в этом некого. Просто бывает, что какие-то вещи фатальным образом не подходят друг другу. Когда-то моему подъезду не подходил его "мерседес" -- а теперь и "мазерати" не лез ни в какие ворота. Ничего не попишешь. Разные люди -- разные жизни... На Готанде были обычный серый пуловер, обычная мужская сорочка и очень простые брюки. Но даже в такой одежде он бросался в глаза. Будто какой-нибудь Элтон Джон в лиловом пиджаке и оранжевой сорочке, выкидывающий на сцене свои коленца. Готанда постучал, я открыл дверь, он увидел меня и радостно хохотнул. -- Если хочешь, можно и у меня посидеть, -- предложил я, уловив в его взгляде странный интерес к моему жилищу. -- Буду только рад, -- ответил он, застенчиво улыбнувшись. От такой улыбки хозяева тут же предлагают гостям -- да оставайтесь хоть на неделю. Несмотря на тесноту, моя квартирка, похоже, произвела на него впечатление. -- Ностальгия! -- произнес он мечтательно. -- Было время, сам такую снимал. Пока меня не раскрутили, то есть... В устах любого другого человека эти слова прозвучали бы чистым снобизмом. Но не в устах Готанды. У него это звучало как искренний комплимент -- и не более. Квартирка моя состояла из четырех помещений: кухня, ванная, гостиная, спальня. Все очень тесные. Причем кухня скорее напоминала расширенный коридор. Я втиснул туда узенький буфет с кухонным столиком -- и больше уже ничего не влезало. Точно так же в спальне: кровать, платяной шкаф и письменный стол сожрали все свободное место. Лишь гостиная худо-бедно сохраняла немного пространства для жизни -- просто туда я почти ничего не ставил. Всей мебели -- этажерка с книгами, полка с пластинками да стереосистема. Ни стола, ни стульев. Только две огромные подушки "маримекко": одну на пол, другую к стене, и получается довольно комфортно. А понадобился письменный столик -- достаешь раскладной из шкафа, и все дела. Я показал Готанде, как обращаться с подушками, разложил столик, принес из кухни темного пива с соленым шпинатом. И поставил еще раз Шуберта. -- Высший класс! -- одобрил Готанда. И не то чтобы комплимента ради -- похоже, действительно оценил. -- Давай, еще что-нибудь приготовлю? -- предложил я. -- А тебе не лень? -- Да нет... Чего там, раз -- и готово. Я, конечно, не лучший повар на свете -- но уж закуску-то к пиву всегда приготовить смогу. -- А можно посмотреть? -- Конечно, -- разрешил я. Я смешал зеленый лук и телятину, жаренную с солеными сливами, добавил сушеного тунца, смеси из морской капусты с креветками в уксусе, приправил хреном васаби с тертой редькой вперемешку, все это нашинковал, залил подсолнечным маслом и потушил с картошкой, добавив чеснока и мелко резанного салями. Соорудил салат из подсоленных огурцов. Со вчерашнего ужина оставались тушеные водоросли и соленые бобы. Их я тоже отправил в салат, и для пущей пряности не пожалел имбиря. -- Здорово... -- вздохнул Готанда. -- Да у тебя талант! -- Ерунда. Проще простого. Я же ничего тут сам не готовил. Руку набил -- и стряпаешь такое за пять минут. Вся премудрость -- сколько чего смешивать. -- Гениально! У меня никогда не получится, -- не унимался Готанда. -- Ну, а у меня никогда не получится изображать дантиста. У каждого свой способ жизни. Different strokes for different folks... -- И то правда, -- согласился он. -- Слушай, а ничего, если я сегодня уже не пойду на улицу, а заночую прямо у тебя? Ты как, не против? -- Да ради бога, -- сказал я. И мы стали пить темное пиво, закусывая моей стряпней. Закончилось пиво -- перешли на "Катти Сарк". И поставили "Слай энд зэ Фэмили Стоун". Потом -- "Дорз", "Роллинг Стоунз" и "Пинк Флойд". Потом -- "Surf's Up" из "Бич Бойз". Это была ночь шестидесятых. Мы слушали "Лавин Спунфул" и "Три Дог Найт". Загляни к нам на огонек инопланетяне -- наверняка подумали бы: "Так вот где искривляется Время!" Но инопланетяне не заглянули. Зато после десяти за окном зашелестел мелкий дождик -- очень легкий, мирный, от которого наконец-то осознаешь, что вообще живешь на свете, под звуки бегущей с крыши воды. Дождь, безобидный и тихий, как покойник. Ближе к ночи я выключил музыку. Все-таки стены у меня -- не то что у Готанды. На рок-н-ролл после одиннадцати соседи жаловаться начнут. Музыка смолкла -- и под шелест дождя мы заговорили о мертвых. -- Расследование убийства Мэй, похоже, с тех пор никуда не продвинулось, -- сообщил я. -- Знаю, -- кивнул он. Видно, тоже проверял газеты с журналами в поисках любых упоминаний о ее гибели. Я откупорил вторую "Катти Сарк", налил обоим и поднял стакан за Мэй. -- Полиция вышла на организацию, которая поставляет девчонок по вызову, -- сказал я. -- Наверное, что-то пронюхали. Не исключено, что до тебя попробуют дотянуться с той стороны. -- Возможно. -- Готанда чуть нахмурился. -- Но, думаю, все обойдется. Я ведь тоже между делом порасспрашивал людей у себя в конторе. Дескать, а что, эта