тинного франкоговорящего потомка Мэйфейров.
Это приводит нас к еще одному важному выводу, который очень легко не
заметить при продолжении данного повествования.
Со смертью Джулиена Мэйфейры, возможно, потеряли последнего своего
родственника, который действительно знал семейную историю. Это лишь
предположение. Но когда мы беседуем с потомками и выслушиваем все больше и
больше хвастливых преданий о временах, когда процветала плантация, наше
предположение перерастает в уверенность.
Как следствие, начиная с 1914 года, у любого агента Таламаски,
занимавшегося семьей Мэйфейров, возникало ощущение, что ему или ей больше
известно о семье, чем самим Мэйфейрам. И это сознание очень смущало и мучило
наших исследователей.
Даже при жизни Джулиена вопрос о том, предпринимать или нет попытку
установить контакт с семьей, превратился в весьма насущный для ордена.
После смерти Мэри-Бет эта проблема стала как нельзя более острой.
Но мы должны продолжить наш рассказ, вернувшись к 1891 году, и
сконцентрировать наше внимание на Мэри-Бет Мэйфейр, которая приведет нас в
двадцатый век и которая, возможно, была последней действительно сильной
Мэйфейрской ведьмой.
Нам известно о Мэри-Бет Мэйфейр больше, чем о любой другой Мэйфейрской
ведьме со времен Шарлотты. И все-таки даже после изучения всех материалов
Мэри-Бет остается для нас таинственной фигурой, которая редко открывается
нашим взорам, и то лишь на ослепительный миг, благодаря рассказам слуг и
друзей семьи. Только Ричард Ллуэллин обрисовал нам истинный портрет этой
женщины, но, как мы уже в этом убедились, Ричарду почти ничего не было
известно о деловых интересах Мэри-Бет, а также о ее оккультных способностях.
Скорее всею, она провела его, как поступала со всеми людьми, кто ее окружал,
заставляя их верить, что она просто очень сильная женщина, тогда как истина
была гораздо сложнее.
Продолжение истории Мэри-Бет Мэйфейр
В 1891 году, спустя неделю после смерти Маргариты, Джулиен перевез ее
личное имущество из Ривербенда в особняк на Первой улице. Наняв две повозки,
чтобы доставить багаж, он погрузил туда многочисленные склянки и сосуды,
хорошо упакованные в корзины, несколько сундуков с письмами и другими
бумагами, около двадцати пяти коробок с книгами, а также еще несколько
сундуков с персональными вещами.
Нам известно, что склянки и сосуды исчезли на третьем этаже на Первой
улице, и мы больше о них не слышали ни от одного свидетеля, жившего в то
время.
Тогда же Джулиен устроил себе спальню на третьем этаже, где и умер, как
рассказывал Ричард Ллуэллин.
Много книг из собрания Маргариты, включая маловразумительные труды на
немецком и французском по черной магии, нашли свое место на полках
библиотеки, расположенной на первом этаже.
Мэри-Бет заняла хозяйскую спальню в северном крыле, над библиотекой, и
с тех пор в этой комнате всегда селилась главная наследница состояния.
Маленькой Белл, слишком юной в то время, чтобы проявить признаки слабоумия,
отвели спальню напротив, но она в первые годы часто спала вместе с матерью.
Мэри-Бет начала носить изумруд Мэйфейров. Можно сказать, что именно в
этот период она осознала себя взрослой, осознала себя хозяйкой дома. Во
всяком случае, новоорлеанское общество больше стало с ней считаться, и в это
же время появляются первые документы делового характера, на которых стоит ее
подпись.
Она часто фотографируется с изумрудом на груди, и многие обсуждают этот
камень, отзываясь о нем с восхищением. На многих фотографиях она одета в
мужской костюм. Десятки свидетелей вслед за Ричардом Ллуэллином подтверждают
пристрастие Мэри-Бет к переодеванию и тот факт, что для нее было обычным
делом, переодевшись мужчиной, отправиться куда-то развлекаться вместе с
Джулиеном. До замужества Мэри-Бет являлась в таком виде не только в бордели
Французского квартала, но и на все общественные мероприятия, и даже посещала
балы в красивом мужском фраке.
Хотя подобное поведение шокировало общество, Мэйфейры продолжали с
помощью личного обаяния и денег прокладывать себе дорогу в высшие слои. Они
щедро одалживали любые суммы тем, кто нуждался в средствах во время
различных послевоенных депрессий. Они с размахом, почти нарочитым,
занимались благотворительностью, а имение Ривербенд, которым управлял Клэй
Мэйфейр, продолжало из года в год приносить огромные доходы, благодаря
обильным урожаям сахарного тростника.
В эти годы Мэри-Бет, видимо, почти не вызывала неприязни у других. Даже
клеветники никогда не отзывались о ней как о злобной или жестокой женщине,
хотя в ее адрес часто раздавалась критика, что она холодная, деловая,
равнодушная к людским чувствам и манеры у нее мужские.
