оле боя. Сражения на этом участке длились уже вторую неделю. Даже по ночам не прекращалась стрельба. В густую черноту неба врезались хвостатые разноцветные ракеты. Пядь за пядью, высоту за высотой, деревню за деревней отбивали наши войска у врага. Малыш привык к разрывам мин и снарядов. При взрыве он мгновенно приникал к земле, чутко вслушиваясь в медлительный посвист смертоносного металла. Он не ждал команды "ползи", сам инстинктивно чувствуя опасность. У опытной Юнты он научился выбирать в пути укрытия - бугры и ложбинки, воронки от снарядов и оставленные пехотинцами стрелковые ячейки. Ранним утром стрелковая рота начала наступление на небольшую деревушку, расположенную на высоком берегу озера. Пулеметный расчет сержанта Русакова находился на левом фланге и поддерживал огнем наступление. Меняя огневые позиции, пулеметчики скрытно продвигались по берегу. На лед выйти было невозможно. Все озеро простреливалось вражескими пулеметами. Остервенело били немецкие минометы и задерживали наступление стрелковой роты. Полоса разрывов мин стала, словно стена, перед советскими пехотинцами. Неожиданно немцы на левом фланге перешли в контратаку. Они тоже использовали кустарники и складки на берегу озера. Стойко сражался расчет сержанта Русакова. Но немцы наседали. У Русакова в кожухе пулемета вскипела вода. Позади, за огневой позицией, в укрытии метался в бреду тяжелораненый ефрейтор Бочаров - первый номер. Командир отделения сержант Русаков сам лежал у пулемета. "Выстоять!" - одна мысль владела в этот момент сержантом. В окаменевшем лице, в слитых с рукоятками пулемета руках, во всем напряжении тела было одно: выстоять! Разве не об этом же думал сейчас и второй номер пулеметного расчета! Но патроны были на исходе. И это означало приближение конца. Пулеметная лента судорожно гнала патроны в приемник. И каждый патрон словно отсчитывал дольку оставшейся жизни. Должно быть, подносчик Семенов, отправившийся на патронный пункт, погиб. Оставалась одна, последняя лента. Русаков - фронтовик с первых дней войны - хорошо знал цену последней ленты, последней винтовочной обоймы, последнего пистолетного патрона. Фашисты надолго залегли. Они выжидали того тягчайшего для советских пулеметчиков момента, когда прогремит последний выстрел. Они старались вызвать напрасный огонь. Но Русаков был опытным пулеметчиком. Он рассчитывал и берег каждый патрон. Между тем, когда пулеметный расчет Русакова отбивался от разъяренных фашистов, патроноподносчик Семенов подползал к патронному пункту. Он попал в полосу минометного огня. Осколки располосовали его ватированную куртку. Широкий след крови тянулся далеко позади. Кровь заливала валенок, набухло кровью белье. А Семенов полз и полз. С каждой минутой он все больше ослабевал. На мгновение он потерял сознание. Но сразу же очнулся, даже приподнялся, пытаясь вскочить на ноги. Острая боль в ноге и слабость от потери крови уложили его на снег. В этот момент его заметили. - Скорее патроны расчету! - прошептал он. И вот впервые на волокушу упряжки Анисимова были уложены плоские коробки с пулеметными лентами. Собаки стремительно пронеслись через открытое поле и оказались на берегу озера. Низко пригибаясь, укрываясь за кустарниками, Анисимов бежал впереди упряжки. Лыжи ежеминутно натыкались на кочки. Вожатый сбросил лыжи и, проваливаясь по колено в снежные сугробы и задыхаясь, продолжал бежать. Волокуша прыгала на кочках, громыхая наскоро уложенными коробками. Анисимова поразила тишина. Неужели пулеметчики погибли? Он побежал еще быстрее. Неожиданно слева дробно застучал пулемет. Пули просвистели совсем близко. Анисимов упал. Приникли к земле и собаки. - Сюда! - услышал Анисимов. Только сейчас он заметил пулеметчиков. Длинная пулеметная очередь нарушила тишину. Это Русаков, узнавший о привезенных патронах, вне себя от радости, погнал без перерыва остатки теперь уже не последней ленты. Немцы попытались пойти в атаку на огневую позицию станкового пулемета, но не выдержали огня и снова залегли. - Попробовали! - злорадно закричал Русаков.