цов..." - Александр Сергеевич, - кивнул АГ, закуривая. - Молодец. - То есть ты хочешь сказать, что у России протухла голова, причем давно, а поскольку лучшее средство от головной боли - гильотина... - Ты циник, сын тьмы, но, похоже, недалек от истины. Скажем мягче - стадо без пастыря. Обезумевшее стадо овцеволков... Клубы серного дыма постепенно запомнили просмотровый зал, и... * * * Потрескивают дрова в печурке, от промокших насквозь носков, пальто, варежек, платка валит пар. Запах шерсти, чуть подгоревших, приготовленных мамой сухариков /Яне всегда, когда пишет, надо что-то грызть - сухари, леденцы, семечки/ - и мамин запах, ее духи, ее неслышные шаги, шуршанье халатика, ее молитвенный взгляд. Тебе уже сорок, мама, ты уже не ждешь Аркадия Синегина, не завершаешь его диссертации и не терзаешь мужчин недолгой своей красотой. Нынешний смысл твоего бытия - Иоанна Синегина, в валенках и старом байковом платье в муках сражается с выпущенными на волю джиннами. Гибнут простреленные авторучкой слова, строчки, вздрагивают в агонии летящие на пол скомканные листки. Она очеловечивает джиннов, населяя ими придуманную для Дениса Градова историю. Как же много их нужно - ей никогда не приходилось иметь дело с таким количеством персонажей, и когда уже казалось - нет, не выдержит, не справится - вдруг все стало на свои места, и на двадцать второй странице они начинают жить своей жизнью, и Яна едва успевает записывать их поступки, размышления, диалоги. Через пять дней и ночей много лет назад, на восемьдесят второй странице, в восемь двадцать утра, незнакомец оденет свою болонью и уйдет. Яна поставит точку, доплетется до редакции, отдаст Любочке для перепечатки рукопись /Павлин должен прибыть к концу дня/ и отпросится у Кости / Хан болен гриппом/ на пару часов отдохнуть после бессонной ночи. Ее разбудит бешеный Любочкин стук в дверь. - Ты что, сдурела? Этот твой уже давно в редакции, темнеет уже! Ничего себе, пара часов! И то ли спросонья после теплой постели, то ли от ледяной струи из-под крана, под которую она сунет заспанную физиономию, но начнется у нее самый настоящий преддуэльный колотун. Она будет вглядываться со страхом в лицо подгоняющей ее Любочки, а Любочка, обычно охотно выступающая в роли критика, как назло будет помалкивать. И, наконец, Яна не выдержит. Ох уж, эти богини-машинистки с великим неотъемлемым правом первого слова! - Ну, как тебе? С жалкой заискивающей улыбочкой она ждет приговора. Любочка, ее Любочка, поднаторевшая, поднахватавшаяся всяких литературоведческих терминов и больше всего на свете боящаяся показаться в этом вопросе дилетанткой, вдруг скажет: - А девчонки говорят, ты не сама писала... - Какие девчонки? - Ну наши, - судя по всему, это было мнение самой Любочки. - А кто же? - Ну, тебе лучше знать. Да ладно, я шучу... Но она не шутила. Так же отчужденно-подозрительно встретят ее в редакции. Будто их баловень, любимица, привычная к советам, покровительству, даже к беззлобным тычкам, которыми осыпали порой ее неудачные опусы, вдруг в чем-то очень ловко их провела. И, только вчера сшибавшая трешки до получки, вдруг вытащила из кармана пачку не весть откуда взявшихся четвертных. И теперь всем неловко и не по себе. Яна почувствует себя одинокой, брошенной и ужасно несчастной. Демонстративно взяв у рассеянно кивнувшего ей Павлина /он был целиком поглощен чтением сценария/ сигарету, она забьется в угол и, пуская дым, не затягиваясь /курить она так и не научилась/, будет ждать, когда Денис доберется до восемьдесят второй страницы. Вся комната будет этого ждать, но не как прежде - на стороне Яны, - а просто наблюдать, как валяют дурака два вражеских резидента на явочной квартире в преддверии неминуемого разоблачения. А Павлин покажется ей еще павлинистее и прекрасней. Куртка уже другая - черная с золотыми пуговицами, тот же мессершмиттовский шарф, онегинский чуб отливает платиной в нимбе от болтающейся на голом проводе стоваттной лампочки. Последняя страница, все. Тишина засасывает Яну как трясина, она ждет выстрела. Поединок, дуэль. И эти, подружки разлюбезные, жаждущие крови... - Ну что, Иоанна Аркадьевна, пойдем поговорим? Кина не будет. Глядя на вытянутые лица зрителей, Яна чувствует себя хоть немного отмщенной. - Уже седьмой час, все комнаты заперты, - еще на что-то надеется публика. И тогда Яна встает. - Можно ко мне, это не очень далеко. Нокаут. Теперь они окончательно квиты. Яна ведет Дениса Градова /он сегодня без "Москвича" - потек сальник тормозного цилиндра/ мимо магазинов "Продукты" и "Промтовары", мимо одноэтажных домишек с уютно горящими окнами, мимо люськиного дома - он совсем покосился, врос в землю - или... или это она выросла? Длинный путь, а идут они лишь мгновенье. Да, так и было - длинный путь к ее дому за мгновенье. Денис рассказывает о каком-то приятеле, который может одной силой воли двигать спичечные коробки, но проку от этого никакого, и Денис уговаривает его тренироваться в плане продвижения сценариев через худсоветы и комитеты. Яна едва слушает. Какое ей, в конце концов, дело