хожей: - Это ты, Вероника? Глогер опустил руки. - О`кей, если ты так хочешь, - сказал он. - Прости, - начала она, - это только потому... Дверь отворилась, и появился мужчина в рубашке с короткими рукавами. Он был такой же толстый, как и его дочь, и черты лица были такими же грубыми. - Так-так, - сказал он, - значит, завела дружка?.. - Это Карл, - сказала она. - Он проводил меня домой. Он тоже в церковном клубе. - Вы могли бы привести ее домой немного пораньше, молодой человек, - сказал ее отец. - Не хотите ли зайти на чашку чая? - Нет, благодарю, - сказал Карл, - мне нужно домой. Пока, Вероника, увидимся в четверг. - Может быть, - сказала она. В следующий четверг он пришел в клуб на занятие по обсуждению библии. Вероники там не было. - Ее не пустил отец, - сказала одна из девочек. - Должно быть, из-за тебя. - Она говорила презрительным тоном, и он был озадачен. - Мы ничего не делали, - сказал он. - Она тоже это сказала, - продолжала девочка, улыбаясь. - Она говорила, что у тебя ничего не получилось. - Что ты имеешь в виду? Она не могла... - Она сказала, что ты не знаешь, как правильно целоваться. - Она не дала мне шанса. - Это все, что она сказала, - ответила девочка и поглядела на остальных. Карл понял, что они ловят его; он чувствовал, что они по-своему флиртуют с ним, заинтригованы, но не мог заставить себя не покраснеть; после этого оставалось только уйти. Он никогда больше не ходил в церковный клуб, но следующие несколько недель при мастурбациях он грезил Вероникой и маленьким серебряным крестиком, висящим между ее грудей. Даже когда он представлял ее обнаженной, крест оставался на теле. Постепенно именно крест стал, главным образом, возбуждать его, и после того, как Вероника исчезла из его мыслей, он часто думал о девушках с маленькими серебряными распятиями между грудей, и образ этот приводил его к невероятным вершинам наслаждения. 4 В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово был Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез него начало быть, и без Него ни что не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеком. И свет во тьму светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога, имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о свете, дабы все уверовали чрез него. Он не был свет, но он был послан, чтобы свидетельствовать о свете. Был свет истинный, который просвещает каждого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим в имя Его, дал власть быть чадами Божьими. Которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились. От Иоанна, гл. 1: 1-13. Никому не нужен, никому, никому... О, Иисус... Прекрати! Ду... рак. ПРЕКРАТИ ду... ПРЕКРАТИ ...рак НЕТ! Иис... ПРЕКРАТИ Я люблю тебя... ПРЕКРАТИ Иисус, я... ПРЕКРАТИ Никому не нужен... Никому не нужен... ...необходимо... должен лю... ПРЕКРАТИ Никому не нужен, никому, никому... О, никому, никому... Его ребра срастались. Теперь по вечерам от ковылял ко входу в пещеру и слушал голоса ессеев, возносящие вечернюю молитву. По каким-то неясным причинам монотонное бормотание вызывало слезы на его глазах, и он невольно начинал всхлипывать. На этой стадии выздоровления его часто охватывала депрессия, наводящая на мысль о самоубийстве. Он включил все газовые горелки в доме, рассчитав время к возвращению матери с работы. Как раз перед тем, как она открыла калитку в палисадник и прошла по дорожке к двери, он лег на пол в гостиной перед камином. Войдя, она закричала, подняла его, положила на диван и разбила все окна на первом этаже дома, прежде чем догадалась выключить газ и позвонить доктору. Когда доктор пришел, у нее уже была готова история - несчастный случай. Но доктор, кажется, все понял и не слишком сочувствовал Карлу. - Вы не правы, молодой человек, - сказал он, когда мать Карла вышла из комнаты. - Вы не правы, если хотите знать мое мнение. Карл заплакал. - Мы куда-нибудь поедем в выходной, - сказала мать, когда доктор ушел. - В чем дело? Неважно в школе? Мы поедем куда-нибудь в выходной. - Это не имеет отношения к школе, - всхлипнул он. - Тогда что? - Это ты... - Я? Я? Почему я? Какое я имею отношение? Что ты пытаешься сказать? - Ничего, - он стал угрюмым. - Нужно позвонить, чтобы вставили стекла, - сказала она, торопясь уйти из комнаты. - Это обойдется очень дорого. Возлюби меня, возлюби меня, возлюби меня. Никому не нужен... Наш Отец, который пребывает на Небесах, да освятится имя Твое, да грядет царство Твое... ВОЗЛЮБИ МЕНЯ! Наплывающий, все загораживающий собой маленький обрезанный пенис... серебряные облака в форме больших пухлых крестов надвигаются все ближе и ближе... ВОЗЛЮБИ МЕНЯ! Билл Хейли и его кометы. До свидания, аллигатор. И на три с