ень. - Близко. - А до леса? - Метров двести по открытому полю. - В дождь, может быть, проскочим? - С вышки увидят. - А когда ехали, что же они - не видели?! Черешняк молча прислушивался и, потеряв самообладание, резко заявил: - Они нас видели и придут. Придут и подожгут. Я в этом гробу не останусь. - Сиди, не бойся. - Густлик положил тяжелую ладонь на его колено. - Солома после дождя мокрая... - Тише, вы! - прервал их Кос, с минуту прислушиваясь к глухому шуму, который доносился сквозь свист ветра, и опять уткнулся в объектив перископа. За редеющими косыми полосами дождя он увидел выезжающую из леса полевую кухню, которую тянул небольшой старый трактор. На сиденье под брезентовой крышей сидел солдат, одетый в резиновый плащ с капюшоном. Он ехал в направлении двухэтажного дома в виде башни, вмурованного в высокую стену. Под самой крышей сверкали умытые дождем форточки. Трактор подъехал к воротам, которые, однако, оставались закрытыми. Только после того как солдат ударил колотушкой по рельсу - один раз и после этого еще три, - кто-то внутри открыл небольшое окошечко в стене. Приехавший с кухней подал термос, получил назад пустой и одну за другой просунул три буханки хлеба. Потом уселся на свое место под брезентовой крышей и поехал, покачиваясь на выбоинах грунтовой дороги. - Привезли обед, - объяснил Кос. - Много? - спросил Густлик, который, избежав смерти, ничего не имел против того, чтобы перекусить. - Термос и три буханки хлеба. - Шесть человек. Что там может быть? - Не знаю. Даже повару не открыли, он постучал и просунул все через окошко в стене. - Это опять какой-нибудь испытательный полигон... Как бы нам здесь снова не перепало. - И то правда. Надо удирать. - Он повернулся и озабоченно посмотрел на механика. - Григорий... Гжесь, сможешь? Грузин молча кивнул. - Я попробую, - предложил Елень. - Пока идет дождь... Он развернул свое мощное тело и начал осторожно раздвигать солому в задней части танка, прокладывая себе узкий тоннель. Сначала двигался медленно, потом добрался до менее плотных слоев и наконец почувствовал дождь на ладонях, прохладу ветра на лице. Сдвинул шлемофон с головы и через паутину соломы внимательно осмотрел залитое водой поле. Вокруг никого. Как барсук, выполз он из поры и, повернув голову, тихо позвал: - Вылезайте. Первым, извиваясь как уж, выполз Янек, и вдвоем они помогли выбраться Саакашвили, вытягивая его за левую руку. В правой грузин судорожно сжимал саблю. - Единственное оружие, - как бы оправдываясь, шептал он. Минута молчания тянулась бесконечно. - Вот дьявол. Вместо головы Черешняка они увидели в соломенном коридоре туго набитый вещмешок. - Тьфу! - Елень махнул рукой. - Смерти боится, но еще больше боится за свой мешок. Такого быстрее пуля найдет. - Ну нет, - заверил Томаш, вычесывая пальцами стебельки из волос. Все четверо прокрались на другую сторону стога. Дальше начиналось чистое поле, на которое слева смотрели узкие, как бойницы, окна из-под крыши белого дома, а с башни - часовой с пулеметом. - Он был там? - спросил Густлик. - Нет. Сейчас только вылез. - Чтоб ему пусто было! Елень не мог прийти в себя от холода. Тело сотрясала нервная дрожь. А дождь все шел, и тиковый мундир начал темнеть от влаги. Грузина колотило от холода, и он с нетерпением подгонял остальных: - Ну идемте же. Я могу первым. Кос внимательно изучал поле. Единственная возможность спастись - это по глубокой ложбине, описывающей едва заметный полукруг, пробраться в сторону леса. Под прикрытием стога нужно было пробежать два метра в сторону, упасть в ложбину и в дождевой воде, по жидкой грязи, ползти не поднимая головы. - Ребята, застегните шлемофоны, чтобы вода в уши не попадала, - приказал Кос и согнулся, чтобы прыгнуть первым. За Косом с большим трудом последовал Григорий, которому очень мешала сабля. - Дай-ка этот ножичек, - остановил его Густлик и, выждав немного, как заяц, прыгнул в ложбину. Ливень