предвкушали удовольствие положить в свои карманы солидный процент
от предстоявшей продажи. Само собою разумеется, что покупка, согласно
американским правилам, должна была состояться на наличные деньги,
выплаченные немедленно. Вся сумма, вырученная от продажи, как бы велика
она ни была, должна быть сполна передана прямо в руки тем делегатам,
которым область не достанется.
В зале раздался звонок, оповестивший открытие аукциона.
Настала самая торжественная минута. Во всем квартале, во всем городе
дрогнули сердца и по всему Болтон-стрит и прилегающим улицам пронесся гул,
нашедший себе отклик и в стенах зала.
Эндрю Джилмору пришлось подождать, чтобы шум и волнение немного утихли.
Наконец он встал и обвел глазами присутствующих; затем, сбросив монокль,
начал взволнованным голосом:
- По предложению нашего правительства, а также с согласия государств
Нового и Старого света, назначена в продажу недвижимость, расположенная
вокруг Северного полюса, ограниченная восемьдесят четвертою параллелью и
состоящая из материков, морей, островов, островков, ледяных полей, со
всем, что там есть твердого или жидкого. Обращаю ваше внимание на карту, -
продолжал он, указывая пальцем на географическую карту, составленную на
основании новейших исследований. - Площадь этого участка равняется
приблизительно четыремстам семи тысячам квадратных миль. Для удобства
продажи решено отнести оценку к каждой квадратной миле отдельно. Поэтому
каждый цент будет считаться за четыреста семь тысяч центов, а целый доллар
- равным четыремстам семи тысячам долларов... Потише!..
Последняя просьба была далеко не лишней, так как в зале поднялся такой
шум, что решительно ничего нельзя было слышать. Когда, наконец, благодаря
вмешательству Флинта, голос которого звучал, как корабельная сирена во
время тумана, спокойствие отчасти восстановилось, Джилмор продолжал свою
речь:
- Прежде чем приступить к аукциону, считаю своим долгом напомнить одно
из условий этой продажи, а именно: полярная недвижимость сделается полною
собственностью того, кто ее купит, и какие бы географические или
метеорологические перемены ни последовали в будущем, право собственника
навсегда останется за ним неприкосновенным и неотъемлемым.
Опять упоминалась эта загадочная оговорка, которая если у одних
возбуждала смех, то у других невольно будила подозрение.
- Аукцион открыт! - объявил дрогнувшим голосом Джилмор и взялся за
молоточек из слоновой кости.
Подняв его привычным жестом аукциониста, он выкрикнул гнусавым голосом:
- Торг начался с оценки: десять центов за квадратную милю.
Десять центов, или одна десятая часть доллара, что в общем составляло
сумму в сорок тысяч семьсот долларов за всю Полярную область.
Делегат Дании сделал первую надбавку.
- Двадцать центов! - сказал он.
- Тридцать центов! - крикнул Янсен от имени Голландии.
- Тридцать пять! - сказал Гаральд от имени Швеции и Норвегии.
- Сорок! - провозгласил Борис Карков от имени России.
Это подняло первоначальную сумму уже до ста шестидесяти тысяч восьмисот
долларов, а между тем аукцион только начался.
Не мешает заметить, что представитель Англии до сих пор не раскрыл еще
рта, и его плотно сжатые губы не издали ни единого звука.
Молчал и Форстер, представитель фирмы, торговавший треской. Он держал в
руках газету и, казалось, был углублен в чтение коммерческих известий.
- Сорок центов за милю, - повторил, растягивая слова, громогласный
флинт, - сорок центов!
Четыре товарища майора Донеллана переглянулись. Неужели они уже так
быстро дошли до предельной суммы своего кредита? Неужели им с этой минуты
придется устранить себя от участия в аукционе?
- Итак, сорок центов, - повторил Джилмор. - Кто больше? Сорок центов!..
Ведь, надо полагать, Северный полюс стоит подороже...
Датский делегат не устоял и крикнул:
- Пятьдесят центов!
Голландский делегат надбавил еще десять.
- Шестьдесят центов за милю... - снова раздался голос Флинта. -
Шестьдесят центов!.. Кто больше?..
Образовалась уже очень порядочная сумма в двести сорок четыре тысячи
долларов.
Надбавка голландского делегата, видимо, произвела благоприятное
впечатление на присутствующих, и в зале раздался одобрительный шум.
Странная и, тем не менее, обычная вещь: бывшие в зале бедняки без копейки
за душой, казалось, были больше, чем настоящие участники, заинтересованы
этой схваткой долларов.
Последняя надбавка Янсена возымела некоторое действие и на майора
Донеллана: он поднял голову и посмотрел на Тудринка, но тот сделал едва
уловимый отрицательный жест, и майор промолчал.
Форстер же по-прежнему был углублен в чтение газеты и изредка делал на
ее полях какие-то пометки карандашом.
Стоявший в толпе Мастон переглядывался с миссис Скорбит и одобрительно
кивал головой, отвечая на ее улыбки.
- Ну, что же все вдруг замолчали? - продолжал Джилмор. - Нельзя ли
поживее?.. Аукцион тянется как никогда!.. Итак, никто не дает больше?..