Несмотря на ее рост и физическую силу, она тем не менее не выглядела
мужеподобной. Множество людей называют ее роскошной, а некоторые считают
красавицей. Такой она и выступает на всех своих фотографиях: соблазнительная
фигура в мужском костюме, особенно в ранние годы. Агенты Таламаски не
однажды отмечали, что если Стелла, Анта и Дейрдре Мэйфейр -- ее дочь, внучка
и правнучка -- были хрупкие "южные красавицы", Мэри-Бет очень напоминала
ослепительных "неправдоподобных американских кинозвезд, которые появились
после ее смерти, особенно Аву Гарднер и Джоан Кроуфорд*. [Гарднер, Ава
(1922-1990) и Кроуфорд, Джоан (1908-1977) -- актрисы американского кино;
широкую известность им принесло амплуа роковой женщины.] Кроме того,
Мэри-Бет обладала очень сильным сходством на фотографиях с Дженни Черчилль,
знаменитой американской матерью Уинстона Черчилля.
Волосы Мэри-Бет оставались черными как вороново крыло до самой смерти,
наступившей в пятьдесят четыре года. Мы не знаем точно, какой у нее был
рост, но можно предположить, что он достигал примерно пяти футов одиннадцати
дюймов. Она никогда не была тяжеловесной, просто ширококостной и очень
сильной. Шаги делала широкие. Болезнь, убившую Мэри-Бет, нашли только за
полгода до смерти, она оставалась привлекательной до последних недель, когда
удалилась в свою комнату и больше ее не покидала.
Можно, однако, не сомневаться, что Мэри-Бет не придавала особого
значения своей красоте. Хотя она всегда была хорошо ухожена, а иногда
выглядела просто ошеломительно в бальном платье и мехах, ее ни разу никто не
называл соблазнительной. Те, кто утверждал, что она "неженственная", делали
упор на ее прямолинейность и резкость, а также кажущееся безразличие к своим
неплохим природным данным.
Стоит отметить, что почти все эти качества -- прямолинейность, деловой
подход ко всему и всем, честность и холодность -- позже стали
ассоциироваться с ее дочерью Карлоттой Мэйфейр, которая не является и
никогда не являлась наследницей легата.
Те, кто любили Мэри-Бет и успешно осуществляли с ней дела, хвалебно
отзывались о ней как о "честной даме", щедром человеке, не способном
мелочиться. Те, кому удавалось добиться с ней успеха в делах, называли ее
бесчувственной и бесчеловечной. Точно так обстояло дело и с Карлоттой
Мэйфейр.
Мы еще подробно остановимся на деловых интересах Мэри-Бет и ее страсти
к удовольствиям. Сейчас будет достаточно сказать, что поначалу она задавала
тон всему происходящему на Первой улице не в меньшей степени, чем Джулиен.
Она полностью брала на себя организацию многих званых вечеров, и она же
уговорила Джулиена совершить последнюю поездку в Европу в 1896 году, когда
они с ним объездили все столицы от Мадрида до Лондона.
Мэри-Бет с детства разделяла любовь Джулиена к лошадям и часто
отправлялась на конные прогулки вместе с ним. Они также любили театр и
посещали любые спектакли -- от великолепных шекспировских постановок до
пустяковых пьесок в местных театрах. И оба были страстными любителями оперы.
Позже Мэри-Бет почти во всех комнатах расставила патефоны и без конца
слушала оперные пластинки.
Мэри-Бет нравилось жить под одной крышей с большим количеством людей.
Ее интерес к семье не ограничивался вечеринками и торжествами. Напротив, всю
жизнь двери ее дома были открыты для приезжих родственников.
По некоторым отдельным рассказам о ее гостеприимстве можно сделать
предположение, что ей нравилось обладать властью над людьми, нравилось быть
центром внимания. Но даже в тех историях, где подобные мнения выражены
совершенно буквально, Мэри-Бет предстает как человек, больше
заинтересованный в других, чем в себе. Полное отсутствие самолюбования или
тщеславия в этой женщине продолжает изумлять тех, кто впервые знакомится с
данными материалами. Судя по тому, как складывались ее семейные
взаимоотношения, она скорее была человеком щедрым, нежели стремящимся к
власти.
(Позвольте нам отметить здесь, что Мэри-Бет удочерила Нэнси Мэйфейр,
незаконнорожденного ребенка одного из потомков Мориса Мэйфейра, и
воспитывала ее вместе с Антой Мэйфейр как дочь Стеллы. Нэнси прожила в
особняке на Первой улице до 1988 года. Все считали, даже Мэйфейры, что она
действительно была дочерью Стеллы.)
В 1891 году на Первой улице жили Реми Мэйфейр, казавшийся намного
старше своего брата Джулиена, хотя это было не так (по слухам, он умирал от
туберкулеза, что и произошло в конце концов в 1897 году); сыновья Джулиена
-- Баркли, Гарланд и Кортланд, первые из Мэйфейров, позже отправившиеся
учиться на Восточное побережье, где они преуспели; Милли Мэйфейр,
единственная из детей Реми, которая так и не вступила в брак и наконец,
помимо Джулиена и Мэри-Бет, их дочь, малышка Белл, которая, как уже
отмечалось, была несколько слабоумной.
К концу века в доме поселились Клэй Мэйфейр, брат Мэри-Бет, а также
Кэтрин Мэйфейр, несговорчивая и безутешная после потери Ривербенда, и
гостившие время от времени другие родственники.
