рассказал вам, что случилось на "Дельфине"? Помнил ли я этот разговор!.. Ничто из того, что он поведал мне тогда, вплоть до мельчайших деталей, не стерлось из моей памяти. -- Я сказал вам, -- продолжал он, -- что Паркера звали вовсе не Паркером, а Недом Холтом. Он был братом Мартина Холта... -- Помню, Дирк Петерс, -- отвечал я.-- Но к чему возвращаться к столь печальной теме? -- К чему, мистер Джорлинг? Вы не... Вы никому об этом не говорили? -- Никому! -- заверил я.-- Разве мог я раскрыть вашу тайну... Тайну, которая должна умереть вместе с нами? - Умереть? Да, умереть...-- прошептал метис.-- И все же... понимаете... Мне кажется, что экипаж... Там знают... Кажется, они что-то знают... Я перекинул мостик между его словами и тем, что услыхал от боцмана о странном разговоре, в котором Хирн подстрекал Мартина Холта спросить у метиса, как погиб на "Дельфине" его брат. Выходит, тайное стало явным? Или это болезненное воображение Дирка Петерса? -- Объясните поподробнее! -- Понимаете, мистер Джорлинг... Я не умею складно говорить... Да, вчера... С тех пор я все время думаю об этом... Вчера Мартин Холт отозвал меня в сторону, подальше от остальных, и сказал, что хочет со мной поговорить... -- О "Дельфине"? -- Да, о "Дельфине"... И о своем брате Неде Холте... Впервые он назвал мне это имя... Имя того, кого я... А ведь мы плаваем вместе уже третий месяц... Метис говорил до того тихо, что я едва слышал его голос. -- Понимаете... Мне показалось, что у Мартина Холта в голове... Нет, я не ошибся! Он что-то подозревает... -- Говорите же, Дирк Петерс! -- вскричал я.-- О чем вас спросил Мартин Холт? Я чувствовал, что за вопросом Мартина Холта стоял Хирн. Однако, справедливо полагая, что метису ничего не известно о роли гарпунщика, я решил не говорить ему о новой напасти. -- О чем он спросил меня, мистер Джорлинг? -- вымолвил он.-- Он спросил, не помню ли я Неда Холта с "Дельфина", как он погиб -- в схватке с бунтовщиками или при кораблекрушении... не был ли среди тех, кого отправили в море вместе с капитаном Барнардом и... могу ли я сказать ему, как погиб его брат... О, как, как... -- И что же вы ответили Мартину Холту? -- Ничего... Ничего! -- Надо было настаивать на том, что Нед Холт погиб вместе с бригом. -- Я не смог, понимаете? Не смог... Братья так похожи друг на друга... Мне показалось, что передо мной не Мартин Холт, а Нед Холт... Я испугался и... убежал... Метис резко выпрямился, я же, обхватив голову руками, стал размышлять. Я не сомневался, что запоздалые вопросы Мартина Холта о своем брате -- результат интриг Хирна. Неужели гарпунщик проведал о тайне Дирка Петерса еще на Фолклендах? Я, во всяком случае, молчал как рыба. Однако какую цель преследовал Хирн, подстрекая Мартина Холта? Чего он добивался? Просто ли стремился удовлетворить свою ненависть к Дирку Петерсу -- единственному из фолклендских матросов, всегда выступавшему на стороне Лена Гая и помешавшему завладеть шлюпкой? Может быть, он стремился сделать из Мартина Холта союзника? Кроме того, решившись пуститься в шлюпке по столь опасным водам, он нуждался в Мартине Холте, который добьется успеха там, где Хирна и его дружков ждала бы неудача?.. Вот какие мысли промелькнули у меня в голове, вот какие сложности прибавились к нашему положению. Подняв голову, я не обнаружил Дирка Петерса. Он исчез совершенно бесшумно, сказав то, что хотел, и удостоверившись, что я не раскрывал нашей тайны. Я взглянул напоследок на горизонт и в величайшем смятении поспешил вниз, снедаемый нетерпением дождаться завтрашнего дня. Вечером мы приняли обычные меры предосторожности; никому не было позволено остаться за пределами лагеря, за исключением метиса, который по-прежнему охранял шлюпку. Я так устал, что меня тотчас сморил сон, и я забылся рядом с капитаном, предоставив Джэму Уэсту охранять наш покой; через некоторое время капитан сменил своего помощника. На следующий день, 31 января, я раздвинул края палатки -- и, о разочарование! Все вокруг потонуло в тумане! То был не легкий туман, который рассеивается при первых лучах солнца и улетучивается при дуновении ветер- ка... Нет, это был желтоватый туман с запахом плесени, как будто антарктический январь был брюмером {Брюмер -- второй месяц (с 22-24 октября по 20-24 ноября) французского республиканского календаря, действующего в 1793-1805 гг} северного полушария. Вдобавок температура резко упала, что было очевидным симптомом приближающейся зимы. Туман полностью скрыл от нас верхушку айсберга. -- Вот некстати! -- в сердцах сказал боцман.