то ж, не исключено. У леди из города Феникса Фигура была в форме пениса. А Хант холостой Вылитой был... звездой. Скоро в церкви они поженятся. Чушь, конечно, но мне нравилось. И в рифму, и мер-зость порядочная. Хорошо бы пойти в церковь и громко прочесть это с амвона. ... С интерфейсом? Нет, плохо и не всем понятно. Ну а если Джейс? Рейс. Гнейс. Цейс. Замурую гада в гнейс - Не увидишь даже в "Цейс". Нет, только не средняя строфа. И не Джейс. Должен быть Джейсон. Залейся? Нет. Это глодало мой мозг. Я слышал тысячу тихих голо-сов, ползавших вокруг в поисках ответов, но я должен справиться сам, чтобы освободиться. Один сукин сын по имени Джин Был импотентом сальным, как блин, Даже член свой в смущенье Ввел он таким объясненьем: У него, мол, хронический сплин. Видите, как легко? Наверное, потому что я не знал никакого Джина. Я знал Джейсона. Жил-был парень по имени Джейсон. Сдохнет он смертью, подлец, наизлейшей. Вот именно. Джейсон оставил меня незавершенным. Нет. Я сам остался незавершенным с Джейсоном. Незавершенным - в том смысле, что оставалось невысказанное. Надо вылить это, чтобы получить завершенность. А я носил это в себе повсюду, и оно могло вырваться при виде первого встречного, похожего на Джейсона. Кстати, что я собирался сказать Джейсону?,. Будь ты проклят? Для разминки подходит. Нет, я знал, что хочу сказать. "Мне не нравится, когда меня обманывают, грабят, манипулируют мною и лгут". Но Джейсон посмотрит на это иначе - просто решит, что я его предал. Он не будет видеть это моими глазами. Не будет чувствовать то, что испытываю я. Так что вполне достаточно: "Будь ты проклят". Суну гада хторру в пасть, Чтоб порадоваться всласть. Только он будет рад этому. Сочтет за великую честь. Интересно, что при этом почувствуют черви. ... Подавится червь его плотью мерзейшей. От этой мысли я улыбнулся. Потом расхохотался. Во весь голос, от души. Вот будет смеху, если все, что Джейсон наплел о червях, чушь собачья. Что, если он ошибался? Что, если червям наплевать? Что, если он для них еще один кусок жратвы - только полезной жратвы, которая удерживает другую жратву, чтобы та не разбежалась? Ха-ха. О Боже. Мужчинам ни к чему вести в Париже шашни. Француженки и так нетерпеливы страшно. В любые часы Снимают трусы При виде вздымающейся Эйфелевой башни, Не знаю, откуда что бралось; стоило мне начать, и, уже не мог остановиться. Впрочем, какая разница откуда. Я мог сочинять лимерики, хохотать над ними и испып вать при этом удовлетворение. Как приятно чувствовав себя способным делать вещи, которые вообще не имеет никакого смысла. И пусть остальной мир катится в тартарары! "Боже! - леди сказала невнятно, Кучеру сев на выступ занятный, - Я престижа лишусь! Я позора страшусь!.. Но какая, однако, штука приятная!" Я решился. Никогда ни для кого не буду жратвой. Я принимал продолжительные мыслительные ванны. Думал о Лиз и онанировал. Оставив телевизор, бормочущий о челночных запусках и перспективах лунной экологии, я отвернулся от всех приборов, оставшись наедине с музыкой, словами, видениями и запахами. Я переходил из одного брошенного дома в другой, шаря по полкам в поисках компакт-дисков, записей, книги игр. Меня не отпускала злоба. Меня мучил страх. Я плакал. Я кричал. Я очень много кричал. Спал, ел и дрожал и спустя некоторое время перестал часто плакать и сильно злиться, а в один прекрасный день даже поймал себя на том, что смеюсь над чем-то сказанным по телевизору. Там ляпнули несуразность, глупость - это было смешно, и я умилился себе. Одна леди ночами не спала, Щедро клумбу свою поливала. Бедняжка все ждет, Что садовник придет. Но клумба ее, увы, давно завяла. Я учился снова быть обыкновенным. И чувствовал себя потрясающе! Я мог быть обыкновенным. А потом опять загрустил, не знаю почему. Но теперь я знал, что происходит: я выздоравливал. Из глубин памяти всплыла на поверхность одна вещь. Я уже кое-что слышал о подобных Откровениях - задолго до того, как в Африке и Индии разразились эпидемии. Кто-то удрал из племени ревилеционистов и написал книгу о том, что ему пришлось пережить. Изо дня в день он жил там на пике такого невероятного эмоционального напряжения, что, лишившись постоянного раздражителя, впал в глубочайшую физическую и умственную депрессию. Сейчас то же самое происходило со мной. Все закономерно. Это - часть процесса. Когда депрессия пройдет, я снова стану самим собой. Кем бы я ни оказался. Но, по крайней мере, теперь все ясно: во мне снова просыпается настоящая ответственность за свою личность. Впервые за эти дни я вышел погулять. На улице моросило. Холодные капли летели в глаза. Это было прекрасно. В первый раз за многие месяцы по моим щекам стекала вода, которая не была соленой. Леди, познакомившись с фрейдизмом, Перестала заниматься онанизмом, Мужской пригласила секстет И натирает с ними паркет - Живет по Фрейду генитальным солипсизмом. 