вует, - сказал Элвин. - Вряд ли можно требовать от ребенка подкованности в вопросах религии, - ответил Троуэр. - Но я должен сказать тебе, исцеление приходит только к тем, у кого достаточно веры, чтобы быть исцеленным. Следующие несколько минут он посвятил рассказу о дочери начальника синагоги [у одного начальника находилась при смерти дочь, и он решил обратиться за помощью к Иисусу; Иисус согласился исцелить девушку и пошел следом за начальником; по пути им сообщили, что дочь умерла, но Иисус сказал начальнику: "Не бойся, только верь"; увидев тело, Христос удивился и промолвил: "Девица не умерла, но спит"; над ним посмеялись, но, прикоснувшись к руке девушки, Иисус повелел: "Встань", - и дочь начальника ожила (Библия, Евангелие от Марка, глава 5)] и истории о женщине, страдавшей кровотечением и излечившейся прикосновением к одеждам Спасителя [Библия, Евангелие от Марка, глава 5]. - Помнишь, что сказал он ей? "Вера твоя спасла тебя", - изрек он. Так вот, Элвин Миллер, вера твоя должна окрепнуть, прежде чем Господь спасет тебя. Мальчик ничего не ответил. Поскольку Троуэр, рассказывая сии притчи, пустил в ход все свое изысканное красноречие, то, что мальчик заснул, несколько задело его. Указательным пальцем он ткнул в плечо Элвина. Элвин дернулся. - Я слышал вас, - пробормотал он. Судя по всему, мальчишка еще больше помрачнел, услышав несущие свет слова Господа. Плохо, очень плохо... - Ну? - спросил Троуэр. - Веруешь ли ты? - Во что? - выдавил мальчик. - В Святое Писание! В Господа Бога, который исцелит тебя, если ты смягчишь свое сердце! - Верую, - прошептал Элвин. - В Бога. По идее, этого признания было достаточно. Но Троуэр изрядно поднаторел в истории религии, чтобы довериться так легко. Признаться в вере в божественность - мало. Божеств огромное число, но лишь одно из них истинно. - В _которого_ Бога ты веруешь, Эл-младший? - В Бога, - повторил мальчик. - Язычник Мур молился черному камню Мекки и тоже называл его Богом! Веруешь ли ты в истинного Господа и веруешь ли в Него правильно? Я понимаю, тебя мучает лихорадка, ты слишком слаб, чтобы толковать свою веру. Я помогу тебе, малыш Элвин. Буду задавать вопросы, а тебе надо будет отвечать "да" или "нет", согласуясь с собственной верой. Элвин лежал неподвижно и ждал. - Элвин Миллер, веруешь ли ты в Господа бестелесного, не обладающего членами тела и страстями? В великого Несозданного Создателя, Чей центр везде и Чье местоположение не может быть определено? Некоторое время мальчик обдумывал слова Троуэра, прежде чем ответить. - Мне это кажется полной бессмыслицей, - наконец сказал он. - Смертным разумом Его не осмыслить, - заметил Троуэр. - Я просто спрашиваю, _веруешь_ ли ты в Единого, восседающего на вершине Бесконечно Высокого Трона, самосуществующее Бытие, которое столь велико, что наполняет Вселенную, и столь мало, что способно жить в твоем сердце? - Как он может сидеть на вершине трона, у которого вообще нет вершины? - удивился мальчик. - И как столь великое может уместиться в моем сердце? Мальчишке явно не хватало образования, его незамысловатый умишко не в силах был ухватить суть сложного теологического парадокса. И все же сегодня на кону стояла не жизнь и даже не душа - речь шла о множестве верующих душ, которые, по словам Посетителя, мальчишка разрушит, коли не будет обращен в истинную веру. - В этом-то и заключается красота, - пылко провозгласил Троуэр. - Бог - вне нашего понимания; и вместе с тем в Своей бесконечной любви Он стремится спасти нас, невежественных и глупых людишек. - Разве любовь - это не страсть? - спросил мальчик. - Если тебе трудно воспринять идею Бога, - уступил Троуэр, - позволь мне поставить перед тобой несколько иной вопрос, который, может, приведет нас к какому-нибудь выводу. Веруешь ли ты в бездонное чрево ада, где грешники корчатся в пламени, вечно горя, но не сгорая? Веришь ли ты в существование сатаны, врага Господа, того, кто желает украсть твою душу, заточить ее в царствии своем и пытать тебя неизмеримую вечность? Мальчик снова задумался, чуть повернув голову к Троуэру, хотя глаза так и не открыл. - Ну, в нечто подобное я могу поверить, - ответил он. "Ага, - возликовал про себя Троуэр. - Мальчишка и в самом деле встречался с дьяволом". - Видел ли ты его лик, дитя? - А как _твой_ дьявол выглядит? - прошептал мальчик. - Он не _мой_, - поправил Троуэр. - И если ты внимательно слушал на службах, то должен был узнать, ибо описывал я его множество раз. На голове, там, где у человека растут волосы, у дьявола выпирают бычьи рога. Вместо рук у него когти медведя. Ступает он по земле козлиными копытами, а голос его - рев ярящегося льва. К удивлению Троуэра, мальчик улыбнулся, и грудь его тихонько заходила от смеха. - И ты обвиняешь _нас_ в склонности к предрассудкам, - сказал он. Троуэр никогда бы не подумал, насколько крепка хватка, которой вцепляется дьявол в душу