остудить.
-- Так,-- сказал Хирон.-- Гелий -- добрый копейник.-- И спросил
Актеона:-- А где твое копье, Актеон?
-- Оно в вепре, отец. Ты не учил нас стыду, а нам стыдно. Мы не можем
одолеть Железного Вепря -- даже все вместе.-- И так недоуменно посмотрел в
глаза Хирону незнакомый с промахом Актеон.
А вслед за Актеоном сказал Язон:
-- Отец, мы встретили вепря с железной шитиной. Верно, он не вепрь, а
дракон. Только он без крыл. Весь как в панцире. Гнутся о его железную кожу
острия наших копий. Бессильно скользили по ней наши стрелы. Рогатины
ломались о его щетину. И камни его не ранят: только звенели о панцирь боков
и с гулом отскакивали, как от медной стены. У него копыта железные -- не
копыта, а две секиры. Он по лесу идет, головой мотает, и валятся направо и
налево деревья: и просека позади него. Не могли мы его взять.
Потупился Язон-полубог.
И тогда спросил Хирон:
-- Ты боялся?
И все юноши подняли головы, ожидая ответа.
Ответил Язон:
-- Я не знал, как его одолеть.
-- Ухватил ты его за заднюю ногу? Поднял на воздух? Ударил головой о
ствол дуба? Сбросил его со скалы? Смотря в землю, ответил Язон:
-- Он сам больше скалы и дуба. Помолчал Хирон. Не дышали
герои-полубоги. И вот раздался голос учителя:
-- Что ж ты делал, Язон, вождь грядущий Аргонавтов?
-- Отступил.
И тут застучали веселые копыта. На поляне стояла Меланиппа. И услышала
она вопрос Хирона:
-- Ты отступил, но с отвагой, как должно? Что ж молчишь ты, Язон?
-- Учитель, от него бежали кентавры.
И сурово, уже в гневе, повторил Хирон вопрос:
-- Отвечай по закону титановой правды: отступил ты с отвагой или с
заботой? И ответил Язон:
-- С заботой.
-- О, род людской!
Отвернулся Хирон от Язона и посмотрел Актеону в глаза:
-- А ты, Актеон, что делал?
-- Я хотел объездить вепря, но он весь в железных остриях.
-- И ты?..
-- Отступил и я, как Язон. Дважды кидался на меня Железный Вепрь, и я
дважды перепрыгнул через гору щетины. Но копьем пронзить не мог: оно
застревало в железе горба. Я не знал, что мне делать, отец. Отступил я, как
должно,-- не бежал. Но зверя не взял. И мне стыдно.
Улыбнулась Меланиппа Актеону и стала за Хироном.
-- И мне стыдно,-- сказал Хирон.-- Отвага без подвига -- забава. Это
дело богов. Трусость без подвига -- забота. Это дело людское. Еще ты за дело
героя не брался. Дело героя -- подвиг. Я не знаю для героя другого дела.
И сказал Хирону Язон:
-- Научи, отец, как нам взять Железного Вепря! Ответил Хирон:
-- Пойти и взять. Разве боги Олимпа спрашивают? Хотят одолеть --
одолевают. Надо уметь хотеть, как боги хотят. Сегодня не забавный день[19]
для Хирона. Сегодня он потерял героев. Или, быть может, мне вам помочь?
Отвернулся Хирон от юношей и ушел хмурый в пещеру. Только бросил
ученикам на прощанье:
-- Да, сегодня и Хирон познал стыд!
Переставила передние ноги Меланиппа, всплеснула по-девичьи руками,
повернулась и ускакала.
В этот день никто из юных питомцев не поднял головы, не смотрел на
другого. Каждый думал о Железном Вепре.
Сказание об охоте на Железного Вепря и о подвиге мальчика-бога
Асклепия
Росла высоко на утесе, над самым морем, Липа-Великанша. На всем Пелионе
не было такой другой могучей Липы. И против Липы, на краю утеса, свисая над
пропастью, лежал огромный камень -- не камень на утесе, а гора на горе.
Не в пять, не в десять обхватов был ствол Липы. Верно, для объятий
великанов создала этот ствол Земля-Гея.
Ни звери, ни охотники не всходили на этот утес, и птицы на нем не
гнездились: подобный шуму океана, их отпугивал шум листвы. Только ветер
залетал в гости к Липе-Великанше, и снизу поднимался к ней порой гремящий
голос морского прибоя. Переговаривалось море с Липой, но о чем, о том знала
только листва.
На всем Пелионе один Хирон посещал иногда этот утес. Подойдет, бывало,
к Липе-Великанше, обнимет ее человеческими руками и припадет к ней мудрой
большой головой лесного титана. И, встречая его, обоймет, бывало, Липа
Кентавра косматыми руками-ветвями под шатром листвы, и стоят они так вдвоем,
обнявшись подолгу и о чем-то шепчутся -- Липа-Великанша и Хирон-кентавр.
Когда Асклепий услышал о Железном Вепре, перед которым отступили
полубоги-герои Язон и Актеон, решил отважный мальчик-бог выйти тайком против
Железного Вепря и его одолеть: решил и пошел -- в одиночку.
Бежал мальчик охотничьим скоком в один след в поисках вепря,
вооруженный только пелионским копьем.
Из пелионского ясеня выстругал то копье Хирон для Асклепия. Сварил
ясень в горячем кипящем ключе Фермопильском, но вместо кованого острия
вложил в ясеневое древко золотую стрелу Аполлона, выпавшую из тела великана
Ота. Поэтому и ночью, и днем сверкал конец его копья, как золотой луч, и
пронзало копье не только дерево, но даже камень. Обладало то копье одним
свойством: в отважной руке оно било без промаха, а из руки труса летело мимо
цели.
