уть. Альд говорил об Алексиде так,
словно он не умер две тысячи лет назад, словно в монастырской тюрьме томился
и ждал спасения живой поэт. Комедия и ее автор были для него неразделимы, и
молодой англичанин заразился его энтузиазмом.
-- Терпение, -- говорил итальянец, ласково кладя руку на плечо юноши.
-- Терпение и упорство. Сейчас время якоря, а потом настанет час дельфина.
Как только мы получим необходимые сведения, обещаю, что снаряжу тебя в
дорогу немедленно.
-- Мне иногда кажется, что никакой Варны вообще не существует, --
печально вздохнул Алан,
-- Мы скоро все узнаем. Через три дня начнется карнавал. Из Феррары
приедет один мой старый друг. Он изъездил Восточную Европу вдоль и поперек и
уж наверное сумеет нам помочь.
-- Ах, если бы!
-- Он будет ужинать у нас в первый вечер карнавала. А до тех пор --
терпение.
Карнавал начался, и Алан решил, что никогда в жизни не видел ничего
подобного. А ведь ему случалось видеть турниры, пышные празднества,
торжественные процессии, моралите[1], которые разыгрывались на площадях под
открытым небом. Но ничто не могло сравниться cо зрелищем великого
итальянского города, предавшегося безудержному веселью. Надев маску и плащ,
как и все остальные, Алан отправился с Антонио посмотреть карнавал.
[1] Нравоучительные, часто аллегорические пьесы, пользовавшиеся большим
успехом в Европе в XV веке.
На огромной площади Святого Марка колыхалась густая толпа. Шли
музыканты в сопровождении позолоченных крылатых мальчиков, изображавших
купидонов; на высоких колесницах вперемежку проезжали библейские патриархи и
герои античных легенд: за Ноем следовал Нептун, за Авраамом -- Ахилл.
Впервые в жизни Алан увидел верблюда. Покрытый богатой попоной, он надменно
шагал по усыпанной розами площади. Друзья с трудом протолкались к
набережной, чтобы посмотреть лодочные гонки.
-- Вот такого в Англии никогда не увидишь! -- воскликнул Алан.
-- Почему? Разве у вас не бывает водных праздников и процессий?
-- Да нет, бывают, хотя я их не видел... Но я говорю о другом, Антонио.
-- И он указал на несколько лодок, выстраивающихся к следующим гонкам. Их
команды состояли только из девушек.
-- О, наши девушки пользуются почти такой же свободой, как и наши
юноши! -- рассмеялся Антонио. -- Видишь ли, они получают такое же
образование и умеют поставить на своем.
-- Не знаю, что бы на это сказали у нас, -- нахмурившись, заметил Алан.
-- Вряд ли найдется англичанин, который захочет взять в жены дюжего гребца.
-- Ну, посмотрим, такие ли уж они дюжие гребцы. Гонки начались. Отсюда
нам будет хорошо видно, кто победит.
Легкие лодки уже неслись по спокойной воде, нефритово-зеленой в лучах
догорающей зари. Золотисто-рыжие головы наклонялись в такт, а унизанные
браслетами белоснежные руки гнали лодку вперед со скоростью, какой могли бы
позавидовать гребцы-мужчины. Когда первая лодка пронеслась мимо меты, далеко
обогнав ближайшую соперницу, толпа на набережной разразилась смехом и
приветственными криками.
-- Да ведь я знаю одну из этих девушек! -- воскликнул Алан. -- Вон, на
третьей скамье в победившей лодке.
-- Ну конечно -- это же моя двоюродная сестра Анджела д'Азола. Или ты
забыл, как она цитировала Эразма за обедом в день твоего приезда? Давай
протолкаемся к пристани и поздравим ее. Она ни за что не узнает тебя в этой
маске.
Антонио начал энергично прокладывать себе путь через толпу, но Алан
замешкался и отстал от своего друга. Он попробовал догнать его, но
безуспешно. Начинало темнеть, повсюду уже пылали факелы и свечи, и Алан
понял, что вряд ли сумеет отыскать Антонио в этом волнующемся людском море.
Он решил, что погуляет еще часок, полюбуется праздником, а потом отправится
домой ужинать.
Однако ему недолго было суждено оставаться в одиночестве. Не успел он
пройти и несколько шагов, как кто-то дернул его за плащ. Он обернулся и
увидел перед собой две маски.
-- Ну, Алан, и заставил же ты нас побегать! -- весело сказал один из
незнакомцев по-итальянски. (Алан уже немножко научился понимать этот язык.)
-- Мы собираемся немного прокатиться и посмотреть иллюминацию, --
перебил второй. -- Я тебя сразу узнал, и мы погнались за тобой, чтобы
спросить, не хочешь ли ты присоединиться к нам.
-- Вы очень любезны... -- Алан умолк, несколько смущенный. -- Простите,
но я не узнал вас под этими масками...
-- Ну что ж, поломай-ка голову, пока не настанет время их снимать, --
засмеялся первый. -- Идем же, вон наша лодка. Алан все еще медлил в
нерешительности.
-- Но я боюсь опоздать к ужину...
-- Ты и не опоздаешь. Мы ведь тоже не хотим опаздывать к тому же самому
ужину.
-- Мне очень неприятно, -- сказал Алан, когда они повернулись и все
вместе пошли к гондоле, -- но в доме мессера Мануция живет так много
народу... а ведь сейчас к тому же я мог бы узнать вас только по голосу.