29 СЕМЬЯ Страдание любит тольку одну компанию - одиночество. Соломон Краткий Мне надо было ехать на север. К Сан-Франциско. Я отправился на юг. Я не знал точно, где находится это место, - даже не знал, зачем еду туда, - но куда-то надо было ехать, а туда я смогу найти дорогу. Вдоль прямой как стрела автострады 101 сплошь тянулись высокие деревья и сгоревшие дома. По этому шоссе люди ринулись из Сан-Франциско на юг, распространяя мор на своем пути. Каждый сожженный дом или брошенный автомобиль стал памятником. Теперь на автостраде не было ни души. Брошенные машины оттащили на обочину. Многие дома бульдозерами сровняли с землей. Кое-где пробивалась молодая поросль, но асфальт скоростной трассы по- прежнему выглядел бледным шрамом на черной корке выжженной земли. Теперь такими стали все дороги Америки. Эти люди знали, что они умрут, но все равно бежали, а бегство только ускоряло распространение эпидемий. Национальный научный центр в Денвере до сих пор так и не идентифицировал все болезни. Не каждая поражала лишь людей; животные и растения тоже болели и умирали. В Сан-Хосе я свернул на запад, к горам. Здесь прошли лесные пожары. На склонах холмов торчали почерневшие стволы деревьев. Не скоро эти раны затянутся. Я заметил, что кое-где молодая поросль была розовой. Плохой знак. Хторранские растения были агрессивнее земных. Там, где земная растительность и пришельцы имели абсолютно равные шансы, хторранская флора всегда одерживала победу. Так что выжигать ее не имело смысла. Она возрождалась снова и снова. Еще одна проблема, которой следовало бы безотлагательно заняться. Я добрался до прибрежного шоссе. Тихий океан сверкал под солнцем. Скоростная трасса повторяла изгибы берега, рассекая зеленеющие поля. Остановив джип, я привстал и посмотрел поверх ветрового стекла. Дул пронизывающий холодный ветер. Высоко в небе кружила чайка, оглашая окрестности резким криком. Я даже ощущал запах соли и гниющих на берегу водорослей. На какое-то время я почти забыл, что идет война. Почти забыл о смятении, царящем в моей голове. О Джей-соне... Но он-то не забудет. Он сдержит свое слово, можно не сомневаться. Он разыщет меня и убьет. Если еще жив. Может быть, я первым доберусь до него. А может быть, нет. Кто знает... Нет! Я должен опередить Деландро. Логически рассуждая - а я обязан рассуждать логически, - он не имел шансов найти меня. С точки зрения логики повода для беспокойства не было. Забудь его. Все уже кончилось. Забейся в какую-нибудь щель, осмотрись и реши, что Делать дальше. Я включил зажигание и поехал к югу. Через несколько километров на обочине шоссе появился щит с надписью: "Поворот на Новый полуостров - направо". Я свернул. Двадцать три года назад одна строительная компания установила у берегов Калифорнии пять гигантских подводных турбин. С тех пор они снабжали электроэнергией большую часть города Санта-Круз. Но в часы минимального потребления электричества - с полуночи до шести утра - избыток подавали на затопленные на мелководье металлические блоки и металлолом. В результате электролиза из морской воды выщелачивались соли, оседавшие на поверхности металла; отмель росла, как коралл, только коралл этот был крепче бетона. Спустя годы здесь появился настоящий полуостров. На бетонную основу насыпали тонны земли. Со всего штата сюда свозили твердые отходы. Полуостров декорировали соответствующим пейзажем и на самой оконечности выстроили небольшую курортную деревушку. Деревня должна была стать моделью новой концепции жилищного строительства. Электроэнергию она в избытке получала от океанских турбин. Эта же энергия шла на опреснение морской воды. Избыточное тепло использовалось для обогрева домов и подачи горячей воды. Существовала и развитая сеть подводно-подземных коммуникаций и причалов. До сих пор я лишь читал о деревне в "Санди фичерс". Свернув за поворот, я увидел это воочию, правда пока издалека. На перешейке - там, где полуостров соединялся с берегом, - возвышалась искусственная гора. Полуостров имел форму запятой, вытянутой к югу. Над огромным заливом между ним и материком аркой нависал длинный бетонный мост - только так и можно было попасть в деревню. Въехав на мост, я понял, как здорово продумана вся эта штука. Меня бы не удивило, если бы выяснилось, что в проектировании принимали участие диснеевские инженеры. В первое мгновение возникло чувство, будто я еду прямо в океан. Потом мост повернул - и я уже летел над водой в блистательную сказку морского курорта. Деревушка вся сверкала под полуденным солнцем - купола и шпили, арки и сводчатые галереи переливались всеми оттенками розового, золотого и белого. Картина была ослепительная. Я знал ее секрет: все здесь построено из вспененного стеклобетона. При