онятно, что заставило
его так горько рыдать именно сейчас. Может быть, он плакал от предчувствия
счастья и скорой встречи с Ниной, а может быть, потому, что боялся никогда
не найти ее или потерять во второй раз. Не исключено, что он заново
оплакивал потерю Мишель и Крисси, или же на него так сильно подействовало
то, что он узнал о судьбе рейса 353 и его пассажиров.
Скорее всего на него обрушилось все сразу.
Джо понял, что теряет контроль над своими чувствами и эмоции
захлестывают его, и приложил все усилия, чтобы совладать с ними. Не много же
от него будет толку, если он позволит себе так стремительно переходить от
эйфории к отчаянию!
С покрасневшими от слез глазами, но уже вполне владея собой, Джо
поднялся на борт самолета, следующего рейсом до Лос-Анджелеса в тот самый
момент, когда пассажиров в последний раз попросили занять свои места.
Когда "Боинг-737" оторвался от взлетной полосы, сердце Джо застучало
так громко, что ему показалось, что сейчас его услышат все пассажиры в
салоне. Непроизвольно он вцепился руками в подлокотники кресла, ибо в
какое-то мгновение ему показалось, что он сейчас упадет головой вперед -
упадет и больше не поднимется. Когда головокружение прошло, Джо понял, в чем
дело: он отчаянно боялся подниматься в воздух. Во время полета в Денвер он
ни капли не трусил, но сейчас его охватил самый настоящий, первобытный ужас,
и объяснение этому могло быть только одно. Случись что с самолетом по пути
на восток, и Джо только приветствовал бы свою смерть - так велики были его
отчаяние и чувство вины перед погибшей семьей, но сейчас, когда "Боинг" взял
курс на запад, он не мог позволить себе погибнуть даже в силу нелепой
случайности. Теперь у него появилась цель, ради которой он должен был,
обязан был жить.
К счастью, страх и острое чувство опасности скоро притупились, но, даже
когда самолет набрал расчетную высоту и выровнялся, Джо продолжал
нервничать. Он слишком хорошо представлял себе, как один пилот
поворачивается к другому и спрашивает: "Мы записываем?.."
x x x
Как Джо ни старался, ему так и не удалось выбросить из головы последние
слова Делроя Блейна, поэтому он вытащил из внутреннего кармана куртки три
сложенных листка бумаги и развернул их на коленях. Он надеялся, что,
просмотрев их еще раз, сможет увидеть что-то такое, чего ни он, ни Барбара
не заметили. Кроме того, Джо казалось, что ему удастся быстрее оправиться со
страхом, если он сумеет чем-то занять свой мозг. Правда, стенограмма
последнего разговора погибших летчиков вряд ли для этого подходила, но
ничего лучшего у Джо все равно не было.
Рейс, которым летел Джо, был не из самых популярных, и салон самолета
был заполнен примерно на две трети. Рядом с Джо, сидевшим возле самого окна,
было свободное место, обеспечивавшее ему необходимое уединение, и, попросив
стюардессу принести ему ручку и блокнот, он начал заново перечитывать
расшифровку.
Бегло проглядев запись, Джо начал читать расшифровку внимательнее,
выписывая слова Блейна в блокнот, чтобы не отвлекаться ни на панические
реплики Санторелли, ни на сделанные Барбарой пометки, касающиеся пауз и
других звуков. Он надеялся, что очищенный от посторонних наслоений монолог
командира экипажа поможет ему увидеть новые нюансы, которые в диалоге просто
не бросались в глаза.
Когда работа была закончена, Джо убрал расшифровку в карман и стал
читать то, что у него получилось.
- Одного из них зовут доктор Луис Блом.
- Второго зовут доктор Кейт Рамлок.
- Мы записываем?
- Они делают мне больно.
- Они мучают меня.
- Заставь их перестать делать мне больно!
- Мы записываем?
- Мы записываем?..
- Заставь их прекратить, иначе, когда у меня будет возможность... когда
у меня будет возможность, я их всех убью. Всех! Я хочу это сделать и сделаю!
Я убью всех и буду только рад.
- Вот потеха!
- Ух ты!!!
- Уа-а-а-а-а! Вот и мы! Вот и мы, доктор Рамлок и доктор Блом!
У-у-у-у!!!
- Уа-а-а-а-а! Мы записываем?..
- Мы записываем?
- Ух ты! О-па!
- О да-а...
- Ух ты-ы!!!
- Гляди! Ща ка-ак...
- Здорово!
Ничего нового Джо так и не увидел, однако некоторые особенности
странного монолога Блейна, которые он подметил раньше, стали в этом
сокращенном варианте более очевидными. Несомненно, командир экипажа говорил
голосом взрослого человека, однако содержание его реплик казалось почти
детским.
- Они делают мне больно. Они мучают меня. Скажи им, пусть перестанут.
Скажи им!
Пожалуй, ни один взрослый, прося помощи или жалуясь на своих
мучителей, не стал бы так строить фразы и пользоваться подобным набором
слов.
Его самая длинная реплика, его угроза всех поубивать и радоваться этому
тоже была детской, особенно в сочетании с последовавшим: "Вот потеха!"
