расплачиваясь, вытащил из кармана пригоршню золотых монет,
Планше решил, что счастье его обеспечено, и возблагодарил небо за то, что
попал к такому крезу. Он пребывал в этой уверенности вплоть до окончания
обеда, остатками от которого вознаградил себя за долгое воздержание. Но
вечером, когда он постилал постель своему господину, блестящие мечты его
рассеялись. Во всей квартире, состоявшей из спальни и передней, была
единственная кровать. Планше улегся в передней на одеяле, взятом с кровати
д'Артаньяна, которому с тех пор пришлось обходиться без него.
Атос также имел слугу, которого воспитал на особый лад. Звали его
Гримо. Этот достойный господин - мы, разумеется, имеем в виду Атоса - был
очень молчалив. Вот уже пять или шесть лет, как он жил в теснейшей дружбе с
Портосом и Арамисом. За это время друзья не раз видели на его лице улыбку,
но никогда не слышали его смеха. Слова его были кратки и выразительны, он
говорил всегда то, что хотел сказать, и больше ничего: никаких прикрас,
узоров и красот. Он говорил лишь о существенном, не касаясь подробностей.
Хотя Атосу было не более тридцати лет и он был прекрасен телом и душой,
никто не слышал, чтобы у него была возлюбленная. Он никогда не говорил о
женщинах, но никогда не мешал другим говорить на эту тему, хотя легко было
заметить, что подобный разговор, в который он изредка только вставлял
горькое слово или мрачное замечание, был ему крайне неприятен. Его
сдержанность нелюдимость и неразговорчивость делали его почти стариком.
Поэтому, не считая нужным менять свои привычки, он приучил Гримо исполнять
его требования: тот повиновался простому знаку или легкому движению губ.
Разговаривал с ним Атос только при самых необычайных обстоятельствах.
Случалось, что Гримо, который как огня боялся своей господина, хотя и
был горячо привязан к нему и преклонялся перед его умом, полагая, что уловил
его желания, бросался исполнять их и делал как раз обратное тому, что хотел
Атос. Тогда Атос пожимал плечами и без малейшего гнева колотил Гримо. В
такие дни он бывал несколько разговорчивее.
Портос, как мы уже успели узнать, был прямой противоположностью Атоса:
он не только много разговаривал, но разговаривал громко. Надо, впрочем,
отдать ему справедливость: ему было безразлично, слушают его или нет. Он
разговаривал ради собственного удовольствия - ради удовольствия слушать
самого себя. Он говорил решительно обо всем, за исключением наук, ссылаясь
на глубокое отвращение, которое, по его словам, ему с детства внушала
ученые. Вид у него был не столь величавый, как у Атоса, и сознание
превосходства Атоса в начале их знакомства нередко вызывало у Портоса
раздражение. Он прилагал поэтому все усилия, чтобы превзойти его хотя бы
богатством своего одеяния. Но стоило Атосу в своем простом мушкетерском
плаще ступить хоть шаг, откинув назад голову, как он сразу занимал
подобающее ему место, отодвигая разодетого Портоса на второй план.
Портос в утешение себе наполнял приемную г-на де Тревиля и караульное
помещение Лувра громогласными рассказами о своих успехах у женщин, чего
никогда не делал Атос. В самое последнее время, перейдя от жен известных
судей к женам прославленных военных, от чиновниц - к баронессам, Портос
прозрачно намекал на какую-то иностранную княгиню, увлекшуюся им.
Старая пословица говорит: "Каков хозяин, таков и слуга". Перейдем
поэтому от слуги Атоса к слуге Портоса, от Гримо к Мушкетону.
Мушкетон был нормандец, идиллическое имя которого, Бонифаций (*25), его
господин заменил куда более воинственным - Мушкетон. Он поступил на службу к
Портосу, поставив условием, что его будут кормить и одевать, но кормить и
одевать роскошно. Кроме того, он просил предоставлять ему каждый день два
свободных часа для занятия ремеслом, которое должно покрыть все остальные
его потребности. Портос согласился на эти условия: они были ему как раз по
душе. Он заказывал Мушкетону камзолы, которые выкраивались из старой одежды
и запасных плащей самого Портоса. Благодаря ловкости одного портного,
который перешивал и перелицовывал его обноски и жена которого явно
стремилась отвлечь Портоса от его аристократических привычек, Мушкетон,
сопровождая своего господина, имел очень представительный вид.
Что касается Арамиса, характер которого мы, кажется, достаточно хорошо
описали, хотя за его развитием, как и за развитием характера его друзей, мы
проследим в дальнейшем, - то лакея его звали Базен.
Ввиду того что господин его надеялся принять когда-нибудь духовный сан,
слуга, как и подобает слуге духовного лица, был неизменно одет в черное. Это
был берриец лет тридцати пяти - сорока, кроткий, спокойный, толстенький.
Свободное время, предоставляемое ему его господином, он посвящал чтению
духовных книг и умел в случае необходимости приготовить превосходный обед,
состоящий всего из нескольких блюд, но зато отличных. В остальном он был
нем, слеп и глух, и верность его могла выдержать любое испытание.
Теперь, познакомившись, хотя поверхностно, и с господами и с их
слугами, перейдем к жилищу каждого из них.