Организация и правда сохраняет полную конфиденциальность? И представь себе -- похоже, они с политиками связаны. Сразу несколько крупных чиновников получают куски от их пирога. То есть, если даже полиция их накроет, -- до клиентов ей добраться не дадут. Руки коротки. Да и у моей конторы в политике тоже влияние есть. Многие звезды дружат с дядями в высоких кабинетах. Даже на якудзу выход имеется, если понадобится. Так что от таких нападок защита всегда найдется. Я ведь для своей фирмы -- золотая рыбка. Разразись вокруг меня скандал -- упадет в цене мой экранный имидж, и пострадает, в первую очередь, сама контора. Они же на мне столько денег делают -- закачаешься! Конечно, если б ты выдал мое имя полиции -- меня бы взяли за жабры всерьез. Ведь ты -- единственное звено, которое связывает меня с убийством напрямую. Тогда никакая защита сработать бы не успела. Но теперь беспокоиться не о чем -- проблема лишь в том, какая политическая система сильнее. -- Ну и дерьмо этот мир, -- сказал я. -- Ты прав... -- согласился он. -- Дерьмовее не придумаешь. -- Два голоса за "дерьмо". -- Что? -- не понял Готанда. -- Два голоса за "дерьмо". Предложение принято. Он кивнул. И затем улыбнулся: -- Вот-вот! Два голоса за "дерьмо". До какой-то девчонки задушенной никому и дела нет. Все спасают лишь собственные задницы. Включая меня самого... Я сходил на кухню и вернулся с ведерком льда, галетами и сыром. -- У меня к тебе просьба, -- сказал я. -- Не мог бы ты позвонить в эту самую Организацию и задать им пару вопросов? Он подергал себя за мочку уха. -- А что ты хочешь узнать? Если насчет убийства -- бесполезно. Никто ничего не скажет. -- Да нет, с убийством -- никакой связи. Хочу кое-что узнать об одной шлюшке из Гонолулу. Просто я слышал, что через некую организацию можно заказать себе девочку даже за границей. -- От кого слышал? -- Да так... От одного человека без имени. Подозреваю, что организация, о которой рассказывал он, и твой ночной клуб -- одна контора. Потому что без высокого положения, денег и сверхдоверия туда тоже никому не попасть. Таким, как я, например, лучше вообще не соваться. Готанда улыбнулся. -- Да, я от наших тоже слышал, что можно купить девочку за границей. Сам, правда, никогда не пробовал. Наверное, та же организация... И что ты хочешь спросить про шлюшку из Гонолулу? -- Работает ли у них в Гонолулу южноазиатская девочка по имени Джун. Готанда немного подумал, но больше ничего не спросил. Только достал из кармана блокнот и записал имя. -- Джун... Фамилия? -- Перестань. Обычная девчонка по вызову, -- сказал я. -- Просто Джун -- и все. Как "июнь" по-английски. -- Ну, ясно. Завтра позвоню, -- пообещал он. -- Очень меня обяжешь, -- сказал я. -- Брось. По сравнению с тем, что для меня сделал ты, -- такой пустяк, что и говорить не стоит, -- сказал он задумчиво и, оттянув пальцами кожу на висках, сузил глаза. -- Кстати, как твои Гавайи? Один ездил? -- Кто же на Гавайи один ездит? С девочкой, понятное дело. С просто пугающе красивой девочкой. Которой всего тринадцать. -- Ты что, спал с тринадцатилетней? -- Иди к черту! Ребенку и лифчик-то не на что пока надевать... -- Тогда чем же ты на Гавайях с ней занимался? -- Обучал светским манерам. Рассказывал, что такое секс. Ругал Боя Джорджа. Ходил на "Инопланетянина". В общем, скучать не пришлось... С полминуты Готанда изучал меня взглядом. И только потом засмеялся, разомкнув губы на какую-то пару миллиметров. -- А ты странный, -- сказал он. -- Все, что ты делаешь, -- какое-то странное, ей-богу. Почему так? -- И действительно -- почему? -- переспросил я. -- Я ведь не специально так делаю. Сама ситуация направляет меня в какое-то странное русло. Как и тогда, с Мэй. Вроде никто ни в чем не виноват. А вон как все повернулось... -- Хм-м! -- протянул он. -- Ну, хоть понравилось, на Гавайях-то? -- Еще бы! -- Загорел ты отлично. -- А то... Готанда отхлебнул виски и захрустел галетами. -- А я тут, пока тебя не было, с женой встречался несколько раз, -- сказал он. -- Так здорово. Наверное, странно звучит, но... спать с бывшей женой -- отдельное удовольствие. -- Понимаю, -- кивнул я. -- А ты бы не хотел со своей бывшей повидаться? -- Бесполезно. Она скоро замуж выходит. Я разве не говорил? Он покачал головой. -- Нет. Ну, что ж... Жаль, конечно. -- Да нет! Лучше уж так. Мне -- не жаль, -- сказал я. И сам с собой согласился: а ведь правда, так будет лучше всего. -- Ну, и что у вас двоих будет дальше? Он опять покачал головой. -- Безнадега... Полная безнадега. Другого слова не подберу. С какой стороны ни смотри -- просто нет будущего. Так, как сейчас, -- вроде все отлично. Украдкой встречаемся, едем в какой-нибудь мотель, где даже на лица никто никогда не смотрит... Мы так здорово успокаиваемся, когда вместе. И в постели она -- просто чудо, я тебе, кажется, уже говорил. Ничего объяснять не