ондента отдела уголовной хроники Джо был прекрасно
осведомлен о том, какое разрушительное воздействие оказывает на хрупкие
человеческие тела удар самолета о землю. Знал он и о том, что огонь не щадит
даже тугоплавкий пластик и металл, не говоря уже о телах, и все же ему
казалось странным, что от Мишель и девочек осталось так мало - особенно
когда он думал о том, как много места они когда-то занимали в его жизни.
Без них мир стал для него чужим. Просыпаясь по утрам, Джо долго не мог
сообразить, где он и что с ним, и начинал более или менее ориентироваться в
окружающем только по прошествии полутора-двух часов. Бывали и такие дни,
когда планета делала полный двадцатичетырехчасовой оборот, но Джо не
вращался вместе с ней, пребывая в каком-то своем, неподвижном мирке, где
ничто не текло и не изменялось. По всем приметам, сегодняшний день был как
раз таким.
Прикончив вторую банку дива, Джо убрал опустевшую жестянку в охладитель
и поднялся. Он еще не был готов к поездке на кладбище; просто ему нужно было
в туалет.
Повернув голову, Джо неожиданно заметил высокого блондина в зеленой
гавайке. Тот, был уже без бинокля и сидел на песке футах в шестидесяти к
северу, а не к югу от спасательной вышки. Чтобы загородиться от Джо, он
выбрал позицию между двумя молодыми парочками на полотенцах и надувных
матрасах и многочисленным мексиканским семейством, которое расположилось на
отдых со всеми возможными удобствами, застолбив свой участок с помощью
складных столиков, походных стульчиков и двух обширных пляжных зонтиков.
Стараясь не подать виду, что заметил слежку, Джо небрежно оглядел пляж,
надеясь засечь напарника первого копа, но низкорослого полицейского в
красно-оранжевой рубашке нигде не было.
Между тем белобрысый коп старательно избегал прямых взглядов в сторону
Джо. Одна его рука была прижата к уху таким образом, словно у него в кулаке
был аппарат для глухих и он старательно закрывал его от доносящейся со всех
сторон музыки, чтобы расслышать что-то важное.
Расстояние не позволяло Джо рассмотреть лицо копа внимательнее, но ему
показалось, что губы его шевелятся. Похоже, он как раз вел переговоры со
своим отсутствующим напарником.
Оставив на песке охладитель и полотенце, Джо решительно зашагал вдоль
берега к общественной уборной. Ему не нужно было поворачивать голову -
взгляд белобрысого он чувствовал лопатками и спиной. Этот взгляд почти
убедил Джо, что употребление пива на общественном пляже все еще считается
серьезным нарушением закона даже сейчас. В конце концов, общество, которое с
такой бесконечной терпимостью относится к коррупции и насилию, просто
обязано было бескомпромиссно бороться с мелкими правонарушениями хотя бы для
того, чтобы убедить самое себя, что оно еще не окончательно рассталось со
своими высокими принципами и широко разрекламированными стандартами.
x x x
За час, прошедший с тех пор, как Джо приехал на пляж, толпа у причала
стала еще более многолюдной. Из парка аттракционов доносились восторженные
вопли отдыхающих, катавшихся на "американских горках", и лязг роликов по
стальным рельсам.
Сняв темные очки, Джо толкнул дверь и вошел в полутемную общественную
уборную.
Здесь, в мужском отделении, сильно и резко пахло мочой и
дезинфицирующей жидкостью. По проходу между кабинками и шеренгой писсуаров
ползал крупный тропический таракан, наполовину раздавленный чьей-то ногой.
Он был еще жив, но, утратив все инстинкты и чувство ориентации, кружил и
кружил по кафельной плитке, и посетители - глядя на него кто брезгливо, кто
равнодушно, а кто и с удовольствием - старались обойти насекомое стороной.
Воспользовавшись писсуаром, Джо отошел к раковине и стал мыть руки,
незаметно разглядывая в зеркало других мужчин. Ему нужен был сообщник.
Наконец его внимание привлек одетый в плавки и сандалии патлатый подросток
не старше четырнадцати лет.
Когда парень двинулся к рулону бумажных полотенец, Джо зашел сзади и
негромко сказал:
- Там снаружи должны быть два легавых. Они дожидаются меня.
Парень обернулся и встретился с Джо взглядом, но ничего не сказал,
машинально комкая в руках бумажную салфетку.
- Я заплачу тебе двадцать долларов, если ты разведаешь для меня
обстановку, - пообещал Джо. - Тебе нужно только выйти, посмотреть, где они,
и вернуться.
Глаза у подростка были иссиня-лиловыми, словно свежий синяк, а взгляд -
прямым и резким, как удар в челюсть.
- Тридцать, - сказал он.
Насколько Джо помнил, в таком возрасте он не осмеливался смотреть в
глаза взрослым так дерзко и с таким вызовом. Если бы кто-то подошел к
четырнадцатилетнему Джо с подобным предложением, он покачал бы головой и
постарался исчезнуть как можно быстрее.
- Пятнадцать сейчас, пятнадцать - когда вернусь, - сказал подросток.
Джо бросил полотенце в мусорный бак.