Атос жил на улице Феру, в двух шагах от Люксембурга (*26). Он занимал
две небольшие комнаты, опрятно убранные, которые ому сдавала хозяйка дома,
еще не старая и еще очень красивая, напрасно обращавшая на него нежные
взоры. Остатки былой роскоши кое-где виднелись на стеках этого скромного
обиталища, например: шпага, богато отделанная и, несомненно, принадлежавшая
еще эпохе Франциска I (*20), один эфес которой, украшенный драгоценными
камнями, должен был стоить не менее двухсот пистолей. Атос, однако, даже в
самые тяжелые минуты ни разу не соглашался заложить или продать ее. Эта
шпага долгое время составляла предмет вожделений Портоса. Он готов был
отдать десять лет жизни за право владеть ею.
Однажды, готовясь к свиданию с какой-то герцогиней, он попытался
одолжить шпагу у Атоса. Атос молча вывернул все карманы, собрал все, что
было у него ценного: кошельки, пряжки и золотые цепочки, и предложил их
Портосу. Что же касается шпаги, сказал он, она прикована к стене и покинет
ее только тогда, когда владелец ее покинет это жилище. Кроме шпаги, внимание
привлекал еще портрет знатного вельможи времен Генриха III, одетого с
чрезвычайным изяществом и с орденом Святого Духа на груди. Портрет имел с
Атосом известное сходство, некоторые общие с ним фамильные черты,
указывавшие на то, что этот знатный вельможа, кавалер королевских орденов,
был его предком.
И в довершение всего этого - ларец изумительной ювелирной работы,
украшенный тем же гербом, что шпага и портрет, красовался на выступе камина,
своим утонченным изяществом резко отличаясь от всего окружающего. Ключ от
этого ларца Атос всегда носил при себе. Но однажды он открыл его в
присутствии Портоса, и Портос мог убедиться, что ларец содержит только
письма и бумаги - надо полагать, любовную переписку и семейный архив.
Портос занимал большую и на вид роскошную квартиру на улице Старой
Голубятни. Каждый раз, проходя с кем-нибудь из приятелей мимо своих окон, у
одного из которых всегда стоял Мушкетон в парадной ливрее, Портос поднимал
голову и, указывая рукой вверх, говорил: "Вот моя обитель". Но застать его
дома никогда не удавалось, никогда и никого он не приглашал подняться с ним
наверх, и никто не мог составить себе представление, какие действительные
богатства кроются за этой роскошной внешностью.
Что касается Арамиса, то он жил в маленькой квартире, состоявшей из
гостиной, столовой и спальни. Спальня, как и все остальные комнаты
расположенная в первом этаже, выходила окном в маленький тенистый и свежий
садик, густая зелень которого делала его недоступным для любопытных глаз.
Как устроился д'Артаньян, нам уже известно, и мы успели познакомиться с
его слугой Планше.
Д'Артаньян был по природе своей очень любопытен, как, впрочем, и
большинство людей, владеющих даром интриги. Он напрягал все свои силы, чтобы
узнать, кто же на самом деле были Атос, Портос и Арамис. Ибо под этими
прозвищами все они скрывали свои дворянские имена, и в частности, Атос, в
котором за целую милю можно было угадать настоящего вельможу. Он обратился к
Портосу, надеясь получить сведения об Атосе и Арамисе, и к Арамису, чтобы
узнать, кто такой Портос.
Портос, к сожалению, о своем молчаливом товарище знал лишь то, что было
известно по слухам. Говорили, что он пережил большое горе, причиной которого
была любовь, и что чья-то подлая измена якобы отравила жизнь этого
достойного человека. Но об обстоятельствах этой измены никто ничего не знал.
Что касается Портоса, то, за исключением его настоящего имени, которое,
так же как и имена обоих его товарищей, было известно лишь одному г-ну де
Тревилю, о его жизни нетрудно было все узнать. Тщеславный и болтливый, он
весь был виден насквозь, как кристалл. И лишь поверив всему тому
похвальному, что он сам говорил о себе, можно было впасть в заблуждение на
его счет.
Зато Арамис, хотя и могло показаться, что у него нет никаких тайн, был
весь окутан таинственностью. Скупо отвечая на вопросы, касавшиеся других, он
тщательно обходил все относившиеся к нему самому. Однажды, когда после
долгих расспросов д'Артаньян узнал от Арамиса о тех слухах, которые гласили,
будто их общий друг Портос добился победы над какой-то герцогиней, он
попытался проникнуть в тайну любовных приключений своего собеседника.
- Ну а вы, любезный друг мой, - сказал он - вы, так прекрасно
рассказывающий о чужих связях с баронессами, графинями и герцогинями, а
вы-то сами?..
- Простите, - прервал его Арамис. - Я говорю об этих вещах только
потому, что Портос сам болтает о них, и потому, что он при мне громогласно
рассказывал эти милые истории. Но поверьте мне, любезный господин
д'Артаньян, что, если б они стали мне известны из другого источника или если
б он поверил мне их как тайну, не могло бы быть духовника скромнее меня.
- Я не сомневаюсь в этом, - сказал д'Артаньян, - и мне все же кажется,
что и вам довольно хорошо знакомы кое-какие гербы, о чем свидетельствует
некий вышитый платочек, которому я обязан честью нашего знакомства.
