росан весьма выразительными штрихами, не заподозрили, что человек, завербовавшийся к нам на Фолклендах, и есть тот самый метис... Готов признать свою недогадливость, однако замечу, что она не была беспричинной. Да, все в облике Ханта выдавало его индейское происхождение -- и Дирк Петерс был выходцем из племени упшароков, обитающего на Дальнем Западе. Одно это могло бы навести нас на верный путь. Однако прошу обратить внимание на обстоятельства, при которых Хант представился на Фолклендах капитану Лену Гаю. Хант жил на Фолклендах, в несусветной дали от Иллинойса, среди матросов всех национальностей, дожидавшихся сезона путины, чтобы завербоваться на китобойные суда... Поступив на судно, Хант вел себя крайне сдержанно: мы впервые услыхали его голос. Ничто не заставляло заподозрить, что этот человек скрывает свое настоящее имя. Даже заговорив, он назвался Дирком Петерсом только под самый занавес, уступив настойчивости капитана. Верно, Хант был человеком необыкновенным, какие редко встречаются, поэтому мы могли бы приглядеться к нему и раньше... Теперь стало понятно, чем объясняется его странное поведение с той поры, как шхуна пересекла Полярный круг. Стал понятен его взгляд, неизменно обращенный на юг, и его рука, инстинктивно тянувшаяся в том же направлении... Уже на острове Беннета он вел себя так, словно бывал здесь и раньше: ведь это он подобрал там доску с "Джейн"... Наконец, остров Тсалал... Здесь он уверенно встал впереди, и мы потянулись за ним, как за опытным проводником, по развороченной долине до самой деревни Клок-Клок, до оврага и до холма с лабиринтом, от которого не осталось теперь буквально ничего... Да, все это должно было открыть нам глаза и заронить -- по крайней мере у меня! -- подозрение, что Хант как-то связан с приключениями Артура Пима! Что ж, выходит, не только капитан Лен Гай, но и его пассажир Джорлинг оказались отъявленными слепцами! Мне остается признать нашу слепоту, хотя многие страницы в книге Эдгара По давно должны были заставить нас прозреть. Не приходилось сомневаться, что Хант был на самом деле Дирком Петерсом. Он постарел на одиннадцать лет, но остался именно таким, каким его описывал Артур Пим. Правда, свирепый вид, о котором говорится у последнего, остался в прошлом, однако и тогда это была лишь "кажущаяся свирепость". Внешне он не переменился, низкорослый, мускулистый, сложенный как Геркулес {Геркулес -- латинская форма имени Геракла, любимейшего героя греческих сказаний. Образ Геркулеса в виде фигуры могучего человека с львиной шкурой и палицей, бородатого и обнаженного, сложился издавна, он оказал влияние на послеантичную живопись до настоящего времени}, а "кисти его рук были такими громадными, что совсем не походили на человеческие руки". Его конечности были странно искривлены, голова же выглядела несообразно огромной. Рот "растянулся от уха до уха", а узкие губы "даже частично не прикрывали длинные, торчащие зубы". Да, наш фолклендский новобранец полностью соответствовал этому описанию. Однако на его лице не осталось и тени прежнего выражения, которое Артур Пим назвал "бесовским весельем". Видимо, возраст, испытания и удары, на которые оказалась так щедра жизнь, жуткие сцены, в которых ему пришлось участвовать, "настолько выходящие за пределы человеческого опыта, что человек просто не способен поверить в их реальность", как писал Артур Пим, -- все это изменило его облик. Да, рубанок испытаний гладко обтесал душу Дирка Петерса! И все-таки перед нами стоял именно он -- верный спутник Артура Пима, которому тот был обязан своим спасением. Он не утратил надежды отыскать Пима в бескрайних пустынных просторах Антарктики! Но почему Дирк Петерс скрывался на Фолклендах под именем Ханта, почему предпочел сохранить инкогнито, даже поступив на "Халбрейн", почему не открылся, узнав о намерениях капитана Лена Гая? Может быть, он опасался, что его имя вызовет ужас? Ведь он участвовал в страшной бойне на "Дельфине", он нанес смертельный удар матросу Паркеру, он потом утолял его плотью голод, а его кровью -- жажду; он решился назвать свое имя, лишь когда у него появилась надежда, что "Халбрейн" отправится на поиски Артура Пима!.. По всей видимости, прожив несколько лет в Иллинойсе, метис уехал на Фолкленды, чтобы дождаться там первой возможности возвратиться в антарктические воды. Нанимаясь на "Халбрейн", он, наверное, питал надежду, что капитан Лен Гай, найдя на острове Тсалал своих соотечественников, уступит его настойчивости и устремится дальше на юг, чтобы отыскать там Артура Пима. Однако кто, будучи в здравом уме, поверил бы, что этот несчастный мог остаться в живых спустя целых одиннадцать лет? В пользу капитана Уильяма Гая и его спутников говорило хотя бы богатство растительности и живности на острове Тсалал; кроме того, записи Паттерсона свидетельствовали о том, что они были живы еще совсем