- Уа-а-а-а-а! Вот и мы!..У-у-у-у!!! Ух ты-ы!!! О-па!
Блейн воспринимал грозящее ему гибелью падение самолета точь-в-точь
как мальчишка, оказавшийся на мчащейся вниз тележке "американских горок".
Барбара утверждала, что в голосе капитана не было страха, и Джо видел, что и
в словах его страха было не больше.
- Гляди! Ща ка-ак...
Эти слова были произнесены за три с половиной секунды до удара о
землю, так что Блейн наверняка видел, как, словно черный мак, раскрывается
под ними ночной ландшафт. В последнем его восклицании тоже не было ужаса -
одно лишь восхищение и восторг.
- Здорово!..
Джо разглядыбал это последнее слово до тех пор, пока его самого не
отпустила дрожь страха и он смог размышлять о нем более или менее
хладнокровно.
- Здорово!..
До самого конца Блейн реагировал на происходящее как мальчишка,
попавший в парк развлечений. По всему было видно, что о пассажирах и об
экипаже он заботится не больше, чем жестокий и беспечный подросток,
сжигающий на спичке паука или муху.
- Здорово!..
Но даже самый беззаботный и беспечный подросток - настолько
эгоистичный, насколько только может быть очень молодой и незрелый человек, -
должен был в конце концов испугаться. Хотя бы за себя. Даже самый решительно
настроенный самоубийца, прыгнув с балкона высотного здания, обязательно
вскрикивает от ужаса или запоздалого сожаления, падая вниз, к мостовой. Но
капитан Блейн, наблюдая надвигающееся на него небытие, не проявлял ни
малейших признаков беспокойства; напротив, ему это явно нравилось, словно он
достоверно и точно знал, что лично ему ничего не грозит.
- Здорово!..
Делрой Блейн - образцовый семьянин, верный муж и отец, верующий
мормон. Сострадательный, добрый, справедливый, невозмутимый. Здоровый как
бык. Счастливый как черт знает кто. Человек, добившийся в жизни всего, чего
хотел.
Анализ на алкоголь и наркотики тоже ничего не дал.
Что же все-таки случилось?
- Здорово!..
Джо охватил внезапный приступ бессильного гнева. Он не был направлен
против капитана Блейна, который, вне всякого сомнения, тоже оказался
жертвой, хотя поначалу Джо в этом сомневался. Нет, это был беспричинный и
яростный гнев, который Джо порой испытывал в детстве и юности, гнев, не
направленный ни на кого конкретно, и поэтому опасный, как перегретый пар в
котле, в котором засорились все клапаны.
Джо не глядя сунул блокнот в карман куртки.
Руки его сами собой сжались в кулаки, и разжать их было уже невозможно.
Джо хотелось одного: бить и крушить - безразлично кого или что - до тех пор,
пока противник не рухнет бездыханным. Бить, покуда из разбитых пальцев не
потечет кровь. Или пока он сам не упадет замертво.
Эти приступы слепой ярости всегда напоминали Джо о его отце.
x x x
Фрэнк Карпентер не был ни скандалистом, ни домашним тираном. Напротив.
Голос он повышал только тогда, когда с его губ срывалось радостное или
удивленное восклицание. По натуре он был человеком добрым, отзывчивым и
оптимистичным, что было довольно странно, если учесть, каким жестоким и
незаслуженным испытаниям подвергла его судьба.
В силу именно этого обстоятельства Джо постоянно был в ярости из-за
него.
Он совершенно не помнил того времени, когда его отец не был безногим
калекой.
Левую ногу Фрэнк потерял, когда в его автомобиль на полном ходу
врезался пьяный девятнадцатилетний подонок. Джо было тогда всего три года.
Фрэнк и Донна, мать Джо, поженились, не имея за душой ничего, кроме
скромной зарплаты и поношенной рабочей одежды. Чтобы сэкономить хоть немного
денег, они застраховали свой автомобиль только на случай, если ими будет
причинен какой-нибудь ущерб другому лицу. У пьяного водителя грузовика не
было никаких доходов, поэтому за увечье Фрэнка они не получили никакой
компенсации.
Ногу отцу Джо ампутировали чуть выше колена. В те времена еще не
существовало легких и удобных протезов, а искусственная нога, способная
сгибаться в колене, стоила очень дорого. Фрэнку пришлось обходиться
костылями, но он не унывал и вскоре научился так ловко управляться с ними,
что частенько шутил насчет участия в марафонском пробеге.
Джо никогда не стыдился отцовского увечья. Для него он был не жалким
одноногим человеком со смешной подпрыгивающей походкой, а неистощимым
рассказчиком сказок и историй, которые Джо обожал слушать на ночь,
неутомимым игроком в "дядюшку Уиггли" и другие замечательные игры и даже
терпеливым и внимательным тренером по софтболу.