Все это время Мэри-Бет была неоспоримой хозяйкой дома, именно она
явилась инициатором больших переделок в особняке, осуществленных до 1900
года, когда добавили три ванные комнаты, провели газовый свет на третий
этаж, в крыло прислуги, а также в два больших строения, одно из которых было
конюшней с комнатами наверху.
Хотя Мэри-Бет прожила до 1925 года, скончавшись от рака в сентябре, мы
можем утверждать, что она почти не менялась с течением времени -- что ее
пристрастия и приоритеты в конце девятнадцатого века были теми же, что и в
последний год ее жизни.
Если она и была вне семьи чьей-то близкой подругой или наперсницей, нам
ничего об этом не известно. Ее истинный характер довольно трудно описать.
Она, безусловно, никогда не была игривым, веселым человеком, каким был
Джулиен; она, видимо, не испытывала никакой тяги к великим страстям; и даже
на бессчетных семейных праздниках, где она танцевала, фотографировалась,
подавала угощение и напитки, она никогда не была "душою общества". Скорее,
она производила впечатление тихой, сильной женщины с определенными целями.
Возможно, ни один человек по-настоящему не был ей близок, если не считать ее
дочь, Стеллу. Но мы постепенно дойдем и до этого в нашем повествовании.
До какой степени оккультные способности Мэри-Бет служили ее целям --
очень важный вопрос. У нас имеются разнообразные свидетельства, которые
могут помочь сделать ряд достоверных предположений о том, что происходило за
закрытыми дверями.
Для ирландской прислуги, которая приходила в особняк на Первой улице,
его хозяйка всегда была "ведьмой" или человеком, обладающим колдовской
силой. Но их истории отличаются от других отчетов, которые у нас есть,
причем очень значительно, поэтому к ним следует относиться с большой долей
скептицизма.
Тем не менее...
Прислуга часто говорила о том, что Мэри-Бет ходит во французский
квартал и просит совета у колдуний, что у нее в комнате есть алтарь, где она
молится дьяволу. Слуги утверждали, что Мэри-Бет знает, когда ты лжешь, где
ты был. А еще она знает, где в данную минуту находится любой ее родственник
и что он сейчас делает, знает даже о тех, кто отправился на север. Служанки
повторяли, что Мэри-Бет и не пытается сохранить это в тайне.
По их словам, Мэри-Бет была тем человеком, к которому обращались за
помощью черные слуги, если у них случался конфликт с местными колдуньями;
Мэри-Бет знала, какой порошок применить или какую свечку сжечь, чтобы
противодействовать порче; она умела управлять духами и часто объявляла во
всеуслышание, что это самое главное в колдовстве -- управлять духами. Все
остальное -- показуха.
Одна повариха-ирландка, работавшая в доме с 1895 по 1902 год, в
разговоре с нашим исследователем между прочим упомянула, будто бы Мэри-Бет
рассказывала ей, что на свете существуют всевозможные духи, но легче всего
управлять низшими духами, и любой может призвать их, если захочет. Лично
она, Мэри-Бет, приказала этим духам охранять все комнаты дома и все вещи в
нем. Но Мэри-Бет предупредила повариху не пытаться самой призывать духов.
Это дело небезопасное, и лучше его предоставить тем, кто умеет видеть духов
и чувствовать их так, как умеет Мэри-Бет.
-- В этом доме я нюхом чуяла привидения, -- рассказывала повариха, -- а
если прикрывала глаза, то даже видела их. Но мисс Мэри-Бет обходилась без
этого. Она видела их как день Божий круглые сутки напролет, разговаривала с
ними и даже называла по имени.
Эта женщина также говорила, что Мэри-Бет пила коньяк прямо из горлышка,
но это ничего, ведь Мэри-Бет была настоящей дамой, а дамы могут делать все,
что им угодно; к тому же хозяйка она была добрая и щедрая. То же самое
относится и к старому мсье Джулиену; только он ни за что бы не стал пить
коньяк прямо из горлышка, и вообще что-нибудь пить прямо из бутылки, херес
ему подавай в хрустальном бокале.
Прачка сообщила, что Мэри-Бет, проходя по дому, могла закрывать за
собой двери, даже не притрагиваясь к ним. Как-то раз прачку попросили
отнести на второй этаж корзину с выглаженным бельем, но она отказалась, так
ей было страшно. Тогда Мэри-Бет довольно благодушно отчитала ее за то, что
она такая глупая, и прачка перестала бояться.
В нашем распоряжении имеется по меньшей мере пятнадцать различных
рассказов о колдовском алтаре Мэри-Бет, где она жгла фимиам и цветные свечи
и время от времени расставляла гипсовые фигурки святых. Но ни в одном отчете
точно не указано место, где был устроен этот алтарь. (Любопытно отметить,
что при расспросах ни один темнокожий слуга не проронил ни слова об алтаре.)
Некоторые истории, записанные нашими наблюдателями, явно придуманы.
Например, нам несколько раз давали понять, что Мэри-Бет не просто
переодевалась в мужской костюм, она сама превращалась в мужчину, когда
уходила из дома в брючной паре, шляпе и с тросточкой. Тогда она становилась
такой сильной, что могла дать отпор любому.