Можно кончать?..
И, говоря это, он то поднимал, то опускал свой молоточек из слоновой
кости, приготовляясь стукнуть им в последний раз.
- Семьдесят центов! - сказал Гаральд уже не вполне уверенным тоном.
- Восемьдесят! - выкрикнул Борис Карков, едва дав окончить своему
сопернику.
- Ну-с!.. Восемьдесят центов! - подхватил Джилмор, большие круглые
глаза которого разгорались все больше и больше по мере того как надбавляли
цену.
Дэн Тудринк сделал жест, так подействовавший на майора Донеллана, что
тот вскочил, как бы поднятый пружиной.
- Сто центов! - коротко, точно отчеканивая, произнес представитель
Великобритании.
Этими двумя словами Англия брала на себя обязательство внести четыреста
семь тысяч долларов. Державшие пари за англичан громко крикнули "ура",
подхваченное многими из публики; зато другие - державшие пари за Америку -
переглянулись и видимо приуныли, разочарованные таким печальным оборотом
дела. Шутка ли сказать: четыреста семь тысяч долларов! И добро бы за
что-нибудь действительно стоящее такой суммы, а то чуть не полмиллиона
долларов за айсберги и ледяные поля! Но представитель таинственной
"Северной полярной компании" не издал еще ни звука, не поднял ни разу
головы. Неужели он так и просидит все время молча, не сделав ни одной
надбавки?! Если допустить даже, что ему хотелось выждать момента, когда
делегаты Дании, Голландии, Швеции и России исчерпают свои средства, то
ведь эта минута уже, по-видимому, настала. По крайней мере, судя по тому,
как все отнеслись к почтенной цифре майора Донеллана - "сто центов", -
ясно было, что они уже готовились к отступлению.
- Сто центов за квадратную милю! - два раза повторил оценщик.
- Сто центов!.. Сто центов!.. Сто центов!.. - громко повторял
аукционист.
- Кто больше? - спросил Джилмор. - Итак, решено?.. Жалеть никто не
будет?
И, говоря это, он поднял молоточек и обвел глазами всех присутствующих,
затаивших дыхание от сильного волнения.
- Раз!.. - стукнул он молоточком, - два!..
- Сто двадцать центов!.. - спокойно произнес Вильям Форстер,
перевертывая газету и даже не поднимая головы.
- Гип! Гип! - подхватили державшие крупные пари за Америку.
Майор Донеллан, в свою очередь, гордо выпрямился; его длинная шея
механически поворачивалась над угловатыми плечами, а тонкие губы сложились
и стали похожи на клюв. Он кинул молниеносный взгляд на представителя
американской компании, но безуспешно. Тот даже не шевельнулся.
- Сто сорок! - произнес майор Донеллан.
- Сто шестьдесят! - сказал Форстер.
- Сто восемьдесят! - прогремел майор.
- Сто девяносто! - пробормотал Форстер.
- Сто девяносто пять центов! - завопил делегат Англии и скрестил на
груди руки, как будто бросая вызов всем американским штатам.
В зале наступила такая тишина, что слышен был бы полет бабочки, шорох
ползущего червячка, движение микроба. Казалось, в данную минуту жизнь
каждого из присутствующих была в руках майора Донеллана. Его подвижная
голова теперь не двигалась. Дэн Тудринк, наоборот, ожесточенно скреб себе
затылок. Джилмор приостановился на несколько секунд, показавшихся всем
вечностью. Агент рыбной фирмы продолжал читать газету и по-прежнему делал
карандашом какие-то пометки, очевидно, не имевшие ничего общего с продажей
Северной области.
Неужели и он дошел до той предельной суммы, превысить которую уже не
мог? Неужели он откажется сделать хоть малейшую надбавку? Неужели сам он
понял, что зашел слишком далеко и что предложенная сумма за ледяную
пустыню - верх безумия?..
- Сто девяносто пять центов! - повторил аукционист. - Стучу!..
И он взмахнул молоточком, собираясь ударить им по столу.
- Раз!.. два!..
- Кончайте!.. Кончайте!.. - послышались нетерпеливые голоса многих из
публики, крайне недовольных нерешительностью главного распорядителя
аукциона.
- Раз!.. два!.. - повторил он опять.
Взоры всех были устремлены на представителя "Северной полярной
компании".
А этот удивительный человек вынул из кармана большой клетчатый
фуляровый платок и начал не спеша громко сморкаться. Глаза Мастона и
миссис Скорбит тоже были устремлены на толстяка, и по тому, как лица их то
бледнели, то краснели, можно было догадаться, каких усилий стоило им
скрыть свое волнение. Чем объяснить, что Вильям Форстер так медлил и
колебался сделать надбавку к цене, предложенной майором?
Между тем Форстер высморкался раз, другой, даже третий и только тогда
скромно пробормотал:
- Двести центов!