Первая серьезная драка, в которую Джо ввязался из-за отца, случилась
когда, ему было шесть и он учился в первом классе начальной школы. Один из
одноклассников Джо, по имени Лес Ольнер, назвал Фрэнка "глупым старым
калекой", и Джо не вытерпел. Ольнер был не только известным задирой - он был
тяжелее и сильнее Джо, однако ни вес, ни сила, помноженные на репутацию
первого хулигана и драчуна, не помогли ему противостоять звериной ярости,
которая охватила его щуплого противника. Джо задал Лесу хорошую трепку и уже
собирался вырвать противнику глаз, чтобы он на собственной шкуре узнал,
каково это - жить с одним здоровым органом вместо положенных двух, но
подоспевшие учителя оттащили Джо прежде, чем он успел осуществить свое
намерение.
Он не раскаивался тогда и даже теперь вспоминал о своем поступке без
сожаления. Вместе с тем Джо никогда не гордился тем, что совершил. Ему было
вполне достаточно сознания своей правоты.
Донна знала, как расстроится Фрэнк, если узнает, что сын попал из-за
него в беду. Она сама придумала для Джо наказание и сама привела его в
исполнение. Вместе с Джо им удалось скрыть от Фрэнка правду.
Так было положено начало тайной жизни Джо - жизни, наполненной тихой
яростью и вспышками насилия, которые были не такими уж редкими. Джо рос в
постоянной готовности к драке; несколько позднее он уже сам начал искать,
кому следует начесать холку за непочтение к отцу, и такие люди, как правило,
в конце концов находились. Правда, при всей своей бешеной ярости Джо вел
себя достаточно предусмотрительно и всегда выбирал для выяснения отношений с
врагом время и место так, чтобы отец ни о чем не узнал.
До аварии Фрэнк работал кровельщиком, но на одной ноге по лестницам не
полазишь и по стропилам не попрыгаешь. Жить на государственное пособие по
инвалидности ему было противно, однако некоторое время он скрепя сердце
получал эти не Бог весть какие деньги, пока ему не пришло в голову
использовать свои знания и талант резчика по дереву в качестве главного
средства добывать себе хлеб насущный. Он изготовлял шкатулки, табакерки,
подставки для настольных ламп и другие замечательные вещи, покрывал их
затейливой резьбой или инкрустировал экзотическими породами дерева, а потом
отправлял в магазины, которые торговали подобными безделушками. Работы
Фрэнка распродавались достаточно хорошо, и вскоре он зарабатывал на
несколько долларов больше, чем давало ему государственное пособие по
инвалидности, от которого он немедленно отказался.
Донна работала швеей в химчистке, в перечне услуг которой был и мелкий
ремонт одежды, и, когда она возвращалась домой, волосы ее были все в мелких
кудряшках от постоянной влажности и пахли бензином, нашатырем и другими
органическими растворителями. До сих пор, когда Джо входил в такую
химчистку, ему достаточно было один раз вдохнуть воздух, чтобы вспомнить
мать, представить себе запах ее волос и словно наяву увидеть ее светло-карие
глаза, которые, как он считал в детстве, были сначала темными, но потом
обесцветились и полиняли под действием пара и химикатов.
Но беды семьи Карпентеров, как выяснилось, только начинались. Через два
года после того, как он потерял ногу, Фрэнк начал страдать от боли в
суставах пальцев, которая со временем перекинулась на запястья. Диагноз был
неутешительным - врачи определили прогрессирующий ревматический артрит.
Ревматический артрит и без того считается достаточно тяжелым
заболеванием, однако у Фрэнка он развивался с пугающей быстротой. Прошло
совсем немного времени, и болезнь поразила сначала шейные позвонки, потом
плечи, бедра и единственное оставшееся колено.
Вырезать по дереву Фрэнк больше не мог. Он по-прежнему мог рассчитывать
на пособие по инвалидности и другие социальные льготы, однако выплаты были
совсем незначительными, к тому же получение их неизменно сопровождалось
бесконечными бюрократическими проволочками и унижениями, на которые
чиновники службы социального страхования оказались непомерно щедры.
Существовала и церковная благотворительность, которая стараниями
приходского священника была более душевной и не такой унизительной. Фрэнк и
Донна были ревностными католиками, и Джо покорно ходил с ними к мессе и
причастию, хотя верующего из него так и не получилось.
Через три года после потери ноги Фрэнк оказался прикован к инвалидному
креслу.
В те времена бурно развивающаяся медицина еще не знала тех действенных
способов лечения острого ревматического артрита, какие появились в последние
время - почти через тридцать лет. Ни о бесстероидных противовоспалительных
препаратах, ни об инъекциях солей золота, ни о пенициламине тогда еще и
слыхом не слыхивали, и болезнь отца Джо стремительно превращалась в
остеопороз. Хроническое воспаление поражало костную ткань и сухожилия, в то
время как мышцы продолжали атрофироваться, а суставы распухали и мучительно
ныли. Существовавшие в то время препараты могли только замедлить, но не
остановить патологическую деформацию суставов и потерю способности
двигаться.