- Десять сейчас, двадцатку - потом.
- Заметано.
Доставая из кармана бумажник, Джо пояснил:
- Один из них высокий, примерно шесть футов и два дюйма, светловолосый,
в зеленой гавайке. Второй пониже, пять футов и десять дюймов, бледный,
волосы русые, редкие, рубашка оранжевая с красным.
Не опуская взгляда, парень взял из рук Джо десятидолларовую бумажку.
- А может быть, там, снаружи, и нет никого, - спокойно сказал он. -
Может быть, все это - просто наживка, чтобы, когда я вернусь, ты мог зазвать
меня с собой в одну из кабинок. Чтобы получить остальное...
Джо смутился. И дело было не в том, что подросток заподозрил в нем
извращенца. Ему было ужасно неловко и стыдно, что этот молодой парень
родился и вырос в таком месте и в такое время, которые требуют от него
недетских знаний и умения быть постоянно настороже.
- Это не уловка, - выдавил он.
- Просто я не по этой части, приятель.
- Я понимаю.
Этот разговор слышали по меньшей мере человек пять, но никто не обратил
на них внимания и никто не заинтересовался. Определенно, двадцатый век летел
к концу под девизом "Живи сам и дай жить другим!".
Когда подросток собрался уходить, Джо окликнул его.
- Вряд ли они стоят около самого входа, - предупредил он. - Их будет не
так-то легко заметить. Погляди в радиусе шагов тридцати-сорока.
Не ответив, парень направился к двери, громко стуча каблуками сандалий
по плитке пола.
- Если ты рассчитываешь смыться с моей десяткой, - предупредил его
напоследок Джо, - то имей в виду: я обещаю, что не пожалею времени, чтобы
найти тебя и как следует надрать тебе задницу.
- Понял, начальник, - насмешливо бросил подросток через плечо и вышел,
а Джо снова вернулся к рукомойнику, покрытому пятнами ржавчины в тех местах,
где эмаль была сколота, и снова начал намыливать руки, чтобы не привлекать
внимания.
Тем временем возле искалеченного таракана, который все еще описывал по
грязному кафелю на удивление правильные круги, остановились трое молодых
парней. На вид им было лет по двадцать с небольшим. Они разглядывали тварь,
которая с присущей насекомым целеустремленностью ковыляла по полу, и их лица
отражали напряженную работу мысли. В конце концов в руках троицы появились
пачки долларов; судя по всему, они собирались биться об заклад, за сколько
секунд таракан завершит очередной круг.
Склонившись над раковиной, Джо плеснул себе в лицо пригоршню холодной
воды. Вода сильно отдавала хлором, ощущение чистоты, которое она приносила,
напрочь забивалось поднимавшимися из канализационных стоков запахами.
Хуже всего было, однако, то, что уборная почти не проветривалась. Здесь
было гораздо жарче, чем на самом солнцепеке; застоявшийся запах аммиака,
прокисшего пота и дезинфектантов был таким резким, что глаза у Джо начали
непроизвольно слезиться. Он старался дышать ртом, но все равно его чуть не
стошнило.
Между тем подросток почему-то задерживался. Джо еще раз плеснул на себя
водой и, подняв голову, внимательно исследовал в щербатом зеркале свое лицо,
по которому стекали капельки воды. Несмотря на загар, к которому за
прошедший час кое-что добавилось, кожа лица выглядела далеко не здоровой.
Глаза у него были серыми. Собственно говоря, они всегда были серыми, вот
только раньше они напоминали своим оттенком блестящую полированную сталь или
цвет "мокрый асфальт", а сейчас казались тусклыми, словно зола. Белки глаз
Джо были испещрены красными прожилками.
К трем парням, делавшим ставки на таракана, присоединился четвертый
человек. На вид ему было за пятьдесят, однако, несмотря на солидную разницу
в возрасте, он старался не отставать от молодого поколения по крайней мере в
бессмысленной жестокости. Четверка загородила почти весь проход, азартно
вопя и размахивая руками, следила за судорожными движениями искалеченного
насекомого с таким напряженным вниманием, словно это был чистокровный
скакун, несущийся к финишному столбу по дорожке ипподрома. Потом между
болельщиками разгорелся спор, являются ли беспрестанно шевелящиеся усики
насекомого частью системы ориентирования или же просто обонятельными
органами, с помощью которых таракан отыскивает пищу и самок, которые не
прочь перепихнуться.
Стараясь не обращать внимания на хриплые вопли, Джо продолжил
исследовать себя в зеркале, гадая, зачем, собственно, он послал подростка
высматривать копов в ярких гавайках. Если эти двое действительно были
полицейскими детективами, осуществляющими наружное наблюдение, то они
наверняка приняли его за кого-то другого. В таком случае они быстро
обнаружат свою ошибку, и Джо никогда больше их не увидит.
Здравый смысл подсказывал ему, что собирать сведения о копах или
нарываться на конфликт было по меньшей мере глупо.