- Рано радовались! Собаки лежали в кустах, пережидая, когда вожатый позовет их в обратный путь. Малыш слизывал с веток чистый затвердевший снег. Прошло минут двадцать, может быть, полчаса. Вдруг справа на озере раздалось раскатистое "ура". - Ура-а! - закричал Русаков. Немцы побежали. И снова над озером, над берегом и лесами рассыпался горох длинной очереди русаковского пулемета. Анисимов видел, как бойцы, преодолев по льду озеро, занимали деревню. Сильный ветер дул на озеро, и трескотня пулеметов, винтовок и автоматов была едва уловимой. Сержант Русаков все еще лежал у пулемета. Немцы поспешно и далеко отошли, боясь остаться отрезанными от своей роты, выбитой из деревни. Наконец сержант поднялся и вздохнул: - Все! Потом он подошел к упряжке. - Спасли, дорогие мои, - проговорил он и обхватил Юнту. Потом прижал к себе Малыша, тряхнул ему лапу и чмокнул в нос. Малыш удивленно смотрел на сержанта, ласково гладившего собак. - Еще три минутки - и патроны закончились бы! Сержант лег на снег, усталый, с серым от копоти лицом. Тем временем Анисимов с помощью другого солдата уложил раненого ефрейтора на волокушу. Собаки вскочили. - Ложись! - приказал Анисимов. - Нужно перекурить. Он достал коробку с табаком. Предложил сержанту. Все вместе закурили. И казалось, люди присели лишь для того, чтобы отдохнуть после длительного перехода, как будто и не было тех минут, когда смерть висела над их головами. Только окровавленный снег, кучи почерневших гильз да несколько трупов немцев вдали напоминали о бое. Потом Анисимов встал, накинул на плечо лямку от лыжной установки с пулеметом и крикнул собакам: - Вперед! Глава девятая ВОЖАК На поле боя от шальной пули погибла Юнта. Это была большая потеря в подразделении. Место вожака в упряжке занял Малыш. В новой должности он повел себя уверенно, по-хозяйски деловито. Если Юнта влияла на других собак своим примером и прилежанием, то новый вожак сразу же проявил требовательность. Он недовольно ворчал, когда упряжка задерживалась в пути. Сам Малыш всегда тянул лодочку с таким усердием, что остальным собакам невольно приходилось следовать его примеру. Но новый член упряжки Тобик не отличался трудолюбием. Он мог в пути неожиданно рвануться в сторону, чтобы облаять встречную машину или совершить еще какой-нибудь недопустимый проступок. Он не любил ползать и часто не слушался вожатого. Словом, Тобик оказался недисциплинированной собакой. А не следует забывать, что он находился в подразделении ездовых военных собак, где дисциплина превыше всего. Поэтому ослушание Тобика, конечно, не оставалось безнаказанным. Однажды Малыш изрядно потрепал Тобика, когда тот попытался сорваться с потяга, чтобы схватить перебежавшего дорогу шального зайца. По его вине волокуша чуть было не перевернулась. Анисимов никогда не позволял собакам драться. Но на этот раз он ни слова не сказал Малышу. Слишком недостойным было поведение Тобика. Однако Тобик не исправлялся, и Анисимов доложил командиру подразделения. Командир обещал дать замену. Между тем из-за недисциплинированности Тобика Малыш нервничал. Тобик, кроме всего прочего, оказался задирой. Однажды он набросился на Жука и в клочья разорвал его маскировочный халат. Малыш и Снежок вступились за товарища. Только вмешательство Анисимова спасло забияку от расправы. Вожатый ожидал, когда Тобик будет заменен. Очевидно, его нужно было использовать на другом деле. Ленивый, злой, для работы в упряжке он не годился. Но вскоре Тобик за свою недисциплинированность дорого поплатился. Упряжка вывозила раненых с поля боя. Попав под минометный обстрел, собаки по команде вожатого залегли и зарылись в снег. Лишь Тобик продолжал прыгать, стараясь сорвать потяг. - Ложись! - снова