застывании на нем образовывалась блестящая, похожая на гипс корка, гладкая как кафель. Даже если поскоблить се, под верхним слоем обнаружится такая же блестящая поверхность. Но знание сущности эффекта не умаляло его магии. Мост пошел под уклон, и я снизил скорость. Въездом в деревню служила обычная арка; и, хотя я подозревал, что она напичкана охранными устройствами, арка была так элегантно спроектирована, что выглядела радушным приглашением. Я катил мимо широких газонов. Три робота-садовника подравнивали живые изгороди. Еще пара подстригала траву с помощью лазерных газонокосилок. На такую лужайку мог бы сесть самолет. Прямо напротив меня рос лес, и все деревья в нем были зелеными - восхитительно, недозрело зелеными. Пальмы покачивали широкими зелеными веерами листьев, сучковатые монтерейские сосны шевелили скрюченными, как когти дракона, ветвями, а желтые осины дрожали, сверкая под полуденным солнцем своими золотистыми листочками. На фоне ярко-синего неба четко прорисовывались стройные силуэты эвкалиптов. Грациозные вязы, кряжистые дубы и густые ивы окаймляли улицы. У каждого дома был либо сад. либо бассейн, либо тенистый уголок. По стенам каскадом струились огромные папоротники. Нигде не было и следа красного или розового. Хторранское заражение еще не коснулось этого места. Если у вас в руках власть, то вы можете многое себе позволить. Казалось, я нашел рай или, по крайней мере, крошечный его кусочек. Даже воздух здесь пахнул зеленью. Вот только улицы пустовали. Рая без людей не бывает, но я не встретил ни одной машины. Шоссе вилось петлей по периметру полуострова. В центре петли царило буйство зелени - километр в ширину и семь километров в длину; вокруг была выстроена деревня, скрытая в густом парке. Неглубокий ручей, стекающий с горы, питал систему пресноводных прудов. То здесь, то там виднелись вычурные горбатые японские мостики. Каждый участок парка, казалось, имел свое собственное лицо. Тут широкая поляна, там тенистая рощица, а вон там - скала. Они манили стороннего наблюдателя, приглашали познакомиться с ними поближе. Южная оконечность петли вела мимо того, что когда-то было средоточием ресторанов, театров и культурных центров. Снова поворачивая на север, шоссе проходило около отелей, многоквартирных домов и пансионов. Через два-три квартала их сменили частные домики и. наконец, виллы. Северный участок петли вплотную подходил к подножию рукотворной горы, через которую шла пешая тропа, а затем шоссе снова поворачивало на север - к другому жилому району, больнице, курзалу и резиденции шерифа - и обратно на мост. На шоссе подразумевалось одностороннее движение. Объезд деревни занял меньше десяти минут., Неожиданно из кустов выскочила веселая ватага обнаженных детей и припустила через дорогу. Я даже привстал па педали тормоза, и джип с визгом остановился. Кое-кто из ребятишек удивленно застыл на месте, другие, обогнув машину, продолжали свой путь. Вслед за детьми появились три девочки-подростка в мокрых купальниках. Их, похоже, приставили пасти эту ораву, но это было им явно не по силам. Следом появилась четвертая девочка, в голубых джинсах, с мегафоном в руках, и начала созывать детей. - Собираемся в круг, немедленно! Я ко всем обращаюсь. Быстрее! У нее были темные волосы, темные глаза и темная кожа. Она скользнула по мне взглядом, поняла, что я наблюдаю за ней, и на ее лице мелькнула досада; потом она вернулась к своим обязанностям: - Дети, мне кажется, что вы недостаточно шумите! Ну-ка, какой крик мы можем поднять? Дети, вдохновленные такой возможностью, завопили и заулюлюкали. - Нет! Я едва слышу вас. А мне показалось, что вы хотели немного пошуметь! Дети рассмеялись и закричали еще громче. Они подпрыгивали, размахивали руками, вопили и улюлюкали, как индейцы. Я насчитал по крайней мере четыре десятка ребятишек всех возрастов и цветов. Белых было меньше всего. Белые и азиаты во время эпидемий пострадали гораздо сильнее. - Ну, давайте же, дети! Поднимем теперь настоящий шум! Би-Джей вас еще не слышит! Давайте! Покажем, что такое настоящий крик! Уши пока не заложило. Давайте поднимем самый великий шум на планете! Девочка хорошо справлялась со своими обязанностями. На мгновение я вспомнил Деландро и его Откровения. Это выглядело почти так же. Предводительница с мегафоном доводила маленькие лепечущие тельца до экстаза. Дети загоготали, как гуси, засвистели, как паровые свистки. Они радостно вопили, пока не рухнули на траву от смеха. Круг распался, сорванцы попрыгали на девочек, образовав большую визжащую и хихикающую кучу-малу. - Все, хватит, теперь пошли дальше! Девочка в джинсах отдала мегафон одной из подруг, которая погнала детишек к культурному центру, и повернулась ко мне. Выражение ее лица было таким же темным, как и кожа. - Ладно, - сказала