до его приятелей, хоть бы они горы двигали. Она устала. Она еще не знает, что Денис всегда "тюльку гонит", когда выбит из колеи. Мимо керосиновой лавки, по тропинке, ведущей к дому. Скользко, подморозило. И фонарь, разумеется, не горит. Денис ворчит. Ну конечно, у нас асфальтов нету, иллюминаций нету и машины к подъезду не подают. И сценариев мы писать не могем, и вообще... Яна набирает в легкие побольше воздуха, чтобы "вдарить словом", у нее не выдерживают нервы. Как вдруг тропинка под ногами кренится, будто корабль в шторм, Яну несет куда-то вбок - Денис едва успевает подхватить, и их, вцепившихся друг в друга, крутит волчком взбесившаяся тропинка, и крутятся березы, и пустая заледенелая скамья под березами, и коричневая дверь с ромбами, перед которой они вдруг останавливаются. - Однако,.. - взгляд паиньки, у которого в руках взорвалась хлопушка. Негодующе-опасливый - не выкинет ли Яна еще что-нибудь эдакое. Ее душит смех, прямо помирает со смеху. - Однако, - повторяет он, и передразнивает ее смех, и сам начинает смеяться, им на двоих едва сорок, и рушится Берлинская стена, и Яна ведет Павлина в свою жизнь, через коричневую дверь c ромбами, через черное "ничто", по скрипучим деревянным ступеням в их с мамой комнату. Где потрескивают дрова в печи и пляшут на стене жаркие отблески, где светится папина лампа под зеленым стеклянным абажуром, и валяются истерзанные ею страницы под старым креслом-качалкой. И запах маминых духов, и маминых котлет, и она сама, торопливо натягивающая поверх халата свитерок. Мама идет к соседям смотреть телевизор, чтобы не мешать ее серьезному разговору с режиссером из Москвы. И Павлин - невероятный, неуместный, не вписывающийся ни в комнату, ни в ту ее жизнь. Мама ушла. Они уплетают котлеты с жареной картошкой. На плите шипит чайник. - Теперь понимаю, почему тебе удаются нетленки. Все дело в котлетах. Знаешь, лет через пять я сделаю по этому сценарию гениальный фильм. Через пять лет!.. Яна шлепается с небес на землю. - Ну подумай сама - это сценарий полнометражного художественного фильма, а мне дают документальную трехчастевку, это полчаса от силы. Ну? В общем, вот, - он вынимает из папки несколько перехваченных скрепкой страничек, - Написал сам. Что-то убралось, что-то придумалось. В общем, прочти. Как легковесно и несерьезно выглядят эти листки рядом с ее фундаментальным опусом! Яна начинает читать и окончательно приходит в ужас. От очерка ничего не осталось, да Бог о ним, с очеркам - но этот чудовищный корявый язык, сумбурные, никак не связанные друг с другом эпизоды, и вообще все неизвестно зачем и левой ногой. Однако вот что странно - наглое безобразие Денисова творения, должное, казалось бы, немедленно освободить Яну от Павлиньих чар, непостижимым образом придает порочно-запретному его облику еще большую отталкивающую притягательность. Последнюю страницу она читает целую вечность, мучительно размышляя, что же ему сказать, чтобы не обидеть. - Ничего, только... Надо немного поправить. - Действуй, - Денис с готовностью вручает ей авторучку - разумеется, паркер с золотым пером, - ты же автор! От этого беспардонного "Ты же автор!" у Яны захватывает дух. В глазах рябит, убогие строчки-недоноски, кажущиеся еще отвратительнее от красующегося в правом верхнем углу ее имени и фамилии, толпятся, снуют, как средневековые ярмарочные уродцы, выставляя напоказ свое безобразие и язвы. С большим трудом она преодолевает желание, схватив спасительный паркер, несколькими росчерками проложить себе дорогу мимо, мимо, на последнюю девятую страницу, где, как распахнутая на волю дверь, сияет первозданно чистая белизна. - Я прочту еще раз. Яна читает еще и еще. Ее мутит от отвращения, но, наконец, удается откопать то самое "жемчужное зерно" - Денисов в общем-то интересный замысел, который совсем затерялся в толпе строчек-уродцев, и теперь надо было их исцелять - слепых, горбатых, хромых и покрытых язвами. Исцелять, превращая в бравых солдат, красавцев-гренадеров, выстраивать в должном порядке и вести на девятую страницу - к победному финалу. Постепенно Яна начинает увлекаться. Денис - автор, она - редактор. Кромсает, отсекает, штопает. Паркер - нож, скальпель, игла. Денис пытается протестовать, потом, махнув рукой, оставляет ее в покое, покорно и оторопело взирая на учиненную бойню и, видимо, по достоинству оценивая ее "надо немного поправить". Потом она стучит на машинке. Уже давно вернулась от соседки мама, постелила Денису раскладушку, долго делала Яне какие-то знаки, на которые Яна не прореагировала и жестоко за это поплатилась. Потому что когда мама, по обыкновению своему, мгновенно и крепко, хоть из пушек пали, заснула у себя на диванчике, а Денис Градов знакомился с отстуканным Яной шедевром редактуры, она вдруг осознала, что мама хотела произвести в комнате некоторую перестановку, чтобы поставить раскладушку к печке. А теперь раскладушка стоит почти вплотную к ее кровати, и ничего тут не поделаешь, потому что двигать диван со спящей мамой нереально. - Умри, Денис, лучше не напишешь, - констатирует Павлин. - Ну как теперь после этой алмазной прозы перейти на "кр.