С тем копьем ходил мальчик-бог на охоту в лес Пелиона.
Много диких свиней и вепрей пронеслось в этот день мимо охотника.
Попадались и барсы и львы, но Железный Вепрь не встретился. Вдруг услышал
Асклепий треск, и брызги искр метнулись в воздухе высоко над лесными
деревьями. Закинул Асклепий назад голову и видит: стоит над лесом утес. На
утесе Липа-Великанша. И треск и искры с утеса.
Сжал крепче в руке мальчик копье, побежал к тем брызгам искр. Бежит --
ни дороги к утесу, ни тропы. Повсюду лес обрывается над пропастью. А за
пропастью отвесные стены утеса. Но сердцем чувствует мальчик-бог, что
Железный Вепрь непременно там, на утесе. Побрел он по краю лесного обрыва и
дошел до моря. Шумит море, бурлит, поднимает высокие волны, ударяет ими об
утес, а одна волна всех выше, и качается на вершине волны зеленая дриада.
Никогда не видел Асклепий, чтобы дриады качались, как нереиды, на волнах:
лесного племени дриады, древесного. И видит Асклепий, что свисает с утеса к
волне с дриадой от Липы-Великанши ветвь, и концы ее, словно пальцы, то
окунутся в воду, то вынырнут. Поиграла дриада на волне, ухватилась за
пальцы-ветви, и вот уже мелькнула высоко в воздухе. Подняла ее ветвь,
донесла к стволу Липы-Великанши, и вновь опустилась ветвь к волне.
Засмеялся радостно Асклепий, кинулся к берегу моря, со скалы на скалу,
с камня на камень, а там с волны на волну -- и добрался до самой высокой
волны, на которой прежде качалась дриада. И вот уже он на вершине волны, и
над ним рука-ветка Липы-Великанши. Он к ветке -- ветка к нему, и уже
Асклепий в шатре-листве у Липы-Великанши гостем.
Выглянул мальчик-бог из шатра-листвы, видит: лежит против Липы огромный
камень, и трется о камень железной спиной Железный Вепрь, и от трения
сыплются из камня искры, словно из-под молота на наковальне. И клыки у вепря
железные, и копыта двойные железные, и хвост у него драконий, весь в
зазубринах, словно две пилы по бокам хвоста, а в конце хвоста -- голова змеи
с жалом.
Смотрит Асклепий на чудовище-зверя, а в горах и лесах Пелиона, далеко и
близко, слышен лай собак Актеона-охотника, слышны рога призывные звуки, и
гудят копыта Хирона: то не гон по зверю -- верно, ищут его, беглеца,
мальчика-бога.
Не отдаст он им такой добычи.
Соскочил Асклепий с дерева, выбежал из-под шатра листвы и стал против
вепря боком, как надо, как учил Хирон. А вслед ему шепчет Липа-Великанша:
-- Чуть что, ты ко мне. Ухватись за любую ветку.
Засвистела змея в хвосте вепря. Склонил голову зверь, уставил клыки и
уперся передними ногами в землю, чтобы кинуться на охотника. Сияет в руке
мальчика-бога золотое острие копья. Занес он его, ищет место, куда бы
послать.
Весь в железе-броне невиданный зверь: хвост -- пила, резцы -- сабли,
копыта -- ножи: пырнет, и распилит, и срежет...
Даже бессмертное тело бога-ребенка уязвимо.
И кинулся вепрь на Асклепия.
Не наметил охотник, куда бы метнуть копье, а перед ним уж клыки, и
зубья, и жала щетины, и туша горой. А кругом -- камень, пропасть и море.
Некуда отпрыгнуть мальчику-богу. Да вот лапа Липы-Великанши наклонилась
веткой к нему. Подпрыгнул Асклепий, ухватился за нее и повис на одной руке.
Пронесся под ним Железный Вепрь. Застонала Липа-Великанша от удара
кабаньего резца. За века своей жизни не знавала она еще такой раны.
И услышал Асклепий голос той зеленой дриады, что качалась на высокой
волне:
-- Что ты бьешь меня, Древнюю, Вепрь! Пред тобою океанида Филюра.
Забилось гневом сердце Асклепия. Не даст он Древнюю в обиду. Прыгнул
наземь и уметил золотым острием копья чудовищу в глаз. Замотал зверь
страшной головой. Попало копье ему в железное веко, и мгновенно раскалилось
веко, стало красным и закрыло глаз. А копье отскочило к Асклепию. Поднял его
отважный мальчик-бог и уметил во второй глаз Вепрю. Раскалилось и второе
веко. Ослеп Железный Вепрь. А копье уже снова в руке Асклепия.
Заметался Вепрь по утесу. Ударяется то о камень, то о ствол
Липы-Великанши. В третий раз нацелился в зверя охотник -- угодило копье в
щетину. Накалилась щетина, заалела, словно в горне панцирь с шипами. И,
задыхаясь, весь сжигаемый собственной кожей, повалился Железный Вепрь на
бок.
А лай собак и звук рога совсем близко. И вот выбежала стая псов на
опушку леса, к обрыву над пропастью, а за ними охотники -- и Хирон впереди.
Видно им все, что на утесе: и Железный Вепрь, издыхающий на боку, и
мальчик-бог -- победитель.
Поднялся кентавр Хирон на дыбы и метнулся через пропасть на утес.
Только бросил взгляд на Вепря, как тотчас выкрикнул что-то голосом,
незнакомым юношам-героям: кликнул Хирон древний клич титанов.
И вепрь, приподняв голову, ответил сыну Крона -- Хирону -- тем же
титановым кликом. И узнало сердце Асклепия, сына титаниды, клич титановой
правды и тоже ответило кликом на клик. Понял мальчик-бог Асклепий, что
одолел он не зверя, а титана-оборотня в образе Железного Вепря, что он,
титан, поразил титана.