В тринадцать лет Джо уже ежедневно помогал отцу одеваться и купал его,
пока мать была на работе. Он не роптал; к своему несказанному удивлению, Джо
обнаружил в себе довольно-таки значительные запасы нежности и терпения,
более или менее уравновешивавшие его неостывающую злость на Бога, а эту
последнюю Джо щедро расходовал на тех своих одноклассников, которым не
посчастливилось попасть ему под горячую руку. Сам Фрэнк довольно долгое
время стеснялся того, что ему приходится полагаться на сына в таких интимных
вещах, как купание и туалет, однако даже для двоих это была нелегкая задача,
и в конце концов отец смирился с помощью. Сын и отец стали еще ближе друг
другу.
К тому времени, когда Джо исполнилось шестнадцать, у Фрэнка развился
фиброзный анкилоз. Суставы полностью утратили подвижность и распухли, на
некоторых из них образовались ревматические узлы. На правом запястье выросла
шишка размером с мяч для гольфа, а левый локоть был изуродован опухолью еще
большего размера - совсем как софтбольный мяч, который шестилетний Джо
когда-то бросал на заднем дворе.
Джо часто казалось, что только его успехи поддерживают жизнь отца, и
поэтому он старался изо всех сил и вскоре стал круглым отличником, хотя
значительную часть времени у него отнимала работа на полставки в
"Макдональдсе". Кроме учебы, он увлекался и футболом и считался лучшим
трехчетвертным школьной команды. Успех дался ему нелегко, но всего этого Джо
добился без малейшего давления со стороны отца. Им двигала одна лишь любовь.
Летом того же года Джо поступил в боксерскую школу, которую в рамках
своей благотворительной спортивной программы открыла Ассоциация молодых
христиан. Несмотря на свои шестнадцать лет, он быстро освоил основные
приемы, а тренер, которому Джо приглянулся своим бойцовским характером, даже
сказал однажды, что у него определенно есть талант к этому виду спорта.
Характер у Джо действительно был, и проявился он в первых же пробных
поединках, когда даже после того, как его противник пропускал нокаутирующий
удар и повисал на канатах, Джо продолжал работать кулаками в полную силу.
Каждый раз его приходилось буквально оттаскивать от беззащитных соперников,
для которых бокс был только спортом, одной из разновидностей активного
отдыха. Для него же это была разрядка, способ истратить, выпустить наружу
скопившиеся в душе горечь и гнев. Джо вовсе не стремился причинить боль
кому-то конкретному, но он причинял боль, и впоследствии ему запретили
выступать на ринге.
Ревматический артрит Фрэнка тем временем осложнился хроническим
перикардитом, приведшим к вирусной инфекции околосердечной сумки. Сердце не
выдержало и остановилось.
Фрэнк умер за два дня до того, как Джо исполнилось восемнадцать лет.
Вскоре после похорон отца Джо, поглотив изрядное количество пива,
пришел в церковь поздно вечером, когда внутри никого не было. Он испачкал
заранее припасенной черной краской все четырнадцать кальварий<Кальварий -
в католичестве - картины на стенах церкви, изображающие страдания Христа на
крестном пути>, опрокинул гипсовую статую Девы Марии и расколотил штук
двадцать красных стекол в красивом резном поставце, в который молящиеся
вставляли свечи.
Возможно, он нанес бы церкви еще больший ущерб, если бы не охватившее
его ощущение тщетности любых усилий. Джо не мог научить Бога ни состраданию,
ни жалости, как не мог выразить свою боль с достаточной силой, чтобы его
услышали за непроницаемой стеной, отделяющей от этого мира мир иной. Если,
конечно, загробный мир вообще существовал.
Тогда, опустившись на переднюю скамейку, он заплакал.
Впрочем, плакал Джо недолго - не более минуты, - так как ему неожиданно
пришло в голову, что заплакать в церкви - значит признаться в своем бессилии
перед Ним. Как ни смешно, но тогда Джо казалось особенно важным, чтобы никто
не заподозрил его в том, что он смирился с жестокостью законов, которые
управляют миром.
Торопясь, он покинул церковь, и никто никогда не обвинил Джо в том, что
акт вандализма в отношении церковного имущества - его рук дело. Впрочем,
никакой вины он за собой все равно не чувствовал, но, как и раньше,
поступком своим не гордился.
Некоторое время Джо вел себя как безумный, но потом пришло время
отправляться в колледж. Там он почти не выделялся, так как добрая половина
студентов, опьяненных молодостью и свободой, тоже вела себя довольно буйно.
Мать Джо умерла три года спустя в возрасте сорока семи лет. Причиной
этого был рак легких, поразивший лимфатическую систему. Донна никогда не
курила, как не курил и Фрэнк, так что виноваты в ее смерти были скорее всего
ядовитые пары бензина и других растворителей, которые она вдыхала в
химчистке на протяжении многих и многих лет. Усталость и одиночество,
несомненно, тоже сделали свое дело, так что для Донны смерть стала
избавлением от страданий.