половиной месяца Бог был забыт. Иоанн Креститель отсутствовал больше месяца, и Глогер жил с ессеями удивительно легко. Когда улучшилось самочувствие, он присоединился к их повседневной жизни. Он обнаружил, что поселок состоит из в беспорядке разбросанных одноэтажных строений из известковых камней и глиняных кирпичей, а также пещер в холмах по обеим сторонам небольшой долины. Некоторые пещеры были естественными, другие выкопаны предшественниками ессеев и самими общинниками. Ессеи владели хозяйством все вместе, а некоторые члены секты даже имели жен, чего Глогер не заметил ранее, хотя большинство вели почти монашеский образ жизни. К своему удивлению Глогер узнал, что большая часть ессеев является пацифистами; они отказывались хранить и изготовлять оружие. Их убеждения не совсем совпадали с некоторыми воинственными заявлениями Крестителя, хотя секта явно терпела и уважала Иоанна. Возможно, ненависть к римлянам пересиливала их принципы. Возможно, они не до конца разобрались в намерениях Иоанна. Вероятно, они умышленно не распространялись на эту тему; может, Глогер просто не понял Иоанна. Какой бы ни была причина уступок, почти не было сомнений, что Креститель фактически является их лидером. Жизнь ессеев проходила в ритуальном омовении три раза в день, молитве перед каждым приемом пищи - на рассвете и на закате, - и в работе. Работа была нетрудной. Иногда Глогер ходил за плугом, который тащили два члена секты, иногда помогал тащить плуг, иногда приглядывал за козами, пасущимися на склонах холмов. Это была спокойная, размеренная жизнь, и даже ее нездоровые аспекты представляли собой настолько привычную рутину, что Глогер вскоре почти перестал замечать их. Приставленный к козам, он ложился на вершине холма, всматривался в пустыню. Окружающая местность на самом деле не была настоящей пустыней, а скорее каменистой пустошью, имевшей достаточно растительности, чтобы прокормить животных - коз и овец. Пейзаж нарушался приземистыми кустами и немногими низкорослыми деревьями, растущими вдоль берегов реки, которая, без сомнения, впадала в Мертвое море. Горизонт был неровным. Его очертания напоминали волны в озере, замерзшие и ставшие желто-коричневыми. За Мертвым морем лежал Иерусалим. Глогер часто думал о Иерусалиме. Очевидно, Христос еще не вошел туда в последний раз. Иоанн Креститель (если верить Новому Завету) должен умереть прежде, чем это произойдет. Саломея станцует для Ирода, и голова Крестителя упадет с плеч. Глогер чувствовал себя виноватым из-за того, что эта мысль возбуждает его. Может, стоит предупредить Крестителя? Но он знал, что не сделает этого. Его специально предупреждали, что не стоит пытаться изменить ход истории. Глогер спорил с собой, приводя довод, что не имеет ясного представления о направлении, в котором развивается история этого времени. Сохранились только легенды. Никаких чисто исторических записей. Главы Нового Завета были написаны десятилетиями или даже столетиями позже времени, о котором говорили. Они никогда не считались исторически подлинными. Если так, то, конечно, не будет ничего страшного, если он вмешается в события. Но Глогер все-таки знал, что не предупредит Иоанна об опасности. Он смутно догадывался, что причиной этому было желание, чтобы ход событий оказался верным. Глогер хотел, чтобы Новый Завет содержал правду. Его мать часто переезжала, хотя почти всегда оставалась в том же районе (продав дом в одной части Южного Лондона, она покупала новый в полу-миле от него). Этап увлечения рок-н-роллом прошел у Глогера довольно быстро; к этому времени они переехали в район Торнтон, и Карл присоединился к хору местной церкви. Голос у Глогера был приятным и мелодичным, и куратор, занимавшийся с хором, начал проявлять особый интерес к Карлу. Сначала они обсуждали музыку, но вскоре беседы стали все чаще носить религиозный характер. Карл спрашивал у куратора советы по общим проблемам совести, не дававшим ему покоя. (Как он может жить будничной жизнью, не раня при этом ничьих чувств? Почему люди так жестоки друг к другу? Почему происходят воины?) Ответы мистера Юнгера были такими же расплывчатыми, как и вопросы Карла, но он давал их низким доверительно-убеждающим тоном голоса, который обычно доставлял Карлу облегчение. Они вместе гуляли. Мистер Юнгер клал руку на плечи Карла. Однажды в выходной они отправились на фестиваль, остановившись в отеле. Карл оказался в одной комнате с мистером Юнгером. Поздно ночью мистер Юнгер забрался в постель. - Я хотел бы, чтобы ты был девушкой, Карл, - сказал мистер Юнгер, поглаживая голову Глогера. Тот был слишком встревожен, чтобы отвечать, но среагировал, когда мистер Юнгер положил руку на его гениталии. Они