Однажды ранним утром, когда она одна совершала конную прогулку по
Сент-Чарльз-авеню (Джулиен в то время уже болел, а вскоре умер), какой-то
мужчина попытался стянуть ее с лошади, тут она сама превратилась в мужчину и
избила кулаками обидчика до полусмерти, а затем привязала его веревкой
позади лошади и оттащила в ближайший полицейский участок. "Это видели много
народу", -- говорили нам. Эту историю повторяли в Ирландском канале до 1935
года. И в самом деле, сохранились полицейские протоколы того времени, где
зафиксировано нападение и последовавший за ним "арест", произведенный
гражданином в 1914 году. Нападавший умер в камере несколько часов спустя.
Есть еще одна история о глупенькой горничной, которая украла хозяйкино
кольцо. Той же ночью она проснулась в своей душной каморке на Чиппева-стрит
и увидела, что над ней склонилась Мэри-Бет в мужском обличье и потребовала
немедленно вернуть кольцо, что та и сделала, но от пережитого потрясения не
дожила и до трех часов следующего дня.
Эту историю нам рассказали в первый раз в 1898 году, а затем в 1910-м.
Подтвердить ее оказалось невозможным.
Гораздо более ценная история из раннего периода была рассказана нам в
1910 году кэбменом, который за два года до этого как-то раз вез Мэри-Бет из
города домой, и, хотя он был уверен, что пассажирка одна забралась в кэб
(конный экипаж того времени), было слышно, как она всю дорогу с кем-то
разговаривает. Когда кэбмен распахнул для нее дверцу, остановившись перед
каретным сараем на Первой улице... он увидел приятной наружности мужчину,
сидевшего рядом с ней. Мэри-Бет, видимо, увлеклась разговором, но при виде
кэбмена тут же замолчала и коротко прыснула. Кэбмен получил две золотые
монеты -- Мэри-Бет сказала ему, что их ценность гораздо выше, чем плата за
проезд, и велела быстро потратить деньги. Когда кэбмен заглянул внутрь
экипажа, ожидая, что следом за Мэри-Бет появится ее спутник, он увидел, что
в кэбе никого нет.
Наши архивы хранят много других историй, рассказанных прислугой, о
способностях Мэри-Бет, но во всех этих рассказах один лейтмотив: Мэри-Бет
была ведьмой и прибегала к своей силе, когда возникала угроза ей, ее семье
или имуществу. Позвольте нам еще раз подчеркнуть, что свидетельства прислуги
заметно отличаются от других собранных нами материалов.
Однако если мы рассмотрим жизнь Мэри-Бет целиком, то увидим, что другие
источники вполне убедительно подтверждали ее занятия колдовством.
Насколько мы можем судить, у Мэри-Бет было три всепоглощающие страсти.
Первая, но не самая главная, -- это желание Мэри-Бет делать деньги и
привлекать близких родственников к накапливанию огромного капитала. Сказать,
что она в этом преуспела, -- значит не сказать ничего.
Почти с самых первых дней ее жизни мы слышим истории о кладах с
драгоценностями, о никогда не пустеющих кошельках с золотыми монетами и о
том, что Мэри-Бет пригоршнями швыряла золото беднякам.
Она якобы часто предупреждала, что следует "тратить монеты быстро", и
приговаривала: то, что, мол, потрачено из волшебного кошелька, всегда к ней
возвращается.
Относительно драгоценностей и золота: возможно, тщательное изучение и
анализ финансовых дел Мэйфейров, произведенные сведущими людьми по
материалам, являющимся общественным достоянием, показали бы, что во всей
финансовой истории семьи важную роль сыграло таинственное, невесть откуда
взявшееся богатство. Но на основе тех данных, которыми мы располагаем,
нельзя сделать подобное заключение.
Более уместно будет задаться вопросом, использовала ли Мэри-Бет при
размещении своих капиталов дар предвидения или знание оккультных наук.
Даже беглое изучение достижений Мэри-Бет в сфере бизнеса указывает на
то, что она финансовый гений. Она была заинтересована в сколачивании
капитала гораздо больше Джулиена и обладала безусловными способностями
заранее предугадывать некоторые вещи. Она, например, часто предупреждала
всех своих родственников о неминуемых кризисах и банковских крахах, хотя к
ней редко кто прислушивался.
Фактически все финансовые операции Мэри-Бет не поддаются обычным
объяснениям. Она, как говорили, "занималась всем подряд". Вкладывала деньги
в хлопок, земли, судоходство, железные дороги, банковское дело, торговлю, а
позже и в контрабанду спиртным. Она без конца предпринимала в высшей степени
рискованные операции, которые на удивление всем оказывались успешными.
Например, профинансировала некоторые изобретения и получение химических
веществ, что принесло ей в дальнейшем несметное количество денег.
Мы не зайдем слишком далеко, если скажем, что ее история -- во всяком
случае, по документам -- совершенно неправдоподобна. Ей излишне часто было
известно чересчур многое, что приносило невероятно большую выгоду.
Успехи Джулиена, тоже немалые, можно было бы отнести на счет мужского
склада ума и таланта, но объяснить тем же простым образом достижения
Мэри-Бет почти невозможно. Джулиена, например, не интересовали современные
изобретения, если речь шла о капиталовложениях. У Мэри-Бет, наоборот, была
самая настоящая страсть к различным новшествам и технологиям, и она ни разу
не ошиблась в этой области. То же самое относится и к судоходству, о котором
Джулиен почти ничего не знал, а вот Мэри-Бет знала все досконально. Джулиен
любил приобретать здания, включая фабрики и отели, но никогда не покупал
неразработанных земель, зато Мэри-Бет скупала огромные участки по всей
Америке, а затем продавала с неслыханной выгодой. Ее знания о том, где и
когда начнут развиваться города и поселки, совершенно не поддаются
объяснению.
Кроме того, Мэри-Бет, как очень хитрая женщина, умела представить свое
благосостояние в выгодном свете и не чуралась пустить пыль в глаза, когда ей
это было выгодно. Как следствие, она никогда не вызывала у людей удивления
или недоверия, что неминуемо повлекло бы за собой раскрытие тайны всех ее
успехов. И всю свою жизнь она избегала быть на виду. Ее образ жизни на
Первой улице не отличался особой нарочитостью, разве что когда она увлеклась
автомобилями, то завела их столько, что одно время пришлось снимать гаражи
по всей округе. Суммируя вышесказанное, можно сказать, что ее портрет,
нарисованный Ричардом Ллуэллином (мы полностью привели его рассказ в
предыдущей главе), вполне соответствует тому впечатлению, которое она
производила на всех. Лишь немногие знали, насколько она богата и всесильна.
У нас есть свидетельство, что Мэри-Бет вела деловую жизнь, о которой не
подозревали другие, в том смысле, что на нее работала целая армия финансовых
служащих, которыми она руководила в городских офисах, но они ни разу не
приблизились к ее особняку на Первой улице. Даже сегодня в Новом Орлеане не
смолкли разговоры о мужчинах, которые работали на Мэри-Бет "в городе" и
получали за свои труды очень щедрое вознаграждение. Это была "шикарная
работа", по словам одного старого джентльмена, который вспоминает, что его
друг часто совершал длительные поездки по поручению Мэри-Бет -- то в Лондон,
то в Париж и Брюссель, то в Цюрих, -- иногда перевозя огромные суммы денег.
Каюты на кораблях и номера в отелях всегда были первоклассные, говорил этот
старик. И Мэри-Бет регулярно выплачивала премиальные. Другой источник
настаивает, что Мэри-Бет лично отправлялась в такие путешествия, причем
довольно часто, не поставив в известность семью, но мы не имеем тому никаких
подтверждений.
Кроме того, у нас имеется пять различных историй о том, как Мэри-Бет
мстила тем, кто пытался обмануть ее. В одной из этих историй рассказывается,
как ее секретарь, Лэндинг Смит, убежал, прихватив триста тысяч долларов
наличными, под вымышленным именем сел на лайнер, державший курс в Европу, и
успокоился, что успешно провернул свое дельце. Через три дня после отплытия
из Нью-Йорка он проснулся среди ночи и увидел Мэри-Бет, сидевшую на краю его
постели. Она не только отобрала у него деньги, но и отхлестала как следует
кнутом. На следующее утро корабельный стюард нашел его окровавленного, в
полубезумном состоянии, на полу каюты. Он тут же во всем признался. Но
Мэри-Бет на корабле не нашли, как не нашли и денег. История попала в газеты,
хотя сама Мэри-Бет отказалась подтвердить или опровергнуть какую-либо кражу.
Другую историю рассказали нам в 1955 году два престарелых джентльмена,
не связанные между собой. Одна из компаний, принадлежавших на паях Мэри-Бет,
решила отделиться от нее с помощью нескольких совершенно незаконных
маневров. По этому поводу было созвано собрание, оно было в самом разгаре,
когда присутствующие поняли, что за их столом сидит Мэри-Бет. Она не
церемонясь сказала все, что о них думает, порвала с компанией свои связи, а
вскоре компания потерпела финансовый крах. До сегодняшнего дня потомки тех,
кто тогда пострадал -- винят Мэйфейров за эту трагедию.
Одна из ветвей мэйфейрской семьи -- потомки Клэя Мэйфейра, которые
сейчас живут в Нью-Йорке, -- и слышать не хотят о новоорлеанских
родственниках по причине конфликта с Мэри-Бет, случившегося в 1919 году.
Видимо, в то время Мэри-Бет развернула большие дела с нью-йоркскими
банками. Но ссора произошла между ней и ее кузеном. В общем, он не верил,
что план действий, придуманный Мэри-Бет, сработает. Она придерживалась иного
мнения. Он попытался помешать осуществлению плана, не поставив Мэри-Бет в
известность. Она появилась в Нью-Йорке, в его конторе и, вырвав у него из
рук документы по этому делу, подбросила в воздух, они тут же вспыхнули огнем
и сгорели, даже не долетев до пола. Затем она предупредила кузена, что если
он еще раз попытается обмануть свою единокровную родственницу, она убьет
его. Бедняга вновь и вновь рассказывал эту историю всем и каждому, кто
соглашался выслушать, и тем самым бесповоротно разрушил собственную
репутацию и карьеру. Люди сочли его сумасшедшим. Он совершил самоубийство,
выпрыгнув из окна своей конторы спустя три месяца после появления там
Мэри-Бет. До сегодняшнего дня семья винит Мэри-Бет в его смерти и с
ненавистью отзывается о ней и ее потомках.