недавно. Что же до Артура Пима... И все же утверждения Дирка Петерса, пусть и построенные на песке, не вызывали у меня, вопреки логике, никакого протеста, и когда метис закричал: "Пим не умер... Пим там... Разве можно бросить бедного Пима...", его убежденность взяла меня за живое. Мне пришел в голову Эдгар По, и я представил себе, в каком бы он оказался затруднении, если бы "Халбрейн" доставила на родину того, о чьей "внезапной и трагической кончине" он поспешил оповестить публику... Определенно, с тех пор как я решился принять участие в экспедиции "Халбрейн", я перестал быть прежним человеком -- практичным и в высшей степени трезвомыслящим. При одной мысли об Артуре Пиме мое сердце начинало биться столь же отчаянно, как билось, должно быть, сердце в могучей груди Дирка Петерса! Я уже был готов согласиться, что уйти от острова Тсалал на север, в Атлантику, значило бы отказаться от гуманной миссии, каковой явилась бы помощь несчастному, покинутому всеми в ледяной пустыне Антарктики!.. В то же время требовать от капитана Лена Гая, чтобы он повел свою шхуну дальше в эти неведомые воды, подвергая экипаж риску, после того как он уже пережил столько опасностей, -- значило бы втягивать его в заведомо обреченный на провал разговор. Да и следовало ли мне в это вмешиваться? Но в то же время мне казалось, что Дирк Петерс надеется на мою помощь в защите интересов бедного Пима. За заявлением метиса последовало долгое молчание. Никому и в голову не пришло оспаривать правдивость его слов. Раз он сказал: "Я -- Дирк Петерс", значит, он и впрямь был Дирком Петерсом. Что касается судьбы Артура Пима -- и того обстоятельства, что он так и не вернулся в Америку, и его разлуки с верным товарищем, когда течение увлекло его в лодке с острова Тсалал дальше к полюсу, -- со всем этим можно было согласиться, ибо ничто не заставляло заподозрить, что Дирк Петерс говорит неправду. Однако то, что Артур Пим все еще жив, как это утверждал метис, и что долг требует отправиться на его поиски, рискуя головами, -- это вызывало у всех большие сомнения. В конце концов, решив прийти на помощь Дирку Петерсу, я вернулся к разумным аргументам, в которых фигурировали капитан Уильям Гай и пятеро его матросов, от пребывания которых на острове Тсалал теперь не осталось и следа. -- Друзья мои, --- начал я, -- прежде чем принять окончательное решение, полезно хладнокровно оценить положение. Разве завершить экспедицию в тот самый момент, когда появился какой-то шанс на ее благополучный исход, не означает обречь себя на пожизненные угрызения совести? Подумайте об этом, капитан и все вы, друзья. Менее семи месяцев назад несчастный Паттерсон оставил ваших соотечественников на острове Тсалал в добром здравии. То, что они прожили здесь все это время, означает, что богатство острова Тсалал смогло обеспечить им жизнь на протяжении одиннадцати лет и что им не приходилось более опасаться дикарей, частично погибших из-за неведомых нам причин, частично, вероятно, перебравшихся на какой-либо из соседних островов... Все это совершенно очевидно, и я не знаю, что можно возразить на подобные доводы... Мне никто не ответил, поскольку отвечать и вправду было нечего. -- Если мы так и не нашли капитана "Джейн" и его людей, -- продолжал я, чувствуя прилив вдохновения, -- то это может означать, что уже после ухода Паттерсона им пришлось покинуть остров. По какой причине? Думаю, потому, что землетрясение перетряхнуло весь остров и он стал непригодным для обитания. Но ведь им хватило бы туземного каноэ, чтобы с помощью северного ветра добраться до другого острова или до берега антарктического континента... Не стану долго распространяться, доказывая, что все могло произойти именно так. Ясно одно: если мы не продолжим поиски, от которых зависит спасение ваших соотечественников, это будет означать, что мы просто опустили руки! Я обвел глазами свою аудиторию, но она дружно молчала. Капитан Лен Гай, почувствовав мою правоту, уронил голову, чтобы скрыть свои чувства, а это означало, что, упомянув о долге человечности, я задел нужную струну. -- Да и о чем, собственно, речь? -- снова перешел я в наступление, выдержав небольшую паузу.