она, подходя к джипу. - Какого черта вы здесь делаете? И как попали сюда? Ну, все увидели, что хотели? Насмотрелись? - Я проехал по мосту. - Мост опущен? - Да. - Проклятье! Я убью Дэнни! Послушайте, сейчас вы развернете свой джип и отправитесь туда, откуда приехали. - Это место называется Семьей? - Да. Вы нарушили границы частного владения. - Я ищу Джуаниту Уайз. Следовало поставить эту грубиянку на место, а моя мать все-таки была замужем за Уайзом. - Ее здесь нет. Кто вы такой? - Я - лейтенант Джеймс Эдвард Маккарти, Армия Соединенных Штатов. Пока что эта страна находится под военной юрисдикцией. Поэтому я задам несколько вопросов. Кто ты такая? Следует отдать ей должное: она ничуть не смутилась. - Меня называют Маленькой Айви. - Когда вернется миссис Уайз? - Она не вернется. Что вам от нее надо? - Ты знаешь, куда она уехала? - Она умерла. Внезапно солнце засветило нестерпимо ярко. Я ослеп. Все вокруг стало нереальным, внутренности свело судорогой. - Ты не ошибаешься? - Я ассистировала при вскрытии. - Ее тон был самым обычным. - Раньше ее звали Маккарти? - Не знаю. Кажется. Послушайте, если вы по поводу ее сына, то мы уже сто раз говорили, что его здесь нет. - Я ее сын. - А? О мой Бог... - Девочка выглядела так, словно я огрел ее лопатой. Ее лицо посерело. - Я... простите. Я не слышал ее. - От чего она умерла? - Ее укусила тысяченожка. На материке. Здесь их нет. По животу пробежали холодные мурашки. - Это та погань, от укуса которой в крови лопаются все эритроциты? Она покачала головой: - Нет, ничего похожего. Стафилококковая инфекция. - Стафилококковая? Но это же чушь! Маленькая Айви, похоже, заволновалась и смутилась. - Это Берди сказала - она наш доктор. Но у нас не всегда бывают под рукой необходимые медикаменты. Эй, послушайте, лейтенант. Мне ужасно жаль. Ну, того, как я обошлась с вами... Я не знала. Мы привыкли, что сюда приходит масса посторонних и... Жестом отчаяния я остановил ее: - Избавь меня от извинений. Я пытался собраться с мыслями. В голове стоял ужасный шум. Она не могла умереть так глупо. Только не это, от этого больше не умирают. Но, даже пытаясь убедить себя, что это неправда, я знал, что девочка не солгала. Но я не могу заплакать. Не буду плакать. По моим щекам текли слезы, но они не были моими. Меня здесь не было. Я не плакал. Не я плакал. Пока не я. Ширли, зрелая и опытная дама, Юному любовнику сказала прямо: "Не хочу я минета, Подай мне котлету". (Этот лимерик - котлет реклама.) 30 МЕДВЕДЬ Люди, живущие в стеклянных домах, могли бы и отвечать на стук в дверь. Соломон Краткий Вообще-то следовало сесть в джип и уехать куда-нибудь. Но ехать было некуда. А кроме того, Бетти-Джон сказала, что я могу оставаться здесь сколько захочу. У них была свободная комната. Они не возражали. Каких-то особых забот Семья не доставляла. По крайней мере, мне. Она пестовала сто семнадцать детей - от шестимесячных до тех, кто уже достиг возраста, когда человек перестает быть ребенком и становится помощником. В городишке проживал тридцать один взрослый - ладно, на самом деле, девятнадцать взрослых и двенадцать подростков, но подростки считались взрослыми, потому что выполняли взрослую работу. Шестнадцать женщин, трое мужчин, восемь девочек и четыре мальчишки - это и была та ось, на которой держалась Семья. Три женщины были матерями трех самых маленьких детей, правда, это трудно было заметить. Ко всем младенцам здесь относились абсолютно одинаково - вне зависимости от того, были у них родители или нет. Здесь никто, будь он взрослым или ребенком, не демонстрировал своего родства с кем бы то ни было. Все дети относились ко всем взрослым так, словно они все были их родителями. Но, разумеется, в этом и заключался смысл поселения: окружить родительской заботой столько сирот, сколько возможно. Я чувствовал себя здесь таким же полезным, как пятое колесо в телеге. И старался не путаться под ногами. День-два бесцельно слонялся по библиотеке; сначала просто искал что-нибудь почитать и как-то незаметно закончил тем, что стал перебирать книги и наводить порядок на полках, где царила полная неразбериха. Между прочим, ничто так сильно не разъедает любовь к книгам, как необходимость переставлять с места на место и рассортировывать тонны пыльных томов. Некоторое время я болтался по вестибюлю столовой в поисках компаньона для домино, но, похоже, у всех были более важные дела. Как я уже говорил, мне следовало сесть в джип и куда-нибудь уехать. Но это - место, где моя мать провела свои последние дни, и... это вызывало у меня странное ощущение. Словно она не умерла по-настоящему. То есть я потерял ее, но на сердце не было кровоточащей раны, которая болела бы каждый раз, как только я думал о ней. То, что я чувствовал, была вина - за то, что я не слишком страдаю. Напротив, я испытывал злобу. Да, она отказалась от материнства. Она отказалась от сына, от меня - во что я, ради собственного спокойствия, отказывался верить. Я сел в джип и отправился на ее поиски, сам не зная, зачем это делаю, но отправился. На самом же деле мне хотелось, чтобы она встретила меня с распростертыми объятиями, прижала к груди и сказала, что все будет хорошо. Но вместо этого... она снова отказалась от меня. На этот раз - окончательно. На этот раз возможности попросить прощения не было. И уже никогда не будет. Будь она проклята за то, что покинула меня! И будь проклят я - за все! Я не знал, что делать. Единственное, что приходило в голову, - сохранять нынешнее равновесие. Чем я и занимался. Так я переползал из одного дня в следующий, помогая Бетти-Джон и другим в повседневных заботах и ожидая, что все утрясется само собой. И конечно же ничего не утряслось. И никогда не утрясется. Джейсон всегда говорил... К черту Джейсона! Итак, большую часть времени я околачивался в общей столовой. Ел их еду - ее здесь было вдоволь. Протирал им полы. Мыл тарелки. Может быть, я смогу остаться здесь на какое-то время. Я мог бы затеряться среди книг, бутербродов, видеодисков и игр. Этим я довольно сильно напоминал ребенка. Но мне не хватало чего-то еще, чего-то большего... Бетти-Джон, чем-то озабоченная, опрометью пролетела через столовую. Я попытался остановить ее, но она, похоже, даже не заметила меня, занятая какими- то срочными списками. - Бетти-Джон? - Я тронул ее за рукав. - А, Джим, послушай, я сейчас ужасно занята. Твой вопрос терпит? Спасибо. Послушай, будь душкой, покарауль автобус. К нам едут новые дети. Договорились? - Да, конечно. Я рассердился, но надо было знать Бетти-Джон. Если она о чем-то просила, вы это делали. Было невозможно даже толком поспорить с ней; чем больше вы говорили, тем больше дел на вас взваливалось. Дети. Они были настоящей головной болью: путавшиеся под ногами, крикливые, где-то вымазавшиеся. Сопливые носы, оцарапанные коленки с красными пятнами мербромина, грязные рожицы, липкие ладошки - и к тому же стояла жара. Но делать было нечего, и я пошел. Предполагалось, что, несмотря на шорты и майку, я должен производить впечатление образцового начальника детского лагеря. Чисто выбритого и благоухающего. Невозможно быть солидным в шортах, особенно если у вас шишковатые колени. Кроме того, я всегда выглядел моложе своего возраста. Кстати, отчасти поэтому и пошел служить - думал, что армия сделает из меня мужчину. Но вынужден был с неохотой признать, что армия не оправдала моих надежд. Я постоянно слышал, будто бы у вернувшихся из боя появляется особая жесткость в уголках рта, а в глазах - налет некоей загадочности, на которую клюют женщины. Но в зеркале я видел лишь свою кислую, вечно недовольную физиономию. Если меня и окружала "кровавая аура смертельной опасности", то я ее не замечал. Впрочем, все это ерунда. Я устроился поддеревом рядом с ближней баррикадой и стал ждать. Меня разбудило бибиканье и усталый хрип мотора. От запыленного автобуса несло метиловым спиртом, а его тормоза жалобно застонали, когда он остановился перед козлами для пилки дров, перегораживающими въезд на главную улицу Семьи. К стеклам закрытых окон прижались носами ребятишки. Водитель - ему самому было едва ли шестнадцать - вылез из автобуса с блокнотом в руке. - Эй! - довольно нахально крикнул он. Я встал и подошел к нему. - Где здесь начальник? - требовательно спросил водитель. - А кто вам нужен? - Да, понимаешь, мне тут дали фамилию... - Он заглянул в блокнот. - Тримейн, что ли? - Есть такая. - Я неопределенно махнул рукой. - Вот дерьмо! Слушай, можно отодвинуть эти доски? Или разобрать? - Не-а. У нас тут крутом дети. Придется обходить пешочком. Он тяжело вздохнул, вернулся к автобусу и, открыв дверцу, распорядился: - Вы, малышня, посидите пока здесь или займитесь чем-нибудь. Я скоро вернусь. Я наблюдал за парнишкой. Проницательности у него было не больше, чем у слизня. И примерно столько же здравого смысла. Дети моментально кучей повалили из автобуса - мне тоже следовало бы сообразить вовремя. Пусть их шофер разиня, но ребятишек никак нельзя было отнести к доверчивым. Широко раскрытыми глазами они подозрительно осматривали деревню. С любопытством, но очень настороженно. Старшему было не больше четырнадцати, а самых маленьких держали на руках две девочки. Все дети выглядели измученными. Я вздохнул про себя и подошел ближе. Кто-то должен присмотреть за ними. - Привет, - поздоровался я. Они замерли и уставились на меня. Считая двух младенцев, их было семнадцать - с круглыми глазами, как у голодных щенят, которых, вместо того чтобы накормить, побили. Я присел на корточки перед мальчиком лет четырех-пяти. С соломенными волосами, он немного напоминал мне Марка (Марка? Ах да, это же мой племянник. Неужели