-- Пустяки, -- успокоили они его. -- Что же это был бы за карнавал,
если бы все друг друга узнавали?
Гондола покачивалась на волнах у зеленых от водорослей ступеней. Даже
оба гребца по случаю карнавала были в масках. Алан сел на скамью, и они
поплыли.
Уже совсем стемнело, но почти все окна города были озарены золотистым
светом. Факелы, отражаясь в колышущейся воде, казалось, рассыпали нити
рубиновых ожерелий. Музыка лилась из домов, музыка доносилась с улиц и
площадей, музыка гремела на барках. Со всех сторон раздавались пение,
веселые крики, хохот, кокетливый смех девушек. Алан повернулся к своим
спутникам.
-- Я вам очень благодарен. По-моему, красивее этого я ничего в жизни не
видел.
-- Будем надеяться, что ты не пожалеешь об этой поездке, -- любезно
ответил один из них.
-- Но... они же свернули в Большой канал!
Гондола действительно повернула и теперь быстро удалялась от
иллюминированных зданий.
-- Куда мы едем? -- с тревогой спросил Алан.
-- Скоро увидишь, -- ответил тот, который сидел напротив. В его голосе
прозвучала нота, не понравившаяся Алану.
-- Я не верю, что вы из дома мессера Мануция! -- гневно крикнул он. --
Дайте-ка посмотреть на ваши лица!
И он решительно протянул руку, чтобы сорвать маску со своего соседа. Но
незнакомец увернулся, а его товарищ обхватил Алана за пояс. Несколько секунд
гондола раскачивалась, грозя перевернуться.
-- Сиди смирно, и с тобой не случится ничего дурного!
Алан почувствовал, что к его боку прижалось нечто твердое, сильно
смахивавшее на острие кинжала.
Он решил, что благоразумнее будет пока сидеть смирно.
Глава четвертая. ТЕНЬ ЯСТРЕБА
Вскоре гондола свернула в узкий боковой канал. Прямо из чуть
колышущейся воды, словно крутые утесы, поднимались высокие дома с
освещенными квадратами окон на верхних этажах. Мрак, царивший внизу, кое-где
разрывали багровые факелы, озарявшие крутые ступени. Лодка причалила к одной
из таких лестниц. Человек с кинжалом сказал:
-- Если пойдешь с нами по-хорошему, можешь ничего не опасаться.
-- Куда вы меня привезли?
-- К тому, кто послал за тобой;
-- Послал за мной?
-- Да, -- рассмеялся неизвестный. -- Но ты ведь мог не принять
приглашения или вмешался бы мессер Мануций, вот нам и пришлось прибегнуть к
такому способу.
-- Что это за шутки? -- спросил Алан, упрямо не двигаясь с места.
-- Шутки тут ни при чем. Если ты будешь разумен, то сможешь неплохо
заработать. Ну, а теперь пошли. И не пробуй бежать от нас по этой лестнице,
она ведет не на улицу, а в тот самый дворец, куда мы идем.
Алану оставалось только подчиниться. Он вылез из лодки и стал
подниматься по лестнице в сопровождении своих похитителей. Они вошли в
дверь, которую охранял вооруженный привратник в пышной ливрее. Затем по
внутренней мраморной лестнице с бронзовыми перилами они поднялись на второй
этаж и прошли несколько галерей, увешанных великолепными гобеленами и
украшенных статуями. Алан успел заметить, что фрески на потолке изображают
сцены из "Илиады".
В конце последней галереи они остановились перед высокими резными
дверями. Человек с кинжалом почтительно постучал, и изнутри еле слышно
донесся ответ. Он распахнул правую створку двери и с поклоном пропустил
Алана вперед.
Они очутились в огромной библиотеке, где полки уходили под самый
потолок и к верхним можно было добраться только по узкой галерейке,
опоясывавшей комнату на половине ее высоты. Однако сейчас эта галерея была
погружена в полумрак. В комнате были зажжены только две массивные серебряные
лампы, стоявшие на столе в дальнем ее конце. Там сидел невысокий щуплый
человек, который в этом огромном зале казался еще более щуплым и маленьким.
Алана подвели почти к самому столу, заваленному старыми пергаментами.
-- Не снять ли нам маски? -- изысканно вежливым тоном спросил человек
за столом. -- Ведь по сравнению со мной ты находишься в более выгодном
положении, мессер Дрейтон.
Провожатые Алана сняли маски, и он последовал их примеру. Человек за
столом устремил на его лицо пытливый взгляд. Алан, в свою очередь,
внимательно его рассматривал. Перед ним сидел сгорбленный старик с
прекрасным лбом мыслителя, почти лысый, если не считать серебристого пушка
над ушами. В холодных беспощадных глазах чувствовалась та же твердая
решимость, что и в квадратной нижней челюсти, очертаний которой не смягчил
даже клинышек бороды. На нем был строгий, но очень дорогой костюм из
коричневого бархата, а на груди, на золотой цепи, висел усеянный
драгоценными камнями медальон. Он то и дело касался его длинными белыми
пальцами, которые на фоне темного бархата казались холодными серебристыми
рыбками. Они были унизаны перстнями -- на некоторых сверкало даже по три
драгоценных камня.
Первым прервал молчание Алан.
-- Это ты находишься в более выгодном положении по сравнению со мной,
синьор, -- сказал он резко. -- Ведь тебе известно мое имя, а мне твое --
нет. И я не знаю, почему меня насильно привели сюда, хотя тебе, вероятно,
известно и это.