приказал Анисимов. Тобик прилег и с яростью начал зубами рвать ремень. Потом он внезапно вскочил. В этот момент взрыв мины сбил его. Один осколок попал ему в голову. Была перебита также задняя лапа. Тобик отчаянно визжал. Он попробовал привстать, но тут же свалился. Хотя Тобик и был нарушителем дисциплины, все же Анисимов искренне жалел его. - Из-за баловства пропал, - сокрушенно сказал он, передавая Тобика ветеринарному врачу. - У других собак даже царапинки нет. Несколько дней в упряжке работали три собаки, затем вожатый привел Шарика. Шарик - простодушный, неказистый дворняга - в упряжке, вопреки всяким ожиданиям, показывал необычайные способности. Он был хорошо выдрессирован, умело ползал и тянул волокушу из всех сил. - Клад - не собака, - хвалил Шарика Анисимов, - быть бы ему вожаком, если бы не Малыш. А смотрите, какой невидный! Глава десятая В ТЫЛ ВРАГА Маленький отряд из трех собачьих упряжек отправился в далекий и опасный путь. Нужно было пройти свыше двухсот километров и доставить боеприпасы подразделению, действующему во вражеском тылу. Лодочки снова были заменены нартами. Впереди шла упряжка Анисимова. Теперь в подразделении как-то само собой определилось, что Малыш - наиболее опытный и надежный вожак. По этим дорогам, вернее по этому бездорожью, не пробралась бы самая выносливая лошадь. Недаром трудное задание было возложено на собачьи упряжки. Линию фронта переходили глубокой ночью, совершив далекий обход немецких позиций и гарнизонов. Казалось, собаки плыли в снежных сугробах. Иногда из рыхлого снега были видны лишь одни их головы. Когда удавалось вырваться из глубокого снега, собаки встряхивались и поднимали облака снежной пыли. Потом появились заросли кустарников, кочки - все, что могло затруднить движение упряжек. Вожатые шли на лыжах, но и на их долю доставалось немало тягот и лишений. И хотя Анисимов был выносливым человеком и бывалым вожатым, он в первый же день понял, что путь будет труднее, чем предполагали в подразделении. Впрочем, вожатые не унывали и, конечно, не жаловались. Настоящие трудности были еще впереди. Первый привал был коротким. Остановились только, чтобы утолить голод. Спустя час упряжки уже продолжали путь. Лишь к вечеру второго дня Анисимов отдал приказание остановиться. Укрывшись в густом лесу, экспедиция расположилась на длительный отдых. Разводить костер было нельзя, а потому ужин бойцов состоял из сухого пайка. Собаки по привычке зарылись в снег. Освобожденные от потяга, усталые, они не отходили от нарт. Бойцы дежурили поочередно. В лесу было тихо. Снег на деревьях отяжелел, и иногда целые глыбы его срывались и шумно падали вниз. Ночевка на снегу под открытым небом была для Малыша привычной. Утомленный, он опал спокойно, но чутко. Когда Анисимов приподнялся и тихо заговорил с дежурившим Ильинским, Малыш тотчас вскочил. Рассвет был еще таким слабым, что даже близкие деревья не приобрели четких очертаний. Не нарушая лесной тишины, упряжки снова пустились в путь. Медлительный рассвет еще более задерживался сплошной облачностью. Посыпался мягкий снег. В полдень экспедиция переправилась через речку. У берегов ее на льду выступила вода, и собаки изрядно вымокли и выбились из сил, вытаскивая отягощенные грузом нарты. Но отдыхать было нельзя. Недалеко раскинулась деревня. Пришлось ее обходить, чтобы остаться не обнаруженными. Лесные рощи чередовались с широкими полянами. Приходилось проявлять особенную осторожность. Впереди шел дозорный, он то и дело останавливался и подавал сигнал старшему вожатому: "Путь свободен". - Малыш, вперед! - командовал Анисимов. Так медленно, далеко обходя деревни, пробирались упряжки к своей цели. Конечно, ни Малыш, ни другие собаки не знали всего о той опасности, какая могла им встретиться каждую минуту. Но движение впереди дозорного, разговор вожатых вполголоса и часто упоминаемое слово "немец" - все