Следует отметить, что эти нью-йоркские Мэйфейры очень состоятельные
люди. Стелла много раз пыталась навести к ним дружеские мосты. Они
настаивают, что Мэри-Бет прибегала к черной магии во всех своих деловых
начинаниях, но чем больше они беседуют с нашими представителями, тем больше
мы убеждаемся, что на самом деле им очень мало известно о новоорлеанской
семье, откуда они вышли, а кроме того, у них весьма смутное представление о
деятельности Мэри-Бет.
Впрочем, у других тоже очень туманные предположения о том, чем
занималась Мэри-Бет. Как мы уже упоминали, ей прекрасно удавалось скрывать
от всех свою огромную силу и влияние.
Но для Таламаски истории о том, как Мэри-Бет наслала проклятие на
фермера, отказавшегося продать ей лошадь, кажутся совершенным абсурдом, ибо
мы знаем, что Мэри-Бет скупала железные дороги в Южной Америке, вкладывала
деньги в производство индийского чая и приобретала огромные участки земли
вокруг Лос-Анджелеса, в Калифорнии.
Однажды, наверное, кто-нибудь напишет книгу о Мэри-Бет Мэйфейр. Все
материалы здесь, в досье. Но дела сейчас обстоят так, что, помимо семьи
Мэйфейров, члены Таламаски, видимо, единственные люди, которые сознают
глобальный масштаб деятельности Мэри-Бет, создавшей такую огромную, сильную
финансовую империю, охватывающую столь многие области, что до сегодняшнего
дня мы наблюдаем процесс ее постепенного расшатывания.
Предмет финансового благополучия Мэйфейров заслуживает большего
внимания, чем мы можем ему уделить. Если бы компетентные в этой области
специалисты провели тщательное изучение всей истории Мэйфейров -- здесь мы
имеем в виду документы, доступные любому, задавшемуся целью разыскать их, --
вполне возможно, мы получили бы весомое доказательство того, что в течение
веков семья использовала оккультные силы для приобретения и умножения своего
богатства. Драгоценности и золотые монеты, по всей вероятности, составили бы
лишь малую часть состояния.
Увы, мы не можем провести подобную экспертизу. И, основываясь только на
известных нам фактах, мы приходим к выводу, что Мэри-Бет на две головы выше
Джулиена как предприниматель, и почти уверены, что ни одному человеческому
существу не удалось бы достичь таких успехов без помощи сверхъестественных
сил.
В заключение отметим, что Мэри-Бет оставила своим, родственникам такое
богатство, что многие из них даже не представляли его размеров и не могли
оценить. И это богатство не растрачено до сегодняшнего дня.
Второй страстью Мэри-Бет была семья. Занявшись активно бизнесом, она
привлекала к делам своих кузенов (или братьев) Баркли, Гарланда, Кортланда и
других Мэйфейров; она брала их на работу в компании, которые организовывала,
использовала в своих сделках Мэйфейров-юристов и Мэйфейров-банкиров.
Фактически, где только можно было, она прибегала в бизнесе к помощи
Мэйфейров, а не людей со стороны. И ей доставляло огромное удовольствие,
если другие Мэйфейры поступали точно так же. Когда ее дочь, Карлотта
Мэйфейр, начала работать в юридической фирме, не принадлежавшей Мэйфейрам,
Мэри-Бет была разочарована и не одобрила подобного шага, но она не повлияла
на решение Карлотты, не стала ее наказывать или ограничивать в средствах.
Просто дала понять, что Карлотте не хватило дальновидности.
Что касается Стеллы и Лайонела, Мэри-Бет попустительствовала им во
всем, позволяя то и дело приводить в дом друзей, которые оставались там на
несколько дней и даже недель. Мэри-Бет посылала детей в Европу с учителями и
гувернантками, когда сама не могла поехать из-за дел; в честь их дней
рождения она устраивала легендарные по своему размаху приемы, на которые
приглашалось бессчетное количество родственников. Она была в равной степени
щедра и к своей дочери Белл, и к приемной дочери Нэнси, и к племяннице
Дорогуше Милли -- все они продолжали жить на Первой улице после смерти
Мэри-Бет, хотя на каждую были открыты огромные трастовые фонды,
гарантировавшие им безусловную финансовую независимость.
Мэри-Бет поддерживала отношения с Мэйфейрами по всей стране и
устраивала многочисленные праздники для родственников, проживавших в
Луизиане. Даже после смерти Джулиена и вплоть до самого заката жизни
Мэри-Бет на этих праздниках подавались вкуснейшие яства и напитки, причем
Мэри-Бет сама составляла меню и пробовала вино, а развлекали гостей
приглашенные музыканты.
Часто на Первой улице проводились большие семейные обеды. Мэри-Бет
платила баснословные деньги, чтобы нанять лучших поваров для своей кухни.
Судя по многим отчетам, родственники любили посещать особняк на Первой
улице, любили длинные послеобеденные разговоры (описанные Ричардом
Ллуэллином) и были особенно привязаны к Мэри-Бет, которая обладала
удивительной способностью помнить все дни рождения, годовщины свадеб, даты
получения дипломов и рассылать соответствующие денежные презенты,
принимавшиеся с благодарностью.