забрызгал грязью лица и гребенчатые шлемы так, что головы стали похожими на глыбы глины, которые неизвестно почему медленно передвигаются по полю. Последним полз Томаш. Через каждые три-четыре метра он останавливался на минуту и подтягивал веревку, на которой был привязан его вещмешок. Никем не замеченные, они добрались до первых деревьев, петляя среди пней и высматривая наиболее надежное укрытие. Наконец Янек нашел небольшую ложбинку, поросшую кустами орешника и ольхи, которые успели уже одеться листвой. Они забрались в самую густую чащу, накрылись брезентом, что раздобыли еще на подземном заводе, и прижались друг к другу, как волчата в логове. - Пригодился и чехольчик, хоть на голову не капает, - стуча зубами, проговорил Густлик. - Весь в дырках... Ни к черту... - вставил Томаш. И он сразу, же подумал о том, что дырявый или целый - все равно домой этот брезент не потащишь. Коня отец получил от генерала в Гданьске, корову пригонит плютоновый, что на левом берегу Вислы живет, а вот дождутся ли они сына своего - это еще не известно. Долго молчали. Боялись двинуть онемевшими ногами, чтобы не растерять тепло, которое собралось под брезентом. Только когда где-то высоко, покрывая шум ливня, просвистел тяжелый снаряд, все вздрогнули и переглянулись. Кос промолвил лишь одно слово, но таким тоном, будто произносил имя любимой девушки: - Дальнобойная... Останемся живы, Томек, - я тебе целую палатку найду. Наши денька через два могут быть здесь. Черешняк не ответил. Все прислушивались к тишине, которую нарушали барабанящие по брезенту капли затихающего дождя. - Хоть бы немного солнца, - вздохнул Григорий. - Все промокло. У нас в Грузии даже зима теплее... Янек достал из кармана гимнастерки фотографию командира и его ордена, старую фотографию отца, все это тщательно завернул еще раз и спрятал вместе с ухом тигра. - Придут по следам и сожгут танк, - огорчился Томаш. Снизу потянуло холодом, и Еленя передернуло. - Все равно его теперь не отремонтируешь. - И гармонь там осталась. - Остались мы без крыши над головой, - сокрушался грузин. - И с пустым брюхом, - добавил Густлик. - Ты думаешь, их точно шестеро? - тронул его за плечо Янек. - Кого шестеро? - не понял Густлик. - Ну там, за стеной. - Раз три буханки хлеба, значит, шестеро. - А нас четверо. - Но если с саблей и топориком... - без энтузиазма добавил Елень. - Вот если бы винтовку... Не сидели бы здесь... - оживился он. - За стеной и суше, и безопаснее... - Хватит разговоров, - оборвал Кос. - Внимание, экипаж! - Он повернулся, встал на колени, и, будто очнувшись от сна, все окружили командира. - Когда повезут ужин... - Он заговорил так тихо, что пришлось наклонить головы, чтобы лучше слышать. Дождь вскоре прекратился, и они вылезли из-под брезента. Янек приказал размяться, произвести рекогносцировку местности в радиусе полукилометра и одновременно поискать оружие. К сожалению, ничего не нашли. Обнаружили лишь лесной завал и минное поле на просеке... Грязь на гимнастерках начала подсыхать и кусочками крошиться, когда последовала команда занять выжидательную позицию. С этой минуты никто не должен был проронить ни слова. Сменялись по два человека. Слушали внимательно: с востока доносились непрерывные глухие раскаты канонады, но в лесу было тихо. Григорий первым уловил далекое урчание двигателя и поднял руку. Молча заняли уже установленные места в засаде. Шум мотора был слышен все яснее. По дороге пробежал заяц, и Янек решил, что это хороший признак, потому что зверь ничего не учуял. По лесной дороге громыхал старый трактор, за ним на прицепе - полевая кухня. Под брезентовой крышей сидел тот же широкоплечий солдат, рядом с ним на перекладине сушился плащ с капюшоном. Дорога шла по широкой просеке через редкий лес, стволы деревьев были далеко друг от друга. Еще сверкали лужи и блестела мокрая трава. Там, где были большие выбоины, трактор замедлял ход, тарахтел на первой скорости, осторожно карабкаясь, чтобы не расплескать ужин. Металлические колеса шли по выдавленным колеям, между которыми на неровной дороге торчали корни, старая трава и кое-где бурел замшелый камень. Когда задние, высокие колеса поравнялись с незаметным на первый взгляд холмиком посреди дороги, из-под вымазанного грязью брезента появились руки и схватились за тракторный прицеп. Кос поднялся с земли, вскочил на трактор и, оказавшись за спиной немца, свистнул. Изумленный солдат сорвался с сиденья, выхватил плоский штык из ножен на поясе, но сильный удар в подбородок свалил его на землю. Солдат сразу же, как хороший боксер, вскочил на ноги, не выпуская из рук оружия. Он уже хотел броситься на Янека, но в эту минуту подоспели Густлик и Томаш. Елень едва успел уклониться от удара; Черешняк огрел солдата по голове, тот потерял сознание. Сильные руки потащили его в лес. Янек остановил трактор, отрегулировал двигатель на малые обороты и проверил захваченную винтовку. Не выпуская ее из рук, он соскочил на землю, заглянул в боковые контейнеры в поисках чего-нибудь, чем можно было бы подкрепиться, нашел буханку хлеба и круг колбасы. - Гжесь! - закричал он и, когда Григорий прибежал, показал ему найденные продукты: - На четверых! Саакашвили разрезал хлеб и колбасу саблей. Кос взял свою порцию, но едва успел откусить, как из леса появился Черешняк со своим вещмешком и топориком в руках. За ним шел Густлик, переодетый в немецкий мундир, на ходу надевая ремень с подсумком. - Ну как? - спросил Кос. - Завернули, забросали травой, - ответил Густлик. - Палатка-то пропала, - с сожалением заметил Томаш. - Тебе же новую обещали... Янек раздал хлеб и колбасу, а затем вместе с Григорием и Томашем улегся на металлическом полу кабины трактора. Густлик посмотрел сбоку, не видно ли кого, стукнул по чьей-то высунувшейся ноге, сел за руль, прибавил газу и резко рванул с места. - Не дергай, - поучал его из-под сиденья Григорий, - сцепление спокойнее выжимай. Елень с набитым ртом не мог ответить и только, опустив вниз руку, успокаивающе похлопал механика. Дальше события развивались быстро; они дожевывали последние куски, когда трактор подвез их к воротам в высокой стене. Густлик затормозил и, не заглушая двигателя, сошел с трактора; посмотрел вверх, проверяя еще раз, нет ли кого на вышке. Взял термос и поставил его на край узкой полки. Затем решительно стукнул колотушкой один раз, немного погодя - еще три раза. С минуту подождал, хотел постучать снова, но тут засов заскрипел, и ставня отворилась. Показалась фигура немца, рука потянулась к термосу. - Ну, давай наконец, - буркнул он. Густлик отодвинул немного термос, чтобы труднее было достать. Солдат, потянувшись за термосом, наклонился и всунул голову в отверстие. Елень левой рукой притянул его за плечо к себе, а правой изо всех сил ударил кулаком по шее. - Готов, - произнес он. Кос подскочил сбоку и помог ему вытащить немца. - Не пролезет, черт! Толстый очень, - шепнул Густлик. - Отпустите его, - приказал Янек, ставя винтовку к стене. - Я попробую. Немец скатился обратно, а Кос, сложив руки над головой, просунулся в отверстие. Елень схватил его за бедра и втиснул, как буханку в печь. Кос упал на руки, сделал кульбит, окинул быстрым взглядом двор, зеленую клумбу с разноцветными анютиными глазками, плоский бункер, шлюз, противоположную стену. Взяв автомат оглушенного немца, Янек подскочил к воротам и рванул огромный висячий замок на толстых скобах. На счастье, соседняя с воротами калитка была закрыта только на засов. Достаточно было его отодвинуть, чтобы она без звука открылась. Во двор один за другим ворвались Густлик в немецком мундире, Саакашвили с саблей в руке и Томаш со своим топориком. - Останься здесь, - приказал Кос Черешняку. - Отвечаешь головой, - добавил он, показывая на немца, лежащего без сознания. Все это происходило здесь, у ворот, около будки часового, в тени, под