ы. Кутепов часто бывает у Николая Николаевича, посвящает его в план переброски наиболее нетерпеливых галлиполийцев в Россию, используя их как террористов. Двоих уже перебросили. Смущает материальный вопрос". Мария Захарченко вернулась в Москву вместе с Власовым. В Париже, у Кутепова, она продолжала интриговать против Якушева и Потапова. Стауница она рекомендовала с лучшей стороны: "Настоящий человек, активный, энергичный, жаждет деятельности". Она привезла личное письмо Кутепова Стауницу: "...Много слышал о вас как о большом русском патриоте, который живет только мыслью, чтобы скорее вырвать нашу родину из рук недругов... Задуманный нами план считаю очень трудным. Для его выполнения следует подыскать людей (50-60 человек). Ваш Усов". Речь шла о террористическом акте большого масштаба, который произвел бы ошеломляющее впечатление за рубежом и послужил бы сигналом к мятежу. 69 С осени 1926 года, как было условлено во время переговоров Кутепова с Якушевым, в Россию стали прибывать деятели эмиграции для участия в террористических актах. Прибыли офицеры Дроздовской дивизии Сусанин, Коринский, Андреев - все парижские шоферы из "Союза галлиполийцев". Приехали они с ведома "Треста". Поместили их в Ленинграде, чтобы изолировать от Марии Захарченко и Радкевича. Сусанин настаивал, чтобы ему поручили разведывательную работу. Этим типом пришлось заняться основательно. Его свели со Старовым. Самая внешность Старова - коренастый, хмурый, говорил так, что в его словах чувствовалась воля, упорство, - производила впечатление. Старов превосходно разыгрывал роль убежденного контрреволюционера-монархиста. Сусанин доверился ему, рассказал, что работал в Сюртэ, парижской тайной полиции, и ему известно, что в советском учреждении в Париже работают тайные агенты Сюртэ. Эти сведения были очень важными. Сусанин со своей жаждой деятельности был опасен, но Коринский и Андреев проявляли вялость. Это устраивало "Трест". Кутепов хвастал, что у него есть свои люди в России. Опаснее всего было настроение "племянницы". Возвратившись из Парижа, она заговорила о том, что Якушев ведет двойную игру. На квартире Стауница происходили долгие разговоры по поводу работы "Треста". Мария Захарченко ходила из угла в угол, курила, содрогалась от нервного возбуждения. Стауниц слушал ее, мрачно уставившись в пол. - Я тебе говорю: Якушев ведет двойную игру, для меня это ясно как день. - Двойную игру? С кем же он связан? Неужели с ГПУ? - С кем-нибудь из оппозиционеров! - Он не так глуп, чтобы, создав "Трест", подчинить его Троцкому. Оппозиционеры его используют и вышвырнут. Вернее всего, он работает на себя. Он мыслит себя руководителем восстания, будущим премьер-министром, это вернее. - Хорошо! Но почему же он медлит? Почему сдерживает наших людей? - Ты опять о терроре? - А ты разве против? - Она остановилась и, закусив губу, смотрела на Стауница неподвижным взглядом, в упор. В этом смертельно-бледном лице, в расширенных зрачках было что-то пугающее и гипнотическое, подавляющее волю человека. Стауниц понял, почему Гога Радкевич смотрел на нее преданными глазами верной собаки. - Кто тебе сказал, что я против террора? О терроре мы поговорим после... Надо разобраться в Якушеве. Ты сама говорила, что он твердо верит в падение советской власти. Мне кажется, что он просто не считает нужным ускорять события, и знаешь почему? Потому что рассчитывает, что за это время сойдут на нет претендующие на власть эмигрантские зубры и "Трест" все возьмет в свои руки. С Кутеповым он думает сговориться, Якушев нужен Александру Павловичу для внешних сношений... - А мы должны сидеть сложа руки? Нет, милый! Она вдруг бросилась к нему и схватила за плечи: - Ты что же? Его оправдываешь? - Сумасшедшая! С какой стати? Я не из тех, кого устраивают бесконечные оттяжки. Ты, кажется, меня узнала. На кой черт я занимаюсь коммерческими комбинациями, превращаясь в нэпмана? Нужна мне моя контора на Болоте! Или игра в карты по ночам! Ну, коммерческие комбинации - куда ни шло. Ты, знаешь, это хорошо маскирует меня от ГПУ. Но, честно говоря, я просто не знаю, куда девать энергию! Что меня ждет, даже в случае удачи переворота? Якушев! Он - на коне! Он создал "Трест", он его душа. - А ты? - Я - за кулисами. Я ни на что не могу рассчитывать. Я не государственный деятель, самое большее, на что я могу надеяться, - это должность начальника тайной полиции, да и меня вытеснит старый полицейский волк Климович. - Какая скромность! Если хочешь знать, ты должен руководить "Трестом", а не этот питерский чиновник Якушев. И я это говорю не потому, что ты мне по душе. Я умею оценивать людей, несмотря ни на что! Я спрашиваю тебя - ты против террора? - Подожди... Представим себе, что покушения и диверсии не удались, не вызвали восстания. Всегда надо