я действительно забыл его?) - Как тебя зовут? Он в упор смотрел на меня самыми круглыми на свете глазами и молчал. - Меня зовут Джим, а тебя? Опять никакого ответа. Я показал на старую бесформенную игрушку, которую он прижимал к себе. - Как зовут твоего мишку? Малыш что-то прошептал. Очень тихо. - А? Я не слышу. Как его зовут? На этот раз чуть громче: - Медведь. - М-м, хорошее имя. Он хороший медведь? Круглоглазик медленно покачал головой. - Тогда он плохой?.. Снова отрицательное покачивание. - Но это твой медведь? Медленный осторожный кивок. Ребенок не знал, как относиться ко мне. Взрослым полагалось быть хорошими, но я - незнакомец. Один только Бог знал, откуда он приехал и что ему пришлось пережить. Мне хотелось погладить его по голове или прижать к себе - показать, что теперь его ожидает только добро, но Бетти-Джон предупреждала, что не все дети любят ласку. Их нельзя трогать, не попросив прежде разрешения. - Ты пожмешь мне руку? - Я протянул ему ладонь, но мальчику нужно было до нее дотянуться. Он посмотрел на мою руку. Потом на меня. Дети наблюдали за нами. Причем в основном за мной, а не за ним. Вдруг одна маленькая девочка сказала: - Давай я пожму тебе руку. Ее тон подразумевал: "Что я получу за это?" - Хорошо, - согласился я и протянул руку ей. На ней было вылинявшее коричневое платье. Где я мог ее видеть? Может, она сбежала откуда-то? Ей было лет семь или восемь, а возможно, и девять. Она так исхудала, что судить наверняка было трудно. Она с серьезным видом пожала мне руку, ни на миг не отрываясь от моих глаз. - Как тебя зовут? - спросил я. - Холли, - важно ответила она. - Ну, здравствуй, Холли. Я - Джим. - Я попытался выдавить приветливую улыбку. Мне говорили, что, если все время улыбаться, дети тоже улыбнутся в ответ, так как еще не умеют контролировать чисто инстинктивные человеческие реакции. Но эти уже научились контролю, и улыбка не сработала. Они относились ко мне как к продавцу подержанных автомобилей. Они вели себя настороженно и были явно напуганы: какого подвоха можно ждать от этой каланчи? Хотел бы я знать, через что им довелось пройти, чтобы так реагировать. - У меня тоже был дядя Джим... - сообщила Холли. Это был робкий намек: она словно спрашивала, не буду ли я претендовать на "вакантное" место? Я попробовал другую тактику. Би-Джей не советовала копаться в детской памяти, особенно в неподходящих ситуациях. Ребенок прежде должен почувствовать, что находится действительно в безопасном месте, и только потом ему можно напомнить о пережитом. Я сказал: - Хорошо. Ты будешь дружить со мной? Она удивленно уставилась на меня: - Разве у тебя нет друзей? Я отрицательно покачал головой, медленно и очень выразительно. Она заподозрила обман, но ведь взрослые никогда не врут. Или почти никогда. - Ни одного? - ужаснулась Холли. - Ну хоть один... - Даже медведя у меня нет, - стоял я на своем. Тут она окончательно убедилась, что я говорю правду. Если взрослые на чем- то настаивают, значит, так оно и есть. - Ну... - Девочка задумалась, принимая очень важное решение, важнее даже, чем выбор жениха для взрослой девушки. Она немного поколебалась и решила: - Я буду с тобой дружить. - Отлично. - Я снова посмотрел на круглоглазика. - А у тебя есть друг? Он наблюдал за переговорами с несвойственным детям напряженным вниманием. А когда я повернулся к нему, только покрепче прижал медвежонка и отодвинулся. Мне захотелось притянуть его поближе, но вместо этого я лишь переменил позу. Все эти поклоны и сидение на корточках для разговора с метровым человечком плохо сказывались на моей спине. - Его зовут Алек, - сообщила Холли. - Какой Алек? - Я не знаю. Вперед вышел мальчик лет, наверное, двенадцати или тринадцати, а может, и старше - большинство этих детей были слишком маленькими для своего возраста. Его взгляд был несколько жестче. - Вы кто? - подозрительно спросил он. - Здешний босс? - Меня зовут Джим. - Это я знаю. Но кто вы? - Друг Холли. - Я попытался отвлечь его, протянув руку. Не помогло. - Угу. А что вы здесь делаете? Нам запретили разговаривать с незнакомыми. - Выходить из автобуса вам тоже запретили. Он проигнорировал и это. - Я хочу пить. - Как тебя зовут? - Зачем вам это нужно? Я пожал плечами и снова сменил позу, окончательно разогнувшись и опершись спиной на автобус, теплый и пыльный. Майка уж точно измазана. - Чтобы я знал, как к тебе обращаться. Я посмотрел на паренька сверху вниз. Рост давал мне больше чем просто психологическое преимущество, но я чувствовал, что сейчас неподходящий момент для игр типа: "Я больше тебя". Вместо этого я улыбнулся. - Ты ведь не хочешь, чтобы я звал тебя "Эй ты", не так ли? Он сморщил нос и отошел к остальным детям, окончательно потеряв ко мне интерес. - А ну-ка залезайте обратно в автобус, пока Олли не вернулся. - Он