В ночь ее смерти Джо сидел рядом с ее больничной койкой, то и дело
меняя холодные компрессы на воспаленном горячечном лбу или кладя в
пересохший от жара рот матери кусочки колотого льда, когда она просила об
этом. Донна была в сознании, однако время от времени она принималась
бессвязно бормотать что-то, вспоминая о вечеринке "Рыцарей Колумба"
<"Рыцари Колумба" - консервативная католическая общественная организация
в США> с угощением и танцами, на которую Фрэнк водил ее, когда Джо было
всего два года - за десять месяцев до аварии и ампутации. На вечере был
настоящий оркестр из восемнадцати музыкантов, которые играли настоящую
танцевальную музыку, а не модный в те времена рок-н-ролл, и они с Фрэнком,
хотя и были самоучками, прилично исполнили и фокстрот, и свинг, и ча-ча-ча -
должно быть, потому, что заранее знали каждое движение друг друга.
Господи, как беззаботно они смеялись и веселились тогда! В сетке под
потолком были подвешены десятки, нет, сотни красных и белых воздушных шаров;
каждый столик был украшен белым пластиковым подсвечником в форме лебедя, а
толстая стеариновая свеча была окружена мелкими красными хризантемами; на
десерт подавали мороженое, уложенное в сахарные мороженицы, также в форме
лебедей.
Это была настоящая ночь лебедей, и Фрэнк, медленно и плавно скользя по
начищенному паркету - точь-в-точь как величавая птица по глади пруда, крепко
прижимал Донну к себе и шептал ей на ухо, что она - самая красивая женщина
на балу и что он любит, любит ее еще больше, чем прежде.
Вращающаяся зеркальная сфера разбрасывала по стенам брызги радужного
света, воздушные шары из опущенной сетки плавно слетали вниз, а сахарный
лебедь имел привкус миндаля. Донне было двадцать восемь лет, и память об
этом вечере она пронесла через всю жизнь. И вот теперь, в свой смертный час,
она вспомнила тот вечер, как будто, кроме него, в ее жизни не было ничего
радостного или счастливого.
Похоронами матери Джо занималась та же самая церковь, которую он
осквернил три года назад. Кальварии были тщательно отреставрированы, а новая
статуя Девы Марии с одобрением взирала на ряды целеньких красных окошек в
поставце.
На следующий день после похорон Джо отвел душу в ближайшем баре, где он
учинил настоящее побоище. В драке ему сломали нос, но его противнику
досталось еще больше.
Он продолжал чудить до тех пор, пока не встретил Мишель.
В день их первого свидания, когда Джо провожал ее домой, Мишель
сказала, что в нем есть что-то необузданное, дикое. Поначалу Джо воспринял
это как комплимент, но Мишель быстро дала ему понять, что гордиться этим
могут лишь круглый идиот, подросток в период полового созревания или же
самец шимпанзе в зоопарке.
Впоследствии, действуя чаще своим собственным примером, нежели
уговорами и увещеваниями, Мишель научила его всему, что должно было
определить, сформировать его будущую жизнь, и со временем Джо многое понял.
Он понял, что любить стоит, даже несмотря на страх потерять любимого
человека. Что ненависть губит самого ненавидящего. Что счастье и печаль
зависят от выбора, который делает сам человек, я не имеют никакого отношения
к тому, как лягут брошенные рукой судьбы кости. Что мир и покой можно
обрести, только приняв то, что не в человеческих силах изменить. Что общение
с друзьями и семья делают жизнь полнокровной и что цель существования
каждого человека - это любовь, самопожертвование и забота о других.
За шесть дней до свадьбы Джо отправился в ту самую церковь, в которой
провожал в последний путь отца и мать. Подсчитав приблизительный размер
ущерба, который он нанес церковному имуществу несколько лет назад, он
украдкой затолкал в ящик для пожертвований несколько стодолларовых купюр и
быстро вышел.
Этот поступок Джо совершил вовсе не потому, что в нем пробудилась
совесть, и не потому, что он стал верующим человеком. Он сделал это ради
Мишель, которой, впрочем, он так никогда и не рассказал ни о разгроме,
который учинил здесь в юности, ни о последующем возмещении убытков.
С того момента, считал Джо, и началась его настоящая жизнь - началась,
чтобы закончиться на уединенном лугу в Колорадо.
x x x
Зато теперь он был не одинок в этом мире. Где-то ждала его Нина -
ждала, чтобы папа отыскал ее и забрал домой.
Мысль об этом была для Джо чем-то вроде целительного бальзама.
Благодаря ей он сумел даже умерить пламя бушевавшего в его груди гнева,
понимая, что сможет достичь успеха, только если будет полностью владеть
собой и своими чувствами.
Ненависть и гнев способны погубить ненавидящего.
В данном случае его самого.
Джо было отчаянно стыдно, что он так быстро забыл все то, чему в свое
время научила его Мишель. Вслед за самолетом, с ревом врезавшимся в гранит,
он тоже рухнул с небес на грешную землю - с тех самых небес, на которые
Мишель подняла его своей любовью, - и оказался по горло в трясине отчаяния,
которая засасывала его все глубже и глубже. Но его падение затронуло не
только его самого; этим он словно предал и саму Мишель, которая приложила
столько сил, чтобы сделать из него человека, и память о ней. Теперь Джо ясно
понимал это, и ощущение собственной вины обрушилось на него с такой силой,
словно он изменил Мишель с другой женщиной.