Как уже указывалось, в молодости Мэри-Бет любила танцевать с Джулиеном
на семейных праздниках, она поощряла в том же всех -- и молодежь, и
стариков, иногда даже нанимала учителей, чтобы двоюродные братья научились
модным танцам. Часто на потеху ребятни они с Джулиеном откалывали коленца. А
танцевальные оркестры, приглашаемые из Французского квартала, иногда
шокировали степенных Мэйфейров. После смерти Джулиена Мэри-Бет уже столько
не танцевала, но любила смотреть, как танцуют другие, и почти никогда не
забывала пригласить на праздник музыкантов. В последние годы ее жизни все
заботы по организации праздников взяли на себя ее дочь Стелла и сын Лайонел,
и за дело они брались с неизменным энтузиазмом.
Мэйфейры обязаны были посещать эти вечеринки, иначе Мэри-Бет могла
ополчиться против тех, кто пренебрег ее гостеприимством. И в двух случаях
она сильно разгневалась на тех родственников, которые отказались от фамилии
Мэйфейр в пользу отцовской.
Несколько историй, записанных нами со слов друзей семьи,
свидетельствуют о том, что родственники любили и в то же время побаивались
Мэри-Бет; если Джулиена, особенно в старости, считали милым и очаровательным
человеком, то Мэри-Бет внушала всем легкий ужас.
Имеется несколько свидетельств о том, что Мэри-Бет была способна видеть
будущее, но не любила использовать этот дар. Когда ее просили предсказать
что-то или помочь принять решение, она часто заявляла родственникам, что
"второе видение" это не такое простое дело. И что предсказание будущего
может быть "очень ненадежным". Однако время от времени она предсказывала
будущее самым недвусмысленным образом. Например, она сказала Мейтланду
Мэйфейру -- сыну Клэя, -- что он погибнет, если займется авиаспортом. Так и
произошло. Жена Мейтланда, Тереза, обвинила в его смерти Мэри-Бет. Та лишь
пожала плечами, сказав: "Я ведь его предупредила. Если бы он не сел в этот
чертов самолет, то не разбился бы".
Братья Мейтланда, убитые горем, умоляли Мэри-Бет предотвращать такие
катаклизмы в будущем, если это в ее силах, и она ответила, что попробует,
если в следующий раз что-либо подобное привлечет ее внимание. И вновь она
предупредила их, что такие предсказания бывают ненадежными. В 1921 году сын
Мейтланда, Мейтланд-младший, захотел отправиться в экспедицию в африканские
джунгли; его мать, Тереза, была категорически против и обратилась к Мэри-Бет
с просьбой либо остановить мальчика, либо предсказать его будущее.
Мэри-Бет долго раздумывала, а затем объяснила, как всегда просто и
прямо, что будущее не предопределено, оно лишь предсказуемо. И ее
предсказание в том, что мальчик погибнет, если отправится в Африку. Но если
он останется здесь, с ним может случиться нечто более страшное.
Мейтланд-младший передумал насчет экспедиции, остался дома и погиб в огне
спустя полгода. (Молодой человек напился и закурил в постели.) На похоронах
Тереза обратилась к Мэри-Бет и потребовала ответа: ей хотелось знать, почему
та не предотвращает подобные ужасы. Мэри-Бет почти небрежно ответила, что
она действительно все предвидела, но что-либо изменить было уже невозможно.
Чтобы изменить судьбу, ей пришлось бы менять самого Мейтланда-младшего, но у
нее совсем другое назначение в жизни, а кроме того, она множество раз
пыталась, причем безрезультатно, поговорить с Мейтландом; конечно, она
чувствует себя ужасно из-за всего происшедшего и очень надеется, что
родственники перестанут к ней обращаться с просьбами заглянуть в будущее.
"Когда я смотрю в будущее, -- не раз говорила она, -- все, что я, вижу,
это людскую слабость и почти полную беспомощность в борьбе с судьбой. Хотя
одолеть судьбу можно, действительно можно, Но Мейтланд не собирался что-либо
менять". Затем она пожала плечами, так, во всяком случае, гласит история, и,
вышагивая своими большими шагами, удалилась с кладбища Лафайетт.
Тереза пришла в ужас от подобных заявлений. Она так и не простила
Мэри-Бет за ее "причастность" (?) к смерти мужа и сына. И до своего
смертного часа она не переставала утверждать, что особняк на Первой улице
окутан аурой зла и что какова бы ни была сила Мэйфейров, она идет на пользу
только избранным.
(Эту историю рассказала нам подруга сестры Терезы, Эмили Бланчард,
умершая в 1935 году. Краткая версия этого рассказа была передана нам
осведомителем, который подслушал весь разговор на кладбище и позже кое-кого
расспросил насчет услышанного. Третью версию пересказала нам монашка,
которая присутствовала на похоронах. И совпадение всех трех рассказов
относительно утверждений Мэри-Бет делает данное свидетельство самым
правдоподобным, хотя и кратким.)
У нас есть множество других рассказов о предсказаниях Мэри-Бет, ее
советах и тому подобном. Все они очень похожи. Мэри-Бет не советовала
заключать некоторые браки и в конечном итоге всякий раз оказывалась права.