потянулся, чтобы схватить Алека, но тот увернулся. Мальчик снова попытался поймать его, и снова Алек отступил, на этот раз с заметным оттенком непокорства. Подросток опять шагнул к нему и занес кулак. Я выставил руку - запястье мальчишки ударилось о нее. Схватив его, я поднял его руку над головой, удерживая крепко и на такой высоте, чтобы ему было неудобно. Причем не только физически. - Кончай это дело, - сказал я тихо, но внушительно. - Здесь не будет никаких драк. - Кто это сказал? - Я. - Ну и что? - А вот что... - Ладно, я сыграю в эту игру, раз уж это необходимо. Я поднял его за шиворот. Материал рубашки был достаточно прочен, чтобы выдержать его вес; ступни мальчишки едва касались земли; оставалось только сделать Подножку. - Я так сказал - я больше тебя. - Осторожно - на этот раз очень осторожно - я выставил кулак перед его физиономией. - Намного больше. Значит, если начнется мордобой, сорву банк я. Он притушил свою воинственность - выхода не было, - но непокорство и недоверие оставил при себе. Тут я был бессилен. Закусив нижнюю губу, мальчишка смотрел мимо меня. Я выиграл. Отпустив его, я сунул руки в карманы и улыбнулся. Он ногой пнул меня в живот. Вполне заслуженно: не надо терять бдительность. Главная проблема в драке с ребенком заключается в том, чтобы не казаться со стороны зверем. Лучше всего вообще не драться. К счастью, эта мысль появилась уже после того, как я разделался с ним. Слегка, конечно. Сперва я хлопнул его по уху, а когда он поднял для зашиты руки, легонько ткнул в живот четырьмя пальцами. Он сложился пополам, и я шлепнул ладонью по его заднице. Потом, держа его на вытянутой руке - щенок по-прежнему норовил ударить меня, - шлепнул еще раз. А после этого крепко взял за горло, и он прекратил сопротивление, боясь задохнуться. Я пытался скрыть, что тоже запыхался. Он сражался, как маленький тигр. - Давай договоримся об одной вещи, - предложил я. - Никогда больше не пускай в ход кулаки, о'кей? Он сверкнул на меня глазами: - Алек - мой. - Как "твой"? Вы братья? - Не совсем. - Тогда что? - Просто... мы вместе. Всегда. - О! - Мне следовало бы сообразить. Ослабив хватку, я спросил: - Тебя можно отпустить? Мальчишка кивнул. - Хорошо. - Я освободил его. - Никто не собирается разлучать вас, не бойся. Но не смей его бить. - Он не любит разговоров. А если его маленько поколотить, то двигается шустрее. Неужели малыш страдает аутизмом? Что ж, вполне возможно. Но опять-таки, может, и нет. Может быть, он просто задержался в развитии, как многие из тех, кто попал под молот, висевший буквально над каждым. Иногда ненормальность - лишь здоровая реакция на аномальные обстоятельства, как сказал однажды Форман. - Ладно. - Я положил руку на плечо Алека. Кругло-глазик давно прислонился ко мне в поисках защиты, но я не замечал этого, пока не нащупал его рукой. - Ладно, у нас здесь можно молчать. - Я наклонился к малышу: - Если не хочешь говорить, то и не говори. О'кей? Он ничего не ответил, но смотрел на меня во все глаза. В это время к нам подлетела Бетти-Джон Тримейн - коллекция веснушек и копна красноватых волос; они словно не могли окончательно выбрать, какими им быть - желтыми или ярко-рыжими, - и потому остановились пока на ужасном бледно-розовом цвете, сиянием окружавшем ее лицо. Загар превратил ее в генератор веснушек; иногда ее называли Матерью Веснушек, правда за глаза. Когда-то Би-Джей была хорошенькой; впрочем, она и сейчас смотрелась недурно, если вам нравятся худенькие женщины. - О, привет, Джим, рада, что ты здесь. С детьми все в порядке? - Все отлично. Олли, шофер, нахмурился. - Эй вы, малышня, вам же было велено сидеть в автобусе. - Там слишком жарко, - вступился я. - Я разрешил им выйти. - Ну, если так... Би-Джей не обращала на шофера внимания. Она раскусила его, как и я. 'Аутизм - психическое заболевание, при котором больной замыкается в себе; первая стадия шизофрении. - Пойдемте, дети. Вас ждет холодный лимонад, сандвичи с колбасой, булочки и персиковое мороженое - и все это надо съесть. О, кому нужно в туалет? Потом мы переоденемся в чистую одежду - о Господи, вы только посмотрите, какие среди вас есть поросята. Ладно, мы все вместе сходим на ручей и отмоем там вашу грязь. Привет, как тебя зовут, малыш? А потом мы отведем вас в ваши комнаты отдохнуть и... Кто любит кино? Поднимите руки. Отлично, и кино мы тоже посмотрим. - Тут у меня две малявки, которые еще не умеют ходить. - Олли явно обозлился - на Би-Джей или, возможно, на меня. - Я понесу одного, а Джим... Джим, ты как? - О, конечно, - сказал я. - Не возражаю. Я уже кое с кем подружился. Одна из старших девочек - лет двенадцати или тринадцати, - такая же истощенная, как остальные, пропищала: - Своего я могу нести сама. Я ношу его уже целую неделю и могу потерпеть еще немного. Кажется, он чувствует