ребенка, если бы собственными глазами не увидел, как мальчишка радостно смеется при описании монстра Люцифера. Этот смех должен быть остановлен! Какое оскорбление Господу! Троуэр хлопнул Библией по груди мальчика, заставив Элвина поперхнуться. Затем, надавив что было сил на книгу, Троуэр изрек переполнявшие душу слова, вскричал с пылкой страстью, которой прежде не ощущал: - Сатана, именем Господним изгоняю тебя! Приказываю оставить этого мальчика, эту комнату, этот дом на веки вечные! И никогда не пытайся завладеть здесь душой, не то гнев Господний будет так велик, что самые глубины ада содрогнутся! Наступила тишина, прерываемая затрудненным дыханием мальчика. В комнате воцарилось умиротворение, праведность наполнила утомленное речью сердце Троуэра. Священник ни минуты не сомневался, что дьявол в страхе бежал отсюда, забившись обратно в свою преисподнюю. - Преподобный Троуэр, - проговорил мальчик. - Да, сын мой? - Вы не могли бы убрать с моей груди эту Библию? Думаю, если там и были какие дьяволы, то они давным-давно сделали ноги. И мальчик снова рассмеялся, заставив Библию запрыгать под рукой Троуэра. Ликование Троуэра мигом обернулось горьким разочарованием. Тот факт, что мальчишка даже с Библией на груди продолжал исторгать дьявольский хохот, доказывал: никакая сила не способна избавить его от зла. Посетитель был прав. Троуэру не следовало отказываться от великого задания, которое возложил на его плечи Посетитель. Сейчас он мог бы расправиться со Зверем Апокалипсиса, а он был слишком слаб, слишком сентиментален, чтобы принять божественное предназначение. "Я мог бы стать Самуилом, расчленившим врага Господа. Вместо этого превратился в Саула, слабого и ничтожного, который оказался не способным убить по повелению Бога. Теперь мои глаза открылись, я вижу, что этого мальчишку взращивает сила сатаны, и знаю, что живет он, поскольку я слаб". Комната наполнилась удушающей, страшной жарой. Троуэр вдруг ощутил, что одежда его насквозь пропиталась потом. Каждый вдох давался с огромным трудом. А чего еще он ожидал? В эту комнату опаляюще дышал сам ад. Задыхаясь, Троуэр схватил Библию, поставил ее между собой и сатанистским отродьем, которое возлежало на кровати, лихорадочно хихикая, и бежал. В большой комнате он остановился и перевел дыхание. Своим появлением он прервал все разговоры, но даже не заметил этого. Что значили беседы этих язычников по сравнению с тем, что ему пришлось пережить?! "Я стоял перед прислужником сатаны, прикинувшимся юным мальчиком, но своим смехом он выдал себя. Мне давно следовало догадаться, что это за мальчик, еще в тот день, когда я прощупал его череп и обнаружил, что он идеальной формы. Только подделка может быть столь совершенна. Этот ребенок не настоящий и никогда не был таковым. О если б я обладал силой великих пророков древности, чтобы разгромить врага и вернуться к Господу своему с трофеями!" Кто-то упорно тянул его за рукав. - Преподобный отец, с вами все в порядке? То была тетушка Вера, но преподобный Троуэр не смог ответить ей. Потянув за рукав, она повернула его лицом к камину, на полке которого он увидел выжженную на дереве картину. Пребывая в расстроенных чувствах, он не сразу понял, что на ней изображено. Перед его взором предстала душа, захваченная бурным потоком и окруженная извивающимися щупальцами. "Да это ж языки пламени, - догадался он, - а душа тонет в сере, сгорая в аду". Он ужаснулся картине, но одновременно несколько успокоился, ибо она в очередной раз подтверждала, насколько тесными узами связана эта семья с преисподней. Он стоял посреди толпы врагов человеческих. На ум ему пришла фраза из Псалтири: "Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня. Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?" [Библия, Псалтирь, псалом 21] - Вот, - произнесла тетушка Вера. - Присядьте. - С мальчиком все нормально? - угрожающе поинтересовался Миллер. - С мальчиком? - переспросил Троуэр. Слова давались ему с огромным трудом. "Этот мальчишка - адово отродье, и вы спрашиваете, как он себя чувствует?" - Все хорошо, насколько возможно. Они сразу отвернулись от него, снова принявшись что-то там обсуждать. Постепенно до него начал доходить смысл их спора. Похоже, Элвин попросил, чтобы кто-нибудь вырезал загнивший кусочек кости из его ноги. Мера уже принес заточенную пилу для костей из кладовой. В основном спорили Вера, которая не хотела, чтобы кто-то из братьев дотрагивался до ее сына, и Миллер, наотрез отказывающийся проделать операцию. Вера же настаивала на том, что только отцу Элвина она позволит выполнить эту сложную задачу. - Ты считаешь, что это действительно необходимо, - сказала Вера. - Тогда я не понимаю, почему сам отказываешься резать, продолжая настаивать на том, что это должен сделать кто угодно, но не ты. - Не я, - кивнул Миллер. Троуэр вдруг понял, что Миллер боится. Боится резать ножом плоть своего