приходится, чувствуем друг друга без слов. Настоящее понимание. Гораздо глубже, чем когда женаты были. Ну, то есть -- я люблю ее, если уж говорить прямо. Но до бесконечности все это, конечно, продолжаться не может. Тайные свидания в мотелях изматывают. Репортеры, того и гляди, разнюхают -- не сегодня, так завтра. Камерой щелк -- и готово: скандал на весь свет. Случись такое -- нам все кости перемоют. А может, и костей не оставят. Мы с ней на очень шаткий мостик ступили -- вот в чем вся ерунда. Идти по нему тяжело, устаешь страшно. Чем так мучиться, вылезли бы из подполья на свет -- да и жили бы вдвоем, как нормальные люди. Просто мечта! Еду готовить вместе, гулять где-нибудь каждый вечер. Даже ребенка родить... Только с ней это даже обсуждать бесполезно. Мне с ее семейством не помириться никогда. Слишком они мне в жизни нагадили, и слишком прямо я высказал им все, что о них думаю. Обратно дороги нет. Если б я мог решать это с ней один на один, отдельно от семейства -- как бы все было просто! Но как раз на это она не способна. Эта чертова шайка использует ее холодно и расчетливо, как инструмент. Она и сама это понимает. А порвать с ними -- не в состоянии. Они с предками -- все равно что сиамские близнецы. Слишком сильная зависимость. Не разойтись никак. И выхода нет. Готанда поболтал стаканом, перекатывая льдинки на донышке. -- Чертовщина какая-то, а? -- усмехнулся он. -- Могу позволить себе, в принципе, что угодно. Только не то, чего на самом деле хочу! -- Похоже на то, -- согласился я. -- Даже не знаю, что посоветовать. В моей жизни было слишком мало того, что я мог бы себе позволить. -- Да брось ты, ей-богу! -- не согласился он. -- Хочешь сказать, что тебе не очень-то и хотелось? Ну, вот, "мазерати" или апартаменты на Адзабу -- неужели не хочешь? -- Не настолько сильно, -- поправил я. -- Сейчас у меня в этом нет никакой потребности. Сегодня подержанная "субару" и эта каморка удовлетворяют меня на все сто. Ну, может, "удовлетворяют" -- слишком сильное слово... Но у меня с ними душевная совместимость. Я в них расслабляюсь. Никакого напряжения. Хотя, конечно, если со временем другое потребуется -- может, чего-нибудь и захочу. -- Да нет же! "Потребность" -- это не то. Наши потребности не рождаются сами по себе. Их нам изготавливают и подносят на блюдечке. Вот, например, мне всегда было до лампочки, где и в какой квартире жить. Небоскребы на Итабаси, спальные районы в Камэдо или элитные кварталы в Тюо-ку -- все равно. Крыша над головой да покой в доме -- больше ничего не нужно. Вот только моя контора так не считает. Говорят, если ты звезда -- изволь жить в Минато-ку. И, даже не спрашивая, подбирают мне жилье на Адзабу. Кретины. Ну, что там есть, на этом Адзабу? Дорогие паршивые рестораны, которыми заправляют салоны мод, уродина-телебашня, да толпы всяких дур шарахаются с визгом по улицам до утра. И все!.. И с "мазерати" -- та же история. Я бы сам на "субару" ездил. Отличная машина, как раз по мне. И бегает здорово. И вообще, скажи ты мне -- что делать такому гробу, как "мазерати", на улицах Токио? Это же дерьмо в чистом виде!.. Но контора и тут за меня решила. Не пристало, мол, звезде разъезжать на "субару", "блюберде", или "короне". И вот -- пожалуйста, "мазерати". Хоть и не новая, денег стоила будь здоров. До меня на ней разъезжала крутая певица энка... Он плеснул виски в стакан с растаявшим льдом, сделал глоток. И просидел с минуту, нахмурившись. -- Вот в каком мире жить приходится. Обеспечил себе жилье в центре, западную иномарку да "ролекс" -- и ты уже "высший класс". Дерьмо. Никакого же смысла! Вот я о чем говорю. Наши "потребности" -- это то, что нам подсовывают, а вовсе не то, чего мы сами хотим. Подсовывают на блюдечке, понимаешь? То, чего люди в жизни никогда не хотели, им впаривают как иллюзию жизненной необходимости. Делать это -- проще простого. Зомбируй их своей "массовой информацией", и все дела. Если жилье -- то в центре, если машина -- то "БМВ", если часы -- то "ролекс", и так далее. Повторяй почаще -- одно и то же, разными способами, по триста раз на дню. Очень скоро они и сами в это поверят -- и зачастят за тобой, как мантру: жилье -- в центре, тачка -- "БМВ", часы -- "ролекс"... И каждый будет стремится все это приобрести -- только чтобы почувствовать свою исключительность. Чтобы наконец стать не таким, как все. И не сможет понять одного: само стремление как раз и делает его таким, как все! Но на подобные премудрости у него уже воображения не хватает. Для него эта мантра -- всего лишь информация. Милая сердцу иллюзия. Для всеобщего пользования -- и, конечно же, для всеобщего блага. Как мне все это осточертело! Веришь, нет? Осточертела собственная жизнь. Хотелось бы жить по-другому -- лучше, честнее. Но не получается. Слишком крепко контора за горло взяла. И рядит меня, точно куклу, в те наряды, какие ей