предвидеть неудачу, тем более что Гучков лгун и никаких газов нет. Скрыть участие "Треста" невозможно, чекисты перевернут все вверх дном и найдут ниточку, которая ведет к такой большой тайной организации. Это чудо, что мы до сих пор существуем. Тогда Якушев должен будет уйти в подполье, а ничего для ухода в подполье не подготовлено. Он это знает и потому против террора. Она все еще шагала из угла в угол, потом остановилась. По телу ее прошла судорога. "Тигрица, - подумал Стауниц, - такая кого хочешь застрелит, не задумается". - Слушай, - наконец сказала она, - может быть, ты рассуждаешь умно и верно, но я так больше жить не могу!.. Что, если перехитрить Якушева, готовить покушение с его ведома, а самый момент держать в тайне или сказать Якушеву в последний момент, тогда все станет ясно, он окажется перед дилеммой: или идти с восставшими, или показать себя предателем. Она села рядом, жарко дыша: - Ты - настоящий человек! Ты должен руководить всем, именно ты! Так я говорила Кутепову в Париже. Ты поедешь в Париж и возьмешь все в свои руки. Для начала поедешь с Потаповым и Якушевым. Они представят тебя как одного из главных в "Тресте", потом мы их отодвигаем, и остаешься ты. Так протекали часы в разговорах, строились планы. Стауниц до сих пор обо всем добросовестно докладывал Якушеву, но теперь у него было неспокойно на душе. Он анализировал поведение Якушева: если вдуматься в его действия, то похоже, что Якушев старается парализовать активность "Треста". Неужели он связан с кем-нибудь из оппозиции? Нет, не похоже. Он ярый монархист. Выход есть в поездке в Париж, пока существует "окно", а там развязаться с Захарченко и заодно с "Трестом", раствориться, исчезнуть где-либо в Южной Америке. И там ведь есть эмигранты... С деньгами можно скрыться где угодно. Надо добыть тысячи две-три фунтов на первое время... И Стауниц решился на одну комбинацию, которая была относительно безопасной, как ему казалось, и могла дать эту сумму. О жене и дочери он не думал. Но незаметно для себя Стауниц все более попадал под влияние Марии Захарченко и оказывался на положении презираемого им Гоги Радкевича. На этот раз он оставил мысль о бегстве за границу: еще верил - сможет сделать карьеру после переворота, о котором мечтала Мария Захарченко. 70 Нередко в жизни драматическое чередуется с комическим. О таком случае, рисующем, кстати, нравы и быт "белых витязей", мне хочется рассказать. В то время, да и раньше, в Париже, в среде белой эмиграции, было много разговоров о кладах, о драгоценностях, оставленных беглецами из России, зарытых в "земельном банке", замурованных в стенах особняков. Даже супруга ничтожного надворного советника Кучкина при случае рассказывала о своих фамильных бриллиантах, спрятанных на чердаке где-нибудь в Золотоноше или Торжке. Нужно ли добавлять, что таких бриллиантов у супруги надворного советника Кучкина никогда не было. Но слухи о кладах, оставленных в России, не прекратились. Мало того, не раз предприимчивые господа отправлялись в опасные путешествия, "кустарями" переходили границу и появлялись в городах и бывших поместьях, разыскивали клады. Они испытывали жестокое разочарование, когда убеждались в том, что фамильные бриллианты титулованной особы давно уже поступили в местный финотдел, найденные каким-нибудь скромным печником или бывшим садовником этой титулованной особы. История ротмистра Анатоля Таланова и его путешествия за "золотым руном" в Россию представляет собой не выдумку, а факт, и началась эта история, как говорят, однажды осенним утром. Но прежде обратимся к уже знакомому читателям Александру Николаевичу Ртищеву, бывшему камергеру и бывшему владельцу поместья. Ртищев нашел себе пристанище в семье Щегловского настоящая фамилия которого была Щегловитов. Он приходился родственником не более и не менее как бывшему министру юстиции Ивану Григорьевичу Щегловитову, о котором граф Витте писал как о негодяе, хотя и избегая бранных слов в своих мемуарах. Кличка Щегловитова была Ванька Каин, и с ней он ушел в небытие в 1918 году. Теперь ясно, почему Жоржик Щегловитов, родственник Ваньки Каина, превратился в Щегловского. Он был женат на Ниночке Нейдгарт, миловидной особе, и обитал с ней и ее сестрой Лидией в студии одного художника, в доме Перцова на набережной Москвы-реки. Этот дом представлял собой пятиэтажную, украшенную красивой мозаикой избу и был похож на дом-пряник из русской сказки. Кроме большой студии, унаследованной от своего близкого друга-художника Лидией Нейдгарт, здесь были две небольшие комнатки с антресолями. Одну из них занимал Ртищев, другую - супруги Щегловитовы. Лидия же занимала студию. Она довольно искусно рисовала цветы. Работая в отделе охраны памятников старины, Лидия имела охранную грамоту на свою "студию". Что касается