сына. - Он попросил, чтобы резал именно ты, - вступил в спор Мера. - Сказал, что нарисует на коже, где надо резать. Ты просто аккуратно снимешь кожу, поднимешь ее и под ней увидишь кость, из которой надо будет выпилить маленький клинышек, чтобы помешать гниению. - Я не часто падаю в обморок, - поведала Вера, - но от ваших разговоров у меня голова кругом идет. - Раз Эл-младший говорит, что это необходимо, значит, сделайте это! - сказал Миллер. - Кто угодно, только не я! Словно яркий свет озарил темную комнату - Троуэр узрел возможность искупить вину пред Господом. Бог давал ему возможность, которую предрекал Посетитель. Он возьмет в руку нож, начнет вспарывать ногу мальчишки и _случайно_ перерубит артерию. А вместе с кровью утечет жизнь. В церкви, считая Элвина обыкновенным мальчиком, он испугался этой задачи, но сейчас он исполнит ее с радостью, поскольку воочию узрел зло, прикрывшееся обличьем невинного ребенка. - Послушайте, - сказал он. Все присутствующие оглянулись на него. - Я не хирург, - объяснил он, - но кое-какими знаниями по анатомии обладаю. Я ученый. - Ага, шишки на голове изучаешь, - хмыкнул Миллер. - Вы когда-нибудь резали скот или свиней? - поинтересовался Мера. - Мера! - в ужасе воскликнула мать. - Твой брат не какое-то там животное. - Я всего-то хотел узнать, не вывернется ли его желудок наизнанку при виде крови. - Я видел кровь, - ответил Троуэр. - И страх меня не терзает, когда дело касается спасения души человеческой. - О, преподобный Троуэр, по-моему, просить от вас о подобном - это уж слишком, - всплеснула руками тетушка Вера. - Теперь я понимаю: наверное, провидение привело меня сюда, в этот дом, в котором я не часто был гостем. - И совсем не провидение, а мой тупоголовый зять, - поправил Миллер. - Я предложил оказать посильную помощь, - смиренно склонил голову Троуэр. - Но, вижу, вы не желаете, чтобы это делал я, и не могу винить вас ни в чем. Хоть речь идет о спасении жизни вашего сына, все ж опасно доверять чужому человеку резать тело родного ребенка. - Вы нам вовсе не чужой, - возразила Вера. - А что если случится что-нибудь непоправимое? Я могу и ошибиться. Вполне возможно, рана изменила местоположение важных кровяных сосудов. Я могу перерезать артерию, тогда он истечет кровью и умрет через считанные секунды. На моих руках будет кровь вашего сына. - Преподобный Троуэр, - сказала Вера, - человек не совершенен. Нам остается лишь попробовать. - Если мы ничего не предпримем, он точно умрет, - кивнул Мера. - Он говорит, мы должны поскорей вырезать больное место, пока зараза не распространилась дальше. - Может, кто-нибудь из ваших сыновей осуществит это? - предложил Троуэр. - У нас нет времени бегать за ними! - закричала Вера. - Элвин, ты нарек его своим именем. Неужели ты дашь ему умереть только потому, что не выносишь пастора Троуэра?! Миллер понурился. - Режьте, что ж с вами делать, - пробурчал он. - Он бы предпочел, чтобы это сделал _ты_, папа, - напомнил Мера. - Нет! - яростно воскликнул Миллер. - Кто угодно, но не я! Пусть он, но только не я. Троуэр заметил, что на лице Меры отразилось разочарование, перешедшее в презрение. Священник встал и подошел к молодому человеку, крутившему в руках нож и костяную пилу. - Юноша, - произнес он, - не спеши судить человека, обзывая его трусом. Откуда знать, что за причины кроются в его сердце? Троуэр повернулся к Миллеру и увидел, что тот смотрит на него с удивлением и благодарностью. - Дай ему инструмент, - приказал Миллер. Мера протянул нож и пилу. Троуэр достал платок, и Мера аккуратно положил операционные инструменты на чистую ткань. Все оказалось проще простого. И пяти минут не прошло, как они дружно стали упрашивать его принять нож, заранее прощая всякую несчастную случайность, которая может произойти. Он даже заработал признательный взгляд от Элвина Миллера - намек на будущую дружбу. "Я провел вас всех, - ликовал Троуэр. - Я истинный соперник вашему хозяину, дьяволу. Я обманул великого обманщика и вскоре пошлю его поганое творение обратно в ад". - Кто будет держать мальчика? - спросил Троуэр. - Мы, конечно, дадим ему вина, но этого недостаточно. Он будет прыгать от боли, если его не прижать к кровати. - Я подержу его, - сказал Мера. - И вино он пить не станет, - добавила Вера. - Говорит, что голова его должна оставаться ясной. - Ему десять лет, - удивился Троуэр. - Если вы прикажете ему выпить, он должен послушаться. Вера покачала головой. - Он сам знает, как лучше. А боль терпеть он умеет. Ничего подобного вы не видели. "Не сомневаюсь, - хмыкнул Троуэр. - Дьявол внутри мальчишки наслаждается болью, а потому не желает, чтобы вино притупило экстаз". - Что ж, тогда давайте приступим, - решительно произнес он. - Откладывать больше не имеет смысла. Он первым вошел в комнату мальчика и недрогнувшей рукой сбросил с Элвина одеяло. Мальчик задрожал, ощутив внезапный холод, хотя лихорадка