дения за выездами Раснпутина с кем-либо из приезжавших за ним на извозчике завел особый быстроходный выезд с филером-кучером. Затем, все лица, приближавшиеся к Распутину или близнкие к нему, были, по моему поручению, выясняемы, и на каждого из них составлялась справка". У того же: "Был выработан план охраны, сводивншийся к командированию развитых и конспиративных филеров, коим было поручено, кроме охраны Распутинна, тщательно наблюдать за его жизнью и вести подробнный филерский дневник, который к моменту оставленния мною должности представлял собой в сделанной сводке с выяснением лиц, входивших в соприкосновенние с Распутиным, весьма интересный материал к обнрисовке его, немного односторонне, не личности, а жизни. Затем в село Покровское был командирован филер на постоянное жительство, но не для охраны, так как таковая, из постоянных при Распутине филенров, в несколько уменьшенном только составе, его сонпровождала и не оставляла его и при поездках, а для "освещения", ибо на месте, как выяснилось, агентуры завести нельзя было". Обращу внимание на несколько фраз из записок Белецкого. Во-первых, о том, что обрисовка отца таким обранзом велась односторонне: "не личности, а жизни". Это очень примечательно. Возьмите на себя труд прочитать все имеющиеся сейчас воспоминания об отце. Вы не увидите там личности. Судя по ним, не было такого ченловека -- Григория Ефимовича Распутина. Был какой-то почти чиновник, делец, предприниматель. Уверена, что не случайно никто из записчиков не обращается к "Житию опытного странника" и "Размышлениям". Косннись они их, сразу вышло бы наружу, что их толкованние жизни отца не совпадает с живой его личностью. Во-вторых, о том, что "на месте, как выяснилось, агентуры завести было нельзя". "На месте" отца знали слишком хорошо и не считали возможным и нужным шпионить за ним -- отец в их глазах всегда был открыт и ничего не делал предосудительного. Сети Так для чего же все-таки вокруг отца сосредоточиванлись такие силы в то время, когда интересы трона тренбовали другого их направления? Ответ можно найти у Жевахова: "Он был типичным олицетворением русского мужика и, несмотря на свой несомненный ум, чрезвычайно легко попадал в расставнленные сети. Хитрость, простодушие, подозрительность и детская доверчивость, суровые подвиги аскетизма и бесшабашный разгул, и над всем этим фанатическая преданность царю и презрение к своему собрату мужинку -- все это уживалось в его натуре, и, право, нужен или умысел, или недомыслие, чтобы приписывать Раснпутину преступления там, где сказывалось лишь проявнление его мужицкой натуры". Следя за отцом, говоря словами Александры Федонровны, "бриджисты" искали случая завлечь его в искуснно расставленные сети. (Потом я еще расскажу об этом и о том, как они преуспели в этом, вернее, думали, что преуспели.) Таким образом они надеялись скомпрометировать не только отца, но и царскую семью. Продолжанлась игра, начатая Марией Федоровной. Вчитайтесь в слова Жевахова. В них, явно помимо воли автора, есть нечто, заставляющее посмотреть на происнходившее другим, непредвзятым взглядом. Жевахов пишет: "Несмотря на несомненный ум, он легко попадал в расставленные сети". Попадал или сам шел в них? Уверена -- шел сам, все прекрасно понимая. Он оставался опытным странником, хотел понять, "где край". При этом прекрасно знал, что "упадет". Вспомнинте: "Я маленький Христос". Обратите внимание на приговор Жевахова: "Фанантичная преданность царю и презрение к своему собрату -- мужику". Первое -- бесспорно, второе -- невозможно. Отец любил Николая именно, как и может только люнбить царя мужик, осознающий и чувствующий себя мунжиком везде -- и в избе, и во дворце. Добровольно идя в сети, расставляемые врагами трона, отец хотел поканзать царю, кто находится рядом, кто лицемерно уверяет Николая Второго и Александру Федоровну в преданнонсти и готовности умереть за них. И чем дальше заходило дело, тем озлобленнее становились враги царя и отца. И кроме того, презирая свое сословие, разве проявнлял бы отец так явно свою к нему принадлежность -- и в одежде, и в манерах. И разве стал бы он оказывать такое преимущество своим собратьям, когда те прихондили к нему как просители? Императрица очень опасалась, зная нравы своих приндворных, за жизнь отца. Она приставила к отцу свою охрану -- у дома дежурили полицейские в мундирах. Анна Александровна передавала мне слова Алексанндры Федоровны: "Я не могу позволить, чтобы с Григонрием Ефимовичем что-нибудь случилось. Он -- спаситель Алексея, а, значит, и наш спасинтель. Григорий Ефимович пришел к нам вместе с Госнподом, когда уже никто не мог помочь. Он сделал ненвозможное. Пока Григорий Ефимович с нами -- я спонкойна за всех нас". Дамский кружок Итак, при добром Аннушкином участии мы устроинлись в