это заставляло собак держаться настороженно и очень послушно. В назначенный день экспедиция достигла условленного места. Неизвестно откуда появился лейтенант с двумя бойцами. Анисимов передал лейтенанту пакет. Боеприпасы были выгружены в лесу, в укромном месте. Трехдневный переход утомил людей. А впереди им еще предстоял не менее трудный обратный путь. Но задание было выполнено, и потому вожатые чувствовали себя превосходно. Настроение людей передавалось собакам, хотя, несмотря на привычку к переходам и выносливость, они сильно утомились. Все животные заметно похудели, на отдыхе они совсем не играли, тяжелый марш словно отнял их обычную резвость. Стоило лишь одному из вожатых подняться, как собаки настораживались. Решено было тронуться в путь перед рассветом. Но в полночь явился связной от лейтенанта. Немцы обнаружили местонахождение советских бойцов и предприняли облаву. Нужно было немедленно уходить из этого района. Так, не отдохнув, экспедиция была вынуждена сняться с места. Глава одиннадцатая В ТРУДНЫХ УСЛОВИЯХ Ночь стояла спокойная. В небе мерцали бесчисленные звезды. Всходила луна. Это больше всего беспокоило Анисимова. В случае встречи с врагом трудно было от него укрыться. И встреча произошла. Вначале стали беспокоиться собаки. Малыш часто вытягивал морду, дважды останавливался. Шерсть на нем приподнималась. Наконец он злобно заворчал и даже бросился в сторону. Случай исключительный, особенно для такого опытного и дисциплинированного вожака, каким был Малыш. Конечно, птица, заяц или какой-нибудь другой зверек никогда не заставили бы вожака нарушить порядок движения. Несомненно, поблизости находились не просто безобидные лесные обитатели. Тут был враг. Это сразу же понял Анисимов. Между тем дозорный Рухлов до сих пор ничего подозрительного не обнаружил. Тогда Анисимов с автоматом наготове выдвинулся в сторону и углубился в лес. Так он прошел около двух километров и решил повернуть, чтобы сблизиться с упряжками. Неожиданная автоматная очередь словно толкнула его в снег. Он залег, сам готовый открыть огонь. Но упряжки могли уйти далеко. Укрываясь в кустарниках, вожатый пополз. Потом двигался, пригибаясь. Едва он успел нагнать нарты, как новая очередь автоматных выстрелов нарушила тишину. - Малыш, вперед! Вперед! - крикнул Анисимов. Собаки помчались изо всех сил. Началась погоня. Пули хлестали по ветвям, сбивая снег и хвою. Бежать было трудно. Лыжи натыкались на кочки. Нарты прыгали, зарывались в снег и грозили каждую минуту перевернуться. Принять бой было нельзя, хотя преследующих, судя по редкой стрельбе, было немного. Но к ним могла подоспеть помощь. Оторваться от преследователей - вот о чем думал Анисимов. Но на каждом шагу упряжки могли наскочить на засаду или на немецкий гарнизон. Опасаясь этого, Анисимов приказал повернуть вправо и углубляться в лесную глушь. Вскоре замолкли последние выстрелы. Было уже совсем светло. Измученные гонкой, собаки едва передвигались. Упряжки отклонились от своего направления. Между тем удлинение пути беспокоило Анисимова. Продовольствие у экспедиции было на исходе. Два дня вел Анисимов упряжки, выискивая скрытный путь между деревнями и немецкими гарнизонами. Приходилось отклоняться все больше в сторону, а до линии фронта оставалось еще далеко. Дневная норма продовольствия была сокращена. Собаки тоже теперь получали уменьшенный паек, но они по-прежнему с упорством и рвением тянули нарты. На третью ночь поднялась пурга. Захваченные в пути, упряжки остановились в мелколесье, которое совсем не защищало от снежной кутерьмы и от холодного, резкого ветра. Весь следующий день неистовствовала метель. Двигаться было невозможно. И хотя экспедиция оставалась на месте, ни люди, ни собаки не чувствовали отдыха. Собак мучил голод. Никогда еще Малыш не знал настоящего голода, такого голода, с которым приходят истощение и потеря сил. К