по-прежнему выжимала пот из его тела. - Вы говорили, он должен пометить место, где следует резать. - Эл, - позвал Мера. - Операцию сделает преподобный Троуэр. - Папа, - прошептал Элвин. - Его упрашивать бесполезно, - ответил Мера. - Он ни за что не согласится. - Ты уверен, что не хочешь глотнуть чуточку вина? - встревоженно спросила Вера. Элвин вдруг расплакался: - Нет. Я хочу, чтобы папа хотя бы подержал меня. - Ладно, - с угрозой промолвила Вера. - Он может отказываться резать, но он будет присутствовать при этом, или я его задницу в камин запихну. Либо то, либо другое. Она вихрем вылетела из комнаты. - Вы сказали, что мальчик пометит место, - повторил Троуэр. - Давай, Эл, давай я тебя приподниму. Я принес кусочек угля, и сейчас ты должен нарисовать на ноге, где именно нужно сделать разрез. Элвин еле слышно застонал, когда Мера усадил его и прислонил спиной к подушке, но собрался с силами и твердой рукой начертил на ноге большой прямоугольник. - Подрежьте кожу снизу, а верх оставьте, - глухо сказал он. Слова тянулись как резина, каждый слог давался с видимым усилием. - Мера, пока он будет резать, ты будешь отгибать лоскут. - С этим справится мама, - ответил Мера. - Мне нужно держать тебя, чтоб ты не вертелся. - Не буду, - пообещал Элвин. - Если рядом со мной сядет папа. В комнату медленно вошел Миллер, за ним по пятам с грозным видом следовала жена. - Я подержу тебя, - сказал он. Заняв место Меры, он обвил обеими руками мальчика, прижав его к себе. - Я подержу тебя, - еще раз повторил он. - Что ж, вот и прекрасно, - улыбнулся Троуэр. И встал, ожидая дальнейших шагов. Ждать пришлось долго. - Преподобный отец, вы ничего не забыли? - в конце концов не выдержал Мера. - Что именно? - спросил Троуэр. - Нож и пилу, - пожал плечами Мера. Троуэр посмотрел на платок, свисающий с левой руки. Пусто. - Они ж только что были здесь. - Вы положили их на стол, когда направились сюда, - напомнил Мера. - Пойду принесу, - сказала тетушка Вера и поспешила из комнаты. Они ждали, ждали, потом снова ждали. Наконец Мера встал. - Ума не приложу, где она задержалась. Троуэр последовал за ним. Они нашли Веру в большой комнате - она сидела вместе с девочками и кроила салфетки. - Ма, - окликнул Мера. - А как же пила и нож? - Господи Боже, - воскликнула Вера. - И что это на меня нашло?! Я начисто позабыла, зачем пришла сюда. Она взяла нож и пилу и пошла обратно в комнату к Элвину. Мера кинул взгляд на Троуэра, недоуменно пожал плечами и двинулся следом. "Ну вот, - подумал Троуэр. - Сейчас я исполню то, что наказал мне Господь. Посетитель увидит, что я истинный друг Спасителя, и место на небесах мне будет обеспечено. Тогда как этот бедный, несчастный грешник будет вечно жариться в адовом пламени". - Преподобный, - позвал Мера. - Что вы делаете? - Этот рисунок, - показал Троуэр. - Рисунок, и что с того? Троуэр вгляделся в картину, стоящую на каминной полке. На ней изображалась вовсе не попавшая в ад душа. Это было изображение старшего сына Веры и Элвина, Вигора, который тонул в реке. Священник выслушивал эту историю раз десять, не меньше. Но почему он застрял здесь и рассматривает картинку, когда в соседней комнате его ожидает великая и ужасная миссия? - Вы хорошо себя чувствуете? - Прекрасно, чувствую себя просто замечательно, - сказал Троуэр. - Мне нужно было вознести молитву небесам, прежде чем я примусь за операцию. Твердым шагом он направился в комнату и сел на стул рядом с кроватью, в которой дрожало дитя сатаны, ожидая прикосновения праведного ножа. Троуэр огляделся, ища взглядом орудия священного заклания. Пилы и ножа нигде не было видно. - А где же нож? - спросил он. Вера посмотрела на сына. - Мера, разве ты не принес их? - удивилась она. - Ты должна была принести их, - ответил Мера. - Но когда ты пошел за пастором, ты унес инструменты с собой, - объяснила она. - Неужели? - смутился Мера. - Наверное, оставил их где-то в большой комнате. Он встал и вышел за дверь. Троуэр начал понимать, что происходит нечто очень странное, хотя никак не мог определить, что именно. Он подошел к двери и стал ждать возвращения Меры. Рядом возник Кэлли, по-прежнему сжимая в руках доску с буквами. Задрав голову, он посмотрел на священника. - Ты собираешься убить моего брата? - спросил он. - Это очень недостойные помыслы, нельзя о таком думать, - нахмурился Троуэр. Появился Мера и смущенно вручил инструменты Троуэру. - Поверить не могу, я оставил их на каминной полке. Юноша протиснулся мимо Троуэра в комнату. Мгновением спустя Троуэр последовал за ним и занял свое место у вытянутой ноги Элвина, прямо напротив черного, выведенного углем квадрата. - Куда на этот раз вы их задевали? - поинтересовалась Вера. Троуэр вдруг понял, что его руки пусты, нет ни ножа, ни пилы. Вот теперь он полностью растерялся. Мера передал их ему из рук в руки. Где он мог потерять их? В комнату сунулся Кэлли. - Зачем вы