-- О да... Чезаре, предложи нашему юному гостю стул. Бернардо, ты нам
пока не нужен.
-- Как угодно его светлости. -- И, поклонившись, тот, кого назвали
Бернардо, ушел.
Алан повернулся, чтобы взять стул у второго своего похитителя, и тут
впервые увидел его лицо. Оно показалось ему страшным, хотя Чезаре был молод
и очень красив нежной, почти девичьей красотой. Но в нем не чувствовалось
девичьей кротости, а глаза его были жестокими, как глаза кошки.
-- Что касается моего имени, -- сказал человек за столом все тем же
вкрадчивым тоном, -- то мы пока не будем его называть, но я могу тебя
заверить, что это славное имя. Кроме того, я очень богат. Конечно,
упоминание об этом скорее пристало бы простолюдину, но оно оправдывается
обстоятельствами. Я хотел бы предложить тебе выгодную сделку, и лучше, чтобы
ты с самого начала знал, что я могу и готов щедро заплатить тебе.
Алан слегка поклонился.
-- Я не сомневаюсь, что вижу перед собой знатного вельможу, хотя мне и
не дозволено узнать твое имя.
Он уже догадался, что его собеседник был герцогом -- об этом
свидетельствовали и золоченый герб на спинке кресла, и то, что слуга назвал
его "светлостью". Но раз он скрыл свое имя, Алан не собирался оказывать ему
почтение, на которое давал право этот титул.
-- Однако, -- продолжал он, -- я всего лишь бедный английский студент,
и у меня нет ничего ценного.
-- Ты ошибаешься, юноша. У тебя есть рукопись греческого комедиографа
Алексида.
Алан в непритворном изумлении широко раскрыл глаза.
-- Ах, если бы это было так! -- сказал он совершенно искренне.
-- Во всяком случае, ты знаешь, где она находится.
-- Ах, если бы это было так! -- повторил Алан, который начал о многом
догадываться. -- Это шутка, синьор? Такая библиотека свидетельствует о твоей
большой учености, и ты лучше меня должен знать, что до наших дней не
сохранилось ни одной комедии Алексида. Почему ты вообразил, что я могу
хранить подобное сокровище? Да ведь если бы такая рукопись существовала, она
стоила бы...
-- Она существует, -- перебил его герцог, -- и стоит... почти любую
цену, которую ты назначишь.
-- Если это не шутка, синьор, то твои люди просто ошиблись и привели к
тебе не того человека. Я только что приехал из Англии, меня зовут...
-- Мне все это известно. -- Герцог взмахнул белой рукой и наклонился
вперед. Над его лысой головой на высокой спинке кресла распростерлись резные
крылья золоченого ястреба. Алан вспомнил, что этот же герб он видел на
ливрее привратника. -- Тебя зовут Алан Дрейтон, и ты живешь у Мануция. Ты
собираешься достать для него рукопись Алексида. Может быть, мы кончим играть
в прятки, мой милый?
Алан поперхнулся.
-- Хорошо, предположим, это правда. Так что же тебе нужно?
-- Рукопись. Ты привезешь ее мне, а не Мануцию. -- Перехватив взгляд
Алана, он тонко улыбнулся. -- Если тебе нужны деньги, то здравый смысл
подскажет тебе, что я могу заплатить куда больше, чем этот книгопечатник. Но
если, как мне кажется, ты действуешь из более достойных побуждений и ценишь
сокровища знания, то погляди на эту библиотеку. Согласись, что это -- более
достойное хранилище для Алексида, чем дом Мануция.
-- Да, это прекрасный зал, -- осторожно ответил Алан, оглядываясь по
сторонам.
-- Позволь, я покажу тебе мою библиотеку. -- Герцог с неожиданной
легкостью поднялся на ноги, зажег две свечи от лампы на столе и, высоко
подняв подсвечник, повел Алана за собой.
-- Здесь хранятся две тысячи книг, но среди них не найдется ни одной
печатной страницы. Я не могу слышать о печатном станке! Мерзкое новомодное
изобретение, имеющее только одну цель -- метать бисер учености перед свиным
стадом простолюдинов.
Алан с трудом сдержал свое возмущение. Библиотека, безусловно, была
великолепна, и этот ночной осмотр невольно увлек его, хотя он ни на минуту
не забывал об опасном положении, в которое попал, и о зловещем Чезаре,
неслышно следовавшем за ними по пятам.
-- Я собирал книги всю свою жизнь, -- продолжал герцог, -- и потратил
на них более двадцати тысяч дукатов. Так что суди сам, какую цену я готов
заплатить.
Алан поднял свечу повыше, и она озарила редкую рукопись сочинений
Платона, которую герцог тут же с гордостью протянул ему.
-- Эта библиотека -- подлинная сокровищница, -- сказал юноша искренне.
-- Каким образом тебе удалось найти все это?
Герцог самодовольно улыбнулся.
-- Видишь ли, есть люди, которые сделали это своим ремеслом. Богатые
купцы, особенно флорентийские, которые рассылают своих приказчиков по всей
Европе и даже в Малую Азию, всегда поручают им высматривать интересные
рукописи. Беда в том, что они, естественно, продают свои находки тому, кто
предложит больше. А с владетельным князем или его святейшеством папой даже я
не всегда могу соперничать. Поэтому я предпочитаю пользоваться услугами моих
собственных доверенных лиц -- во главе их стоит Чезаре, с которым ты уже
знаком. Я сообщаю Чезаре, что именно мне нужно, и он никогда не обманывает
моих ожиданий.