хочется. Я задолжал им столько, что и пикнуть не смею. Попробуй заговорить с ними о том, чего сам хочу, -- и слушать никто не станет! Только скажут -- очнись, парень. Живешь в шикарной квартире, ездишь на "мазерати", носишь часы "патек-филипп", спишь с самыми дорогими шлюхами города. Да куча народу обзавидовалась бы такой жизни, чего тебе еще надо?.. Но, понимаешь, ведь это -- совсем не то, чего я в жизни хочу! А то, чего я действительно хочу, мне недоступно, пока я живу такой жизнью... -- Что, например? Любовь? -- спросил я. -- Да -- например, любовь. Душевный покой. Крепкая семья. Жизнь простая и искренняя... -- тихо сказал Готанда. И показал мне ладони. -- Вот, смотри. В эти руки, если захочу, я теперь могу получить сколько угодно чужого дерьма. Вот чего я добился. И кичиться мне этим, поверь, совсем неохота. -- Я знаю. Ты и не выглядишь кичливым, не бойся. Ты абсолютно прав. -- То есть, я могу позволить себе все, что в голову взбредет. Бездна возможностей. У меня был свой шанс, и способности были. А кем я в итоге стал? Куклой! Захочу -- почти любая из этих девчонок на улице будет в моей постели. Я не преувеличиваю, это действительно так. Но с тем, кого на самом деле хочу, вместе быть не могу... Готанда, похоже, крепко набрался. Выражение лица совершенно не изменилось, но болтал он явно больше обычного. Впрочем, не скажу, что я не понимал его желания набраться. Перевалило за полночь, и я спросил, готов ли он сидеть дальше. -- Давай! Завтра мне до обеда на работу не надо. Или, может, тебе вставать рано? -- За меня не волнуйся. Я по-прежнему не знаю, чем бы заняться, -- сказал я. -- Уж прости, что навязался на твою голову... Но, кроме тебя, мне совершенно не с кем поговорить. Это правда. Ни с кем не могу об этом. Скажи я кому-нибудь -- мол, на "субару" мне в сто раз лучше, чем на "мазерати", так меня просто за сумасшедшего примут! И заведут мне психоаналитика. Сейчас это модно. Дерьмо высшей пробы. Личный психиатр кинозвезды. Все равно что профессиональный ассенизатор... -- Он прикрыл глаза. -- Что-то опять я сегодня... все жалуюсь да чушь болтаю, да? -- Ну, слово "дерьмо" ты уже произнес раз двадцать. -- Серьезно? -- Но если хочешь еще -- валяй, выговаривайся. -- Да нет... хватит, пожалуй. Спасибо тебе. Извини -- плачусь тебе в жилетку все время. Но все, все, все, кто меня окружает -- не люди, а какое-то засохшее дерьмо. Меня от них физически тошнит. Просто блевота к горлу подкатывает, я не шучу... -- Ну, и блевал бы. -- Настоящее дерьмо, так и кишит вокруг! -- добавил он, и правда борясь с позывом. -- Сборище вампиров -- отсасывают страстишки большого города и тем живут. Не все, конечно. Порядочные люди редко, но встречаются. Только дерьма все равно в тысячу раз больше. Вурдалаки, у которых все по-человечески только на словах. Упыри, которые пользуются властью, чтобы загрести побольше денег и баб. Высасывают человеческие иллюзии и жиреют, раздуваясь от гордости. И во всем этом я живу каждый день. Ты просто не представляешь, сколько таких ублюдков вокруг! А мне с ними то и дело, хочешь не хочешь, выпивать приходится. И каждую минуту повторять себе: "Только не придуши никого! Не трать энергию на эту дрянь!.." -- А может, лучше сразу бейсбольной битой по черепу? Душить -- это долго. -- Верно, -- кивнул он. -- Но, по-возможности, я бы все-таки душил. Мгновенная смерть для них -- слишком большая роскошь. -- Согласен, -- кивнул я. -- Наши мнения полностью совпадают. -- На самом деле... -- начал было Готанда, но умолк. Затем глубоко вздохнул и снова поднес ладони к лицу. -- Ну, все. Вроде легче стало... -- Вот и хорошо, -- сказал я. -- Прямо как в сказке про царя и ослиные уши. Вырыл ямку, покричал в нее -- и сразу полегчало. -- И не говори, -- согласился он. -- Как насчет отядзукэ? -- предложил я. -- С удовольствием. Я вскипятил воды и заварил простенькое отядзукэ с морской капустой, солеными сливами и хреном васаби. Каждый съел свою порцию, не говоря ни слова. -- На мой взгляд, ты похож на человека, который радуется жизни, -- сказал наконец Готанда. -- Это так? Я оперся о стену и какое-то время молчал, слушая шум дождя. -- Чему-то в своей жизни -- наверное, радуюсь. Просто радуюсь, не рассуждая. Хотя это вовсе не значит, что я счастлив. Для этого во мне тоже кое-чего не хватает -- как и в тебе. Оттого нормальной жизнью и не живу. Просто передвигаю ноги шаг за шагом, как в танце, и все. Тело помнит, как ноги ставить, поэтому вперед еще двигаюсь. Даже зрители есть, которым интересно, что получается. Но с житейской точки зрения я -- полный ноль. В тридцать четыре года -- ни семьи, ни работы достойной. Так и живу день за днем. В жилищный кооператив не вступил, долгосрочных займов банкам не выплачиваю. В последнее время даже не сплю ни с кем... Как ты думаешь, что со мной будет еще через тридцать лет? -- Ну, что-нибудь