-- О том, чтобы подняться еще на несколько градусов по спокойному морю, в сезон, обещающий еще два месяца хорошей погоды... Нам не приходится опасаться скорого наступления зимы, к сражению с которой я и не подумал бы вас побуждать... И мы еще колеблемся, когда на "Халбрейн" имеется все необходимое, когда у нее такой надежный экипаж!.. Мы пугаем себя воображаемыми опасностями! Неужели у нас не хватит смелости пройти еще дальше туда... туда... И я указал на юг, повторив безмолвный, но властный жест Дирка Петерса, значивший больше, чем любые слова. Однако слушатели все так же не сводили с нас глаз, не удостаивая мою речь ответом. Я не сомневался, что шхуна могла бы, ничем не рискуя, остаться в этих водах еще на восемь-девять недель. Было только 26 декабря, а ведь наши предшественники предпринимали экспедиции и в январе, и в феврале, и даже в марте -- и Беллинсгаузен, и Биско, и Кендал, и Уэдделл, -- и все они успевали повернуть на север еще до того, как им преграждал путь мороз. Пусть их корабли не забирались в такие высокие широты, как "Халбрейн", -- зато они не могли и мечтать о столь благоприятных условиях плавания, в которых находились мы... Я перепробовал самые разные аргументы, добиваясь одобрения своих слов, однако никто не спешил брать на себя ответственность. Ответом мне, как и прежде, было гробовое молчание и опущенные долу глаза. Впрочем, я остерегался произносить имя Артура Пима и выступать в защиту предложения Дирка Петерса, ибо это неминуемо вызвало бы недоуменное пожатие плечами, а то и угрозы в мой адрес... Я спрашивал себя, удалось ли мне заронить в души моих товарищей хотя бы частицу той веры, которая переполняла все мое существо, когда слово взял капитан Лен Гай. -- Дирк Петерс, -- произнес он, -- подтверждаешь ли ты, что вы с Артуром Пимом, покинув остров Тсалал, наблюдали новые земли к югу от него? -- Да... земли, -- отвечал метис.-- Остров или континент... Поймите... это там... я думаю... я уверен... там Пим... бедный Пим... ждет, чтобы мы пришли ему на помощь... - Возможно, что и Уильям Гай, и все остальные ждут там того же! -- вскричал я, стремясь перевести разговор в более безопасное русло. Кроме того, я чувствовал, что эти якобы существующие земли -- хоть какая-то цель, тем более что она легко достижима. "Халбрейн" не придется бороздить океан наугад -- нет, она устремится туда, где могут находиться люди, пережившие гибель "Джейн"! Прежде чем заговорить, Лен Гай потратил некоторое время на размышление. -- Верно ли, Дирк Петерс, -- снова услыхали мы его голос, -- что за восемьдесят четвертой параллелью горизонт закрыт завесой паров, о которой говорится у Артура Пима? Видел ли ты сам... видели ли твои глаза эти воздушные водопады и эту бездну, в которой исчезла шлюпка с Артуром Пимом? Обведя нас взглядом, метис покачал огромной головой. -- Не знаю, -- проговорил он.-- О чем вы меня спрашиваете, капитан?.. Завеса паров? Да, возможно... И нечто вроде суши на юге... Вероятно, Дирк Петерс не читал книги Эдгара По; не исключено, что он не был обучен грамоте. Передав кому следовало дневник Артура Пима, он не поинтересовался, будет ли он опубликован. Забравшись сперва в Иллинойс, а потом на Фолкленды он не подозревал ни о шуме, вызванном этим повествованием, ни о совершенно немыслимой его развязке... Впрочем, что мешает нам предположить, что Артур Пим, чья приверженность к сверхъестественному хорошо известна, просто вообразил, что видел все эти невероятные картины, существовавшие на самом деле только в его склонном к фантазиям мозгу? Вот когда прозвучал голос Джэма Уэста. Не знаю, разделял ли лейтенант мое мнение, подействовали ли на него мои аргументы, склонялся ли он к тому, чтобы продолжить путешествие, но он произнес такие слова: -- Капитан! Ваша команда? Капитан посмотрел на экипаж. Вокруг него столпились все -- и "старички", и новенькие, один лишь гарпунщик Хирн держался несколько в стороне. Лен Гай устремил вопросительный взгляд на боцмана и его друзей, в беззаветной преданности которых он был твердо уверен. Не могу сказать, узрел ли он на их лицах согласие на продолжение плавания, однако до моего слуха донесся его шепот: -- О, если бы все зависело только от меня! Если бы все до одного поддержали меня! Он был прав: поиски нельзя было продолжать, не заручившись поддержкой всей команды. И тут раздался хриплый голос Хирна: -- Капитан! Вот уже два месяца, как мы покинули Фолкленды... Все мы нанялись для плавания, конечным пунктом которого был остров Тсалал! -- Это не так! -- воскликнул Лен Гай, приведенный заявлением Хирна в крайнее возбуждение.-- Нет, это не так! Я нанял вас для участия в плавании, конечную точку которого имею право определить сам! -- Простите, капитан, -- не отступал Хирн, -- но мы и так находимся там, куда до нас не добирался ни один мореплаватель, куда не заплывал ни один корабль, не считая "Джейн". Поэтому мои товарищи и я считаем, что лучше будет воротиться на Фолкленды, пока не начался сезон ненастья. Оттуда вы вольны вернуться на остров Тсалал и даже подняться к полюсу, если вам этого захочется! По рядам слушателей пробежал одобрительный шепоток. Не приходилось сомневаться, что гарпунщик выразил мнение большинства, ибо новые члены команды составляли на шхуне большинство. Действовать им наперекор, требовать послушания от людей, не расположенных подчиняться, и в таких условиях плыть в глубину Антарктики было бы безрассудством, хуже того, просто безумием, чреватым неминуемой катастрофой. Хирну решил возразить Джэм Уэст, в голосе которого прозвучала угроза: -- Кто позволил тебе говорить? -- Капитан задал нам вопрос, -- отвечал Хирн.