вечеру, когда ветер ослаб, Анисимов выдал по последней порции продовольствия. Снова упряжки выстроились в походную колонну. Две ночи и два дня еще двигались бойцы со своими упряжками. Голод изнурил собак. Даже пустые нарты они едва могли стронуть с места. Выбившись из сил, Снежок упал на подъеме и поднялся лишь с помощью Анисимова. Вожатый освободил измученную собаку от ремней. На одной из стоянок из третьей упряжки пропал Джек. Он появился лишь тогда, когда упряжки уже были готовы к движению. В зубах Джек держал остатки какой-то лесной птицы. Остальные собаки упряжки бросились к Джеку. Дисциплина, порядок, послушание - все, чему учили их вожатые, в этот момент было забыто. Началась свалка. Забеспокоились собаки и в других упряжках. Только вмешательство Анисимова помогло уладить раздор. Нарты были поломаны. Пришлось их бросить. Конечно, Джеку досталось за его проступок. Он плелся теперь в упряжке Анисимова и, очевидно, сожалел о происшедшем. Кроме того, он с опаской поглядывал на Малыша, который, как было известно, не любил самовольных и непослушных собак. Вечером дозорный неожиданно услышал окрик часового. Это был сторожевой пост одной нашей части. Глава двенадцатая ОДИН В УПРЯЖКЕ После возвращения из похода собакам был дан отдых. Быстро восстанавливались силы. Несколько дней оказалось достаточно, чтобы даже Снежок стал выглядеть почти совсем нормально. Шерсть его снова стала гладкой и белоснежной. Глаза смотрели весело, по-прежнему задорно. От безделья собаки затевали игры, гонялись друг за другом и, видимо, чувствовали себя превосходно. Но война продолжалась. И нужно было работать - перевозить раненых, доставлять боеприпасы, нести боевую службу. Анисимов подготовил волокушу и отремонтировал упряжь. Малыш заметил вытащенную лодочку первым и немедленно бросился к ней. Он обежал вокруг волокуши, обнюхал ее и потом с готовностью встал на свое место, ожидая, когда вожатый займется запряжкой. Жук, Снежок и Шарик, по примеру вожака, тоже охотно и покорно встали в строй. - Команды не было, - сказал Анисимов, засмеявшись. - Разойдись! Но Малыш настойчиво повизгивал. Он соскучился без дела и требовал работы. На первый раз упряжка Анисимова совершила небольшой рейс. Но на следующий день уже началась настоящая работа. И собаки были довольны, они тянули с необычайным пылом. Был на исходе март. В теплых порывах ветра, в сгущающейся голубизне неба чувствовалось приближение весны. В тот день упряжка долго ожидала приказания отправиться на передовую с боеприпасами. Наконец приказание было получено. Дважды упряжка приближалась к огневым рубежам наступающего взвода. На третий раз пробираться стало труднее. Взвод прикрывал открытый фланг, быстро маневрировал и теперь выдвинулся вперед. Под жестоким огнем противника бойцы залегли. Собаки ползком тащили волокушу, нагруженную патронами. Впереди, не поднимая головы, по-пластунски двигался Анисимов. Он на слух определял отставание упряжки и приглушенным голосом изредка подавал команду: - Вперед! Малыш, вперед! И Малыш, цепляясь за наст, напрягался изо всех сил. Слово "вперед" было для него магическим, оно влекло его, заставляло работать мускулы и забывать усталость. У разрушенной траншеи Анисимов остановил упряжку. Здесь лежали раненые командир взвода и два солдата. К траншее подползли подносчики патронов. Они забрали из волокуши коробки и отправились обратно - ползком по полю. Рвущиеся мины высоко вздымали перемешанный с землей снег. Первым на волокушу был положен командир взвода. Ему требовалась немедленная операция. Снова команда "Вперед!". И снова четвероногие труженики двинулись в путь. Несколько минут назад они спешили, чтобы доставить бойцам патроны. Теперь они спешили, чтобы вовремя привезти тяжелораненого командира в госпиталь, чтобы спасти ему жизнь. Шум боя остался позади, но до медицинского пункта было еще далеко. Командир взвода лежал