Весь зал содрогнулся; еще мгновение - и в воздухе раздались такие
неистовые крики: "Гип!.. Гип!..", что стекла зазвенели в окнах. Майор
Донеллан был ошеломлен: точно подкошенный, он тяжело опустился на стул,
рядом с не менее смущенным, чем он сам, Тудринком. Цена за всю область
доведена была до восьмисот тысяч долларов; очевидно, превышать эту сумму
уполномоченный Великобритании не имел права.
- Двести центов! - сказал Джилмор.
- Двести центов! - возгласил за ним Флинт.
- Раз!.. Два!.. Кто больше?..
Майор Донеллан, движимый невольным побуждением, опять встал и окинул
взором всех делегатов, которые, видимо, только на него и возлагали надежду
отстоять Северный полюс от американцев. Но это было последним усилием
английского делегата. Он открыл было рот, но не проронил ни слова и снова
сел. Англия уступила своему сопернику.
- Три! - прокричал Джилмор, и по залу пронесся стук молоточка.
- Гип!.. Гип!.. Гип!.. - орали державшие пари за Соединенные Штаты.
Известие о том, как кончился аукцион, мигом разнеслось по Балтиморе, а
телеграфная проволока передала его во все уголки Старого и Нового света.
С этой минуты Полярная область сделалась собственностью "Северной
полярной компании". На следующий день Форстер, согласно американским
правилам, отправился объявить, на чье имя приобретена вышеупомянутая
покупка. На предложенный ему вопрос последовал ответ: "Барбикен и Кo".
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой появляются старые знакомые наших юных читателей
"Барбикен и Кo"!.. Председатель Пушечного клуба! Действительно есть
чему подивиться! Что делать артиллеристам в подобном предприятии? А вот мы
сейчас это увидим.
Нужно ли официально представлять читателям Импи Барбикена, председателя
Пушечного клуба в Балтиморе, капитана Николя, Мастона, Тома Гентера с его
деревянными ногами, неутомимого Билсби, полковника Блемсбери и многих
других их товарищей, которых читатели уже знают? Конечно, нет! Эти чудаки,
правда, постарели на двадцать лет с тех пор, как своей попыткой
отправиться на Луну заставили говорить о себе весь мир, но в остальном они
остались все те же. Им всем не хватало кому руки, кому ноги, но это были
все те же отчаянные люди, готовые очертя голову броситься в любое самое
необыкновенное приключение. Время не одолело этот легион отставных
артиллеристов - оно их щадило, как оно щадит пушки, вышедшие из
употребления и украшающие музеи старых арсеналов.
Если Пушечный клуб еще двадцать лет назад, то есть в первый год своего
основания, насчитывал уже восемьсот тридцать три члена (понятно, мы
подразумеваем под последним словом людей, а никак не члены их тела, не их
руки и ноги, в чем у многих из этих оригиналов и тогда уже ощущался
большой недостаток), то в описываемое нами время их было, конечно,
неизмеримо больше. Число их особенно возросло со времени последней,
получившей всемирную известность, попытки членов этого клуба завязать
сношения с Луной. Нелишне будет в нескольких словах напомнить читателям
эту знаменитую историю, наделавшую в свое время немало шума.
Несколько лет спустя, после войны между Севером и Югом, некоторые из
членов Пушечного клуба, тяготясь полным бездействием, задумали с помощью
колоссального орудия пустить ядро на Луну. С этой целью на полуострове
Флорида была отлита и установлена исполинская пушка. Выпущенный из этой
пушки цилиндроконической формы алюминиевый снаряд, правда, не долетел до
места назначения, а возвратился на Землю.
В снаряде находились председатель клуба Импи Барбикен и капитан Николь.
Третьим пассажиром был француз, один из самых рьяных любителей сильных
ощущений. Все трое вернулись из этой поездки целыми и невредимыми. И все
же впечатление этого полета было настолько сильно, что если американцы и
остались при своей готовности принять участие в любом новом предприятии,
то у француза оно отбило навсегда охоту к такого рода путешествиям; он
уехал в Европу, по-видимому, разбогател и зажил припеваючи, сажая капусту
в своем огороде.
Вернувшись восвояси, Барбикен и Николь, окруженные славой, некоторое
время предавались отдыху и покою, но покою относительному.
Эти беспокойные люди не переставали мечтать о новых подвигах и великих
предприятиях. В деньгах у них недостатка не было: у них осталось от
собранного по подписке в Новом и Старом свете капитала около двухсот тысяч
долларов. Кроме того, если бы они только захотели ездить по городам
Америки и показываться в своем алюминиевом снаряде, они собрали бы денег
достаточно, не говоря о том, что подновили бы и свою славу.
Барбикену и членам клуба, очевидно, нечего было бояться за будущность,
но их одолевала тоска, и, чтобы избавиться от нее, они и задумали
приобрести Северный полюс. Однако предприятие это требовало таких денег,
что без щедрой поддержки миссис Скорбит Америке не удалось бы победить
Европу.
Объяснялась же эта щедрость вот чем:
Со времени возвращения председателя Барбикена и капитана Николя окружал
ореол славы, но слава коснулась и еще одного человека.