Арамис на этот раз не рассердился, но, приняв самый скромный вид,
ласково ответил:
- Не забывайте, друг мой, что я собираюсь приобщиться к церкви и потому
чуждаюсь светских развлечений. Виденный вами платок не был подарен мне, а
лишь оставлен у меня по забывчивости одним из моих друзей. Я был вынужден
был спрятать его, чтобы не скомпрометировать их - его и даму, которую он
любит... Что же касается меня, то я не имею и не хочу иметь любовницы,
следуя в этом отношении мудрейшему примеру Атоса, у которого, так же как у
меня, нет дамы сердца.
- Но, черт возьми, вы ведь не аббат, раз вы мушкетер!
- Мушкетер только временно, дорогой мой. Как говорит кардинал -
мушкетер против воли. Но в душе я служитель церкви, поверьте мне. Атос и
Портос втянули меня в это дело, чтобы я хоть чем-нибудь был занят. У меня,
как раз в ту пору, когда я должен был быть рукоположен, произошла небольшая
неприятность с... Впрочем, это не может вас интересовать, и я отнимаю у вас
драгоценное время.
- Отнюдь нет, все это меня очень интересует! - воскликнул д'Артаньян. -
И мне сейчас решительно нечего делать.
- Да, но мне пора читать молитвы, - сказал Арамис, - затем мне нужно
сложить стихи, о которых меня просила госпожа д'Эгильон. После этого мне
придется зайти на улицу Сент-Оноре, чтобы купить румян для госпожи де
Шеврез. Вы видите сами, дорогой мой, что если вам спешить некуда, то я зато
очень спешу.
И Арамис приветливо протянул руку своему молодому товарищу и простился
с ним.
Как ни старался д'Артаньян, ему больше ничего не удалось узнать о своих
трех новых друзьях. Он решил верить в настоящем тому, что рассказывали об их
прошлом, надеясь, что будущее обогатит его более подробными и более
достоверными сведениями. Пока Атос представлялся ему Ахиллом, Портос -
Аяксом, а Арамис - Иосифом (*27).
В общем, молодые люди жили весело. Атос играл, и всегда несчастливо. Но
он никогда не занимал у своих друзей ни одного су, хотя его кошелек всегда
был раскрыт для них. И если он играл на честное слово, то на следующее же
утро, уже в шесть часов, посылал будить своего кредитора, чтобы вручить ему
следуемую сумму.
Портос играл изредка. В такие дни если он выигрывал, то бывал
великолепен и дерзок. Если же он проигрывал, то бесследно исчезал на
несколько дней, после чего появлялся с бледным и вытянутым лицом, но с
деньгами в кармане.
Арамис никогда не играл. Он был самым дурным мушкетером и самым скучным
гостем за столом. Всегда оказывалось, что ему нужно идти заниматься.
Случалось, в самый разгар пира, когда все в пылу беседы, возбужденные вином,
предполагали еще два, если не три часа просидеть за столом, Арамис, взглянув
на часы, поднимался и с любезной улыбкой на устах прощался с
присутствующими, торопясь, как он говорил, повидаться с назначившим ему
свидание ученым богословом. В другой раз он спешил домой, чтобы потрудиться
над диссертацией, и просил друзей не отвлекать его.
В таких случаях Атос улыбался своей чарующей улыбкой, которая так шла к
его благородному лицу, а Портос пил и клялся, что из Арамиса в лучшем случае
получится какой-нибудь деревенский священник.
Планше, слуга д'Артаньяна, с достоинством принял выпавшую на его долю
удачу. Он получал тридцать су в день, целый месяц возвращался домой веселый,
как птица, и был ласков и внимателен к своему господину. Когда над квартирой
на улице Могильщиков начали скапливаться тучи, другими словами - когда сорок
пистолей короля Людовика XIII растаяли почти без остатка, Планше стал
рассыпаться в жалобах, которые Атос находил тошнотворными, Портос -
неприличными, а Арамис - просто смешными. Атос посоветовал д'Артаньяну
рассчитать этого проходимца; Портос предлагал предварительно выдрать его;
Арамис же изрек, что господин просто не должен слышать ничего, кроме
лестного, о себе.
- Всем вам легко говорить, - сказал д'Артаньян. - Вам, Атос, когда вы
живете с Гримо в полном молчании, запрещая ему разговаривать, и поэтому
никогда не слышите от него дурного слова; вам, Портос, когда вы ведете
роскошный образ жизни и вашему Мушкетону представляетесь божеством; наконец,
вам, Арамис, всегда увлеченному богословскими занятиями и тем самым уже
умеющему внушить величайшее почтение вашему слуге Базену, человеку кроткому
и благочестивому. Но как мне, не имея ни почвы под ногами, ни средств, не
будучи ни мушкетером, ни даже гвардейцем, - как мне внушить любовь, страх
или почтение моему Планше?
- Вопрос важный, - ответили трое друзей. - Это дело внутреннее,
домашнее. Слуг, как и женщин, надо уметь сразу поставить на то место, на
котором желаешь их видеть. Поразмыслите об этом.
Д'Артаньян, поразмыслив, решил на всякий случай избить Планше и
выполнил это с той добросовестностью, какую вкладывал во все, что делал.
Отодрав его как следует, он запретил Планше покидать дом и службу без его
разрешения.
- Имей в виду, - добавил Д'Артаньян, - что будущее не обманет меня.