занимались любовью всю ночь, но утром Карл почувствовал отвращение, стукнул мистера Юнгера в грудь и сказал, что если тот когда-нибудь попытается сделать это снова, он расскажет матери. Мистер Юнгер заплакал и сказал, что он просит прощения, и не могут ли они с Карлом остаться друзьями. Но Карл чувствовал, что каким-то образом мистер Юнгер предал его. Мистер Юнгер сказал, что любит Карла - не таким путем, а по-христиански - и что он очень рад его компании. Карл молчал и избегал его взгляда, пока они возвращались в Торнтон на поезде. В хоре Карл оставался еще несколько недель, но между ним и мистером Юнгером возникло напряжение. Однажды вечером после репетиции мистер Юнгер попросил Карла остаться, и тот разрывался между отвращением и желанием. В конце концов он остался и позволил мистеру Юнгеру погладить свои гениталии под плакатом, изображавшим простой деревянный крест и надпись "БОГ - ЭТО ЛЮБОВЬ" под ним. Прочитав, Карл истерично засмеялся и выбежал из церкви. Он никогда больше не возвращался туда. Ему было пятнадцать. Серебряные кресты - это женщины. Деревянные кресты - это мужчины. Он часто думал о себе, как о деревянном кресте. У него случались галлюцинации в период между сном и пробуждением, в которых он казался себе тяжелым деревянным крестом, преследующим во тьме изящный серебряный крест. В семнадцать Глогер полностью потерял интерес к официальному христианству и увлекся языческой религией, особенно кельтским мистицизмом и культом Митры. У него была короткая связь с женой майора, жившей в Кильберне; он встретил ее на вечеринке у женщины с которой познакомился благодаря частным объявлениям в журнале "Авирьон". Жена майора (сам он в это время находился где-то на Ближнем Востоке) носила маленький серебряный кельтский крестик - "солнечный крест", - который и привлек вначале внимание Глогера. Тем не менее, потребовалось полбутылки джина, прежде чем он посмел обнять ее хрупкие плечи и позднее, в темноте, сунуть руку между бедер и нащупать промежность под сатиновыми панталонами. После Дейдры Томпсон у него последовала серия романов с некрасивыми женщинами. Каждая из них, как он обнаружил, носила такие же сатиновые панталоны. Через шесть месяцев он устал, возненавидел неврастеничных женщин, презирал себя, и ему наскучил кельтский мистицизм. Большую часть этого времени он жил вне дома, в основном у Дейдры Томпсон, но когда произошел первый срыв, он вернулся домой. Мать решила, что ему нужна смена обстановки, и дала денег на поездку в Гамбург, где у него были друзья. Гамбургские друзья верили в то, что являются потомками тех, кто погиб, когда Атлантида была уничтожена атомными бомбами с летающих тарелок враждебных чудовищ с Марса. На этот раз последовала череда некрасивых немецких женщин. В отличие от своих британских сестер, все они носили черные нейлоновые кружевные трусики. В этом и заключалась перемена. В Гамбурге он стал воинствующим антихристианином; теперь он был убежден, что христианство - это извращенная более старая вера, нордическая. Но он так и не смог полностью принять, что в конечном счете это была вера в Атлантиду. Глогер перессорился с немецкими друзьями, счел остальных немцев несимпатичными и поехал в Тель-Авив, где у него был знакомый владелец книжного магазина, специализировавшегося на трудах по оккультным наукам, в основном на французском языке. Именно в Тель-Авиве, в беседе с венгерским художником, он узнал о Джанге; и тогда же Глогер забыл об этом, как о чепухе. Он стал еще более замкнутым и однажды утром отправился автобусом в сельскую местность, полупустыню. В конце концов он оказался в Антилебанноне, где в ходу язык, очень похожий на древнеарамейский. Он нашел тамошних жителей гостеприимными, ему понравилось жить среди них, и прошло четыре месяца, прежде чем он вернулся в Тель-Авив. Там, отдохнувший, он снова вспомнил о Джанге и поговорил с венгром. Но во всех оккультных магазинах округи не было книг о Джанге на английском языке, и Глогер решил вернуться в Англию, заняв денег на проезд в Британском консульстве. Как только он оказался в Южном Лондоне, то сразу направился в местную библиотеку и потратил там массу времени, читая Джанга. Мать интересовалась, когда он собирается начать работать. Карл ответил ей, что хочет изучать психологию и намерен стать психиатром. Образ жизни ессеев, несмотря на простоту, был достаточно комфортабелен. Ему дали набедренную повязку из козьей шкуры, посох, и, если не считать того, что за ним все время наблюдали, Глогера, кажется, приняли, как обычного члена секты. Иногда в разговоре ему задавали вопросы о колеснице - машине времени, которую собирались в ближайшем будущем притащить из пустыни, и