Прохрипел Хирону Железный Вепрь:
-- Хирон, я -- потомок древних титанов, рожденный у океана в пещере, во
мгле, от отверженной богами Змеедевы Ехидны. Я рожден уже в образе
змея-зверя для битвы с богами Кронидами. Только тот, кто сильнее смерти, мог
меня поразить. Видно, мальчик, сразивший меня, сильнее смерти. Слышу я голос
его сердца: у него сердце титана. Кто ты, мальчик?
И сказал мальчик-бог:
-- Я -- Асклепий.-- И хотел было вырвать копье из тела Вепря.
Но Вепрь прохрипел:
-- Жжет твое копье. Я сгораю. Но не спеши его вырвать из моего тела.
Когда вырвешь, я тотчас умру. Теперь мы, потомки титанов, умираем, если не
вкусим золотых яблок из сада Гесперид.
Печально стоял Хирон над потомком древних титанов. Дивились юноши-герои
на той стороне пропасти отваге Асклепия.
Сказал Вепрь Асклепию:
-- Чтобы впредь ты узнавал нас, змеев-титанов, вкуси моей крови, и
постигнешь ты змеиный язык и образ и откроешь в змее-звере титана. Я сгораю.
Вырви копье. И вкусил Асклепий титановой крови. С той поры стал Асклепий
владыкой змей. Испустил дух Вепрь-дракон. И вдруг камень, века не
срывавшийся с утеса, сорвался и увлек тело Железного Вепря в недра
разверзшейся земли -- матери-Геи.
Сказание о волшебных письменах дождя и о возвращении глаз Хироном
ослепленному герою-полубогу Фениксу
Еще багряный конь Утренник-Пирфорос не отошел от ночных яслей, когда
юноши-герои и Асклепий накинули на плечи шкуры вепрей, надвинули их
клыкастые головы на темя, взяли в руки пастушьи посохи и двинулись с Хироном
в горы, на самую вершину Пелиона, чтобы прочесть при восходе Сириуса
волшебные письмена дождя.
Никогда не спит соловей. И пока юные герои поднимались в полумгле
лесами на вершину Пелиона, пел соловей -- и один, и другой, и третий -- пел
о волшебных письменах дождя, которыми записано, как у девушки Филомелы
отрезал свирепый насильник язык и как обратили ее боги в соловья, чтобы
даром соловьиных песен вознаградить ее за исчезнувший человечий язык. С той
поры опьяняющим зельем звуков исцеляла соловьиная песня тех, кто болен
утратой.
Сказал Хирон своим питомцам:
-- Исцеляйте раны пением. О таком исцелении пением говорят нам письмена
дождя.
Так взошли они на вершину Пелиона. Говорили пастухи овец:
-- Будто в эту пору, после восхода Сириуса, дождит Зевс-тучесобиратель.
И в каплях волшебного дождя на Пелионе скрыты мысли Зевса. Кто прочтет их,
тот будет мудр и счастлив.
Но Хирон, сын Крона, говорил своим питомцам иное:
-- Учитесь читать письмена дождя, как читают его птицы, звери и травы.
На птичьем, зверином и травяном языке бегут с неба на землю дождевые
письмена. Кто прочтет их, тот узнает тайны исцеления. Будут ему ведомы
волшебные заговоры. Откроет он тайну каждой былинки и каждого корня, и листа
и ягоды, и всех соков и плодов на деревьях, и станет он врачевателем
смертных племен. Только знаки лучей не таятся в дожде. Язык солнца и звезд
-- иной. Он -- для бессмертных. Кто прочтет знаки лучей, тот откроет тайну
вечной жизни.
И сказал мальчик-бог Хирону:
-- Я хочу прочесть и знаки лучей.
Полубогу Фениксу выжгли глаза.
Тогда герой-полубог Пелей взял за руку друга и сказал:
-- Мы пойдем на Пелион, к учителю Хирону. Он -- исцелитель.
И пошли.
Осторожно ступал Феникс, подобно зрячему, вдруг попавшему ночью в
незнакомое ему жилище, в котором темно.
И пришли Пелей и Феникс к Хирону.
-- Вот и я, отец,-- сказал Пелей.-- Я к тебе на Пелион из Калидона.
Слыхал я о вашем Железном Вепре, но и Калидонский Вепрь был не хуже.
-- Рад тебе, что вернулся зрячим. Но с тобою, вижу, слепой Феникс.-- И
Хирон заглянул в выжженные глаза слепого. Спросил:
-- Феникс, Феникс, где твои глаза? И ответил Феникс:
-- Я слеп.
И спросил Феникса Хирон:
-- Раньше, Феникс, ты не был слепым?
-- Я был зряч, Врачеватель. Но Хирон покачал головою:
-- Многим кажется, что они зрячи. А у них только слепота зрячести. При
всей своей зрячести они слепцы. Не лучше ли тебе остаться слепым и познать,
как слепой провидец Тиресий, зрячесть слепоты? Многие слепые более зрячи,
чем не слепые.
Ответил Феникс:
-- Я хочу иметь свои глаза, Хирон, а не глаза богов, подателей
прозрения. По мне, лучше своя слепота зрячести, чем чужая зрячесть слепоты.
На мой краткий срок жизни мне было довольно и моих человечьих глаз.
-- Хорошо,-- сказал Хирон и повернул его лицом к солнцу.-- Стой и
смотри, Феникс, в самое солнце. Смотри в самое солнце и люби солнце. Будешь
любить солнце, и пошлет тебе Гелий свой солнечный глаз с неба. Но только
умей любить солнце, крепко любить!