новом доме, оказавшемся для отца последним земным пристанищем. Ничего другого, кроме того, что составляло жизнь отца в доме у Сазоновых, на Гороховой не происходило. Только теперь отец мог себе позволить принимать больншее число посетителей и во всякое время дня. Но пранвилом был прием между 10 часами утра и 1 часом дня. За это время иногда проходило по 200 человек. Вот свидетельство Руднева' "Вообще Распутин по природе был человек широкого размаха; двери его дома были всегда открыты; там всегда толпилась самая разннообразная публика, кормясь на его счет". И это в общем верно -- самая разнообразная. Руднев-то намекает на неразборчивость отца, якобы приблинжавшего к себе фигур далеко не первой руки, но это не так. Принимал он всех, кто в нем нуждался, а приблинжал -- избранных. Кроме привычных уже просителей всякого рода у нас собирался довольно тесный круг по-настоящему пренданных отцу людей -- по преимуществу женщин разных возрастов. Первой среди них была, разумеется, Анна Александровна. Вот как пишет Руднев: "Она стала самой чистой и самой искренней поклонницей Распутина, который до последних дней своей жизни рисовался ей в виде святонго человека, бессребреника и чудотворца". Выше, чтобы обрисовать учительские настроения отца, я привела свидетельство проповеди, относящееся как раз к этому времени. Если кто-нибудь, оставаясь объективнным, сможет найти в ней хоть каплю предосудительнонго, пусть заявит об этом. Но смею утверждать, что до сих пор никто не вызвался свидетельствовать, что отец говонрил в кругу своих учениц что-либо недостойное. Из дальнейшего станет ясно, что ядро кружка преднставляли женщины, искавшие утешения, а не возбуждения чувств. Именно на такие уставшие души отец дейнствовал умиротворительно -- от царицы до кухарки. Разумеется, никакой организации не было. Был понрыв с одной стороны и искреннее желание помочь -- с другой. Даже вернее сказать -- осознание необходимоснти помочь изверившимся. Когда слухи об этих собраниях распространились, поползли сплетни о развратных бдениях, и даже оргинях, которыми руководил отец, хотя, повторю, ни тогнда, ни позже доказательств любого рода не нашлось. Кроме того, я могу выступить свидетелем (понимая, впрочем, что для многих и многих вес моих слов невенлик): я приходила и уходила в любое время дня, двери комнат в нашей квартире никогда не запирались -- ни днем, ни ночью, и если бы в доме творилось какое-то непотребство, я знала бы. Вот слова из дневника Джанумовой, тогда непременнной участницы кружка: "В столовой разместилось мнонгочисленное исключительно дамское общество. Казалось, были представлены все сословия. Собольи боа аристокнраток соседствовали со скромными суконными платьянми мещанок. Стол сервирован просто. Пили чай". После чаепития обыкновенно пели что-нибудь бонжественное. Посуду со стола прибирали по очереди. Кажндая -- в свой день. И мыли тоже -- по очереди. Я и сейнчас вижу холеные руки аристократок и сияние бриллинантов в грязной воде. (Как переменчива судьба! Тогда они мыли посуду, подлаживаясь под строй нашего дома, а всего через несколько лет многим из них пришлось стать настоящими судомойками в Париже или Констаннтинополе. А бриллиантов и след простыл.) Бедная Муня Среди посещавших эти собрания была Мария Евгенньевна Головина (ее все называли Муня), красивая, печальная молодая женщина. Она была обручена с князем Николаем Юсуповым, старшим братом Феликса. Но, к несчастью, Николая убили на дуэли. Сразу же стало известно, что он стренлялся, защищая честь женщины, с которой у него был роман, но женщина эта -- не Муня. Мария Евгеньевна была совершенно прибита -- понгиб любимый, накануне свадьбы; и погиб, защищая честь другой женщины, с которой состоял в связи, очевиднно, довольно давно. Обман, пропасть, катастрофа. Из полного благополучия Муня попала в ад. Мир перестал существовать для нее. Мария Евгеньневна пришла за утешением к отцу, и утешение такое она нашла в нашем доме. Муня говорила: "Слово Григонрия Ефимовича становится плотью". Старшие Юсуповы сохранили теплые чувства по отнношению к девушке, едва не ставшей им снохой. Муня часто бывала в их доме. Именно от нее Юсуповы узнали о моем отце. Анна Александровна рассказывала мне со слов Муки, что когда та говорила о "святом старце",- на лице Фенликса блуждала какая-то странная улыбка. Он как бы предвкушал неизведанную еще игру. Глава 17 ФЕЛИКС, КНЯЗЬ СОДОМА Несметные богатства -- Провидение -- -- Дурные наклонности -- Любовный урок -- -- Порочный маскарад -- Роковое знакомство -- -- Феликс наблюдает -- Напуганный собой Несметные богатства Теперь самое время показать подробно, кто такие Юсуповы вообще, и что такое Феликс Юсупов. Анна Александровна была знакома с Феликсом, как и вообще с семьей Юсуповых, с детства. Ее положение (напомню, что она происходила из семьи Танеевых, и ее отец -- Александр Сергеевич -- был начальником собственной канцелярии Николая Второго) позволяло ей часто бывать на приемах в доме князей и в других местах, где можно было встретить золотую молодежь, к которой Юсуповы-младшие, безусловно, принадлежанли. Так что многое я знаю о Юсуповых от Аннушки. Имея множество доказательств ее открытости и совершенной доброты даже к тем, кто к ней самой был зол и не скрывал этого, убеждена в достоверности всего слышаннного (даже в самой деликатной части рассказа). Состояние Юсуповых было поистине несметным. Оно образовалось в результате цепочки тщательно продуманных браков на протяжении двух поколений. Говорят, что дед Юсупова со стороны отца, командуюнщий войском донских казаков, был побочным сыном прусского короля Фридриха Вильгельма Шестого и гранфини Тизенгаузен, фрейлины императрицы Александнры, сестры короля. Во время визита царицы к брату, король влюбился в графиню и хотел на ней жениться. Мог ли состояться этот морганатический брак -- неизнвестно; считалось, что фрейлина отказалась от него, так как не пожелала покинуть царицу. Во всяком случае, в результате их связи родился сын -- Феликс Эльстон. Он женился на графине Елене Сергеевне Сумароковой, и так как она была последней в роду, а наследники мужнского пола отсутствовали, то царь дал ему право взять фамилию и титул жены. Его сын, граф Феликс Сумароков-Эльстон, женилнся на княгине Зинаиде Николаевне Юсуповой, и она тоже была последней в своем роду, и уже другой царь разрешил графу Сумарокову-Эльстон взять ее фамилию и титул. Таким образом, благодаря удачным бракам и велинкодушию двух царей, состояние незаконнорожденного сына прусского короля и его потомков сильно выросло. А собрание предметов искусства, фарфор, драгоценнонсти были просто легендарными. О них знала вся ариснтократическая Европа, и не раз даже августейшие осонбы бывали восхищены юсуповскими редкостями. Кроме дворца на набережной Мойки в Санкт-Пентербурге -- подарка Екатерины Великой прабабушке Феликса, княгине Татьяне, -- они владели обширным поместьем в Архангельском под Москвой, с великолепнными садами, мраморными фонтанами и экзотическинми птицами. Еще один их особняк находился на окраине Москвы. Он был построен в 1551 г. царем Иваном Грозным и подарен одному из князей Юсуповых царем Петром Вторым в 1729 г. Было и большое имение в селе Ракитном Курской губернии -- земельные угодья ("до горизонта и за горинзонтом"), лесопилки, прядильная фабрика. Усердные крестьяне выращивали скот, варили сахар. Особую горндость составлял конный завод. Все это приносило доход, точное исчисление котонрого не знал, наверное, никто. В Ракитном семейство подолгу не задерживалось -- заезжали поохотиться по пути в одно из своих крымских поместий. Обычно выбирали Кореиз. Кроме того, Юсунповы владели поместьем на Кавказе, большим домом в Балаклавской бухте, и еще... впрочем, всего все равно не перечесть! Куда бы они ни ехали, к поезду прицепляли их личнный вагон, площадку которого превращали в птичник. Гостиная в вагоне-салоне была отделана панелями краснного дерева, кресла обиты зеленой кожей, а окна зандернуты занавесками из желтого шелка. (На случай воянжа за пределы России имелся еще один, не менее роснкошный вагон, постоянно ждущий семейство на гранинце со стороны Германии: расстояние между колесами соответствовало тамошним стандартам.) Что же до земель неподалеку от Баку, простиравшихся почти на 125 верст вдоль берега Каспийского моря, то ездить туда резона не было -- все пропитала нефть. Совершив объезд части угодий, Юсуповы на зиму возвращались во дворец на Мойке. Провидение К моменту появления моего отца в столице Феликс Юсупов только что отметил свой восемнадцатый день рождения. Мать князя страстно желала рождения дочери. И дунмать не хотела о том, что может родиться мальчик. Она задолго еще до рождения ребенка приготовила детское приданое исключительно розового цвета. И даже после появления на свет сына не захотела ничего менять. Так само провидение определило характер болезненнно-извращенных фантазий Феликса, которые он с ненскрываемым удовольствием претворял. Интересно, что при крещении, когда священник по обряду трижды с головой погружал младенца в купель, мальчик захлебнулся, и его насилу вернули к жизни. (Надо заметить, что над родом Юсуповых тяготел рок -- сыновья не доживали до 26-летнего возраста.) Добнрейшая Анна Александровна, рассказывая мне об этом, крестилась: "Видно, Господь все-таки решил оставить его. Значит, в этом был промысел Божий". Я, разумеетнся, тут же спросила, в чем же промысел. Анна Алексанндровна ответила: "Так ведь они должны были встретитьнся". При этом она никогда не называла имен, будто я каким-то своим знанием должна была