В конце концов, он пришел на берег для того, чтобы подготовиться к
поездке на кладбище. Джо было просто необходимо настроить себя в унисон с
древними, монотонными ритмами вечного моря, которые могли помочь ему
залечить раны души и сгладить острые, режущие грани поселившихся глубоко
внутри тревоги и тоски - точь-в-точь как прибой точит и обкатывает обломки
скал до тех пор, пока не превращает их в округлые, вросшие в песок голыши,
которые остаются невозмутимы и неподвижны, как бы ни бесновалась потом
волна. Шипящий и шепчущий у ног океан как будто рассказывал ему о том, что
жизнь - это всего лишь немного небесной механики, бессмысленной или
непостижимой (для Джо, как и для большинства людей, это было одно и то же),
плюс действие неких бездушных сил, которые вызывают приливы и отливы. Это
послание, проникнутое глубокой и неизбывной безнадежностью, помогало ему
частично расслабиться именно благодаря тому, что оно же и унижало его,
делало Джо совершенно бессильным и ничтожным, не способным предпринять
ничего такого, что принесло бы сколько-нибудь заметные результаты. Кроме
того, у него еще оставалось пиво, и одна-две банки должны были притупить его
чувства настолько, чтобы преподанный океаном урок оставался с ним все время,
пока он будет ехать через город к кладбищу, и даже дольше.
Нет, ему не нужны были абсолютно никакие дела, которые бы его
отвлекали. Ему не нужны были никакие тайны. Для Джо жизнь утратила всякий
покров таинственности в ту же самую ночь, когда она потеряла всякую прелесть
и смысл. В ту ночь, когда на ни в чем не повинный спящий луг в Колорадо
вдруг обрушилось с неба смерть и огонь...
Защелкали по полу сандалии, и в туалете снова появился патлатый юнец,
вернувшийся за причитающейся двадцаткой.
- Никаких высоких блондинов в зеленых рубашках я не видел, - развязно
заявил он. - Но второй - этот точно здесь - лысину на солнце парит.
За спиной Джо в восторге заорал кто-то из игроков. Остальные
разочарованно застонали; очевидно, умирающий таракан закончил свой очередной
круг на несколько секунд раньше или позже, чем предыдущий.
Подросток с любопытством повернулся в ту сторону и вытянул шею.
- Где? - коротко спросил Джо, доставая из бумажника двадцатидолларовую
бумажку.
Парень, все еще стараясь разглядеть что-нибудь между телами
сгрудившихся вокруг таракана игроков, сказал:
- Недалеко от входа, под пальмой с двумя складными столиками, за
которыми режутся в шахматы узкоглазые... корейцы, что ли?.. Там твой
приятель и стоит. До него футов восемьдесят или около того.
Несмотря на то что высокие матовые стекла пропускали внутрь
ослепительно белый солнечный свет, а флюоресцентные лампы под потолком были
скорее голубоватыми, воздух в туалете казался желтым, словно насыщенным
парами кислоты.
- Посмотри на меня, - сказал Джо.
Подросток, разглядевший наконец таракана-калеку, который начинал
очередной круг, рассеянно переспросил:
- Что?...
- Смотри на меня!
Скорее удивленный, чем испуганный тихой яростью, прозвучавшей в голосе
Джо, подросток повернул голову и на короткое мгновение встретился с ним
взглядом. Потом его глаза, неприятно похожие цветом на два свежих синяка,
медленно опустились и сосредоточились на двадцатидолларовой бумажке.
- Парень, которого ты видел, был в красной гавайке? - переспросил Джо.
- Точно, - кивнул головой шпион-доброволец. - Там и другие цвета были,
но в основном она действительно красно-оранжевая.
- А в какие брюки он был одет?
- Брюки? Я что-то не...
- Чтобы проверить твои слова, я нарочно не сказал, что еще было на нем
надето. Так что скажи мне это сам, если ты его действительно видел.
- Послушай, мужик, это что, допрос? Откуда я знаю, во что он там был
одет? Не то шорты, не то плавки...
- Постарайся все-таки вспомнить поточнее.
- Кажется, это были шорты. Белые?.. Нет, скорее бежевые. Точнее сказать
не могу - откуда мне было знать, что тебя так интересует его гардероб? По
правде говоря, он бросается в глаза, как огородное пугало посреди шоссе, -
должно быть, потому, что у него в руке что-то вроде сандалий, а в них -
свернутые носки.
Джо понял, что это, несомненно, был тот самый человек, которого он
видел у спасательной вышки с рацией в руке.
Игроки снова азартно завопили, подбадривая таракана. Смех, проклятья,
предложения принять ставки были такими громкими, что отразились от бетонных
стен уборной и, искаженные до неузнаваемости, заметались под высоким
потолком, сотрясая стекла с такой силой, что Джо всерьез испугался, что они
сейчас лопнут.
- А он наблюдал за тем, как корейцы играли в шахматы, или прикидывался?
- спросил Джо осторожно.
- Нет, он оглядывался по сторонам и трепался с двумя телками.
- С телками?
- Ну да, с двумя такими роскошными девахами в бикини на шнурках. Если
бы ты видел их, особенно рыжую, в зеленом купальничке. Классная сучка!
Выглядит она, доложу я тебе, на все двенадцать баллов по десятибалльной
шкале. Мужской взгляд сам на ней останавливается, ей даже сиськами трясти не
надо.