обязательно будет... -- Точнее сказать, "или -- или", -- поправил я. -- Или что-то будет -- или не будет ничего. Никто не знает. В этом мы все едины. -- А вот в моей жизни нет ничего, что бы меня радовало. -- Может, и так. Но у тебя все равно хорошо получается. Готанда покачал головой. -- Разве те, у кого хорошо получается, плачутся в жилетку при каждой встрече? Разве они вываливают на тебя свои проблемы? -- Всякое бывает, -- пожал я плечами. -- Все-таки мы про людей говорим. А не про общие знаменатели. В половине второго Готанда засобирался домой. -- Чего ты? Оставался бы уже, -- сказал я. -- Запасной футон найдется, а утром я тебе еще и завтрак гарантирую. -- Да нет. -- Он покачал головой. -- Спасибо, конечно, за приглашение. Да у меня уж и хмель прошел... Пойду домой. Он и правда больше не выглядел пьяным. -- Кстати, хотел тебя попросить. Немного странная просьба, конечно... -- Давай, какие проблемы? -- Извини за наглость, но... Ты не одолжишь мне "субару" на несколько дней? А я тебе "мазерати" взамен оставлю. Просто, понимаешь, слишком уж "мазерати" приметный, чтобы с женой втихомолку встречаться. Куда ни приедешь -- всем сразу понятно, что это я... -- Забирай и катайся сколько влезет, -- сказал я. -- Считай, "субару" в твоем распоряжении. Я ведь сейчас не работаю, машина так сильно не нужна. Бери, конечно, мне все равно. Хотя, если честно, получать взамен такой шикарный автомобиль не хотелось бы. Сам подумай -- стоянка у меня общая, без охраны, ночью шпана что угодно вытворить может. Да и за рулем всякое случается. Помну, поцарапаю такую красоту -- век с тобой не расплачусь... Слишком большая ответственность. -- Да мне-то что? Все эти расходы -- дело моей конторы. Страхование на что, по-твоему? Против любой царапины сразу страховка сработает. Не бери в голову. Захочется -- можешь на ней хоть с пирса в море сигать. Серьезно! А я тогда взамен другую куплю. Как раз недавно один знакомый писатель-порнушник свой "феррари" предлагал... -- "Феррари"? -- тупо повторил я. -- Я понимаю, -- рассмеялся он. -- Но лучше смирись. Тебе, конечно, трудно такое представить -- но в том мире, где вращаюсь я, с хорошим вкусом не выживают. "Человек с хорошим вкусом" -- все равно что "извращенец с дырой в кармане". Возможно, его будут жалеть. Но уважать -- никогда. В конце концов, он сел-таки в мою "субару" и уехал. Я переставил его "мазерати" к себе на стоянку. Очень чуткий и до ужаса агрессивный автомобиль. Мгновенная реакция, сверхмощный двигатель. Нажал на газ -- и словно улетел на Луну. -- Ну, милый. Не стоит так напрягаться, -- ласково приговаривал я, похлопывая по приборной доске. -- Полегче, не торопись... Но он будто не слышал. Как ни крути -- автомобиль тоже видит, кто им управляет. Ну и подарочек, подумал я. "Мазерати"... 33 Утром я сходил на стоянку -- проверить, как поживает "мазерати". С вечера в голове так и вертелось: не угнали бы среди ночи, не изувечили бы какие-нибудь вандалы. Но машина была в порядке. Странное чувство -- видеть "мазерати" там, где всегда парковалась "субару". Я сел за руль и попробовал успокоиться -- не получалось. Все равно что, открыв глаза поутру, рядом в постели обнаруживаешь абсолютно незнакомую женщину. Очень красивую. Только это не успокаивает. Это напрягает. Кому как -- но мне нужно время, чтобы к чему-то привыкнуть. Характер такой. В итоге за весь день я так никуда и не съездил. В обед прогулялся пешком по городу, посмотрел кино, купил несколько книг. Вечером позвонил Готанда. Спасибо за вчера, сказал он. Было бы за что, ответил я. -- Слушай, насчет Гонолулу, -- продолжал он. -- Позвонил я в Организацию. Действительно, прямо отсюда можно заказать женщину на Гавайях. Ну просто весь мир для клиента! Точно билет в купе-люкс заказываешь: "вам курящую или некурящую?"... -- И не говори... -- Ну так вот. Спросил я про твою Джун. Дескать, один мой знакомый через вас заказывал, остался доволен и советует мне тоже попробовать. Южно-азиатская девочка, зовут Джун. Они попросили подождать -- дескать, проверят. Сказали, что вообще-то этого не практикуют, но для меня постараются... Только не подумай, что я хвастаюсь, но обычно об этом даже спрашивать бесполезно. А для меня -- проверили. Точно, была такая. Филиппинка. Но уже три месяца как нет. Больше у них не работает. -- То есть, как -- "не работает"? -- не понял я. -- Уволилась? Или что-то еще? -- Эй, перестань. Станут они тебе до таких мелочей проверять! Это же шлюха: сегодня работает, завтра -- поминай как звали. Что им, с собаками искать ее прикажешь? "Не работает" -- и весь разговор. К сожалению. -- Три месяца? -- Именно так. Как я ни пытался осмыслить, что все это значит, -- разумного объяснения в голову не приходило. Сказав спасибо, я повесил трубку. И пошел гулять по городу. Стало быть, три месяца назад Джун пропала. А две недели назад совершенно реально