тей, но я принимаю ваше предложение. Через несколько минут оба звездолетчика вышли из лавки, одетые в юбки, сандалии и круглые шляпы с отвислыми полями. Талии стягивали широкие кожаные пояса с ножнами для длинных стальных ножей. Убранство довершали сумки с накидками от дождя, а в карманах каждого еще оставалось по восемь колумбов. - Следующая остановка - гавань, - сказал Черчилль. - Когда-то я ходил матросом на яхтах богачей во время летних каникул, чтобы заработать на оплату колледжа. - Я знаю, что вы умеете ходить под парусами, - подтвердил Сарвант. - Ведь вы командовали краденным парусником, когда мы бежали из тюрьмы на планете Викса. - Я хочу сначала посмотреть, сможем ли мы найти работу в порту, а еще лучше на судне. Потом попробуем выяснить, что случилось со Стэггом и Кальторпом. - Почему именно на судне? Я знаю вас достаточно хорошо и чувствую: у вас что-то на уме. - Я знаю, что Вы не сплетник. Если я подыщу подходящее судно, мы свяжемся с ребятами Ястржембоского и двинем в Азию через Европу. - Рад слышать это, - сказал сарвант. - А то я уже подумал, что вы умыли руки, бросив парней. Но как их разыскать? - Вы что, притворяетесь? - засмеялся Черчилль. - Мне для этого достаточно спросить, где ближайший храм. - Храм? - Конечно. Совершенно очевидно, что власти будут присматривать за всеми нами. По сути, за нами хвост с того самого момента, как мы вышли из плена. - Где же он? - Не оглядывайтесь. Я покажу его вам позже. Пока что идите как ни в чем не бывало. Они увидели группу людей, собравшихся в кружок и сидевших на коленях. Черчилль мог бы обойти их, но остановился и заглянул через плечи. - Что они делают? - спросил Сарвант. - Играют на деньги образца 29-го века. - Наблюдать азартные игры против принципов. Надеюсь, вы не имеете намерения присоединиться к ним? - Именно это я и собираюсь сделать. - Не надо, Руд, - попросил Сарвант, взяв Черчилля за руку. - Из этого не получится ничего хорошего. - Отче, я не ваш прихожанин. У них, наверное, есть правила. Это все, что мне нужно. Черчилль вынул три колумба из кармана и громко спросил: - Можно вступить в игру? - Конечно, - ответил крупный загорелый мужчина с повязкой на глазу. - Можешь играть, пока деньги не кончатся. Только сошел с корабля? - Недавно, - подтвердил Черчилль. Он присел на колени и положил на землю один колумб. - Моя очередь бросать, да? Ну, малютки, папе нужны деньги на водку. Через тридцать минут Черчилль вернулся к Сарванту, ухмыляясь и тряся горстью серебряных монет. - Плата за грех, - пояснил он. Однако улыбка быстро сошла с его лица, когда он услышал громкие крики сзади. Обернувшись, он увидел, что игроки направляются к нему. - Подожди минутку, дружище, у нас есть пара вопросов. - Ну и ну, - произнес Черчилль как бы в сторону. - Приготовьтесь к бегству. Эти парни не умеют проигрывать. - А вы не плутовали, нет? - спросил Сарвант. - Конечно, нет! Вам следовало бы получше знать меня. Кроме того, разве можно плутовать с такими грубиянами? - Послушай-ка, дружище, - сказал одноглазый, - ты как-то чудно разговариваешь. Откуда ты? Из Олбани? - Манитовек, Висконсин, - ответил Черчилль. - Не слыхал. Это что, какой-то городишко на севере? - На Северо-Западе. А зачем вам знать? - Нам не по нутру незнакомцы, которые даже говорить правильно не могут. У чужаков много всяких штучек, особенно когда они играют в кости. Только неделю назад нам попался один матрос из Норфолка, который заговаривал кости. Мы ему повыбивали все зубы и сбросили с причала с грузом вокруг шеи. Только его и видели. - Если считаете, что я мошенник, нужно было сразу сказать об этом, пока мы играли. Одноглазый моряк оставил без внимания реплику Черчилля и оскалился: - Что-то не вижу на тебе тотема. Из какого ты братства? - Лямбда Чи Альфа, - с вызовом ответил Черчилль и опустил руку на нож. - Что это за тарабарщина? Ты имеешь в виду братство Льва? Черчилль понял, что сейчас их с Сарвантом, как ягнят, принесут в жертву, если они не докажут, что находятся под опекой какого-нибудь могущественного братства. Он был бы не против солгать в такой ситуации как эта, лишь бы выпутаться из нее. Но чувство обиды, зревшее в нем все прошедшие шесть недель, вызвало неожиданную вспышку ярости. - Я принадлежу к расе людей, чего вы не можете сказать о себе! - закричал он. Одноглазый побагровел. - Клянусь грудью Колумбии, я вырежу у тебя сердце! Чтобы какой-то вонючий чужеземец так со мной разговаривал! - Давайте, вы, ворюги, - огрызнулся Черчилль и вытащил нож из чехла. Одновременно с этим он крикнул Сарванту: - Бегите, что есть мочи! Одноглазый также вынул нож и, выставив вперед лезвие, двинулся на Черчилля. Тот швырнул горсть монет в глаза моряка и сделал шаг вперед. Ладонью левой руки он ударил по запястью руки, державшей нож. Он выпал, и Черчилль воткнул острие своего ножа в живот моряка. Затем выдернул его и отступил, согнувшись, чтобы встретить остальных. Но они, как и любые матросы, вовсе не собирались придерживаться каких-либо правил. Один из них схватил валявшийся в груде мусора кирпич и запустил им в голову Черчилля. Мир потускнел в его глазах. Лицо залила кровь из раны на лбу. Когда он пришел в себя, нож уже забрали, и два дюжих парня скрутили ему руки. Третий, маленький и сморщенный, вышел вперед, скалясь беззубым ртом, и направил лезвие в живот Черчилля. 