неожиданно согласился Иван,- коль прошение мое к государыне попадет, то мурыжить его долго не станут, а отпишут, как есть, сразу. - Вот и я о том же толкую тебе битый час, - широко зевнул Федька, - дуй в лавку за гербовой бумагой, а я тебя тут подожду. Может, еще закажем по такому случаю? - Нет, хватит с тебя, а то не напишешь ни фига, - слегка пошатываясь, встал из-за стола Иван. - Я счас, жди...- и направился на поиски лавки. Когда он через четверть часа вернулся обратно в трактир, Федька мирно спал, опустив голову с большой плешью на затылке прямо на стол. Иван с трудом растолкал его, тот открыл глаза и трезвым голосом спросил: - Принес? Давай сюда, да имя свое скажи и прозвание, а то не от своего же имени мне прошение писать. А еще лучше, проводи меня до дому, там все и обскажешь. Иван решил, что это будет самое лучшее, когда он узнает дом, где живет Федор, и пошел вслед за ним, рассчитавшись с половым, который тут же подскочил к столу, как только они собрались уходить. На другое утро, едва проснувшись, Иван вспомнил о вчерашнем разговоре, и у него мурашки поползли по телу, когда представил, за какое дело он решил взяться. Однажды, уже побывав в остроге, он понял, как легко туда попасть и как трудно выбраться затем на свободу. Но что-то подсказывало ему, что подьячий прав, и самое лучшее в его положении, действительно, обратиться к самой государыне. Он быстро оделся и, стараясь не встречаться взглядом с неодобрительно поглядывающим на него слугой поручика Кураева, отправился к дому, куда он вчера проводил Федора. Едва он постучал в обитую мешковиной дверь, как голос изнутри крикнул, что открыто. За столом у подслеповатого оконца сидел в исподнем Федор со всклокоченной головой и, низко склонившись над белым листом бумаги, что-то писал. - Посиди покуда, - кивнул, не здороваясь, он Ивану, - не закончил еще. - Ладно, подожду, - покорно согласился тот и присел на лавку подле теплой еще печи. Из соседней половины дома выглянула старуха, укутанная в темный платок, закрывающий ее до самого пояса, недружелюбно оглядела его и скрылась обратно. - Не обращай внимания, то мать моя, - успокоил Федор, не отрываясь от написания, - сердится, когда пьяный прихожу. - Жены-то нет, что ли? - поинтересовался у него Зубарев. - Была, да сбежала с одним солдатиком, - равнодушно сообщил он, - и правильно сделала, а то бы сам выгнал. У меня ведь дело такое: сегодня есть заработок, а завтра может и не быть. А я, когда напьюсь шибко, то могу и побить нечаянно, не стану скрывать. Вот она и умотала. Иван неприязненно оглядел убогую обстановку комнаты, которая мало чем отличалась от таких же домов у них в Сибири, где хозяин перебивался с хлеба на воду без постоянного заработка. Наконец, Федор закончил писать прошение и, ссыпав с него песок, несколько раз встряхнул за столом, полюбовался работой. - Готово, Иван Зубарев, прошение твое, прими, - и протянул через стол, - а с тебя полтинник, как и сговаривались. Лишнего не беру... 7 Когда Иван вышел с прошением в руках после затхлого, полутемного помещения, где жил со своей матерью подьячий, солнечный свет моментально ослепил его, заставил полуприкрыть глаза, зажмуриться. Он блаженно улыбнулся и посмотрел на гербовую бумагу с черным двуглавым орлом наверху и причмокнул языком, затем нашел видневшийся неподалеку позолоченный крест колокольни и широко перекрестился, стянув шапку с головы, подумал про себя: "Ну, теперь, или пан, или пропал! Коль Господь на моей стороне, то должно все решиться благополучно..." - Эй, паря, одень шапку, а то уши отморозишь, - услышал он голос сзади себя. Оглянулся и увидел широколицего извозчика, сидящего на облучке выкрашенных охрой саней. - Ничего, не впервой,- ответил он, улыбаясь, но шапку натянул на голову и начал неспешно скручивать в трубку лист бумаги. - Тебе куда ехать? - не отставал извозчик, который, судя по всему, заприметил в Иване выгодного пассажира. - Пока сам не знаю, - ответил тот, но потом, чуть подумав, спросил: - А далеко будет до дворца, где государыня живет? - До Зимнего, что ли? - спросил тот. - Садись, мигом домчу. Иван чуть потоптался на месте, а потом, решив, что, коль день так успешно начался, то не стоит откладывать, все одно придется идти к дворцу, чтоб застать государыню, вряд ли он сам без посторонней помощи сможет найти дорогу. - А -а -а... Была не была, поехали, - и легко опустился в санки, почувствовав себя чуть ли не барином, довольно поглядывая по сторонам. - Сам откуда будешь? - полюбопытствовал извозчик, полуобернувшись к нему. - Сразу вижу, из приезжих. - Из Сибири я, из Тобольска. Слышал про такой? - Как не слышать, - отозвался тот, умело направляя резвую лошадку между возов с сеном, поворачивающих на соседнюю улицу, - свояк у меня годика два назад как за кражу угодил в ваши края. Тожесь, видать, из ссыльных? - Нет, живу я там, из купеческого сословия. - А дворец государыни тебе на кой? Из любопытства али ищешь кого? - Да так, поглядеть, - не стал открываться перед незнакомым человеком Иван, посчитав за лучшее отмолчаться. - Понятно, многие из приезжих просят отвезти поглядеть на него. Там сейчас к Рождеству как раз готовятся, украшают все, прибираются. А вот он и есть,- указал он кнутовищем, когда въехали на большую площадь. - Тебя к нему подвезти или здесь выйдешь? - Значит, здесь государыня и жительствует? - для верности переспросил Иван извозчика. - Когда здесь, а когда в ином месте. На то она и государыня, чтоб жить там, где пожелает. - А ты ее сам видел хоть разок? - Карету ее сколь раз на улице встречал, а саму ее не приходилось, - сознался тот, - нашему брату лучше подале держаться. С сермяжным рылом в калашный ряд негоже лезть. Так как, выходить будешь али дале поедешь? - Вези обратно, - потребовал Иван, решив, что на сегодня узнал достаточно. На другой день, лишь только начало светать, он уже подходил к Зимнему дворцу, пытливо вглядываясь в замерзшие окна, за одним из которых должна была находиться сама императрица. Никем не остановленный, дошел до парадной лестницы, круто ведущей вверх к двустворчатым дверям покоев. Подле них стояли с ружьями в руках два здоровенных усатых гренадера, выпуская время от времени из себя клубы морозного пара. Один из них повел глазами и встретился взглядом с Иваном, но, оглядев его как неодушевленный предмет, стал смотреть куда-то вдаль, на площадь. - Чего встал? Проходи, - услышал он грозный окрик и, с испугу отскочив в сторону, оглянувшись, увидел полицейского в черной бараньей папахе на голове и с саблей на боку. - Иди отсюда, иди по-хорошему, - чуть подтолкнул он Ивана, - нельзя здесь останавливаться. - А чего я сделал? Почему толкаешься,- огрызнулся, было, тот, но связываться с полицейским не стал и счел за лучшее отойти подальше от входа, к начавшим появляться на площади торговцам, принесшим свой товар в лотках, поддерживаемых на плечах толстыми кожаными ремнями. - Получил по мордасам? - насмешливо спросил один из них. - Тут таких, как ты, не особо привечают, могли бы и в участок забрать. - За