спала со мной. И даже оставила номер телефона. По которому никто не отзывается. Чудеса, да и только... Итак, шлюх теперь три. Кики, Мэй и Джун. Все трое исчезли. Одна убита, две -- неизвестно где. Словно их в стену замуровали. Исчезновение каждой замыкается на меня. Между ними и мной -- Хираку Макимура с Готандой... Я зашел в кафе, сел за столик, достал ручку с блокнотом -- и попытался вывести схему взаимосвязей между всеми, кто меня окружает. Схема вышла ужасно запутанной. Прямо как диспозиция боевых сил Европы накануне Первой мировой войны. Наполовину с интересом, наполовину с усталостью я долго разглядывал эту схему -- но ни одной мысли в голову, хоть убей, не пришло. Три сгинувших шлюхи, актер, служители разных муз, красотка-подросток и гостиничная служащая с душой не на месте... Как ни смотри -- нормальной дружбы в такой компании ожидать трудновато. Точно в детективе Агаты Кристи. "Я понял. Убийца -- сам инспектор", -- произносишь вслух, но никто не смеется. Слишком плоская шутка. В итоге пришлось признать: больше никаких связей я проследить не могу. Сколько за ниточки ни тяни -- все лишь запутывается еще безнадежнее. Цельной картины не выстраивается, хоть убей. Сперва была только цепочка Кики -- Мэй -- Готанда. Потом добавилась линия Хираку Макимура -- Джун. А теперь, выходит, еще и Кики с Джун как-то связаны. Обе оставили мне один и тот же номер телефона. И все опять перевернулось с ног на голову. -- Да, дорогой Ватсон! Задачка не из легких, -- сказал я пепельнице на столике. И, понятное дело, в ответ ничего не услышал. Умная пепельница предпочитала не влезать во всю эту кашу. Пепельница, кофейная чашка, сахарница, чек -- все слишком умны и делают вид, что не слышат. Дурак здесь один только я. Вечно вляпаюсь в какую-нибудь передрягу. Вечно побитый жизнью и усталый. В чудный весенний вечер даже на свидание некого пригласить... Я вернулся домой и попробовал дозвониться до Юмиеси-сан -- но ее уже не было на работе. Сегодня решила уйти пораньше, сказали мне. Пошла, небось, в свой бассейн учиться плаванию. Как всегда, я тут же приревновал ее к бассейну. К обаятельному (точь-в-точь Готанда) инструктору, который берет ее за руку и нежным голосом объясняет, как грести в кроле. И я проклял все бассейны на свете, от Саппоро до Каира, -- из-за нее одной... Боже, как все дерьмово-то, подумал я. -- Все -- дерьмо. Дерьмо высшей пробы. Засохшее дерьмо. Просто блевать тянет... -- произнес я, подражая Готанде. Как ни удивительно, и правда полегчало, -- хоть я на это и не надеялся. Пожалуй, Готанде стоило бы стать проповедником. Так и начинать свои проповеди по утрам и вечерам: "Весь мир -- дерьмо. Засохшее дерьмо высшей пробы. Взблюем же, дети мои!.." Наверняка собрал бы немалую паству. И все-таки, несмотря ни на что -- я безумно скучал по Юмиеси-сан. По ее чуть сбивчивой речи, беспокойным движениям. Мне нравилось вспоминать, как деловито она поправляла пальчиком очки на носу, с каким серьезным видом проскальзывала ко мне в номер, снимала жакетик и садилась рядом. От одних воспоминаний об этом на душе теплело. Я чувствовал в ней какую-то внутреннюю прямоту, и это очень притягивало меня. Интересно, могло бы у нас с нею, в принципе, что-нибудь получиться? Она: работает за любимой конторкой в отеле, два-три раза в неделю ходит в бассейн -- и, похоже, жизнью вполне довольна. Он: разгребает текстовые сугробы, любит "субару" и старые пластинки, хорошо готовит -- и, похоже, крайне мало чему в жизни действительно рад. Такая вот парочка. Может, и получилось бы, а может, и нет. Данных недостаточно. Ответ невозможен. А если мы будем вместе -- неужели я действительно когда-нибудь сделаю ей больно? Как пророчила при разводе жена -- я обязательно сделаю больно любой женщине, которая со мной свяжется. Потому что у меня такой характер. Потому что я всегда думаю только о себе, а других любить не способен. Неужели она права? И все-таки -- при мысли о Юмиеси-сан мне захотелось немедленно сесть в самолет и улететь к ней в Саппоро. Обнять ее покрепче и признаться: черт с ней, с нехваткой данных, я все равно тебя люблю. Но как раз этого делать нельзя. Сначала я должен распутать все, что уже перепутано. Невозможно начать новое, разобравшись со старым лишь наполовину. Иначе старая недоделанность перекинется и на новое. И куда б я потом ни двигался, сколько бы ни старался -- все, что я буду делать дальше, затопят сумерки незавершенности. А это совсем не та жизнь, которой мне в итоге хотелось бы жить. Проблема -- в Кики. Да, все замыкается на ней. Самыми разными способами она пытается выйти со мной на связь. Где бы я ни был -- от кинотеатров Саппоро до пригородов Гонолулу -- она, словно тень, все время мелькает у меня на пути. И пытается передать мне какое-то послание. Это ясно как день. Вот только послание слишком сложное, и я не могу его разобрать. Кики! О