ее друга сердца, то он проследовал год назад в Соловецкий монастырь по той причине, что свой талант художника применил не совсем удачно, подделывая советские банкноты, то есть червонцы. И вот в этом гнездышке появился однажды утром бывший ротмистр бывшего Нижегородского драгунского полка Анатоль Таланов. Это был господин лет тридцати с породистым, но довольно помятым лицом и изысканными манерами. Надо сказать, что в Париже Таланов некоторое время был пайщиком ресторана "Каво Коказьен" и там встретил человека, который устроил ему поездку в Россию через кутеповскую организацию РОВС. Эта организация прослышала от Таланова о драгоценностях стоимостью в миллион золотых рублей, зарытых в "земельном банке", в имении князей Голицыных, в тридцати пяти верстах от станции Бологое. Переброшенный Артамоновым через эстонское "окно", Таланов получил явку к Стауницу, а тот направил пришельца к члену организации МОЦР Жоржу Щегловитову. Что-то в Таланове не понравилось Стауницу. Вообще он не очень верил в то, что сокровища стоимостью в миллион рублей могут быть запросто замурованы в часовне, в фамильном склепе близ сельской церкви. Но чем черт не шутит!.. Таланов был, что называется, душа общества. Сестры, Ниночка и Лидочка, слушали парижского гостя раскрыв рты, когда он за чашкой чая рассказывал им о чудесах "светоча мира" - Парижа. - Я не предполагал, медам, что в нашей нэповской Руси еще сохранились такие милые, такие женственные, обаятельные создания! Я представляю вас, медам, в туалетах от Пуарэ или Пакена! Боже мой, вы бы свели сума весь Париж! Надо сказать, что русские дамы имеют успех: par exemple*, Тыркова вышла замуж за Уильямса, редактора "Таймса", а Лидия Николаевна - леди Детердинг, супруга нефтяного магната... Она делает столько добра. Нет, медам, я представляю себе, какой вы бы имели успех с вашим врожденным изяществом, с вашим шармом, этим дворянским, я бы сказал тургеневским шармом, который сохранился только в лучших дворянских семьях... ______________ * Например (франц.). Ртищев и Щегловитов уставились на ротмистра Таланова, соображая, что, конечно, не ради этих галантных излияний пожаловал из Парижа непрошеный гость. Но вскоре все объяснилось: гость спросил, где бы он мог побеседовать с господами мужчинами по делу. Они уединились в спальне Щегловитовых. Ниночка в это время отправилась к маникюрше, а Лидочка принялась рисовать цветочки - ее картинки были довольно ходким товаром на Центральном рынке. - Я имею поручение РОВС найти я доставить в Париж драгоценности Голицыных. Эти драгоценности замурованы в часовне, в фамильном склепе Голицыных, близ сельской церкви имения Ложенки, если не ошибаюсь, Тверской губернии. Все это изображено точно на плане, который я храню в укромном месте. Без вас, господа, мне туда не добраться. Вы оба вполне легальные, будем так говорить, советские трудовые граждане. Но в то же время вы члены МОЦР. Вы должны знать, что речь идет не о каких-нибудь ничтожных камешках в полкарата, а о родовых голицынских бриллиантах... Это миллионы, господа, миллионы! И наше возрожденное государство воздаст вам, патриотам, должное за вашу помощь в розысках клада по закону, со всеми вытекающими последствиями. Ртищев и Щегловитов слушали как зачарованные. В самом деле, не по пустякам же прислан сюда Таланов, пренебрегший опасностями, ползавший на брюхе по грязи через границу. Но тут выяснилось одно непредвиденное обстоятельство: оказывается, Лидочка бросила рисовать свои васильки и маргаритки и подслушивала под дверью. Не успел Ртищев произнести хоть слово по этому поводу, как она ворвалась и с запалом воскликнула: - Боже мой! Неужели вы не понимаете, что я, именно я вам необходима! Несчастные! Как вы проникнете в эти Ложенки? Вас схватит за шиворот первый сельский милиционер. Я достану вам справку отдела охраны памятников старины, вы, то есть мы, поедем туда под видом ученых-археологов для археологических раскопок. - А ведь Лидочка права! - сказал Жорж Щегловитов. - Но ради бога, ни слова Ниночке, она такая болтушка. И так далека от всего этого... Весь день все, кроме Ниночки, с таинственным видом уединялись по углам. Впрочем, Таланова приставили к Ниночке, чтобы отвлечь ее внимание, и он неутомимо болтал с ней о том, что именно носят в Париже, как выглядит ночной Монмартр, какие витрины на рю де ла Пэ. Между тем в студии Лидочки зрел заговор. - Мой план такой, - говорил Ртищев, - неужели же мы все это богатство передадим какому-то РОВС, где спят и видят, как бы прикарманить эти миллионы? И кто повезет? Этот ротмистр, которому я бы серебряной ложки не доверил, а не то что миллион! - Подождите, - сказала Лидочка. - Вы понимаете, что этот ротмистр ни черта не понимает в вашей ситуации? Мы скажем ему, что бумаги отдела охраны памятников