Тут герцог усмехнулся, и от этой усмешки Алан похолодел. Чезаре,
услышав, что его хвалят, подошел поближе, но его красивое лицо по-прежнему
оставалось хмурым и настороженным.
-- Погляди-ка на этого Гомера, -- продолжал герцог, протягивая Алану
другую книгу в прекрасном переплете из позолоченной кожи. -- Это, пожалуй,
самая большая драгоценность в моем собрании. А, Чезаре?
-- Она обошлась в две человеческие жизни, -- ответил молодой человек.
-- Ну и что?
-- Действительно, ну и что? -- повторил его господин. -- То, что нам
нужно, мы берем. Это наш девиз. Не так ли, Чезаре?
-- И очень хороший девиз. Мессеру Дрейтону будет полезно его запомнить.
Перелистывая страницы Гомера, Алан лихорадочно обдумывал положение. С
Альдом его связывает дружба, но не деловые обязательства. Если он согласится
служить герцогу, его поступок могут назвать не слишком красивым, но отнюдь
не бесчестным. Ведь в конце-то концов это ему предстоит совершить опасное
путешествие в Варну. А герцог заплатит щедро, и он будет обеспечен на всю
жизнь...
Но и рассуждая так, Алан отлично понимал, что никогда не предаст Альда,
не обманет доверия Эразма, открывшего ему свою тайну. К тому же им рукопись
была нужна для того, чтобы напечатать ее и подарить комедию Алексида всему
миру, герцог же собирался, как скупец, скрыть ее ото всех в своей
библиотеке, чтобы потом хвастать, что ни у кого больше нет второго такого
сокровища.
Какой же смысл спасать Алексида из его темницы в Варне только для того,
чтобы вновь заключить его в венецианскую тюрьму, пусть и более роскошную?
Ну, а пока что делать? Герцог, несмотря на всю свою любовь к книгам, не
производил впечатления человека чести. Алан решил, что он дорожит своими
рукописями не потому, что они хранят сокровища знаний, а просто как
собранием редкостей. Ну, а красивый, как Аполлон, Чезаре, его доверенный,
был, судя по всему, опасен, как ядовитая змея.
-- Час уже поздний, синьор, -- сказал он наконец, -- и поскольку ты
убедился, что я не могу быть тебе полезен, надеюсь, мне разрешено будет
удалиться?
Герцог резко повернулся к нему.
-- Продолжаем играть в прятки? -- спросил он невозмутимо. -- Разве я не
сумел убедить тебя, что ты не прогадаешь, если согласишься выполнить мое
поручение?
-- Это прекрасная библиотека, но... я уже связан словом с другими.
-- Быть может, я выразил свою мысль недостаточно ясно. -- Герцог
говорил размеренно и зловеще. -- Хотя ты и отрицаешь это, я знаю, что тебе
известно, где находится рукопись Алексида. Она будет принадлежать мне. Мне
-- и никому другому! Я не уступлю ее даже Джованни Медичи! Ты продашь мне
свои сведения прежде, чем покинешь этот дом. А то, что нам не продают, мы
берем.
-- Но каким образом вы можете "взять" сведения? -- Почему-то, попадая в
опасное положение, Алан всегда начинал говорить насмешливо.
-- Это уж дело Чезаре. Не правда ли, Чезаре?
Молодой человек оскалил зубы.
-- Твоя светлость может на меня положиться. Мы с Бернардо сумеем
развязать ему язык. Завтра утром тебе будет известно все, что он знает.
Алан переводил взгляд с одного на другого, оценивая положение. У него
не было оружия, не было ничего, кроме книги и подсвечника. Руки его заняты,
и ему не удастся выхватить кинжал у кого-нибудь из них. Да и поможет ли это?
Предположим, он даже сумеет справиться с ними обоими. Они, несомненно,
успеют поднять тревогу, и из дворца ему все равно не выбраться.
Может быть, попробовать что-нибудь другое? Как-нибудь осторожно, не
вызывая подозрений, избавиться от книги и подсвечника, освободить обе руки,
а потом внезапно броситься на герцога, выхватить из драгоценных ножен на его
поясе кинжал и прижать острие к груди старика прежде, чем Чезаре успеет
вмешаться? Быть может, такой заложник обеспечит ему свободный выход? И, ведя
герцога под руку, прижимая кинжал к его боку, он покинет дворец и окажется
на свободе?
Но это слишком рискованно. Да и герцог, вероятно, носит под бархатом
кольчугу. А что делать тогда?
"Какой же я дурак!" -- внезапно подумал Алан. Он вдруг сообразил, что
именно те предметы, от которых он так хотел избавиться, и могут открыть ему
путь к свободе.
-- Назад, Чезаре! -- сказал он. -- Или твой господин никогда тебе не
простит!
Глава пятая. ПУТЬ ОТКРЫТ
От неожиданности молодой итальянец попятился, но тут же выхватил кинжал
из ножен. Бледные руки герцога тревожно взметнулись:
-- Моя рукопись!.,
-- Вот именно. -- Алан поднял свечу, так что язычок пламени почти
лизнул рукописные страницы Гомера. -- Одно движение -- и эта книга вспыхнет!
Герцог испустил вздох, похожий на стон.
-- Не вздумай ослушаться его, Чезаре! -- пробормотал он хриплым
голосом, в котором не осталось и следа прежней вкрадчивой любезности. -- Ты
ведь знаешь, сколько стоит мой Гомер.
-- На что надеется этот молокосос? -- презрительно спросил Чезаре. --
Дворец полон наших людей, мне стоит только кликнуть, и...
-- Вы можете изрубить меня на куски, -- весело перебил его Алан, -- но
книгу это не спасет. Если не ошибаюсь, твой господин сказал, что это --
жемчужина его собрания, и он вряд ли будет тебе благодарен за подобную
услугу.
-- Да-да, -- поспешно вмешался герцог, -- ни в коем случае не торопись,
Чезаре, и не наделай глупостей. Нам следует обсудить все это спокойно.
-- Обсуждать будет легче, если ты прикажешь Чезаре бросить кинжал на
пол, вон туда, и если сам снизойдешь последовать его примеру.
-- Я никому не позволю обезоружить меня! -- вспыхнул Чезаре.
-- Не спорь, -- с беспокойством сказал герцог, и их кинжалы упали рядом
на ковер.
Алан перешел к столу и поставил на него подсвечник, чтобы дать
отдохнуть затекшей руке.
-- А теперь слушайте, -- заговорил он как мог тверже и увереннее, -- и
я скажу вам, что мы сделаем.
-- Скажешь нам? -- Герцог поднял брови. -- Ты добился некоторого
преимущества, юноша, но оно только уравняло нас. Ты, конечно, можешь сжечь
моего Гомера, но зато я могу сжечь тебя самого... Иди выбрать для тебя еще
какую-нибудь смерть.
-- Но при этом ты лишишься своего Гомера, а моя смерть не подарит тебе
Алексида.
Герцог кивнул.
-- Верно, -- пробормотал он, словно говоря сам с собой.
-- Таким образом, все преимущества на моей стороне. -- Алан спокойно
глядел на герцога, но сердце его бешено колотилось. Он отчаянно старался
ничем не выдать своего страха и неуверенности. Эти двое были словно львы
перед укротителем. Стоит им догадаться, что он боится их, и они бросятся на
него. -- Ты, синьор, понимаешь это, но твой наемник как будто еще не понял.
-- Я с большим удовольствием перережу тебе горло, петушок, -- ласково
сказал Чезаре, -- и этого дня недолго ждать.
-- Вот видишь, -- заметил Алан, -- тебе следует позаботиться, синьор,
чтобы он не наделал глупостей.
-- Да-да, -- пробормотал герцог, -- помолчи, Чезаре. Разве ты не
понимаешь, что с ним погибнет и тайна? Надо найти другой способ...
-- Теперь я пойду домой. Пусть Чезаре проводит меня до дверей и
последит, чтобы меня пропустили свободно. Книгу и свечу я возьму с собой...
для безопасности.
Герцог задумался.
-- Ну что же, -- сказал он, -- у меня нет выбора. Чезаре, ты проводишь
нашего юного друга из дворца и присмотришь, чтобы никто не коснулся его и
пальцем. -- Он повернулся к Алану. -- А ты дашь мне слово, что на улице
вернешь Чезаре книгу в обмен на свободу.
-- Конечно, нет, -- рассмеялся Алан. -- Я молод, но не настолько глуп.
Я вряд ли благополучно доберусь до дому, если верну тебе этого заложника на
пороге дворца. Нет, твой Гомер останется у меня, пока я не окажусь перед
дверями мессера Мануция.
-- Ни за что! -- Взгляд герцога стал ледяным. -- Эта книга не покинет
пределов дворца.
-- Она вернется в него в целости и сохранности, -- пообещал Алан. --
Пусть Чезаре пойдет со мной, и я даю тебе слово, что отдам ему Гомера на
пороге дома мессера Мануция. Но только прикажи ему вести себя благоразумно
-- объясни ему, что, если книга погибнет, ты, как его господин, накажешь
его.
-- Я не дурак, -- огрызнулся Чезаре.
-- Придется подчиниться, -- устало сказал герцог. Алан с трудом скрыл
свою радость.
-- Отлично. Что поделаешь, один из нас должен положиться на обещание
другого. Ну, а после событий этого вечера я предпочту, чтобы тебе пришлось
довериться моему слову, а не наоборот. Ты готов, Чезаре? Нет, оставь свой
кинжал здесь, он тебе не понадобится. Доброй ночи, синьор.
Вслед за хмурым молодым итальянцем Алан вышел из библиотеки. Чезаре
провел его назад по длинным галереям, вниз по широкой лестнице в квадратный
зал, выходивший на улицу. При их появлении несколько вооруженных людей,
сидевших там, вскочили на ноги и почтительно поклонились. Чезаре молча
прошел мимо, и Алан, внимательно вглядывавшийся в их лица, решил, что он не
подал им никакого незаметного знака. Если их и удивило, что гость идет по
ярко освещенным апартаментам с зажженной свечой в руке, они ничем не выдали
своего изумления. На всякий случай Алан отстал от Чезаре еще шага на два.
На крыльце он на секунду остановился и, бросив свечу, быстро выдернул
из кольца пылающий факел. Чезаре оглянулся, чтобы выяснить, почему он
задержался.
-- Может подняться ветер, -- любезно объяснил Алан. -- Если бы он задул
мою свечу... мне было бы труднее добраться до дому. Возможно, ты тоже об
этом подумал...
Чезаре еще больше нахмурился, но ничего не ответил и пошел вперед. Алан
не имел ни малейшего представления, где именно они находятся, однако он
решил, что итальянец ведет его правильно -- ведь Чезаре не имело никакого
смысла обманывать его до тех пор, пока у него в руках оставались книга и
факел.
И все же Алану было не по себе, пока они шли по узким улочкам и
набережным, по длинным мостам и коротким узеньким мостикам. Наконец они
пересекли широкую площадь и пошли под колоннадой, погруженной в угрожающий
полумрак. Город еще веселился, но улицы уже опустели -- люди расходились по
домам, чтобы продолжить празднество в дружеском кругу. Порой навстречу этой
странной паре попадались кучки громко распевающих гуляк, но чаще вокруг
никого не было видно.
Не было видно... Но Алана не оставляло странное ощущение, что позади
них, прячась в тень, крадутся какие-то люди, что из-за углов впереди на них
устремлены настороженные взгляды. Он шел, словно одинокий путник по зимнему
лесу, где за каждым деревом ему чудятся волки.
И, не выдержав, он крикнул шедшему впереди Чезаре:
-- Я не слеп! Если твой герцог задумал предательство, он не захватит
меня врасплох! -- И он многозначительно взмахнул факелом.
-- Не беспокойся, -- бросил через плечо Чезаре. -- Неужели ты думал,
что он не примет мер предосторожности? Они тут, чтобы охранять его Гомера, а
не нападать на тебя.
Тем не менее Алан от души обрадовался, когда увидел темную громаду
церкви Святого Августина, а мгновение спустя -- и звеневший музыкой и смехом
дом Альда с гостеприимно распахнутыми дверями. И тут он с удивлением
сообразил, что все это опасное приключение заняло меньше двух часов. Он
думал, что его хватились, что Антонио с друзьями в тревоге бросился на
розыски, а на самом деле он только чуть-чуть опоздал к ужину.
-- Ну-ка, остановись, -- сказал он Чезаре и, пройдя мимо него к дверям,
осторожно положил Гомера на каменную ступеньку и, вставив факел в пустое
кольцо на стене, добавил самым любезным тоном: -- Я думаю, факел пригодится
тебе для обратной дороги. Спокойной ночи!
-- На этом наше знакомство еще не кончилось, -- заметил Чезаре.
-- Боюсь, ты сочтешь меня грубым, если я скажу, что от души хочу, чтобы
мы больше не встречались, однако это так.
Алан быстро взбежал по ступенькам. На углу к этому времени скопилось
много черных теней, а он вдруг вспомнил, что итальянцы умеют метко бросать
ножи.
Когда ужин кончился, Алан шепнул Альду, что им нужно поговорить
наедине. В своей комнате книгопечатник с тревогой выслушал рассказ юноши.
-- Ты говоришь, что на гербе был изображен золоченый ястреб или сокол?
Да, это, несомненно, был герцог Молфетта. Он живет в Венеции как изгнанник,
потому что его бывшие подданные предпочли учредить республику. Его прозвали
Ястребом, и у него на службе состоит гнусный негодяй, по имени Чезаре
Морелли.
-- Не могу его понять, -- заметил Алан. -- Какое противоречие! Он так
любит книги... И все же готов похищать, убивать!
-- К сожалению, в Италии такие люди не редкость, -- со вздохом ответил
Альд. -- Они страстно влюблены в красоту, и особенно в красоту античного
искусства и литературы. Они любят ее так же искренне, как ты или я. Но,
кроме того, они -- люди нашего века, а в Италии это век предательств и
заговоров, отравлений и убийств из-за угла. Они упиваются высокой и ясной
философией Платона... а потом идут и убивают не моргнув глазом. Даже
созерцая какой-нибудь шедевр Праксителя, они обдумывают очередную резню.
-- Но как он узнал про Алексида?
-- У таких людей есть шпионы.
-- Но как же так? В этом доме?
-- Даже в этом доме, -- с грустью сказал Альд, -- возможно, есть
недостойные люди, обманывающие мое доверие. И прежде случалось многое... --
Он улыбнулся. -- Как видишь, и у безобидного книгопечатника есть свои
тревоги, Алан. Мне пришлось пережить немало невзгод. Мои подмастерья
устраивали против меня заговоры, соперники-книгопечатники заключали союз,
чтобы разорить меня, бесчестные книготорговцы ставили мою марку на скверно
отпечатанных книгах. Таких мошенников прозвали пиратами, и вполне
заслуженно. -- Он пожал плечами. -- И все-таки я многого добился с помощью
терпения и упорства, и дальше буду трудиться все так же без отдыха.
-- Наверное, они долго выслеживали меня, -- задумчиво проговорил Алан.
-- Ведь они заговорили со мной как хорошие знакомые, и я решил, что это
кто-то из моих новых друзей...
-- И они по-прежнему будут за тобой следить. Теперь нам придется
удвоить осторожность. Не то Молфетта опять тебя схватит.
-- Разве в Венеции нет закона? -- возмущенно спросил Алан.
-- Есть-то есть, но наши правители благоволят к герцогу, иначе ему не
разрешили бы поселиться здесь. Однако и он может позволить себе далеко не
все. Например, он не посмеет напасть на мой дом. Но если бы мы принесли
жалобу на него за то, что случилось сегодня, толку не было бы никакого.
Сбиры отлично знают, чем занимается Чезаре Морелли и его люди, но они не
вмешиваются.
-- Понимаю.
-- Ты сегодня отличился. Правда, тебе повезло, но ты выказал и немалое
мужество. Ответь-ка мне на один вопрос. -- И Альд, наклонив голову, с
лукавой улыбкой взглянул на Алана. -- Если бы они на тебя напали, ты и
вправду поднес бы факел к Гомеру?
Алан посмотрел ему прямо в глаза и рассмеялся:
-- Мне кажется, ты уже успел узнать меня. Конечно, нет! Ведь я все-таки
ученик Эразма. У меня не поднялась бы рука, чтобы подпалить даже уголок
страницы. Это было бы равносильно убийству!
Альд одобрительно кивнул.
-- Я так и думал... Странно, что герцог не догадался об этом. Ну,
Морелли, конечно, тебя не мог понять.
-- Ты прав. У герцога, пожалуй, не было другого выхода, но я еще тогда
подумал, что он отпускает меня как-то подозрительно легко.
-- Неужели ты и сейчас не понял, Алан, почему он так поступил?
-- Нет. А почему?
-- Мертвый ты был ему не нужен. Да и как пленник тоже -- а вдруг пытки
Чезаре не заставили бы тебя говорить? Но живой, на свободе ты можешь
послужить ему гончей и привести его свору к рукописи, если удастся
установить за тобой тайную слежку. А в последнюю минуту он надеется
выхватить Алексида из твоих рук, словно охотник, который отгоняет гончих от
затравленного оленя.
-- Весьма остроумно задумано, -- угрюмо буркнул Алан, -- но мы еще
посмотрим, что из этого выйдет.
Альд встал.
-- Уже поздно, мой друг. Тебе надо отдохнуть после этого неприятного
приключения, а меня ждут внизу друзья. Приходи ко мне завтра утром. Нар надо
обсудить дальнейшие планы.
-- Дальнейшие планы чего, синьор?
-- Твоей... или чьей-нибудь еще поездки в Варну.
-- Чьей-нибудь еще? -- повторил Алан, думая, что ослышался.
-- Но ведь, Алан, теперь, когда герцогу все известно, лучше будет,
чтобы ты остался здесь в безопасности, а я постараюсь подыскать надежного...
-- Нет! -- Измученный волнением и усталостью Алан почти кричал. -- Я
начал это дело, и я доведу его до конца! Я не боюсь ни Молфетты, ни Морелли.
В Варну поеду я, и никто другой!
-- Тш-ш-ш... Не кричи об этом на весь дом.
-- Прости, синьор.
-- Я понимаю твои чувства. Ты поедешь, и очень скоро, как только мы
закончим необходимые приготовления. Мой феррарский друг сообщил мне все
нужные сведения. Дорога в Варну открыта перед тобой, дружок!
Глава шестая. ТАЙНЫЙ ОТЪЕЗД
Когда Алан на следующий день торопливо шел по коридору к кабинету
Альда, его остановила Анджела д'Азола. Можно было подумать, что она
подстерегала его, прячась за занавеской. Протянув белую руку, она преградила
ему дорогу.
-- Алан! -- У нее был удивительно низкий для ее возраста голос --
звучное контральто. -- Скажи мне одну вещь...
-- Какую?
-- Что именно хранится в Варне?
Алан похолодел и тревожно оглянулся. К счастью, в коридоре никого не
было видно.
-- Варна? -- ответил он спокойно. -- В первый раз слышу это название.
-- Мне ты мог бы не лгать! -- гневно воскликнула она.
-- Прости, но...
-- Я знаю, у вас с дядей Альдом есть какая-то тайна.
-- В таком случае, пусть она и остается тайной, -- невозмутимо ответил
Алан и, не удержавшись, добавил: -- В Англии девушки не суют нос в важные
дела. Всем известно, что они не умеют хранить секреты.
Бац! Анджела дала ему оглушительную пощечину. У Алана зазвенело в ушах,
и он от души пожалел, что Анджела в свое время вздумала заняться греблей.
-- Английский варвар! -- бросила она презрительно.
-- Это правда. -- Он насмешливо поклонился, -- Но мне казалось, будто
ты разделяешь мнение Эразма, что "весь мир -- это одно общее отечество".
Удар попал в цель. По ее глазам он догадался, что на этот раз она
покраснела не от гнева, а от стыда.
-- Мне не следовало этого говорить... Я... я прошу прощения, --
пробормотала она и, совсем смутившись, убежала.
Алан с улыбкой посмотрел ей вслед, а потом подошел к двери кабинета и
постучал.
Феррарский друг Альда даже нарисовал ему карту. Она отнюдь не походила
на изукрашенные творения искусных картографов: на ней в пустых пространствах
моря не резвились сказочные чудовища, по ее углам не надували щеки херувимы,
изображающие ветра, города и страны не обозначались пестрыми гербовыми
щитами. Это был простой набросок, деловитый и удобный, несмотря на то что
штрихи, обозначавшие горы, не слишком ясно показывали их высоту и
расположение.
Наклонившись над столом, Алан внимательно следил за указательным
пальцем Альда, скользившим по пергаменту. К его величайшему огорчению,
палец, опустившись на Венецию, решительным движением пересек Адриатическое
море.
-- Ты поедешь на корабле, -- сказал книгопечатник.
-- А... э... не лучше ли будет поехать кружным путем по суше? -- Алан
указал на дугу, изображавшую северное побережье;
-- На это потребуется гораздо больше времени, да этот путь и гораздо
более опасен во всех отношениях. На корабле тебе легче будет покинуть
Венецию так, чтобы Морелли об этом не проведал.
-- Пожалуй, -- уныло согласился Алан, чувствуя, что у него уже
начинается приступ морской болезни.