сунули мне эти штуки? - спросил он. И в руках он сжимал инструменты. - Хороший вопрос, - взглянул на священника Мера. - Зачем вы отдали инструменты Кэлли? - Я не отдавал, - принялся оправдываться Троуэр. - Наверное, ты отдал их ему. - Я вручил их вам, - сказал Мера. - Мне их дал пастор, - подтвердил Кэлли. - Ладно, неси-ка это сюда, - прервала спор мать. Кэлли послушно вошел в комнату, держа пилу и нож наперевес, словно военные трофеи. Словно возглавляя огромное войско. Да, огромное, великое войско, подобное армии израильтян, которую привел Иешуа, сын Навин, в Землю Обетованную. Так они несли свое оружие, потрясая им над головами, маршируя вокруг града Иерихона [речь идет о взятии Иерихона Иисусом Навином (Библия, Книга Иисуса Навина, глава 6)]. Они шагали и шагали. Шагали и шагали. А на седьмой день остановились, подули в трубы, издали победный крик - и пали стены, и войско, сжимая в руках мечи и кинжалы, ворвалось в город, разрубая пополам мужчин, женщин, детей, всех врагов Господних, дабы очистить Землю Обетованную от грязи, подготовить ее к приходу людей Господа. Под конец дня они по колено утопали в крови, и посреди войска возвышался Иешуа, величайший пророк. Вскинув окровавленный клинок над головой, он закричал. Что он там закричал? "Никак не вспомнить, что ж он там кричал. Если б я вспомнил, что именно он кричал, то понял бы, почему стою посреди леса, на дороге, окруженной покрытыми снегом деревьями". Преподобный Троуэр посмотрел на руки, посмотрел на деревья. Каким-то образом он убрел на полмили от дома Миллеров. Совершенно позабыв захватить накидку. Но затем правда открылась ему. Дьявола обмануть не удалось. Сатана перенес его сюда в мгновение ока, не позволив уничтожить Зверя. Троуэр прозевал возможность обрести величие. Он прислонился к ледяному черному стволу и горько разрыдался. Кэлли вошел в комнату, держа нож и пилу наперевес. Мера собрался было покрепче ухватить ногу Элвина, как Троуэр неожиданно поднялся и стрелой вылетел из комнаты, будто ему вдруг страшно приспичило по нужде. - Преподобный Троуэр, - крикнула вслед мама. - Куда это вы? Но Мера все понял. - Пускай идет, ма, - сказал он. Они услышали, как передняя дверь открылась и по крыльцу простучали тяжелые шаги священника. - Кэлли, иди закрой дверь, - приказал Мера. Впервые Кэлли без малейшего возражения повиновался. Мама взглянула на Меру, затем на папу, потом снова на Меру. - Никак не пойму, чего это он убежал, - произнесла она. Мера улыбнулся ей и повернулся к папе. - Но ты-то понял, да, па? - Может быть, - нахмурился тот. - Видишь ли, - объяснил маме Мера, - ножи и этот священник не могли находиться в одной комнате одновременно с Элом-младшим. - Но почему? - воскликнула она. - Пастор же хотел делать операцию! - Ну, сейчас он этого точно не хочет, - пожал плечами Мера. Нож и пила лежали на одеяле. - Па, - позвал Мера. - Только не я, - ответил он. - Ма, - обернулся Мера. - Не могу, - сказала она. - Что ж, - сдался Мера. - Придется тогда мне освоить ремесло хирурга. Он поглядел на Элвина. Лицо мальчика приняло смертельно бледный оттенок, сменивший лихорадочный румянец на щеках. Положение с каждой минутой ухудшалось. Однако Элвину удалось-таки выдавить из себя подобие улыбки и прошептать: - Видимо, так. - Ма, будешь оттягивать кожу. Она кивнула. Мера взял нож и прижал лезвие к нижней черте. - Мера, - шепнул Эл-младший. - Да, Элвин? - Я выдержу боль и ни разу не дернусь, если ты будешь свистеть. - Я не могу одновременно резать и придумывать мелодию, - возразил Мера. - А и не нужно никакой мелодии, - сказал Элвин. Мера всмотрелся в глаза мальчика. У него не было выбора, и он поступил, как его просили. Ведь нога принадлежала Элу, а если ему хочется, чтобы его оперировал хирург-музыкант, так тому и быть. Мера глубоко вздохнул и принялся насвистывать - не мелодию, отдельные ноты. Он снова приложил лезвие к черной черте и начал резать. Сделав легкий надрез, он остановился, поскольку услышал судорожный вздох Элвина. - Продолжай насвистывать, - выдавил Элвин. - И режь прямо до кости. Мера засвистел. На этот раз он рубанул сильно и глубоко. Прямо до кости. Глубокий разрез разошелся по сторонам. Мера подрезал ножом углы и поднял кожу вместе с мускулами. Сначала кровь хлестала фонтаном, но очень быстро остановилась. Элвин, наверное, сотворил внутри себя что-то такое, что остановило кровотечение, решил Мера. - Мать, - окликнул папа. Мама наклонилась и отогнула кровавый лоскут плоти. Дрожащими пальцами Эл провел две линии на покрытой красными потеками кости ноги. Мера положил нож и взял пилу. Впившись в кость, она издала противный скрипучий хруст. Но Мера насвистывал и пилил, пилил и насвистывал. Вскоре зараженный кусочек оказался у него в руках. Он ничем не отличался от обычной кости. - Ты уверен, что я правильно отрезал? - спросил он. Эл медленно кивнул. - Я все вырезал, ничего не