чувствовать, что они -- это отец и Феликс Юсупов. Встретиться, чтобы свершилось предначертанное -- отец должен был принять свое последнее испытание и принести последнюю жертву ("Маленький Христос"). В жизни отца было много скверны. Но он хотел от нее избавиться, очиститься -- и избавлялся, и очищался. В лучшие свои минуты он бывал близок к святости. Он не боялся себя и не стеснялся любых собственных проявленний, какими бы странными или, скажу больше, постыднными они ни казались окружающим. В нем была сила противиться самому себе, которая, одна, и отличает канющегося от нераскаянного. Юсупов же и был этим санмым нераскаянным. Божий промысел свел их в Петернбурге, то есть в Новом Содоме -- месте, которое было отспорено у мира Россией с наибольшей легкостью. Чуть выше я уже сказала, что когда Феликс Юсупов слушал рассказ Марии Евгеньевны Головиной о моем отце, на лице его играла какая-то странная улыбка. Он действительно предвкушал игру. Ставка в этой игре была высокая. Не просто жизнь его или жизнь отца, а нечто большее. Не Россию хотел защитить Феликс Юсупов, убивая отца, -- Новый Содом хотел спасти. Юсупов был весьма образован. Но лишь "в научном настроении духа". В смысле нравственном он был соверншенным невеждой. Бог вел отца, чтобы спасти наследника, передать свою силу Николаю, ободрить Александру, помочь мятущимся. Бог хотел показать, как может быть. Ему не вняли. Тогда Бог позволил Юсупову убить Распутина. И Распутин умер как праведник -- мученической смертью. Юсупову была уготована долгая жизнь на чужбине -- и он увидел, что произошло с Россией дальше. Однако вернемся к прерванному рассказу. Дурные наклонности Отец Феликса совершенно устранился от воспитанния сына и только один раз предпринял попытку употнребить родительскую власть. Будучи военным, старший Юсупов решил дать сыну спартанское воспитание и с этой целью приказал выненсти из комнаты мальчика всю удобную мебель и заменнить ее походной койкой, простой табуреткой и каким-то подозрительного вида шкафом, который мальчик понпытался было открыть, но не смог. На следующее утро лакей отца вытащил Феликса из кровати, затолкал в этот шкаф и облил холодной водой. Шкаф оказался душем. Мальчик кричал, но ничего не мог поделать, пока запас воды не кончился, а вместе с ним и издевательство. Зато потом юный князь отыгрался -- устроил сцену, даже грозил покончить с собой. Перепуганные родитенли уступили, и с тех пор мальчика совершенно предостанвили самому себе. Стоит ли удивляться, что женственный Феликс, с тех пор не знающий дисциплины, рос в обстановке полнной вседозволенности. Обладая семейным состоянием, превышавшим триста миллионов рублей, особенно гронмадным по меркам того времени и превышающим сонстояние самого царя, наследник таких сокровищ долнжен был стать самым богатым человеком России, если не всей Европы. А пока обожавшая мать более чем щеднро снабжала сына деньгами. Когда ему было двенадцать лет, он устроил, как ему казалось, милую ребячью шутку, хотя немногие юноши сочли бы ее ребяческой. Феликс с кузеном Владимиром, тоже двенадцатинлетним, решили переодеться женщинами и поразвлечься. Платья они позаимствовали из гардероба матери Фенликса -- два лучших вечерних платья, дополненные донрогими украшениями. Надев подбитые мехом бархатные накидки, они разбудили парикмахера матери и выпронсили у него парики, объяснив, что собираются на бал-маскарад. В таком наряде мальчики отправились на прогулку по Невскому семенящей походкой, словно кокотки. Поскольку проспект служил охотничьими угодьями проституток, к Феликсу и Владимиру несколько раз приставали мужчины. Мнимые кокотки были в полном восторге. Но, опасаясь быстрого скандала, обязательно последовавшего бы за неминуемым разоблачением, понспешили укрыться в чрезвычайно модном в то время среди известной публики ресторане "Медведь". Можно представить себе, как выглядели юные шутнники, если даже в подобном месте сразу привлекли к себе внимание. Игра продолжилась. Шампанское быстро ударило в голову. Феликс снял с себя длинную нитку жемчуга и начал набрасывать ее, словно лассо, на сидящих за соседним столиком. Видавшая виды публика оторопела. Феликс не унимался. Тут нитка порвалась, бесценнный жемчуг рассыпался. Мальчики бросились его подннимать, цепляя тех, кто оказывался рядом. Позвали управляющего. Теперь деваться было некуда и Феликс назвал себя. Разумеется, управляющий раскланялся и почтительно проводил расшалившихся детей до дверей. Кузены вернулись домой, полагая, что их эскапада пройдет незамеченной. Однако на следующий день они узнали, что управлянющий прислал счет отцу Феликса. Тому история вовсе не показалась забавной. Феликса на десять дней заперли в собственной комнате, как и его кузена. Феликс был вне себя. Наказание он посчинтал слишком жестоким. Но