5 Проснувшись, Питер Стэгг обнаружил, что лежит на спине на чем-то мягком. Над головой шелестели ветви огромного дуба. Сквозь листву пробивалось яркое безоблачное небо. Вверху в ветвях резвились птицы - воробьи, дрозды, на нижней ветке сидела огромная сойка, свесив вниз голые человеческие ноги. Ноги были загорелыми, стройными, красивой формы. Остальные части тела были спрятаны в костюме гигантской птицы. Как только Стэгг открыл глаза, сойка сняла маску, открыв хорошенькое личико смуглой большеглазой девушки. Она вытянула руку и подняла висевший на веревке за спиной рожок. Прежде, чем Стэгг остановил ее, она издала протяжный дрожащий зов. И сейчас же поднялся шум. Стэгг сел и повернулся к источнику шума, исходившего от толпы людей, стоявших по другую сторону дороги. Это было широкое бетонное шоссе, вдоль которого тянулись поля. Он сидел в нескольких метрах от обочины на толстой кипе одеял, заботливо кем-то подложенных под него. У него не было ни малейшего представления, как и когда он сюда попал. И вообще, где он находится. Отчетливо Питер помнил все события до самой зари, после этого - полное затмение. По высоте солнца можно было судить, что время где-то около одиннадцати. Девушка-сойка спрыгнула с ветви и пропела: - Доброе утро, благородный Стэгг. Как ты себя чувствуешь? Стэгг тяжело вздохнул. - Все мышцы затекли и ноют. И ужасная головная боль. - После завтрака все будет в порядке. Должна сказать, что этой ночью ты был великолепен. Никогда не слыхала о Герое-Солнце, который мог бы сравниться с тобой. Я сейчас должна уйти. Твой друг Кальторп предупредил, что когда ты проснешься, тебе захочется некоторое время побыть наедине с ним. - Кальторп! - произнес Стэгг и снова застонал. - Его-то я меньше всего хотел бы видеть. Но девушка уже перебежала через дорогу и затерялась среди остальных людей. Из-за дерева появилась седая голова Кальторпа. Он приближался с большим крытым подносом в руках и улыбался, но по всему было видно, что он отчаянно пытался скрыть беспокойство. - Как ты себя чувствуешь? - закричал он. Стэгг ответил, затем спросил: - Где мы находимся? - Я бы сказал, что мы находимся на дороге N_1 прежних США, но теперь это место называется застава Мэри. Где-то в 15 километрах от окраины нынешнего Вашингтона, в трех километрах от небольшого крестьянского поселка под названием Фэйр Грэйс. Его обычное население - две тысячи, но сейчас в нем около пятнадцати тысяч. Здесь собрались фермеры и их дочери со всей округи. Все в Фэйр Грэйс с нетерпением ждут тебя. Но нечего сейчас к ним спешить. Ты - Герой-Солнце, поэтому можешь отдыхать сколько захочешь. Разумеется, только до захода солнца. Тогда ты должен дать такое же представление, как и прошлой ночью. Стэгг осмотрелся и только сейчас понял, что он все еще обнаженный. - Ты видел меня прошлой ночью? - он умоляюще посмотрел на Кальторпа. Теперь наступила очередь Кальторпа уткнуться взглядом в землю. - Место возле ринга, только на время. Я прокрался сквозь толпу в здание. Там и наблюдал за оргией с балкона. - У тебя есть хоть на грамм благопристойности? - промолвил сердито Стэгг. - То, что я ничего не могу с собой сделать, плохо само по себе. Но еще хуже, что ты спокойно смотришь на мое унизительное поведение. - Почему же унизительное? Да, я наблюдал за тобой. Я антрополог. В первый раз у меня появился шанс засвидетельствовать обряд оплодотворения с близкого расстояния. Кроме того, как твой друг, я беспокоился за тебя. Но причин для беспокойства не оказалось, ты сам о себе прекрасно заботился. И другие тоже. Стэгг вспыхнул. - Смеешься надо мной? - Боже упаси, нет. Испытываю только изумление. Может быть даже зависть. Разумеется, это рога дают тебе такое влечение и способность. Мне вряд ли бы дали хотя бы малую часть тех веществ, которые вырабатывают панты. Кальторп поставил поднос перед Стэггом и снял с него салфетку. - Вот завтрак, какого у тебя не было. Стэгг отвернулся. - Забери его отсюда. Мне тошно в желудке и муторно на душе от всего, что я вытворял ночью. - А мне казалось, что ты упивался этим. Питер застонал с нескрываемой яростью, и Кальторп успокаивающе замахал рукой. - Я не хотел тебя обидеть, просто видел тебя и не могу привыкнуть к этому. Давай, дружище, ешь. Смотри, что тебе приготовили! Свежеподжаренный хлеб, свежее мясо, масло и джем, мед, яйца, бекон, ветчина, форель, оленина