-- Пусть тебя это особенно не пугает. Адриатическое море нешироко и со
всех сторон окружено сушей. К тому же в это время года оно обычно бывает
тихим.
-- Ну, так куда же я поеду?
Палец печатника скользнул на юго-восток.
-- Ты поплывешь вдоль берегов Далмации... Видишь, весь этот кусок
принадлежит Венеции. Но ты высадишься в Рагузе, на которую ее власть не
распространяется.
-- .А дальше?
-- Отправишься внутрь страны. Сперва по дороге, ведущей в
Константинополь. Затем вот в этом месте, которое Бенедикт пометил крестиком,
ты свернешь направо. Вон там находится озеро Варна, из которого вытекает
река Ольтул. Бенедикт сказал, что тебе надо только добраться до Ольтула, а
потом идти вверх по течению, и ты выйдешь к самому монастырю.
-- Понимаю.
Альд свернул карту.
-- Спрячь ее получше.
-- Нет, синьор, запри ее в твоем сундуке или просто сожги. Я все
запомнил.
-- И уверен, что не забудешь? Очень хорошо. Конечно, будет безопаснее,
если ты сумеешь обойтись без нее.
Затем они стали обсуждать все подробности предстоящего путешествия.
Было решено, что Алан отправится один и из Рагузы пойдет пешком -- так же,
как он добирался из Англии в Венецию. Конечно, это займет больше времени, но
зато он будет привлекать к себе меньше внимания. К тому же этот способ был
самым дешевым. А это имело большое значение, потому что Альд был небогат, и
хотя ради рукописи Алексида он с радостью пожертвовал бы значительной частью
своего состояния, сумма все равно была бы невелика.
Вопрос о том, как добыть рукопись, если ему все же удастся найти Варну,
они уже не раз обсуждали раньше. Разрешат ли монахи сделать с нее список?
Согласятся ли они ее продать? В этом случае Альд обратился бы к своим ученым
друзьям в основанной им академии, и они, несомненно, помогли бы ему собрать
необходимые деньги. Альд должен был дать Алану подписанный им вексель, в
котором юноша затем проставит сумму, назначенную монахами. Было бы, конечно,
лучше, если бы вексель подписал какой-нибудь известный банкир, но в таком
случае его пришлось бы посвятить в тайну.
Ну, а вдруг монахи Варны не захотят продать, подарить или хотя бы дать
списать рукопись?
Альд, человек щепетильно честный, отказался даже обсуждать другие
возможности получить рукопись. Однако Алан заметил, что в душе итальянца
происходила нелегкая борьба. Он и сам уже не раз задумывался над этой
проблемой. Быть может, такое воровство на самом деле не будет воровством?
Разве кто-нибудь -- монах или герцог -- имеет право лишать мир драгоценной
книги?
Но пока над этим не стоило ломать голову. Он решит, когда настанет
время. И какое бы решение он тогда ни принял, он примет его по собственному
разумению и на собственную ответственность.
А пока надо было заняться более неотложными делами...
-- Я смогу помочь тебе добраться до Рагузы, -- сказал книгопечатник. --
Туда часто отправляются торговые суда. Один из капитанов -- мой хороший
знакомый. Если не ошибаюсь, сейчас он в Венеции. Ты можешь поехать с ним,
ничего не опасаясь, -- Пьетро умеет держать язык за зубами.
-- Но Морелли наверняка установил слежку за твоим домом, так что я не
могу просто взять дорожную сумку и отправиться на корабль.
-- Ты прав. -- Альд задумчиво погладил бритый подбородок. -- Нам надо
как-то сбить их со следа.
Алан сосредоточенно нахмурился.
-- Нашел! Мою сумку можно отправить на корабль с носильщиком -- ведь
весь день напролет в дом приносят и из него выносят всякие ящики и свертки.
А я пойду погулять с Антонио, как мы ходим каждый день.
-- Ну, а потом?
-- Такие корабли обычно отплывают на рассвете?
-- Да, кажется.
Алан на минуту задумался, а потом сказал:
-- Я знаю, что делать, синьор. Если ты договоришься с капитаном и
сообщишь мне день отплытия, я, пожалуй, сумею сбить Морелли со следа.
Оказалось, что капитан Пьетро Монтано намеревается отплыть из Венеции
утром во вторник (его корабль носил название "Дельфин", и Алан счел это
добрым предзнаменованием). И вот вечером в понедельник, попрощавшись только
с Альдом и его женой, Алан вышел из дома, словно собираясь погулять. С ним
пошел Антонио, посвященный в тайну. Они пригласили на прогулку Анджелу и ее
сестру, ни о чем их, однако, не предупредив. Юноши не сомневались, что
общество девушек рассеет всякие подозрения соглядатаев Морелли.
Алан, впрочем, решил действовать наверняка и придумал план, как
избавиться от возможной слежки. Когда они вышли на набережную, он высмотрел
пристань, около которой стояла только одна гондола, и начал действовать.
-- Пойдем, -- сказал он быстро, беря Анджелу за локоть.
-- Но...
-- Мы немножко прокатимся, -- вмешался Антонио, и растерявшиеся девушки
не успели оглянуться, как уже сидели в лодке. Антонио отдал распоряжение
гребцам, и гондола вскоре свернула в боковой канал.
Алан то и дело оглядывался и через несколько минут убедился, что за
ними никто не следует. Он отдал новое приказание, и гондола повернула,
подняв легкую рябь. Они скользнули под