Придут лучшие времена, и твоя судьба будет устроена, если ты останешься со
мной. А я слишком добрый господин, чтобы позволить тебе загубить свою
судьбу, и не соглашусь отпустить тебя, как ты просишь.
Этот способ действий внушил мушкетерам глубокое уважение к
дипломатическим способностям д'Артаньяна. Планше также исполнился восхищения
и уже больше не заикался об уходе.
Молодые люди постепенно зажили общей жизнью. Д'Артаньян, не имевший
никаких привычек, так как впервые приехал из провинции и окунулся в
совершенно новый для него мир, усвоил привычки своих друзей.
Вставали в восемь часов зимой, в шесть часов летом и шли к г-ну де
Тревилю узнать пароль и попытаться уловить, что нового носится в воздухе.
Д'Артаньян, хоть и не был мушкетером, с трогательной добросовестностью
исполнял службу. Он постоянно бывал в карауле, так как всегда сопровождал
того из своих друзей, кто нес караульную службу. Его знали в казарме
мушкетеров, и все считали его добрым товарищем. Г-н де Тревиль, оценивший
его с первого взгляда и искренне к нему расположенный, неизменно расхваливал
его перед королем.
Все три мушкетера тоже очень любили своего молодого товарища. Дружба,
связывавшая этих четырех людей, и постоянная потребность видеться ежедневно
по нескольку раз - то по поводу какого-нибудь поединка, то по делу, то ради
какого-нибудь развлечения - заставляли их по целым дням гоняться друг за
другом. Всегда можно было встретить этих неразлучных, рыщущих в поисках друг
друга от Люксембурга до площади Сен-Сюльпис или от улицы Старой Голубятни до
Люксембурга.
Обещания, данные де Тревилем, между тем постепенно осуществлялись. В
один прекрасный день король приказал кавалеру Дезэссару принять д'Артаньяна
кадетом в свою гвардейскую роту. Д'Артаньян со вздохом надел мундир
гвардейца: он готов был бы отдать десять лет своей жизни за право обменять
его на мушкетерский плащ. Но г-н де Тревиль обещал оказать ему эту милость
не ранее, чем после двухлетнего испытания - срок, который, впрочем, мог быть
сокращен, если бы д'Артаньяну представился случай оказать услугу королю или
каким-либо другим способом особо отличиться. Получив это обещание,
Д'Артаньян удалился и на следующий же день приступил к несению своей службы.
Теперь наступил черед Атоса, Портоса и Арамиса ходить в караул вместе с
д'Артаньяном, когда тот бывал на посту. Таким образом, рота г-на Дезэссара в
тот день, когда в нее вступил Д'Артаньян, приняла в свои ряды не одного, а
четырех человек.
VIII. ПРИДВОРНАЯ ИНТРИГА
Тем временем сорока пистолям короля Людовика XIII, как и всему на белом
свете, имеющему начало, пришел конец. И с этой поры для четырех товарищей
наступили трудные дни. Вначале Атос содержал всю компанию на свои средства.
Затем его сменил Портос, и благодаря одному из его исчезновений, к которым
все уже привыкли, он еще недели две мог удовлетворять все их насущные
потребности. Пришел наконец черед и Арамиса, которому, по его словам,
удалось продажей своих богословских книг выручить несколько пистолей.
Затем, как бывало всегда, пришлось прибегнуть к помощи г-на де Тревиля,
который выдал небольшой аванс в счет причитающегося им содержания. Но на эти
деньги не могли долго протянуть три мушкетера, у которых накопилось немало
неоплаченных долгов, и гвардеец, у которого долгов еще вовсе не было.
В конце концов, когда стало ясно, что скоро почувствуется уже
недостаток в самом необходимом, они с трудом наскребли еще восемь или десять
пистолей, с которыми Портос отправился играть. Но ему в этот день не везло:
он спустил все и проиграл еще двадцать пять пистолей на честное слово.
И тогда стесненные обстоятельства превратились в настоящую нужду. Можно
было встретить изголодавшихся мушкетеров, которые в сопровождении слуг
рыскали по улицам и по кордегардиям в надежде, что кто-нибудь из друзей
угостит их обедом. Ибо, по словам Арамиса, в дни процветания нужно было
расшвыривать обеды направо и налево, чтобы в дни невзгод хоть изредка
пожинать таковые.
Атос получал приглашения четыре раза и каждый раз приводил с собой
своих друзей вместе с их слугами. Портос был приглашен шесть раз и
предоставил своим друзьям воспользоваться этим. Арамис был зван восемь раз.
Этот человек, как можно было уже заметить, производил мало шума, но много
делал.
Что же касается д'Артаньяна, у которого еще совсем не было знакомых в
столице, то ему удалось только однажды позавтракать шоколадом у священника
родом из Гаскони и один раз получить приглашение на обед к гвардейскому
корнету. Он привел с собой всю свою армию и к священнику, у которого они
уничтожили целиком весь его двухмесячный запас, и к корнету, который проявил
неслыханную щедрость. Но, как говорил Планше, сколько ни съел, все равно
поел только раз.