-- Даже проплывая совсем близко от земли, мы не сможем ее разглядеть. -- Какова наша скорость? -- осведомился я. -- Значительнее, нежели вчера, мистер Джорлинг. Капитан опускал лот и выяснил, что скорость айсберга -- не менее трех-четырех миль в час. -- Каковы же ваши выводы, Харлигерли? -- По всей видимости, окружающее нас море не так велико и стиснуто сушей, раз течение все усиливается... не удивлюсь, если через десять -- двенадцать миль и по правому, и по левому борту покажется земля. -- Но тогда мы входим в широкий пролив, разрезающий на две части антарктический континент? -- Да. По крайней мере такого мнения придерживается капитан. -- Так не собирается ли он, придя к такому мнению, предпринять попытку пристать к тому или другому берегу этого пролива? -- Каким же образом? -- На шлюпке... -- Рисковать шлюпкой в таком тумане?..-- Боцман скрестил руки на груди.-- Как такое могло прийти вам в голову, мистер Джорлинг? Или мы можем бросить якорь, чтобы дождаться возвращения шлюпки? Видимо, нет... А в таком случае у нас есть, все шансы никогда больше ее не увидеть. Вот если бы мы шли на "Халбрейн"... Увы, "Халбрейн" сгинула в океанской пучине... Несмотря на туман, я поднялся на верхушку айсберга. Вдруг я разгляжу в просвете землю?.. Однако все мои старания проникнуть взглядом сквозь непроницаемую серую пелену, накрывшую море, оказались тщетными. Оставалось надеяться на сильный северо-восточный ветер, который грозил сбросить меня вниз, но в то же время мог разодрать опостылевший туман в клочья... Однако пока туман сгущался. Влекомый теперь не только течением, но и ветром, айсберг все больше разгонялся, так что мне казалось, что он содрогается у меня под ногами... В это мгновение я и оказался во власти галлюцинаций -- таких же, что смущали разум Артура Пима. Мне показалось, что я растворяюсь в его могучей личности и вижу то, что сумел разглядеть лишь он один... Непроницаемый туман превратился в тот самый занавес паров, который открылся на горизонте его безумному взору. Мне уже чудилось, что верхний край занавеса полыхает, подобно факелу, а в воздухе и в подсвечиваемых снизу океанских глубинах как бы разлито невиданное трепетание... Оставалось узреть бескрайний водопад, бесшумно низвергающийся с кручи, арки, в которых мечутся хаотические образы, и белоснежного гиганта, стерегущего полюс... Наконец разум возобладал над безумием. Невероятные видения, от которых впору было потерять равновесие на верхушке айсберга, постепенно рассеялись, и я спустился в лагерь. На протяжении дня все оставалось по-прежнему. Туманная завеса так и не приоткрылась, и нам не суждено было узнать, прошел ли наш айсберг, преодолевший за сутки миль сорок, мимо загадочной земной оси {Спустя двадцать восемь лет произошло событие, о котором мистер Джорлинг не мог и помыслить: земная ось предстала взгляду другого человека. Это случилось 21 марта 1868 года. Полярная зима уже сжимала в тисках эту ледяную пустыню, готовясь поглотить ее на шесть долгих месяцев. Однако это мало интересовало удивительного морехода, которого мы обязаны вспомнить. Его чудесному подводному аппарату не были страшны ни холода, ни штормы. Преодолев ледяные поля и поднырнув под ледяную шапку Антарктики, он достиг девяностой параллели. Здесь лодка высадила его на вулканический берег, усеянный осколками базальта, лавы, туфами, черными глыбами. Вокруг было видимо-невидимо тюленей и моржей. Над его головой проносились тучи ходулочников, ржанок, зимородков, гигантских буревестников; на край берега высыпали и застыли неподвижно пингвины. Затем этот загадочный человек взбежал по крутым валам морен и пемзы на вершину холма, где находится Южный полюс. В тот самый момент, когда горизонт на севере превратился в лезвие, разрезавшее солнечный диск на две равные части, он вступил во владение этим континентом от своего собственного имени, развернув стяг с вышитой золотом буквой "N". В море его ждала подводная лодка под названием "Наутилус", капитана которой звали просто -- Немо. (Примеч. авт.)} Глава XI В ТУМАНЕ -- Что ж, мистер Джорлинг, -- сказал боцман на следующий день, -- нам остается только надеть траур! -- Что же мы оплакиваем, Харлигерли? -- Южный полюс, который так и не заметили! -- Да, он остался, должно быть, милях в двадцати позади. -- Ничего не поделаешь, ветер задул тусклую южную лампу, и она погасла в тот самый момент, когда мы проплывали мимо полюса... -- Однако мы упустили единственную возможность! Такой никогда больше не представится! -- Ваша правда, мистер Джорлинг. Придется отказаться от надежды покрутить вертел, на котором вращается Земля. -- Удачное сравнение, боцман! -- А к сказанному я могу добавить, что наша ледяная лошадка несет нас к черту на кулички, а вовсе не к "Зеленому баклану". Что ж, экспедиция оказалась бесполезной, и повторить ее никто не захочет... Однако как бы ее завершить, причем не теряя времени, ибо зима не замедлит явить нам свой красный нос, потрескавшиеся губы и отмороженные руки!.. Ну и путешествие: Лен Гай не отыскал своего брата, мы -- соотечественников, Дирк Петерс-- своего бедного Пима!.. Что ж, боцман перечислил еще не все!.. Ведь экспедиция стоила нам девяти