план, ср.план, наезд, общ. план"? А над ней дамокловым мечом маячит проблема раскладушки. Зато Павлина она, похоже, абсолютно не волнует. И когда Яна возвращается из кухни с твердым намерением все же разбудить мать, Павлин уже дрыхнет, а роскошное его оперение валяется рядом на стуле. Яна в панике гасит свет, чтобы не видеть его голого плеча, шеи с серебряной цепочкой... Пробирается на место, будто через минное поле, потом в одежде ныряет под одеяло. Мины рвутся. Стук упавших туфель, скрип пружины матраца. О-ох! Денис не подает никаких признаков жизни. Тогда она все-таки решается снять платье. Проще было бы снять кожу. Она извивается в душном, скрипящем аду, наконец, едва не задохнувшись, выныривает из-под одеяла. Денис спит, не ведая о ее мучениях. И этот беспробудный сон в метре от нее так же великолепен по наглости, как и его сценарий. Она боится шевелиться, ворочаться, дышать. Мучительно медленно отсчитывают секунды ходики, а впереди бесконечная ночь. Такое ощущение, будто она проглотила кость мамонта. Но в ночной своей молитве она не просила Бога избавить ее от мучений и перенести Дениса вместе со злополучной раскладушкой куда-нибудь в Воронежскую область. Пусть кость мамонта, пусть стремительно-медленный бег ходиков. И его вдруг повернувшееся к окну лицо с сомкнутыми веками, таинственно белеющее в темноте. ПРЕДДВЕРИЕ 13 - Но разве не безумна и горда была мечта этих утопистов вогнать в "тесные врата" все человечество и спасти? - прошипел АГ. - Ну, это, в общем-то, цель Замысла, - улыбнулся АХ, - спасти как можно больше "клеток", сделать пригодными для Царства. И это вовсе не Вавилонская башня, как ты опять мне сейчас хочешь возразить. Вавилон - когда грешные и недостойные нагло лезут на Небо, то есть ищут в идее Бога прежде всего земного благополучия. Забыв, что "Царство Мое не от мира сего". У этих же мечтателей было как раз неприятие "такого бога". Некоторые хоть и "выплеснули вместе с водой ребенка", хоть и видели в небесах лишь дурную космическую бесконечность, но мечтали об "освобождении человечества", счастье, творческом труде... Разве не для этого Господь сотворил мир? И под счастьем эти искатели истины понимали отнюдь не "бочку варенья да корзину печенья", хотя, конечно, и таких было немало - а служение высокому в людям, справедливый мир творческого труда без праздности, расточительной роскоши, эгоизма, разврата... Никогда не поверю, что Господь их осудит более, чем погрязших во всех этих пороках вампиров, благоденствующих за счет страданий, пота и крови ближних подобно Евангельскому богачу... Разве это не неосознанное томление по Царству Божию всех, записанных в Книгу Жизни? "Мои овцы знают Мой Голос..." Дети века сего не мечтают о "счастье человечества", тем более, не кладут за это жизни. Ну а подлинное откровение, разумеется, выход этих мечтаний за пределы суженного земного сознания в Царствие дается лишь чудом, Духом Святым. Ибо вера - это чудо. - Вот-вот, а они вздумали обойтись без Бога!.. - Да не без Бога, чудак-нечеловек, а без дьявола! Они вели себя так, строили такие прекраснодушные планы, будто хозяина твоего нет, князя тьмы, вот что... Назвали первородный грех "буржуазными пережитками", и дело с концом. Мол, не будет буржуазии, не будет и пережитков, одни добродетели. По-нашему - только "Образ Божий". На словах атеизм, а на деле - самая фанатичная вера в "Образ Божий" в человеке. Ну подумай, откуда "произошедший от обезьяны" по их дурацкому учению и выросший в результате естественного отбора, то есть вражды, варварства, безжалостной конкуренции за место под солнцем Монстр возмечтает "сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор"? То есть о прорыве в вечность? Это был бунт не против Бога, а ЗА БОГА. Эти революционные мальчики, лучшие из них, знали глубинами души, что родились для "освобождения человечества", то есть для дела Божия. Ибо если земная жизнь - не процесс выбора между светом и тьмой, то для чего она? "Дар напрасный, дар случайный..." Короткая, многотрудная, с неизбежным смертным приговором. "Жить, чтобы жить", - это всеобщее современное кредо... Вот где образец богоборчества! А раз жизнь нам дана с какой-то деятельной высокой целью, если этот дар "не напрасно, не случайно", то мы должны эту цель исполнить. "Сам я своенравной властью зло из темных бездн воззвал; Сам наполнил душу страстью, ум сомненьем взволновал." Так почему же нам, объединившись, не загнать это зло обратно? Почему Церковь терпит порядки этого "лежащего во зле мира"? Почему так пассивно относится к превращению "Святой Руси" в рассадник вампиров, а народ Божий - в пищу для хищников? Разве борьба со злом на земле - не дело воинов Неба? "Измученных отпусти на свободу..." Да, сказано: "не противься злому". То есть твоему личному обидчику. Но не ЗЛУ! Непротивление ЗЛУ - противно Богу, измена Делу Божьему на земле, ибо ежечасно губит души. И вампиров, и жертв. Поскольку церковь ушла от этих проблем, активно ищущие Истину искали ее вне храмовой