старины можно получить только в Бологом... Власть на местах, понимаете? Затем мы трое - я, Жорж и вы, mon cher Ртищев, - выезжаем со справкой, которую я уже добыла, в Бологое, едем в эти самые Роженки или Ложенки с кое-каким инструментом, будто бы необходимым археологам, и все остальное всем понятно. - А как же он? Ротмистр? - Ниночка вскружила ему голову... Он будет счастлив остаться здесь на денек-другой. А мы скажем ему, что едем хлопотать о справке, получив ее, дадим ему телеграмму, и он выедет в Бологое, где мы его будем ждать! - А есть еще люди, которые считают, что у женщин нет практического ума! - воскликнул Щегловитов. - Все хорошо, - сказал Ртищев, - но вы забыли главное... План! План часовни, склепа и места, где замурован клад, - он у Таланова. Без плана нельзя ехать. Мы ничего не найдем. - План у него зашит в лацкане пиджака. - Откуда ты знаешь? - Он проболтался Ниночке. И тут опять помогла гениальная Лидочка: - Мне нужно полчаса времени, чтобы распороть лацкан, вытащить бумажку или, вероятно, клочок полотна с планом часовни и склепа. Но как снять с него пиджак? - Ночью. Он будет ночевать в моей комнатке, - сказал Ртищев, - на софе. - Чепуха! Он проснется. Вы представляете себе, что будет? - Есть идея! - воскликнул Жорж Щегловитов. И вечером он предложил гостю принять ванну. - Именно об этом я вас хотел просить! Именно об этом! Вы представляете, я ведь с дороги... И как это любезно с вашей стороны. - Мой халат и туфли к вашим услугам... Через четверть часа ротмистр в халате и туфлях проследовал в ванну. И в ту же минуту Лидочка принялась за работу. Из лацкана его пиджака вытащила клочок полотна. На нем буквами и стрелками был нанесен план часовни, фамильный склеп и крестиком место, где замурован клад. Затем Лидочка зашила лацкан так, что никто бы не отличил новый шов от старого. В эту минуту Ртищев показывал Ниночке старинный пасьянс, а Жорж Щегловитов стоял "на страже" у дверей ванны. На следующее утро Таланову было сказано, что вся троица едет в Бологое за "документом" и ему надо ждать телеграммы. Получив ее, немедленно выезжать в Бологое. - А почему бы мне не поехать с вами? - Безумец! В вашем положении нельзя рисковать. Мы подготовим все, и тогда вы приедете. - Вам скучно будет со мной? Не правда ли? - кокетливо спросила Ниночка. Таланов только вздохнул... Умильный взгляд его скользнул по округлым плечикам Ниночки. ...То, что произошло дальше, в поезде "Максим"*, в переполненном вагоне, с трудом поддается описанию. Ехали, чтобы не очень выделяться, в сапогах и брезентовых плащах. Лидочка в старой жакетке, платочке и каких-то солдатских ботинках. У нее на груди хранились бумажка отдела охраны памятников старины с перечислением фамилий двух археологов и их ученого секретаря "тов. Лидии Нейдгарт" и, разумеется, план часовни. ______________ * Так назывались тогда местные товаро-пассажирские поезда, ходившие очень медленно. В Бологом подрядили мужика с телегой и тридцать пять километров месили грязь по проселку. Наконец добрались до села Ложенки, но никакой часовни, ни родового склепа близ сельской церкви не обнаружили. Установили также, что никакого имения Голицыных в этих местах нет и не было. Обратный путь - тридцать пять километров по проселку, ожидание поезда на Москву (в скором не было места), снова "Максим", и переполненный вагон, и опоздание на два часа... В четвертом часу ночи наконец Москва. Шли пешком. Ртищев останавливался, задыхаясь. Лидочка ругалась как извозчик (извозчиков в этом часу ночи не было). Жорж Щегловитов мечтал только о теплой постели, о том, чтобы склонить голову на подушку рядом с золотоволосой головкой Ниночки. Он открыл дверь в квартиру своим ключом. Лидочка кинулась в чем была на тахту; Ртищев, тяжело дыша, остался сидеть на пуфе; Жорж Щегловитов, стащив грязные сапоги, в носках вошел в свою спаленку... и тут раздался дикий вопль. Это взвыл от ярости Жорж. Рядом с золотоволосой головкой Ниночки покоилась стриженная ежиком голова ротмистра Таланова, он спал, обнимая округлые плечики Ниночки... Дальше произошла грубая сцена, закончившаяся дракой двух мужчин, которую я описывать не берусь. Стауниц был разбужен на рассвете и, отворив дверь, увидел украшенную большим синяком физиономию ротмистра Таланова. Он выслушал его путаный рассказ и понял, что ни часовни, ни склепа, ни голицынских миллионов не существовало в действительности, а план был куплен за двести франков у какого-то штабс-ротмистра Гродненского гусарского полка, племянника князя Голицына, умершего три года назад. Якушев сразу выразил сомнение в реальности этой затеи, как только услышал о прибытии Таланова, но не вмешивался: он считал, что визит Таланова послужит еще одним доказательством легкомыслия эмигрантов. Пришлось отправить Таланова через "окно обратно к его друзьям, это было необходимо, чтобы поддержать солидную репутацию "Треста". Будучи в гостях у Кушаковых, Стауниц обратил особое внимание на изумруды мадам Кушаковой, и, как у всякого авантюриста, у него возник еще не сформировавшийся план использовать этот реальный клад. Жорж Щегловитов, разочарованный в "белом движении", отошел от МОЦР. Что же касается Ртищева, то для него поездка за голицынским кладом кончилась плохо: он жестоко простудился, простуда перешла в воспаление легких, и камергер, член Политсовета МОЦР, приказал долго жить. 71 Якушев чувствовал враждебность Захарченко и в беседе с Артузовым предложил, чтобы с ней встречался от имени "Треста" Стауниц. Конечно, он, Якушев, будет его инструктировать. - А вы убеждены, что Захарченко изменила к вам отношение? - Мне не раз говорил об этом Стауниц. Сказал, что она злится на меня и Потапова, мы, мол, затираем Стауница, не даем ему хода в "Тресте". Я думаю, что он это сказал, отчасти чтобы укорить нас, то есть руководителей "Треста". - Вы верите Стауницу? Впрочем, это на него похоже. Вообще не вредно, чтобы эта дама думала, что в "Тресте" существуют разногласия между вами и Стауницем. Хорошо даже, если у вас будет с ним при ней легкий конфликт. Это отвлечет ее. Она ведь ко всему еще любит интриги. Разумеется, Захарченко примет сторону Стауница, и это вызовет с ее стороны еще большую откровенность с ним. Важно только, чтобы Стауниц был в ваших руках. Чем вы его можете держать? И удержите ли? - Не сомневаюсь. Я создал впечатление, что у меня скоро будут большие средства от Коковцова. Стауниц уверен, что ему перепадет малая толика. - Конечно, этот прожженный авантюрист пока слушается вас, но верит ли он вам? Верит ли, что вы настоящий монархист и контрреволюционер? - Пока да. - Пока... Надо, чтобы он вам верил, надо! Он ближе, чем вы, к Захарченко. Нам очень важно от нее знать, что именно затевает Кутепов. А он что-то затеял. И Захарченко об этом знает. Придется опять поручать эту даму Стауницу, и не выпускайте его самого из рук. А с ней держитесь такой линии: мы, мол, делаем высокую политику, и вы, будьте любезны, нам не мешайте. Прошло несколько дней. Якушев решил разыграть легкую размолвку и при Марии Захарченко заспорил со Стауницем по поводу устройства белогвардейцев (под видом рабочих) на лесоразработках в Польше, в приграничных участках. Якушев предложил не поднимать этого вопроса у поляков. - В общем, мы сидим у моря и ждем погоды, - мрачно сказал Стауниц. - До сих пор мы не дали ответа по поводу нового начальника штаба. Потапов стар и болен. - Пришлют кого-нибудь вроде Сусанина, и возись с ним. Мне оказано высокое доверие его высочеством, и, пока я его не лишен, прошу не вмешиваться в мои действия. Якушев ушел, сухо простившись с Захарченко, которую, видимо, обрадовало даже это легкое столкновение Стауница с Якушевым. А Стауница это столкновение навело на размышления о своем будущем. Он рассуждал так: если совершится переворот и у власти окажутся деятели "Треста", то его положение все же будет неопределенным из-за разногласий с Якушевым. Да и придут ли к власти деятели "Треста"? Не Якушеву же возглавлять правительство! Нужен военный, нужен диктатор. Потапов? Он не строевик, а генштабист, притом у него слабое здоровье и не хватает железной воли, решимости. Значит, несомненно захватит власть Кутепов. У него есть все, что нужно диктатору: воля, энергия, жестокость, он не остановится, пройдет через горы трупов к власти. Недаром он стремится засылать своих людей в "Трест", - значит, для Стауница выгоднее ориентироваться на РОВС и Кутепова. С его помощью можно пробраться за границу, если дело затянется. А путь к Кутепову самый верный через Марию Захарченко. В ее поведении нельзя было не заметить, что она старалась увлечь Стауница как женщина. "Что-то завлекательное в ней есть", - думал Стауниц и решил сблизиться с ней. Она, как родственница Кутепова, могла позаботиться о карьере Стауница. Радкевич? Это не смущало. Стауниц знал, как относится к Радкевичу его супруга. Стауниц часто оставался наедине с Марией и однажды, слушая восторженные отзывы Марии о Кутепове, сказал: - Так может говорить о мужчине не родственница, а женщина, которая его любила и любит. - Я люблю сильных людей. - А Радкевич? - Он был другим в гражданскую войну. - Значит, любите... сильных людей? Я могу себя причислить к ним? Она посмотрела на него и кивнула. Этот разговор происходил в складе, на Болоте. Мария Захарченко полулежала на старом продавленном диване, где обычно дремал Подушкин. На этот раз его не было, его куда-то услал Стауниц. - Черт знает что!.. - сказал он, наклоняясь к ней. - Никогда бы не подумал, что такая женщина, как вы, может меня волновать. - Это при хорошенькой жене? Он усмехнулся: - У меня привычка анализировать, и я думаю, что влечение к вам происходит оттого, что между смертельным риском и половым влечением есть непреодолимая связь. А как вы думаете? Ответа не было, то есть он был. Мария Захарченко и Стауниц остались до поздней ночи в складе, на Болоте. Когда они уходили, Стауниц сказал: - Непрезентабельный уголок для любовных свиданий. - А не хотите ли теплушку, загаженную солдатней? Всякое бывало. Он помолчал и спросил: - А как же Радкевич? - Пусть это тебя не беспокоит. "В общем, все осложнилось, - подумал Стауниц, - как бы только об этом не узнал Якушев... Ну, а если узнает... Кажется, деньги Коковцова - миф. Нет, надо взяться за дело самому. И мне надо за границу! Но как? Без гроша далеко не уедешь". 72 Все труднее становилось Якушеву удерживать Марию Захарченко и Радкевича за городом, на зимней даче. Для Захарченко нужно было изобретать новые поручения: расшифровывать ответы "С мест" и зашифровывать инструкции "местам" она уже не хотела. Зимой и осенью ее угнетала тишина, монотонный шум елей под окном. Единственное, что отвлекало от мрачных мыслей, было появление Стауница. Радкевич, работая в авторемонтной мастерской в Москве, возвращался домой поздно вечером. Но для Марии Владиславовны стало ясно, что он догадывается о причине частых визитов Стауница. Она ждала объяснения и заранее готовилась к нему. Как-то вечером, когда Гога уныло сидел в углу и делал вид, что дремлет, она вдруг встала и, остановившись против него, сказала: - Нечего играть в молчанку! Говори! Он вздрогнул от неожиданности: - Лучше не надо - не место и не время. - Это будет всегда... Говори! - Ты сама знаешь. - Что я знаю? Что я живу со Стауницем? Ты это хотел сказать? Нужна я ему! - Значит, нужна. Она усмехнулась и взяла папиросу. Закуривая, сказала: - Не я ему, а он мне нужен. Ну и живу с ним. И что? Убьешь его или меня? Обоих? Идиот. - Мы с тобой венчались... - Это здесь. А сошлись под ракитовым кустом. В какой-то халупе, под Курском, на земляном полу. "Нас венчали не в церкви" - так, кажется, пели настоящие террористы. - А мы не настоящие? - Ты - нет. - Прикажешь мне радоваться тому, что ты его любовница? - Все, что я делаю, делается ради нашей цели. - И спишь с ним ради этого? - А ради чего же? Я давно уже не женщина. Ты это знаешь. - Со мной - да. - С тобой, с ним - все равно. Я тебе не обещала верности. Ну хорошо. Там в графине что-то осталось... Налей себе и мне. Выпьем, нас черт одной веревочкой связал. Он поднялся, достал графин и рюмки. Они выпили по рюмке, он с жадностью, она с отвращением. - Слушай, Гога! Он будет у меня здесь, - она сжала пальцы в кулак. - Будет делать, что я хочу... это настоящий, не Якушев же, старая лиса, и не ты. И не мешай мне, слышишь! Ничего хорошего не будет, если попробуешь мешать. Лучше пей, если тебе трудно. Я знаю одно: в случае провала мы с тобой не переживем друг друга. А если нет? Ты понимаешь, что будет?.. Но когда же, когда? Я схожу с ума в этих стенах, в этой деревянной клетке, от этой тишины. Я почти не сплю. Веронал не помогает. Он вдруг прислушался: - Кто-то идет... Если он? Она вскочила и притянула его к себе: - Если он - ты уйдешь. Кто-то два раза слабо стукнул в окно. - Открой. И уходи. Радкевич вышел в сени. Потом в комнату первым вошел Стауниц. - Ты что-то нынче рано, - сказал он Радкевичу. - Попиваете водочку? - Подожди, - сказала Захарченко. - Гога? Радкевич схватил с вешалки пальто и фуражку, бросился в сени. Слышно было, как хлопнула дверь. - Так, - сказал, усмехаясь, Стауниц. - Здорово это у вас делается. Высшая школа дрессировки. - Не издевайся. Это может плохо кончиться. - Это кончится вот чем... - Стауниц показал на графин, - я этих неврастеников знаю. Весь день я мотался в городе, выбрался к тебе вечером, рассчитывал, что он задержится. - Все аферы? - А ты думала? Пока меня считают просто аферистом, коммерсантом, я в полной безопасности. - Ты умница. - Умница? Якушев вчера завел разговор о тебе. "Интересная женщина", - сказал с намеком. Я на всякий случай ответил: - "Бальзаковский возраст. Не в моем вкусе". - А какое ему дело до нас? - Какое? С его точки зрения, этот скандал в благородном семействе может отозваться на делах "Треста". - Никакого скандала. Ты же видел. - Да. Здорово у вас получается в свете, - сказал и рассмеялся. Смех был вынужденный. Он не переставал думать о бегстве за границу, пока действуют "окна". Но деньги, деньги... Стауниц утаил от Марии продолжение разговора с Якушевым. Когда речь зашла о денежной помощи из Парижа, Якушев сказал: - Вы проявляете слишком большой интерес к этому вопросу. - Вы думаете? - окрысился Стауниц. - Я в трудном положении, крупная сделка прогорела. - При чем тут "Трест"? - При том, что Кушаков может обратиться куда следует. - Этого