- И ты считаешь, что лысый их клеит? - усомнился Джо.
- Не знаю, что он там себе воображает, - отозвался подросток, - но у
него нет ни полшанса. Такие сучки обычно не клюют на неудачников - чтобы
трахнуться, они всегда могут найти себе все, что только захотят...
- Перестань называть их суками, - перебил Джо.
- Это почему же?
- Потому что они - женщины.
В сердитых глазах подростка что-то сверкнуло, словно в них вдруг
отразилось блестящее лезвие выкидного ножа.
- Послушай, мужик, ты что - папа римский? Тоже мне святоша
выискался!...
Едкий желтый воздух вокруг них неожиданно сгустился настолько, что Джо
почудилось, что он чувствует, как крошечные капельки кислоты разъедают ему
кожу. Звук спускаемой в унитазах воды действовал ему на нервы, и Джо
показалось, что у него в животе тоже что-то забурлило. Сражаясь со внезапно
подкатившей к горлу тошнотой, он сказал:
- Опиши женщин.
Подросток отвечал с еще большим вызовом и неприкрытой наглостью:
- Телки - полный улет, особенно рыжая. Но и темненькая ей почти не
уступает. Я готов ползти по битому стеклу, лишь бы ее трахнуть, пусть даже
она и глухая.
- Глухая?
- Глухая или что-то вроде того, - подтвердил парень. - Она все время
возилась со своим слуховым аппаратом - то совала его в ухо, то снова
вынимала, как будто он ей не совсем подходит. Но это ее единственный
недостаток. Она действительно красотка что надо, эта сучка!
Джо был на шесть дюймов выше и как минимум на сорок фунтов тяжелее
подростка, но ему захотелось схватить его за горло и душить, душить, душить
до тех пор, пока он не поклянется никогда больше не употреблять это слово не
подумав. Или пока парень не поймет, какое оно мерзкое и как оно унижает всех
- и в первую очередь его самого, - когда он использует его мимоходом, словно
навязшее в зубах присловье. Но уже в следующее мгновение Джо испугался своей
собственной дикой реакции. Зубы его были стиснуты, жилы на лбу и на шее
вздулись точно канаты, в ушах стучало, а глаза застилала черно-красная
пелена бешенства. Тошнота не только не прошла, но стала сильнее, и он
поспешно глотнул воздуха, чтобы привести себя в чувство.
Должно быть, подросток заметил в глазах собеседника что-то такое, что
заставило его осечься на полуслове. Даже поза его изменилась и стала не
такой вызывающей, а взгляд снова ушел в сторону - туда, где игроки
продолжали гонять по кругу таракана с расплющенным брюшком.
- Дай мне мои деньги, - сказал он. - Я их заработал.
Но Джо не спешил расстаться с двадцаткой.
- Где твой отец?
- А что?
- А мать?
- Тебе-то какое дело?
- Где же они?
- У них своя жизнь, у меня - своя.
Гнев Джо превратился в отчаяние.
- Как тебя зовут, парень?
- Зачем тебе знать? Или ты думаешь, что я сопляк, которому мамочка не
разрешает одному ходить на пляж? Так вот, я уже давно хожу туда, куда мне
хочется, а ты можешь поцеловать себя в зад!
- Никто не спорит, что ты можешь ходить куда тебе хочется, но тебе не
обязательно бывать везде.
Подросток снова посмотрел на Джо в упор. В его глазах-гематомах
промелькнула тень такого глубокого одиночества и такой острой застарелой
боли, что Джо был потрясен до глубины души. Ни один подросток в таком нежном
возрасте просто не должен был доходить до такого состояния, какими бы ни
были его обстоятельства.
- Не обязательно бывать везде? - переспросил подросток. - Что это
означает?
Джо почувствовал, что между ними неожиданно установилась глубокая и
тесная связь, возникло понимание на подсознательном, интуитивном уровне.
Дверь, разделявшая его и этого неблагополучного подростка, неожиданно
повернулась на петлях, распахнулась во всю ширь, и Джо подумал, что и его
собственное будущее, и будущее этого парня может быть изменено к лучшему
самым решительным образом, если он только поймет, куда они смогут пойти
после того, как шагнут через этот порог. Но увы!.. Ему тут же пришло в
голову, что его собственное бытие было таким же бессодержательным, а
жизненная философия - такой же пустой, как любая из выброшенных на песок
раковин. У него не осталось ни веры, которой он мог бы поделиться, ни
мудрости, на которую можно было бы опереться, ни надежды. Джо сам не
понимал, за счет чего он продолжает с грехом пополам держаться; как же он
сумеет поддержать еще одного, постороннего человека?
Он сам был поверженным, а поверженный не может никого повести за собой.
Для юнца момент искренности прошел еще быстрее, и он ловко выдернул
двадцатидолларовую бумажку из пальцев Джо. Выражение его лица стало
насмешливым, и он с издевкой повторил:
- Потому что они - женщины, да... - Он попятился. - Но, если как
следует их завести, они превращаются в грязных, распаленных сучек.
- Неужели все мы - просто животные? - спросил в свою очередь Джо, но
подросток уже выскользнул из уборной и не услышал вопроса.