и кувшин холодного свежего пива. И, если захочешь, будет еще добавка. - Повторяю тебе, меня мутит! Я ничего не могу есть! Несколько минут он сидел молча, разглядывал расположенные через дорогу ярко раскрашенные палатки и снующих возле них людей. Кальторп присел рядом и раскурил большую зеленую сигару. Порывистым движением Стэгг схватил кувшин и сделал глоток. Затем отставил кувшин, вытер пену с губ тыльной стороной кисти, икнул и схватил вилку и нож. Он начал есть, как будто ел первый раз в жизни. Или в последний. - Я должен есть, - извинился он. - Я слаб, как новорожденный котенок. Смотри, как трясется моя рука. - Ты должен поесть за сотню людей, - заметил Кальторп. - И в конце концов, ты выполнил работу целой сотни, двух сотен. Стэгг поднял руку и прикоснулся к рогам. - Все еще здесь. Эге! Они не торчат прямо и упруго, как вчера. Они мягкие. А вдруг они будут уменьшаться и отсохнут? Кальторп покачал головой. - Нет. Когда к тебе вернется сила, и давление крови повысится, они затвердеют снова. - Чем бы эти рога не накачивали меня, - рассуждал Стэгг, - оно должно на некоторое время выводиться из организма. Если отбросить слабость и раздражительность, то я чувствую себя вполне сносно. Если бы только избавиться от этих рогов! Док, ты не сможешь их удалить? Кальторп печально покачал головой. Стэгг побледнел. - Значит, мне предстоит пройти через все это опять? - Боюсь, что да, мой мальчик. - Сегодня ночью в Фэйр Грэйс? И следующей ночью в еще одном городе? И так пока... Когда? - Питер, извини, но я не знаю, сколько это будет длиться. Стэгг сжал его кисть своей огромной рукой так, что Кальторп взвыл от боли. Затем ослабил хватку. - Извини, Док. Но я опять возбужден. - Что ж, - Кальторп потирал кисть. - Есть одно предположение. Раз все это дело началось в зимнее солнцестояние, закончится оно, может быть, в летнее. То есть где-то около двадцать второго июня. Ты символизируешь солнце. По сути, этот народ смотрит на тебя буквально как на воплощение Солнца, особенно если учесть, что ты снизошел на пылающем железном коне с небесной выси. Стэгг встал и направился через поле к протекавшему поблизости ручью. - Я должен выкупаться. Я весь грязный. Если уж быть Героем-Солнце, то хотя бы чистым. - А вот и они, - указал Кальторп на толпу, поджидавшую Стэгга в полусотне метров, - твои преданные почитатели и телохранители. Питер сделал гримасу. - Сейчас я ненавижу себя. Но прошлой ночью восхищался тем, что могу сделать. Мне было все дозволено, все внутренние запреты были сметены. Я переживал то, что является заветной и тайной мечтой каждого мужчины - получить неограниченные возможности и иметь неистощимую способность. Я был Богом! Он остановился и снова схватил Кальторпа за руку. - Вернись на корабль! Достань ружье и попробуй пронести его мимо охраны. Возвращайся и стреляй мне в голову, чтобы не нужно было проходить сквозь это снова. - Извини, но, во-первых, я не знаю, где достать ружье. Том Табак сказал мне, что все оружие вынесено с корабля и заперто в укромном месте, а во-вторых, я не смогу тебя убить. Пока есть жизнь, есть надежда. Мы еще выпутаемся из этой переделки. - Скажи мне, как? Продолжить разговор не удалось. Толпа пересекла поле и окружила их. Прямо в уши ревели трубы и барабаны, визжали флейты и дудки. Мужчины и женщины старались перещеголять друг друга в пронзительности криков. Стайка молоденьких девушек настаивала на том, чтобы выкупать Стэгга, а затем растереть полотенцем и надушить. Напиравшая толпа оттеснила Кальторпа. Постепенно самочувствие Стэгга улучшилось. Массаж, произведенный ловкими девичьими пальцами, развеял уныние, и, когда солнце подошло к зениту, силы стали возвращаться к нему. К двум часам жизнь в нем била через край, и он уже хотел приступить к делу. К его неудовольствию наступило время сиесты. Толпа рассеялась в поисках тени. Несколько особенно верных почитателей остались возле Стэгга, но их сонный вид выдавал желание поваляться где-нибудь. Однако это им было запрещено, это были его стражи, надежные люди с копьями и ножами. В нескольких метрах поодаль дежурили несколько лучников. У них были странные стрелы, вместо широких острых стальных наконечников, завершающиеся длинными иглами. Без сомнения, кончики игл были смочены каким-то наркотиком, который бы на некоторое время парализовал Героя-Солнце, решись он сбежать. Стэгг подумал о том, что выставлять стражу было глупо. Теперь, когда он чувствовал себя лучше, он уже нисколько не думал о бегстве. Наоборот, даже удивился, как это он мог помышлять о таком глупом поступке. Зачем ему бежать и почти наверняка быть убитым, если есть столько всего, ради чего стоит жить. Он прогуливался по полю, стража следовала за ним на почтительном расстоянии. На лугу было разбито около сорока шатров, вокруг которых спало более ста пятидесяти