Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Игорь Гергенредер
     Email: igor.hergenroether@epost.de
     Date: 2 Jun 2001
     Изд. журнал "Литературный европеец", Франкфурт-на-Майне
---------------------------------------------------------------
                           Сказки для взрослых


     Говорят, раз в восемьдесят восемь лет бывает Год Тягучих Дождей. Про то
вспомнили,  когда  после  студеной  ветреной  весны,  вместо  летнего  жара,
нахлынули  сырость и холод, и в тусклые полдни светлели  одни  только лесные
мхи, напитавшись  тяжелой  влагой.  У Камышового Озера неумолчно шуршали под
дождем  остролистые  заросли,  и  ольховые  кусты,  сплошь  усыпанные дробью
капель,  казались  не  зелеными,  а  сизо-стальными.  Временами стремительно
обрушивался ливень  -  неистовый  ветер  косил  его и гнал по озеру  белесые
пляшущие волны.
     Не стало никакой радости лесным жителям, и даже духи затосковали, как и
все, а тонкие сосенки, что росли из болотных кочек, начали помаленьку гнить.
     И вдруг небо очистилось, солнечные лучи скользнули в чащу, и на толстых
замшелых стволах  прозелень так  и  расцвела затейливыми  узорами. А до чего
приветливо залоснилась  атласная кора молодых березок! Все существа до самой
мелкой мошки выбрались на припек.
     Виллибальд растянулся на поляне у озера, приняв обличье толстого бобра.
Прекрасная  Адельхайд, обернувшись  выдрой, грелась  на  стволе  поваленного
бурей старого тополя, кроной погрузившегося в ручей. Флик дер Флит прилег на
солнышке на берегу: он оборотился  огромной дикой кошкой, одряхлевшей, давно
не  чесанной. Тут же подставляла бок солнцу грациозная Виола, изящно выгибая
удивительную  шею.  Павлин  Пассик  слетел  со  своего ветвистого  платана и
расхаживал по  поляне,  распустив хвост,  поворачиваясь  грудью к лучам.  Бж
Тобиас лежал на  траве брюшком  кверху,  и  точно  так же рядом лежал барсук
Розетом, раскинув все четыре лапы.
     Простуженная Ворона на суку старого ясеня отогрелась и сняла с больного
горла повязку из мха и паутины. Да как примется тереться шеей о кору дерева!
Уж  очень истомилась  шея под повязкой. Каждое перышко расправила птица  под
жаркими лучами, стараясь просушиться получше.
     Одному Икоте  надоело греться. Потянуло его побывать где-нибудь далеко,
поглядеть,  не придумано ли какое новое кушанье?Он попросил  старшего  духа,
чтобы дал ему  силу  летать невидимым, взмыл над лесом и  понесся -  гораздо
быстрее,  чем  стрижи и соколы.  Зажмурившись, он проносился  сквозь  крепко
сбитые ветром облака,  но  густо-лиловые градовые  тучи предпочитал облетать
стороной.  Таким  образом, он перемахнул через  земли  четырех  королевств и
шести княжеств и  очутился  над городом, где  высились  дворцы из мрамора  и
фонтаны рассыпали мириады сверкающих брызг.
     Икота влетел в  огромное открытое  окно дворца и нашел кухню. Слуги как
раз носили еду, и дверь в погреб была не затворена: невидимка нырнул в него.
Стены глубокого погреба оказались выложены ледяными кубами, пол поверх  льда
покрывал  утоптанный снег,  в  свою очередь,  заботливо застланный  соломой.
Слуги достали из ледяной  ниши серебряные горшочки и важно понесли наверх. У
Икоты нос зачесался от любопытства.
     На кухне  важных слуг ждали девушки  с чашами из печеного теста. Сняв с
горшочков   крышки,   девушки  принялись   бережно   наполнять  чаши  чем-то
белоснежным и душистым. Когда дело было сделано и  служанки  занялись другой
снедью, Икота стащил одну из  чаш, попробовал -  и едва не проглотил язык от
удовольствия.  Что могло  быть  приятнее в жаркий  день, чем это удивительно
холодное  лакомство! Он  почувствовал и вкус  великолепных  сливок, и свежих
яиц, и виноградного сиропа, и еще чего-то соблазнительного.