жертв, не считая загубленной "Халбрейн". Из тридцати двух человек, поднявшихся на шхуну, в живых осталось теперь только двадцать три; а скольких еще недосчитаемся?.. Между Южным полюсом и Полярным кругом укладывается двадцать параллелей -- это примерно тысяча двести морских миль, которые нам предстояло преодолеть всего за месяц, максимум -- за полтора, в противном случае мы окажемся запертыми с внутренней стороны припая... А зимовка в высоких антарктических широтах была бы равносильна для нас смерти. Перед полюсом течение влекло нас к югу; оно не изменило направления, однако теперь оно стало течением, уносящим нас на север, и, быть может, нам еще улыбнется удача. Впрочем, у нас не было выбора: оставалось лишь, как говорится, пуститься на волю волн. Нас мало заботило, что воды, к которым спешил теперь наш айсберг, были уже не южной Атлантикой, а Тихим океаном и что ближайшие земли на нашем пути -- не Южные Оркнейские и Южные Сандвичевы острова, не Фолкленды, не мыс Горн и не Кергелены, а Австралия и Новая Зеландия. Вот почему боцман был прав, говоря (и горюя при этом), что чарочку в честь возвращения ему суждено поднять не в уютном "Зеленом баклане" почтенного Аткинса. -- В конце концов, мистер Джорлинг, -- твердил он, стараясь утешить себя, -- таверны есть и в Мельбурне, и в Хобарте, и в Данидине... Главное -- попасть в хороший порт! Туман не рассеивался, и мы не могли подсчитать, какое расстояние прошел наш айсберг, оставив позади Южный полюс. Тем не менее Лен Гай и Джэм Уэст полагали, что оно равняется двумстам пятидесяти милям. Течение тем временем оставалось столь же быстрым и не меняло направления. У нас не было сомнений, что мы находимся в широком проливе, разделяющем антарктический континент на две части -- восточную и западную. Можно представить мое уныние из-за невозможности высадиться ни на тот, ни на другой берег пролива, воды которого вот-вот скует зима! Я посетовал на это капитану и услыхал вполне логичный ответ: -- Чего же вы хотите, мистер Джорлинг! Мы бессильны... Ничего не поделаешь! Проклятый туман! Я не ведаю уже, где мы находимся. Приборы пока бесполезны, солнце же вскоре совсем исчезнет -- на долгие месяцы... -- У меня никак не выходит из головы шлюпка, -- не удержался я.-- Может быть, с ее помощью... -- Отправиться в море? Вы все о своем? Это была бы непростительная неосторожность, какой я не могу себе позволить. Да и экипаж не допустит этого... Я едва сдержался, чтобы не воскликнуть: "А если на этой земле нашел убежище ваш брат Уильям Гай и ваши соотечественники?!" Однако у меня хватило ума не усугублять горе нашего капитана. Ведь он наверняка подумывал о том же; и если отказался от продолжения поисков, то это означает, что такая попытка была бы не только бесполезной, но безумной. Однако в него должно было вселять некоторую надежду следующее рассуждение: Уильям Гай и его спутники оставили остров Тсалал в самом начале лета. Перед ними лежало свободное ото льда море, к их услугам было то же самое течение, которое увлекло и нас -- сперва на "Халбрейн", потом на айсберге. Кроме течения, им помогал ветер, с редким постоянством дувший с северо-востока. Следовательно, их шлюпка, если только она не погибла в море, должна была плыть в том же направлении, что и мы, войти в тот же широкий пролив и оказаться в тех же широтах. А раз так, то логика подсказывала, что, имея перед нами преимущество в несколько месяцев, они вполне могли продвинуться гораздо дальше на север, преодолеть чистое море, припай, пересечь Полярный круг... В конце концов шлюпку с Уильямом Гаем и его спутниками мог подобрать какой-нибудь корабль... Однако наш капитан, даже если и надеялся на такое стечение счастливых случайностей, не обмолвился об этом ни словом. Человеку свойственно лелеять иллюзии, поэтому я не исключал, что капитан опасается, как бы ему не раскрыли глаза на слабые стороны его гипотезы... Как-то раз я заговорил об этом с Джэмом Уэстом. Лейтенант, предпочитавший фантазиям факты, не согласился со мной. Практический ум, каковым он обладал, не находил, будто то обстоятельство, что мы не нашли людей с "Джейн", служит доказательством их пребывания в этих местах до нас и выхода в Тихий океан. Боцман же, выслушав мои рассуждения, высказался так: -- Знаете, мистер Джорлинг, случиться может всякое -- по крайней мере люди охотно допускают это в разговорах. Однако предположить, что капитан Уильям Гай в окружении своих товарищей в эту самую минуту пьет виноградную водку, виски или джин в каком-нибудь кабачке Старого или Нового Света -- нет, нет!.. Это так же невероятно, как то, что мы с вами завтра заявимся в "Зеленый баклан"!.. Все три дня, что мы плыли в тумане, я ни разу не встречался с Дирком Петерсом -- вернее сказать, он не пытался заговорить со мной, предпочитая не оставлять своего поста у шлюпки. Вопросы Мартина Холта насчет