человек. Но не они в этот момент интересовали Стэгга. Ему захотелось поговорить с девушкой в клетке. Едва попав в Белый Дом, он сразу же заинтересовался, кто она и почему ее держат пленницей. На вопросы окружающие неизменно отвечали одно и то же, приводившее его в ярость: "Чему быть, того не миновать". Он вспомнил, что видел ее, когда неудержимо рвался к Виргинии - Верховной Жрице. Память напомнила ему о том стыде, который он испытал в какой-то момент вчера, но это воспоминание быстро прошло. Клетка стояла на тележке с колесами в тени платана, олень, таскавший ее, пасся рядом. Стражники, которые могли бы подслушивать, были далеко. Девушка сидела на встроенной в одном из углов клетки параше. Рядом Стоял крестьянин и спокойно курил сигарету, ожидая, когда она закончит. После того, как она встанет, он заменит выдвижной ящик под парашей и отнесет его в поле, чтобы удобрить почву. На ней была кепка с длинным узким козырьком, серая рубашка и штаны до лодыжек, какие носили все девственницы. Она наклонила голову, но Стэгг знал, что не от стыда справлять нужду на людях. Он уже был достаточно знаком с простым, естественным, как у животных (с его точки зрения), отношением этих людей к отжившим условностям. Они стыдились многого и многое запрещали, но не публичное опорожнение. В одном из углов стояла метла, в противоположном - привинченный к полу шкафчик. Скорее всего в нем были туалетные принадлежности, так как на полке сбоку шкафчика лежали таз для мытья и полотенца. Он вновь взглянул на надпись над клеткой, но, как и тогда, понял немногое. - Здравствуй, - сказал он. Девушка встрепенулась, как будто он нарушил ее дремоту, и подняла голову. У нее были большие темные глаза и правильные черты лица. И без того белая кожа побелела еще больше, когда она увидела его рядом с собой. Девушка отвернулась. - Я сказал, здравствуй. Ты не умеешь говорить? Я тебе не сделаю ничего плохого. - Не хочу разговаривать с тобой, ты - зверь, - ответила она дрожащим голосом. - Уйти прочь. Он хотел подойти еще ближе, но сдержался. Разумеется, девушка была свидетельницей прошлой ночи. Даже если она отвернулась и закрыла глаза, все равно должна была все слышать. Да и любопытство заставило бы открыть глаза, хотя бы чуть-чуть. - В том, что произошло, моей вины нет, - продолжал он, - вот что всему причина, - он притронулся к рогам. - Они что-то творят со мной. Я сам не свой. - Уйди прочь. Не желаю говорить с тобой. Ты языческий дьявол. - Потому, что я не одет? Так я натяну юбку. - Уйди прочь. Один из стражей подошел к нему. - Великий Стэгг, ты хочешь эту девушку? Она будет твоей потом, но не сейчас. Только в конце путешествия. Тогда Великая Седая Мать отдаст ее тебе. - Я только хотел бы поговорить с ней. Страж улыбнулся. - Поджарить бы слегка ее милую задницу, и она б заговорила. Увы, нам не разрешено пытать ее, во всяком случае, пока. Стэгг отвернулся от клетки. - Ничего, как-нибудь заставлю ее говорить, потом. Сейчас мне захотелось холодного пива. - Минуточку, сир. Страж, ничуть не заботясь о том, что разбудит весь лагерь, пронзительно засвистел. Из ближайшего шатра выбежала девушка. - Холодного пива, - крикнул страж. Девушка юркнула в шатер и вернулась с подносом, на котором стоял запотевший медный кувшин. Стэгг схватил кувшин, не поблагодарив девушку, приложил ко рту и уже пустой отшвырнул в сторону. - Хорошо! - рыгнул он громко. - Но от пива раздувается живот. Водка холодная есть? - Конечно, сир. Она вынесла из шатра серебряный кувшин, полный кусочков льда. Вылив водку в кувшин со льдом, она протянула его Стэггу. Он выпил пол-кувшина. Это обеспокоило стражников. - Великий Олень, если будешь так продолжать, то нам придется нести тебя до Фэйр Грэйс. - Герой-Солнце способен выпить за десятерых, - хвастливо сказала девушка, - и все равно сможет переспать с сотней девушек за одну ночь. Стэгг зычно рассмеялся. - Что, смертный, ты не знал этого? А зачем быть Великим Оленем, если нельзя делать всего, что в голову взбредет? - Прости меня, сир, - пролепетал стражник. - Просто я знаю, как людям в Фэйр Грэйс не терпится приветствовать тебя. В прошлом году когда Герой-Солнце был из Львов, он выбрал другую дорогу из Вашингтона, и в Фэйр Грэйс не смогли принять участие в празднествах. Поэтому их очень опечалит, если Герой-Солнце будет не в форме. - Не дури, - строго заметила девушка. - Разве можно так говорить с Героем-Солнце? Он может разозлиться и убить тебя. Такое случается, чтоб ты знал. Стражник еще раз извинился и побрел к своим товарищам, стоявшим в стороне в ожидании. - Я снова голоден, - удивленно отметил Стэгг, - дайте еще еды. Побольше мяса. - Да, сир. Стэгг начал рыскать по лагерю. Подойдя к седому тучному мужчине, храпевшему в гамаке, натянутом между двумя шестами, он перевернул гамак и опрокинул толстяка на землю. Затем с хохотом