     Появившийся повар указал слугам на лакомство:
     - Это понесете в зал после пирога с голубями и пончиков! - и недовольно
добавил: - Его вынесли слишком рано - мороженое может растаять.
     "Так вот как оно называется!" - подумал Икота.
     Слуги  от  слов  повара испуганно  переглянулись.  Мороженое собрали  с
тарелок в корзину, накрыли влажным рядном и понесли обратно в  погреб. Икоте
так  хотелось  поесть  вдоволь  невиданного кушанья, так было жаль,  что его
уносят!  И  он выдавил слезу - слеза невидимки, упав на корзину,  сделала ее
невидимой. Выхватив ее  у растерянных слуг, Икота вылетел в окно и понесся к
родным  местам.  По  пути  съел  только  те  порции,  которые  уже  начинали
подтаивать.
     Тяжелая  корзина была полна  почти до краев,  когда он  опустил  ее  на
поляну:  поставил  на  травку возле старухи-кошки. И  в самое  время - Флика
здорово припекло и как раз потянуло освежиться. Попробовав мороженого, кошка
так сладко мурлыкнула, что Виллибальд и красотка  Адельхайд  мигом оказались
около корзины. Виола  и Пассик тоже было потянулись к ней, но духи уж больно
приналегли на лакомство. Никому ничего не оставили.
     И  ночью  заболели.  Если  перегреться  на солнце  да разом  проглотить
столько мороженого - никакая волшебная сила не спасет.
     Флик  дер Флит лежал в  дупле  вяза,  мучаясь  от  ломоты в  костях, от
головной боли. Горячее  дыхание вырывалось  из дупла  -  и  жухли листья  на
деревьях  напротив. А когда  Флик  начинал задыхаться, испуганные его хрипом
совы выпускали добычу из когтей.
     Виллибальд ворочался  на дне Камышового  Озера,  в том месте, где  бьют
холодные  ключи. Ему было жарко,  душно, он ловил ртом студеную струю - и от
этого толстяку делалось еще хуже.
     А прекрасную  Адельхайд пронизывал холод. Ее  немилосердно знобило. Она
выбралась из ручья, приняла из последних сил  обличье  утенка и забилась под
крыло дикой утки в теплом гнезде.
     Вскоре после полуночи все  в Темнющем Лесу уже  знали о болезни  духов.
Жобль услышал, как говорили об этом сыч с лунем, и поспешил к Рыбаклячу. Тот
ожесточенно разорял  муравейник. Чудища обсуждали новость и не жалели глоток
от радости: Жобль на весь лес кричал ослом, Рыбакляч визжал по-поросячьи.
     - Сколько нас обижали! А теперь мы каждого обидим по  справедливости! -
ярился Жобль.
     - Сколько над нами  шутили  и как зло! - подхватил Рыбакляч. - А теперь
мы позлимся в открытую и безо всяких шуток!
     Они  устремились к  поляне  у  Камышового  Озера. На  ней кто-то  был -
сообщники  замерли,  верные  разбойничьей  повадке.  В  следующую минуту  из
прорехи  между  двух  угольно-черных  туч  осторожно выглянул  край  луны  и
посмотрел на происходящее. Верхнее облако медленно поплыло дальше, перегнало
нижнее, распустив по темно-синему с золотом  небу  черный, как  сажа, хвост.
Полная луна засияла.
     По поляне, словно окутанная серебряным  дымом, ходила  красавица-серна,
она не  могла уснуть, волнуясь за больных.  Чудища сорвались с места - Виола
надменно выпятила нижнюю губку.
     -  Сейчас  спесь  живо слетит  с  тебя! -  провизжал  Рыбакляч. -  Твои
заступники хрипят и стонут, ха-ха-ха!
     С неуклюжей прискочкой он бросился на Виолу, из раскрытой акульей пасти
торчали огромные кабаньи клыки. Серна скакнула в  сторону и умчалась  вглубь
леса к друзьям-оленям. Тогда чудовище повернулось, чтобы напасть на павлина.
Как он был великолепен, распустив посреди поляны, в ровном зеленоватом свете
луны, роскошный многоцветный хвост.