Несмотря на то что Джо дважды вымыл руки, он снова почувствовал себя
так, словно ковырялся в самой грязной грязи.
Тогда Джо снова повернулся к рукомойникам, но оказалось, что добраться
до них он не сможет - непосредственно вокруг таракана собралось уже человек
шесть или семь, а за ними стояло еще несколько болельщиков или просто зевак.
В уборной было жарко и невыносимо душно, пот градом катился по лицу и
по спине Джо. В носу свербило от резкого запаха, кислота с каждым вдохом
разъедала легкие, глаза слезились. Плотный желтый воздух колыхался перед
зеркалами, размывая отражения фигур игроков, словно они были не существами
из плоти и крови, а проклятыми душами в аду, увиденными сквозь потайное,
покрытое потеками серы и гноя окошко. Игроки азартно кричали и улюлюкали,
потрясая в воздухе пачками долларов. Их голоса сливались в один
пронзительный вой, напоминая речь буйнопомешанного, который то глухо
бормочет себе под нос, то визжит в бессмысленной и безумной ярости. Этот
визг вонзался в мозг Джо словно кинжал; от него ныли зубы, и казалось - еще
немного, и звуковые колебания начнут раскалывать стекла.
Протолкавшись между мужчинами, он наступил на таракана ногой и
раздавил.
В сверхъестественной тишине, наступившей сразу за этой дерзкой
выходкой, Джо повернулся и направился к выходу. Душераздирающие крики
болельщиков все еще звенели у него в ушах, а каждая клеточка продолжала
вибрировать в унисон звуковым волнам. Ему хотелось выбраться отсюда как
можно скорее, пока он не взорвался ко всем чертям.
Игроки очнулись от столбняка почти одновременно - очнулись, задвигались
и сердито заговорили хором, словно обуянные праведным гневом прихожане в
церкви, в которую во время службы ввалился пьяный уличный бродяга и заблевал
алтарь.
Один из мужчин, с розовым, словно ломоть ветчины, лицом и
растрескавшимися от жары губами, едва прикрывавшими желтые зубы, между
которыми застряли кусочки табачной жвачки, грубо схватил Джо за руку и
развернул к себе.
- Какого черта, приятель?! - воскликнул он.
- Отпусти меня, - дрожа от еле сдерживаемого гнева, отозвался Джо.
- Я должен был выиграть деньги!
Его пальцы, сжимавшие запястье Джо, были влажными от пота, но короткие
грязные ногти впивались в мякоть руки с такой силой, что вырваться из его
хватки было бы непросто.
- Отпусти руку, слышишь?
- Я должен был выиграть деньги! - повторил мужчина и скорчил такую
свирепую гримасу, что его потрескавшиеся губы лопнули, и из трещин выступили
капельки крови.
Перехватив руку мужчины, Джо оторвал от своего запястья его короткий и
толстый палец и загнул в противоположном направлении. Прежде чем глаза
противника успели расшириться от удивления и боли, Джо завел ему руку за
спину, развернул и с силой толкнул в спину, так что нападавший с разбега
врезался лицом в дверцу туалетной кабинки.
Джо казалось, что еще во время разговора с подростком его гнев улегся,
оставив в душе только отчаяние, но он вдруг вспыхнул снова и был слишком
горячим и сильным, совершенно не пропорциональным нанесенному оскорблению.
Джо понятия не имел, почему он так себя ведет и почему самодовольная
бесчувственность игроков так на него подействовала, однако еще прежде, чем
он сумел осознать неадекватность своей реакции, он ударил мужчину о дверцу
кабинки во второй и в третий раз.
Даже после этого гнев его не остыл; перед глазами продолжала плавать
черно-багровая пелена бешенства, а в душе поднималась волна примитивной
неистовой ярости, чем-то похожая на многотысячную стаю вспугнутых обезьян,
которые с воплями несутся неведомо куда сквозь переплетение ветвей и лиан.
Несмотря на это, рассудком Джо продолжал осознавать, что не контролирует
себя и что еще немного - и он совершит убийство. Невероятным усилием воли он
заставил себя разжать руки, и незадачливый игрок рухнул на заплеванный пол.
Дрожа от бешенства и от страха перед этим неконтролируемым бешенством,
Джо сделал несколько шагов назад, пока не уперся спиной в рукомойник.
Остальные посетители уборной, бывшие свидетелями его вспышки, осторожно
пятились от него. Все молчали.
Лежащий мужчина сел на полу посреди рассыпавшихся однодолларовых и
пятидолларовых банкнот, которые он успел выиграть. Его подбородок был в
крови, которая продолжала течь из растрескавшихся губ. Одну руку он прижимал
к лицу - к той его стороне, которой он ударился о дверь.
- Это же был всего-навсего таракан... - пробормотал он. - Просто
паршивый таракан...
Джо хотелось сказать, что ему очень жаль, но он не мог выговорить ни
слова.
- Ты же чуть не сломал мне нос!.. - продолжал бормотать мужчина. - Ты
мог сломать мне нос! Из-за таракана!