Стоит Феникс, смотрит Феникс в солнце, как велел ему Хирон. Щекочут
лучи ему глазницы, и только.
Набежало облачко. Закрыло темно-сизое облачно солнечный блеск и свет. И
ушло облачко.
А Феникс все смотрит в самое солнце да смотрит.
Долго смотрел Феникс.
-- Что же,-- спросил его Хирон,-- ты все еще слеп, Феникс?
-- Слеп, учитель.
-- Значит, мало ты любишь солнце. Люби больше, и пошлет тебе Гелий с
неба свой солнечный глаз.
Снова стоял Феникс. Снова смотрел выжженными глазницами в самое солнце
и все же оставался слепым.
Тогда отвел его Хирон к краю поляны, где обрыв, и сказал:
-- Не умеешь ты, Феникс, любить солнце жизни. Не получишь ты в дар, как
счастливцы, от Гелия солнечных глаз с неба. Что ж, где дар с неба не падает,
там надо счастья достигать трудом: не дар -- так только труд. Подожди до
утра.
Ранним утром, когда голубка, как всегда, принесла Хирону в пещеру в
своем зобе каплю амброзии, бережно принял на лепесток этот дар Гесперид
чудесный врачеватель и, как жемчужину, скатил ту каплю бессмертия с лепестка
в чашечку цветка, полную ночного нектара, и смешал их. Затем из груды
драгоценных камней (а таких груд было немало на мху в пещере) выбрал опалы,
голубую бирюзу и синие сапфиры. Взвесил их в горсти, перетер в каменной
ступке пестом в порошок, обрызнул порошок россыпью песку золотого и месить
стал эту смесь в розовом масле, эфирном, густом и легком. Из утренних
фиалок, из полуденных роз, из вечерних нарциссов и ночных маттиол добывали
это масло нимфы лугов и лесов. Стянулась смесь тестом. Два глаза вылепил из
теста Хирон, вложил в каждый глаз по осколку кристалла и в каждом сделал по
ямке. Совсем глаз как глаз, но еще слепой.
А вот влил в те ямки Хирон из чашечки цветка смесь амброзии с цветочным
нектаром и сверху прикрыл те ямки каплей вина от первых лоз Диониса.
Стояли поодаль полубоги -- юные герои и красавица Меланиппа и смотрели.
Но рядом с врачевателем Хироном, распахнув так широко ресницы и не
отрывая глаз от рук кентавра, стоял Асклепий -- мальчик-бог. Голубая змейка
обвивала кисть ребенка, и с нею играли его пальцы.
А над обрывом, у края поляны, сидел слепой и слушал жизнь. Как много в
ней неведомых ему прежде голосов!
Сказал Хирон:
-- Встань, слепой. Пойди навстречу своим глазам.
Встал Феникс и пошел на голос.
Он шел, а зелено-золотая муха кружилась, жужжала перед его- лицом,
вглядываясь так любопытно, назойливо и жадно всеми своими мушиными глазами в
глазницы слепого, в их свежие язвы меж струпьев век. Сердилась суетливая
муха: так много хлопот в жизни у зелено-золотой мухи. И знать ей хотелось, и
урвать ей хотелось: ведь мухе нужно!
Вложил Хирон в глазницы Феникса глаза и повернул его опять лицом к
солнцу:
-- Смотри, Феникс.
И когда веселый солнечный луч кинулся шаловливо к глазам слепого,
откусил Хирон осколком кристалла кончик луча, расщепил тот кончик надвое и
впустил в оба глаза слепцу по лучику-отщепку. Заиграли золотые
песчинки-искорки в глазу. Заголубел эмалью опал с бирюзою, засиял сапфир,
напились лучики-отщепки вина и амброзии, опьянели, ударились о кристаллики,
что вложил в ямки Хирон, и кинулись опрометью из глаз обратно к солнцу,
перепутав пути.
И тут вскрикнул Феникс:
-- Ушла тьма от меня, Хирон! Я тебя вижу. Я прозрел. Но
Хирон-врачеватель снова покачал головой, как прежде, и, смахнув с крупа
конским хвостом зелено-золотую муху, сказал:
-- Еще рано. Это твой глаз видит солнце, а ты сам еще солнце не видишь.
Не вошло оно в твое сердце, не осталось там горячим лучом. Только любящий
солнце зряч. Но можно прожить и так, полузрячим. Чтобы стать зрячим, научись
любить солнце, как любит солнце Асклепий.
Улыбнулся мальчик-бог, победитель Железного Вепря, в ответ на слова
Хирона. Обнял конскую ногу бессмертного кентавра, прижался к ней и,
запрокинув назад голову, сказал:
-- Да, отец, я и змейка -- мы любим солнце. И огромный Хирон, сын
Крона, поднял человеческой ладонью мальчика с земли и посадил его себе на
конскую спину. А потом так весело заржал человечьим ртом ему в утеху и пошел
широкой иноходью с богом-ребенком на спине туда, вверх по тропе, в леса и
луговины Пелиона. Тут крикнул Меланиппе Актеон:
-- Поскачем и мы, Меланиппа!-- и положил ей на спину ладонь, на то
место, где ямка у конского крупа.
Сверкнули друг на друга глазами искоса Меланиппа и Актеон и взяли
броском с места вскачь. Славный бросок, Хиронов! А вслед за ними вдогонку
сорвались две птицы с дерева, а за птицами -- два Ветра. Да где им!
Разошлись герои и гости кто куда. Один Феникс остался на поляне.
Опустился он одиноко на траву под платаном-исполином и задумался. Видят мир
глаза, да не так видят его, как прежде, а еще и по-иному: невидимое видят;
не одну простую правду видят, но и правду чудес. Верно, эти чудо-глаза -- не
просто глаза. Но зачем ему видеть невидимое? Не титан он, не бог.