этот опыт не стал для него последним. Любовный урок Свой первый любовный урок юный Юсупов полунчил в отеле города Контрексвилль, куда его мать отпранвилась "на воды". Феликсу было около тринадцати лет, и, не зная чем заняться, он однажды после обеда отнправился на прогулку в парк. Проходя мимо беседки, он через прорези увидел там молодого человека и девушнку, самозабвенно предающихся любовным утехам. После Феликс стал расспрашивать мать о том, что он видел, однако та не сумела собраться с духом и удовнлетворить любопытство сына. Феликс провел бессонную ночь. На следующий день он встретил того самого молодонго человека и спросил со свойственным ему пренебренжением к правилам приличия, не собирается ли тот снова встретиться с девушкой. Молодой человек был поражен, но, когда Феликс рассказал, что наблюдал за их свиданнием накануне вечером, ответил, что должен встретиться с ней у себя в отеле, и пригласил Феликса присоединниться к ним. Поскольку мать рано ложилась спать, Феликсу не составило труда выскользнуть из номера и отправиться к новому другу. Там следующие несколько часов они провели за обнщими играми. Об истинной природе этих игр Феликс не задумывался. Позже он говорил: "Меня так поразило только что сделанное открытие, что по своему юношескому невенжеству я не разбирался, кто какого пола". Хотя Феликс не позволяет себе уточнений, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять значение этой фразы. (Не могу здесь не привести эпизод, произошедший в Париже, уже в 1960 году. В доме моей дочери случайно оказался молодой ченловек с нарумяненными щеками и крашеными волонсами. Узнав, чей это дом, он истерически расхохоталнся, а когда пришел в себя, позвонил по телефону Юсупову и, взвизгивая от возбуждения, выложил ему новость: "Дорогой, ты ни за что не поверишь, откуда я тебе звоню...") Порочный маскарад Но больше всех к развитию у Феликса известного порока приложил руку его старший брат, Николай, впоследствии жених бедной Муни. Его забавляли успешнные переодевания брата в женщину, и он уступил капнризу своей любовницы -- Поли, желавшей иметь в Фенликсе спутницу развлечений. Они взяли с собой переодетого женщиной Феликса в кабаре посмотреть выступление "цыган. Его маскарад остался незамеченным. Как-то Феликс поехал с Николаем в Париж. Братья решили пойти на бал, переодев, разумеется, Феликса женщиной. Николай же выступил в роли его (ее) кавалера. Чтобы скоротать время до начала бала, они пошли в театр, где их заметил король Эдуард Седьмой. Во время антракта Николай вышел в фойе покурить, а после со смехом рассказал Феликсу, что к нему поднходил некто от короля Англии, посланный, чтобы узннать имя его юной дамы. Феликс был польщен и обрадован. По возвращении в Санкт-Петербург Николай и Поля устроили Феликсу двухнедельный ангажемент на выснтупления в фешенебельном кафе "Аквариум". Феликс позаимствовал для такого случая драгоценнности матери. Его выступления пользовались колоссальнным успехом. Но, к его сожалению (и не больше), на седьмой вечер друзья матери узнали самого Феликса и надетые на нем драгоценности. Дома ждала бурная сцена. Николай взял всю вину на себя, и дело было вскоре забыто. Феликс оставил карьеру певицы кабаре, но продолнжал искать приключений под видом женщины и пуснкался во все более рискованные предприятия, пока одннажды отец не вызвал его к себе. Отец Феликса накинулся на сбившегося с пути сына и пересказал все слухи (а на самом деле -- лишь стыдлибо приуменьшенную правду), ходившие в обществе и открывающие истинную картину жизни сына. Он преднставил Феликсу длинный список проступков, опозонривших (как считал он, но не его сын) имя семьи. Феликс сделал некоторые выводы. Но ни в коем слунчае не желал перемены в своем образе жизни. Причем необходимо заметить, что пребывание на той ступени общественного положения, на какой находинлись Юсуповы вообще, все-таки с возрастом вынудило Феликса умерить желания эпатировать. Он старался загннать внутрь свой порок, но не для того, чтобы, раскаявншись, изжить его. (Напротив, он пестовал его.) Феликс стал более изощренным в своем разврате. Он сделал порок частью собственных светских манер. И весьма преуспел в этом. Говорили, что Феликс Юсупов страдал лунатизмом, да он и сам часто рассказывал об этом, не воспринимая происходившее с ним как болезнь. Скорее наоборот. Роковое знакомство Некоторые утверждали, что в душе Феликса боронлись Бог и дьявол. Но полагающие так были слишком добры к юноше. Бог давно "заготовил про него ад". (Примечательно следующее. До меня недавно дошло от общих знакомых, что Феликс с жаром взялся за ринсование. Хочет, видимо, изобразить что-то возвышеннное. Пока же, несмотря на все усилия, получаются только чудовища. Юсупов жалуется, что Бог не дает ему выранзить всю душу. Несчастный не в силах признаться себе, что это и есть его душа.) Феликс хвалился тем, что его несколько раз посещали видения, что он "слышит голоса". Вполне возможно. Тольнко уверена -- это были злые голоса и дурные видения. Внешне же дело выглядело таким образом, будто Феликс старается нащупать пути к другой жизни, даже благообразиться. Особенно страстно он начал представнляться таким после смерти брата, которого, надо сканзать, действительно любил. Однако непреодолимая тяга к дурному актерству и здесь приводила его на грань беснстыдства. Мария Евгеньевна Головина, по-христиански пронстившая Николая, перенесла всю нежность на Феликса. Она надеялась помочь ему, поэтому и озаботилась тем, чтобы представить Феликса моему отцу -- "святому старнцу", как говорила Муня. Между тем, Муню, все-таки хорошо видевшую, с кем она имеет дело, даже как-то поразил пыл, с каким Феликс выразил не просто готовность, но нетерпелинвое желание встретиться с моим отцом. Феликс наблюдает Встреча произошла в доме Головиных на Зимней Канавке. О том, что там было, мне рассказала Анна Александровна со слов Марии Евгеньевны. По своему обыкновению Феликс опоздал к обеду. Он был чрезвычайно элегантно и модно одет, "весь в облаке сладких духов и душистой пудры". Феликс целовал принсутствовавшим дамам руки с немыслимым изяществом и при этом имел вид человека, делавшего одолжение. Феликс старательно не смотрел в сторону отца, синдевшего, разумеется, на самом почетном месте. Только после того, как Мария Евгеньевна подвела Феликса к отцу, первый даже как будто был обескуражен явленинем в столь роскошной обстановке мужика. Будучи представленным, Феликс излишне театральнно поклонился и не отстранился от троекратного поценлуя отца, только, как показалось Марии Евгеньевне, несколько поежился. Феликсу оставили место напротив отца. Как уверяла Мария Евгеньевна -- без всякого умысла. Прерванный обед продолжился. В его протяжение Феликс почти ничего не ел и лишь изредка вступал в беседу с незначительными замечаниями (голос у него был довольно высоким, а интонации жеманными), но ни разу в том случае, чтобы ответить на слова отца. Феликс наблюдал. Надо заметить, что Юсупов слыл любителем странностей разного рода. Он сам неоднонкратно заявлял, что его буквально тянет к "экзотическим лицам" и пояснял: "к маньякам, садистам, хамам...". Фенликс искал развлечений и умел их находить везде и во всех. И к Головиным он пришел в поисках развлечения. Что за мысли роились в его голове, когда он видел перед собой картину, поначалу приводившую в растенрянность всех рафинированных сотрапезников отца? Из деликатности никто из отцовских друзей никогда не говорил с ним о правилах поведения за столом. Это казалось и на самом деле было несущественным по сравннению с тем, что и о чем за едой обсуждалось. Трапеза воспринималась как ритуал, не более, но и не менее того. Отец за столом вел себя, как говорят, малокультурнно. Он пользовался только в редких случаях ножом и вилкой. Больше же -- просто руками. Большие куски он разрывал. У отца был большой рот, а так как ел он не то чтобы торопливо, но не степенно (к тому же вместо зубов имел только корешки), крошки просыпались на бороду, где и застревали. По виду отец в такие минуты представлял собой ненопрятного мужика и уж никак не святого старца. Тем не менее Феликса не оставляла напряженность, ему совершенно несвойственная. Казалось, он силится что-то понять, сопрячь, сопоставить. (Возможно, в те минуты Феликс пытался примериться к противнику, которого сразу и почувствовал в отце?) В компании обратила на себя внимание фраза отца, произнесенная им как бы невзначай: "Всегда нужно счинтать себя низким, но не на словах, а духом действительнно". (Я встретила эту фразу в его "Житии...") Феликс, услышав это, опустил голову. Напуганный собой Несколько лет спустя Феликс, говоря о первой встренче с отцом, утверждал, что сразу распознал в старце мошенника. Конечно, он не мог при своей болезненной гордыне сказать, что сразу признал в отце силу, котонрую можно было либо убить, либо подчиниться. Посленднее для Феликса было неприемлемо. Он был оскорбнлен тем, что простой мужик, даже не старающийся пенренять приемы цивилизации, претендует на то, чтобы учить его, Феликса Юсупова. А милая Мария Евгеньевна, разумеется, была в воснторге от мысли, что именно она свела отца и Феликса, уже предвкушала, что Юсупов войдет в их круг. Когда Мария Евгеньевна спросила у отца, как ему показался Феликс, тот ответил: "Напуганный мальчик и страшный". "Кем напуганный?" -- спросила Мария Евгеньевна. "Собой и напуганный", -- ответил отец. "А почему страшный?" Отец промолчал, чем привел Марию Евгеньевну в полное замешательство. Больше в тот день отец не хотел говорить о Юсупове. На следующий день Мария Евгеньевна