себя не очень хорошо. Весь горячий и... - Ну-ка, дай мне посмотреть... Ты права, мы отнесем его в изолятор прямо сейчас. Как тебя зовут, милая? Сьюзен? Хорошо, ты можешь нести его, а я возьму леди в розовом. Уф, какая тяжелая! Ну, дети, видите вон то желтое здание? Туда мы и пойдем. Я шел сзади, прикрывая тылы и карауля отстающих и потенциальных беглецов, как вдруг почувствовал, что кто-то тянет меня за руку. Я посмотрел вниз и увидел круглоглазого Алека - он молча вложил свою ладошку в мою. - Хочешь идти со мной? Отлично, пошли вместе. Я ощутил нечто вроде гордости. Неужели мне все-таки можно довериться после всего, что я натворил? А может, он просто решил попробовать, нельзя ли приткнуться под крылышко человеку, который доказал свое право сильного? Все возможно. Холли взяла меня за другую руку, потому что теперь она стала моим другом, а мальчик постарше, Томми, осторожно пристроился рядом с Алеком. И неспроста - в этой игре у него были все козыри. Интересно, удастся ли мне переиграть мальчишку? - Откуда вы все, Томми? - Не знаю. Мы приехали из центра сбора в Сакраменто. Алек и я из Кламата, а Холли - из Оринды. - Я знаю Оринду, - сказал я. - Там когда-то был большой литейный цех по производству "Джелл-О". - Никогда не видела, - невыразительно сказала Холли. Для нее моя шутка была тяжеловатой. Томми добавил: - А откуда другие, я не знаю. - Это не важно. Теперь вы в Семье. - Семье? А что это? - Это - Семья. Такое имя носит это место. - Смешное имя. - Это сказала Холли. - Тогда Холли - тоже смешное имя. Она надула губы. - А вот и несмешное. - Хорошо, тогда и Семья - несмешное. - Я думала, что семья - это папа, и мама, и все их дети. - Правильно. Только здесь у нас много мам, и пап, и детей. А все они вместе - одна большая Семья. Так мы это называем. Она смерила меня удивленно-недоверчивым взглядом: - Ты - папа? - Нет. - Тогда кто? - Я - это я. Просто помогаю здесь. - Чем помогаешь? 1 "Д ж е л л-О" - торговая марка популярного в Америке кондитерского желе. - О, я должен шлепать по попке всех плохих детей и целовать всех хороших. - О! - Холли подалась в сторону, выпустив мою руку, но спустя минуту снова ухватилась за нее. Она явно решила, что я все-таки не опасен. - По-моему, это правильно, - сказала она. - Я могу даже помочь тебе и рассказать про всех плохих детей. - Думаю, что я и сам разберусь. - Но я все равно помогу, ладно? - Ладно. Мы вместе со всеми вошли в столовую. Би-Джей принялась рассаживать детей за длинными столами, подкда-дывая малышам диванные подушки и на ходу отдавая распоряжения Папе Котелку, поварам и помощникам. При этом она ни на секунду не выпускала из виду ни одного из семнадцати детей. - Позовите сюда поскорее доктора и сестру Айви тоже; некоторые дети больны, но я хочу сначала покормить их. Папа, расставь суповые чашки. И еще мы обещали им сандвичи с лимонадом - нет, лимонад только после супа. У нас осталось персиковое мороженое? Отлично, но вечером придется обойтись без него. Дети важнее. Ну, что у тебя? Нет, уколы не будут делать - только тем, кому это необходимо. Доктор Берди1 - да, это ее настоящее имя - очень хороший врач. Она не любит делать уколы. Джим, помоги мне, пожалуйста. Сядь на тот конец и поухаживай за своей троицей. - Алек, Холли и Том - могу я называть тебя Томом? - мы сядем вон там. Я посадил Алека на стул. Слишком низко. Быстро оглядевшись, я схватил подушку и подсунул под него. Малыш по-прежнему держался обеими руками за своего медведя. - Послушай, - сказал я серьезно. - Тебе будет трудно есть, если ты не положишь мишку. Никто его не тронет. 'Берди (англ. ВшИе) - птичка. Что-то подсказывало мне, что не нужно забирать у него медведя. Он должен положить его сам. Я не мог коснуться игрушки без его разрешения. Обладание ею что-то означало. Я пошел к плите, взял поднос и поставил на него суп, печенье, хлеб, масло, немного сельдерея и моркови - и что там еще покажется привлекательным для голодных неумытых детей? Сандвичи? Без сомнения. И яблоки тоже. Я вернулся к столу и принялся расставлять тарелки. Холли уже не сомневалась, что мне можно доверять. Она сразу начала есть. Томми сначала глянул на меня, понюхал свой суп и только потом принялся за еду - не спеша и даже соблюдая правила приличия. Алек просто во все глаза смотрел на тарелку. Я оглянулся. Остальные дети набрасывались на еду, как только получали ее от Папы Котелка, его помощников, Би-Джей и всех остальных, кто оказался под рукой. Казалось, что над каждым ребенком кто-нибудь склонился, но это всего лишь обман зрения - мы были просто не в состоянии выделить так много взрослых. На мою долю, например, приходилось сразу трое малышей. Я вздохнул. Потом повернулся к Алеку: - Надо положить мишку. Он отрицательно мотнул головой. Я оценил ситуацию. Он мне доверяет, хотя и не д