чем ты просишь меня? Что я должен делать?.. Впрочем, как раз это я понимал. В любом случае я должен ждать. Так было всегда. Когда запутаешься, как рыба в сетях, главное -- не делать резких движений. Замри на какое-то время -- и что-нибудь произойдет. Обязательно начнет происходить. Вглядись в мутный полумрак пристальней -- и жди, пока там что-нибудь не зашевелится. Знаю по собственному опыту. Что-нибудь обязательно начнет шевелиться. Если тебе это нужно -- оно обязательно зашевелится. Ладно, сказал я себе. Подождем. * Несколько дней подряд мы с Готандой встречались -- то выпивали дома, то где-нибудь ужинали. Постепенно эти встречи вошли у меня в привычку. И всякий раз он извинялся, что никак не вернет мою "субару". Не волнуйся, какие проблемы, отмахивался я. -- Как тебе "мазерати"? Еще не сплавил в море? -- спросил он однажды. -- Да все до моря никак не доеду, -- ответил я. Мы сидели за стойкой бара и пили джин-тоник. Причем он набирался немного быстрее меня. -- На самом деле, было бы здорово его в море выкинуть! -- сказал он, не отнимая стакана от губ. -- На душе, конечно, полегчало бы, -- согласился я. -- Только все равно после "мазерати" будет "феррари". -- А мы бы и "феррари" туда отправили. -- А после "феррари" что? -- Хороший вопрос... Но если каждую в море сбрасывать, страховая компания когда-нибудь тревогу забьет. Это уж обязательно. -- Да черт с ней, со страховой компанией! Давай мыслить масштабнее. Все-таки это наша с тобой пьяная фантазия, а не какое-нибудь малобюджетное кино, в котором ты снимаешься. У фантазий бюджета не бывает. Забудь свои комплексы среднего класса. Чего на мелочь размениваться? Шиковать -- так на всю катушку. "Ламборгини", "порш", "ягуар" -- да все что угодно! Появилась -- выкинул в море, и так без конца. Стесняться нечего. Море большое. Выкидывай в него машины хоть тысячами -- все проглотит и через край не перельется. Включи воображение, мужик! Он рассмеялся: -- Поговоришь с тобой -- просто гора с плеч... -- Так и у меня тоже. Машина-то не моя, да и фантазия чужая, -- пожал я плечами. -- Как у вас, кстати, с женой -- все хорошо? Он отпил джина с тоником и кивнул. За окном шелестел дождь, в баре было пустынно. Кроме нас двоих -- никого. Бармен от нечего делать протирал бутылки с сакэ. -- У нас все отлично, -- тихо сказал Готанда. И скривил губы в улыбке. -- У нас любовь. Любовь, испытанная разводом, и ставшая от этого только сильнее. Романтично, а? -- До ужаса романтично. Сейчас в обморок упаду. Он легонько хихикнул. -- И тем не менее, это правда, -- очень искренне сказал он. -- Не сомневаюсь, -- ответил я. * Примерно так мы и разговаривали при каждой встрече. С шутками-прибаутками -- об очень серьезных вещах. Настолько серьезных, что не шутить то и дело было бы невыносимо. Пускай большинство этих шуток особым юмором не блистало -- нам было все равно. Были бы шутки, а какие -- неважно. Шутки ради шуток. Словно мы заранее договорились нести околесицу. Зная, насколько все на самом деле серьезно. Нам обоим по тридцать четыре -- очень тяжелый возраст, в каком-то смысле еще тяжелее, чем тридцать три. Когда начинаешь на собственной шкуре испытывать, что значит "годы возьмут свое". Когда в твоей жизни начинается осень, за которую так важно подготовиться к зиме. И прежде всего -- понять, что для этого нужно. Формулировка Готанды была предельно проста: -- Любовь, -- сказал он. -- Все, что мне нужно -- это любовь. -- Очень трогательно! -- ответил я. Хотя, что говорить, сам нуждался в этом не меньше. Готанда ненадолго умолк. Он сидел и молча размышлял о любви. Я задумался о том же. Вспомнил Юмиеси-сан. Столик в баре, за которым она выпила то ли пять, то ли шесть "Блади Мэри". Вот как. Стало быть, она любит "Блади Мэри"... -- Я в жизни столько баб перетрахал -- видеть их уже не могу, -- продолжал Готанда чуть погодя. -- И постельными радостями сыт по горло. Трахни хоть десять баб, хоть пятьдесят -- разницы-то никакой! Те же действия, те же реакции... А мне нужна любовь. Вот -- хочешь, открою страшную тайну? Я не хочу трахаться ни с кем, кроме своей жены! Я щелкнул пальцами от восторга. -- Высший класс! Святые слова. Гром среди ясного неба. Срочно созывай пресс-конференцию. И официально заявляй на весь белый свет: "Не желаю трахаться ни с кем, кроме жены!" Всех до слез прошибет, могу спорить. А премьер-министр, наверное, даст тебе медаль. -- Бери круче. Тут уже Нобелевской премией мира попахивает. Сам подумай -- перед лицом всего человечества заявить: "Хочу трахать только свою жену!" Разве обычным людям такое под силу? -- Вот только "нобелевку" во фраке получают... У тебя есть фрак? -- Куплю, какие проблемы! Все равно на расходы спишется. -- Колоссально. Как Божье Откровение, честное слово... -- На церемонии вручения так и начну свою речь перед шведским королем, -- продолжал Готанда. -- "Уважаемые