начал будить спящих громко крича прямо в ухо. Когда и это ему надоело, он поймал за ногу одну из девушек и принялся щекотать ее подошву. Она тряслась от смеха, плакала и умоляла отпустить ее. Молодой человек, ее возлюбленный, стоял рядом, но не шелохнулся, чтобы освободить ее. Кулаки его были стиснуты, но вмешиваться в действия Героя-Солнце считалось святотатством. Увидав парня, Стэгг нахмурился, отпустил девушку и вскочил на ноги. К счастью, в этот момент девушка, посланная за едой, вернулась с подносом, на котором стояли два кувшина с пивом. Стэгг взял один кувшин и выпил его на голову парня. Обе девушки расхохотались и, казалось, это стало сигналом для всего лагеря. Все стали дико смеяться. Девушка с подносом схватила другой кувшин и вылила на толстяка, вывалившегося из гамака. Холодная жидкость живо привела его в чувство, он вскочил и побежал в палатку. Выйдя из нее с бочонком пива, он немедля вылил на девушку все его содержимое. По всему лагерю начали обливаться пивом. На лугу не осталось никого, с кого бы ручьями не текло пиво, вино или виски. Исключением была только девушка в клетке. Даже Герой-Солнце был весь мокрый. В голову ему пришла новая мысль. Он начал опрокидывать шесты, поддерживающие палатки, и они накрывали тех, кто был внутри. Остальные последовали за ним, и скоро весь лагерь превратился в хаос копошащихся тел, пытающихся выбраться из-под материи, накрывшей их. Стэгг схватил девушку, которая прислуживала ему, и девушку, которую щекотал. - Вы обе, наверное, девицы. Иначе бы не были почти голыми. Как же это я прошел мимо вас прошлой ночью? - Для первой ночи мы были недостаточно красивы. - Судьи, видно, ослепли, - взревел, негодуя, Стэгг. - Вы две самые красивые и желанные девушки, которых я когда-либо видел. - Спасибо тебе. Говоря честно, наша внешность не виновата в том, что нас не избрали невестами Героя-Солнце, сир. Мне страшно даже думать о том, что может случиться, если меня подслушают жрицы. Но правда в том, что если родители богаты и имеют связи, то такую девушку изберут невестой скорее, чем даже очень красивую. - Тогда почему же вас приставили в мое окружение? - Мы заняли второе место на конкурсах Мисс Америка, сир. Быть в вашем окружении тоже великая честь, хотя и не такая, как дебютировать в Вашингтоне. И мы надеемся, что сегодня ночью в Фэйр Грэйс... Обе смотрели не него, широко открыв глаза, тяжело дыша от вожделения. Их губы и соски набухли ожиданием. - Зачем же ждать ночи? - Обычно не принято начинать до начала праздника, сир. К тому же большинство Героев-Солнце приходят в себя после предыдущей ночи только к вечеру... Стэгг расхохотался. - Я - Герой Солнце, какого у вас еще не было. Я подлинный Стэгг. Он сгреб обеих девушек и на руках понес в шатер. 6 Черчилль отпрянул назад и попытался пустить в ход ноги, чтобы выбить еще пару зубов. Но удар кирпичом не прошел даром, и он едва поднял ногу. Увидев угрожающее движение Черчилля, беззубый отскочил назад. Но поняв его беспомощность, он решительно бросился вперед, целясь ножом в солнечное сплетение. Раздался крик, и невысокий человек оттолкнул Черчилля, рукой преградив путь к лезвию. Острие прошло насквозь через ладонь. Это был Сарвант, который прибег к столь неуклюжему, но действенному средству, чтобы спасти друга от смерти. На мгновенье все оцепенели. Затем другой моряк толкнул Сарванта так сильно, что тот упал на спину вместе с торчащим из руки ножом. Беззубый вырвал его из ладони и обернулся к первоначальной мишени. Прямо над ухом у него прозвучал пронзительный свист. Беззубый замер. Свистевший размахнулся длинной пастушьей палкой и огрел концом ее беззубого по шее. Свистевший был одет в светло-голубое. Такими же были его совершенно невозмутимые глаза. - Эти люди находятся под защитой самой Колумбии, - объяснил он. - Расходитесь сейчас же, если не хотите, чтобы вас через десять минут вздернули. И не думайте даже мстить людям после. Поняли? Моряки не стали дожидаться развития событий и побежали. - Я обязан вам жизнью, - поблагодарил Черчилль, все еще трясясь. - Вы обязаны жизнью Великой Седой Матери, - ответил человек в голубом. - А ее пути и деяния неисповедимы. Я просто ее орудие. Еще четыре недели вы будете под ее покровительством. Будем надеяться, вы докажете, что достойны ее внимания. Он взглянул на кровоточащую руку Сарванта. - Думаю, вы обязаны жизнью и этому человеку. И хотя он тоже простое орудие Колумбии, он хорошо послужил ей. Идемте со мной. Мы исцелим руку. Они последовали за человеком в голубом. Черчилль поддерживал стонущего от боли Сарванта. - Вот этот парень шел за нами, - объяснил Черчилль. - К счастью для нас. И спасибо за то, что вы сделали, Сарвант. Лицо Сарванта засветилось удовольствием. - Я был счастлив сделать это для вас, Руд. И я бы сделал еще раз, даже зная наперед, что мне будет плохо. Сознание