ограды. Что было бы, если б Предтеча Иоанн-Креститель закрыл глаза на беззакония царя Ирода? Бог, как известно, "поругаем не бывает", хоть и "предается молчанием". Но церковь в этом смысле очень уязвима, особенно на фоне активной деятельности всевозможных сект и других конфессий. Вспомним хотя бы Распутина... Не тебе мне рассказывать, сын тьмы, ваши делишки... Вот свидетельства из того же "На пиру богов" священника Сергия Булгакова: "От распутинствующего царя она /церковь/ должна была бы отказаться и раньше, как только выяснилось, что Россия управляется вдохновениями хлыста. В этом попустительстве был действительно великий грех и иерархии, и мирян впрочем, понятный ввиду известного паралича церкви, ее подчинения государству в лице обер-прокурора. Слава Богу, теперь Церковь свободна и управляется на основе присущих ей начал соборности". Да. Да, не удивляйся. Декрет 1918 года о свободе совести и отделении церкви от государства многими был встречен с одобрением: "Вы упускаете из виду ценнейшее завоевание русской жизни, которое одно само по себе способно окупить, а в известном смысле даже и оправдать все наши испытания. Это - освобождение православной русской церкви от пленения государством, от казенщины этой убийственной. Русская церковь теперь свободна, хотя и гонима". Разве не ужасно, что от чиновников требовали справки о причастии? Разве это не кощунство над Замыслом? А анафематизма номер одиннадцать, где провозглашалась анафема всем дерзнувшим на бунт и измену против православных государей, "помазанников Божиих"! Не с них ли начались гонения? "Итак, вот царь, которого вы избрали, которого вы требовали; вот, Господь поставил над вами царя. Если будете бояться Господа, и служить Ему, и слушать гласа Его, и не станете противиться повелениям Господа, то будете и вы и царь ваш, который царствует над вами, ходить вслед Господа, Бога вашего. Если же вы будете делать зло, то и вы и царь ваш погибнете". /Цар.12;13,14,25/ "...в самую роковую минуту истории не умели уберечь царя от Распутина! Где же сила апостольской церкви, где власть решить и вязать? И там, где должно было раздаться слово апостольское, дело решила шальная офицерская пуля. Но ведь пулей нельзя бороться с мистической силой. Вот и вышло, что распутинская кровь, пролившись на русскую землю, отродилась на ней многоглавым чудовищем большевизма." - Сильно сказано! - захлопал черными ладошками АГ, - Насчет "многоглавого чудовища большевизма"... Кстати, что-то мы про Иосифа совсем забыли. - Вовсе не забыли, сын тьмы, распутываем помаленьку. "А ведь оказалось, что церковь была устранена без борьбы, словно она не дорога и не нужна была народу, и это произошло в деревне даже легче, чем в городе. Слой церковной культуры оказался настолько тонким, что это не воображалось даже и врагам церкви. Русский народ вдруг оказался нехристианским". - Вот и ответь теперь, сын тьмы - разве безбожие ввели большевики с Иосифом, "разрушили веру", как некоторые утверждают? Чего ж хотели бы эти товарищи? Чтоб большевики декретом от такого-то числа объявили, что Бог есть и приказал всем беспрекословно подчиниться новой власти, ибо старая всех угнетала... Сослались бы на Писание, что мы только что делали, и... дружными рядами - в храм, славить советскую власть... Так, что ли? - А ведь я нашептывал Иосифу такой вариант, - вздохнул АГ, - именно так и нашептывал... - Ну, эту мыслишку еще Наполеон вынашивал на острове Святой Елены: "я возвысил бы Папу выше всякой меры, окружил бы его великолепием и почетом. Я устроил бы так, что ему нечего было бы сожалеть об утраченной светской власти, я сделал бы из него идола, и он оставался бы около меня. Париж стал бы столицей христианского мира, и я управлял бы религиозным миром так же, как и политическим". БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА: 1917г. Доклад на заседании ВЦИК по вопросу о независимости Финляндии. Назначен пред. совнаркома во время отпуска Ленина. 1918 г. Участие в работе 3 Всероссийского съезда Советов. Выступление на заседании ЦК по вопросу о мире с немцами. Выступает на 3 съезде Советов по национальному вопросу. Проводит совещание деятелей рев. крыла соц. партий ряда стран Европы и Америки. Организация отпора немцам. Мобилизация буржуазии на рытье окопов под контролем рабочих. Борьба против Троцкого и Бухарина по вопросу о Брестском мире. Участие в работе 7 съезда РКП (б). Избран членом ЦК и членом комиссии по выработке проекта программы партии. Участие в работе 4 Всероссийского Чрезвычайного съезда Советов. Избран членом ВЦИК. Избран членом комиссии по выработке проекта первой Конституции Российской Советской Республики. Выступление с докладом о типе федерации Российской Советской Республики. Полномочный представитель РСФСР по переговорам с украинской радой о мирном договоре. Руководство совещанием по созыву учредительного съезда Советов Татаро-Башкирской Советской Республики. - Ну, а теперь - что же все-таки происходило в России во время всех этих съездов и комиссий? - поинтересовался АГ язвительно, - Какие, так сказать, плоды? У меня тут есть несколько свидетельств А.