Лучше видеть мир попросту, как все зрячие.
И снова задумался прозревший Феникс.
Сказание о двух корнях познания
Медленно ступал Хирон с мальчиком-богом на конской спине. Он пытливо
вглядывался в травы и часто останавливался, ощупывая ногой почву.
-- Что ты ищешь, отец?-- спросил Асклепий.
-- Я ищу целебные корни.
И вот, осторожно копнув копытом землю, вырвал он рукой из земли
мохнатое растение.
-- Один корень я нашел,-- сказал Хирон,-- найдем и второй.
Вскоре в тенистом, глухом месте вырвал он еще один корень. Стряхнув с
корней землю и омыв их в ключе, поскакал Хирон к самой вершине Пелиона,
держа оба корня в руке.
Один корень был черен и короток, другой был белый и длинный.
На вершине Пелиона соскочил Асклепий со спины бессмертного кентавра, и
оба присели на дерн -- кентавр Хирон и мальчик-бог Асклепий.
Неведомая Асклепию притягательная сила исходила от корней в руках
Хирона, и жадно-любопытно смотрел на них мальчик-бог.
-- Вкуси от него,-- сказал Хирон и протянул Асклепию белый корень.
Откусил мальчик-бог и сказал:
-- Он сладок.
-- Это корень познания. Он сладок, но плоды его горьки.
И Хирон протянул ему второй корень:
-- Теперь вкуси и от этого.
Откусил Асклепий и от второго корня и, не выбрасывая куска изо рта,
сказал:
-- Он горек. Но я буду есть, раз ты мне его дал, отец.-- И мальчик-бог
съел кусок черного горького корня. И когда съел, сказал Хирону:-- Мне
кажется, что он стал слаще.
-- И этот горький корень -- тоже корень познания,-- сказал Хирон.-- Но
его плоды сладки.
Держа оба корня в руках, внимательно всматривался в них Асклепий.
Затем, указав на сладкий корень, спросил мальчик-бог Хирона:
-- Что в нем? И ответил Хирон:
-- Радость мысли, побеждающей смерть.
-- Что же в горьком корне, отец?
-- Горечь мысли.
-- Расскажи мне об этих, корнях,-- попросил Асклепий Хирона.
И Хирон рассказал Асклепию:
-- Сладким породила мать-Земля Гея корень познания, и еще слаще были
его плоды. Для радости своих детей создала она этот корень. Но боги
постигли, что познание -- сила, и сделали его плоды горькими для людей. И
когда из горьких плодов упали на почву семена, выросли из этих семян горькие
корни познания, и отдали боги эти горькие корни смертным. Но когда из этих
горьких корней выросли плоды, плоды оказались сладкими, и забрали боги эти
плоды себе, оставив смертным только самые корни.
Смолкли и мудрый кентавр, и мальчик-бог; оба озирали землю с высоты
Пелиона. Там вдали, на глубине, в стороне заката, земля постелила равнины
меж нагорий для глаз-лучей солнца, и в том котле солнечных лучей все цвело,
золотилось, пестрело и играло. Не залетали туда сердитые фракийские Ветры.
Обширными плодовыми садами-рощами была богата там почва. Называли ту сторону
Пчелиный Элизии.
А в стороне восхода срывались в море отвесные стены скал. Там виднелись
оскалы ущелий и темная чаща. Там кругом бездорожье и свирепая пляска Вихрей.
Туда слетались они для борьбы. В вечной свалке клубились и вздымались там
тучи и гремели волны и камни. Жесткие колючие плоды росли там среди пут из
лиан, и называли ту сторону Входом в тартар.
Сказал мальчик-бог:
-- Я понял: радость мысли дана бессмертным богам, но плоды ее горьки
для смертных людей. Горечь мысли дана смертным, но плоды ее сладки для
богов. Отец, я и для смертных сделаю сладкими плоды сладкого корня познания.
Я исцелю их от смерти. Верну героев из аида. Отец, мне надо поскорее все
познать, чтобы успеть это сделать вовремя.
Тогда поднял свое могучее тело Хирон от земли и весело крикнул:
-- В дорогу! Прыгай на спину Хирону, сыну Крона! В путь, к исцелению
смертных от смерти! Ты -- веселый ребенок.
Сказание о Меланиппе, девушке-кентавре
Скачет Меланиппа. Ее рука на плече Актеона. Рука Актеона на крупе
Меланиппы. Откинулась красавица девичьим торсом к конской спине, закинула
другую руку за голову, смотрит в небо и взбивает копытами воздух. Не отстает
юноша-герой. С нею он рядом несется прыжками, да какими! Скоком в конский
скок. То взовьются оба до макушки дерева, то над речкой взлетят -- с берега
на берег. Только высунет из воды голову наяда и прокричит им вслед:
"Добрый путь!", а они уже мелькнули над другой речкой.
Говорит лань лани: "Нам бы так!"
Говорит коршун коршуну: "Нам бы так!"
Только дуб вековой грозит им вдогонку, ворча: "Ух, доскачетесь,
скакуны! Не такие на моем веку скакали. А куда доскакали? Все на ветер. А я
вот стою. И кора у меня корою, и суки у меня суками, и желуди у меня
желудями, и растет у меня год от года под корою летопись кольцами".
А в лесу топ и гуд от скачки юноши-героя и Меланиппы.
Прежде не с Актеоном, а с мальчиком-богом Асклепием убегала Меланиппа в
горы. И как сейчас Актеон, так, бывало, тогда Асклепий, положив ладонь на
изгиб конской спины Меланиппы, ускорял бег, чтобы не отстать от
девушки-кентавра.