Читатели, конечно, догадываются, что вопрос идет о секретаре клуба,
пылком и энергичном Мастоне. Не его ли изумительным вычислениям и
математическим выкладкам главным образом обязана успехом эта смелая
попытка? И если он не принял лично участия в полете ядра, то уж, конечно,
не потому, что устрашился рискованного путешествия, а исключительно по той
причине, что у почтенного артиллериста была всего одна левая рука (вместо
правой у него был железный крючок), да и череп был не совсем в порядке,
так как его покрывала гуттаперчевая заплата. Показать его жителям Луны -
значило бы дать жителям Луны дурное представление об обитателях Земли, а
ведь Луна всего-навсего скромный спутник нашей Земли. Оттого-то Мастон, к
своему глубокому сожалению, должен был остаться; но он не сидел сложа
руки. Он принял самое деятельное участие в сооружении телескопа
колоссальных размеров.
Телескоп поместили на пике Лонга, одной из высочайших вершин Скалистых
гор, и Мастон тоже переселился туда.
С момента выстрела Мастон уже не отходил от гигантского инструмента и
неотступно следил за своими друзьями в их величественном полете по небу.
Многие думали, что отважные путешественники навсегда потеряны для
Земли. Однако непредвиденное отклонение изменило направление полета.
Снаряд не упал на Луну, но только описал кривую вокруг нее. Развив
страшную скорость, он вернулся к Земле и упал в воды Тихого океана.
Известие об этом было немедленно сообщено Мастону.
Секретарь Пушечного клуба поспешно покинул обсерваторию в Скалистых
горах и бросился на выручку. В районе погружения снаряда были предприняты
спасательные работы, и преданный Мастон сам не задумался облечься в
водолазный костюм, чтобы спасти своих друзей.
Но оказалось, что в таких мерах не было необходимости. Алюминиевый
снаряд, нырнув столь великолепно, всплыл затем на поверхность Тихого
океана. Когда моряки американского фрегата подобрали его, то Барбикен,
капитан Николь и Мишель Ардан спокойно играли в домино в своей плавучей
тюрьме.
Возвращаясь к Мастону, надо сказать, что участие в этих удивительных
приключениях принесло ему широкую известность. С металлическим крючком
вместо правой руки и со своей гуттаперчевой заплаткой на черепе, он,
конечно, не был красив. Он не был и молод - в пору нашего рассказа ему уже
стукнуло пятьдесят восемь лет. Но оригинальность характера, живой ум,
огонь в глазах и тот горячий интерес, с которым он относился ко всему, -
не говоря уже о его славе замечательного математика, - сделали его
идеальным человеком в глазах миссис Скорбит.
Надо прибавить, что богатая вдова, лишенная сама способности к
математическим вычислениям (простое сложение вызывало у нее головную
боль), по необъяснимой странности чувствовала особенную склонность если не
к математике, то к математикам. Люди, справлявшиеся со всякими "иксами"
так же просто и легко, как фокусник со стаканами и бутылками, умы"
понимавшие формулы вроде
SSS (x,y,z) dxdydz,
всегда возбуждали в ней большое уважение.
Горячая симпатия, которую миссис Скорбит почувствовала к Мастону, была
скоро замечена им; однако она не только не обрадовала, но даже встревожила
его. Он никогда не мечтал о семейных узах. Начать с того, что богатая
вдова была уже не первой и даже не второй молодости (ей уже минуло сорок
пять лет), а длинные зубы, тощая фигура и прилизанные на висках волосы
совсем не красили ее. Состояние американской вдовы было очень велико.
Правда, она далеко не была так богата, как Вандербильт, Гульд, Гордон
Беннет и другие заатлантические миллиардеры, но все-таки смело могла
участвовать в празднестве, устроенном в отеле на Пятой авеню [улица, где
живут самые известные богачи Нью-Йорка] в Нью-Йорке, где присутствовали
исключительно гости, обладавшие не менее чем пятью миллионами каждый. У
миссис Скорбит и было именно около пяти миллионов долларов, оставленных ей
покойным мужем, Джоном Скорбитом, который сколотил такую почтенную сумму
торговлей модным платьем и соленой свининой.
Разумеется, вдова покойного Джона Скорбита не задумалась бы расстаться
со своим состоянием, если бы жертва эта могла послужить к славе Мастона. И
по просьбе Мастона миссис Скорбит охотно согласилась вложить несколько сот
тысяч долларов в предприятие, затеянное "Северной полярной компанией". Она
была уверена, что дело, в котором участвовал Мастон, не могло не быть
грандиозным, необыкновенным. А когда стало известно, что во главе его
стоит "Барбикен и Кo", то ее доверие еще укрепилось.
Итак, миссис Скорбит сделалась владелицей если не всей, то во всяком
случае значительной части Полярной области. Отлично! Но как сделать
прибыльной эту недосягаемую область? Этот вопрос с денежной стороны очень
интересовал миссис Еванжелину Скорбит, а весь остальной мир интересовался
этим вопросом вообще из любопытства.
Миссис Скорбит уже не раз еще до аукциона начинала свои расспросы, но
Мастон, оставаясь верным своей сдержанности, уклонялся от ответа, говоря,
что нужно немножко терпения и тогда она узнает то, чему суждено удивить
весь мир! Если же она настаивала, то Мастону достаточно было сказать:
- Побольше, побольше доверия ко мне, милая миссис Скорбит! - и миссис
Скорбит тотчас же умолкала.