Д'Артаньян был смущен тем, что добыл только полтора обеда - завтрак у
священника мог сойти разве что за полуобед - в благодарность за пиршества,
предоставленные Атосом, Портосом и Арамисом. Он считал, что становится
обузой для остальных, в своем юношеском простодушии забывая, что кормил всю
компанию в течение месяца. Его озабоченный ум деятельно заработал. Он пришел
к заключению, что союз четырех молодых, смелых, предприимчивых и решительных
людей должен был ставить себе иную цель, кроме прогулок в полупьяном виде,
занятий фехтованием и более или менее остроумных проделок.
И в самом деле, четверо таких людей, как они, четверо людей, готовых
друг для друга пожертвовать всем - от кошелька до жизни, - всегда
поддерживающих друг друга и никогда не отступающих, выполняющих вместе или
порознь любое решение, принятое совместно, четыре кулака, угрожающие вместе
или порознь любому врагу, неизбежно должны были, открыто или тайно, прямым
или окольным путем, хитростью или силой, пробить себе дорогу к намеченной
цели, как бы отдалена она ни была или как бы крепко ни была она защищена.
Удивляло д'Артаньяна только то, что друзья его не додумались до этого давно.
Он размышлял об этом, и даже весьма основательно, ломая голову в
поисках путей, по которым должна была быть направлена эта необыкновенная,
четырежды увеличенная сила, с помощью которой - он в этом не сомневался -
можно было, словно опираясь на рычаг Архимеда, перевернуть мир, - как вдруг
послышался осторожный стук в дверь. Д'Артаньян разбудил Планше и приказал
ему отпереть.
Пусть читатель из этих слов - "разбудил Планше" - не делает заключения,
что уже наступила ночь или еще не занялся день. Ничего подобного. Только что
пробило четыре часа. Два часа назад Планше пришел к своему господину с
просьбой дать ему пообедать, и тот ответил ему пословицей: "Кто спит -
обедает". И Планше заменил сном еду.
Планше ввел в комнату человека, скромно одетого, по-видимому
горожанина.
Планше очень хотелось, вместо десерта, узнать, о чем будет речь, но
посетитель объявил д'Артаньяну, что ему нужно поговорить о важном деле,
требующем тайны.
Д'Артаньян выслал Планше и попросил посетителя сесть.
Наступило молчание. Хозяин и гость вглядывались друг в друга, словно
желая предварительно составить себе друг о друге представление. Наконец
Д'Артаньян поклонился, показывая, что готов слушать.
- Мне говорили о господине д'Артаньяне, как о мужественном молодом
человеке, - произнес посетитель. - И эта слава, которая им вполне заслужена,
побудила меня доверить ему мою тайну.
- Говорите, сударь, говорите, - произнес д'Артаньян, чутьем уловивший,
что дело обещает некие выгоды.
Посетитель снова на мгновение умолк, а затем продолжал:
- Жена моя служит кастеляншей у королевы, сударь. Женщина она красивая
и умная. Меня женили на ней вот уже года три назад. Хотя приданое у нее было
и небольшое, но зато господин де Ла Порт, старший камердинер королевы,
приходится ей крестным и покровительствует ей...
- Дальше, сударь, что же дальше?
- А дальше... - сказал посетитель, - дальше то, что мою жену похитили
вчера утром, когда она выходила из бельевой.
- Кто же похитил вашу жену?
- Я, разумеется, ничего не могу утверждать, но у меня на подозрении
один человек.
- Кто же это у вас на подозрении?
- Человек, который уже давно преследует ее.
- Черт возьми!
- Но, осмелюсь сказать, сударь, мне представляется, что в этом деле
замешана не так любовь, как политика.
- Не так любовь, как политика... - задумчиво повторил д'Артаньян. - Что
же вы предполагаете?
- Не знаю, могу ли я сказать вам, что я предполагаю...
- Сударь, заметьте себе, что я вас ни о чем не спрашивал. Вы сами
явились ко мне. Вы сами сказали, что собираетесь доверить мне тайну.
Поступайте, как вам угодно. Вы еще можете удалиться, ничего мне не открыв.
- Нет, сударь, нет! Вы кажетесь мне честным молодым человеком, и я
доверюсь вам. Я думаю, что причина тут - не собственные любовные дела моей
жены, а любовные дела одной дамы, много выше ее стоящей.
- Так! Не любовные ли дела госпожи де Буа-Траси? - воскликнул
д'Артаньян, желавший показать, будто он хорошо осведомлен о придворной
жизни.
- Выше, сударь, много выше!
- Госпожи д'Эгильон?
- Еще выше.
- Госпожи де Шеврез?
- Выше, много выше.
- Но ведь не...
- Да, сударь, именно так, - чуть слышно в страхе прошептал посетитель.
- С кем?
- С кем же, как не с герцогом...
- С герцогом?..
- Да, сударь, - еще менее внятно пролепетал гость.
- Но откуда вам все это известно?
- Ах... Откуда известно?..
- Да, откуда? Полное доверие, или... вы сами понимаете...
- Я знаю об этом от моей жены, сударь, от моей собственной жены.
- А она сама откуда знает?
- От господина де Ла Порта. Не говорил я вам разве, что она крестница
господина де Ла Порта, доверенного лица королевы? Так вот, господин до Ла
Порт поместил мою жену у ее величества, чтобы наша бедная королева имела
подле себя хоть кого-нибудь, кому она могла бы довериться, эта бедняжка,
которую покинул король, преследует кардинал и предают все.
- Так, так, положение становится яснее.