господа! Отныне я не желаю трахать никого, кроме своей жены!" Буря оваций. Тучи в небе расходятся. Солнце заливает лучами Швецию. -- Льдины во фьордах тают. Викинги падают ниц. Слышится пение русалок, -- закончил я. -- Катарсис... Мы опять помолчали, задумавшись каждый о своей любви. Обоим явно было о чем подумать. Я думал о том, что прежде чем звать Юмиеси-сан в гости, нужно обязательно закупить водки, томатного сока, лимонов и соуса "Ли-энд-Перринз"... -- Хотя не исключаю, что никакой премии ты не получишь, -- добавил я. -- Возможно, все просто примут тебя за извращенца. Он задумался над моими словами секунд на десять. И несколько раз кивнул. -- А что -- очень может быть! Ведь мое заявление -- булыжник в огород сексуальной революции. Меня растерзает толпа возбужденных маньяков. И я стану мучеником за веру в моногамию. -- Ты будешь первой телезвездой, погибшей за веру! -- С другой стороны, если я погибну -- то уже никогда не трахну свою жену... -- Логично, -- согласился я. И мы снова замолчали над своими стаканами. Так мы вели наши серьезные разговоры. Хотя окажись рядом другие посетители -- наверняка решили бы, что мы валяем дурака. Нам же, напротив, было не до шуток. В свободное от съемок время он звонил мне домой. Мы договаривались, в каком ресторане ужинаем, или сразу ехали к нему. И так день за днем. Я решительно поставил крест на работе. Просто стало до лампочки. Мир продолжал спокойно вертеться и без меня. А я замер -- и ждал, пока что-нибудь произойдет. Я отослал Хираку Макимуре деньги, оставшиеся от поездки, и чеки за все, что потратил. Помощник-Пятница тут же перезвонил и предложил мне оставить побольше. -- Макимура-сэнсэй просил передать, что иначе ему будет неловко, -- сказал он. -- Да и у меня, если честно, только хлопот прибавится. Доверьтесь мне, я все оформлю как нужно. Вас это никак не обременит. Препираться с ним было так неохота, что я просто ответил: "Ладно. Делайте как вам удобнее -- только, прошу вас, поскорее". На следующий же день мне прислали банковский чек на триста тысяч иен от Хираку Макимуры. В конверте я нашел расписку о получении денег "в качестве оплаты за сбор и обработку информации". Я расписался, поставил печать и отослал бумагу обратно. Ладно. Все равно ведь спишут на представительские расходы. Как трогательно, черт бы их всех побрал... Чек на триста тысяч иен я поместил в рамку и поставил на рабочем столе. * Началась и вскоре закончилась "золотая неделя". Несколько раз я поговорил с Юмиеси-сан по телефону. Сколько нам разговаривать -- всегда решала она. Иногда мы беседовали долго, а иногда она обрывала диалог, ссылаясь на занятость. Бывало и так, что она вообще ничего не отвечала -- и через полминуты просто бросала трубку. Но худо ли бедно, какое-то общение получалось. Обмен недостающими данными происходил. И однажды она сообщила мне номер своего домашнего телефона. Прогресс просто налицо. По-прежнему дважды в неделю она ходила в бассейн. Каждый раз, когда она заводила разговор о бассейне, мое сердце вздрагивало и трепетало, как у невинного старшеклассника. Меня так и подмывало спросить про ее инструктора по плаванию. Что за тип, сколько лет, симпатичный ли, не слишком ли с нею ласков и так далее. Но спросить как следует не получалось. Я слишком боялся показать ей, что ревную. Слишком боялся услышать в ответ: "Эй! Ты что, ревнуешь меня к бассейну? Терпеть не могу таких типов! Тот, кто способен ревновать меня к таким глупостям -- не мужчина, а тряпка. Ты все понял? Тряпка! Больше видеть тебя не желаю!" Поэтому я держал рот на замке и о бассейне не спрашивал. И чем дольше не спрашивал, тем громадней и безобразнее становилась Химера Бассейна в моей душе. Вот заканчиваются занятия, инструктор по плаванию отпускает всех, кроме Юмиеси-сан, и проводит с ней индивидуальные занятия. Инструктор, разумеется, вылитый Готанда. Поддерживает ее ладонями за живот и за грудь и объясняет, как правильно загребать в кроле. Его пальцы уже поглаживают ее соски, проскальзывают к ней в пах. "Не обращайте внимания..." -- шепчет он ей. -- Не обращайте внимания, -- повторяет он. -- Все равно я не хочу спать ни с кем, кроме своей жены. Он ласкает ее ладонью свой твердеющий член, и тот разбухает под ее пальцами прямо в воде. Юмиеси-сан в трансе закрывает глаза. -- Все в порядке, -- говорит ей Готанда. -- Все хорошо. Я не хочу трахать никого, кроме жены... Химера Бассейна. Казалось бы, чистый бред. Но химера не уходила, хоть тресни, и с каждым звонком Юмиеси-сан все больнее вгрызалась мне в душу. Становясь все сложней, пополняясь новыми деталями и персонажами. Вот уже рядом с ними плавают Мэй и Юки... Пальцы Готанды ползут по спине Юмиеси-сан -- и она превращается в Кики. -- Знаешь... А я ведь очень скучная и обыкновенная, -- сказала мне однажды Юмиеси-сан. В тот день ее голос в трубке звучал особенно у