Можно себе представить, какую радость испытала Еванжелина Скорбит,
когда секретарь Пушечного клуба сказал, что если Америка одержала верх над
своими соперниками, то этим триумфом страна всецело обязана ей одной.
- Не могу ли я узнать что-нибудь хоть теперь? - спросила вдова.
- Скоро, скоро узнаете все, - сказал математик, крепко, чисто
по-американски, тряся руку своей обожательницы.
Несколько дней спустя Старый и Новый свет были потрясены еще больше
новым известней об изумительном - можно сказать, дошедшим до последних
пределов фантазии - проекте "Северной полярной компании". Купив Северную
область, она собиралась эксплуатировать... как бы вы думали - что? Ни
более, ни менее, как угольные залежи Полярной области.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
А можно ли допустить, что около Северного полюса
имеются залежи каменного угля?
Этот вопрос являлся прежде всего у каждого логически мыслящего
человека.
- Откуда могли бы взяться пласты угля на Северном полюсе? - говорили
одни.
- Да почему бы им и не быть там? - возражали другие.
Как известно, каменноугольные месторождения встречаются в очень и очень
многих пунктах земного шара: ими щедро наделена Европа и обе части
Америки. Имеются они и в Африке, и в Азии, и даже в Океании. По мере
исследования земного шара залежи эти открывают во всех его геологических
пластах; антрацит встречается в наиболее древних, другие сорта - в
позднейших наслоениях.
Наряду с развитием промышленности пропорционально увеличивается и
потребление угля. Брюхо промышленности только и живет углем: ничего
другого оно не потребляет [написано до того как начали широко пользоваться
для промышленных целей энергией падающей воды]. Промышленность
представляет собою углеядное животное, очень и очень прожорливое. Притом
уголь является не только топливом, а вместе с тем и веществом, из которого
современная техника извлекает всевозможные продукты. Сообразно изменениям,
которым он подвергается в тиглях лабораторий, уголь может служить для
окраски, для обсахаривания, для придания аромата всевозможным духам, для
образования пара, для отопления, освещения. Каменный уголь полезен не
менее, чем железо.
Но если железо неистощимо, то говорить то же про каменный уголь нельзя.
Допуская даже, что кризис наступит не ранее, чем через несколько сот лет,
люди, заглядывающие в будущее, озабочены уже и теперь приисканием новых
залежей всюду, где они могли сохраниться.
- Все это отлично, - возражали завистники и злопыхатели, каких немало в
Америке, - но где же данные, что ископаемый уголь находится и около
Северного полюса?
- Где данные? - повторяли сторонники Барбикена. - Они налицо. Начать с
того, что некогда разница температуры у экватора и полюсов была почти
незаметна. Значит, в ту эпоху, когда наша планета находилась под
непрерывным действием высокой температуры и влажности, еще задолго до
появления на Земле человека, северные области земного шара были покрыты
густыми лесами!
Как бы то ни было, но с этой минуты угольные залежи Полярной ледяной
области, приобретенной новой акционерной компанией, сделались положительно
злобой дня. О них толковали на все лады газеты и журналы. Одни отнеслись к
вопросу шутливо, другие взглянули на дело серьезнее и с научной точки
зрения. Раз в Полярной области были леса, почему бы не допустить, что там
действительно образовались угольные залежи?
Во всяком случае при ближайшей знакомстве это предположение не казалось
уже неправдоподобным. Возможно, что полярные страны обогатят тех, кто
займется их эксплуатацией.
Об этом говорили однажды майор Донеллан и его секретарь, усаживаясь за
отдельный столик в ресторане "Два друга".
- Неужели Барбикен, - чтоб его черт побрал! - сказал Тудринк, - прав в
своем предположении?
- Возможно!
- Но в таком случае они наживут огромные деньги на эксплуатации
полярных областей?
- Само собой разумеется! Северная Америка вообще очень богата
каменноугольными залежами. А Полярная область составляет, по-видимому,
продолжение американского материка: на это указывает тождественность
геологического строения и положения. Гренландию, например, можно
положительно считать за продолжение Америки.
- Как лошадиная голова, на которую она похожа, служит продолжением
туловища лошади, - заметил Дэн Тудринк.
Донеллана очень интересовало геологическое строение Севера - ведь дело
касалось угольных месторождений, а эта тема приводит в раздражение каждого
англичанина. Они долго говорили бы об этом, но вовремя спохватились,
заметив, что к их разговору прислушиваются остальные посетители ресторана.
Опасаясь сказать что-нибудь лишнее, они сочли более благоразумным
удалиться.
- Не удивляет ли вас только одно, майор Донеллан? - сказал Тудринк, уже
вставая из-за столика.
- Именно что? - опросил майор.
- А то, что в этом предприятии, где вопрос идет о Северном полюсе и где
первое место должно бы принадлежать инженерам или уж во всяком случае
морякам, фигурируют только одни артиллеристы.
- Да, пожалуй, вы правы: это странно! Не дремали тем временем и газеты.