Джо стало невыразимо стыдно - стыдно не за то, что он сделал этому
подонку, который, несомненно, поступал еще хуже с теми, кто был слабее его,
а стыдно за себя и за то, что этим своим поступком он словно оскорбил память
Мишель и девочек. И все же, несмотря на это, он не мог найти в себе силы,
чтобы извиниться. Похоже, он окончательно превратился в примитивный и к тому
же сломанный механизм, который больше не может думать и способен только
реагировать на внешние раздражители.
Чувствуя, что горло его стиснуло не то от раскаяния, не то от мерзких
запахов, Джо вышел из вонючей уборной на улицу, где дул прохладный океанский
бриз, но даже он не освежил его. Мир вокруг казался таким же грязным и
отвратительным, как туалет, который он только что покинул.
Несмотря на жаркое солнце, Джо продолжал трястись - на этот раз от
раскаяния, которое раскручивалось в его душе как холодная стальная пружина.
На половине пути между уборной и тем местом, где он оставил полотенце и
охладитель, Джо, почти не замечавший купальщиков, между которыми он
машинально лавировал, вдруг вспомнил бледнолицего копа в красно-оранжевой
гавайке. Но он не остановился и даже не стал оборачиваться, а продолжал
брести к своему месту, равнодушно подкидывая мысками кроссовок белый песок.
Вопрос о том, кто следит за ним - если это действительно была слежка, -
больше не занимал Джо. Он уже не понимал, почему это его вообще
заинтересовало. Если двое в гавайках действительно были копами, то копами
хреновыми, перепугавшими его с кем-то другим. Его это не касалось -он бы и
вовсе не заметил наблюдателей, если бы подросток с "конским хвостом" не
привлек к ним его внимания. Джо был совершенно уверен, что полицейские скоро
поймут свою ошибку и отправятся на поиски настоящего подозреваемого. Пока же
пусть смотрят. Ему было на них абсолютно наплевать.
x x x
На той части пляжа, где остановился Джо, народу стало гораздо больше, и
он уже подумывал о том, чтобы собрать вещички и уйти, но это означало, что
ему придется отправиться на кладбище, а он все еще не был к этому готов.
После стычки в туалете в крови его бушевал настоящий адреналиновый шторм,
который свел на нет успокаивающее воздействие прибоя и двух выпитых жестянок
пива.
Поэтому Джо снова опустился на полотенце и, запустив руку в охладитель,
достал оттуда полукруглый кусок льда. Прижав его ко лбу, он снова повернулся
к океану. Казалось, что под его серовато-зеленой поверхностью скрывается
огромный отлаженный механизм, состоящий из бесчисленного количества
вращающихся валов, передач и промасленных шестеренок. Серебристо-белые блики
солнечного света пронизывали воду во всех направлениях, словно электрический
ток, бегущий по проводникам и обмоткам мощной системы энергопитания. Волны
подкатывались к берегу и отступали с монотонной размеренностью поршней
паровой машины. Океан напоминал собой никогда не останавливающийся
двигатель, не совершающий никакой работы и не имеющий никакой иной цели,
кроме продления своего собственного существования, воспетого поколениями
поэтов и влюбленных, и не было ничего удивительного в том, что он веками
оставался равнодушен и глух к человеческим горестям, слезам и надеждам.
Джо знал, что должен научиться безропотно принимать холодные законы
Творения, поскольку в том, чтобы обижаться и роптать на бездушный механизм
не было ни чести, ни особого смысла - как бесполезно было сердиться на часы
за то, что время проходит слишком быстро, или обвинять челнок в том, что он
соткал ткань, из которой впоследствии был сшит колпак палача. Единственное,
на что надеялся Джо, это на то, что если он сумеет смириться с механическим
безразличием Вселенной, с бессмысленностью жизни и смерти, то сумеет обрести
покой.
Разумеется, подобное смирение было слабым утешением, - утешением, от
которого мертвящий холод пробирает до самого сердца, - однако сейчас Джо
хотелось только одного: положить конец непрекращающейся боли, избавиться от
ночных кошмаров и освободиться от потребности любить тех, кого больше нет.
Внимание его тем временем привлекли два новых персонажа, которые
расположились на белом пляжном покрывале футах в двадцати от него. Это были
две девушки; рыжеволосая красотка в зеленом бикини на шнурках - достаточно
откровенном, чтобы заставить покраснеть любого, кто нечасто бывает на
стриптизе, и брюнетка, которая почти не уступала своей подруге. Рыжая носила
короткую стрижку, длинные волосы брюнетки были распущены и густой волной
падали до плеч, маскируя переговорное устройство, которое она носила в ухе.
На вид им было лет по двадцати с небольшим, и Джо невольно подумал, что
ведут они себя, пожалуй, слишком непосредственно и оживленно, совсем
по-девчоночьи, словно стараясь привлечь к себе как можно больше внимания,
хотя взгляды мужчин и без того останавливались на их пышных формах до
неприличия долго. Расположившись на покрывале, они не торопясь намазались
лосьоном для загара, потом, действуя с показной кинематографической
томностью, словно в начальных сценах видеофильма для взрослых, по очереди
покрыли тем же средством спины друг другу, так что в конце концов взгляды
всех гетеросексуальных особей мужского пола оказались устремлены на них
одних.