Но однажды посмотрела Меланиппа лукаво на мальчика-бегуна, скачущего с
нею рядом, и рванулась вперед, высоко выбрасывая передние ноги в воздух и
все усиливая резвость бега. Упираясь рукою о круп Меланиппы, несся рядом с
ней мальчик-бог. И взяла Меланиппа Хиронову скорость, незнакомую еще
мальчику-богу. И уже отрывалась его рука от подруги, уже отделялась от него
Меланиппа, и, не выдерживая резвости бега, не зная, что может он нестись по
воздуху, как боги, вскочил мальчик-бог прыжком впервые на конскую спину
Меланиппы и обхватил руками ее девичий стан.
Дико вскрикнула Меланиппа, взвилась на дыбы, метнулась через поваленные
деревья и понеслась в безумящей душу скачке по лесным дебрям.
Словно незримый огонь исходил от Асклепия и проникал в Меланиппу -- так
вся горела она. Сжав бедрами конские бока и крепко обхватив подругу,
мальчик-бог цепко сидел на ее конской спине, упиваясь бешенством бега. И с
высокого, крутого берега кинулась Меланиппа в горную реку, окунулась и
сбросила наездника в воду.
Как весело смеялся тогда Асклепий, выплыв на берег и дразня Меланиппу:
"Я объездил тебя, внучка Хирона! Бойся богов.-- Но потом вгляделся в
нее и серьезно добавил:-- Но я так люблю тебя".
Тревожно-смущенным взглядом, без улыбки, строго смотрела на мальчика
Меланиппа. Что-то поняла она в нем такое, чего не было у полубогов-героев и
что было сильнее ее, вольной внучки титана Хирона. Удивилась, что он,
ребенок, так могуч. Но понять до конца и высказать себе не могла. Не
испытывала еще на себе юная титанида силу богов.
И хотя любила этого чудного мальчика-бога, но с тех пор не повторяла с
ним скачки и в горы с ним не убегала.
Но и мальчик-бог что-то понял в ней и сам не звал ее на прогулку.
Только как-то еще раз захотелось вскочить ему ей на спину, но Меланиппа
сказала:
"Не надо меня покорять. Мы и так любим друг друга".
И Асклепий ей серьезно ответил:
"Любим. Поцелуй меня, Меланиппа".
И Меланиппа приподняла его девичьими руками к себе и поцеловала
мальчика-бога.
И тогда он сказал ей:
"Ты другая, чем Окирроэ".
И сейчас, во время скачки с Актеоном, вспомнила Меланиппа о том бешеном
беге с Асклепием и о его словах:
"Бойся богов". Что-то тревожило ее. И на всем скаку, оторвавшись от
Актеона, внезапно остановилась она и замерла.
Золоторогая лань, сверкнув золотой искрой, перебежала им путь.
-- За ней, Меланиппа!-- крикнул охотник Актеон.
Не внял он тревожному крику подруги: "Стой! Не преследуй лань
Артемиды!" -- устремился за ланью.
Все тело Меланиппы трепетало. Она врезалась передними копытами в землю
и к чему-то прислушивалась.
Думала Меланиппа: не нимфа ли Эхо ей вторит? Но Эхо -- веселая. А топот
был невеселый -- грозный. Прислушалась: смолк стук копыт.
Стала лакомиться Меланиппа молодыми орехами. Сорвала богатое лесное
яблоко и легко побежала.
Снова тот же топот позади. И так близко. Но не приближается.
Остановится Меланиппа -- и смолкнет топот. Поскачет -- и позади кто-то
скачет незримый. И ни ближе, ни дальше. Так не скачет дикий кентавр. Тот
ждать не будет: кинется к ней. Да уйдет она от кентавра.
Не возвращался Актеон. Увела его лань с Пелиона. И почуяла Меланиппа
близость кого-то из богов Кронидов. Любят боги забавы.
Владыка вод мировых скакал за Меланиппой. Во мгновение мог настигнуть
Меланиппу Посейдон. Повелел бы -- и камень или старый пень свалился бы ей
под ногу. Но хотел бог вод позабавиться скачкой. Как мрак, тяжелый и
огромный, скакал Посейдон за девушкой-кентавром, не открываясь ей. Гудели
его копыта. И шарахались в сторону от него деревья на Пелионе.
К пещере Хирона неслась Меланиппа. По тяжкому грохоту копыт и выкликам
речных нимф и ключей догадывалась она, кто ее преследует. И у самой поляны
почувствовала, что уже догнал ее преследователь и дохнул ей огненным
дыханием в спину. Но отважной была Меланиппа -- внучка титана. Не оцепенела
от робости. Выскочила на поляну прямо навстречу Хирону. Вышел он как раз из
пещеры на гуденье копыт моредержца и увидел самого Посейдона. Не укрыть
бессмертному своего образа от другого бессмертного. И открылся Посейдон.
Брат стоял против брата. Оба они сыновья Крона -- и олимпиец Посейдон,
и титан кентавр Хирон. А поодаль, у входа в пещеру, вся дрожа от бега,
стояла Меланиппа.
-- Отступи перед богом, Хирон,-- сказал владыка вод.-- Отдай мне
Меланиппу. Иль воздвигну я волну превыше Пелиона и затоплю его и твою
пещеру. Будут волны гулять над нею. Будут нереиды качаться на волнах.
Ответил ему Хирон:
-- Священной клятвой Стиксом поклялись Крониды не вступать со мною,
сыном Крона, в бой и жить с Хироном в дружбе и мире. Вам, богам, дан Олимп,
мне -- Пелион. Что преступаешь ты клятвы богов? Есть сила превыше твоей
силы. Ты властвуешь над водами мира -- я познаю мир и учу познанию других.
И гневно возразил мудрому кентавру владыка вод:
-- Не учи смертных знанию богов. Горьким будет для них это знание.
И как раз тогда, когда это говорил олимпиец, выходил из лесу
мальчик-бог Асклепий. Услышал он слова Посейдона и, став между могучим богом
и Меланиппой, смотря бесстрашно в глаза свирепому Крониду, сказал:
-- Говоришь, горьким будет для смертных познание? Я сделаю его для них
сладким. Не простирай своей силы на Меланнипу. Асклепий охраняет ее. И я
бог, как и ты.
И увидел владыка вод, как мгновенно озарился Олимп при словах
мальчика-бога, и, исполненный ярости, отколол мощным ударом ноги край
уступа, века нависавшего близ пещеры Хирона, и, ринув его в пропасть, исчез
в грохоте обвала с Пелиона.
Сказание о мысли Асклепия у грота речной нимфы Окирроэ
У грота близ потока, где пестовала Окирроэ Асклепия, сказал ей
мальчик-бог, победитель Железного Вепря:
-- Окирроэ, я рожден в огне костра, в котором Аполлон сжигал мою мать,
титаниду Корониду. Меня вырвал Аполлон из огня и принес к тебе, Окирроэ. Ты
кормишь героев сырым сердцем вепрей и львов и мозгом медведей, чтобы
отважными были их сердца и мысли. Но мне не нужны сердца львов. Мое сердце
забилось в огне. Оно огненное. О, как часто я чувствую, будто я ношу солнце
в груди! Не хочу я называться богом. Я хочу называться титаном.
Сказала Окирроэ:
-- Ты растешь, как бог, перегоняя время. Вчера ты был намного ниже.
И ответил Окирроэ мальчик-бог:
-- Мне надо спешить с ростом, Окирроэ. Некогда мне быть маленьким. Надо
сразу вырасти в большого титана. Моя мать титанида, и я чувствую, что я тоже
титан и только так себе бог. Я -- такой, как Хирон. Вчера я вкусил два корня
познания на Пелионе. И сказал мне Хирон: "Один корень познания сладок, но
плоды его горьки. Другой корень познания горек, но плоды его сладки.
Выбирай". И теперь я, Асклепий вчерашний, кажусь уже себе маленьким. Я,
Асклепий сегодняшний, со вчера на сегодня вырос: вижу то, что вчера не
видел, слышу то, что вчера не слышал. И себя сегодня я вижу другим...
Окирроэ, знаешь ты язык птиц и зверей? Могла бы ты с ними говорить?
Сказала Окирроэ:
-- Из моего потока пьют воду и звери, и птицы. Мне внятны их желания и
чувства. Но слов их не знаю. И без языка мы друг друга понимаем.
-- Окирроэ, я сегодня узнал их язык! Видел, как в лесу, в одряхлевшем,
высохшем дереве, умирала дриада. Дерево было без листьев, немое и голое, а
крутом все звенело от зеленого смеха листвы. Я услышал, что сказал заяц
зайчихе, когда умирала дриада. Не хотела она умирать. Из юной и прекрасной,
как ты, у меня на глазах она стала старухой, вся сморщилась, ссохлась -- и
казалась не дриадой, а куском коры, отпавшим от трухлявого дерева... Сказал
заяц зайчихе, что заяц живет вчетверо дольше вороны, а ворон живет втрое
дольше зайца; птица-феникс живет девять сроков, отведенных черному ворону, а
дриада -- только в десять раз дольше феникса. Это очень мало, Окирроэ...
Окирроэ! Когда я буду большим титаном, я решил сделать смертных героев
бессмертными. Уйдут они в мир мертвой жизни -- я верну их к жизни живой. Но
богом я быть не хочу.
Закрыла Окирроэ благоухающей ладонью рот мальчика-бога и сказала:
-- Опасно богу не хотеть быть богом. Опасно называться титаном. Крониды
их ненавидят, и Зевс низверг их молниями. Молчи о титанах, Асклепий, как
молчит сын Крона Хирон. Боги все слышат и мысли читают.
Ответил, смеясь, Асклепий:
-- Они могут прочесть мысли смертного. Я не смертный. Не прочел Кронид
мысль Прометея[20].
Но Кронид на Олимпе слышал слова мальчика-бога. Давно заметил с Олимпа
Кронид, как любит Асклепия-ребенка Хирон, и решил испытать мысль и мощь
мальчика-бога.
Большими открытыми глазами ребенка смотрел Асклепий пытливо в мир живой
жизни. Казалось, что глаза его всегда удивляются чуду жизни. Но что-то
грозное, как безмолвный гнев, как предвестие великой бури, стояло в этих
широко открытых глазах ребенка.
Сам того не зная, он жалел. Но в глазах его была не жалость. Было в них
нечто другое -- то, что так любил в них Хирон: понимание и солнечный свет --
благодатный, изливающийся в жизнь, полный огня и тепла. И казалось, будто
все уже понял Асклепий.
Песня Окирроэ об Ойгле-Корониде, дочери огненного Флегия, и о белом
вороне
Сказал Асклепий, победитель Железного Вепря:
-- Расскажи мне, Окирроэ, кто я.
О, если бы Окирроэ не знала! Не стала бы она тогда Гиппой. А ведь Гиппа
-- только кобылица. Но пока Окирроэ -- речная нимфа.
И запела Окирроэ песню:
-- Близ Бойбейского озера, или там, у ключей Амироса, или там, где близ
Трикке протекал Лефей, где к морю гранитные ворота, где оливы, и яблони, и
груши, где лимонные и апельсиновые рощи, родила сверкающая Ойгла, по
прозванию Коронида, Асклепия.