осталось? - уточнил Мера. Несколько мгновений Эл сидел молча, а потом опять кивнул. - Может быть, мама пришьет кожу обратно? Эл ничего не сказал. - Он потерял сознание. Снова заструилась кровь, понемножку заполняя рану. Из подушечки, которую мама специально носила на шее, торчала иголка с ниткой. Не теряя времени, Вера приложила кожу обратно и ровными, глубокими стежками стала пришивать ее. - Продолжай свистеть, Мера, - приказала она. Он свистел, а она шила. Вскоре рану перебинтовали, и Элвина уложили на спину - мальчик спал сном младенца. Поднявшись, они склонились над кроватью. Папа положил руку на лоб мальчика, нежно, чтобы не побеспокоить сон. - По-моему, лихорадка ушла, - сказал он. Выйдя за дверь, Мера засвистел какой-то веселый, бойкий мотивчик. 14. НАКАЗАНИЕ Завидев мужа, Элли бросилась навстречу. Заботливо отряхнула с плеч снег, помогла раздеться, даже не спросив, что произошло. Впрочем, это не имело значения - какую бы доброту она ни выказывала. Его пристыдили в глазах его же жены, потому что рано или поздно она услышит о случившемся от кого-нибудь из детей. Скоро рассказ о его позоре распространится по всей Воббской долине. Все будут знать, как Армор Уивер, владелец лавки, что на западе, будущий губернатор, был выброшен из дома прямо в снег своим тестем. И в спину ему будут лететь смешки. Его высмеют. В лицо, конечно, смеяться не осмелятся, потому что нет человека меж озером Канада и рекой Нойс, который не был бы должен ему денег или не нуждался в его картах, чтобы доказать свои притязания на землю. Но когда Воббской долине придет время становиться штатом, об этом случае будут трепаться у каждой избирательной будки. Можно симпатизировать человеку, над которым смеешься, но уважать - никогда. Следовательно, никто за него не проголосует. Далеко идущим планам пришел конец, а жена его происходила из той самой семьи Миллеров. Она была весьма красива для переселенки, но сейчас эта красота его не трогала. Ему плевать было на сладкие ночи и томные часы. Плевать на ее работу, которую она исполняла наравне с ним в лавке. В нем бушевали стыд и гнев. - Кончай. - Ты должен снять рубашку, она насквозь промокла. Откуда у тебя снег за воротником? - Я сказал, убери руки! Она удивленно отступила: - Я просто... - Знаю, что ты "просто". Бедняжка Армор, надо погладить его, как младенца, и он сразу почувствует себя лучше. - Ты можешь заболеть... - Папе своему это скажи! Когда у меня кишки от кашля полезут, объяснишь ему, что значит выкидывать человека в сугроб! - О нет! - воскликнула она. - Не может быть! Чтобы папа... - Вот видишь! Ты собственному мужу не веришь. - Я верю тебе, но это не похоже на папу... - Конечно, нет, то был сам дьявол, вот на что это было похоже! Вот кто поселился нынче в доме твоей семейки! Дух зла! И когда человек пытается произнести под их крышей слово Господне, его вышвыривают на улицу, в снег! - Что тебя туда понесло? - Хотел спасти жизнь твоему ненаглядному братцу. Но сейчас он, наверное, уже мертв. - _Ты_-то как мог спасти его? Может, она вовсе не хотела вкладывать в свои слова столько презрения. Без разницы. Он понял, что она хотела сказать. Он скрытыми силами не обладает, стало быть, помочь никому не может. Спустя столько лет семейной жизни она все еще верила в колдовство, как и ее родственники. Она ни капли не изменилась. - Ты все та же, - сказал он. - Зло глубоко угнездилось в тебе, и молитвами его из тебя не выгонишь, никакими проповедями не прогонишь. Даже любовь здесь бессильна, и криком ничего не добьешься! Упомянув молитвы, он пихнул ее легонько, чтобы она прислушалась к его словам. Сказав о проповедях, он толкнул ее сильнее, и ей пришлось сделать шаг назад. Произнеся "любовь", он схватил ее за плечи и встряхнул - длинные волосы, уложенные в узел, рассыпались и взлетели, создав ореол вокруг ее головы. Вымолвив "криками", он швырнул ее с такой силой, что она покатилась по полу. Увидев, что она упала, - она и пола коснуться не успела, как он вдруг ощутил неимоверный стыд. Он так не стыдился, когда ее отец выкинул его в сугроб. "Будучи униженным силой, я пошел домой и стал унижать свою жену, какой же из меня мужчина! Совсем недавно я был праведным христианином, который пальцем не трогал ни мужчину, ни женщину, а сейчас я избиваю собственную жену, плоть от плоти моей, швыряю ее на пол". Он хотел было броситься на колени, расплакаться, как младенец, испросить прощения. Он бы не преминул это сделать, если б она не истолковала выражение его лица ошибочно. Оно было перекошено от стыда и ярости, правда, Элли не знала, что он сердится на себя, она знала, что он ей причинил боль, поэтому она поступила так, как поступила бы каждая женщина на ее месте, воспитанная в колониях. Она шевельнула пальцами, создавая оберег, и прошептала слово, которое должно было удержать мужа. Он не смог упасть перед ней на колени. Он шагу к ней не мог ступить. Даже _подумать_ об этом не мог. Оберег получился настолько сильным, что Армор попятился назад, нащупал ручку входной двери, потянул за нее и выбежал на мороз в одной рубашке. Сегодня сбылись все его страхи. Он лишился будущего как политик, но ничто не могло сравниться с происшедшим секунду назад: его жена сотворила колдовство прямо в стенах дома и направила его против _собственного мужа_, тогда как он ничего не мог поделать. Ведьма. Ведьма. И в его доме поселился нечистый. На улице было холодно. Куртка осталась дома, а свитера на нем не было. Промокшая рубашка прилипла к телу, словно корка льда. Он мог бы зайти в какой-нибудь дом, но не вынес бы позора проситься к чужим людям. Оставалось одно. Идти на холм, в церковь. У Троуэра есть хворост, там он сможет согреться. В церкви он помолится и попытается понять, почему Господь не помог ему? "Господи, разве я не служил тебе верой и правдой?" Преподобный Троуэр открыл дверь церкви и медленно, терзаемый страхом, вошел внутрь. Он подвел Посетителя и теперь не мог вынести позора взглянуть ему в глаза. Ибо подвел он его по собственной вине, виноват в этом был он один. Сатана не должен был овладеть им, не должен был так легко изгнать его из дома. Он священник и действует в качестве посланника Бога, следуя инструкциям, данным ему ангелом; а тем временем он и понять ничего не успел, как сатана вышвырнул его в лес. Он содрал куртку, снял шляпу. Церковь была жарко протоплена. Наверное, огонь в камине горел дольше, чем он думал. А может, Троуэра сжигал стыд. Быть того не может, чтобы сатана возобладал над Богом. Единственное возможное объяснение заключается в том, что Троуэр слишком слаб. Его подвела собственная вера. Троуэр упал на колени перед алтарем и выкрикнул имя Господне, призывая его. - Прости мое неверие! - зарыдал он. - Я держал нож в руках, но против меня выступил сатана, и силы моей оказалось недостаточно. Он прочитал молитву самобичевания и перебирал в уме неудачи дня, пока окончательно не лишился сил. Лишь когда глаза его опухли от рыданий, голос сорвался и захрипел, он увидел минуту, когда вера его подверглась испытанию. Это случилось, когда он стоял в комнате Элвина, умоляя мальчишку исповедоваться, а тот насмехался над таинствами Божьими. "Как он может сидеть на вершине трона, у которого вообще нет вершины?" Хотя Троуэр и отверг сей вопрос, посчитав его плодом невежества и зла, фраза глубоко въелась в его сердце, проникнув под кору веры. Непреложные факты, которые питали его большую часть жизни, рухнули перед вопросом необразованного мальчишки. - Он украл мою веру, - промолвил Троуэр. - Я вошел в его комнату верующим в Господа, а покинул ее сомневающимся ничтожеством. - Разумеется, - произнес голос позади него. Голос, который он моментально узнал. Этого голоса сейчас, в момент поражения, он и страшился, и жаждал. "Прости меня, успокой, мой Посетитель, мой друг! Не угрожай мне наказанием Небес, ужасным проклятием злопамятного Бога". - Наказанием Небес? - переспросил Посетитель. - Как я могу наказывать тебя, столь великолепного представителя человечества? - Я вовсе не великолепен, - прохныкал Троуэр. - Ты человек, вот и все, - ответствовал Посетитель. - По чьему образу и подобию ты сотворен? Я послал тебя нести мое слово в тот дом, а вместо этого _тебя_ чуть не обратили. Как мне теперь тебя называть? Еретиком? Или, может, скептиком? - Христианином! - вскричал Троуэр. - Прости меня и снова назови христианином! - У тебя был нож в руке, но ты отложил его в сторону. - Я не хотел! - Ты слаб, слаб, слаб, слаб, слаб... Все чаще повторяя это слово, Посетитель растягивал его дольше и дольше, пока каждый повтор сам по себе не превратился в песню. Ведя свою песнь, Посетитель принялся ходить кругами по церкви. Он не бегал, но ноги его двигались необычайно быстро, намного быстрее ног обычного человека. - Слаб, слаб... Он двигался стремительно, и Троуэру приходилось вертеться на месте, чтобы не упустить его из виду. Ноги Посетителя уже не касались пола. Он скользил по стенам, плавно и легко, как таракан, сливаясь в движении. Потом он принялся мелькать еще быстрее, пока не превратился в одну сплошную полосу, и Троуэр уже не мог уследить за ним. Священник облокотился на алтарь, обратившись лицом к пустым церковным скамьям, и стал смотреть за мельканием Посетителя. Раз, еще раз, еще. Постепенно Троуэр понял, что Посетитель изменил форму, вытянулся, превратившись в длинного ловкого зверя, ящера, аллигатора, блестящего сияющей чешуей. Он рос, пока тело его не вытянулось, полностью окольцевав комнату, - вокруг священника метался громадный червь, зажавший в зубах собственный хвост. И Троуэр осознал, насколько ничтожен, никчемен он по сравнению с этим прекрасным созданием, которое переливалось тысячами цветов и оттенков, сияло внутренним огнем, вдыхало тьму и выдыхало свет. "Я поклоняюсь тебе! - закричал Троуэр про себя. - Ты