содеянного делает меня счастливым. Черчилль не знал, что ответить на это, поэтому промолчал. Они молча вышли из района гавани и подошли к храму, расположенному в глубине улицы. Проводник завел их в прохладное внутреннее помещение. Он что-то сказал жрице в длинном белом платье, которая повела Сарванта дальше в храм, а Черчилля попросила подождать, пока они не вернутся назад. Он не возражал, так как был уверен, что у них не было дурных намерений, во всяком случае сейчас. Почти час расхаживал он взад и вперед около больших песочных часов, стоявших на столе. В комнате было тихо, прохладно и полутемно. Когда он переворачивал часы, появился Сарвант. - Как рука? Сарвант протянул ее к свету. На ней не было повязки. Отверстие было заклеено, и прозрачная пленка из какого-то вещества покрывала рану. - Мне сказали, что я могу пользоваться ею для тяжелой работы даже сейчас, - восхищался Сарвант. - Руд, может быть эти люди и отсталые во многих отношениях, но что касается биологии, они не уступят никому. Жрица сказала, что эта тонкая пленка-псевдоплоть, которая будет расти и полностью затянет рану, будто ее и не было. Они сделали мне переливание крови, затем дали поесть, что, кажется, сразу придало мне силы. Но не даром, - закончил он, сделав гримасу, - они сказали, что пришлют мне счет. - У меня такое впечатление, что эта культура не терпит лодырей и тунеядцев, - заметил Черчилль. - Нам нужно подыскать какую-нибудь работу и побыстрее. Они покинули храм и на этот раз без происшествий вышли к берегу реки Потомак. Гавань простиралась вдоль берега на добрых два километра. Некоторые суда были пришвартованы к причалам, многие стояли на якоре посреди реки. - Перед нами панорама порта начала девятнадцатого века, - констатировал Черчилль. - Парусники любых типов и размеров. Уверен, пароходов мы здесь не увидим, хотя неразумно полагать, что эти люди не умеют их строить. - Запасы угля и нефти истощились задолго до того, как мы покинули землю, - заметил Сарвант. - Они могли бы жечь дрова, но у меня сложилось впечатление, что, хотя деревья здесь нередки, их не рубят без надобности. Очевидно, они утаивают это знание. - Сила ветра пусть и не обеспечивает большой скорости, - добавил Черчилль, - но его всегда в избытке и он доставит куда нужно вовремя. Смотрите, какой красивый корабль идет сюда! Жестом он указал на одномачтовую яхту с белым корпусом и красными парусами. Она разворачивалась, чтобы пристать как раз к тому причалу, где они стояли. Черчилль, таща за собой Сарванта, сбежал по длинной лестнице к берегу. Он любил поговорить с моряками, а люди на этой яхте очень напоминали тех, с кем он плавал во время летних каникул. За рулем стоял седой плотный мужчина лет пятидесяти пяти. Двое других, по-видимому, были его сын и дочь. Сын был высоким, хорошо сложенным, статным блондином лет двадцати, дочь - невысокой, с хорошо развитой грудью и тонкой талией, длинноногая, с необычайно красивым лицом и длинными светлыми волосами. Ей могло быть от шестнадцати до восемнадцати лет. На ней были свободные шаровары и короткая синяя куртка. Она вышла на ют и, видя, что двое мужчин стоят на пирсе, обратилась к ним, сверкнув белыми зубами: - Держи конец, моряк! Черчилль подхватил конец и подтянул яхту к пристани. Девушка перегнулась через борт и улыбнулась: - Спасибо, моряк! Юноша-блондин пошарил в кармане юбки и бросил Черчиллю монету. - За твой труд, милейший. Черчилль перевернул монету. Колумб. Раз эти люди дают столь щедрые чаевые за такую ничтожную услугу, с ними, должно быть, стоит познакомиться. Он легко перекинул щелчком монету в сторону юноши. Тот, хотя и удивился, ловко поймал ее одной рукой. - Спасибо, но я не слуга, - пояснил Черчилль. Глаза девушки стали шире, и Черчилль увидел, что они темно-синие. - Мы не хотели вас обидеть, - произнесла она низким голосом. - А я и не обиделся. - По вашему акценту можно судить, что вы не из Ди-Си, - сказала она. - Вас не обидит, если я спрошу, откуда вы родом? - Я родился в Манитовеке, городе который больше не существует. Имя мое - Рудольф Черчилль, а товарища моего - Нефи Сарвант. Он из Мезь, в Аризоне. Нам по восемьсот лет, и мы на удивление хорошо сохранились для своего возраста. У девушке перехватило дыхание. - О, вы братья Героя-Солнце! - Да, сотоварищи капитана Стэгга. Черчиллю понравилось то, что он произвел такое сильное впечатление. Отец протянул ему руку, и по этому жесту Черчилль понял, что он и Сарвант приняты как равные, во всяком случае, в данный момент. - Я - Рес-Витроу. Это - мой сын Боб, а это - моя дочь Робин. - У вас красивая яхта, - похвалил Черчилль, зная, что это лучший способ завязать непринужденный разговор. Рес Витроу сразу же стал объяснять достоинства своего судна, его дети с воодушевлением дополняли его. Как только в разговоре бывалых яхтсменов наступила