только не хватало. Уголовщина потянет за собой другое дело. - Вот об этом я и говорю. - Большая сумма? - Порядочная. Десять тысяч золотом. Якушев слегка присвистнул и задумался. - Я думаю, что "Трест" должен вас выручить, если все устроится в Париже. - А вы собираетесь? - Да, Эдуард Оттович, скажу напрямик, ваша дама сердца и ваши с ней отношения меня устраивают только в том смысле, если я буду через вас знать все, что затевает Мария и ее покровитель Кутепов. Мы должны это знать. При авантюризме Кутепова можно ожидать любой дикой выходки. Ему ничего не стоит ради эффекта подставить под удар "Трест", наше с вами детище. И тогда повторится провал в десять раз ужаснее ленинградского. - Я вас понимаю. Вы будете знать все. На этом кончился их разговор. Они разошлись, как будто поладив, на самом же деле ни тот, ни другой не верили друг другу. 73 Хотя фирма "Кушаков и Недоля" уже давно не вела никаких коммерческих дел со Стауницем, он все же остался добрым знакомым супругов Кушаковых, навещал их по вечерам, когда там играли в карты, и временами использовал особняк для встреч с "дипломатами": мадам Кушакова имела склонность к светским знакомствам. Роман Бирк теперь приезжал в Москву изредка как дипломатический курьер. В эти дни он навещал Кушаковых и в один из таких визитов застал там Стауница. Он очень оживился, увидев Бирка, и решил попытаться добыть через него денег. Об этой комбинации Стауниц мечтал давно. Улучив минуту, он вызвал Бирка на террасу. Бирк держался настороже, знал, что Стауниц не подозревает, кто на самом деле руководит "Трестом". По заданию Артузова Роман Густович играл роль безропотного агента эстонской разведки, и это было видно по тому, как с ним заговорил в тот вечер Стауниц: - Ну, теперь вы уже не боитесь себя скомпрометировать? Должность дипкурьера, по-моему, создана для того, чтобы заниматься контрабандой. - Вы в этом уверены? - Абсолютно. Помните наш разговор в Пассаже о картинах и драгоценных камешках? - Помню, это было давно... Откровенно говоря, я боюсь потерять должность. Наше министерство... - Слушайте. Не втирайте мне очки. Ваш начальник не в министерстве, а в эстонской разведке. Вы посвятили в наши планы вашего дядюшку Аду Бирка? - Конечно... Но он забыл... Притом, мне кажется, вы в вашем положении должны бы избегать таких сделок. - Почему? Простая коммерческая сделка. Ничего противозаконного. Частное лицо имеет право продавать принадлежащую ему вещь. - Для вывоза за границу? - А я этого не знаю. Я комиссионер, и только. Хотя тут дело не в комиссии, а в том, что надо же когда-нибудь оказать услугу лицу, которое нам, - он подчеркнул слово "нам", - полезно. Короче говоря, - продолжал Стауниц, усмехаясь обычным презрительным смешком, - речь идет о знаменитых изумрудах светлейшей княгини Ливен. Хотите их видеть? - Почему же... любопытно. - Изумруды, брошь и серьги вы можете видеть на хозяйке дома Агриппине Борисовне Кушаковой. - Да. Я обратил внимание. Действительно, это чудо. Эту прелесть она продает? - Видите ли, Кушакова с мужем собираются в Киссинген. Кто-то обещал им устроить поездку. У старика все деньги в деле, а эти изумруды - большая ценность, они обращают на себя внимание. Мадам заплатила за них старой княгине пять тысяч рублей золотыми империалами несколько лет назад. Изумруды стоят в десять раз дороже. Ваш дядя может их приобрести всего за две тысячи английских фунтов. Архивыгодная сделка. Но все это должно быть в абсолютном секрете. Как-никак вещи уйдут за границу. Роман Бирк с удивлением смотрел на Стауница: - Все-таки я не понимаю, какой смысл вам заниматься этим делом? - Я же вам сказал. Надо оказать услугу людям, которые помогли мне устраивать у себя встречи с нужными людьми. Вы думаете, что нельзя оказать такой простой услуги? - Хорошо. Допустим, дядя согласится купить эти изумруды. Как же все это произойдет? - Вы мне доверяете? Дядя вам доверяет? Вы вручаете мне две тысячи фунтов и получаете от меня изумруды в футляре с гербом княгини Ливен. Вы, надеюсь, понимаете, что Кушакова предпочитает произвести эту операцию через посредника, а не прямо с вами... Вы... чужой. Роман Бирк уклонился бы от этой сомнительной сделки, но в последнее время его отношения с дядей ухудшились, да и в эстонском штабе были не очень довольны Бирком, его считали слишком осторожным. Если бы не влиятельный дядя, с таким агентом давно бы расстались. Но в Ревеле Бирк нужен был "Тресту". Кроме того, если Кушаковы действительно оказывали услугу "Тресту" и могли оказывать эти услуги в будущем, то почему бы, в свою очередь, не оказать им услугу через Стауница? Для пользы дела. Вот по этим соображениям Бирк и согласился участвовать в комбинациях Стауница как доверенное лицо дяди Аду Бирка. Вышло так, что Стауницу в руки попали две тысячи фунтов стерлингов, но Роман Бирк не получил изумрудов. Стауниц обещал доставить их вечером, однако прошло один, два, три вечера, а Роман Бирк не мог застать Стауница. Агриппина Борисовна сказала, что она и не думала продавать изумруды. Бирк уехал в Ревель в отчаянии после тяжелого объяснения со Стауницем, которого все-таки отыскал где-то в ресторане. Две тысячи фунтов остались у Стауница. И это имело значение для событий, которые вскоре произошли. 