Изгоева. Публициста и общественного деятеля. "И весь мир, в том числе раньше других социалисты, ужаснулись, когда раскрылись эти кошмарные картины одичания, возвращения к временам черной смерти, тридцатилетней войны, великой московской смуты неслыханного деспотизма, чудовищных насилий и полного разрыва всех социальных связей. Таковым оказался социализм, действительно осуществленный, испробованный в жизни." - Ну, что скажешь? - Только то, что в обществе, где несколько веков одна часть народа пила у другой, высасывала жизненные соки, нарушая Замысел и заповеди, то есть в Вампирии, какой являлась в последнее время Россия, все, за исключением разве что иноков "не от мира сего", были в скрытой форме вампиризмом заражены. Завистью, злобой, ответной жаждой крови - я уже приводил по этому поводу высказывания многих, включая самого Маркса, об "отравленных завистью и ненавистью" пролетариях. Пробило полночь, вот и все. Человек стал зверем, и социализм тут ни при чем, что под ним ни понимай, под этим социализмом. Это никакая не свобода, просто наступила ночь. Для одних время расплаты, для других - кровавого пиршества. Короче, "кончилось ваше время". - Но, как известно, чем темнее ночь, тем ярче звезды. Свидетель отмечает, что абсолютно все атрибуты и достижения рабочего и профсоюзного движения оказались вдруг насквозь буржуазными, исходя из чистого марксистского учения. Включая социальное законодательство, строение политической партии, тактику политической борьбы. - Разумеется, нельзя вливать молодое вино в старые мехи... "Православие воспитало душу русского человека. И когда теперь большевики сделали свой опыт и показали нам человека без Бога, без религии, без православия, показали его в том состоянии, о котором Достоевский говорил: "если нет Бога, то все позволено", то весь мир ужаснулся этой кровожадной, садически-злобной обезьяны. Массовые расстрелы детей, избиения, пытки, величайшие издевательства - и все это либо по озорству, хулиганству, злобе или, еще хуже, из корысти - ради вымогательства денег. "Такое дикое и злое животное, как человек"... Мы воочию видели, во что превращается этот человек, освободившийся от Бога и назвавший себя "социалистом". "Человек человеку волк" - вот основной девиз этих страшных дней". - Ну, Позитив, что скажешь? - Лишь то, что теперь больше никакие внешние цепи не сдерживали разрушительную, накопленную столетиями хищную злобу новоявленных вампиров. То, что в более-менее скрытой, а порой и в явной форме делали верхи, "звери алчные, пиявицы ненасытные", упорно не желая этого замечать, теперь творили низы. Рабское терпение, которое так восхищало хозяев "волов безропотных", шло отнюдь не от церкви, что и продемонстрировали первые дни революции: В мире есть царь: этот царь беспощаден, Голод названье ему. Водит он армии; в море судами правит; В артели сгоняет людей, Ходит за плугом, стоит за плечами Каменотесцев, ткачей. Он-то согнал сюда массы народные. Многие - в страшной борьбе, К жизни воззвав эти дебри бесплодные, Гроб обрели здесь себе. /Ник. Некрасов/ "Человек человеку волк" - вот девиз этих страшных дней, - ужасается свидетель, - "Большевики показали нам человека без Бога..." А ты бы лучше, голубчик, в зеркало поглядел. Вы и были "волками", вы и были "людьми без Бога", хищниками, которые "в Царство Божие не войдут"! "Мы надрывались под зноем, под холодом, С вечно согнутой спиной, Жили в землянках, боролися с голодом, Мерзли и мокли, болели цингой. Грабили нас грамотеи-десятники, Секло начальство, давила нужда..." - да что там, Иоанне, небось, эти строчки знакомы со школы... - "Не ужасайся их пения дикого! С Волхова, с матушки Волги, с Оки, С разных концов государства великого - Это все БРАТЬЯ твои - мужики!" Пришлось ужаснуться. Были "братья", стали "волки". Как и предсказывало Писание. В наказание за нарушение Замысла. Как и предупреждал Лев Николаевич: "Рабочая революция с ужасами разрушений и убийств не только грозит нам, но мы на ней живем уже лет 30 и только пока, кое-как разными хитростями на время отсрочиваем ее взрыв... Давящие народ классы, кроме царя, не имеют теперь в глазах нашего народа никакого оправдания; они держатся в своем положении только насилием, хитростью и оппортунизмом..." Свидетель С.Аскольдов, философ: "Как всякая тяжелая болезнь человеческого организма отчасти предваряет смерть и заранее знакомит с нею, так и революции, являясь наиболее опасными болезнями в жизни государств, включают в той или иной степени все основные симптомы смерти, которая, конечно, с религиозной точки зрения является наиболее полным обнаружением мирового зла... именно революции способствуют РАЗДЕЛЕНИЮ добра и зла, выявляя и то и другое в наиболее яркой форме. И, как процессы очищения добра от выявившегося зла, они с религиозной точки имеют некую печать благодетельности и в сущности наиболее реализуют религиозный смысл истории, состоящий именно в разделении добра и зла в их созревших формах. Христианству нечего бояться смерти, как индивидуальной так и общечеловеческой, так как в смерти погибает лишь то, чему и надлежит погибать, т.