он отвечал, что машина перенесла его из Египта в Сирию, а потом сюда. Они воспринимали чудо спокойно, так как были привычны к чудесам. Ессеи видели и более странные вещи, чем его машина времени. Они видели людей, ходивших по воде, ангелов, спускавшихся с небес и поднимавшихся туда, они слышали голоса Бога и его архангелов, а также искушающий голос Сатаны и его приспешников. Они описывали все это в пергаментных свитках - документальные отчеты о сверхъестественном, написанные так же просто, как и другие свитки, содержащие отчеты об их повседневной жизни и о новостях, которые путешественники приносили им. Они постоянно жили в присутствии Бога, говорили с Богом, получали от Него ответы, когда достаточно укрощали свою плоть, морили себя голодом и пели молитвы под палящим солнцем Иудеи. Карл Глогер отрастил волосы до плеч и бороду. Кожа на лице и теле скоро дочерна загорела. Он укрощал плоть, голодал и пел молитвы так же, как и они. Но он редко слышал голос Бога, и только раз ему показалось, что он видел архангела с огненными крыльями. Однажды они повели его к реке и крестили именем, которое он сказал Иоанну Крестителю. Они назвали его Эммануилом. Церемония, в течение которой пели молитвы и били поклоны, завораживала и оставила Глогера в состоянии полной эйфории. Таким счастливым он себя еще ни разу не чувствовал. Глава 5 Несмотря на желание увидеть то, что видят ессеи, Глогер был разочарован. И одновременно удивлялся, что чувствует так хорошо несмотря на добровольные мучения, которым себя подвергал. Он доверял этим странным мужчинам и женщинам, являющимся, как вынужден был признать, безумными по всем принятым стандартам. Возможно, это происходило потому, что их безумство не очень сильно отличалось от его собственного, и через некоторое время он перестал думать об этом. Моника. У Моники не было серебряного креста. Впервые они встретились, когда Глогер работал в психиатрической лечебнице Дарли Гранда санитаром. Он надеялся, что сможет заработать повышение. Она была психиатром-социологом и оказалась более отзывчивой, чем остальные, когда он пытался рассказать о трудностях пациентов, о мелких мучениях, которые причиняли им другие санитары и няньки - удары, окрики. - Мы не можем подобрать хороший персонал, - ответила она ему. - Видите ли, оклады такие низкие... - Тогда им надо платить больше. Вместо того, чтобы пожать плечами, как делали остальные, она кивнула. - Я знаю. Я написала два письма в "Попечитель", не называя своего имени, и одно из них было опубликовано. Он уволился вскоре после этого разговора и не видел ее несколько лет. Ему было двадцать. Иоанн Креститель вернулся однажды в сопровождении двадцати учеников. Глогер заметил его, когда загонял коз на ночь в пещеру. Он подождал, пока Иоанн приблизился. Сначала Креститель не узнал его, затем рассмеялся. - Ну, Эммануил, ты стал настоящим ессеем, как я поглажу. Они уже крестили тебя? Глогер кивнул. - Да. - Хорошо. - Затем Креститель нахмурился, словно что-то вспомнил. - Я был в Иерусалиме, - сказал он. - Повидался с друзьями. - И какие новости? Креститель откровенно посмотрел ему в глаза. - Что ты, скорее всего, не шпион римлян или Ирода. - Я рад, что ты так решил, - улыбнулся Глогер. Угрюмые черты лица Иоанна смягчились. Он улыбнулся и пожал на манер римлян руку Глогера. - Итак, ты - наш друг. Возможно, более, чем друг... Глогер нахмурился. - Я не понимаю тебя, - он чувствовал облегчение от мысли, что Креститель, который все это время проверял, не шпион ли он, решил, что Глогер - друг. - Я думаю, ты знаешь, что я имею в виду, - сказал Иоанн. Глогер был утомлен. Он ел очень мало и провел день на солнцепеке, выпасая коз. Он зевнул и не смог заставить себя продолжить разговор. - Я не... - начал он. Лицо Иоанна на мгновение помрачнело, затем он неловко рассмеялся. - Ничего сейчас не говори. Поедим вместе, у меня есть дикий мед и саранча. Глогер еще не ел эту пищу. Таков обычно рацион путешественников, питающихся тем, что можно отыскать по дороге. В некоторых странах это считается лакомством. - Спасибо, - сказал он. - До вечера. Иоанн улыбнулся загадочно, затем пошел в поселок, сопровождаемый учениками. Озадаченный Глогер загнал коз в пещеру и закрыл плетеные ворота. Затем он направился к себе и улегся на солому. Очевидно, Креститель видел в нем кандидата на какую-то роль в своей схеме событий. Вся трава, все деревья, все солнечные дни с Евой, милой, девственной, восхитительной. Он встретил ее в Оксфорде, на вечеринке у Джерарда Фридмена, журналиста, специализировавшегося на оккультной литературе. На следующий день они гуляли вдоль Изиса, глядя на баржи, прилепившиеся к противоположному берегу, на рыбачивших мальчишек, на шпили колледжа вдали. Она была задумчива. - Не тревожься так сильно, Карл. Нет ничего совершенного. Ты же можешь принимать жизнь, как она есть?! Она была первой девушкой, с которой он чувствовал себя спокойно. Глогер засмеялся. - Думаю, да. Почему бы и нет? Она была такой прелестной. Ее белокурые волосы, длинные и шелковистые, часто спадали на лицо, закрывая большие голубые глаза, глядящие так искренно независимо от того, была ли она серьезна или шутила. Те несколько недель он принимал жизнь, какой она была. Они спали в его маленькой комнате на чердаке дома Фридмена, не тревожимые даже похотливым интересом хозяина к их связи, не обращая внимания на письма, которые она иногда получала от родителей, спрашивавших, когда она вернется домой. Ей было восемнадцать, впервые в Сомервилле, и были каникулы. В первый раз, насколько он припоминал, его кто-то любил. Она безраздельно любила его, а он ее. Сперва ее страсть и забота обескураживали Глогера, внушали ему подозрение, так как он не верил, что кто-то может чувствовать такую любовь к нему. Постепенно он поверил в это и полюбил сам в ответ. Находясь в разлуке, они писали друг другу неуклюжие любовные стихи. - Ты такой хороший, Карл, - говорила она. - Ты можешь сделать для мира что-то чудесное. Он смеялся. - Единственный талант, который у меня есть, - это жалость к себе. - Стремление к самопознанию - вот что это. Он пытался развеять ее идеалистические представления, но только убедил в собственной скромности. - Ты как... как Персиваль... - сказала она ему однажды ночью, и он громко рассмеялся. Но, увидев, что причинил этим боль, поцеловал ее в лоб. - Не глупи, Ева. - Это правда, Карл. Ты ищешь священную чашу Грааля, и ты найдешь ее. Впечатленный ее верой, он подумал, не права ли она. Может, у него есть предназначение? Она заставила его почувствовать себя героем, он наслаждался ее обожанием. Карл провел для Фридмена небольшое исследование и заработал этим достаточно денег, чтобы купить ей маленький серебряный анк (священный крест, символизировавший в древнем Египте жизнь). Она была восхищена подарком, так как питала в то время особый интерес к египтянам. Но Глогер не долго довольствовался радостью ее любви. Он хотел проверить эту любовь, убедиться в ней. Она стал напиваться по вечерам, рассказывал ей грязные истории, затевал в пивных драки, в которых делал очевидным, что слишком труслив, чтобы продолжать их. И она стала отдаляться от него. - Ты заставляешь меня нервничать, - объясняла она печально. - В чем дело? Ты не можешь любить меня ради меня самого? Ты знаешь, что это мне нравится. Я не Персиваль. - Ты опускаешься, Карл. - Я только пытаюсь показать, каков я на самом деле. - Но на самом деле ты не такой. Ты милый, хороший... добрый... - Я - жалеющий себя неудачник. Бери или уходи. Она ушла. Вернулась домой к родителям. Глогер написал ей письмо и не получил ответа. Тогда он приехал к ней, но родители сказали, что ее нет дома. Несколько месяцев его переполняло ужасное чувство потери, смятения. Зачем он намеренно разрушил их отношения? Потому что он хотел, чтобы она приняла его таким, какой он есть, а не каким она воображала его. Но вдруг она была права? Не отверг ли он возможность стать чем-то лучшим? На этот вопрос Глогер ответить не мог. Один из учеников Крестителя пришел за ним часом позднее и повел в дом на другой стороне долины. В доме было только две комнаты, одна - для еды, другая - для сна. Иоанн поджидал его в обеденной комнате со скудной утварью, жестом пригласив сесть на хлопковую циновку с противоположной стороны низкого стола, на котором стояла пища. Глогер сел и скрестил ноги. Иоанн улыбнулся и рукой указал на стол. - Начинай. Мед и саранча оказались слишком сладкими, но это было приятным разнообразием после ячменя и козьего молока. Иоанн Креститель ел с видимым удовольствием. Уже стемнело, и комната была освещена лампой - фитиль, плавающий в чашке с маслом. Снаружи доносилось глухое бормотание, стоны и вскрики молящихся. Глогер макнул саранчу в чашку с медом. - Зачем ты хотел видеть меня, Иоанн? - Потому что пришло время. - Время для чего? Ты хочешь поднять народ Иудеи на восстание против римлян? Крестителя встревожил прямой вопрос. - Если на то будет воля Адоная, - сказал он, не поднимая глаз от чашки с медом. - Римляне знают об этом? - Не думаю, Эммануил. Но Ирод-кровосмеситель, без сомнения, рассказал им, что я призываю против неправедных. - Но римляне не арестовали тебя. - Пилат не посмеет из-за петиции, посланной императору Тиберию. - Что за петиция? - Ее подписали Ирод и фарисеи*, когда прокуратор Пилат убрал щиты с обетами в Иерусалиме и хотел осквернить Храм. Тиберий одернул