     - Вы  бесстыжи и низки! -  презрительно  бросил  Пассик  и  взлетел  на
вершину платана.
     - За ним,  приятель! - призвал Рыбакляч  сообщника,  но тот врывался  в
дупло старого ясеня,  в  гнездо Простуженной Вороны.  Птица хрипло звала  на
помощь:
     - Кхо... кхо... кхошмар-р-р! Кхи... Кхикота!
     Жобль выбросил ее  из дупла вместе  с гнездом.  Она уцепилась  за  куст
вербы, но гнездо с теплой периной  упало наземь. Рыбакляч, сладко злобствуя,
растоптал  его.  Жобль  хотел разделаться с несчастной  птицей:  та  еле-еле
спаслась, спрятавшись в кусте.
     И тут подоспел Икота.  Его лихорадило от пяти порций мороженого, но все
же он нашел силы для схватки. В руке у него были стебли осоки с острыми, как
лезвия,  листьями.  Сделавшись невидимым,  он подпрыгивал и  больно  хлестал
Жобля пучком по ослиным ушам, по мартышечьим лапкам.
     У Икоты еще оставалось немного  волшебной силы, которую  давеча дал ему
Флик  дер  Флит. И, взлетая  невысоко, невидимка стегал сверху  и Рыбакляча,
отгоняя его от вербы.
     Но злодей уж слишком рассвирепел. Он решил с разбегу вломиться в куст и
схватить ворону. Жобль кружил над ним, подбадривая:
     - Вперед! Вперед!
     Рыбакляч отбежал подальше и, пригнув голову, тяжело понесся на вербу. А
под  ней  в густой  траве  спрятался Тобиас:  он  сумел  незаметно притащить
брошенное сломанное удилище. Рыбакляч был в двух шагах, когда еж поднял свое
копье, нацелив его в раскрытую пасть. Острый конец вонзился злодею в десну -
тот завизжал, как дюжина ошпаренных кипятком свиней.  Тут и Розетом,  быстро
подкравшись, укусил его  за пальцы над задним копытом. Чудовище так и  осело
на акулий хвост. Пасть разинута, из нее торчит обломок удочки.
     Икота кинул в самую глотку колючие головки репейника - целую пригоршню.
И  сунул  измочаленный пучок  осоки.  Рыбакляч  с истошным воплем  повалился
набок,  кое-как поднялся и, хромая, убежал. Жобль летел впереди, обессиленно
садился наземь и едва успевал убраться из-под копыт приятеля.
     В  чащобе  за  ельником  оба отдышались.  Жобль  сперва  убедился,  что
Рыбакляч  пострадал  больше,  и только тогда выдернул  обломок удочки из его
десны.  Между  тем  по  Темнющему Лесу покатился тревожно  нарастающий  шум:
множество ночных птиц испуганно хлопали крыльями, сидя на ветках.
     - А я слышу и шелест! - оживился Рыбакляч. - Опадают жухлые листья! Так
тяжко дышит старый Флик.
     -  Ему  хуже,  чем  нам!  -  взбодрился  Жобль, и  злодеи  торжествующе
переглянулись.
     На  рассвете они отправились  на  болото,  стали безнаказанно  разорять
гнезда чибисов  и выпей, пожирая яйца. Словом, решили  безобразничать вволю,
пока больны лесные хозяева.
     Вскоре  к  Темнющему Лесу приблизилась повозка, в которой  ехал молодой
купец. Нагретая солнцем каменистая дорога звенела под колесами, воздух так и
горел, наполненный лучистым паром. Два гладких утробистых мерина замокрели в
пахах,  шерсть под  ременной упряжью стала желтопенистой от пота.  Стоит  ли
говорить, как самого купчика разморило в духоте, которая все усиливалась?
     "Искупаюсь в ручье, вот что я сделаю!" - решил он обрадованно. Привязав
лошадей  под  деревом, вошел в лес, и  голова,  которую  и без того  напекло
солнце, закружилась: на свежих березовых пнях бродил  и клубился сок, отчего
кругом стоял густой хмельной  аромат. Пьяные осы, шмели и шершни метались  в
воздухе, кружились, сталкиваясь  друг с дружкой,  и, казалось, весь лес  был
полон их гудом.