Эта простенькая стратегия была совершенно ясна Джо. Никто бы не
заподозрил в этих девицах оперативных сотрудников полиции, которым по
определению полагалось держаться тише воды ниже травы и стараться привлекать
к себе как можно меньше внимания. Если два копа в гавайках были единственной
парочкой на пляже, которая походила на переодетых копов, то рыжая и брюнетка
определенно были вне подозрений. И уловка эта, несомненно, удалась бы, если
бы не тридцатка, перекочевавшая из бумажника Джо в карман сексуально
озабоченного подростка.
Возможно, впрочем, что их длинные загорелые ноги, глубокие тени между
почти голыми грудями и округлые соблазнительные зады были предназначены для
того, чтобы зачаровать объект наблюдения и спровоцировать его на знакомство
с их обладательницами. Джо не исключал и этой возможности, однако, даже если
такова была их задача, тут копы просчитались. Их чары на него просто не
действовали.
За последний год эротические мысли и образы если и возбуждали Джо, то
очень слабо и ненадолго. Каждый раз, когда это случалось, он сразу вспоминал
Мишель, ее возлюбленное тело и ее всепоглощающее стремление получить и дать
высшее наслаждение. Потом его мысли естественным образом перескакивали на
полупереживание-полувоспоминание о бесконечно долгом падении самолета в
пропасть, начинавшуюся от самых звезд и заканчивающуюся на земле Колорадо;
Джо снова чувствовал запах дыма, жар огня, и любое сексуальное влечение
мгновенно растворялось в едкой горечи потери.
Две красотки по соседству вызывали в Джо лишь тупое раздражение своей
некомпетентностью. Он уже готов был подойти к ним, предъявить водительскую
лицензию и указать им на совершенную ошибку просто для того, чтобы избавить
себя от их назойливого внимания, однако после происшествия в туалете Джо
чувствовал себя несколько неуверенно. Гнев его погас, однако он по-прежнему
не доверял своей способности держать себя в узде.
Прибой по-прежнему разбивался о песок, захватывал пенистые останки
погибших здесь предыдущих волн, отступал крадучись и снова накатывался на
берег. Джо смотрел на этот вечно повторяющийся процесс с бесконечным
упорством и терпением и постепенно начал успокаиваться снова.
Неужели прошел ровно год? Неужели у него не осталось ничего, кроме
воспоминаний и дорогих могил? Неужели он сумеет пережить все это?
Через полчаса, даже не прибегая к помощи оставшегося пива, он
почувствовал себя готовым к визиту на кладбище.
Стряхнув песок с полотенца, он сложил его пополам, скатал и подхватил
на плечо охладитель.
Его сексапильные соседки, чья кожа казалась нежной и шелковистой, как
океанский бриз, и маслянисто-желтой, как солнечный свет, притворились, будто
целиком поглощены односложными замечаниями, которые отпускали два накачанных
стероидами пляжных Казановы, дождавшиеся своей очереди, чтобы попытать
счастья.
Пользуясь тем, что солнечные очки скрывают его глаза, Джо время от
времени поглядывал в сторону соседок и хорошо видел, что их интерес к этим
двум пережаренным бифштексам был напускным. Девицы не догадались запастись
темными очками и, болтая, хохоча более или менее впопад, время от времени
исподтишка посматривали в его сторону.
Не оборачиваясь, Джо зашагал прочь.
В кроссовках он уносил солидную часть пляжа, и ему оставалось
надеяться, что холодное спокойствие океана тоже сохранится в его сердце
достаточно долго.
Несмотря на свою сосредоточенную решимость сделать наконец то, ради
чего он сюда приехал, Джо не мог не задуматься о том, какое полицейское
агентство заполучило в свои ряды таких ослепительных красоток. По роду его
журналистской работы ему приходилось сталкиваться с женщинами-полицейскими,
которые были по меньшей мере так же привлекательны и сексуальны, как самые
известные кинознаменитости, однако рыжая в бикини и ее черноволосая подружка
превосходили любые голливудские стандарты.
Оказавшись на стоянке, Джо огляделся по сторонам. Он был почти готов
увидеть здесь мужчин-полицейских в гавайских рубашках, наблюдающих за его
"Хондой", однако ничего подозрительного он так и не заметил. Если копы и
засекли его машину, то на этот раз их наблюдательный пункт был замаскирован
достаточно умело.
Выехав со стоянки, Джо повернул направо на шоссе Пасифик-Кост. Время от
времени он поглядывал в зеркало заднего вида, но его никто не преследовал.
Наверное, копы все же поняли, что обознались, и теперь с лихорадочной
поспешностью разыскивали нужного человека.
x x x
Доехав по бульвару Уилшир и автостраде Сан-Диего до шоссе Вентура, Джо
свернул на восток и, окончательно расставшись с прохладой побережья и
свежестью океанских ветров, очутился в адской топке долины Сан-Фернандо. В
августовском знойном мареве эти лос-анджелесские пригороды напоминали
черепки глиняной посуды, не выдержавшей жара печи.