короткая пауза, Робин, едва дыша, сказала: - Вы, должно быть, многое увидели - множество удивительных вещей, если это правда, что летали к звездам? Я бы так хотела послушать об этом. - И я, - присоединился у ней Витроу, - также полон желания. Почему бы вам обоим не зайти вечером ко мне в гости? Конечно, если сегодняшний вечер у вас не занят. - Мы польщены, - с достоинством ответил Черчилль. - Но, боюсь, мы не одеты надлежащим образом. - Об этом не беспокойтесь, - сердечно возразил Витроу. - Я позабочусь, чтобы вас одели, как подобает братьям Героя-Солнце. - А вы можете сказать, что с ним? - Вы не знаете? Охотно допускаю это. Мы сможем поговорить об этом вечером. Очевидно, есть многое такое, чего вы не знаете о Земле, на которой не были столь невероятно долго. Это правда? Восемьсот лет! Да хранит вас Колумбия! Робин сняла куртку и стояла обнаженная по пояс. У нее была замечательная грудь, но, казалось, она сама не осознавала этого, так же как и других своих прелестей. Вернее, она знала, что у нее есть на что посмотреть, но не позволяла этому знанию препятствовать грации движений либо побуждать к кокетству. Сарвант был настолько потрясен, что не позволял себе смотреть на нее долго. Черчиллю это казалось странным. Нефи, хотя и порицал одежду и манеры девушек Ди-Си, казалось, нисколько не смущался при виде их, когда они шли по улицам. Пожалуй, из-за того, что на других девушек он смотрел отстраненно, безразлично, как на диких туземцев чуждой земли. Здесь же знакомство подразумевало возникновение другого отношения. По ступеням они взобрались наверх, где уже ждал экипаж, запряженный парой крупных темно-коричневых оленей. На небольшой площадке позади возка стояли двое вооруженных парней. Робин не задумываясь расположилась рядом с Черчиллем, и притом очень близко к нему. Грудь ее почти лежала на его руке, и он чувствовал, как исходящее от девушки тепло поднимается к лицу. Ему даже стало немного не по себе от того, что он не в состоянии скрыть, насколько сильно она его волнует. Олени быстро бежали по улице, возница не считал нужным обращать внимание на пешеходов, которые, по его убеждению, должны были сами вовремя убираться с дороги. Через пятнадцать минут они оказались в районе проживания знати и богачей, промчались по длинной мощеной алее и остановились у большого светлого дома. Черчилль спрыгнул и подал руку Робин. Она, улыбнувшись, поблагодарила его. Внимание его привлек громадный тотемный столб во дворе. На нем скалились стилизованные головы нескольких животных, но чаще всего попадались кошачьи. Витроу догадался, что интересует Черчилля. - Я из Львов. Моя жена и дочери принадлежат к Речным Кошкам. - Мне известно, что тотем является могучей частью вашего общества. Но мне чужда сама идея. - Я заметил, что у вас нет ничего, что свидетельствовало бы о принадлежности к какому-либо из братств, - отозвался Витроу. - Я мог бы посодействовать вам присоединиться к одному из них. Это совершенно необходимо. По сути, насколько мне известно, вы - первые, кто сам по себе. Беседу прервали пятеро ребятишек, выскочивших из главного входа и с нежностью набросившихся на своего отца. Витроу поочередно представил гостям этих голых мальчишек и девчонок, а затем, когда подошли к крыльцу, познакомил со своей женой, полной женщиной средних лет, некогда, вероятно, очень красивой. Пройдя небольшие сени, они вошли в просторное помещение, вытянувшееся во всю длину дома, и служившее одновременно столовой, гостиной и комнатой для отдыха. Здесь Витроу поручил Бобу позаботиться о том, чтобы обоим гостям дали возможность вымыться. Приняв душ, они получили весьма пристойную одежду, которую, по настоянию Боба, могли оставить себе. Вернувшись из ванной в гостиную, они встретили Робин с двумя бокалами вина. - Я понимаю, это противоречит вашим принципам, - прошептал Черчилль, пытаясь упредить отказ Сарванта, - но если вы отвергнете угощение, то обидите хозяев. Хотя бы пригубите для вида. - Стоит уступить в малом, потом не устоишь и в большом. - Да не упрямьтесь, как осел, - сердито зашептал Черчилль. - Вы ведь не станете пьяным от одной рюмки. - Я притронусь к бокалу губами, - пообещал Сарвант. - И все. На большее не рассчитывайте. Черчилль рассердился, но не настолько, чтобы не оценить по достоинству изысканный букет вина. К тому времени, когда показалось донышко бокала, их пригласили к столу. Витроу предложил гостям почетное место по правую от хозяина руку, Черчилля усадил рядом с собой. Робин оказалась, к удовлетворению Черчилля, прямо напротив него. Даже просто смотреть на нее - и то доставляло радость. Жена Витроу, Анжела, сидела на другом конце стола. Хозяин произнес молитву, нарезал мясо и стал передавать его гостям и домочадцам. Дети, хотя и перешептывались и хихикали, следили за тем, чтобы не рассердить отца. Даже два десятка