     Купец надышался лесного духа, и в нем заиграла  кровь. Скидывая одежду,
малый блаженно зажмурился от мысли: "Выманю красотку, вот что я сделаю!"
     Он нырнул в полноводный ручей, пошарил по дну и, вынырнув, закричал:
     - Адельха-айд, где ты?
     Раззадорившись,  рыскал  под  берегом, жадно  заглядывал  под  тенистые
ветлы. А она дрожала от озноба в гнезде утки, скрытом резучей осокой.
     Купец наплескался в  ручье, за непрестанными криками вдоволь наглотался
воды,  но  и  идя  к своей  повозке, все  еще не мог  успокоиться;  страстно
восклицая: - А, вот ты где! - заглядывал за кусты и деревья. Между тем Жобль
и Рыбакляч  подкрались к  возу, посбрасывали с него  товары и рылись в  них.
Чудищ заслонял куст бузины. Купец протянул к бузине руку:
     - Где ты, Адельхайд? - он отодвинул ветви. - А, вот ты где! - и  быстро
выглянул из-за куста.
     Что с ним  стало! Побежал не зная куда, упал  за  картофельным полем на
проселке, словно только того и желал, чтобы уткнуться в  серый плюш пыли. Да
как примется размачивать его слезами! Подобрали купца проезжие, а он им:
     - Поманила меня красотка. А у нее ослиные уши! Клюв - о-го-го-оо! Лапки
- обезьяньи. Стала во-о-от такой  толщины, - и как мог широко развел руками.
- Башка акулья. А зубки-то - кабаньи. Ой, спасите меня от красотки!
     Купца положили в  городскую больницу, где его поили чесночным  настоем,
разведенным в растворе горчицы,  обкладывали льдом, а затем делали припарки.
Потом  он  уже  не  говорил  про красотку,  но  плакать  продолжал,  хотя  и
беззвучно.
     Им весьма заинтересовались господа из  судебной палаты,  где  скопились
нераскрытые дела о задушенных и зарезанных девушках. Не имеет ли этот купчик
кое-что  сообщить следствию?  Не  убийственный  ли порок  выказывает  себя в
молодчике, наделяя красоток ослиными ушами и акульей пастью?
     Подозреваемого  заключили  в  узилище,   дабы  подвергнуть   допросу  с
пристрастием,  но  мешали  сомнения.  Если  он  в продолжение  основательных
больничных процедур не развязал язык, чтобы попытаться изменить свою участь,
то сможет ли заплечных дел мастер повлиять на него успешнее врачей?
     И  господин надворный  советник предложил вот что.  Нужно  запросить  у
казны предусмотренные  особой  статьей суммы  и обеспечить  узнику кормление
отбивными с перцем, обильно отпуская также красное вино. Через  месяц к нему
можно послать подряженную для этой цели девицу - вот тут-то и откроется,  на
что  способен молодчик! Явит  ли он глазу наблюдающих  то,  что должен явить
молодой здоровый мужчина, потолстевший от жареного и розовощекий от вина?..
     Мысль господина советника оценили  по достоинству, и  писцу, дабы потом
уже не отвлекаться от документов следствия, поручили  покончить с отчетом  о
том,  какая прожорливость  отличала  арестанта.  Восемь с  половиной  фунтов
отборного мяса да ведро доброго дорогого бургонского - ежедневно! Ради того,
чтобы расследование дало ощутимые результаты...
     В то время как купец и не  подозревал, что  должен  неистово предасться
чревоугодию, Рыбакляч и Жобль раздумывали,  на какое благое дело  употребить
его  имущество?  Оба   терпеть  не   могли  скупость,  когда  это   качество
принадлежало кому-то другому, а собственная их щедрость, если  относить ее к
выдумке, просто умиляла.
     - Посмотрите-ка на этот холст! - сказал один.
     - Замечательно огромный  холст... - подхватил другой, и они встретились
взглядами, захваченные общей мыслью. Сердца у них так и заколотились.
     В  сумерки   Жобль  уселся   на   Рыбакляча,  они  накрылись   холстом,
предварительно проделав в нем отверстия для глаз, и  отправились в деревню к
охотнику  Брагману, который настолько славился жестокосердием, что никто  из
знавших его не мог бы сказать,  чего в нем больше: злой страсти к охоте  или
охоты позлобствовать? Отличала его и страстишка к скабрезностям, а  также  к
рассуждениям о помолвке и женитьбе.