И вот теперь Нина - точная копия своей матери - подарила Джо
возможность не только спасти ее, но и обрести самого себя, вновь став таким,
каким он был до катастрофы. И Джо знал, что приложит все силы, чтобы стать
человеком, который был бы достоин быть ее отцом.
Наину-Нину мы искали, Наину-Нину потеряли...
Медленно листая свой потертый альбом дорогих образов и воспоминаний,
Джо постепенно успокаивался. Вскоре он смог расслабиться настолько, что его
сжатые в кулаки ладони разжались и спокойно легли на колени.
За оставшийся до посадки час Джо успел прочитать две распечатки из
"Пост", которые касались таинственной "Текнолоджик Инк.". Во второй из них
он наткнулся на абзац, который потряс его. Оказывается, тридцать девять
процентов уставного капитала "Текнолоджик" - самый большой пакет -
принадлежали фирме "Неллор и сын" - швейцарской холдинговой компании,
которую отличал довольно широкий спектр интересов. В частности, она
занималась фармакологией, медицинскими исследованиями, изданием медицинской
специальной литературы и издательским делом вообще, а также производством
кинофильмов и телевизионных программ.
Фирма "Неллор и сын" считалась основным детищем Гортона Неллора и его
сына Эндрю; в нее была вложена большая часть их семейного капитала,
превышавшая, по некоторым оценкам, четыре миллиарда долларов.
Сам Неллор-старший был хорошо известен Джо. Разумеется, он никогда не
был швейцарцем - он был американцем, который одним из первых понял все
выгоды оффшорных компаний. Именно Гортон Неллор основал двадцать лет назад
газету "Лос-Анджелес пост" и продолжал владеть ею по сию пору.
Некоторое время Джо как бы ощупывал новые факты, точь-в-точь как
резчик-натурист вертит в руках найденный им причудливый корень или сучок,
стараясь представить, на что он больше похож и что из него может выйти. И
точно так же, как в куске сырого дерева таится нечто, что только и ждет,
когда рука мастера отсечет все лишнее и явит миру хрупкую балетную
танцовщицу или лесное чудище, так и в этой информации скрывалось что-то
очень важное, и вся разница заключилась в том, что вместо резцов и стамесок
Джо необходимо было воспользоваться своим умом, интуицией и журналистской
смекалкой.
Гортон Неллор вкладывал свои средства достаточно широко, поэтому в том,
что он одновременно владел и газетой, и контрольным пакетом акций
"Текнолоджик", не было на первый взгляд ничего особенного. Возможно, это
было просто совпадением.
Существовала, правда, небольшая разница. Являясь владельцем газеты,
Неллор не был обычным издателем, которого интересует только доход. Через
своего сына он осуществлял контроль над редакционной политикой и содержанием
репортажей, и многие главные редакторы чувствовали твердую руку владельца на
пульсе газеты, хотя впрямую он никогда не давил.
Другое дело - "Текнолоджик". Джо почему-то казалось, что в дела этой
корпорации Неллор не особенно стремится вникать, хотя находящееся в его
собственности количество акций и давало ему такую возможность. Возможно,
отец и сын не имели даже четкого представления о повседневной деятельности
корпорации, в которую они вложили такие значительные средства. Для них
"Текнолоджик" была лишь способом выгодного помещения капитала, и до тех пор,
пока она приносила им высокие проценты, Неллоры не собирались использовать
свои права и вмешиваться в управление загадочной - и грозной - компанией.
И если все действительно обстояло именно так, как думал Джо, то сам
Гортон Неллор мог и не знать об исследованиях, которые вели Роза Такер и ее
коллеги. Следовательно, его причастность к гибели рейса 353 оставалась под
большим вопросом.
Потом Джо припомнил свой разговор с Дэном Шейверсом, обозревателем
деловой рубрики "Пост", В то, как он охарактеризовал сотрудников
"Текнолоджик". "Похоже, они считают себя чем-то вроде королей бизнеса, -
сказал Дэн, - однако на деле они ничем не лучше нас. Им тоже приходится
прислушиваться к большому боссу - к тому, Кому-Все-Должны-Подчиняться".
Прислушиваться к тому, кому все должны подчиняться... Это значит - к
Гортону Неллору. Вспоминая свою беседу с бизнес-обозревателем, Джо
догадался, что тот принял его за человека осведомленного. Увы, только теперь
Джо понял, что на самом деле означали слова Шейверса: Неллор диктовал свои
условия "Текнолоджик" точно так же, как он контролировал "Пост".
Джо даже вспомнил фразу, вскользь брошенную Лизой Пеккатоне у
Дельманов, когда она говорила о работе Розы Такер в "Текнолоджик". "Ты, я и
Роз - мы все оказались связаны друг с другом. Правду говорят, что мир
тесен!" - так, кажется, она тогда сказала, и Джо решил, что она имеет в виду
гибель рейса 353, после которой их жизни так резко изменились и так тесно
переплелись. Теперь же ему казалось, что Лиза намекала на тот факт, что все
трое работали на одного и того же человека.