- Жена моя, сударь, четыре дня назад приходила ко мне - одним из
условий ее службы было разрешение навещать меня два раза в неделю. Как я
имел уже честь разъяснить вам, жена моя очень любит меня, и вот она пришла
ко мне и под секретом рассказала, что королева сейчас в большой тревоге.
- В самом деле?
- Да. Господин кардинал, по словам моей жени, преследует и притесняет
королеву больше, чем когда-либо. Он не может ей простить историю с
сарабандой. Вам ведь известна история с сарабандой?
- Еще бы! Мне ли не знать ее! - ответил д'Артаньян, не знавший ничего,
но желавший показать, что ему все известно.
- Так что сейчас это уже не ненависть - это месть!
- Неужели?
- И королева предполагает...
- Что же предполагает королева?
- Она предполагает, что герцогу Бекингэму отправлено письмо от ее
имени.
- От имени королевы?
- Да, чтобы вызвать его в Париж, а когда он прибудет, заманить его в
какую-нибудь ловушку.
- Черт возьми!.. Но ваша жена, сударь мой, какое отношение ваша жена
имеет ко всему этому?
- Всем известна ее преданность королеве. Ее либо желают убрать подальше
от ее госпожи, либо запугать и выведать тайны ее величества, либо соблазнить
деньгами, чтобы сделать из нее шпионку.
- Возможно, - сказал д'Артаньян. - Но человек, похитивший ее, вам
известен?
- Я уже говорил вам: мне кажется, что я его знаю.
- Его имя?
- Имени я не знаю. Мне известно только, что это любимчик кардинала,
преданный ему, как пес.
- Но вам когда-нибудь приходилось его видеть?
- Да, жена мне однажды показывала его.
- Нет ли у него каких-нибудь примет, по которым его можно было бы
узнать?
- О, конечно! Это господин важного вида, черноволосый, смуглый, с
пронзительным взглядом и белыми зубами. И на виске у него шрам.
- Шрам на виске! - воскликнул д'Артаньян. - И к тому еще белые зубы,
пронзительный взгляд, сам смуглый, черноволосый, важного вида. Это он,
незнакомец из Менга!
- Незнакомец из Менга, сказали вы?
- Да-да! Но это не имеет отношения к делу. То есть я ошибся: это очень
его упрощает. Если ваш враг в то же время и мой, я отомщу за нас обоих, вот
и все. Но где мне найти этого человека?
- Этого я не знаю.
- У вас нет никаких сведений, где он живет?
- Никаких. Однажды, когда я провожал жену обратно в Лувр, он вышел
оттуда в ту самую минуту, когда она входила, и она мне указала на него.
- Дьявол! Дьявол! - пробормотал д'Артаньян. - Все это очень
неопределенно. Кто дал вам знать о похищении вашей жены?
- Господин де Ла Порт.
- Сообщил он вам какие-нибудь подробности?
- Они ему не были известны.
- И вы ничего не узнали из других источников?
- Кое-что узнал. Я получил...
- Что получили?
- Не знаю... Может быть, это будет очень неосторожно с моей стороны...
- Вы снова возвращаетесь к тому же самому. Но теперь, должен вам
заметить, поздновато отступать.
- Да я и не отступаю, тысяча чертей! - воскликнул гость, пытаясь с
помощью проклятий вернуть себе мужество. - Клянусь вам честью Бонасье...
- Ваше имя Бонасье?
- Да, это моя фамилия.
- Итак, вы сказали: "Клянусь честью Бонасье"... Простите, что я перебил
вас. Но мне показалось, что я уже где-то слыхал ваше имя.
- Возможно, сударь. Я хозяин этого дома.
- Ах, вот как! - проговорил д'Артаньян, слегка приподнявшись и
кланяясь. - Вы хозяин этого дома?
- Да, сударь, да. И так как вы проживаете в моем доме уже три месяца и,
должно быть, за множеством важных дел забывали уплачивать за квартиру, я же
ни разу не побеспокоил вас, то мне и показалось, что вы примете во внимание
мою учтивость...
- Ну как же, как же, господин Бонасье! - сказал д'Артаньян. - Поверьте,
что я преисполнен благодарности за такое обхождение и сочту своим долгом,
если я хоть чем-нибудь могу быть вам полезен...
- Я верю вам, верю вам, сударь! Я так и собирался сказать вам. Клянусь
честью Бонасье, я вполне доверяю вам!
- В таком случае продолжайте и доскажите все до конца.
Посетитель вынул из кармана листок бумаги и протянул его д'Артаньяну.
- Письмо! - воскликнул молодой человек.
- Полученное сегодня утром.
Д'Артаньян раскрыл его и, так как начинало смеркаться, подошел к окну.
Гость последовал за ним.
- "Не ищите вашу жену, - прочел д'Артаньян. - Вам вернут ее, когда
минет в ней надобность. Если вы предпримете какие-либо поиски - вы погибли".
- Вот это, по крайней мере, ясно, - сказал д'Артаньян. - Но в конце
концов это всего лишь угроза.
- Да, но эта угроза приводит меня в ужас. Я ведь, сударь, человек не
военный и боюсь Бастилии.
- Гм... Да и я люблю Бастилию не более вашего. Если б речь шла о том,
чтобы пустить в ход шпагу, - дело другое.
- А я-то, сударь, так рассчитывал на вас в этом деле!
- Неужели?
- Видя вас всегда в кругу таких великолепных мушкетеров и зная, что это
мушкетеры господина де Тревиля - следовательно, враги господина кардинала, я
подумал, что вы и ваши друзья, становясь на защиту нашей бедной королевы,
будете в то же время рады сыграть злую шутку с его преосвященством.
- Разумеется.
- И затем я подумал, что раз вы должны мне за три месяца за квартиру и
я никогда не напоминал вам об этом...
- Да-да, вы уже приводили этот довод, и я нахожу его убедительным.
- Рассчитывая не напоминать вам о плате за квартиру и впредь, сколько
бы времени вы ни оказали мне чести прожить в моем доме...
- Прекрасно!
- ...я намерен, кроме того, предложить вам пистолей пятьдесят, если,
вопреки вероятности, вы сейчас сколько-нибудь стеснены в деньгах...
- Чудесно! Но, значит, вы богаты, господин Бонасье?
- Я человек обеспеченный, правильнее сказать. Торгуя галантереей, я
скопил капиталец, приносящий в год тысячи две-три экю. Кроме того, я вложил
некую сумму в последнюю поездку знаменитого мореплавателя Жана Моке (*28).
Так что, вы сами понимаете, сударь... Но что это? - неожиданно вскрикнул г-н
Бонасье.
- Что? - спросил д'Артаньян.
- Там, там...
- Где?
- На улице, против ваших окон, в подъезде! Человек, закутанный в плащ!
- Это он! - в одно и то же время вскрикнули д'Артаньян и Бонасье, узнав
каждый своего врага.
- А, на этот раз... - воскликнул д'Артаньян, - на этот раз он от меня
не уйдет!
И, выхватив шпагу, он выбежал из комнаты.
На лестнице он столкнулся с Атосом и Портосом, которые шли к нему. Они
расступились, и д'Артаньян пролетел между ними как стрела.
- Куда ты бежишь? - крикнули ему вслед оба мушкетера.
- Незнакомец из Менга! - крикнул в ответ д'Артаньян и скрылся.
Д'Артаньян неоднократно рассказывал друзьям о своей встрече с незнакомцем, а
также о появлении прекрасной путешественницы, которой этот человек решился
доверить какое-то важное послание.
Атос считал, что д'Артаньян отцовское письмо потерял в суматохе.
Дворянин, по его мнению, - а по описанию д'Артаньяна он пришел к выводу, что
неизвестный, без сомнения, был дворянином, - дворянин не мог быть способен
на такую низость, как похищение письма.
Портос склонен был видеть во всей истории просто любовное свидание,
назначенное дамой кавалеру или кавалером даме, свидание, которому помешали
своим присутствием д'Артаньян и его желтая лошадь.
Арамис же сказал, что история эта окутана какой-то тайной и лучше не
пытаться разгадывать такие вещи.
Поэтому из слов, вырвавшихся у д'Артаньяна, они сразу же поняли, о ком
идет речь. Считая, что д'Артаньян, догнав незнакомца или потеряв его из
виду, в конце концов вернется домой, они продолжали подниматься по лестнице.
Комната д'Артаньяна, когда они вошли в нее, была пуста: домовладелец,
опасаясь последствий столкновения, которое должно было произойти между его
жильцом и незнакомцем, и основываясь на тех чертах характера д'Артаньяна, о
которых сам он упоминал, решил, что благоразумнее будет удрать.
IX. ХАРАКТЕР Д'АРТАНЬЯНА ВЫРИСОВЫВАЕТСЯ
Спустя полчаса, как и предвидели Атос и Портос, д'Артаньян вернулся
домой. И на этот раз он снова упустил незнакомца, скрывшегося, словно по
волшебству. Д'Артаньян со шпагой в руках обегал все ближайшие улицы, но не
нашел никого, кто напоминал бы человека, которого он искал. В конце концов
он пришел к тому, с чего ему, возможно, следовало начать: он постучал в
дверь, к которой прислонялся незнакомец. Но напрасно он десять-двенадцать
раз подряд ударял молотком в дверь - никто не отзывался. Соседи,
привлеченные шумом и появившиеся на пороге своих домов или выглянувшие в
окна, уверяли, что здание это, все двери которого плотно закрыты, вот уже
шесть месяцев стоит никем не обитаемое.
Пока д'Артаньян бегал по улицам и колотил в двери, Арамис успел
присоединиться к обоим своим товарищам, так что д'Артаньян, вернувшись,
застал всю компанию в полном сборе.
- Ну что же? - спросили все три мушкетера в один голос, взглянув на
д'Артаньяна, который вошел весь в поту, с лицом, искаженным гневом.
- Ну что же! - воскликнул юноша, швыряя шляпу на кровать. - Этот
человек, должно быть, сущий дьявол. Он исчез, как тень, как призрак, как
привидение!
- Вы верите в привидения? - спросил Атос Портоса.
- Я верю только тому, что видел, и так как я никогда не видел
привидений, то не верю в них, - ответил Портос.
- Библия, - произнес Арамис, - велит нам верить в них: тень Самуила
являлась Саулу (*29), и это догмат веры, который я считаю невозможным брать
под сомнение.
- Как бы там ни было, человек он или дьявол, телесное создание или
тень, иллюзия или действительность, по человек этот рожден мне на погибель.