     Два сообщника  были  на  пути к  нему,  и Икота,  услышав их  разговор,
представил опасный замысел во всем его хитроумии. Не замедлив посоветоваться
с Тобиасом и Розетомом, он поспешил  к  знакомой девочке Йозефине. Ее отец и
мать,  взяв с собой маленького сына, уехали в торговую слободу за покупками,
собираясь вернуться только утром, и подросшая  Йозефина, уже, можно сказать,
девица, сама  хозяйничала на  кухне: тушила  сосиски в глиняных горшочках  с
соусом и квашеной капустой. Хотя дом стоял в стороне от деревни, Йозефине не
было страшно. Забор новый,  высокий, ворота надежно  заперты, двор  стережет
собака.
     Девушка,  помешав  в  горшочке, возвращала  его  в печь,  когда залаяла
собака, а под окном раздалось мяуканье.
     -  Что ты так рано возвращаешься, мой кот? - спросила Йозефина, отворяя
окно. - Учуял вкусное, а мыши пусть гуляют?
     Но  кот не появился. В  окно дунуло  - со стола слетели хлебные крошки.
Йозефина   хотела  сказать:  "Странно!"  -  но  не  успела.  Горшочек  вдруг
выдвинулся из печки, крышка приподнялась, а сам он наклонился.
     - Я  узнала тебя! - изумленно  вскричала  девушка. - Добро  пожаловать,
добрый дух из леса!
     В тот  же  миг она увидела возле печки  маленького красивого кавалера в
зеленом кафтане, расшитом серебряными узорами.
     - Молодая  хозяйка! - произнес гость  с поклоном. - Ты стряпаешь лучше,
чем старые повара  в замках!  - он тут же отправил в  рот полсосиски и ложку
тушеной  капусты.  - Как жаль, что я спешу! - и, вздохнув, поведал про беду,
что  приключилась с Простуженной Вороной. Бедная, она зябнет на кусте вербы,
потому что ее дупло заняли  крикливые бродяги-галки.  А Икоте некогда с ними
возиться  -  Жобль  и  Рыбакляч  хотят  привести  в  лес  охотника Брагмана.
Обитатели леса беззащитны, пока духи больны.
     - Одна ты можешь спасти нас! Но надо поторопиться!
     - Идем! - отозвалась девушка. - Когда зовут на помощь, надо идти.
     Кавалер  в  знак восхищения опустился  перед нею  на  колено.  А  потом
объяснил, что нужно сделать...
     Он не  мог взмыть ввысь и  понести ее  к Простуженной Вороне: волшебной
силы оставалось  совсем  немного. И они  пустились  бегом.  Пространство  то
заливал сероватый свет, то облака трепаными космами  прикрывали луну - тогда
кусты и деревья причудливо колебались в игре неверных проносящихся теней. Из
лесной глуши долетали пронзительные  крики: началась война филинов и сычей с
ночными  ястребами. Гадюки принялись  воевать с ужами  и жабами. А кроты - с
мышами. Лось-великан лягнул спавшего кабана, и кабаны,  визжа, собирались  в
стадо,  чтобы  напасть на лосей.  Волки задрали  двух  ланей и, скаля  зубы,
готовились к новому разбою.
     У Йозефины сердце  поднялось к  самому горлу от  страха! Но  она бежала
вперед, держась за руку Икоты. Они миновали опушку, стали пробираться сквозь
кустарник, как вдруг услышали шепот Тобиаса:
     - Тссс! Тише! Они уже здесь - рядом. Розетом следит за ними...
     Бж выкатился из травы,  осторожно повел друзей  неприметной тропкой:  в
редколесье,  где  широко  стояли  старые  размашистые каштаны,  они  увидели
охотника Брагмана.  С  непокрытой головой,  с отросшими до плеч волосами, он
сутулился, опершись на ружье, а перед ним белело что-то большое - похожее на
всадника, накрытого холстиной вместе с конем.