е. злые начала жизни". - От себя уточним, что речь, разумеется, идет о "смерти второй и окончательной" - после Суда, а не о земной смерти. "Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие." /Втор.30,1/ "Русская церковь в ее эмпирической земной организации была именно тем средоточением и основой религиозной жизни, откуда распространилось расслабление и упадок религиозного духа. Имея мистический страх перед революцией и согласно с духом христианства отстаивая религиозные основы существующей власти... - Только я бы сказал "не духа, а буквы", - перебил сам себя АХ, - ...существующей власти, Церковь, несомненно, перешла допустимые пределы охранительной политики. Она не видела, что, связывая свою судьбу и авторитет с судьбою русского самодержавия, она обязывалась и блюсти некоторое внутреннее достоинство этой формы и если не вмешиваться в политическую сферу, то по крайней мере быть голосом религиозной совести в государственной жизни, что взывало к этой совести. Но именно в этой своей роли совести общественного организма России со времен Петра 1 православная Церковь была совершенно бездейственна. И в ней начался как бы своего рода внутренний гнойный процесс, для одних служивший отравой, для других - соблазном к хуле и отпадению от Церкви и Христианства... Гр. Распутин - это первый и крупнейший деятель русской революции, ибо именно он был главным фактором глубочайшего падения видимой русской Церкви, прикосновения ее болящей язвы до того предела "мертвой коры вещества", за которым начинается некий мистериум Церкви невидимой. Это именно прикосновение и вызвало в соответственных мистических глубинах отзвук "довольно". И этим "довольно" и была русская революция, которая явилась и небывалым кризисом в жизни православной Церкви." "Много веков русская Церковь находилась под охраной самодержавия. Но это состояние охраняемости она превратила в роль политического служения. То в сознании русского народа, что должно было бы быть носителем святого начала невидимой души России, "Святой Руси", стало оскорбляющим достоинство этого начала внешним, загрязненным вместилищем. И охрана, начавшая служить не к пользе, а к прямому вреду, была снята". - Я говорю о так называемом "Удерживающем". - Ты лучше об Иосифе толкуй, не уклоняйся, - проворчал АГ. - Я только об Иосифе. Исключительно о нем. - Ладно, по поводу предыдущего свидетельства. Разве смысл христианства не в соборном спасении, не в несении креста? Чтобы, смиряясь и терпя грехи и слабости других, в данном случае князей, спасать Целое и этих "князей"? "Носите немощи друг друга и этим исполните закон Христов..." - так, кажется, у вашего апостола Павла? - Я и говорю - была нарушена некая допустимость зла, когда злокачественные клетки грозят погубить Целое, то есть Замысел, когда нарушены отношения любящей семьи. Когда необходима кардинальная операция. Когда "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов". "И русская революция свершилась как нежданный Божий суд... Мы твердо убеждены, что русская революция не есть дело рук человеческих, хотя подготовлялась она и человеческими усилиями. Русская революция оказалась судом не только над политикой и деятелями старого режима, но и над той частью русского интеллигентного общества, которая эту политику обличала и с нею боролась. Если бы гуманисты русского общества выступили на одоление звериного начала русской души в союзе со святыми, то весь тон их обличений и образ их действий был бы совершенно другой. Но даже выступая "как сила интеллектуальная", гуманистическое начало было не на высоте своей задачи именно с точки зрения этого самого разума, поскольку не разбиралось добросовестно и до конца в тех явлениях, которые оно критиковало и собиралось преобразовывать. Именно в силу этого русское гуманистическое движение было глубоко проникнуто примитивным материалистическим духом, не позволяющим ему даже задуматься о религии, а следовательно, и о святом начале русской общественности". "Русский народ оставался по существу чужд гуманизму, зародившемуся и пребывавшему лишь в русской интеллигенции. И когда в нем, благодаря совместным влияниям двусторонних соблазнов справа и слева, умер святой, зверь не покорился человеческому началу, а остался освобожденным от всякого просветляющего и возвышающего его начала". - А теперь скажи, сын тьмы, разве я не об Иосифе? Его народ - озверевший, соратники, - "не желающие разобраться", всякие там ложные теории, опирающиеся на неверные представления о человеке и Замысле... И разъяренная сопротивляющаяся Вампирия, внутренняя и внешняя, с которой ему предстояло сразиться. И никакой опоры, кроме тайной веры в Своего Бога... Итак, первые месяцы послереволюционной России: "Вместо ожидаемого царства справедливости в жизни воцарились обыкновенный "буржуазный" разбой и господство грубой физической силы. Вооруженные люди отымали имущество у невооруженных и слабых, делая это то в одиночку, то толпой. К этому и свелась вся "социальная революция", лишенная какого бы то ни было идеализма. Грабеж привел и к тем результатам, к которым обыкновенно приводит. В странах, где не обеспечен правопорядок, нет правосудия и отсутствует общественная безопасность, замирает предприимчивость, происходит непомерное вздорожание всех продуктов, силе и насилию противопоставляются обман, лицемерие, стремление уйти в свою раковину, скрыть от всех свое состояние". "В своей ненависти к "буржуазному миру", освободив народ от "права", социалисты вернули его только к исходному моменту развития... "буржуазного права". В жизни нашей воцарился "зуб за зуб", стали применяться самые жестокие виды смертной казни и позорящих наказаний, расправ без суда и разбирательства. Социализм в области права оказался возвращением к бесправию. Социализм в области политической дал картину самого отвратительного деспотизма с исключительными законами, неравенством граждан, повседневными насильями, отсутствием каких бы то ни было свобод, с истязаниями в тюрьмах и участках, с массовыми и единичными расстрела ми безоружных". "Классовая борьба" русского "пролетариата" была феерически победоносна. Что означают жалкие успехи германских рабочих, добившихся лишних 200 граммов хлеба, в сравнении с победой русского "рабочего класса", захватившего в свои руки всю государственную власть, все государственные и частные имущества! Мы должны были показать всему миру образцы настоящего социалистического регулирования и питания, и производства, и обмена. И Ларин и Ленин со всей присущей им серьезностью неоднократно в речах и статьях развивали и великие преимущества и величественные основы нового социального строя. Они не ограничились речами, а перешли к осуществлению своих идей. И показали всему миру, что эти идеи убивают всякую промышленность, останавливают и разрушают всякое производство, разрушают все богатства страны, порождают чудовищную и массовую спекуляцию, обеспечивают верный голод даже при наличности достаточных запасов и ценность бесчисленных бумажных денег поддерживают лишь обесценением человеческой крови. При "социалистических" порядках наступило чрезвычайное понижение производительности труда. Наши производительные силы при "социализме" регрессировали к временам петровских крепостных фабрик. "Рабочий контроль" очень скоро обнаружил свою истинную природу... Немедленно уничтожалась всякая дисциплина... Знающие, честные работники изгонялись и даже убивались. Производительность труда понижалась обратно пропорционально повышению заработной платы". "Прилив сбережений прекратился не только в банки, но и в сберегательные кассы. Оказалось, что народ меньше всего верит народной власти". "Жизнь строила цены - по законам "буржуазной" экономики. На борьбу социалистов с началом собственности жизнь ответила стихийным, непреодолимым, хотя и извращенным, утверждением этого начала в лице многомиллионной армии "мешочников". "Такие огромные, массовые, стихийно-неудержимые явления, как отказ крестьян давать хлеб по твердым ценам при обесцененных деньгах, как грандиозное развитие мешочничества или катастрофическое падение производительности труда, стали объясняться "контрреволюционной агитацией" правых эсеров и меньшевиков или "саботажем" кадетской буржуазии и интеллигенции... Как люди действия, большевики вместо всяких "экономических законов" схватились прямо за дубину, ружье и пулемет, стали расстреливать "спекулянтов" и отбирать их имущество, сажать в тюрьму "саботажников", создавать вооруженные отряды для похода в деревни за хлебом." "Главная причина нынешнего краха русского социализма в его ложном и лживом учении о человеке". "Никогда Русь не сквернилась таким количеством злодеяний, лжи, предательства, низости, бездушия, как в год революции. И если раньше, в годы реакционного квиетизма, человек, слишком выдвигавший напоказ свою внешнюю религиозность, возбуждал сомнительное к себе отношение, то в годы революции смелое и открытое исповедание человеком своей религиозной веры возвышало его над толпой обманутых и озверелых людей. Социалистическая революция, думая разрушить, утвердила религию в России, очистила и возвысила служителей церкви, напомнив им о жертвенности их служения." - Да, такое свидетельство дорогого стоит, - прошипел АГ, - Что называется, начал этот свидетель Изгоев за упокой, а кончил за здравие. Ибо вся материя мира... - Не стоит одной человеческой души, - довольно закончил АХ. - Дальше еще поучительнее: "Они заговорили о защите "социалистического отечества", когда от самого отечества остались только клочки... Возбуждаемые большевиками дела, "о государственной измене", "о сношениях с иностранными государствами" и т.