без сознания. Он был совсем молодой. Лицо его побледнело от страданий и усталости. Теперь Анисимов поднялся и помогал собакам. Он придерживал волокушу на склонах и буграх. Он тоже устал, может быть, с непривычки после длительного отдыха, а может быть, этот дань был действительно необычайно напряженным. Почему он устал, об этом не смог бы сказать и сам вожатый. Собаки тоже поднялись и торопились везти лодочку. Вдруг вверху послышался знакомый свист. Вал минных разрывов закрыл лежащую впереди местность. Пулеметная стрельба усилилась. Над упряжкой ныли, визжали, посвистывали мины. Почувствовав опасность, собаки прилегли. Анисимов глазами поискал укрытие, но ничего подходящего не увидел. Он побежал в сторону, за ним вскочили собаки. Нужно было перебраться через разрушенную железнодорожную насыпь. Может быть, там найдется местечко, где удастся переждать артиллерийско-минометный обстрел. Очевидно, противник готовился к контратаке. На нашей стороне тоже ожила артиллерия. Высоко над упряжкой царил невообразимый тревожный хаос. Вокруг все ревело, стонало, ухало. Пожалуй, в такую переделку Анисимову никогда не приходилось попадать. Едва об этом подумал вожатый, как в тот же момент земля круто пошла под ним вниз. Он упал, может быть, сбитый волной, а может быть, по инстинкту самосохранения. Но боли не чувствовалось. Впрочем, первая мысль у него была не о себе, а о раненом командире и о своих питомцах, о своей упряжке. Еще не успев ничего разглядеть среди дыма и клубящегося снега, он услышал жалобный собачий стон и взвизгивания. Анисимов хотел встать и не мог. Только сейчас он заметил, что брюки на колене разорваны, и ощутил острую боль в ноге. Он пополз к упряжке, и то, что он увидел, заставило его на секунду закрыть глаза. Неужели это действительность? На черном от крови снегу распластался бездыханный Жук. Живот его был разорван, и только кровь и снег скрывали огромную страшную рану. Невдалеке от Жука лежал Снежок. Его блестящая белая шерсть даже не была запачкана кровью. Должно быть, осколок ударил ему в голову. Запутавшись в ремнях, извивался на снегу Шарик. У него были перебиты передние лапы. И только Малыш молча смотрел на вожатого, не понимая, что случилось. Из разорванного уха, заливая морду, сочилась кровь. Носовая часть волокуши была раздроблена. Анисимов перерезал ремни и освободил Шарика. Собака вскочила и тут же упала, зарывшись мордой в снег. Вожатый работал лежа. Он перевязал разбитые лапы Шарика и осторожно уложил собаку в лодочку, к ногам раненого лейтенанта. Собака не противилась и с благодарностью тоскливо смотрела на вожатого. - Малыш, ко мне! - тихо сказал Анисимов, испытующе глядя на вожака. Малыш с готовностью занял свое место у волокуши. Анисимов связал ремни. И, таким образом, в упряжке остался один вожак. Осилит ли? Анисимов уперся в заднюю часть лодочки и привычно скомандовал: - Малыш, вперед! То, что раньше тащили четыре собаки, сейчас досталось на долю одного Малыша. Проваливаясь в разрыхленном снегу, оставшийся одиноким в упряжке, вожак натянул потяг. С помощью Анисимова он стронул лодочку и потащил. Он крутил головой, словно стараясь отмахнуться от назойливой мухи. То была боль кровоточащей раны. Никогда еще Малышу не было так тяжело. Кровь заливала правый глаз, и вожак им ничего не видел. Тело собаки вытянулось, шерсть на животе касалась земли. Тяжело дыша, высунув язык, Малыш напрягал все силы, короткими шагами продвигаясь вперед. Силой своих мускулов он словно вырывал у невидимого противника каждый сантиметр пути. Тяжелое и упорное движение действительно походило на борьбу. Казалось, даже зубы Малыша участвуют в этой борьбе. Но как ни тихо двигался Малыш, за ним все же Анисимов не поспевал. Нога одеревенела, и вожатому приходилось ползти, работая только руками. Иногда ему удавалось дотянуться рукой до волокуши и подтолкнуть ее, и тем облегчить