своего брата Неда означали, что его тайна перестала быть тайной. По этой причине он стал сторониться остальных еще больше, чем прежде. Он спал в часы бодрствования остальных, когда же все спали, то бодрствовал он. Я даже задавался вопросом, не сожалеет ли он, что был со мной откровенен, и не боится ли, что у меня появилось отвращение к нему... Если так, то он сильно заблуждался: я испытывал к бедняге метису одну лишь сильнейшую жалость. Я не умею передать, до чего унылыми, монотонными, нескончаемыми казались нам часы, когда вокруг висел туман, разорвать который не удавалось никакому ветру. Сколько мы ни всматривались в туман, нам не удавалось определить положение солнца, все больше клонившегося к горизонту. Нам оставались неведомы координаты нашего айсберга. То, что он продолжает свой путь на юго-восток, вернее, теперь уже на северо-запад, было вполне вероятно, но не точно. Лен Гай не мог найти неподвижный ориентир и произвести измерения. Мы предполагали, что ветер стих, ибо не ощущали ни малейшего дуновения. Остановись айсберг, мы не заметили бы никакой разницы. Даже огонек спички не колебался в насыщенном влагой воздухе. Тишину нарушали лишь птичьи крики, вязнущие в густой пелене тумана. Качурки и альбатросы едва не задевали крыльями верхушку айсберга, облюбованную мной для наблюдений. В какую же сторону устремлялись эти неутомимые создания -- ведь приближение зимы должно было гнать их подальше от глубин Антарктики... Как-то раз боцман, также измучившийся от неопределенности, забрался ко мне на вершину, рискуя сломать шею, и получил до того сильный удар в грудь от пролетевшего рядышком quebranta-huesos, огромного буревестника с размахом крыльев футов в двенадцать, что опрокинулся навзничь. -- Зловредная тварь! -- бранился он, добравшись до лагеря.-- Я еще дешево отделался! Один удар - и пожалуйста: болтаю в воздухе копытами, как споткнувшаяся кляча... Хорошо, что я схватился за уступ, а ведь был момент, когда я был готов съехать вниз... Лед -- он, знаете ли, скользкий... Я кричу этой птице: "Ты что, не можешь посмотреть перед собой?" Куда там! Даже не извинилась... Боцман и впрямь счастливо избежал опасности очутиться в воде... Во второй половине того же дня мы едва не оглохли от варварских криков, несшихся откуда-то снизу. Харлигерли справедливо заметил, что коль скоро это не ослы, то наверняка пингвины. До сих пор они не делали чести нашему плавучему островку своим присутствием; более того, раньше мы вовсе не видели их. Теперь же можно было не сомневаться, что их рядом сотни, если не тысячи, ибо концерт получился оглушительным, что свидетельствовало о большом числе исполнителей. Пингвины отдают предпочтение прибрежной полосе полярного континента и многочисленных островков, а также окружающим сушу ледяным полям. Их присутствие могло свидетельствовать о близости земли... Конечно, мы дошли до такого состояния, что готовы были ухватиться, как за соломинку, за любую надежду... Однако сколько раз бывало, что соломинка идет ко дну или ломается в тот самый момент, когда кажется, что можно за нее схватиться? Я спросил у капитана, на какие мысли его наводит появление крикливых птиц. -- На те же, что и вас, мистер Джорлинг, -- отвечал тот.- С тех пор как мы дрейфуем на этом айсберге, пингвины ни разу не приближались к нему, теперь же их здесь хоть отбавляй, судя по отвратительным воплям. Откуда они взялись? Несомненно, с суши, до которой уже недалеко... -- А лейтенант такого же мнения? -- Да, мистер Джорлинг, а вам известно, что он не склонен тешиться химерами {Химера -- неосуществимая мечта, причудливая фантазия}. -- Что верно, то верно! -- Его, как и меня, поразило еще кое-что, хотя вы, как видно, не обратили на это внимания... -- Что же?.. -- Мычание. Напрягите слух, и вы наверняка расслышите его. Я последовал его совету и убедился в том, что исполнителей было больше, чем я предполагал. -- Действительно.-- с готовностью признал я, -- теперь и я слышу жалобное мычание. Выходит, у нас в гостях тюлени и моржи... -- Совершенно верно, мистер Джорлинг. Отсюда я делаю вывод: вся эта живность во множестве населяет воды, в которые нас занесло течением. Мне кажется, что в таком заключении нет ничего невероятного... -- Ничего, капитан, как и в предположении, что неподалеку лежит земля... О, что за несчастье этот проклятый туман! В море ничего не видно и на четверть мили... -- Более того, он мешает спуститься к воде, -- подхватил капитан, -- чтобы посмотреть, не появились ли водоросли, ведь водоросли всегда свидетельствуют о близости земли... Вы правы, несчастье, да и только! -- Почему бы не попытаться, капитан? -- Нет, мистер Джорлинг, риск слишком велик. Я никому не позволю покинуть лагерь! В конце концов, если земля близко, наш айсберг пристанет к ней... -- А если нет? -- возразил я. -- Если нет, то нам не удастся принудить его. Я тут же вспомнил про шлюпку: когда же капитан решится использовать ее? Однако Лен Гай предпочитал ждать. Пожалуй, в нашем положении это было самым мудрым решением... Наше злополучное путешествие и без того имело на счету немало жертв. За вечер туман еще сгустился. На площадке, где стояли палатки, нельзя было ничего разглядеть и в пяти шагах. Приходилось ощупывать соседа, чтобы удостовериться, что ты не один. Говорить было трудно: голос вяз в тумане так же, как и взгляд. Зажженный фонарь напоминал скорее желтое пятно, не дающее никакого света. Крик достигал уха соседа сильно приглушенным, и только пингвинам хватало глоток, чтобы слышать друг друга. Окутавший нас туман нисколько не походил на иней или изморозь. Изморозь образуется при более высокой температуре и не поднимается выше сотни футов, если ей не способствует сильный ветер. Туман же забирался гораздо выше; я решил, что мы избавимся от него лишь после того, как он поднимется на высоту добрых пятидесяти саженей над айсбергом. Примерно к восьми часам вечера влажный туман стал настолько плотным, что при движении чувствовалось его сопротивление. Казалось, состав воздуха изменяется и он вот-вот перейдет в жидкое состояние. Помимо своей воли я вспомнил о странностях острова Тсалал, о необыкновенной воде, частицы которой подчинялись неведомым законам... Приходилось гадать, не повлиял ли туман на магнитную стрелку. Впрочем, метеорологи изучали подобные явления и пришли к заключению, что магнитная стрелка не подвержена влиянию туманов. После прохождения Южного полюса мы утратили доверие к показаниям компаса, ибо на него наверняка воздействовало приближение магнитного полюса. Итак, у нас не было ничего, чтобы определить направление нашего движения. К девяти вечера сгустилась кромешная мгла, хотя солнце и не думало уходить за горизонт. Лен Гай, желая удостовериться, что все в лагере и соблюдают осторожность, устроил перекличку. Матросы откликались на свое имя и занимали места в палатках. Наступил черед выкликать имя метиса. Боцман звонко повторил его несколько раз, однако метис -- единственный из экипажа -- все не откликался. Харлигерли подождал несколько минут. Дирк Петерс не появлялся. Он мог остаться рядом со шлюпкой, хотя от этого не было никакого проку -- никто не отважился бы украсть лодку в таком тумане. -- Кто-нибудь видел Дирка Петерса сегодня днем? -- спросил Лен Гай. -- Никто, -- отвечал боцман. -- Даже во время обеда? -- Даже тогда, капитан. А ведь у него уже кончилась провизия. -- Неужели с ним случилось несчастье? -- Не беспокойтесь! -- успокоил его боцман.-- Дирк Петерс чувствует себя здесь как дома, и туманы смущают его, должно быть, не больше, чем полярного медведя! Однажды он уже вышел сухим из воды, выйдет и на сей раз! Я не стал спорить с Харлигерли, хотя отлично знал, почему метис предпочитает одиночество. Впрочем, раз он упорствовал и не отвечал на зов, то нам предстояло пребывать в неизвестности относительно его участи, ибо отправиться на поиски было невозможно. Уверен, что в ту ночь ни один человек, даже Эндикотт, не сомкнул глаз. Мы задыхались в палатках, испытывая нехватку кислорода. Кроме того, каждый находился во власти неотвязного предчувствия, будто положение наше вот-вот изменится -- к лучшему или к худшему, и большинство склонялось, естественно, ко второму. Ночь, однако, прошла спокойно, и в шесть утра мы выползли из палаток, чтобы вдохнуть свежего воздуху. Картина оставалась прежней, нас окружал туман невиданной плотности. Мы обнаружили, что барометр поднялся, но слишком быстро, чтобы новым показаниям можно было доверять. Ртутный столбик показывал 767 миллиметров -- больше, чем когда-либо, с тех пор как "Халбрейн" пересекла Полярный круг. Ветер крепчал -- с тех пор, как мы прошли полюс, его надлежало величать "южным" -- и вскоре превратился в ветер "в два рифа", как говорят моряки. Благодаря начавшемуся движению воздуха всевозможные шумы доносились до нашего слуха куда яснее. К девяти часам утра айсберг вдруг расстался с туманной оболочкой, и мы стали свидетелями перемены столь внезапной, словно она совершилась поворотом волшебного колечка! Небо в одно мгновение очистилось до самого горизонта, и нашему взору снова предстало море, освещенное косыми лучами солнца, едва поднявшегося на небосклон. Украшенный оборкой из белой пены, наш айсберг в компании еще нескольких ледяных гор резво плыл курсом ост-норд-ост, подгоняемый ветром и увлекаемый течением. -- Земля! Мы дружно задрали головы и увидели на верхушке айсберга Дирка Петерса, который указывал рукой на север. Метис не ошибся. Впереди и впрямь лежала земля. В полдень были проведены наблюдения, и нам наконец стало известно наше местоположение: 86А12' южной широты, 114А17' восточной долготы. Айсберг снова отделяли от полюса четыре градуса, однако уже в восточном полушарии. Глава XII ЛАГЕРЬ После полудня мы приблизились к неведомой земле на расстояние одной мили. Теперь все зависело от того, пронесет ли нас течением мимо ее берегов. Сознаюсь, что, будь у нас выбор, приставать к берегу или продолжать путь, я оказался бы в затруднении. Я заговорил о своих сомнениях с капитаном и помощником, но последний не дал мне договорить. -- Осмелюсь спросить, какой смысл обсуждать это, мистер Джорлинг? -- Действительно, дискуссия не имеет смысла, ибо мы не в силах что-либо изменить, -- поддержал лейтенанта Лен Гай.-- Вполне возможно, что айсберг уткнется в берег, но не исключено, что пройдет стороной, если такова будет воля течения. -- Верно, -- не отступал я, -- однако это не ответ на мой вопрос. Что лучше: высадиться на берег или остаться на айсберге? -- Остаться, -- отрезал Джэм Уэст. Все дело было в шлюпке. Если бы в ней могли разместиться все и в придачу провизия для пяти-шестинедельного плавания, мы бы, не задумываясь, погрузились в нее и вышли в море, свободное ото льдов. Однако шлюпка рассчитана на одиннадцать-двенадцать человек, поэтому пришлось бы тянуть жребий. Проигравшие были бы обречены на гибель, если не от голода, то от холода. С другой стороны, при условии, что айсберг и впредь станет перемещаться в том же направлении, мы сможем проделать большую часть пути во вполне сносных условиях. Конечно, наш ледяной корабль мог снова сыграть с нами злую шутку -- столкнуться с таким же айсбергом, перевернуться, а то и просто оказаться во власти иного течения, направление которого не отвечало бы нашим намерениям. Шлюпка же наверняка доставила бы нас к цели, если бы ей не преградили путь штормы и обнаружился бы просвет в паковых льдах... Однако, как только что сказал Джэм Уэст, обсуждать это не имело смыс- ла... Наскоро отобедав, экипаж в полном составе устремился к верхушке, с которой не сходил Дирк Петерс. Завидя нас, метис поспешил по противоположному склону вниз, так что я не смог с ним переговорить. Итак, мы все собрались на вершине, не считая Эндикотта, не отходившего от своей стряпни. На севере, заслоняя добрую половину горизонта, вырисовывалась земля с песчаными отмелями, бухточками, утесами и холмами разной высоты на заднем плане. Нашим глазам предстал континент или по меньшей мере остров значительных размеров. На востоке полоса земли уходила за горизонт, и обогнуть ее не было никакой возможности. На западе же краем суши был довольно острый мыс, увенчанный холмом, напоминающим очертаниями тюленью голову. Мы поняли, что сейчас все зависит от течения: либо оно понесет нас к берегу, либо увлечет дальше на север. Какая же из двух вероятностей осуществится?.. Общее мнение было таково, что течение прибьет нас к северо-восточной оконечности земли. -- Даже если эти берега становятся обитаемыми в летнее время, -- сказал Лен Гай, -- пока мы не видим ни одной живой души. - Согласитесь, капитан, -- отвечал я, -- что айсберг вряд ли вызовет к себе такой же интерес, какой вызвала бы шхуна! - Вы правы, мистер Джорлинг, -- вид "Халбрейн" давно бы вызвал любопытство туземцев, если бы таковые существовали. -- То обстоятельство,что мы не видим их, капитан, еще не означает, что.. -- Разумеется, мистер Джорлинг! -- отвечал Лен Гай.-- Однако вы, надеюсь, не станете отрицать, что земля эта выглядит не так, как выглядел остров Тсалал при подходе к нему шхуны "Джейн". Где зеленые холмы, густые леса, цветущие деревья, обширные пастбища?.. Нас встречают уныние и пустота! -- Не спорю, пустота и уныние -- это все, чем приветствует нас новая земля. И все же смею спросить, не желаете ли вы произвести высадку? -- На шлюпке? -- На шлюпке -- в случае, если айсберг проплывет мимо берега. -- Нам нельзя терять ни одного часа, мистер Джорлинг! Не сколько дней отдыха могут вылиться в кошмарную зимовку, если мы не успеем пройти проливами, остающимися в паковых льдах... -- А до них еще далеко, так что надо поторапливаться, - добавил Джэм Уэст. -- Пусть так! -- не сдавался я.-- Однако потерять из виду эти берега, так и не попытавшись ступить на них, не удостоверившись, что на них нет следов стоянки, что ваш брат, капитан, и его спутники... Слушая меня, Лен Гай обреченно покачивал головой. Разве могли вселить хоть какую-то надежду эта бесплодная земля, эти мертвые равнины, безжизненные холмы, черные скалы? Разве люди смогли бы просуществовать здесь столько месяцев? Тем временем на верхушке айсберга затрепетал британский флаг, который должен был привлечь внимание Уильяма Гая, окажись он на этом берегу. Но берег оставался пуст... Джэм Уэст, следивший за ориентирами на берегу, вдруг сказал: -- Менее чем через час все станет ясно. Кажется, наше движение замедлилось и мы приближаемся к берегу... -- И мне сдается то же самое, -- поддержал его боцман.- Не то что наш кораблик прирос ко дну, но уж больно долго он топчется на месте! Джэм Уэст и Харлигерли не ошиблись. Не знаю, что было тому причиной, но айсберг постепенно вышел из подводного русла и стал вращаться вокруг собственной оси, смещаясь в сторону суши. Кроме того, мы заметили, что несколько айсбергов поменьше, плывших впереди нас, тоже застряли на мелководье. Итак, споры о том, следует ли спускать в море шлюпку, утратили смысл. По мере приближения к земле ее пустынное обличье не менялось, и перспектива зазимовать здесь на шесть долгих месяцев могла наполнить ужасом души самых стойких из нас. К пяти часам пополудни айсберг оказался в глубокой бухте, слева от мыса, к которому и пристал. -- На берег, на берег! -- вырвался из всех глоток дружный крик. Матросы поспешили вниз по склону айсберга, но тут прозвучал зычный голос Джэма Уэста: -- Ждите команды! Матросы подчинились нехотя, особенное недовольство выразил Хирн и его дружки. Однако инстинкт соблюдения дисциплины заставил всех собраться вокруг капитана. Не было нужды спускать шлюпку, раз айсберг зацепился за мыс. Капитан, боцман и я, обгоняя остальных, покинули лагерь и ступили на новую землю -- первыми из людей... Вулканическая почва была усеяна битым камнем, кусками лавы, вулканического стекла, шлака, пемзы. Над песчаным пляжем поднимались холмы разной высоты, уходившие в глубь берега. Мы устремились к вершине ближайшего холма, расположенной на высоте примерно тысяча двести футов, рассчитывая, что оттуда нам откроется достаточный обзор. В течение добрых двадцати минут поднимались мы по откосам, лишенным даже намека на растительность. Ничто здесь не напоминало плодородных угодий острова Тсалал до землетрясения. Вокруг не было ни густых лесов, о которых рассказано у Артура Пима, ни диковинных ручьев, ни мылообразных гор, ни стеатитовых массивов, прорезанных лабиринтами... Нас окружали одни лишь скалы вулканического происхождения, затвердевшая лава, шлаки, истертые в пыль, да серый пепел. В такой почве не смогло бы пустить корни ни одно, даже самое неприхотливое, растение. Рискованный штурм отвесного холма занял у нас не менее часа. Наступил вечер, не сопровождавшийся, впрочем, сумерками, ибо мы все еще пользовались благами полярного дня. С вершины холма нам открылся вид миль на тридцать -- тридцать пять. Вот что предстало нашему взору. На запад уходила всхолмленная суша, тянущаяся за горизонт и омываемая с востока столь же бескрайним океаном. Мы оставались в неведении, куда занесла нас судьба -- на большой остров или на антарктический континент. Внимательно разглядывая восточный горизонт в подзорную трубу, капитан Лен Гай сумел различить какие-то контуры, теряющиеся в тумане. -- Посмотрите-ка, -- предложил он нам. Мы с боцманом по очереди приложились к глазку подзорной трубы. -- Верно, -- молвил боцман, -- там виднеется что-то, напоминающее берег. -- Мне показалось то же самое, -- подтвердил я. -- Выходит, -- течение действительно несло нас в пролив, - пришел к выводу Лен Гай. -- Пролив, -- подхватил боцман, -- в который устремляется течение, направляющееся сперва с севера на юг, а потом с юга на север! -- Выходит, этот пролив разрезает полярный континент на две части? -- спросил я. -- Несомненно, -- отвечал капитан. -- Вот бы у нас оставалась наша "Халбрейн"! -- воскликнул Харлигерли. Да, идя на шхуне и даже на айсберге, мы бы могли пройти еще несколько сот миль, достигнуть припая, а то и Полярного круга и даже обитаемой земли! Однако к нашим услугам была лишь утлая шлюпка, способная выдержать не больше дюжины людей, нас же насчитывалось двадцать три человека!.. Нам ничего не оставалось, кроме как спуститься, вернуться в лагерь, перенести на берег палатки и начать приготовления к зимовке... На земле не было ни единого следа, оставленного человеком. Мы не сомневались отныне, что люди с "Джейн" не ступали на эту землю, в эти "неисследованные области", как их окрестили на современных картах. О том же свидетельствовало и спокойствие, с которым нас встретили единственные обитатели этих краев, ничуть не напуганные нашим появлением. Тюлени и моржи и не думали скрываться под водой, качурки и бакланы подпускали нас на расстояние ружейного выстрела, пингвины сидели ровными рядами, полагая, видимо, что нежданные гости -- это просто пернатые доселе невиданной породы... Их взору явно впервые предстали эти странные существа -- люди; приходилось предположить, что местные обитатели никогда не пускались в плавание, дабы достичь более низких широт. Возвратившись к кромке прибоя, боцман с удовлетворением обнаружил в гранитных стенах довольно глубокие пещеры, в которых можно было разместиться самим и выделить место для всего скарба, снятого с "Халбрейн". Независимо от того, какими будут наши действия, пока что самым правильным было бы спасти все, что можно, и расположиться на новом берегу. Дождавшись, чтобы экипаж собрался вокруг него, Лен Гай повел речь о нашем положении, не выказывая признаков разочарования и не упуская мельчайших подробностей. Прежде всего, заявил он, надо перенести на сушу припасы и приспособить под жилье одну из пещер на берегу. Говоря о пище, он подтвердил, что муки, мясных консервов, сушеных овощей и фруктов хватит на всю зиму, какой бы длительной и суровой она ни оказалась. Капитан выразил уверенность, что хватит и топлива, если его расходовать бережно, и зимовщики сумеют провести под покровом снега и льда долгие месяцы полярной зимы. Оставался третий вопрос -- на него можно было отвечать и так, и этак. Я ждал от экипажа неудовольствия и даже гнева, ибо здесь гарпунщику было где развернуться. Речь шла о том, как использовать единственное оставшееся у нас средство передвижения -- шлюпку; оставить ее при себе на все время зимовки или выйти на ней в сторону ледяных полей? Пока Лен Гай не собирался принимать окончательное решение, попросив у экипажа отсрочки на сутки-двое. Он еще раз напомнил, что шлюпка, нагруженная припасами, необходимыми в столь длительном плавании, смогла бы принять на борт не более одиннадцати-двенадцати человек. Решившись выйти в море, следовало перенести на берег все припасы, а потом тянуть жребий. Лен Гай провозгласил, что ни Джэм Уэст, ни боцман, ни я, ни он сам не требуют себе привилегий и станут тянуть жребий наравне с остальными. Оба старшины с "Халбрейн", Мартин Холт и Харди, вполне сумели бы провести шлюпку в воды, где часто появляются рыбачьи суда и где шныряют пока еще китобои. Отплывающим наказывалось не забывать о товарищах, оставшихся зимовать, и направить им на выручку корабль с наступлением лета. Все это было сказано спокойным, но твердым тоном. Надо отдать ему должное: чем сложнее становились обстоятельства, тем достойнее вел себя наш капитан. Никто не осмелился прервать его речь, не вызвавшую ни единого возражения, даже у Хирна. Собственно, спорить тут было не о чем, ибо жребий предлагалось тянуть на условиях полного равенства. Дослушав капитана, матросы вернулись в лагерь, отужинали благодаря стараниям Эндикотта и в последний раз разошлись спать по палаткам. Дирк Петерс так и не появлялся, и я напрасно потратил время на его поиски. Назавтра, 7 февраля, все дружно взялись за дело. Стояла мягкая погода, дул несильный ветерок, небо затянули легкие облака. Температура воздуха оставалась вполне терпимой -- 46АF (7,78АC). Первым делом с айсберга с величайшими предосторожностями спустили шлюпку, после чего матросы отволокли ее по песку подальше от полосы прибоя. Шлюпка оказалась целой и невредимой, готовой сослужить добрую службу. Затем боцман занялся грузом и оснасткой с "Халбрейн": мебелью, койками, парусами, одеждой, инструментами, посудой и прочей утварью. В пещере все это будет в большей сохранности, чем на айсберге. Ящики с консервами, мешки с мукой и овощами, бочонки с виски, джином и пивом, спущенные с помощью талей на берег, также были размещены в укрытии. Я участвовал в работах наравне со всеми, подобно Лену Гаю и Джэму Уэсту, ибо дело не терпело отлагательств. На сей раз Дирк Петерс пришел на помощь товарищам, однако он трудился молча, ни к кому не обращаясь. Неужели он отказался от надежды отыскать Артура Пима? Я не знал, что подумать... Восьмого, девятого и десятого февраля продолжалось переселение на берег, завершившееся 10-го под конец дня. Грузы были укрыты в глубине обширного грота, в который можно было проникнуть через небольшое отверстие. Грот соседствовал с пещерой, которой предстояло стать нашим домом, где, следуя совету боцмана, мы нашли местечко и для кухни. Благодаря ей мы могли надеяться на тепло, ибо плита служила бы не только для приготовления пищи, но и для обогрева пещеры на протяжении долгих дней, вернее, одной долгой ночи зимовки. Мы начали обживать пещеру 8 февраля вечером и остались довольны ее сухими стенами, мелким песочком на дне и достаточным количеством света, проникающего через вход. Здесь же бил источник воды, а вход в пещеру, обращенный к берегу, располагался таким образом, что нам не страшны были камнепады, лавины и пронизывающие ветры. Тут было попросторнее, чем в кубрике и каютах шхуны, вместе взятых, так что свободно разместились не только койки, но и столы, сундуки и табуреты, обеспечив необходимое удобство на все месяцы зимовки. Пока велись эти работы, я не замечал ничего подозрительного в поведении Хирна и остальных моряков с Фолклендов. Все они беспрекословно выполняли команды и подчинялись дисциплине, выказывая недюжинное рвение. Однако метис, как и прежде, охранял шлюпку, ибо столкнуть ее по песку в воду не составило бы никакого труда. Харлигерли, не спускавший глаз с гарпунщика и его дружков, как будто успокоился, не ожидая теперь от них никаких выходок. Тем не менее настало время принимать решение об отплытии и тянуть жребий -- если отплытие не отменялось. Настало 10 февраля. Еще месяц, от с