     -  Прячешься, -  Брагман  свирепо  улыбался.  - Судя  по поступи  твоей
лошади, она на диво хороша! Боишься, позавидую, ха-ха-ха!
     - Мы теряем время, - донесся голос Жобля. - Скорее на поляну! Стреляй в
ворону, потом - в глупца павлина.
     - Ну и голосок у тебя! Осел да и только! - Брагман добавил непристойное
словечко. -  Что мне ворона, что - павлин? Мне нужны олени и красотка-серна.
А потом уж - за твое дело.
     - Нет! - возопил Жобль, а Рыбакляч сильно стукнул копытом. - Будет так,
как уговаривались! Сначала - ворона и павлин! Только тогда я  проведу тебя в
потайные места...  какие там  крупные олени! Каких размеров косули!  А серна
хороша-аа!
     -  Проклятый колдун, -  бормотал Брагман, - думаешь, не  знаю, что тебе
нужны  для колдовства воронья желчь  и павлиний  зоб? Не  вздумал бы  на мне
испытать свою ворожбу. Еще обручишь с порченой невестой... Уж я буду держать
ухо  востро. Проходимец! Ишь,  как укрылся, чтобы я не  узнал да не донес. А
надо бы, будь ты неладен! Но что поделаешь... - И он двинулся за приятелями.
     - Надо  опередить  их! - прошептал Икота  на  ухо  Йозефине и помог  ей
усесться на него. - Держись крепче!
     Он собрал  остатки  волшебной силы и взлетел  на  высоту  смородинового
куста.  Силы хватило  лишь  на  треть  пути: они упали в  траву, вскочили  и
понеслись  со всех ног  к поляне  у Камышового  Озера.  Позади уже слышались
топот копыт и быстрые шаги Брагмана, не перестававшего разглагольствовать:
     - Я  - охотник, и мне нужна невеста-порох! Такая, чтобы знала цену моим
стволам: и тому, что из железа, и тому, что будет потверже, хи-хи-хи...
     Йозефина едва успела спрятаться за старый  ясень, как Рыбакляч и Жобль,
покрытые  холстом, появились на поляне. Простуженная  Ворона сидела на кусте
вербы, дрожала  в лихорадке, мучаясь от ночной сырости. Рыбакляч приблизился
к кусту, Жобль закричал:
     - Трясешься, ржавая глотка? Сейчас тебя вылечат!
     Брагман подходил  все ближе, ступая сапожищами  по шелковистой  траве и
нежным  цветам.  Больная птица  хотела  взлететь,  но лишь  слабо  взмахнула
крыльями.
     - Кхо... кхо... кто-нибудь! Помо-кхи... помоги!
     Рыбакляч  взбрыкнул копытами и жутко захохотал.  Жоблю пришлось кричать
по-ослиному изо  всех  сил, чтобы  Брагман  не  разобрал:  под  всадником-то
хохочет лошадь!
     -  Эко тебя взяло - стараешься в два горла! - оторопело сказал охотник,
опуская ружье. - Ох, не по  нраву мне ты и твои  затеи! Какие-то тут  чары и
чудеса...
     -  Верно! - произнес звонкий  голос, и из-за ясеня вышла девушка.  - Ты
слышал про Адельхайд из ручья? Это я!
     - Не ври! - крикнул Брагман. - Я тебя знаю - ты из дома у опушки.
     - Говорю тебе, я - Адельхайд! А ну, убирайся!
     Охотник подбоченился одной рукой, а другой оперся на ружье.
     - Все знают, что Адельхайд - нагая! А  ну - оголи груди, оголи зад, и я
погляжу, верить тебе или нет.
     Йозефина продолжала гнать его, но он только смеялся:
     - Покажи то, что мне нужно, и тогда я, может быть, уйду, ха-ха-ха!
     - Я  покажу другое!  - и  девушка вдруг сдернула  холст с  Рыбакляча  и
Жобля.
     Перед охотником открылось славное  зрелище:  орел-стервятник с ослиными
ушами и мартышечьими лапками верхом на кляче с акульей мордой. У обалдевшего
Брагмана глаза  так и полезли из орбит, он  дико подпрыгнул на месте - ружье
упало. Оно  ударилось оземь  и  выстрелило, извергнув  оранжевый сноп  огня.