Вопрос об угольных копях, видимо, пришелся им по вкусу и обсуждался на
всякие лады.
"Залежи, залежи! Спрашивается, какие такие залежи?" - задавала вопрос в
одной яростной статье солидная газета, служившая интересам английских
коммерсантов высшего полета.
"Какие? - последовал немедленно ответ американской "Дейли-Ньюс",
сторонницы Барбикена. - Да хоть бы те, что открыл в 1875 г. на границе
82-го градуса широты капитан Нейрз".
"Или, наконец, - поспешила вставить и свое словцо еще одна газета, тоже
очень сочувственно относившаяся к Барбикену и его товарищам, - залежи,
открытые в 1881 и 1884 гг. во время экспедиции лейтенанта Грилли в бухте
Франклин!"
Такие точные и серьезные ссылки на авторитет ученых исследователей
производили свое действие и заставляли умолкнуть противников председателя
Пушечного клуба. Однако, потерпев поражение относительно угольных залежей,
наличность которых была теперь доказана, враги новой акционерной компании
все еще не могли успокоиться и сделали попытку подойти к вопросу с другой
стороны.
- Будь по-вашему! - сказал майор Донеллан на одном из публичных
диспутов, состоявшемся в зале Пушечного клуба. - В этой области залежи
существуют, - я не только допускаю, но утверждаю это. Однако дело в том,
чтобы их разработать...
- Что мы и намереваемся сделать! - спокойно ответил Барбикен.
- Вы перейдете за 84-й градус, что не удалось еще ни одному из самых
отважных исследователей?.. [это было верно для 1889 года, когда появился
роман]
- Да, перейдем.
- И проберетесь к самому Северному полюсу?..
- К самому Северному полюсу!
Понятно, что такие ответы, высказанные притом уверенным тоном, невольно
производили впечатление даже на упорных скептиков и заставляли их
колебаться. Все чувствовали, что перед ними стоит неизменный Импи
Барбикен, каким знали его уже много лет: спокойный, холодный человек, не
любящий бросать слов на ветер, точный, как хронометр, предприимчивый и не
упускающий практической цели даже в самых рискованных своих предприятиях.
Майор Донеллан испытывал неистовое желание задушить своего противника.
Все это, однако, нимало не помешало журналам с ожесточением наброситься
на уважаемого председателя Пушечного клуба и наполнить карикатурами на
него столбцы своих листков. Больше всего изощрялись английские журналы.
Англичане никак не могли переварить победы доллара над фунтом.
В витринах больших книжных магазинов главных городов Европы и Америки
появились карикатуры на Барбикена и его товарищей, изыскивающих
всевозможные курьезные способы для достижения полюса.
На одной из таких карикатур отважный американец, стараясь достигнуть
конечной точки земной оси, окруженный членами Пушечного клуба, заступом
рыл в сплошных глыбах льда огромный тоннель.
На другой - Барбикен был изображен с двумя товарищами, Мастоном и
Николем, поразительное сходство с которыми не допускало ни малейшего
сомнения. Все трое, видимо, достигли обетованной земли на воздушном шаре,
употребив неимоверные усилия... и отыскали лишь один кусок каменного угля
весом в полфунта! Только всего и нашлось в знаменитых околополярных
залежах.
Английский "Пэнч" поместил карикатуру, изображавшую секретаря Пушечного
клуба Мастона, влекомого к магнитному полюсу, который притягивал к себе
железный крючок его руки.
Будучи человеком горячего темперамента и не обладая хладнокровием
своего друга Барбикена, почтенный Мастон отнесся к этой шутке с яростным
негодованием. Нечего и говорить, что Еванжелина Скорбит разделяла его
возмущение.
Карикатура брюссельского журнала "Фонарь" изображала, как Импи Барбикен
и члены правления компании, решив растопить полярный океан, поливают лед
спиртом и поджигают его. Они трудились среди моря пламени, но сами
оставались невредимыми, как мифические саламандры.
Всех остроумнее оказалась карикатура одного французского журнала. В
чреве кита, комфортабельно и уютно устроенном, сидели за столиком Барбикен
и Мастон в ожидании прибытия к назначенной цели и спокойно играли в
шахматы. Самоотверженные президент и его друг без колебания дали
проглотить себя морскому млекопитающему, который, пробравшись под льдами,
доставил бы их к полюсу.
Но журнальные насмешки и карикатуры, по-видимому, нисколько не
тревожили и не задевали хладнокровного директора компании. Он только
улыбался и спокойно продолжал свою работу. Подписка на акции, по сто
долларов каждая, притом за наличные деньги, не оставляла желать ничего
лучшего. Она шла так бойко, что в самое короткое время с избытком покрыла
требуемую сумму и 16 декабря была закрыта, составив колоссальный капитал в
пятнадцать миллионов долларов. Это почти в три раза превысило сумму,
собранную двадцать лет назад Пушечным клубом, когда члены его задумали
установить сообщение Земли с Луной.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой внезапно прерывается телефонный разговор
между миссис Скорбит и Мастоном
Барбикен не только утверждал, что верит в достижение своей цели; он
действительно был уверен а полном успехе и только потому решился открыть
подписку на акции.