Бегство его заставило меня упустить дело, на котором можно было заработать
сотню пистолей, а то и больше.
- Каким образом? - в один голос воскликнули Портос и Арамис.
Атос, как всегда избегая лишних слов, только вопросительно взглянул на
д'Артаньяна.
- Планше, - сказал д'Артаньян, обращаясь к своему слуге, который,
приоткрыв дверь, просунул в щель голову, надеясь уловить хоть отрывки
разговора, - спуститесь вниз к владельцу этого дома, господину Бонасье, и
попросите прислать нам полдюжины бутылок вина Божанси. Я предпочитаю его
всем другим.
- Вот так штука! - воскликнул Портос. - Вы пользуетесь, по-видимому,
неограниченным кредитом у вашего хозяина?
- Да, - ответил д'Артаньян. - С нынешнего дня. И будьте спокойны: если
вино его окажется скверным, мы пошлем к нему за другим.
- Нужно потреблять, но не злоупотреблять, - поучительным тоном заметил
Арамис.
- Я всегда говорил, что д'Артаньян самый умный из нас четверых, -
сказал Атос и, произнеся эти слова, на которые д'Артаньян ответил поклоном,
погрузился в обычное для него молчание.
- Но все-таки что произошло? - спросил Портос.
- Да, посвятите нас в эту тайну, дорогой друг, - подхватил Арамис. -
Если только в эту историю не замешана честь дамы: тогда вам лучше сохранить
вашу тайну при себе.
- Будьте спокойны, - сказал д'Артаньян, - ничья честь не пострадает от
того, что я должен сообщить вам.
И затем он во всех подробностях передал друзьям свой разговор с
хозяином дома, добавив, что похититель жену этого достойного горожанина
оказался тем самым незнакомцем, с которым у него произошло столкновение в
гостинице "Вольный мельник".
- Дело неплохое, - сказал Атос, с видом знатока отхлебнув вина и кивком
головы подтвердив, что вино хорошее. - У этого доброго человека можно будет
вытянуть пятьдесят - шестьдесят пистолей. Остается только рассудить, стоит
ли из-за шестидесяти пистолей рисковать четырьмя головами.
- Не забывайте, - воскликнул д'Артаньян, - что здесь речь идет о
женщине, о женщине, которую похитили, которая, несомненно, подвергается
угрозам... возможно, пыткам, и все это только потому, что она верна своей
повелительнице!
- Осторожней, д'Артаньян, осторожней! - сказал Арамис. - Вы чересчур
близко, по-моему, принимаете к сердцу судьбу госпожи Бонасье. Женщина
сотворена нам на погибель, и она источник всех наших бед.
Атос при этих словах Арамиса закусил губу и нахмурился.
- Я тревожусь не о госпоже Бонасье, - воскликнул д'Артаньян, - а о
королеве, которую покинул король, преследует кардинал и которая видит, как
падают одна за другой головы всех ее приверженцев!
- Почему она любит тех, кого мы ненавидим всего сильней, - испанцев и
англичан?
- Испания ее родина, - ответил д'Артаньян, - и вполне естественно, что
она любит испанцев, детей ее родной земли. Что же касается вашего второго
упрека, то она, как мне говорили, любит не англичан, а одного англичанина.
- Должен признаться, - заметил Атос, - что англичанин этот достоин
любви. Никогда не встречал я человека с более благородной внешностью.
- Не говоря уже о том, - добавил Портос, - что одевается он бесподобно.
Я был в Лувре, когда он рассыпал свои жемчуга, и, клянусь богом, подобрал
две жемчужины, которые продал затем по двести пистолей за штуку. А ты,
Арамис, знаешь его?
- Так же хорошо, как и вы, господа. Я был одним из тех, кто задержал
его в амьенском саду, куда меня провел господин де Пютанж, конюший королевы.
В те годы я был еще в семинарии. История эта, как мне казалось, была
оскорбительна для короля.
И все-таки, - сказал д'Артаньян, - если б я знал, где находится герцог
Бекингэм, я готов был бы за руку привести его к королеве, хотя бы лишь назло
кардиналу! Ведь наш самый жестокий враг - это кардинал, и, если б нам
представился случай сыграть с ним какую-нибудь злую шутку, я был бы готов
рискнуть даже головой.
- И галантерейщик, - спросил Атос, - дал вам понять, д'Артаньян, будто
королева опасается, что Бекингэма сюда вызвали подложным письмом?
- Она этого боится.
- Погодите... - сказал Арамис.
- В чем дело? - спросил Портос.
- Ничего, продолжайте. Я стараюсь вспомнить кое-какие обстоятельства.
- И сейчас я убежден... - продолжал д'Артаньян, - я убежден, что
похищение этой женщины связано с событиями, о которых мы говорили, а
возможно, и с прибытием герцога Бекингэма в Париж.
- Этот гасконец необычайно сообразителен! - с восхищением воскликнул
Портос.
- Я очень люблю его слушать, - сказал Атос. - Меня забавляет его
произношение.
- Послушайте, милостивые государи! - заговорил Арамис.
- Послушаем Арамиса! - воскликнули друзья.
- Вчера я находился в пустынном квартале у одного ученого богослова, с
которым я изредка советуюсь, когда того требуют мои уч