Сам Джо никогда не встречал Гортона Неллора, который в последние годы
вел жизнь настоящего затворника, но его внешность была знакома ему по
многочисленным фотографиям. Шестидесятилетний миллиардер был сед, круглолиц
и обладал приятными, хотя и несколько размытыми чертами, напоминавшими Джо
сдобную булочку, на которой шутник-пекарь при помощи глазури и сахарной
пудры нарисовал лицо доброго дедушки.
Иными словами, Гортон Неллор вовсе не был похож на безжалостного,
хладнокровного убийцу. Больше того, он пользовался репутацией щедрого
филантропа и мецената, по определению, не способного прибегать к услугам
наемных убийц и ни в коей мере не склонного смотреть сквозь пальцы на
преступления своих служащих, пусть даже они совершаются ради сохранения или
расширения его империи.
Впрочем, Джо знал и то, что люди тем и отличаются от яблок и
апельсинов, что, какой бы красивой ни была кожура, мякоть может оказаться
гнилой или горькой на вкус.
Решив придерживаться фактов, Джо сделал для себя первые выводы: и он, и
Мишель когда-то работали на того же человека, что и те, другие люди, которые
преследовали Розу Такер и которым - не установленным пока способом - удалось
уничтожить "Боинг" с тремя сотнями пассажиров на борту. И деньги, которые на
протяжении нескольких лет поддерживали семью Карпентеров, поступали из того
же источника, что и суммы, что пошли на организацию их убийства.
Реакция Джо на эту дикую ситуацию была настолько сложной, что ему никак
не удавалось в ней разобраться, и он блуждал в дремучих потемках, не в силах
решить что-то хотя бы в общих чертах.
Он чувствовал себя так, словно проглотил живого кальмара вместе со
щупальцами, и теперь эта омерзительная скользкая тварь копошится у него в
желудке, вызывая резкие приступы тошноты.
Последние полчаса полета Джо сидел неподвижно, глядя в иллюминатор
самолета, но едва ли видел, как пустынные и безжизненные холмы уступают
место пригородам Лос-Анджелеса. Он очнулся только тогда, когда лайнер пошел
на посадку, и был весьма этим удивлен. Почему-то ему казалось, что этот
перелет будет продолжаться гораздо дольше.
Когда "Боинг" отбуксировали к причалу и подсоединили к нему "гармошки"
посадочных галерей, по которым пассажиры попадали из салона в зал аэропорта,
Джо сверился с наручными часами и, произведя в уме несложный подсчет,
выяснил, что если он отправится в Уэствуд немедленно, то прибудет на место
встречи за полчаса до условленного времени. Это вполне его устраивало. Джо
уже давно решил понаблюдать за кофейней из какого-нибудь подходящего укрытия
- из машины на противоположной стороне улицы или из открытого кафе
где-нибудь поблизости, чтобы, основываясь на результатах этих наблюдений,
либо пойти на контакт с Деми, либо незаметно исчезнуть. Впрочем, он уже
почти наверняка знал, что даже опасность не сможет его остановить. Джо
просто должен был встретиться с женщиной, которая одна могла вывести его к
Розе Такер и дальше - к Нине.
Он давно решил, что на Деми в случае чего можно будет положиться.
Похоже, она была близкой подругой Розы Такер, так как именно ее телефонный
номер Роза решилась использовать для связи. Но, как бы там ни было, Джо не
был расположен доверять кому бы то ни было без всяких оговорок.
В конце концов, именно Роза Такер - пусть и с самыми лучшими
намерениями - удерживала девочку при себе на протяжении года, не позволяя
Джо встретиться с ней, хотя, возможно, эта мера была вынужденной: люди из
"Текнолоджик" могли похитить или убить Нину. Гораздо больше настораживало
Джо то обстоятельство, что Роза даже не попыталась сообщить ему о том, что
его дочь жива, и все это время он пребывал в уверенности, что Нина погибла
вместе с Мишель и Крисси, хотя это было не так. Из-за этого Джо порой
начинало казаться, что по каким-то ведомым ей одной причинам Роза Такер
вовсе не собирается возвращать ему его малышку.
Никому не доверяй!
Поднявшись с кресла, Джо направился к выходу из самолета и вдруг
заметил впереди мужчину в белой рубашке, светлых брюках и белой широкополой
панаме, который, покидая свое место в одном из рядов, вдруг обернулся и
бросил на него быстрый взгляд. На вид ему было около пятидесяти, но
коренастая фигура и широкие плечи свидетельствовали о незаурядной физической
силе. Густая грива длинных светлых волос - особенно в сочетании с
широкополой шляпой - делала его похожим на постаревшую рок-звезду.
Джо сразу понял, что где-то он уже видел этого человека.
Поначалу он решил, что мистер Панама действительно принадлежит к числу
знаменитостей местного значения, скажем, является солистом популярного
оркестра или характерным актером из телепостановки, однако ему потребовалось
совсем немного времени, чтобы прийти к заключению, что мужчину, который
показался ему знакомым, он видел не на сцене и не на экране, а где-то в
другом месте, причем совсем недавно и при других, гораздо более важных
обстоятельствах.