-- У меня было полное право на ответ. В его голосе было столько дерзости, что лейтенант, которому никогда не изменяло хладнокровие, едва не вышел из себя. Лену Гаю пришлось остановить его примирительным жестом и сказать: -- Спокойно, Джэм! Ничего не поделаешь, раз среди нас нет согласия...-- Повернувшись к боцману, он спросил: -- Как по-твоему, Харлигерли? -- Очень просто, капитан, -- отвечал боцман.-- Я подчинюсь вашему приказу, каким бы он ни был. Наш долг -- не бросать Уильяма Гая и всех остальных, пока остается хоть малейшая надежда спасти их! Боцман сделал паузу, глядя на Драпа, Роджерса, Грациана, Стерна и Берри. Они кивали головами и явно были согласны с ним. -- Что же касается Артура Пима...-- хотел продолжить боцман. -- Речь идет не об Артуре Пиме, -- с необыкновенной живостью оборвал его Лен Гай, -- а о моем брате Уильяме Гае и его спутниках! Увидев, что Дирк Петерс готов возразить, я схватил его за руку, и он, трясясь от ярости, счел за благо промолчать. Не время было распространяться об Артуре Пиме. Сейчас главное -- побудить людей дать согласие продолжить путь. Иного выхода не оставалось. Если Дирк Петерс нуждался в помощи, я готов был оказать ее другим способом. Тем временем Лен Гай продолжал опрос экипажа. Ему хотелось знать поименно, на кого он может опереться. Все старые члены экипажа пообещали не оспаривать его приказов и следовать за ним так далеко, как потребуется. Кое-кто из новеньких последовал примеру этих отважных людей. Их было трое -- все англичане. Но большинство разделяло точку зрения Хирна. Для одних плавание завершилось на острове Тсалал. Они наотрез отказывались плыть дальше и решительно требовали повернуть на север. Этой позиции придерживалось человек двадцать, и не приходилось сомневаться, что с языка Хирна слетело то, что было в голове у каждого из них. Перечить им, тем более принуждать их выполнять команды при развороте шхуны на юг, грозило нам неминуемым бунтом. Единственный способ добиться перелома в настроении матросов, обработанных Хирном, -- вызвать у них алчность, объяснить, в чем их интерес. Поэтому я взял слово и заговорил твердым голосом, дабы ни у кого не возникло сомнений в серьезности моего предложения: -- Матросы "Халбрейн", слушайте меня!-- провозгласил я.- По примеру многих государств, желающих способствовать открытиям в полярных морях, я предлагаю экипажу шхуны премию! За каждый градус, пройденный к югу от восемьдесят четвертой параллели, я заплачу вам по две тысячи долларов! Больше семидесяти долларов на душу -- здесь было от чего загореться! Я почувствовал, что нащупал верный тон. -- Я выдам капитану Лену Гаю, который станет, таким образом, вашим доверенным лицом, письменное обязательство, -- продолжал я.-- Деньги, которые вы заработаете, участвуя в этом плавании, будут выплачены вам после возвращения, независимо от условий, в которых последнее осуществится. Мне не пришлось долго ждать реакции на мое предложение. -- Ура! -- завопил боцман, показывая пример своим товарищам, которые стали дружно вторить ему. Хирн и не пытался возражать -- видно, решил дождаться более удобного случая. Таким образом, согласие было восстановлено, я же был готов пожертвовать и более крупной суммой, лишь бы достичь цели. Впрочем, нас отделяло от Южного полюса всего семь градусов, поэтому даже если бы "Халбрейн" добралась до него, мне бы пришлось расстаться всего с четырнадцатью тысячами долларов... Глава III ИСЧЕЗНУВШИЕ ОСТРОВА Рано поутру в пятницу, 27 декабря, "Халбрейн" вышла в море, взяв курс на юго-запад. На борту закипела прежняя жизнь, отмеченная повиновением и слаженностью. Команде не грозили ни опасности, ни переутомление. Погода оставалась прекрасной, море -- спокойным. Можно было надеяться, что в таких условиях бациллы неподчинения не смогут развиться, ибо им не придут на помощь трудности. Впрочем, грубым натурам не свойственно много размышлять. Невежество и корысть плохо сочетаются с богатым воображением Невежды живут настоящим, мало заботясь о будущем. Безмятежность их существования может нарушить только неожиданное потрясение. Суждено ли оно нам?.. Что касается Дирка Петерса, то и теперь, когда его инкогнито было раскрыто, он не изменился и остался столь же нелюдимым. Надо сказать, что экипаж не чувствовал к нему отвращения, чего можно было бы опасаться, памятуя о сценах на "Дельфине". Кроме того, все помнили, как метис рисковал жизнью ради Мартина Холта. Однако он все равно предпочитал, держаться в сторонке, ел и спал в уголке, не желая сокращать расстояние между собой и остальным экипажем. Не было ли у него иной причины для подобного поведения? Будущее покажет... Преобладающие в этих краях северные ветры, донесшие "Джейн" до острова Тсалал и позволившие челну Артура Пима подняться еще на несколько градусов к югу, были попутными и для нас. Джэм Уэст распустил на шхуне все паруса. Форштевень легко рассекал прозрачные, а вовсе не молочной белизны воды; если что и белело на водной глади -- то только след за кормой, тянущийся к горизонту. После сцены, предшествовавшей отплытию, Лен Гай позволил себе несколько часов отдыха. Могу себе представить, какие мысли сопровождали его погружение в сон: с одной стороны, продолжение поисков сулило надежду на успех, с другой же -- на него давил груз страшной ответственности. Выйдя с утра на палубу, он подозвал поближе меня и помощника. -- Мистер Джорлинг, -- обратился он ко мне, -- повернуть на север было бы для меня равносильно смерти! Я чувствовал, что не сделал всего, что должен, ради спасения моих соотечественников. Однако я понимал, что большинство экипажа против меня, вздумай я плыть южнее острова Тсалал... -- Верно, капитан, -- отвечал я, -- на борту запахло бунтом... -- Который мы могли бы подавить в зародыше, -- холодно возразил Джэм Уэст, -- проломив голову этому Хирну, который только и делает, что возбуждает недовольство. -- Возможно, ты и прав, Джэм, -- откликнулся Лен Гай, -- но, восстановив справедливость, мы бы не обрели согласия, а оно нужно нам больше всего... -- Это верно, капитан, -- согласился помощник.-- Лучше, когда удается обойтись без насилия. Но в будущем пусть Хирн поостережется!.. - Его друзья, -- продолжил Лен Гай, -- воодушевлены обещанной премией. Желание не упустить ее сделает их более выносливыми и покладистыми. Щедрость мистера Джорлинга пришла на помощь там, где оказались бессильными все мольбы... Я так благодарен вам! -- Капитан, -- отвечал я, -- еще на Фолклендах я уведомил вас о своем желании помочь деньгами вашему предприятию. Теперь мне представилась возможность поступить сообразно этому желанию, я поспешил воспользоваться ею и не нуждаюсь в благодарности. Лишь бы мы достигли цели, спасли вашего брата Уильяма и пятерых матросов с "Джейн"! Ни о чем большем я не мечтаю! Лен Гай протянул мне руку, которую я дружески пожал. -- Мистер Джорлинг, -- продолжал он, -- вы, должно быть, заметили, что "Халбрейн" не идет прямо на юг, хотя земля, увиденная Дирком Петерсом, либо то, что он принял за землю, находится именно там... -- Заметил, капитан. -- Не станем забывать, --- напомнил Джэм Уэст, -- что в рассказе Артура Пима ничего не говорится об этой земле на юге -- мы опираемся лишь на слова метиса. -- Верно, лейтенант, -- отвечал я.-- Однако есть ли у нас основания относиться к словам Дирка Петерса с подозрением? Разве его поведение с первой минуты, как он ступил на палубу, не внушает к нему доверия? -- Не могу ни в чем его упрекнуть с точки зрения службы, -- согласился Джэм Уэст. -- Мы не подвергаем сомнению ни его храбрость, ни честность, -- заявил Лен Гай.-- Не только поведение на борту "Халбрейн", но и сперва на "Дельфине", потом на "Джейн" показывает его с самой лучшей стороны. -- Он вполне заслуживает такой оценки! -- добавил я. Не знаю почему, но мне хотелось вступиться за метиса. Возможно, причиной было предчувствие, что ему предстоит сыграть в нашей экспедиции важную роль? Он не сомневался, что нам удастся отыскать Артура Пима, -- а все связанное с Пимом вызывало у меня такой интерес, что я не переставал сам себе удивляться... Однако я отдавал себе отчет в том, что идеи Дирка Петерса касательно его незабвенного спутника частенько граничили с чистым абсурдом. Лен Гай это и имел в виду. -- Мистер Джорлинг, -- сказал он, -- метис сохранил надежду, что Артур Пим, преодолев антарктический океан, сумел высадиться на какой-то южной суше, где и проживает по сию пору!.. -- Прожить одиннадцать лет у самого полюса! -- хмыкнул Джэм Уэст. -- Готов признать, что с этим нелегко согласиться, капитан, -- отвечал я. -- Но так ли невозможно, что Артур Пим мог обнаружить на юге остров под стать Тсалалу, на котором продержались столько лет Уильям Гай и его спутники?.. -- Не могу назвать это невозможным, мистер Джорлинг, но и признать такую вероятность у меня не поворачивается язык! -- Более того, -- не унимался я, -- раз уж мы выдвигаем всего-навсего гипотезы, то почему бы вашим соотечественникам, покинувшим остров Тсалал, не попасть в русло того же течения и не оказаться вместе с Артуром Пимом там, где, быть может... Я не стал договаривать до конца, ибо момент был отнюдь не подходящий для того, чтобы настаивать на поисках Артура Пима, пока не найдены люди с "Джейн". Лен Гай вернулся к теме разговора, который весьма "отклонился от курса", как сказал бы наш боцман. -- Так я говорил о нашем курсе. Я не иду прямиком на юг, поскольку в мои намерения входит исследовать острова, лежащие неподалеку от Тсалала, -- архипелаг, что расположен к западу от него... -- Мудрая идея, -- заметил я.-- Возможно, посетив эти острова, мы укрепимся в мысли, что землетрясение произошло совсем недавно... -- В этом и так нет сомнений, -- отвечал Лен Гай.-- Оно определенно разразилось уже после ухода Паттерсона! -- Разве Артур Пим не упоминает восемь островов? -- напомнил Джэм Уэст. -- Именно восемь, -- поддержал его я, -- во всяком случае, такую цифру Дирк Петерс слышал от дикаря, плывшего в каноэ вместе с ним и Артуром Пимом. Дикарь этот по имени Ну-Ну настаивал также на том, что весь архипелаг управляется суверенным владыкой, королем по имени Тсалемон, обитающим на самом крошечном островке... Если потребуется, метис подтвердит нам это. -- Так вот, -- продолжал капитан, -- может статься, что землетрясение пощадило остальные острова, что они все еще обитаемы, поэтому, приблизившись к ним, мы должны соблюдать осторожность... -- До них уже недалеко, -- добавил я.-- Кто знает, капитан, не спасся ли ваш брат со своими матросами на одном из этих островов? Такая возможность существовала, но не могла нас радовать, ибо это означало, что бедняги угодили в лапы дикарей, которых давно не было на Тсалале. Кроме того, чтобы вызволить их из плена -- это при условии, что им сохранили жизнь, -- команде "Халбрейн" пришлось бы применять силу, и еще неизвестно, кто выиграет сражение... -- Джэм, -- сказал капитан, -- мы идем со скоростью восемь-девять миль в час, а это значит, что через несколько часов может показаться земля. Распорядись глядеть в оба! -- Уже распорядился, капитан. -- Ты посадил в "сорочье гнездо" наблюдателя? -- Там сидит Дирк Петерс -- он вызвался сам. -- Что ж, Джэм, на его бдительность можно положиться... -- Как и на его зоркость, -- добавил я.-- У него несравненное зрение! Шхуна продолжала плыть на запад до десяти часов. Метис на мачте помалкивал. Я уже спрашивал себя, не произойдет ли здесь то же, что с островами Аврора и Гласса, которые мы тщетно разыскивали между Фолклендами и Южной Георгией. На горизонте не возникло никакого подобия земли. Оставалось надеяться, что острова отличаются равнинным рельефом и что заметить их можно, лишь подойдя к ним мили на две. Правда, утром ветер заметно ослаб и течение отнесло нас дальше к югу, чем нам хотелось. Но с двух часов пополудни окреп снова, и Джэм Уэст выправил курс. "Халбрейн" уже два часа плыла в нужном направлении, а на горизонте так и не появилось никакой суши. -- Не может быть, чтобы мы ничего не нашли! -- сокрушался Лен Гай.-- Ведь, если верить Артуру Пиму, Тсалал является частью обширного архипелага... -- Однако он не говорит, что видел острова, пока "Джейн" стояла на якоре у берега острова Тсалал, -- заметил я. -- Вы правы, мистер Джорлинг. Однако за сегодняшний день "Халбрейн" преодолела расстояние никак не меньше пятидесяти миль, а я полагал, что речь идет об островах, лежащих достаточно близко друг к другу... -- Что ж, капитан, приходится заключить, -- а это не выходит за пределы вероятного, -- что землетрясение похоронило в океанской пучине все острова архипелага, к которому принадлежал остров Тсалал... -- Земля по правому борту! -- раздался крик Дирка Петерса. Все взгляды устремились в указанном направлении, однако мы ничего не смогли разглядеть. Правда, метис, вознесенный на верхушку фок-мачты, мог заметить то, что еще долго будет скрыто от наших глаз. Кроме того, приходилось учитывать его дальнозоркость. Словом, я не допускал и мысли, что он способен ошибиться. И действительно, спустя полчаса мы разглядели в бинокль несколько освещенных косыми лучами солнца островков, разбросанных по океанской глади в двух-трех милях к западу. Старший помощник велел приспустить верхние паруса, и "Халбрейн" поплыла вперед, ловя ветер только бизанью, косым фоком и стакселем. Следовало ли нам тут же готовиться к обороне, заряжать ружья и камнеметы, расправлять абордажные сети? Капитан решил, что, прежде чем принимать меры предосторожности, нужно подойти к островкам поближе. Вместо обширных островов, упомянутых Артуром Пимом, нашему взгляду предстали полдюжины скал, едва торчащих из воды... В этот момент метис, соскользнув по правому бакштагу, ступил на палубу. -- Что же, Дирк Петерс, -- обратился к нему Лен Гай, -- ты узнаешь этот архипелаг? -- Архипелаг? -- Метис покачал головой.-- Нет, это всего лишь пять-шесть островков... Одни скалы... Ну и острова... И действительно, несколько закругленных горных верхушек, вершин -- вот все, что осталось от архипелага, вернее, от его западной части. Однако оставалась надежда, что архипелаг протянулся на несколько градусов и что землетрясение уничтожило только западную группу островов. По мере приближения мы убеждались, что от западной части архипелага остались лишь крупинки. Площадь самых крупных островков не превышала пятидесяти -- шестидесяти квадратных саженей, а самых крошечных -- трех-четырех. Последние напоминали россыпь рифов, о которые плескался ленивый прибой. "Халбрейн" ни в коем случае не следовало забираться в гущу рифов, ибо это грозило бы ее бортам и килю. Мы решили довольствоваться общим осмотром и разок-другой высадиться на скалы, ибо там могли оказаться бесценные следы. Остановившись в десятке кабельтовых от главного островка, Лен Гай велел забросить лот. Дно оказалось в двадцати саженях -- должно быть, это была поверхность ушедшего под воду острова, центральная часть которого выступала из воды всего на пять-шесть саженей. Шхуна подошла к островку и стала на якорь. Джэм Уэст хотел было лечь в дрейф, однако не стал этого делать, ибо нас снесло бы к югу сильным течением. На море не было ни малейшего волнения, и небо не предвещало ухудшения погоды. Как только якорь зацепился за дно, спустили шлюпку, в которую уселись Лен Гай, боцман, Дирк Петерс, Мартин Холт, еще двое матросов и я. Четверть мили, отделявшие корабль от ближайшего островка, шлюпка преодолела быстро, виляя по узким протокам. Торчащие из воды верхушки скал то и дело захлестывало волнами, поэтому на них никак не могло остаться следов, свидетельствующих о времени землетрясения. Впрочем, мы и не надеялись на многое. Шлюпка скользила среди камней. Дирк Петерс стоял в полный рост на корме, правя рулем и мастерски избегая столкновений с острыми краями рифов. Здесь сквозь толщу неподвижной, прозрачной воды мы могли наблюдать дно -- то был отнюдь не песок, усеянный ракушками, а черные глыбы со следами сухопутной растительности. Мы не ошибались, это не была подводная флора -- кое-где клочки травы всплыли на поверхность. Вот и первое доказательство того, что почва, на которой эта трава произрастала, совсем недавно ушла под воду. Шлюпка приблизилась к островку, и один из матросов метнул кошку, лапа которой засела в трещине между камней. Мы подтянули шлюпку к берегу. Итак, перед нами лежал один из обширнейших островов архипелага, от которого остался лишь неправильной формы овал с окружностью в каких-то сто пятьдесят саженей. Верхняя точка его находилась всего в двадцати пяти -- тридцати футах от поверхности океана. - Поднимается ли прилив настолько? -- спросил я Лена Гая. - Никогда, -- отвечал тот.-- Возможно, в центре островка нам удастся обнаружить остатки растительности, руины человеческого жилища или хотя бы следы стоянки... -- Самое лучшее -- следовать за Дирком Петерсом. Он уже успел нас обогнать, -- предложил боцман.-- Этот чертов метис разглядит своими рысьими глазами то, что наверняка проглядим мы! Вскоре все мы поднялись на верхушку островка. Здесь и впрямь хватало остатков -- вернее останков домашней живности, о которой рассказано в дневнике Артура Пима, -- различной птицы, уток, свиней с черной щетиной на затвердевшей коже. Однако здешние кости пролежали на ветру не более нескольких месяцев, в отличие от станков, обнаруженных на острове Тсалал. Это подтверждало наш вывод о том, что землетрясение разразилось совсем недавно. Кроме того, там и здесь на островке зеленели сельдерей и ложечница и виднелись свежие цветки. -- Они распустились в этом году! -- воскликнул я.--- Они не испытали на себе зимней стужи... -- Согласен с вами, мистер Джорлинг, -- отозвался Харлигерли-- Но не могли ли они вырасти уже после землетрясения? -- Это совершенно невозможно, -- отвечал я, как и подобает человеку, не желающему расставаться с излюбленной идеей. На островке произрастал также чахлый кустарник, напоминающий дикий орешник. Дирк Петерс сорвал и поднес нам ветку, полную сока. С ветки свисали орешки -- точно такие, какими питался метис и его спутники, забравшиеся в расселину холма поблизости от деревни Клок-Клок, откуда они угодили в лабиринт. От всего этого не острове Тсалал не осталось и следа. Дирк Петерс освободил несколько орешков от зеленой оболочки и разгрыз их своими мощными зубами, способными, казалось, размолоть и чугунное ядро. Теперь у нас исчезли последние сомнения: землетрясение произошло после ухода Паттерсона. Выходит, участь, постигшая жителей острова Тсалал, кости которых усеивали землю неподалеку от деревни, была следствием другой катастрофы. Что касается капитана Уильяма Гая и пятерых матросов с "Джейн", то они, видимо, вовремя унесли ноги, ибо мы не обнаружили на острове их тел. Но где же они нашли приют, покинув остров Тсалал? Этот вопрос преследовал нас. Впрочем, наше путешествие ставило и другие вопросы, не более близкие к разрешению... Не стану распространяться о подробностях обследования архипелага. Оно заняло полтора дня, поскольку шхуна посетила каждый островок. Повсюду нас ждало одно и то же -- растения и останки, что только подкрепляло нашу уверенность в правильности сделанных выводов. Капитан, старший помощник, боцман и я согласились, что катастрофа смела с лица земли всех до одного туземцев. "Халбрейн" не угрожало нападение. Однако следовало ли заключить, что Уильяма Гая и пятерых матросов постигла та же печальная участь? Мои рассуждения, с которыми согласился