чуть свет приншла к нам. Как сказала потом Анна Александровна: "Пронсить за своего князя". Что именно она говорила тогда отцу, я не знаю, но то, что он согласился принять Юсунпова в скором времени -- это точно. Однако хлопоты Марии Евгеньевны на этот раз оканзались напрасными. Юсупов, торопясь, уехал из Петернбурга. Позже Мария Евгеньевна сообщила, что он нанправился на учебу в Оксфорд. Как странно! Юсупов будто бежал, испытывая судьнбу. И свою, и отца. Я уже приводила историю о том, как Феликс захлебнулся во время крещения. В Англии же он едва не погиб под колесами паровоза. Англия начала века -- в нравственном смысле место весьма удобное для молодых людей склада и наклоннонстей, схожих с юсуповскими. Среди аристократической молодежи царил культ Оскара Уайльда. Причем его линтературное дарование едва ли ставилось на первое место в сравнении с его привычками известного рода. Я помню, как пришедшая к нам Мария Евгеньевна плакала, делясь с Анной Александровной вестями о Феликсе: "Он пропал, пропал!" -- повторяла она. Глава 18 РАСПУТИН И ПЛОТЬ Илиодор -- Кто лицемер ? -- Баба или чурбан ? -- -- Акулина -- "Пошел, мальчишка!" -- "Она не умрет" -- "Не полюбишь -- не вылечишь" -- -- Безумная любовь -- Господин учитель -- -- Ольга Владимировна -- Фальшивая невинность -- -- Церковный суд -- Царский суд Илиодор Не однажды я уже в разных видах упоминала Сергея Труфанова, принявшего в монашестве имя Илиодора. Жизнь его интересующимся хорошо известна, так что не буду (да и не хочу) входить в подробности. Скажу только необходимое. Отец и Илиодор представляли собой странную пару. Первый жизнерадостный и веселый, второй скучный, напыщенный (как большинство "копеечных" семинанристов, добравшихся до высоких степеней) и напрочь лишенный чувства юмора. Тем не менее, они какое-то время приятельствовали. Кстати -- я никогда не понимала отцовской привянзанности к Илиодору, и когда тот однажды приехал в Покровское погостить, избегала его, как только могла. Илиодор необычайно гордился своей отчужденноснтью от всего мирского. Особым пунктом был обет безнбрачия. Отец смеялся над его словами о том, что только безбрачие есть дверь в Царство Божье, и смеясь же говонрил, что эта дверь легко оборачивается тесными вратанми. "Входить тесными вратами" -- так в монастырях наменкали на содомский грех. Анна Александровна пересказывала мне суть споров отца и Илиодора. Привожу так, как запомнила. "В доме Отца моего обителей много", -- опирался отец на Святое Писание и добавлял от себя: "И в кажндой обители множество дверей. Не думай, что владеешь единственным ключом от Царства Божьего". "Я не владею единственным ключом, -- ответил Или-одор. -- Ключей много, достаточно для всех желающих их получить, но все они отпирают одну и ту же дверь". "Если бы это было правдой, то все скопцы попали бы в рай", -- заметил отец. "Истина в том, что стремящийся к духовному соверншенству должен служить либо Богу, либо плоти, нельзя служить обоим". "Тот, кто молится от души, может настолько преиснполниться ощущением божественного присутствия, что и думать забудет о плоти. Дух воспарит, оставив на земле все телесные помыслы, и он перестанет замечать свое физинческое тело и заботиться о нем. Позабудет о еде и питье, о сне и о любовных желаниях. Но это редко кому дается. Больше других, не способных подняться. Когда челонвек освободит свой дух от уз чувственности, плоть еще настойчивее взывает к нему. Его физическое желание венлико, он не в состоянии его побороть. Что ему делать?" "Он должен молиться еще усерднее". "Как же молиться, когда с ног валит? Есть только одно средство. Отложи в сторону молитвы и найди женнщину. Потом -- опять молись. Бог не осудит. Но наступит время, когда женщина уже не понадонбится, когда и самой мысли не будет, а, стало быть, и искушения. Тогда-то настоящая молитва и начнется". Кто лицемер? Илиодор называл рассуждения отца издевательством над монашескими обетами. Отец возражал, говорил, что ни в коем случае не намерен спорить с церковью. При этом он полагал только, что обет безбрачия толкуется неверно. "Ничего хорошего не выйдет из такой молитнвы, когда душа другого просит". В этом месте напомню слова Жевахова, приведенные уже мной выше, о соединении любовного и молитвеннного экстаза. Анна Александровна пересказала мне и другой спор отца и Илиодора. Однажды заговорили о том, какой грех самый страшнный. Илиодор заявил без колебаний: "Тут не о чем спонрить. Самый страшный грех -- это тот, о котором гласит первая заповедь: Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим". Отец возразил, видя в приеме Илиодора отражение всегдашней его привычки подменять предмет: "Разгонвор не о заповедях, а о грехе. Для меня ясно, что Иисус считал лицемерие самым тяжким грехом". Илиодор заерзал на