Рыбаклячу опалило морду, пуля отбила полклыка. Он с  перепугу рухнул набок и
перевернулся на спину - Жобль,  не успев взлететь, попал под приятеля. Потом
и сам не знал, как остался жив. Пострадавшие, охая, убрались в дебри.
     А Йозефина, которую Икота провожал домой, была вне себя от впечатлений,
у нее то и дело вырывались восторженные возгласы, захлебистый смех, и задор,
казалось, так и прибывал.
     - До  чего  страшно было  поначалу! А потом - радостно!  Когда  у ружья
сорвался курок, я обомлела - но только на мгновение... А  как удивительно мы
летели... - и девушка вдруг потребовала: - А ну-ка, я хочу немного подняться
с тобой!
     Кавалер сожалеюще объяснил, что он несказанно польщен и был бы  безумно
рад, но нужная сила вся вышла.
     - Разве тебе не могут помочь?
     Он  отвечал, что очень хочет этого, но те, в чьей это возможности, пока
и сами беспомощны.
     - Ах, неужели нельзя хоть чуть-чуть? Ну, на какую-то малость?
     Икота  с  отменной  учтивостью   убеждал  девушку,  что  она  поступает
опрометчиво, крайне легкомысленно и они рискуют ушибиться без всякого толка.
Оба уже были у  нее дома, он  хотел уйти,  но Йозефина не отпускала. Икота с
извиняющейся улыбкой спросил, какая в нем может быть надобность?
     -  О! Видно, ты впрямь устал и оттого растерялся,  -  она  улыбнулась и
произнесла слово "молоко".
     - Молоко?
     -  Да!  Погорячее!  С  маслом,  с  медом! Горячее  сладкое  молоко  для
Простуженной Вороны, - напомнила Йозефина.
     Она   принялась  хлопотать,  чтобы  согреть   молока,  а  тем  временем
забрезжила заря - вот-вот должны были вернуться родители.
     - На этот раз я не могу стать невидимым, - вздохнул Икота, - нам грозят
неприятности.
     Йозефина согласилась:
     - Ты прав. Отец будет жестоко потешаться над  тобой, хохотать до упаду.
А мать испугается... неизвестно чего, - недовольно сказала девушка .
     Донесся  стук подъезжающей  повозки - и кавалеру пришлось поторопиться,
но, несмотря на это, молока он не пролил ни капельки.
     Какой благодарностью должна  была  преисполниться Простуженная  Ворона!
Эта бескорыстная забота о ее нужде!..
     Охотник  Брагман  и  тот  не   остался  бесчувственным,  когда  к  нему
возвратилась способность рассуждать  и  притом здраво. Лишь через четыре дня
он осмелился прийти на поляну за ружьем и положил  под  старым ясенем дюжину
яиц, сваренных всмятку. Ворона выглядывала из дупла.
     -  Замолви  за  меня словечко  своей  хозяюшке,  -  угодливо  кланяясь,
попросил ее  Брагман.  -  Она  спасла  меня от  оборотней.  Это  сатанинское
отродье,  видать, хотело обручить меня  с покойницей, которой не  лежится  в
могиле.  Невеста сосала  бы  из меня кровь, как ее сосет мертвец-лесничий из
ягодиц  блаженной Розмари. Вот от  какой  напасти  я был избавлен! Хотя и то
сказать: невеста мне нужна.
     Он  почесал  у  себя  за  ухом  и  в задумчивости сел на  траву.  Через
некоторое время запрокинул голову и хитро посмотрел на Простуженную Ворону:
     -  Я чую, ты  тоже  оборотень!  Угадал? Ты  - порох-баба  и  не  всегда
выглядишь  вороной.  Застудила  горло -  ну  и что  с того? Из  иной  бабы с
простуженным горлом  такая невеста получится  -  только держись!  Сорока ли,
ворона, сипуха или королек - поймай миг, направь ствол: тогда она и  покажет
свою цену.



     Сказка "Простуженная Ворона и ее друзья" следует в цикле третьей, после
сказки "Пегая лошадка".
     __________________________________________________________________________________
     

     

Last-modified: Tue, 12 Jun 2001 16:07:10 GMT
Оцените этот текст: