вил его путем умственного вторжения, прочтя тайные мысли мерзавца. Иными словами, пошел на сознательное нарушение прав личности. Элсворт. Стало быть, вся великая нравственная дилемма нечто вроде кражи обличительного письма. Ну что я могу сказать?.. Красть грешно. Ремилард. Признаюсь, грешен. Но не в том дело. Если бы я украл письмо, то можно было бы передать его компетентным властям. А как быть, когда воруешь мысли? Элсворт. Н-да... Ремилард. Кроме моей телепатии, иных доказательств вины нет. Но я еЕ не выдумал, поскольку результаты злодеяний налицо. Человек умеет здорово ставить экраны -- понимаете, что это значит?.. Даже оперант не в силах за них проникнуть и уличить его. Короче, суду представить абсолютно нечего. А кое-какие из его преступлений даже не оговорены в современном уголовном кодексе. Скажем, нет закона против нанесения умственных увечий, поскольку ущерб недоказуем. Так что же мне делать? Элсворт (медленно выпуская дым). Любопытная задача. Ремилард. Я знал, что она вас заинтересует. Объективно все так и есть. Изнутри его мозг -- сплошная куча дерьма. Элсворт. Так. А этот метапсихический монстр, он что, лично тебе знаком? Я имею в виду, ты достаточно близко его знаешь, чтобы избежать недоразумения? Ремилард. Он мой родственник. Элсворт. Ясно. И речь идет о серьезных нравственных злоупотреблениях? Ремилард. Более чем серьезных. Элсворт. И ты, конечно, не можешь притащить этого человека в полицейский участок и вывернуть Наизнанку его мозг. Ремилард. Не могу. Во-первых, он попросту убил бы меня при первой же попытке. Во-вторых, даже если бы мне удалось вытряхнуть из него признание, скажем, с помощью друзей-оперантов, все равно такие улики неприемлемы. В Соединенных Штатах никто не вправе вынуждать человека свидетельствовать против самого себя. Элсворт. Тогда единственный выход -- добыть вещественные доказательства. Уподобиться правительственной ищейке и всеми правдами и неправдами раскопать улики для предъявления суду. Ты, разумеется, понимаешь... я не собираюсь толкать тебя на путь греха. Ремилард. Но я... не могу. Элсворт. Не можешь или не хочешь?.. Ты, вероятно, слишком занят, чтобы добиваться торжества справедливости. У тебя другие дела. Ремилард (хмурясь). Да, у меня дела. Долг перед мета-психическим сообществом, перед всем развивающимся человечеством. Скорее всего, мне вовсе не удастся получить компромат на одного-единственного преступника, а поиски могут насторожить его и поставить под угрозу мою жизнь... Мою работу. Элсворт. Он вправду способен тебя убить? Ремилард. Или нанести мне тяжелую умственную травму. Элсворт. Ну, в общем, ты не обязан подвергать себя опасности во имя чьего-то блага. Caritas non obligat cum tanto incomodo [Любовь не принуждает тебя ко многим неудобствам (лат.).]. Такой долг налагают на себя лишь служители закона, но никак не частное лицо. Ремилард (со вздохом). Да, безусловно. Элсворт. С другой стороны, Христос учит нас: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" [Евангелие от Иоанна, 15, 13.]. В этом истинное величие любви. Он, конечно, имел в виду нравственный идеал... Доблесть не всегда сопряжена с доводами рассудка. Твоя работа, несомненно, очень важна. Ремилард. Так-то оно так, но я не могу сидеть сложа руки и смотреть, как ему все сходит с рук! Сам он не откажется от своей гнусности. Элсворт. Наберись терпения. Время лучший советчик. Ремилард. Я отвлекаюсь на другое. А это... воистину мелочь по сравнению с прочими моими проблемами. Я устранился прежде, когда у меня были только смутные подозрения, и моя непричастность стоила многим жизни. Теперь же, когда я совершенно уверен, у меня связаны руки. Элсворт. Думаешь, ты единственный, кто сталкивается с подобными проблемами? Они вечны, Дени! Вечны, как племя человеческое. Внемли царю Давиду: "Не завидуй делающим беззаконие... Уповай на Господа и делай добро... Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень" [Библия, Пс., 36, 1, 3, 5, 6.]. Ремилард. Но если "делающий беззаконие" -- твой родной брат? Элсворт. Ох, сынок! Ремилард. Быть может, именно я виноват в том, что он стал таким. Я с детства не любил его и никогда не пытался убедить в том, что он... "делает беззаконие". Напротив, я радовался, что уехал из дома сюда, к вам, подальше от него. Я всегда избегал его, даже когда понял, что он обдуманно подавил умственные силы моих младших братьев и сестер. Знаете почему? Я боялся. И до сих пор боюсь. Элсворт. Но ты должен хотя бы избавить их от его влияния. Ремилард. Я пытался. Но из них только одна совершеннолетняя, и она не желает. Он еЕ околдовал. А другие... Я уговаривал мать переехать ко мне вместе с ними. Я знаю, ей бы хотелось, но она тоже отказывается. Он и на неЕ влияет. Я не могу их заставить. Элсворт. Тогда на сегодняшний день ты сделал все, что мог. Продолжай убеждать мать и старшую сестру, так чтобы не навлечь на них беды. Ведь твой брат и для них представляет опасность? Ремилард. Я подозреваю, что он виновен в смерти нескольких человек, угрожавших его бизнесу. И наверняка знаю, что он убил трех моих сестер, когда те осмелились не подчиниться ему. Элсворт. Боже Всемогущий! Я бы на твоем месте взял револьвер и пристрелил его как собаку! Ремилард. Ничего бы вы не взяли. И я не возьму -- вот в чем весь ужас... Ладно, отец Джерет, отложим этот разговор до лучших времен. Пока я могу лишь следовать вашему совету и вооружиться терпением... Вторая проблема не столь тяжела, поэтому давайте обсудим еЕ ex confissio [Не в рамках исповеди (лат.).]. Элсворт. А грехи тебе не отпустить? Ремилард. Собственно, я и первый разговор не назвал бы в полном смысле исповедью. Я так сказал, только чтобы не накладывать на вас рискованных обязательств. Элсворт. Упоминание о милости Божией смущает великого ученого! Как миллионам образованных католиков, тебе и в голову не приходит испросить у Бога прощения. Ты сохранил чувство вины, но не чувство греха, и отпущение без искупления кажется тебе компромиссом... Ремилард. М-м, возможно. Элсворт. Но милость Господня -- это дар и таинство. Она дается нам, даже когда мы не в силах исправить зло, но покаялись в содеянном. Если бы ты обратился к психологу, он бы попытался снять твое чувство вины, но в твоем случае, как и во многих других, это едва ли удалось бы. Вот где у нас, духовных лиц, перед вами преимущество. Мы можем дать отпущение и тому, кто его не заслужил. Ремилард (негромко смеется). Пространственно-временная гармония. Элсворт. Что-что? Ремилард. Да ничего. Бога тоже можно принудить. Просто шутка с точки зрения теории динамического поля. Элсворт. Так ты желаешь отпущения или нет? Ремилард. Желаю. Элсворт (тихо шепчет молитву, потом поднимает руку). Ну, давай вторую проблему. Ремилард. Должен ли я заняться воспроизводством?.. Породить потомство? Элсворт. Ты серьезно? Ремилард. Мне об этом все время твердит мой неугомонный дядюшка Роги и выдающаяся женщина из Советского Союза Тамара Сахвадзе. Мне на следующей неделе исполняется двадцать восемь, и, по их мнению, я должен жениться и стать отцом, дабы передать по наследству свои уникальные гены. Элсворт. А тебе это не импонирует? Ремилард. Даже не знаю. Интеллектуальные игры всегда интересовали меня больше, чем любовные. Не могу сказать, что не испытывал биологических потребностей, но всякий раз с легкостью их подавлял, поскольку меня никогда страстно не влекло ни к женщине, ни к мужчине. Если честно, секс кажется мне обузой. Сколько энергии можно было бы обратить на более продуктивные цели. Бог свидетель, мне для работы суток не хватает! Элсворт. Иудеям в Ветхом Завете дан строгий наказ плодиться и размножаться. Но в Новый Завет этот наказ не перенесен. Нынче никому не вменяется в обязанность продолжать свой род. Ремилард. Два человека, чье мнение я высоко ценю, думают иначе. Во-первых, Тамара, она из неомарксистов. Во-вторых, Ургиен Бхотиа, тибетский лама, проповедник абстрактного идеалистического гуманизма. Элсворт. Я их понимаю. Для обеих идеологий определяющим является благо общества вопреки благу личности. А христианство и западная цивилизация в этой области предоставляют личности свободу. Итак, мы установили, что ты свободен в своем выборе, но вопрос, как я понимаю, более щекотливого свойства: как сделать наилучший выбор... Не сочти меня бесцеремонным, твои гены в самом деле такая драгоценность. Ремилард. Мой метапсихический потенциал подвергали всестороннему анализу. Вот недавно в Токийском университете завершено сравнительное исследование, подтвердившее, что мои высшие функции превосходят всех известных метапсихологов мира на несколько порядков. Я способен к деторождению и, по всей вероятности, передам мой метапсихические аллели потомству -- особенно если и моя партнерша будет наделена ими. Элсворт (закашлявшись, откладывает трубку). Н-да, словно монарший союз былых времен... Только особы королевской крови заключали браки не по любви, а из высших политических соображений. Помнится, Ядвига, королева польская, отреклась от возлюбленного и вышла замуж за великого князя литовского Ягайло, дабы объединить земли, обратить литовских язычников в христианство и спасти свое королевство от тевтонских рыцарей. Акт самопожертвования в чистом виде, ибо даже у нее, королевы, не было моральных обязательств для подобного поступка. Ремилард. А у меня?.. Все-таки я прежде всего человек, а не оптимальный фенотип? Элсворт. Я же говорю, ты абсолютно свободен в своем выборе. Коль скоро мысль о браке тебе отвратительна, ты волен оставаться холостым. Однако... Ремилард. Ну?.. Элсворт. Твои предпочтения эгоистичны и, пожалуй, даже нездоровы. Ты и в детстве был пленником своей рассудочности, а теперь, уж прости, она переходит всякие границы. Ремилард. Тамара и Гленн Даламбер говорят, что я холоден, как лягушка. А Ургиен Бхотиа находит во мне прискорбную склонность к восточному отшельничеству, что противоречит устремлениям эволюционного авангарда, культивирующего принципы всеобщей любви. Элсворт. Силы небесные! Неужто твой лама читал Тейяра? Ремилард. Нисколько не удивлюсь. Элсворт. Не знаю, стоит ли повторять прописные истины, но от всякого, кому многое дано, много и потребуется. Это к вопросу о наилучшем выборе. А вот любовь... Здесь твой тибетский друг прав. Твое обостренное чувство долга свидетельствует об отвлеченной, абстрактной любви ко всему человечеству. Но мне кажется, такой человек, как ты, должен изведать любовь и в конкретном смысле. Брак и семейная жизнь -- наиболее традиционный путь к этому. Впрочем, если ты убежден в невозможности... Ремилард. М-м... да нет, я не убежден. Элсворт. Может, ты просто боишься? Ремилард. Мой дядя, претендующий на роль свата, даже предложил мне кандидатуру идеальной спутницы. Она работает со мной в Дартмуте. Поначалу я не принял этого всерьез. Но из любопытства поглядел анализ еЕ метафункций и обнаружил, что они сильны как раз в тех областях, где мне похвастаться нечем. Например, в творчестве. Она удивительная женщина. По темпераменту -- моя противоположность, к тому же... знает толк в сексе, не то что я. Элсворт. Ну и ну! А ты посвятил бедняжку в свои великие евгенические планы? Ремилард. Пока нет. Зато я с полной объективностью изложил свои выводы одному из моих ближайших коллег, и он подтвердил полное еЕ соответствие. Мой долг перед развивающимся человечеством мы тоже обсудили. Генетика всегда имела тенденцию скорее к эволюционным скачкам, нежели к поступательному развитию. Я -- один из таких скачков. Элсворт. Ишь ты!.. Нет, ей-богу, Дени, в нашем разговоре есть что-то сюрреалистическое. Ты говоришь о себе как о выдающемся наборе половых желез, а об этой молодой женщине как об источнике подходящих яйцеклеток. Если ты еЕ не любишь, как же можно на ней жениться? Ремилард. Почему нет. Брак по расчету существует с незапамятных времен. Она, конечно, согласится, когда постигнет генетические преимущества нашего союза. Элсворт. Дени, ты же не племенной бык! Вам придется не только работать, но и жить под одной крышей, растить детей... Ремилард. Отчего брак нельзя изучать, как всякую другую материю? Многие ученые исследуют психодинамику стабильных супружеских связей, приводящих к взаимному удовлетворению. Наиболее сомнительным фактором мне представляется сексуальная искушенность Люсиль. Нам придется со всей откровенностью обсудить еЕ потенциально сдерживающее влияние на мое либидо. Элсворт. Люсиль? Так у неЕ есть имя? И что, она привлекательна? Ремилард (с удивлением). Пожалуй, да. Даже красива, в строгом смысле. А по натуре совсем не строга -- странно... И все же с характером. Наверно, придется подкорректировать еЕ манеры. Знаешь, ведь я ужасный сноб. Элсворт (смеется). Ну тогда, само собой, надо подкорректировать. А ты ей хоть немного нравишься? Ремилард. Прежде она меня на дух не переносила... Когда-то я довольно бестактно тянул еЕ в нашу Группу. Но теперь мы в целом ладим. Она смирилась с оперантностью, которая в детстве и ранней юности была для неЕ большим испытанием. Возможно, она все ещЕ побаивается меня. Над этим тоже надо будет поработать. Элсворт. Я вижу, ты уже принял решение. Отведи в нем какое-то место любви. Ремилард. Мы постараемся полюбить друг друга. И дети помогут. Наблюдать сочетание метапсихических признаков в потомстве невероятно интересно. Мы начнем развивать оперантные черты и отрабатывать технику восприятия на зародышевой стадии. Это будет метапсихический аналог исследований Пиаже. Люсиль наверняка увлечется. Элсворт. Буду от всей души молиться за ваших бедных малюток. И тебя с Люсиль тоже. Ремилард. Вы должны сделать больше, отец Джерет. Повенчать нас. Я сообщу вам дату, как только мы с Люсиль обо всем договоримся. Думаю, это не займет много времени. 8 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА По идее, такой брак должен был закончиться полной катастрофой. Предопределенный нечеловеческими существами из других миров, гнусным образом подстроенный мною, заключенный по хладнокровному соглашению двух зрелых людей ради некой абстрактной цели, союз Дени Ремиларда и Люсиль Картье, если оценивать его с точки зрения сентиментальных представлений, бытовавших в конце двадцатого века в Соединенных Штатах Америки, был в высшей степени странным. Средства массовой информации, наперебой допытывались подробностей первого в истории метапсихического affaire d'amour [Романа (франц.).] и были страшно разочарованы, когда врачующиеся наотрез отказались обсуждать романтические аспекты своего соединения, а сосредоточились на преемственности ментальных признаков. У интервьюеров глаза на лоб лезли, когда "влюбленные" страстно обсуждали при них выборочное скрещивание, ненадежность позитивной евгеники, дифференциацию пенетрантности и экспрессивности, с одной стороны, и доминантности и эпистаза, с другой. Перед лицом таких экзотерических тем авторы колонок светских сплетен и телепропагандисты "человеческого фактора" обратились в паническое бегство, и лишь в номере "Природы" появилась строго научная статья по поводу генетической целесообразности брачного союза Ремилард -- Картье. 22 июля 1995 года Люсиль и Дени обвенчались в скромной католической церкви Хановера. На церемонии лично присутствовали родственники и коллеги молодой четы, а при посредстве ВЭ -- несметное количество оперантов со всех концов планеты. На невесте было бледно-голубое льняное платье, на женихе -- двубортный летний костюм синего шерстяного полотна. Шафером Дени был доктор Гленн Даламбер, подружкой невесты -- доктор Уме Кимура. Свадебный банкет состоялся в "Хановер-Инн", после чего новобрачные отбыли в Брюссель на симпозиум по инструктивной метапсихической технике. Традиционный букет незабудок и белой резеды Люсиль передала коллеге-операнту Эмили Бушар, буквально вслед за нею сочетавшейся браком с главой отдела общественных связей при отделении мета-психологии Жераром Трамбле. Вернувшись из короткого научно-свадебного путешествия, молодые несколько месяцев прожили на казенной квартире, принадлежавшей Дартмутскому колледжу, а в начале 1996-го Дени, по моему наущению, купил большой старый дом номер пятнадцать по Ист-Саут-стрит. Обставив его по своему вкусу и набросав "Предварительный метапсихический план", они принялись делать детей с тем же усердием и компетентностью, какими отличалась их экспериментальная работа. Филип родился в девяносто седьмом, Морис -- в девяносто девятом. Рождение в 2001 году мертвого ребенка стало для супругов большим ударом, однако они быстро утешились пересмотром и усовершенствованием Родового Плана, а также вычиткой корректуры своего первого совместного труда "Развитие метапсихологии". Следующий ребенок -- Северен -- появился на свет в 2003-м; двумя годами позже -- Анн, затем у Люсили случился выкидыш; в 2009-м она родила Катрин и в 2011-м -- Адриена, после чего Дени и Люсиль преждевременно сочли свой репродуктивный долг выполненным. Все шестеро детей оказались метапсихически одаренными, здоровыми франко-американцами; родители воспитывали их в строгости и безмерно любили. Как и друг друга. Да-да! Мой племянник давно утверждал, что любви можно научиться, если очень захотеть, и оказался прав. Я, разумеется, не совал нос в их интимную жизнь, но думаю, они занимались сексом с той же увлеченностью, что и всем остальным. Я проводил в их доме много времени и могу засвидетельствовать: да, они действительно одарили друг друга нежной, преданной любовью, а вдобавок стали близкими друзьями, что встречается гораздо реже. Если бы меня спросили, на чем основан успех этого далеко не типичного брака, я бы сказал -- на взаимной вежливости. С самого начала они поставили за правило проявлять друг к другу заботу и внимание, словно один -- почетный гость в доме другого. Все размолвки обсуждались открыто, с достаточным пылом, но без упреков и оскорбления. Никогда, ни при каких обстоятельствах они не позволяли себе грубости, неуважения, едких насмешек в адрес друг друга и никогда не воспринимали взаимное присутствие как нечто само собой разумеющееся. На первом этапе семейной жизни, когда они ещЕ не притерлись друг к другу, их отношения казались мне какими-то искусственными, сродни благотворительной деятельности. Судите сами, две уникальные личности, одна из которых могла легким принудительным импульсом заморозить гениталии дикого павиана, а другая обладала темпераментом, способным в буквальном смысле поджечь дом, в быту проявляли куртуазность, какую даже королева Виктория сочла бы чрезмерной. Нечего и говорить, что все это донельзя озадачивало меня, выросшего среди вечной брани и скандалов между дядюшкой Луи и тетушкой Лорен. Позже я убедился, что свою изысканную вежливость Люсиль и Дени привнесли и в отношения с детьми. Лишь много позже, уже после Вторжения, увидев, что на таких же принципах строится уклад большинства оперантных семейств, я понял всю ценность этой тактики. В доме, где эмоции постоянно выплескиваются в атмосферу (искусство ставить умственные экраны далеко не сразу усваивается детьми), царит такая "толчея" мыслей и чувств, что просто невозможно обойтись без выдержки и строго продуманных действий. Уме Кимура объяснила мне, что японцы в условиях жестокой нехватки жизненного пространства вынуждены обращаться к столь экстремальным формам вежливости. Хорошие манеры, как выразился один остряк, есть самый эффективный способ помешать людям перебить друг друга. Мощные операнты Дени и Люсиль инстинктивно поняли, что им необходимо придерживаться правил приличия в большей степени, нежели обычным людям, и внушили это своим детям. Взаимная вежливость (но не в смысле отделения друг от друга) сгладила первый год семейной жизни. Поначалу их связывали всего лишь профессиональное уважение, согласованная цель и список теоретически совместимых черт характера, который Дени окрестил "Сонет в компьютерном переводе с португальского". С помощью телепатии они постигали достоинства и недостатки друг друга, потому их медовый месяц был лишен романтического глянца с неизбежно следующим отрезвлением. Будучи людьми зрелыми и здравыми, они упорно работали над искоренением собственных несовершенств, снисходительно смотрели не неисправимые черты характера и неуклонно стремились возвыситься в глазах друг друга. Этому (я глубоко убежден) помогало полное удовлетворение от сексуальной близости того типа, каким наслаждались в свое время мы с Уме. Когда Люсиль и Дени как следует узнали друг друга, между ними возникла нежная привязанность, а позже -- любовь. Им не дано было пережить удара молнии, подобно мне и Элен, взрыва физической страсти, вспыхнувшей между Марком и Синдией Малдоуни, утонченного метапсихического слияния Джона с Доротеей Макдональд по прозванию Алмазная Маска. Дени и Люсиль как бы взрослели вместе. Умы их сохраняли свою индивидуальность и в то же время поддерживали, поощряли, добавляли друг другу свою силу, словно сказочные белая и красная роза, тянущиеся сплетенным стеблем прямо к солнцу, вместо того чтобы обрастать колючками и стелиться по земле. Люсиль была смелее, решительнее. Дени -- мудрее и справедливее. Впоследствии он стал ещЕ более академичен и замкнут, она же превратилась в гранд-даму оперантного общества, такую же блестящую и полную противоречий, как их последнее чадо -- Поль, которого они зачали после Вторжения и воспитали в соответствии с канонами экзотического менталитета Содружества. Дени и Люсиль написали в соавторстве шесть основополагающих трудов, посвященных человеческой метапсихологии. В осуществлении Вторжения они приняли самое непосредственное участие. Дени расстался с жизнью как мученик Единства, так и не познав его. Люсиль и по сей день жива; столетнюю годовщину Вторжения она отметила как признанный матриарх прославленного клана. Их наследие грандиозно, однако наиболее неоспоримой частью его являются потомки, полностью оправдавшие ту невероятную авантюру, на которую они решились не без моей помощи в 1995 году. Семеро их детей стали магнатами -- основателями Конфедерации землян. А среди их внуков достаточно назвать Джека Бестелесного, причисленного в Содружестве к лику святых, и Марка, прозванного Ангелом Бездны. А теперь появились ещЕ два поколения -- дети Марка -- Хаген и Клу и их новорожденное потомство, обладающее, как и следовало ожидать, драгоценными генами высших метафункций и самоомоложения, о котором Дени с Люсиль, давая обет, и не мечтали. Эти мемуары я посвящаю всем Ремилардам, живым и умершим, а прежде всего тому, кто является и тем и другим одновременно. 9 Нью-Йорк, Земля 6 ноября 1996 Еще не отзвучали в ушах победные поздравительные речи кандидатов в президенты, а генеральный штаб избирательной кампании в Сан-Франциско уже опустел. Баумгартнер, кандидат от республиканской партии -- креатура Кирана О'Коннора -- потерпел поражение, но Киран был готов к такому исходу. Четыре сектора на полиэкране "Сони" показывали то один, то другой избирательный округ с комментарием о том, что большинство голосов благополучно отдано демократам; а порой изображение сливалось в портрет мужественного человека с серебряной шевелюрой. При этом Си-би-эс, Эн-би-эс, Эй-би-си и Си-эн-эн в один голос твердили, что Ллойду Баумгартнеру на сей раз выпала участь произнести поздравительно-благодарственную речь. Киран потянулся за пультом дистанционного управления, лежащим на столике для коктейлей. Когда он нажал кнопку звука, помещение наполнил размеренный голос Баумгартнера. В бесстрастной манере он прочел свою короткую речь; глаза немигающе глядели в объектив, а поза говорила о том, что он и в поражении умеет сохранять выдержку. Генерал поблагодарил проголосовавших за него избирателей, партию, сделавшую на него ставку, верных членов штаба и свою миловидную жену Нелл, которая стояла рядом и улыбалась сквозь слезы. Он ни словом не упомянул о том, что будет баллотироваться вновь на судьбоносных выборах 2000 года, но сторонники и противники считали это само собой разумеющимся. Его соперник Стивен Пикколомини выиграл борьбу, уцепившись за фалды фрака бывшего президента, однако не собрал решающего перевеса; его пределом остались несчастные двенадцать избирательных округов, а Демократическая партия сколотила большинство в сенате с преимуществом всего в два места. -- В следующий раз победа будет за вами, генерал, -- пробормотал Уоррен Гриффит. -- И за нами. Речь закончилась под аплодисменты. Камеры стали показывать сборщиков голосов для Баумгартнера, набившихся в холл старого отеля "Сент-Фрэнсис". Многие плакали, кое-кто грозно потрясал кулаками; помещение пестрело плакатами: СИЛЬНЕЙШИЙ ЕЩЕ ПОБЕДИТ! К микрофону подошел кандидат в вице-президенты. Киран нажал на перемотку и ещЕ раз послушал, с каким гордым достоинством Баумгартнер объявил себя побежденным. Затем выключил "Сони", и настенный экран снова стал великолепной копией "Кошмара" Фюзели. Президент корпорации "Рогенфельд акуизишнз" и один из главных стратегов Кирана Гриффит уже полгода не снимал со стены эту аллегорию. Когда Киран с Виолой Норткат прибыли вчера вечером на избирательное бдение, на это счет было немало шуток. Гриффит поднялся со стула и торжественно произнес: -- И все-таки мы заслужили праздник! Он протопал на кухню и вернулся с бутылкой "Пола Роджера" и тремя бокалами. Гости, как подобает всем воспитанным телепатам, были приятно удивлены. -- Наш кандидат не проиграл, -- заявил Гриффит. -- Он лишь не одержал впечатляющей победы. Сняв проволочную оплетку, он легко вытащил пробку и мастерским психокинетическим усилием удержал рвущийся наружу поток. Затем учтиво поклонился Кирану, ожидая тоста. Киран О'Коннор кивнул, глядя на поднимающиеся в бокале пузырьки, и его суровые черты немного смягчились. Уловив бессловесный намек, Уоррен Гриффит опустился на стул с гнутой спинкой, а Виола свернулась калачиком на обитом кожей диване, натянув на ноги юбку из верблюжьей шерсти. Где-то в глубине дома старинные часы хрипло пробили три. Мне понравился лозунг сторонников Баумгартнера, подумал Киран. За это и выпьем: "Сильнейший ещЕ победит!" Остальные двое повторили его мысль вслух. Киран лишь чуть-чуть пригубил шампанское; Грифф и Виола осушили бокалы до дна и наполнили их снова. -- За генерала! -- проговорила женщина. -- Он оказался сильней, чем мы ожидали. -- Упоминание о метамозговом тресте и его влиянии на демократов было вполне уместно, -- заметил Грифф. -- Тревога по этому поводу принесла ему добрых шестнадцать процентов голосов. Мы шли на риск, но теперь можно смело утверждать, что роман Америки с оперантной кликой подходит к концу. Перед началом кампании едва ли один избиратель из ста знал, что такое метапринуждение или пробная коррекция. -- Включая Баумгартнера, -- цинично усмехнулась Виола. Грузная блондинка лет пятидесяти, одна из первых завербованных О'Коннором оперантов, стала непревзойденной охотницей за живыми черепами. Именно она обследовала весь персонал штаба и удостоверилась, что лишь лоялисты могут влиять на Баумгартнера. Однако генерал вопреки ожиданиям оказался не очень-то психологически податлив. -- Прежде чем мы выдвинем Баумгартнера кандидатом на выборах двухтысячного года, -- сказал Киран, -- необходимо убедиться, что он ничего не заподозрил. Возможно, в октябре мы слишком сильно надавили, когда он хотел отвертеться от антисоветской речи. Виола пожала плечами. -- Лен и Невиль сочли необходимым, чтобы генерал выразил сомнения по поводу искреннего стремления Кремля к миру. И мы применили постгипнотическую суггестию. Уверяю тебя, Кир, доктор Пристайн был очень осторожен, когда под наркозом цементировал ему канал. -- Однако ж не зацементировал, -- откликнулся Киран. -- У Баумгартнера много друзей в аэрокосмических кругах. Он был близок с теми, кто готовил экспедицию на Марс, и потому искренне верит, что русские отказались от экспансионистской политики. Когда преодолеваешь твердое убеждение, нельзя полагаться на постгипноз, как нельзя оказывать долговременное принуждение. -- Что ты предлагаешь? -- вскинулась Виола. -- Как нам его переубедить? Киран снял ноги со столика, заставленного кофейными чашками, бутылками с пивом и сельтерской, остатками всякой снеди. -- Когда в политбюро возобладают сторонники жесткой линии, нам не понадобится его переубеждать. -- Жесткой линии? -- переспросил Грифф. -- А когда они возобладают? Киран, порывшись на столике, нашел нетронутый сандвич с яйцом и копченой лососиной, густо намазал его горчицей. -- Когда нынешний генеральный секретарь прикажет долго жить и в Узбекистане вспыхнет гражданская война. Виола и Грифф во все глаза уставились на него. Он показал им умственную схему, подчеркнув ряд ключевых моментов. -- Господи Иисусе! -- прошептал Гриффит. -- Вам об этом тревожиться нечего, -- Киран откусил кусок сандвича и, тщательно прожевав, запил шампанским. -- У вас на повестке дня ближайшее будущее Баумгартнера. Грифф, подыщи ему какую-нибудь синекуру в одном из наших фондов... скажем в Айронз-Конрад. Я хочу, чтобы в глазах общественного мнения он полностью отмежевался от военно-промышленного комплекса и большого бизнеса. Отныне он политик и философ. -- И все же, -- вставила Виола, -- на нас висят возможные подозрения Баумгартнера в незаконных психических манипуляциях. Но без его согласия рискованно проводить глубокое сканирование. Оно никогда не применялось к человеку, находящемуся вне узкого круга оперантов. -- Нам надо знать, -- настаивал Киран. -- Чего бы это ни стоило. Крайне важно, чтобы у него не возникло и тени сомнения насчет нашей метаактивности. Для будущей избирательной кампании нам нужен человек, полностью уверенный в том, что операнты представляют опасность для нормального человека. Виола нахмурилась. -- Для хорошего просвечивания пациента необходимо привести в бесчувственное состояние по меньшей мере на тридцать шесть часов. А без госпитализации это невозможно. Надо придумать заболевание, которое удовлетворило бы и его, и окружение. Никакой психиатрии. Не хватало нам только газетной шумихи. -- Глаза! -- воскликнул Гриффит. -- У моего дядюшки недавно начались жуткие головные боли, и он ослеп на один глаз. Потом доктора его вылечили, и он стал как новенький. -- Почему бы и нет, -- согласилась Виола. -- Пристайн, думаю, знает, как это лечится и какие симптомы. А Грета наверняка сумеет вызвать и головные боли, и слепоту. Мы отвезем Баумгартнера к нашему офтальмологу, и все будет шито-крыто. Киран кивнул. -- Только по-быстрому. Мне он нужен. Пусть поездит с лекциями, привлечет спонсоров на промежуточные выборы девяносто восьмого. Если мы правильно разыграем карту антиоперантного настроя в библейском поясе [Районы на Юге и Среднем Западе США.], ещЕ по крайней мере четыре места в сенате отойдут республиканцам. -- Мы еЕ разыграем гораздо быстрее, -- пробормотала Виола. -- Как только установим связь с нашим добрым сеньором Араньей! Гриффит вопросительно посмотрел на нее. Виола виновато оглянулась на Кирана, но он успокоил еЕ взмахом руки. -- Я и сам собирался ему сказать. -- Крестовый поход против оперантов? -- Вот именно. Тебе известна моя цель -- не допустить чужих оперантов к политической власти и в правительственные круги. А ещЕ важнее настроить массы против их клики. На этой неделе в "Тайме" прошла статья о том, что совет швейцарских банкиров намерен нанять нескольких экспертов-телепатов. Читали? -- Нет! Господи, если они на это пойдут, их примеру последуют японцы. А после министерство юстиции и казначейство захотят создать свой метакорпус... Словом, тогда всю нашу организацию можно будет спустить в унитаз! -- Не выйдет, -- отрезал Киран. -- К счастью, в Верховном суде заседает республиканское большинство. В будущем году мои люди из Чикаго развернут кампанию насчет того, что всякая форма оперантного просвечивания служащих частных корпораций есть нарушение конституционных прав личности. Это заложит основу для дальнейших действий... таких, как выступление Араньи. Ну что ж, ты, Виола, скажи наконец Гриффу, зачем, собственно, мы прибыли в Нью-Йорк. Она усмехнулась, достала из-под столика замшевые сапоги и начала их натягивать. -- Наш умный Хорек Финстер выловил для нас крупную рыбу. Завтра он прилетает в Кеннеди со своим новым питомцем под мышкой. Зовут этого человека Карлос Мария Аранья, доминиканец в миру. Мы перетащили его сюда из Мадрида... тамошние власти были только рады избавиться от него. -- Аранья? -- нахмурился Грифф. -- Так это он развернул фанатичное антиоперантное движение в Испании? Как уж их, не помню... Hijos de Putas [Сукины сыны (исп.).], что ли? Виола Норткат фыркнула. -- Полно тебе, Грифф! Hijos de Tierra -- Сыновья Земли. Кир считает, что настала пора открыть их отделение в Северной Америке. -- Она выпрямилась, потопала ногами, обутыми в сапоги, стряхнула крошки с юбки. -- Мы сыграем и на фанатизме Араньи, и на разумной оппозиции Баумгартнера. Испанец будет вести грязную игру, а генерал -- уравновешивать его нетерпимость. Ведь мы не намерены сжигать еретиков-оперантов у столба, верно? Во всяком случае, пока... Куда ты задевал наши пальто, Грифф? Нам с Кираном надо вернуться в наше маленькое платоническое гнездышко в "Плазе" и хоть немного поспать. Кукарача прилетит ранним рейсом "Иберии", и бедняге Финстеру понадобится наша помощь. Киран рассмеялся и тоже встал. -- Не надо нервничать, Ви. Фабби уже приручил инквизитора. Это было, пожалуй, самое трудное задание из всех, что ему доставались по сей день, но он справился на славу. -- Не зря же факиром служил! -- Уоррен сперва подал пальто Виоле, потом Кирану. -- Знаешь, я бы хотел с ним познакомиться. Конечно, если это не нарушает твоих планов конспирации. О'Коннор улыбнулся и послал в ум помощника ободряющий и в то же время предостерегающий импульс: -- Как-нибудь в другой раз, Грифф. Бедняга наверняка на последнем издыхании, а мне надо с ним ещЕ многое обсудить до его отлета в Москву. В Москву?! Кир, не говори мне, что... -- Я и не собираюсь ничего тебе говорить, Грифф. У тебя своя голова на плечах. Иначе б ты не входил в мою организацию. Я в скором времени свяжусь с тобой по вопросу приобретения "Петро-Паскуа". Но Кир, этот человек единственный разумный русский лидер за всю историю... Честное слово, ты не можешь... Могу. Не заблуждайся, Грифф, если это входит в мои планы, как в данном случае, я все могу. -- Спасибо за гостеприимство, не провожай. Мы с Ви сами найдем дорогу. 10 Алма-Ата, Казахская ССР, Земля 15 сентября 1997 Едва солнце скатилось за выжженные холмы, по площади перед дворцом культуры имени Ленина пошел гулять холодный ветер. Желтые листья, рано облетевшие от сильных заморозков, что охватили в тот год Среднюю Азию, метались вокруг памятника Абаю и сидящего перед ним полковника Сергея Архипова. Противно посасывала язва, и Сергей время от времени клал в рот таблетку для понижения кислотности. Теперь ему необходимо поесть, но он не может оставить свой пост, пока первое вечернее заседание шестого конгресса метапсихологов не закончится и Дониш не предоставит ему отчет о настроении своих коллег. Наконец люди начали торопливо спускаться по ступенькам дворца. Большие группы великих мозгов сворачивали налево в парк, направляясь к гостинице "Казахстан", где располагались иностранцы. А местные операнты потянулись по проспекту Абая к автобусным остановкам, мимо Сергея. Один из них, подтянутый человек в зеленой ветровке, размахивал на ходу атташе-кейсом. Волосы черные, цвет лица смуглый, на голове черная тюбетейка с белыми узорами. Сергей, не дожидаясь, пока он подойдет, направил ему возмущенное телепатическое послание: Шевели ногами, умник черножопый, у меня сейчас прободение случится, я уж думал, ты всю ночь будешь заседать! -- Добрый вечер, товарищ полковник! -- приветливо отозвался молодой сотрудник КГБ Камиль Дониш и уселся рядом на скамейку. -- Доклад о психоэнергетических проекциях и вправду несколько затянулся. Итальянец Франко Брисен доложил, что его сотрудники из Туринского университета сумели остановить рост злокачественных опухолей у крыс. -- Тише! -- сердито прошипел Сергей. -- Я что, за этим тебя послал? Говори, как настроены метапсихи и что они думают по поводу исламских выступлений! Я должен передать информацию помощникам Генерального перед вечерним заседанием. -- Все сожалеют, что мы пошли на крайние меры. Но едва ли можно ожидать, что они станут на сторону фанатиков, которые клеймят их как слуг шайтана. -- Ладно, ты мне лапшу на уши не вешай, умен больно! Я слишком погано себя чувствую, чтоб дискуссии разводить. Мне нужны точные сведения. Принимают иностранцы наши заверения в том, что бунты являются единичными явлениями и мы держим ситуацию под контролем, или нет? Черные глаза Камиля сверкнули. -- Товарищ полковник, вы упорно цепляетесь за старые времена! Конечно нет! Повсюду теперь есть адепты ВЭ, и весь мир видит, что происходит в Узбекистане. А средства массовой информации не поднимают шума единственно потому, что сами операнты проявляют сдержанность. Они поставляют прессе голые факты, без сенсационных прикрас, способных разжечь гнев общественного мнения. Советскому Союзу решено поверить на слово. Правда, у многих сердце кровью обливается из-за убийства "невинных" наблюдателей во время штурма летного поля в Бухаре, но большинство делегатов конгресса люди политически умные, они понимают всю тяжесть положения, чреватого гражданской войной. В целом, товарищ полковник, народы мира на нашей стороне. Никто не хочет, чтобы республики Средней Азии взорвались, как Иран и Пакистан. -- А их не заботит собственная безопасность здесь, в Алма-Ате? -- Ну что вы! -- отозвался Камиль. -- Им известно, что ближайшие бои ведутся в тысяче километров отсюда. Кроме того, они понимают, что Алма-Ата современный город с очень небольшим процентом шиитов среди населения. У кого были сомнения, те остались дома. Но основная масса поверила обещанию академика Тамары Гаврыс-Сахвадзе, что Алма-Ата встретит их ещЕ радушнее, чем в девяносто втором. Так что товарищ Генеральный секретарь может выступать спокойно, не опасаясь враждебных откликов. -- Уже легче. Он вас, умников, любит, вы, можно сказать, рупор его политики. А если Генерального холодно примут на конгрессе, это даст пищу отдельным группировкам в Москве для его дискредитации. -- Сергей спроецировал образ человека, балансирующего на канате. Камиль помрачнел. -- Не только его, но и всех нас. Вам ли, товарищ полковник, не понять нашей критической роли в открытом обществе. Все советские граждане радуются новой свободе и личной ответственности за процветание общества. Но гласность была бы невозможна без контроля, осуществляемого нами, адептами ВЭ, из Двадцатого отдела КГБ. -- Еще бы, все вы патентованные герои! -- язвительно усмехнулся Архипов. -- Вот и продолжайте выполнять свой долг, выявлять реакционеров и террористов, но у