д. явились полицейскими расписками в признании своего поражения. Социалисты в лице своих наиболее последовательных и деятельных представителей на тяжком для России опыте доказали, что они ничего не понимали в области высших сторон человеческой души, в тех мотивах, КОТОРЫЕ ПОДВИГАЮТ ЛЮДЕЙ НА ЗАБВЕНИЕ СВОЕЙ ЛИЧНОСТИ, НА ПРИНЕСЕНИЕ ЕЕ В ЖЕРТВУ КАКОМУ-ТО ВЫСШЕМУ ЦЕЛОМУ. Все попытки заменить религиозную веру и патриотизм призывами к инстинктам классовой ненависти, жаждой материального благополучия или, в крайнем случае, личного властолюбия приводили не к геройству и самопожертвованию, а к делам трусливой злобы и бесчестного грабежа." - Что ты этим хочешь сказать? - Только то, что Иосиф, видимо, понимал кое-что "в области высших сторон человеческой души", ибо при нем тысячи людей шли и на "забвение своей личности" и на "принесение ее в жертву высшему целому". "На основании своих фантастических объективных законов они поделили человечество на различные группы мелкой, средней и крупной буржуазии, пролетариата и т.д. Они вообразили, что это не просто методологические абстрактные построения их ума, а действительные реальности, что будто бы члены этих групп подчиняются различным "социально-экономическим законам". Они представляли себе, будто на самом деле "буржуи" мыслят по-буржуазному, а пролетариат особо, по-социалистически. Первое же столкновение с действительностью разрушило все эти воздушные замки. Рабочие сплошь оказались такими же "буржуями", как и остальные люди. И социалисты... не замедлили убедиться, что пролетариат глубоко заражен "мелкобуржуазным ядом" и не желает работать за общий со всеми паек, без индивидуальной выгоды... Вся экономическая политика русских социалистов сводилась к тому, что все новые и новые и более широкие круги народа объявлялись буржуазными, мелкобуржуазными и контрреволюционными. Все население России, кроме кучки красноармейцев и большевистских властей оказалось "мелкобуржуазным", да и "социалистичность" этих последних подвергалась большому сомнению". "В настоящее время социалисты более трусливые и менее честные, хотя и более умные, чем большевистские теоретики, пытаются отвести ответственность за русские события от социализма и свалить ее на большевиков. Нас может интересовать лишь общественно-политическая сторона дела. С этой стороны большевики в сравнении с другими русскими социалистами должны быть поставлены на значительно высшую ступень. Эти люди имели, наконец, мужество осуществить свои идеи в жизни. Они показали социализм в осуществлении. Иным он быть не мог. Иных результатов ждать от него нельзя. Урок получился страшный, но, быть может, иного пути к нашему оздоровлению не было". /С.Аскольдов. 1918 г./ Иосиф, в отличие от своих фанатичных соратников, не питал никаких иллюзий ни относительно социализма, ни человеческой природы. Все люди - потенциальные оборотни, вампиры, ждущие лишь тьмы, полночи, чтобы отрасли у них клыки, когти, гениталии чудовищных размеров, чрево необъятное, чтобы можно было впиться в первую беззащитную плоть и душу. В его Антивампирии вурдалакам и хищникам не будет житья - уж он об этом позаботится! Они боятся осинового кола и света... С кольями проблемы не будет, что же касается света... Пусть он будет искусственным, но мы просветим каждого. Мы построим Великую Крепость и выставим неподкупную охрану. Я отменю тьму и полночь, и ни один кровосос не прорвется к моему народу. Неважно, как мы назовем его, но это будет первое в мире царство Света. Антивампирия. Пусть искусственного, но света! Иосиф любил слово "свет". Песни, где оно есть. Назвал фильм "Светлый путь" и дочку - Светланой. Святой с радостью отдаст все до последней рубашки, Человек - отдаст лишнее, Вампир - тянет все в свою пасть, как черная дыра. "Лежащий во зле" мир принадлежит вампирам, они поделили Вампирию на зоны, время от времени устраивая грызню, вовлекая всех в эту бойню. Напридумывали "права и законы" чтобы как-то ограничить и упорядочить безудержные аппетиты друг друга. Иосиф плевал на всякие там "измы" - он задумал заповедник посреди Вампирии, где хищникам не будет житья... А "измы", которым поклоняются его соратники-идолопоклонцы, для него - всего лишь кирпичи, из которых он будет возводить стены будущей крепости. Годится - в дело, гнилой - на свалку. Он еще не знал, как надо, но он твердо знал, как не надо. "Так говорит Господь Бог: вот Я - на пастырей, и взыщу овец Моих от руки их и не дам им более пасти овец, и не будут более пастыри пасти самих себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их. Потерявшуюся отыщу и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и больную укреплю, а РАЗЖИРЕВШУЮ И БУЙНУЮ ИСТРЕБЛЮ; буду пасти их по правде. Так как вы толкаете боком и плечом, и рогами своими бодаете всех слабых, доколе не вытолкаете их вон, то я спасу овец Моих, и они не будут уже расхищаемы, и рассужу между овцою и овцою. И поставлю над ними одного пастыря, который будет пасти их, раба Моего Давида; он будет пасти их и он будет у них пастырем". /Иез.34,10,16,21-23/ - Так что как видишь, сын тьмы, уже был в истории опыт Антивампирии. Иосиф еще с семинарии знал это место из "Иезекииля" наизусть... Кстати, одно из его подпольных имен - "Давид"... - Весьма сомнительная версия в атеистическом государстве... И ты всерьез собираешься на ней строить защиту? Ну для начала приведу хотя бы свидетельство "злейшего соратника" Иосифа Льва Троцкого: "Наши д