котов, разгуливавших по комнате, вели себя вполне пристойно. Стол ломился от яств: жареная оленина и баранина, цыплята и индейка, ветчина, тушеные кузнечики и муравьи. Слуги непрерывно подливали в бокалы вино и пиво. - Мне очень хочется послушать о вашем путешествии к звездам, - громко возвестил Витроу. - Но об этом потом, за столом я лучше расскажу о себе, о своей семье, чтобы вы лучше узнали, кто мы, и чувствовали себя посвободнее. Витроу набрал полный рот пищи, но продолжал говорить, одновременно пережевывая еду. Родился он на небольшой ферме на юге Виргинии, неподалеку от Норфолка. Отец его был человеком уважаемым, поскольку выращивал свиней, а свиноводство, как это всем известно, кроме, пожалуй, звездолетчиков, весьма почетное занятие в Ди-Си. Однако Витроу не был в ладах со свиньями. Ему нравились корабли, поэтому, по окончании начальной школы, он бросил ферму и ушел в Норфолк. Начальная школа, по-видимому, соответствовала семилетке во времена Черчилля. Из слов Витроу можно было понять, что учение не было обязательным и влетело отцу во внушительную сумму. Большинство людей оставалось неграмотными. Витроу нанялся юнгой на рыбацкое судно. Через несколько лет, накопив достаточно денег, он поступил в навигационное училище в Норфолке. Из историй, касавшихся пребывания Витроу в этом училище, Черчилль понял, что компас и секстант все еще употреблялись моряками. Витроу, хотя и стал моряком, не был посвящен ни в одно из матросских братств. С самой ранней юности он строил далеко идущие планы. Ему было известно, что наиболее могущественным из всех братств в Вашингтоне были Львы. Очень нелегко было вступить в это братство сравнительно небогатому юноше, но тут ему улыбнулось счастье. - Сама Колумбия взяла меня под свое крыло, - произнес он, и трижды ударил кулаком по столу. - Я не хвастаюсь, Колумбия, просто хочу, чтобы люди знали о твоей доброте! Да, я был простым матросом, хотя и закончил Математический колледж в Норфолке. Чтобы получить должность младшего офицера, мне нужен был состоятельный поручитель. И я нашел покровителя! Это случилось, когда я на купеческой бригантине шел в Майами, во Флориде. Жители Флориды незадолго до этого проиграли крупное морское сражение и вынуждены были просить мира. Мы оказались первым за десять лет кораблем с грузом из Ди-Си и поэтому рассчитывали, что рейс будет прибыльным. Жителям Флориды должны были понравиться наши товары, даже если не понравятся наши лица. В пути, однако, на нас напали карельские пираты. Черчилль было подумал, что карелами зовут сейчас жителей Каролины, но некоторые подробности, упомянутые Витроу, наводили на мысль о том, что они родом из-за океана. Но если это так, то Америка вовсе не настолько изолирована, как он полагал. Суда карелов протаранили бригантину, и пираты пошли на абордаж. Последовала жесткая схватка. Витроу спас одного состоятельного пассажира, которому грозило быть рассеченным надвое широким карельским мечом. С большим трудом и потерями нападение было отбито. В сражении пали все офицеры, и командование судном принял Витроу. Вместо того, чтобы вернуться, он привел судно в Майами и продал груз с большой выгодой. С этого-то и началось его быстрое возвышение. Ему доверили судно. Как капитан, он получил большие возможности увеличивать собственное состояние. Кроме того, человек, жизнь которого он спас, хорошо разбирался в том, что происходит в деловых кругах Вашингтона и Манхэттена, и направлял финансовую деятельность Витроу. - Я часто бывал у него в гостях, - произнес Витроу, разделываясь с очередным, десятым по счету, бокалом вина. - Вот там я и познакомился с Анжелой. После того, как мы поженились, я стал компаньоном ее отца. И вот теперь, можете убедиться сами, я - владелец пятнадцати крупных торговых судов, множества ферм, и гордый отец этих крепких и красивых детей, да продлит Колумбия наше процветание! - Выпьем за это! - воскликнул Черчилль и выпил тоже десятую по счету чарку. В начале обеда он пытался пить в меру, чтобы сохранить четкость восприятия. Однако Витроу настоял на том, чтобы гости пили, не отставая от него, Сарвант отказался. Витроу промолчал и больше уже к нему сам не обращался, только отвечал на те вопросы, которые ему задавал Сарвант непосредственно. За столом стало очень шумно. Дети тоже пили вино и пиво, даже самый младший шестилетний сын. Теперь они уже не хихикали потихоньку, а хохотали вовсю, особенно, когда Витроу отпускал шутки, от которых пришел бы в восторг Рабле. Слуги, стоявшие за креслами хозяев, тоже хохотали до слез и держались за бока. У этих людей казалось, не было никаких сдерживающих начал. Они громко чавкали и разговаривали с набитыми пищей ртами. Когда отец громко рыгнул, дети попытались превзойти его. Поначалу внешний вид Робин, расправлявшейся с едой как заправская хавронья, вызывал чувство отвращен