стуле, чувствуя, что спор станонвится чересчур личным. Отец попал в точку. Чтобы занщитить себя, Илиодор перешел в наступление и заговонрил о кружке, собиравшемся у отца, намекая на отноншения определенного рода. Для отца подобные упреки были не в новинку и понэтому он реагировал на них обычно спокойно -- сам-то он знал, что невиновен. Однако выслушивать обвиненния именно от Илиодора отцу показалось отвратительнным. Во-первых, потому что тот бывал на собраниях кружка и прекрасно все видел своими глазами. Во-втонрых же, потому что Илиодор как раз и был в этом вопнросе лицемером высшей пробы. Отец не стерпел и нанпомнил ему, как во время приезда в Покровское застал монаха подглядывающим за купавшейся Дуней. Монах оторопел и поспешил перевести разговор на другое. Однако обиду затаил. Илиодору все же больше пристало бы называться по-прежнему -- Сергеем Труфановым. Несмотря на все увенрения, он оставался мирянином. В Труфанове было столько жажды власти, что ее хватило бы на многих. Можно сказать, что в его жизни именно эта жажда влансти, вполне материальной (вспомним историю с юрондивым Митей, протеже Труфанова в Зимнем дворце), а не духовной, и сыграла зловещую роль. Интересно, что отец однажды сказал о Труфанове: "Все, до него не достучишься". И пояснил: "Он не находит в своей душе ни капли того, чего можно было бы стыдиться". И все же отец перестал общаться с Труфановым не по своему решению. Отец вообще с неохотой отказынвался от общения с людьми, хотя бы однажды показавншимися ему приятными. К тому же он был искренне благодарен Труфанову за прием, когда только появился в Петербурге. Труфанов же в открытую объявил отцу войну. Их многолетняя дружба окончилась, и горечь разнрыва преследовала отца до самой смерти. Да, можно оторвать мужика от Сибири, но нельзя вытравить Сибирь из мужика. Это в полном смысле об отце. Его достоинства -- цельность натуры и открытость -- отчасти сводились на нет стремлением всегда говон рить правду. Такие привычки не для Нового Содома. Баба или чурбан? Надеюсь, я смогла показать, что при всей пропитаннности жизнью отец никогда не злоупотреблял своей силой и возможностью влиять на женщин в плотском смысле. Однако надо понимать, что эта часть отношенний представляла особый интерес для недоброжелатенлей отца. Замечу, что они получали некоторую реальнную пищу для своих россказней. Основываясь на сведенниях, полученных от одной из сторон, не самой беснпристрастной, умельцы вели дальше дело так, чтобы перевернуть все с ног на голову. Я уже не раз обращала внимание на то, что в наш дом приходили многие. Одни, чтобы попросить о чем-либо, другие, чтобы посоветоваться, третьи -- в поиснках исцеления. Большинство из них -- женщины. Принчем женщины, пребывающие в том состоянии, когда душа ищет опоры, а надорванное сердце -- утешения. А в чем можно найти несчастной женщине полное утешенние? Разумеется, в любви. В любви-молитве или в любви -- физическом чувстве. Отцу самому было дано умение оборачивать позывы плоти в духовное русло, чаще всен го получалось у него помогать подобным образом и друн гим. Но не всем. В этом и была заключена ловушка. Больше других писал о плотской греховности отца Илиодор. Не хочу приводить его фантазии. Он особенно старательно описывал, как отец изгонял блудного беса. При этом оборачивал дело так, будто бы отец непременнно вступал с женщиной в связь. Между тем, нет ни однонго достоверного свидетельства "несчастной жертвы" нансилия Распутина. Вспомню признание отца: "Для меня что к бабе прикоснуться, что к чурбану". Это сказано в том смысле, что физических чувств женщина у отца в известные минуты не вызывала. Однако от него исходила такая сила любви, что совершенно обволакивала женнщину, давая наслаждение и встряхивая ее сильнее, чем любое соитие. После того, как женщина испытала подобнное, никакой блудный бес в ней держаться уже не мог. Голая страсть в ней просто умирала. Как это удавалось отцу, неизвестно. Объяснить невозможно. Но ведь и Илинодор не отрицает, что отец добивался результата. Акулииа Среди почитательниц отца находилась бывшая понслушница -- Акулина, совершенно влюбившаяся в него. История же такова. Как-то отец попал в монастырь на Охте, это в прингороде Петербурга. Сестры пригласили его разделить с ними ужин. Когда собравшиеся только приступили к трапезе, до них донесся дикий вопль, от которого монроз продирал по коже. Так, должно быть, кричат в аду. Потом вопль сменили хриплые, но тоже очень громкие стоны. Все, кроме отца сохраняли полное спокойствие. Монашки в ответ на расспросы рассказали, что это крики несчастной молодой послушницы, страдающей падучей. Ни молитвы, ни усилия докторов ей не помонгают. Отец попросил отвести его к больной. Настоятельнница поспешила исполнить просьбу. Разумеется, отец н