Или она советовала кому-то заняться определенным делом, которое приводило к
чудесным результатам. Но все указывает на тот факт, что Мэри-Бет очень
осторожно пользовалась своим даром и не любила делать прямых предсказаний. У
нас есть одно ее высказывание по этому поводу, сделанное в присутствии
приходского священника; тот, в свою очередь, позже передал все брату,
полицейскому офицеру, который, видимо, запомнил сказанное потому, что оно
показалось ему интересным.
По слухам, Мэри-Бет сказала священнику, что любой сильный индивидуум
способен изменить будущее для множества других людей и что это происходит
очень часто. С учетом числа живущих на земле людей подобные личности
встречаются крайне редко и простота таких предсказаний обманчива.
"Значит, мы все-таки обладаем свободой воли, хоть это вы не отрицаете",
-- сказал священник, на что Мэри-Бет ответила: "Да, с этим никто не спорит.
Людям чрезвычайно важно сознание того, что у них есть свобода выбора. Ничто
не предопределено. И, слава Богу, в мире не так много сильных людей,
способных нарушить предсказуемую схему, ибо сколько на земле плохих людей,
вызывающих войны и несчастья, столько и провидцев, делающих добро другим
людям".
(Эти утверждения интересны, если вспомнить рассказ Ричарда Ллуэллина.
Когда он описывал приход к нему во сне Джулиена, тот сказал: "ничто не
предопределено". Отметим также, что за двести лет до этого Лэшер, согласно
утверждению Петира ван Абеля, изрек таинственное предсказание, которое не
давало Петиру покоя. Если бы только у нас были более точные изречения по
этому и другим вопросам, произнесенные представителями семейства Мэйфейр!
Но, увы, таких данных у нас нет, и мы еще более остро сознаем этот пробел,
когда сравниваем две цитаты, так похожие друг на друга.)
Что касается отношения семьи к Мэри-Бет, то многие ее родственники --
судя по рассказам их разговорчивых друзей -- сознавали некую странность,
отличавшую как Мэри-Бет, так и Джулиена. Целесообразность обращения к ним в
затруднительных случаях представляла собой вечный вопрос для каждого
поколения. Такое обращение влекло за собой преимущества, но и налагало
определенную ответственность.
Например, одна незамужняя родственница по линии Лестана Мэйфейра,
забеременев, обратилась к Мэри-Бет за помощью и, хотя и получила крупную
сумму на ребенка, позже утвердилась в мысли, что Мэри-Бет навлекла смерть на
безответственного папашу.
Другой Мэйфейр, любимец Мэри-Бет, осужденный за нападение и побои после
пьяного разгула в одном из ночных клубов Французского квартала, по слухам,
больше боялся неодобрения и кары Мэри-Бет, чем любого судейского приговора.
Его смертельно ранили при попытке бежать из тюрьмы. И Мэри-Бет запретила
хоронить его на кладбище Лафайетт.
Еще одна несчастная девушка -- Луиза Мэйфейр -- дала жизнь в особняке
на Первой улице незаконнорожденной Нэнси Мэйфейр (которую Мэри-Бет удочерила
и воспитывала в семье как ребенка Стеллы), а спустя два дня после родов
умерла, и тут же все заговорили, что Мэри-Бет, недовольная поведением
девушки, оставила ее умирать в одиночестве и без врачебной помощи.
Но истории об оккультных способностях Мэри-Бет или злодеяниях по
отношению к семье немногочисленны. Даже если учесть обособленность Мэйфейров
и нежелание большинства из них судачить по любому поводу, если дело касалось
семьи, все равно у нас очень мало доказательств, что Мэри-Бет поступала со
своими родственниками как ведьма, а не только как магнат. Если ей все-таки
приходилось использовать свои силы, то делала она это почти всегда с
неохотой. И у нас есть не одно свидетельство того, что многие Мэйфейры не
верили, в "суеверные глупости", которые повторяли слуги, соседи, а иногда
даже члены семейства. Они называли историю о кошельке с золотыми монетами
смехотворной и обвиняли суеверных слуг в сочинительстве сказок, которые
считали пережитками со времен рабства; соседи и прихожане местной церкви, по
их мнению, слишком много сплетничали.
Мы не можем еще раз не подчеркнуть, что подавляющее большинство
рассказов о всемогуществе Мэри-Бет действительно получено от слуг.
Учитывая все вышесказанное, можно сделать вывод, что родственники
любили и уважали Мэри-Бет, что она не диктовала людям, какие им принимать
решения, не руководила их жизнями, разве что требовала, чтобы они проявляли
хоть какую-то лояльность к семье; Мэри-Бет допустила несколько серьезных
ошибок, но, несмотря на это, она подбирала отличные кандидатуры из своих
родственников для деловых предприятий, а те, в свою очередь, испытывали к
ней доверие, восхищались ею и охотно занимались вместе бизнесом. Она не
афишировала свои диковинные таланты, не демонстрировала их перед своими
деловыми партнерами и, скорее всего, также хранила в тайне от всех свои
оккультные способности.
Ей нравилось жить в окружении родственников, как живут обыкновенные
люди.
Также следует отметить, что маленькие дети в семье любили Мэри-Бет. Она
множество раз фотографировалась в окружении Стеллы, Лайонела, Белл, Дорогуши
Милли, Нэнси и десятка других ребятише