74 20 ноября 1926 года Якушев перешел границу. Он направлялся в Париж. В Ревеле его ждала "племянница". Там ей следовало встретиться с Якушевым и вместе с ним ехать в Париж. Захарченко встретила Якушева почти враждебно. Он сразу это почувствовал и решил пригласить ее на обед, который давал в его честь майор Пальм из эстонской разведки. Якушев рассчитывал, что внимание к его особе эстонского штаба произведет впечатление на Марию Захарченко. За обедом, сильно выпив, майор Пальм провозгласил тост за монархию в России и за присоединение к ней Эстонии. Второй тост был за Якушева, за его светлый ум, за будущего министра иностранных дел будущей России. Мария Захарченко была взволнована. Она даже и не предполагала, каким авторитетом пользуется Якушев. После обеда, в салоне гостиницы, она скромно подошла к Якушеву и виновато сказала: - Простите меня, Александр Александрович. - Простить вас? Что вы такое натворили? - Я подозревала вас. - В чем? - В самом худшем. В измене нашему делу. Теперь я вижу, вы работаете не для себя, а для России и ее государя. Но почему вы против террора? - Вы странная женщина. Террор для вас навязчивая идея. Но когда террор решал все? Наконец, вы верите в Гучковых, а я нет... Увидим... Вы очень странная женщина. Правда ли, что вы расстреливали из пулемета пленных красноармейцев? Она подняла голову, и Якушев увидел в ее глазах удивление. - Приходилось. А что? - Зачем же делать это своими руками? Любой фельдфебель мог это сделать не хуже. Потом, я не сентиментален, но стрелять в безоружных пленных, русских людей... - А куда их девать? Не таскать же с собой. Представьте, завтра наше дело удастся. Что вы будете делать? Ведь таких будут сотни тысяч. Амнистия? Чепуха! И, зевнув, она встала: - Спокойной ночи. Накануне их отъезда в Париж из Москвы пришла шифровка. Стауниц требовал ее возвращения: Гога Радкевич запил, с ним нет сладу, поругался с Зубовым, это становится опасным, никакие убеждения на него не действуют. Захарченко знала, что такие истории с ним случались во время гражданской войны. Но теперь, в такой ситуации? Она была вне себя от ярости. Вернуться, в Москву! Это означало, что Якушев поедет без нее и будет гнуть свою линию. Но делать нечего. Пришлось вернуться. В Париже, на вокзале, Якушева встретил Кутепов. С паспортом на имя Келлера Якушев остановился в гостинице на Елисейских полях. В том, как его встретил Кутепов, Якушев почувствовал некоторую настороженность и решил перейти в наступление. Разговор наедине начался с того, что Кутепов сказал: - История с газом - сплошная ерунда, обман. Гучков все наврал. - Ну что ж, Александр Павлович? Я с самого начала не верил, а Мария Владиславовна возненавидела меня за это... Выходит, что я прав, - почти закричал Якушев, - я, а не она! Разве я против активности? Нужно реальное дело, а не блеф! Нельзя работу многих месяцев принести в жертву истеричке, бабе, кликуше! Кутепов поморщился. - Да, именно кликуше, Александр Павлович! Пусти эта стерва не путается у нас под ногами! - Якушев подошел к столу, налил себе воды в стакан, но пить не стал. - А вы тоже хороши, генерал... Требуете эксперта, посылаем, молодой человек рискует жизнью, приезжает. И что в результате? Пшик! Никакого газа, никакого немца-химика. Одна болтовня. Неужели ради того, чтобы молодого человека обласкал "Верховный", стоило его посылать в Париж? - Дорогой мой... Прежде всего не волнуйтесь. Я знаю Марию, как самого себя, вижу все ее недостатки, но вижу и достоинства - верность долгу, способность жертвовать жизнью, если надо... Конечно, ей не следует давать много воли. - Кутепов даже лебезил перед Якушевым, но тут же подсунул свой план: - Генерал Юзефович предлагает свое имение как базу для галлиполийцев. Можно сосредоточить человек сорок - пятьдесят, готовых на что угодно. - Знаю, слышал. Он просто хочет нажиться на этом! Надо, видите ли, там построить нечто вроде казарм под видом складов, и на это нужно дать три тысячи долларов! А где их взять? Вот прислали еще одного сукина сына, ротмистра Таланова, наврал, что в имении Голицыных закопаны драгоценности. Перебросили его через наше "окно", возились с ним, поселили у одного из Щегловитовых. Он полез к его жене, ему набили морду и выгнали. Никаких драгоценностей не было. Пришлось этого дурака перебросить обратно. Действител