Пилата, и с тех пор, хотя он и ненавидит евреев, прокуратор более осторожен в обращении с ними. - Скажи мне, Иоанн, ты знаешь, сколько времени Тиберий правит в Риме? - Раньше у Глогера не было возможности задать этот вопрос. - Четырнадцать лет. Это был 28 год нашей эры - чуть меньше года осталось до даты, на которой сходятся ученые, когда обсуждают вопрос датировки распятия. А его машина времени разбита! Сейчас Иоанн Креститель готовит вооруженное восстание против оккупировавших Иудею римлян, но, если верить Евангелию, он скоро будет обезглавлен по приказу Ирода. Так что никакого крупного восстания в это время не произошло. Даже те, кто считал, что приход Иисуса с апостолами в Иерусалим и захват Храма являются действиями вооруженных повстанцев, не нашли письменных подтверждений, что это восстание возглавлял Иоанн. Ему снова пришла мысль, что он может предупредить Иоанна. Но поверит ли Креститель? Скорее всего, нет. Глогеру Креститель нравился. Этот человек являлся закаленным революционером, годами планировавшим восстание против римлян и неустанно увеличивавшим число своих последователей, чтобы попытка оказалась успешной. Иоанн очень напоминал Глогеру партизанского вожака времен Второй Мировой войны. Он обладал такой же жестокостью и пониманием реальности своей позиции. Он знал, что будет иметь всего одну попытку сокрушить когорты, оккупировавшие страну. Если восстание затянется, у Рима будет достаточно времени, что послать дополнительные войска в Иерусалим. - Как ты считаешь, когда Адонай намерен уничтожить неправедных при твоем посредничестве? - тактично спросил Глогер. Иоанн взглянул на него с некоторым удивлением. - Пасха. Это время, когда народ наиболее взбудоражен и настроен против чужеземцев, - сказал он. - Когда следующая Пасха? - Через несколько месяцев. Глогер некоторое время ел в молчании, затем посмотрел прямо в глаза Крестителю. - Я играю какую-то роль в твоем плане, не так ли? - спросил он. Иоанн посмотрел на пол. - Ты был послан Адонаем помочь нам выполнить его волю. - Как я могу помочь тебе? - Ты - маг. - Я не умею делать чудеса. Иоанн вытер мед со своей бороды. - Я не могу поверить в это, Эммануил. Ты появился здесь чудесным образом. Ессеи не знали, дьявол ты или посланец Адоная. - Ни то и ни другое. - Почему ты сбиваешь меня с толку, Эммануил? Я знаю, что ты - посланец Адоная. Ты - тот знак, который ждали ессеи. Время почти наступило. Царство небесное скоро восстанет на земле. Идем с нами. Скажи людям, что ты говоришь голосом Адоная. Покажи великие чудеса. - Твоя власть слабеет, не так ли? - Глогер пристально посмотрел на Иоанна. - Ты нуждаешься во мне, чтобы укрепить надежды повстанцев? - Ты говоришь, как римлянин, без всяких околичностей. Иоанн поднялся, рассердившись. Очевидно, подобно ессеям, с которыми жил, Иоанн Креститель предпочитал менее прямые способы выражения мыслей. На то были веские причины, так как эти люди все время боялись предательства. Даже записи ессеев были зашифрованы. Невинно выглядевшее слово или фраза означали на самом деле совершенно другое. - Прости, Иоанн. Но скажи мне, прав ли я? - тихо проговорил Глогер. - Разве ты не маг, прибывший неизвестно откуда в той колеснице? - Креститель махнул рукой и пожал плечами. - Мои люди видели твой приход! Они видели, как в воздухе появилась сверкающая сфера, треснула и позволила тебе выйти из нее. Это ли не чудо? Одежда, которая была на тебе - разве это обычная одежда? Талисманы внутри колесницы - разве они не говорят о могущественном волшебстве? Пророк сказал, что мессия придет из Египта, и звать его Эммануил. Так записано в книге Мики! Разве все это не правда? - По большей части, да. Но есть объяснение... - он замолчал, не сумев придумать перевод слову "рациональное". - Я - обычный человек, как и ты. У меня нет власти делать чудеса! Я только человек! Иоанн злобно нахмурился. - Значит, ты отказываешь нам в помощи? - Я благодарен тебе и ессеям. Вы спасли мою жизнь. Если я могу отплатить чем-нибудь... Иоанн решительно кивнул головой. - Ты можешь отплатить, Эммануил. - Как? - Стать великим магом, который мне нужен. Позволь мне предъявить тебя тем, кто стал нетерпелив и сомневается в воле Адоная. Позволь мне рассказать, как ты появился здесь. Затем ты должен сказать, что все происходит по воле Адоная, и что они должны быть готовы исполнить ее. Иоанн пристально посмотрел на Глогера. - Согласен, Эммануил? - Иоанн, нет ли способа, которым я мог бы помочь тебе, не обманывая ни тебя, ни себя, ни этих людей?.. Иоанн задумчиво посмотрел на него. - Возможно, ты не осознаешь своего предназначения... - сказал он. - Почему бы и нет? В самом деле, если бы ты стал что-то требовать, я