работу выбившегося из сил Малыша. Огневой вал отошел в сторону. Но потрясающие землю разрывы снарядов все еще слышались. Так двигались они - медленно, но с необычайным упорством. Их нашли санитары невдалеке от медицинского пункта. Вожатый отстал и лежал, потеряв сознание, уронив голову в снег. Волокуша застряла у разбитой сосны. Собака выла и в ярости рвала зубами колючие хвойные ветви, тщетно пытаясь вырвать лодочку из ловушки. Глава тринадцатая "С ФРОНТОВЫМ ПРИВЕТОМ..." Прошло много, очень много времени с тех пор, как лейтенант и красноармеец увели с собой Малыша. Изредка почтальон приносил Игорю письма. И тогда в квартире Жигаловых собирались ребята со всего дома. Это были счастливые дни, дни получения писем с фронта. Вначале Игорь читал их вслух, а ребята молча слушали, боясь пошевелиться и испытывая нетерпеливое любопытство. Потом письма переходили из рук в руки. Каждому хотелось подержать развернутый треугольник, собственными глазами увидеть в нем имя Малыша, прочитать хотя бы одну строчку. Так ребята узнали о том, что Малыш перевозит раненых бойцов, доставляет патроны, что он уже стал вожаком собачьей упряжки. Но вот прошло три месяца, как было получено последнее письмо. Возвратившись домой из школы, Игорь каждый день, еще не раздевшись, спрашивал у матери: - Письмо пришло? И каждый раз мать отрицательно качала головой: - Только газета. Писем нет. Что же могло случиться с товарищем Анисимовым? Неужели он погиб в бою? Где-то теперь Малыш? Игорь тревожился, он так ждал того времени, когда окончится война и когда Анисимов вместе с Малышом приедет в гости. Ребята написали два письма на фронт, а ответа все не было. Они собрались после школы у Игоря, чтобы написать еще письмо, на этот раз - командиру воинской части, где служил Анисимов. И вдруг - стук в дверь. Ребята увлеклись и даже не подумали, что это мог быть почтальон, а это он именно и был. Девушка с сумкой, туго набитой газетами и письмами, подошла к столу. Это предвещало что-то интересное. Обычно почтальон не заходил в квартиру, а опускал письма в ящик, висевший у входа. Девушка раскрыла толстую разграфленную книжку и сказала: - Распишитесь. Да, это было письмо, и не простое, а заказное. Не треугольник, а настоящий конверт. Расписывался Игорь сам, потому что письмо было адресовано ему. Дрожа от волнения, он нерешительно взял карандаш. В самом деле, не так уж часто мальчикам приходится расписываться, да еще в такой солидной книге. Игорь знал, что ребята невероятно завидуют такому неожиданному счастью. Волнуясь, он написал фамилию криво, так, что буквы залезли в другую графу. Он даже испугался. Но девушка-почтальон улыбнулась, подала ему конверт и ушла. Осторожно оборвав кромку конверта, Игорь вытащил листок бумаги и... фотографию. Ребята только ахнули от восторга. Какое это было великолепие! У заснеженной могучей ели стояла четверка собак, запряженная в маленькую лодочку. Тут же стоял солдат, конечно, не кто иной, как Анисимов. Игорь сразу узнал и Малыша. Вожак стоял смирно, повернув голову в сторону фотографа. Сейчас со снимка он спокойно и весело смотрел на ребят. А потом ребята все вместе читали письмо. "Дорогой Игорь, дорогие ребята, - писал Анисимов. - Посылаю вам фотокарточку. Я снят со своей упряжкой. Тут и ваш Малыш и с ним Снежок, Жук и Шарик. Я давно не писал, потому что с упряжкой ходил в тыл к немцам. А потом произошло большое несчастье - погибли Жук и Снежок. Шарик тяжело ранен. Малыш жив, ему только немного повредило ухо. Я тоже тогда был ранен и теперь лежу в госпитале. Когда поправлюсь - опять поеду на фронт, в свою часть. Опять с вашим Малышом будем спасать раненых. А вот когда кончится война, обязательно вместе с ним приедем к вам погостить. Спасибо за приглашение и еще раз спасибо за Малыша. Он очень умный, послушный и трудолюбивый пес. До свидания, дорогие ребята, жду вашего письма. С фронтовым