олицетворяешь то, чего я всегда жаждал! Поцелуй меня, изъяви свою любовь, дабы и я мог вкусить твоей славы!" Внезапно Посетитель остановился, и к священнику протянулись громадные челюсти. Вовсе не затем, чтобы поглотить целиком, ибо Троуэр знал, он не стоит даже этого. Теперь он осмыслил ужасное положение человека: он висел над адской пропастью, как паучок на тоненькой ниточке. И Бог поддерживал его только потому, что даже разрушения он не стоил. Бог не испытывал к нему ненависти. Троуэр был отвратителен, и Бог презирал его. Троуэр заглянул в глаза Посетителя и отчаялся. Ибо ни любви в них не было, ни прощения, ни гнева, ни презрения. Глаза зияли абсолютной пустотой. Чешуйки слепили, рассыпая искры внутреннего огня. Но глаза огня не испускали. Даже черноты в них было не видно. Их просто не было, ужасающая пустота дрожала вместо них, ни секунды не стоя на месте. Это было отражение Троуэра, он представлял собой ничто, и если он останется жить на этой земле, то будет бесполезно занимать драгоценное пространство. Оставался единственный выход - самоуничтожиться, рассоздаться и вернуть миру былую славу, которую бы он обрел в случае, если б Филадельфия Троуэр никогда не появлялся на свет. Армора разбудила истовая молитва Троуэра. Свернувшись в комочек, он спал у плиты Франклина. Может быть, растопив ее так жарко, он чуть-чуть перестарался, но тогда он ничего не ощущал - холод сжигал его. К тому времени, как он добрался до церкви, рубашка покрылась коркой льда. За сожженный уголь он расплатится, привезя пастору вдвое больше угля. Армор хотел заговорить, дать Троуэру знать о своем присутствии в церкви, но, услышав молитву, мигом позабыл все слова. Священник говорил о ножах и артериях, о том, что ему следовало разрезать на части врагов Господа. Спустя минуту-другую до Армора дошел смысл молитвы: Троуэр пошел с ним не затем, чтобы спасти мальчика, он хотел убить его! "Да что ж такое происходит? - подумал Армор. - Христианин избивает жену, верующая жена заколдовывает мужа, а священник задумывает убийство и просит прощения, что не смог совершить это ужасное преступление!" Молитва Троуэра неожиданно оборвалась. Голос его охрип, а лицо покраснело - такое впечатление, что его вот-вот должен хватить удар. Но нет. Троуэр поднял голову, как будто к кому-то прислушиваясь. Армор тоже напряг слух и действительно что-то расслышал: далекий разговор, словно люди кричат друг другу в бурю, а ветер тут же уносит их слова, и не можешь расслышать, о чем именно идет речь. "А, знаю, в чем дело, - догадался Армор. - Преподобному Троуэру явилось видение". И в самом деле, Троуэр говорил, а далекий, призрачный голос отвечал. Внезапно священник завертелся на одном месте, быстрее и быстрее, будто разглядывая что-то на стенах. Армор попытался рассмотреть, что он там увидел, но ничего не понял. Словно тень внезапно набежала на солнце - ее приближения не видно, и уходит она незаметно, только на секунду вдруг становится темнее и холоднее. Вот что увидел Армор. Затем тень пропала. Армор увидел дрожь в воздухе, отдельные лучики ослепительного сияния, которое испускает солнце, попавшее в стакан. Неужели Троуэру явился в своем сияющем обличье Господь, как явился когда-то к Моисею? Судя по лицу пастора, вряд ли. Армор никогда в жизни не видал подобного лица. Так выглядит человек, на глазах у которого секунду назад убили сына. Дрожь и сияние бесследно растворились. Церковь поглотила тишина. Армор хотел подбежать к Троуэру, спросить его: "Что ты видел? Какое видение тебе явилось? Было ли это пророчество?" Но, похоже, Троуэру не хотелось выслушивать какие-либо вопросы. На его лице по-прежнему стояло желание смерти. Проповедник очень медленно, шаркая ногами, отошел от алтаря. Он побродил среди церковных скамеек, периодически натыкаясь то на одну, то на другую, очевидно, ему было все равно, куда идет его тело. В конце концов он остановился у окна, глядя в стекло. Но Армор понимал, что сейчас священник не видит ничего и никого, просто стоит с широко открытыми глазами, побледнев, как сама смерть. Преподобный Троуэр поднял правую руку, разжал пальцы и положил ладонь на стекло. Надавил. Он нажал на него так сильно, что стекло прямо на глазах у Армора выгнулось, готовое вот-вот треснуть. - Остановитесь! - закричал Армор. - Вы порежетесь! Троуэр не подал и виду, что слышал окрик. Он продолжал давить. Армор направился к нему. Надо остановить этого человека, прежде чем он разобьет стекло и перережет себе все вены на руке. С громким звоном стекло разбилось. Рука Троуэра по плечо исчезла в ночной темноте. Проповедник улыбнулся. Подавшись немного назад, он приложил запястье к торчавшим из рамы зубьям острых осколков и с видимым наслаждением принялся водить рукой по битому стеклу. Армор попробовал оттащить Троуэра от окна, но священник проявил силу, которой Армор раньше в нем никогда не замечал. Армору ничего