Итак, в самом недалеком будущем Северному полюсу предстояло сделаться
достоянием человека.
Очевидно, Барбикен и его товарищи нашли средство сделать то, что не
удавалось до сих пор никому. Они задались целью перешагнуть восемьдесят
четвертую параллель, вступить во владение обширной областью, приобретенною
с аукциона, и, водрузив на ней американское знамя, прибавить к его
голубому полю еще одну звезду в честь нового штата союза.
- Фантазеры! - продолжали повторять европейские делегаты и их
сторонники в Старом свете.
А между тем ничего не могло быть проще, практичнее и разумнее того
средства, которое "Северная полярная компания" готовилась применить для
того, чтобы овладеть Северным полюсом. Это средство было уже изобретено
Мастоном, знаменитым математиком. Его мозг, прикрытый гуттаперчевой
заплатой, был очагом фантастических и смелых планов.
Секретарь Пушечного клуба, как не раз было сказано, отличался
необыкновенной способностью к математическим вычислениям, выкладкам и т.п.
Для Мастона не существовало затруднений в математике.
Ах, эти коэффициенты, показатели степени, радикалы и другие знаки
алгебраического языка! С какой легкостью они выпархивали из-под его пера
или, вернее, из-под мелка, укрепленного в его железном крючке, так как он
предпочитал работать на черной доске. Здесь, на пространстве десяти
квадратных метров - меньше ему бы не хватило - он с жаром предавался
алгебраическим вычислениям. На его доске не было обыкновенных мелких цифр:
это были цифры огромные, фантастические, начертанные рукою пылкого гения.
Цифры 2 и 3 выступали важно, как бумажные петушки; цифра 7 возвышалась как
виселица, не хватало только повешенного; 8 - смотрела на вас, как большие
очки, а 6 и 9 - далеко расчеркивались своими длинными хвостами.
А буквы в его формулах, первые буквы алфавита - a, b, c, которыми он
обозначал величины, известные или данные, и самые последние буквы - x, y,
z, которые применялись у него для величин неизвестных, - какая жирная
определенная линия, без теней и недомолвок! Особенно замечательная была
буква z: она судорожно извивалась, как молния в небе. А какое изящество в
греческих буквах пи, эпсилон, омега - им позавидовали бы Архимед и Евклид!
Чисто и безупречно начертанные мелом знаки действия были просто
чудесны: "+" определенно указывал, что он означает сложение двух
количеств; "-" был скромнее, но выглядел все же вполне прилично; "=" эти
две черточки, неоспоримо одинаковые, говорили о том, что Мастон -
гражданин страны, где равенство не является пустым звуком, по крайней мере
в отношении белокожих. С тем же размахом и также внушительно были
выполнены знак "<", знак ">" и знак "><".
Но что было его настоящим триумфом, так это знак ш, который обозначает
корень числа или количества. Когда Мастон заканчивал его длинной
горизонтальной чертой, казалось, что эта протянутая рука выходит за
пределы черной доски и угрожает всему миру, грозит все подчинить себе.
Не подумайте только, что математические познания Мастона ограничивались
пределами элементарной алгебры. Нет! Ни дифференциальное, ни интегральное
исчисления не были ему чужды; твердой рукой выводил он знаменитый знак
интеграции, которым обозначают сумму бесконечного числа бесконечно малых
элементов, букву простую и все же страшную: "S" (интеграл).
Словом, для Мастона в этой науке не было преград и пределов.
Таков был уважаемый секретарь Пушечного клуба. И вот почему его друзья,
возлагая на Мастона решение какого-нибудь вопроса, требующего
математических познаний, вполне доверялись ему. Вот почему Мастону было
поручено членами Пушечного клуба решить задачу о полете пушечного ядра на
Луну! И вот почему украшенный ореолом славы он пленил сердце Еванжелины
Скорбит.
Впрочем, в данном случае, то есть в решении проблемы овладения Северным
полюсом, Мастон не предвидел для себя особых трудностей. Предстоящая
задача, очень сложная для всякого другого, для него была сущим пустяком.
Да, Мастону можно было довериться! Даже в таком деле, где ошибка могла
обойтись в миллионы долларов! Никогда еще во всю свою жизнь, начиная с
детского возраста, когда его юная голова работала над решением
какой-нибудь несложной арифметической задачи, не сделал он ни единой
ошибки даже на тысячную долю микрона [микрон - тысячная доля миллиметра].
И если бы когда-либо в жизни с ним случилась подобная беда, он, не
колеблясь, пустил бы пулю в свой гуттаперчевый череп.
Нам важно было остановить внимание читателей именно на этой особенности
Мастона. Прежде чем продолжать рассказ, необходимо вернуться к событиям,
которые произошли несколько недель назад.
Почти за месяц до опубликования известного читателям объявления о
продаже Северного полюса, обошедшего Старый и Новый свет, Мастон получил
поручение сделать все нужные для своего проекта вычисления.