еще сильнее подозревал бы тебя. Эммануил, ты можешь поверить мне на слово, ты - тот, о котором говорило пророчество. Глогер почувствовал себя побежденным. Как он мог спорить с верой? Может, он действительно тот человек, которого они ждали? Предположим, был некто, одаренный даром предвидения... О, это чепуха! Хотя, что он мог теперь сделать? - Иоанн, тебе очень нужно знамение... Но, предположим, появится настоящий волшебник... - Он уже появился. Это ты. Я молился, и я знаю. Как же объяснить Иоанну, что только отчаянная необходимость в помощи убедила его? Глогер вздохнул. - Эммануил, ты поможешь народу Иудеи? Глогера передернуло. - Дай подумать, Иоанн. Мне нужен отдых. Приходи утром, и тогда я отвечу тебе. С некоторым удивлением он понял, что роли их поменялись. Теперь, вместо того, чтобы стараться сохранить расположение Крестителя, Глогер повернул дело так, что Креститель стремился завоевать его расположение. Когда Глогер вернулся к себе в пещеру, то не смог сдержать широкую улыбку. Как, оказывается, просто получить власть. Но как использовать эту власть? Действительно ли у него есть предназначение? Сможет ли он изменить историю и стать ответственным за помощь евреям в изгнании римлян? 6 - Быть евреем - значит быть бессмертным, - говорил ему Фридмен через несколько дней после того, как Ева вернулась к своим родителям. - Быть евреем - значит иметь предназначение, даже если это предназначение - просто выжить... Фридмен был высоким массивным человеком с бледным полным лицом, циничным взглядом и почти совершенно лысый. Он любил плотные костюмы из зеленого твида. К Карлу Фридмен относился исключительно великодушно и, казалось, почти ничего не ожидал в ответ - разве только иногда составить аудиторию. - Быть евреем - значит быть мучеником. Выпей еще наливки. - Он пересек кабинет и налил для Карла еще в большой стакан. - Вот где ты ошибался в ней, мой мальчик. Ты не смог выдержать успеха. - Не думаю, что это правда, Джерард. Я хотел, чтобы она принимала меня таким, какой я есть... - Ты хотел, чтобы она принимала тебя таким, каким ты видел себя, а не таким, каким видела она. Кто прав в этом случае? Ты видишь себя мучеником, не так ли? Какая жалость! Такая хорошенькая девушка! Ты мог бы передать ее мне вместо того, чтобы напрочь отпугнуть. - О, не надо, Джерард. Я любил ее! - Себя ты любил больше. - А кто нет? - Многие люди не любят себя совсем. Ты любишь себя, и это твое достоинство. - Ты делаешь из меня Нарцисса. - Ты не такой красивый, не обманывайся. - В любом случае не думаю, что это как-то связано с тем, что я еврей. Ты и твое поколение всегда придают большое значение национальности. Вы как бы требуете компенсацию за то, что происходило при Гитлере. - Возможно. - Как бы там ни было, я не настоящий еврей. Меня не воспитывали в еврейской вере. - С твоей-то матерью, и ты не был воспитан, как еврей?! Может быть, ты не ходил в синагогу, сынок, но ты многое получил другими путями... - О, Джерард, ты не ответил мне, уводишь в сторону. Я все время думаю, как вернуть ее назад. - Забудь о ней. Найди себе хорошенькую еврейскую девушку. Я советую тебе. Она поймет. Когда все сказано и сделано, Карл, эти нордические типы не годятся для того, что ты хочешь... - Боже! Я не знал, что ты расист! - Я только реалист... - Я уже это слышал. - Хорошо, если ты хочешь неприятностей... - Может быть, хочу. Отец... Наполненные болью глаза. Отец... Двигающиеся без слов губы. Тяжелый деревянный крест, барахтающийся в болоте, а с холма наблюдает изящный серебряный крест. Черт... НЕТ! Не должен спрашивать... Только хотел... НЕТ! ПОМОГИ МНЕ! Нет. - В официальной религии нет ничего хорошего, - говорил ему в пивной Джонни, недоучившийся приятель Джерарда. - Она просто не соответствует времени. Ты должен найти ответ в себе. Медитация! У Джонни было худое, вечно обеспокоенное лицо. По словам Джерарда он учился на третьем курсе, и очень плохо. - От религии ты берешь только утешение, отвергая ответственность, - сказал Фридмен, сидящий у стойки бара как раз позади Джонни. Карл засмеялся. Джонни повернулся к Джерарду. - Это типично, не так ли? Ты не знаешь, о чем говоришь. Ответственность? Я не пацифист, готовый умереть за свои убеждения. Это больше, чем сделал бы ты. - У меня нет никаких убеждений... - Точно! Карл снова засмеялся. - Я буду пассивно сопротивляться любому человеку в этой пивной! - О, заткнись! Я нашел то, что не найдет ни один из вас. - Это, кажется, пошло тебе на пользу, - грубо сказал Карл, сразу же пожалел об этом и положил руку на плечо Джонни, но юноша скинул ее и ушел из бара. Карл очень расстроился. - Не тревожься о Джонни, - сказал Джерард. - Он всегда попадается на