Мемориальный парк занимал три тысячи акров низких пологих холмов,
неглубоких долин и широких лужаек. Это был своего рода Лос-Анджелес мертвых,
разделенный на кварталы прихотливо изгибающимися дорожками. Здесь покоились
бок о бок знаменитые актеры и простые торговцы, рок-звезды и жены простых
репортеров, которых смерть уравняла в правах.
Направляясь к известному ему месту, Джо проехал мимо двух похоронных
процессий. На обочинах и площадках были припаркованы несколько машин, на
траве стояли складные кресла, груды свежевырытой земли были заботливо
прикрыты зеленым брезентом. Собравшиеся сидели неподвижно, сгорбившись в
своих черных траурных костюмах и платьях, подавленные не то горем, не то
убийственной жарой, а может быть - и мыслями о бренности своего собственного
существования.
Потом на глаза Джо попалось несколько резных каменных склепов и
семейных могил, огороженных невысоким заборчиком и засаженных цветами или
цветущими кустарниками, но, к счастью, здесь не было леса вертикальных
каменных надгробий и памятников. Многие предпочитали хоронить своих
родственников в нишах колумбария; другие, решив доверить лону земли самое
дорогое, ограничивались небольшими бронзовыми табличками на лежащих плашмя
гранитных или мраморных плитах, благодаря чему кладбище действительно
походило на спокойный и тихий парк.
Джо похоронил Мишель и девочек на склоне небольшого холма, поросшего
каменными соснами и индейской вишней. В дни, когда погода была не такой
жаркой, рощица кишела белками, которые, нисколько не боясь людей, прыгали
прямо по дорожкам, выпрашивая подачку, а ближе к сумеркам попастись на траве
выползали из нор кролики, и Джо был уверен, что три его самых любимых
женщины предпочли бы именно такое окружение холоду чопорного каменного
мавзолея, где не были слышны ни песня ветра, ни шепот древесных крон над
головой.
Миновав вторую похоронную процессию, Джо припарковал "Хонду" на
специальной площадке, заглушил двигатель и выбрался наружу. Некоторое время
он стоял на стоградусной<100А по принятой в США шкале Фаренгейта
равняются примерно 38А по шкале Цельсия.> жаре и собирался с силами.
Поднимаясь вверх по пологому склону холма, Джо избегал смотреть на
могилы. Он знал, что стоит ему увидеть их издалека, и подойти к ним будет
намного труднее. Может быть, ему просто не хватит мужества, он повернет
назад. Несмотря на то что со дня гибели Мишель и девочек прошел целый год,
боль не притупилась, и каждый визит на кладбище давался ему огромным
напряжением силы воли, как будто он ехал взглянуть не на ухоженные могилы на
зеленой лужайке, а на истерзанные останки, разложенные в морге сразу на
нескольких холодных стальных столах.
Так, гадая, сколько лет должно пройти, прежде чем он перестанет
воспринимать свою потерю с такой остротой, Джо брел по тропинке, низко
опустив голову и равнодушно глядя себе под ноги, словно старая работая
лошадь, которая не торопясь шагает домой по хорошо знакомой колее. Жара была
совершенно невыносимой, и он машинально приподнимал плечи, хотя это вряд ли
могло чем-то ему помочь.
Именно поэтому он увидел стоящую у могил женщину только тогда, когда до
нее осталось не больше десяти или пятнадцати футов. Удивленный, Джо
остановился.
Женщина стояла в тени сосен вполоборота к нему. В руках она держала
фотоаппарат, с помощью которого снимала гранитные надгробья.
- Кто вы такая? - хрипло спросил Джо.
Женщина не ответила; быть может, потому, что Джо говорил совсем тихо, а
может, потому, что она была слишком поглощена процессом фотосъемки.
- Что вы здесь делаете? - спросил Джо чуть громче и сделал шаг вперед.
Вздрогнув, женщина повернулась к нему.
Незнакомка была совсем миниатюрной, не больше пяти фугов и двух дюймов
ростом, гармонично и пропорционально сложенной, однако впечатление, которое
она производила, было гораздо более сильным, чем можно было ожидать при
такой внешности и таких размерах. В первое же мгновение Джо показалось,
будто эта женщина одета не в голубые джинсы и простую блузку из желтой
хлопчатобумажной материи, а в какое-то мощное магнитное поле, которое
заставляет весь мир тянуться к ней.
Кожа ее была цвета молочного шоколада; огромные глаза цвета крепкого
кофе казались очень выразительными, но прочесть в них что-либо было не
легче, чем отгадать, что предсказывают чайные листья <Гадание на чайных
листьях - принятый в Китае способ узнать судьбу.>, а их миндалевидная
форма ясно указывала на примесь азиатской крови. Волосы женщины не были
курчавыми, как у африканки, и она не заплетала их в косички; они были
удивительно густыми и прямыми. Их иссиня-черный цвет тоже указывал на
восточное происхождение, однако черты лица - выпуклый широкий лоб, большие
губы и высокие скулы - тонко очерченные, но мощные, гордые, но прекрасные -
были типично негроидными. Она была лет на пять старше Джо, но выглядела
моложе благодаря удивительным чертам лица, указывающим на волевую, но
ранимую натуру, и замечательным глазам, в которых светились одновременно и
ум, и невинность.
- Что вам здесь нужно? - снова спросил Джо.
Женщ