Секретарь Пушечного клуба уже много лет жил в доме N_179, на
Франклин-стрит - одной из самых тихих, спокойных улиц Балтиморы, вдали от
беспокойных деловых кварталов города. Здесь к нему не достигал шум толпы,
столь ему ненавистный.
Не имея никаких средств, кроме небольшой пенсии артиллерийского офицера
в отставке и жалованья секретаря Пушечного клуба, Мастон занимал очень
скромное жилище, известное под названием Баллистик-коттеджа. Он жил один,
с слугой, которого он иначе не звал, как Пли-Пли - прозвище, достойное
старого артиллериста. В сущности, это был не слуга, а скорее друг. Старый
служака-бомбардир ухаживал за своим хозяином, как ухаживал он когда-то за
своей пушкой.
Мастон причислял себя, и не без основания, к закоренелым холостякам,
давно усвоившим убеждение, что если на свете и можно еще существовать, то
исключительно человеку, не связавшему себя брачными узами.
Если он жил так одиноко в своем Баллистик-коттедже, то по доброй воле.
Ему стоило только выразить малейшее желание, и одиночество его мгновенно
сменилось бы на жизнь вдвоем, а его скудные средства - на миллионное
состояние. Он не мог сомневаться в том, что миссис Скорбит сочла бы за
счастье... Но в том-то и дело, что сам Мастон, по крайней мере до сей
поры, не мог счесть за счастье...
Баллистик-коттедж был простым домиком в два этажа: нижний этаж состоял
из гостиной с верандой, из столовой и пристройки, прилегающей к дому, в
которой помещались кухня и кладовая. Во втором этаже была спальня, окнами
на улицу, и кабинет почтенного математика, выходивший окнами в сад; это
было тихое убежище, в стенах которого было сделано столько вычислений, что
им позавидовали бы Ньютон, Лаплас и Коши [Коши Огюстин Луи (1789-1857) -
французский математик XIX века], взятые вместе.
Великолепный дом, занимаемый вдовой Скорбит, представлял совершенную
противоположность скромному коттеджу ее друга. Он находился в одном из
самых богатых кварталов Нью-парка и затейливой своей архитектурой, с
резными балкончиками и колоннами, не то в готическом стиле, не то в стиле
ренессанс, своими роскошно меблированными гостиными, высокой залой,
картинной галереей, в которой преобладала французская живопись, лестницей
на две стороны, наконец всей обстановкой богатого дома - невольно
приковывал к себе внимание. Позади дома тянулся прекрасный сад, с
лужайками, с большими деревьями и фонтанами. А над ним возвышалась башня;
на которой развевался голубой с золотом флаг миссис Скорбит.
Целых пять километров, если не больше, отделяли особняк в Нью-парке от
Баллистик-коттеджа. Чувствовать себя на столь далеком расстоянии от друга
было слишком тяжело для Еванжелины Скорбит, и, по ее настоянию, оба дома
были соединены прямым телефонным проводом. Это позволяло их обитателям
разговаривать друг с другом в любой час дня и ночи. Разговаривающие,
правда, не могли видеть один другого, но слушать - сколько угодно. Никто,
вероятно, не удивится, если мы скажем, что миссис Скорбит чаще вызывала к
телефону Мастона, чем Мастон - миссис Скорбит. Когда в кабинете математика
раздавался телефонный звонок, он нехотя оставлял свою работу, не спеша
подходил к телефону и, проворчав что-то на дружеское приветствие миссис
Скорбит, спешил вернуться к своим расчетам. Телефонная проволока, надо
полагать, несколько смягчала резкий тон Мастона, так как богатая вдова
отходила от аппарата вполне удовлетворенной.
3 октября, после окончательного, довольно продолжительного совещания,
секретарь Пушечного клуба простился с товарищами и удалился в свой домик с
целью приняться за работу. Важное дело, порученное ему, состояло в том,
чтобы сделать вычисления по механике, относящиеся к предполагаемой
эксплуатации каменноугольных копей в области полярных льдов.
На эти вычисления Мастон предполагал употребить не меньше семи-восьми
дней. Чтобы избежать помехи в занятиях, было заранее условлено, что в это
время никто не будет беспокоить математика в его домике. Такого рода
решение было большим горем для Еванжелины Скорбит, но... она вынуждена
была покориться. Накануне добровольного затворничества Мастона к нему
зашли, в последний раз, Барбикен, Николь, Билсби и еще несколько членов
Пушечного клуба, чем воспользовалась миссис Скорбит и тоже присоединилась
к друзьям математика.
- Нет сомнения, дорогой Мастон, что успех за вами! - сказала она ему
прощаясь.
- А главное, Мастон, смотрите, не сделайте ошибки! - улыбаясь, шутливым
тоном прибавил Барбикен.
- Разве можно допустить, что Мастон ошибется!.. Да что вы!.. -
воскликнула вдова, оскорбленная за своего друга.
После обмена дружескими рукопожатиями, нескольких сдержанных вздохов
вдовы, пожеланий полного успеха и просьб не изнурять себя чрезмерной
работой, все простились и ушли. Дверь Баллистик-коттеджа была заперта на
двойной замок, и Пли-Пли получил приказание до нового распоряжения не
принимать ни единой души, хо