На краткий миг встретившись с Джо взглядом, мистер Панама сразу
отвернулся и, выбравшись в проход между креслами, зашагал к выходу из
салона. Как и Джо, он не был обременен ручной кладью, словно совершал
непродолжительное, однодневное путешествие или короткую деловую поездку.
В проходе их разделяло около десятка пассажиров, и Джо вдруг испугался,
что потеряет неизвестного из виду до того как вспомнит, где и когда они
встречались. Подобраться ближе к нему и не привлечь при этом к себе внимание
не представлялось возможным, и Джо, скрипнув зубами, заставил себя идти не
торопясь, как все. Меньше всего ему хотелось, чтобы человек в белом понял,
что его заметили.
Белая панама была самой примечательной чертой внешнего облика мужчины,
и Джо порылся в памяти, пытаясь вспомнить, где он мог видеть этот
запоминающийся головной убор. Когда это ничего не дало, он попробовал
представить себе лицо мужчины отдельно от шляпы, сконцентрировавшись в
первую очередь на его длинных - седых или просто очень светлых - волосах.
Тут же перед его мысленным взором возникли одетые в голубые туники бритые
сектанты с ночного пляжа, но Джо никак не мог взять в толк, при чем тут они.
Непроизвольная ассоциация казалась ему совершенно абсурдной, во всяком
случае, никакой логики он здесь не видел.
Лишь вспомнив костер, вокруг которого молча стояли и сидели сектанты -
тот самый костер, в пламя которого он швырнул промасленный пакет с
салфетками, на которых осталась кровь Чарли Дельмана, - Джо подумал о других
кострах: о том, вокруг которого танцевали молодые юноши и девушки в
купальных костюмах, о костре, который развели сексуально озабоченные
серфингисты, и еще об одном... О костре, рядом с которым полтора десятка
человек зачарованно внимали коренастому и крепкому мужчине с вдохновенным
лицом, звучным голосом и гривой светлых волос, рассказывавшему волшебную
историю о привидениях и духах.
Джо не ошибся. Это был тот самый рассказчик.
Никаких сомнений быть не могло.
Джо знал также, что их пути - вчера вечером и сегодня, сейчас, -
пересеклись отнюдь не случайно. Все, буквально все казалось ему
взаимосвязанным в этом мире заговоров и страшных секретов.
Должно быть, люди из "Текнолоджик" следили за ним на протяжении уже
нескольких месяцев, терпеливо дожидаясь, пока Роза Такер попытается
встретиться с ним, и субботнее утро на пляже Санта-Моники, когда он по
чистой случайности обнаружил присутствие соглядатаев, было, по всей
видимости, отнюдь не первым днем слежки. У врагов Джо было достаточно
времени, чтобы изучить все его привычки и все его маршруты, которых,
впрочем, было совсем немного. В большинстве случаев Джо покидал свою убогую
квартирку над гаражом только для того, чтобы заправиться в ближайшей
закусочной парой чашек черного кофе, съездить на кладбище или на пляж, где
он пытался разделить с океаном вселенское равнодушие.
После того как он вырубил Уоллеса Блика, обшарил белый фургон и целым и
невредимым покинул кладбище, люди из "Текнолоджик" потеряли его след.
Видимо, они с самого начала слишком надеялись на передатчик, который Джо
обнаружил и швырнул в кузов проходящего мимо мусоровоза. В редакции "Пост"
они чуть было не накрыли его, но он ускользнул за считанные секунды до их
появления.
После этого им не оставалось ничего иного, как наблюдать за его
квартирой, за кладбищем и за пляжами и надеяться, что где-то он рано или
поздно появится. И он оправдал их ожидания. Разумеется, группа, которая
собралась у костра послушать занимательные истории, состояла из обычных
граждан, но вот вдохновенный светловолосый рассказчик был личностью во всех
отношениях неординарной.
Значит, люди из "Текнолоджик" снова сели ему на хвост вчера вечером,
причем довольно плотно. Они проследили его до телефонной будки на
заправочной станции, откуда он звонил в Денвер Марио Оливерри и Барбаре в
Колорадо-Спринте. Потом они проводили его до мотеля.
Они могли прикончить его там. Тихо и без лишнего шума. Его могли
застрелить во сне или предварительно разбудив для выяснения кое-каких
подробностей. Они могли накачать его наркотиками, чтобы он умер от
передозировки. Они могли даже инсценировать самоубийство.
Но его не убили, хотя на кладбище - в горячке преследования - лысый
коротышка или его напарник выпустили вслед Джо несколько пуль. Люди из
"Текнолоджик" не торопились убивать его, все еще надеясь, что он вторично
выведет их на Розу Марию Такер и тогда они накроют обоих.
Если нарисованный им сценарий правилен, размышлял Джо, значит, они пока
не знают, что он побывал дома у Дельманов. Если бы его врагам было известно,
свидетелем каких событий - пусть даже не понимая всего их значения - он
стал, они скорее всего поспешили бы избавиться от него. "На всякий пожарный
случай", как любят выражаться секретные агенты в кино.
Ночью они наверняка поставили ему в машину новый передатчик и, держась
на