И узнал только белый ворон, от кого родила Коронида.
Если б не было голоса у ворона, если б не был ворон дозорщиком, остался
бы ворон белым, не пылал бы костер Корониды, не рожала бы она в огне
младенца.
Там, где горный вал отделяет от равнин Фессалии море, где за Оссой
склон у Агийи, у подножия хребта Пелиона,-- там жила Ойгла-Коронида, дочь
огненного Флегия-титана, из племени непримиримых...
Так пела Окирроэ, и слушал ее песню мальчик-бог. Сказал:
-- Спой мне не такую песню, а другую. Расскажи мне, кто мой отец?
Тяжко вздохнула Окирроэ, задумалась -- и вот потекла ее речь:
-- Когда ворон был еще белым и был вещим спутником Аполлона, встретил
юноша-бог Аполлон близ подножия Пелиона титаниду Ойглу-Корониду. И таким
золотым и солнечным предстал он пред дочерью Огненного, что не убежала от
него Коронида, и обласкал он ее солнечным сиянием. Говорили кругом -- от
Дельф, приюта Аполлона, до Оссы, Пелиона и Олимпа, что понесла она дитя от
Аполлона.
Был у матери-Земли Геи и Урана сын титан, по имени Исхий-Силач.
Укрывался он от глаз победителей Кронидов в лесах Пелиона, и считали его
древолюди-лапиты сыном их вождя, муже-ели Элатона. Был он другом Огненного
Флегия и спутником лесным Корониды, когда в тень листвы уходила она от зноя.
И не знал Аполлон, что соперником был ему лесной титан Исхий.
Летал по лесам Пелиона посланцем Аполлона белый ворон. Переносил он с
Пелиона вести в Дельфы. И однажды увидел ворон, как встретились Коронида с
Исхием-титаном в темном бору. Разболтал об этой встрече белый ворон по лесу.
Раззвонили рассказ ворона листья листьям, прокатился звон рокотом-потоком по
горным ручьям и пошел гулять от горы к горе, по прогалинам и щелям, пока
снова не дошел до белого ворона. Как услышал белый ворон то, о чем сам же
разболтал по лесу, не узнал он своего рассказа -- такое услышал он с
высокого вяза о встрече Корониды с Исхием. Полетел ворон в Дельфы к Аполлону
-- пересказать ему слыханно-неслыханное: Исхию-лапиту предпочла Коронида
Аполлона, опасалась, что покинет ее дельфийский бог.
Так стал ворон вестником злосчастья.
Разъярился Дельфиец. Пронесся грозно по Пелиону в поисках Исхия-лапита
и поразил его золотой стрелой на пороге обиталища Флегия-титана. Но боя с
самим Флегием не принял. Устремился на поиски Ойглы-Корониды.
Нашел он ее у Бойбейского озера, не могла роженица-титанида укрыться от
бога. Выбросил Аполлон из колчана свои золотые стрелы на землю, словно
частоколом окружил ими Корониду, и от солнечных стрел поднялось вокруг нее
пламя.
Запылали травы и вереск, запылали кусты и деревья, высоко взметнулись
языки огня и опоясали стеной мать-роженицу. Горела Коронида в Аполлоновом
огне, но не сгорала. Была она дочерью Флегия -- из огненного рода титанов. И
средь пламени родила она в огне младенца.
Сквозь завесу золототканую огня смотрел бог Аполлон на Корониду с
новорожденным на коленях -- как сидела она среди пламени костра, им самим
казнимая, сыном Зевса. Рядом с богом на камне сидел белый ворон-передатчик и
тоже смотрел на мать с младенцем.
Тут крикнул белому ворону бог:
"Перенес ты мне черное слово, ворон! Будь же ты и сам отныне черным".
И с той поры стал белый ворон черным.
Подползли языки огня к Корониде. Обняли ее руки и ноги. И уже руки у
Корониды огненные, и уже ноги у Корониды огненные. Начал огонь добираться до
младенца.
Боги Крониды не знают жалости. Но будто сжалился над младенцем Аполлон.
Разделил он надвое пламя костра и вырвал из огня новорожденного.
А сама Коронида превратилась в огонь и с огнем слилась: напоила собою,
своей солнечностью, золотые стрелы Аполлона...
Умолкла Окирроэ.
И сказал мальчик-бог речной нимфе:
-- Не все боги безжалостны.
Улыбнулась ему нимфа Окирроэ, встала и хотела погрузиться в свой поток.
Но удержал ее мальчик-бог, ей и себе на горе. Сказал:
-- Не все песни спела ты мне, Окирроэ. Спой мне еще песню о том, почему
не отстоял титан Огненный Флегий мою мать, Ойглу-Корониду.
И снова запела Окирроэ песню:
-- Был храбр Флегий-титан, вождь лапитов. А лапиты -- лесные древолюди.
Так отважен был Флегий, что Крониды называли его сыном Арея. Был он крепок
титановой правдой, и мятежное жило в нем пламя, словно богом он был лесных
пожаров. Потому и Огненным прозвали Флегия лапиты и дриопы -- крепкодумов
дремучее племя. Был он солнцем, был огнем лапитов, потому ненавистен
Аполлону: не терпел Аполлон другие солнца.
И когда погибла Ойгла-Коронида, столкнулись Аполлон и титан Флегий.
Флегий сжег его приют дельфийский, Аполлон метнул стрелы в бор лапитов.
Запылали леса Пелиона, загорелись древолюди, муже-сосны, все Питфеев
смоляное племя, а за ними муже-ели -- Элатоны, и Дриасы -- мужедубы, и Медии
-- ясени-копейщики горели.
Умоляла богиня облаков Нефела Зевса дождем милосерд