в конце концов и Лен Гай, сводились к следующему: -- На мой взгляд, искусственный обвал холма у деревни Клок-Клок пощадил нескольких членов экипажа "Джейн" -- не менее семи человек, считая Паттерсона, а также пса Тигра, останки которого мы обнаружили неподалеку от деревни. Некоторое время спустя, когда по неведомой нам причине погибла часть населения острова Тсалал, уцелевшие туземцы покинули этот остров и переплыли на другие острова архипелага Оставшись одни, в полной безопасности, Уильям Гай и его товарищи могли прекрасно существовать -- ведь только что здесь находили пропитание дикари числом в несколько тысяч. Так прошло то ли десять, то ли одиннадцать лет, но несчастным так и не удалось вырваться из своей тюрьмы, несмотря на множество попыток сделать это, которые они -- в этом у меня нет сомнений -- не раз предпринимали, уповая то на туземное каноэ, то на лодку, построенную собственными руками. Наконец, месяцев семь тому назад, уже после исчезновения Паттерсона, остров Тсалал был до неузнаваемости изуродован землетрясением, в результате которого соседние острова почти полностью скрылись под водой. Думаю, что после этого Уильям Гай и его люди, сочтя невозможным и дальше жить на острове Тсалал, вышли в море, надеясь достичь Полярного круга. Очень вероятно, что попытка эта не увенчалась успехом, путешественников подхватило течением и понесло на юг... Разве не могли они оказаться на той самой суше, что предстала взорам Дирка Петерса и Артура Пима южнее восемьдесят четвертого градуса? Именно в этом направлении, капитан, и следует направить "Халбрейн". Оставив за кормой еще две-три параллели, мы можем надеяться отыскать их. Наша цель там, и кто из нас не пожелает пожертвовать собой, чтобы достичь ее? -- Да поможет нам Господь, мистер Джорлинг! -- отвечал Лен Гай. Позже, оставшись со мной один на один, боцман не удержался и сказал: -- Я внимательно слушал вас, мистер Джорлинг, и, должен сознаться, вы меня почти убедили... -- Скоро у вас не останется никаких сомнений, Харлигерли. -- Когда же? -- Раньше, чем вы думаете! На следующий день, 29 декабря, в шесть часов утра, шхуна снялась с якоря и, воспользовавшись легким северо-восточным ветерком, взяла курс прямиком на юг. Глава IV 29 ДЕКАБРЯ -- 9 ЯНВАРЯ Я начал день с того, что внимательно перечитал двадцать пятую главу книги Эдгара По. В ней сказано, что туземцы хотели было броситься в погоню за двумя беглецами, прихватившими с собой дикаря Ну-Ну, но те уже успели отойти от берега на пять-шесть миль. Мы только что узнали, что от островов, замеченных ими в то время на западе, остались теперь лишь крохотные островки. Наибольший интерес для нас представляют в этой главе следующие строки, которые мне хочется привести дословно: "Когда мы шли на "Джейн" к острову Тсалал с севера, позади нас постепенно оставались наиболее труднопроходимые районы сплошного льда, -- как бы этот факт ни расходился с общепринятыми представлениями об Антарктике, мы убедились в нем на собственном опыте. Попытка пробиться назад, особенно в такое время года, была бы чистейшим вздором. Лишь одно направление сулило какие-то надежды, и мы решили смело плыть к югу, где по крайней мере имелась вероятность наткнуться на землю и еще большая вероятность попасть в теплый климат..." Так рассуждал Артур Пим, так следовало рассуждать и нам. Итак, 29 февраля -- 1828 год был високосным -- беглецы вышли в "бескрайний, пустынный океан", простиравшийся за восемьдесят четвертой параллелью. Мы же видели на календаре всего лишь 29 декабря. "Халбрейн" опережала челн, отошедший от острова Тсалал, на два месяца, и ей вовсе не угрожало приближение долгой полярной зимы. Вдобавок наша шхуна, забитая провиантом, с отличными командирами и прекрасной оснасткой, внушала несколько больше доверия, нежели челн, имевшийся в распоряжении Артура Пима. В его каноэ из ивовых прутьев, пятидесяти футов длиной и четырех -- шести шириной, еды было столько, что вся она помещалась в панцирях трех черепах, при том что питаться ею предстояло троим... Исходя из всего этого, я рассчитывал на успех второго этапа нашего путешествия. В первой половине дня за горизонтом скрылись последние островки погибшего архипелага. Море сохраняло тот же вид, который приняло после острова Беннета, -- без единого кусочка льда (что неудивительно, раз температура воды равнялась 43АF (6,11АС). Течение неумолимо, со скоростью четыре-пять миль в час. относило нашу шхуну все дальше к югу. Небо не покидали тучи птиц -- все те же зимородки, пеликаны, буревестники, качурки и альбатросы. Однако ни одна птица не достигала гигантских размеров, о которых пишет в своем дневнике Артур Пим, и ни одна не оглашала воздух криками "текели-ли", повторяя самое распространенное словечко в языке острова Тсалал. Последующие два дня пролетели без единого события. Земли на горизонте все не было. Моряк