чью-либо удочку. - Я не об этом. Он прав. Он имеет что-то, во что верит. Я не могу найти ничего. - Так спокойнее. - Я не знаю, как ты можешь говорить о спокойствии при твоем мрачном интересе к ведьмам и тому подобному. - У каждого свои проблемы, - сказал Джерард. - Выпей еще. Карл нахмурился. - Я напал на Джонни только потому, что он смутил меня, выставив на посмешище. - У каждого свои проблемы. Выпей еще. - Хорошо. Я пойман. Тону. Не могу быть самим собой. Сделан тем, что хотели другие. Неужели это судьба каждого человека? Не были ли великие индивидуалисты созданиями своих друзей, которые хотели иметь великих индивидуалистов в качестве друзей? Великие индивидуалисты должны быть одиноки, чтобы люди считали их неуязвимыми. Под конец их уже не воспринимают людьми. Обращаются как с символом вещи, которой уже не существует. Они должны быть одинокими. Никому не нужными. Всегда есть какая-то причины быть одиноким. Никому не нужным... - Мама... я хочу... - Кому есть дело до того, что ты хочешь? Отсутствовать почти год! Не писать. Как насчет того, что хочу я? Где ты был? Я могла умереть... - Постарайся понять меня... - Зачем? Ты когда-нибудь пытался понять меня? - Да, я пытался... - Черта с два! Чего ты хочешь на этот раз? - Я хочу... - Разве я не говорила, доктор сказал мне... Одинок... Мне нужно... Я хочу... - Ты ничего не получишь в этом мире, чего не заработал. И не всегда получишь даже то, что заработал. Пьяный Глогер облокотился о стойку бара и слушал низкорослого краснолицего мужчину. - Есть масса людей, не получающих того, что они заслуживают, - сказал бармен и засмеялся. - Я имею в виду, что... - продолжал краснолицый мужчина медленно. - Почему бы тебе не заткнуться? - сказал Карл. - О, заткнитесь вы оба! - сказал бармен. Любимая... Изящная, нежная, милая. Любовь... - Твоя беда, Карл, - говорил Джерард, когда они шли к ресторану, где Джерард хотел угостить ленчем Карла, - в том, что ты все еще веришь в романтичную любовь. Погляди на меня. У меня полный набор недостатков... на которые ты любишь иногда указывать так непочтительно. Я становлюсь ужасно грубым, наблюдая черную мессу и тому подобное. Но я не бегаю, потроша девственниц, - частично потому, что это противозаконно. А против вас, романтичных извращенцев, нет закона, чтобы остановить. Я не могу заниматься любовью, если на ней не надето нижнее белье с черными кружевами, а ты не можешь сделать это, если не поклоняешься вечной любви, и она не поклоняется в ответ, и все ужасно запутывается. Ты причиняешь себе и бедным девушкам, которых используешь, страшный вред! Это отвратительно! - Сегодня ты более циничен, чем обычно, Джерард. - Нет, ни капельки. Я говорю абсолютно искренне... Я ни к кому не чувствовал привязанности за всю свою жизнь! Романтичная любовь! В самом деле, против нее должен быть закон. Отвратительно! Катастрофично! Посмотри, что случилось с Ромео и Джульеттой! Здесь предупреждение всем нам. - О, Джерард... - Почему ты не можешь просто спать с ней и наслаждаться? Остановись на этом. Считай это само собой разумеющимся! Не развращай при этом бедную девушку. - Обычно они сами хотят этого. - Ты прав, милый мальчик. - Ты совсем не веришь в любовь, Джерард? - Мой дорогой Карл, если бы я верил в какую-нибудь любовь, разве я стал бы тебя предостерегать? Карл улыбнулся. - Ты очень добр, Джерард... - О, господи! не надо, Карл, пожалуйста! Если ты еще раз посмотришь на меня таким образом, я не буду кормить тебя дорогим ленчем, и это вполне серьезно. Карл вздохнул. Единственный человек, который выказывал по отношению к нему какое-то корыстное расположение, был единственным, кто открыто говорил об этом. В самом деле, смешно. Я хочу... Мне нужно... Я хочу... - Моника, во мне чего-то не хватает... - Чего именно? - Ну, скорее, это отсутствие отсутствия, если ты понимаешь, что я имею в виду. - О, ради Бога... - Ты впечатлительный, - говорила ему Ева. - Нет, я говорил тебе, я жалею себя. Это похоже на впечатлительность? - О, Карл, ты не делаешь себе никакого послабления? - Послабления? Я не заслуживаю его. - Что ты ищешь, Карл? - спросил Джерард за ленчем. - Не знаю. Возможно, Чашу Грааля. Еве казалось, что я найду ее. - Почему бы и нет? В наши дни она стоила бы целое состояние! Не взять ли нам еще бутылочку? - Ты знаешь, Джерард, я не мученик. Я не святой, не герой, не бездельник какой-нибудь. Я - просто я сам. Почему люди не могут принимать меня таким? - Карл, мне ты нравишься именно такой. - Зачем ты опекаешь меня? Я нравлюсь тебе запутавшимся - ты это имеешь в виду? - Может быть, ты прав. Еще бутылочку? - Хорошо. Джерард предложил платить, чтобы Глогер мог изучать психологию. - Я делаю это только потом