приветом Ф. Анисимов". Ребята торжествовали. Весь вечер они рассматривали фотографию, перечитывали письмо и все вместе сочиняли ответ. Глава четырнадцатая ДО СКОРОЙ ВСТРЕЧИ! Только через месяц встретились вожатый Анисимов и вожак знаменитой санитарной упряжки Малыш. Встреча произошла в саду, у госпиталя, в маленьком городе, недавно освобожденном от немцев. Малыша привел Ильинский. Стояли последние дни апреля. Весна вела стремительное наступление. Река взломала лед и с шумом свободно несла его мимо города. На необозримом чистом небе откуда-то появилось легкое, пуховое облачко. Оно плыло в одиночестве, медлительное и важное, как лебедь. Иногда над городом появлялись птицы. Они летели высоко-высоко, и их непрерывный дорожный разговор был чуть слышен. Анисимов вышел, опираясь на костыль. Он огляделся и, увидев Ильинского, подпрыгивая, бросился к нему. Малыш издали не сразу узнал вожатого. Синий халат, костыль - все это было необычным. Но зато он узнал голос, когда Анисимов окликнул его. Вожак сорвался с места и в два прыжка оказался рядом с вожатым. Костыль упал. Анисимов наклонился и обнял своего преданного друга. Он долго гладил и ласкал собаку, а Малыш покорно сидел и повеселевшими глазами смотрел на вожатого. Иногда под шерстью вожака заметно пробегала дрожь - признак нетерпеливости. Казалось, вожак ожидал привычной команды "Малыш, вперед!" И так как Анисимов молчал и, не переставая, поглаживал блестящую шерсть собаки, глаза Малыша выражали недоумение. - Как он скучал по тебе! - сказал Ильинский. - Теперь нас переводят на другой участок. А работать еще долго не придется. Наверное, к тому времени и ты будешь с нами. - Да, обязательно буду, - задумчиво ответил Анисимов. Нужно было расставаться. Друзья молчали. Должно быть, они думали о своей любимой, но и опасной работе, о товарищах, продвигающихся на запад, о дружных упряжках четвероногих тружеников. Рядом с госпиталем возвышался опутанный лесами большой дом. Шел восстановительный ремонт. Слышались удары молотков о кирпич, шумно сыпался щебень. Прогудела перед воротами машина, нагруженная досками. Напевая песенку, торопливо прошел стекольщик. Солнце метало свои отблески в щели его большого ящика. Возрождалась жизнь полуразрушенного города. - Пора, - сказал Ильинский, поднимаясь. - Поправляйся, будем ждать. Они вместе вышли из садика. - Да, - вспомнил Анисимов, - сдай это письмо на почту. Он подал товарищу конверт, на котором после адреса было написано: "Тов. Игорю Жигалову" - До свидания! Скоро увидимся. - Скоро. Анисимов погладил Малыша. Но когда он пошел к подъезду госпиталя, Малыш бросился за ним. - Назад! - крикнул Анисимов. И кажется, в первый раз Малыш ослушался своего вожатого. Он остановился, но не повернул назад. Глаза умоляюще смотрели на Анисимова, в них застыла настойчивая просьба оставить. "Милый, хороший мой Малыш!" - Анисимов не выдержал и наклонился к собаке. Он захватил красивую собачью голову обеими руками и долго смотрел в глаза животного, полные мольбы и преданности. Казалось, эти умные глаза говорили: "Ты забыл о тех временам, когда я честно работал. Поедем туда, я буду еще больше работать. Снова выйдем на заснеженные поля, и пусть рвутся снаряды, воют мины, жужжат пули, - мы не оставим на поле ни одного раненого бойца". - Нельзя, Малыш, нельзя, - тихо сказал Анисимов, словно угадывая просьбу вожака. Подошел Ильинский и взял Малыша за ошейник. Собака недовольно заворчала. Тогда Анисимов силой повернул Малыша от себя и дрогнувшим голосом сказал: - Малыш, вперед! Опустив большую красивую голову, вожак нехотя потянулся за Ильинским. Анисимов долго смотрел им вслед и думал о том, что через месяц он снова вернется на передовую и снова поведет упряжку на спасение раненых. Как прежде, он проверит упряжь, обласкает собак и крикнет веселым голосом своему любимцу, вожаку санитарной упряжки: - Малыш, вперед!