аккомпанемент работающего на малых оборотах двигателя. Но, несмотря на это, наверху услышали шум, кто-то поднимался на вышку к пулемету. Чтобы увидеть, что делается под самой вышкой, немец перегнулся через поручни и, прикрыв глаза от лучей заходящего солнца, спросил: - Вилли, зачем ты открыл ворота? Кос молниеносно поднял автомат к плечу и, откинувшись назад, сделал почти вертикально только один выстрел. Немец дернулся, голова и плечи перевесили, и он начал сползать вниз. Немец сползал все быстрее, но, прежде чем он оказался на земле, танкисты отскочили, и Кос скомандовал: - Вперед! Еще четверо! Они забежали за угол дома и прижались к стене. Саакашвили притаился под окном. Янек бросился в открытые двери, за ним Густлик. В больших высоких сенях у стен стояли деревянные ящики, на толстых крюках лежали весла, в углу виднелись спасательный круг, свернутые канаты и две пары резиновых рыбацких сапог выше колен. В глубине винтовая лестница вела на второй этаж. Кос толкнул дверь направо и вбежал в пустую комнату, в которой стояла одна табуретка и телефон на небольшом столике. В это время из левой комнаты в сени вышел уже пожилой обер-лейтенант с противогазом, полевой сумкой и биноклем на груди. Он с удивлением посмотрел на Еленя и спросил, возмущенный выстрелом: - Это ты стрелял?! За его спиной в открытых дверях появились две головы в касках. С минуту все молчали, разглядывая странного солдата в немецком мундире, с лицом, вымазанным грязью. Вдруг обер-лейтенант принял строевую стойку. Густлик тоже встал по стойке "смирно" и покорно выслушал нотацию сапера. - Здесь специальная подрывная команда. Ни один человек... За спинами немцев появился Григорий со своей саблей в поднятой руке. - Правого, - приказал ему Густлик. - Вас? [Что? (нем.)] - Капуста и квас, - буркнул Елень, "угощая" офицера прикладом. - Ваша, - заревел грузин, ударяя рукоятью сабли в прикрытый каской лоб немца справа. Третий вывернулся, отскочил в сторону и скрылся в сенях направо. Густлик бросился за ним, но не успел и сильно ударился о захлопнувшуюся дверь. Немец бросился к телефону, схватил трубку: - Алло, говорит подрывная команда... "Хохвассер"... Подрывная команда... Янек вернулся из дальней комнаты, подскочил и упер ствол автомата ему под ребра. - У нас все в порядке, - подсказал он шепотом. - У нас все в порядке, - послушно повторил тот, положил трубку и поднял вверх руки. Всех троих пленных связали веревками, которых было достаточно в сенях, и посадили у стен под веслами. Обер-лейтенант понемногу начал приходить в себя, а тот, которого Саакашвили ударил рукоятью сабли, прикладывал связанные ладони ко лбу, на котором выросла здоровенная шишка цвета спелой сливы. Елень и Саакашвили присели на ящиках. Кос встал у приоткрытых дверей и крутил в руках бинокль обер-лейтенанта, изредка поглядывая во двор. Немного посовещались. - Бункер пустой? - спросил Кос. - Я проверял, - кивнул головой Густлик. - Одного не хватает. Может быть, их пятеро было?.. - Раз, два, три. - Елень подсчитал сначала автоматы, которые были у них в руках, а потом показал на оружие, лежащее на полу. - Один еще где-то должен быть. - Гжесь, - приказал Янек, - найди этого последнего. Он без оружия и не уйдет незамеченным. Он где-то здесь, в доме. А мы приведем в порядок трактор, прежде чем начнут искать повара. Саакашвили кивнул головой и с автоматом наизготовку, с саблей на ремне пошел на поиски немца. Кос поддел штыком крышку одного из ящиков. Елень вскрыл другой. - Где взрыватели? - спросил он пленных. - Не надо. - Кос махнул рукой и показал внутрь ящика, в котором лежали мины разных калибров. - Обойдемся без взрывателей. У них не хватает взрывчатых материалов, берут что под руку попадется. - Они все лучшее израсходовали в Варшаве. Но что они тут хотели взорвать? - Густлик поплевал на ладонь. - Потом. Сначала кухня, - оборвал Кос и осторожно взял две мины. Густлик еще раз проверил, хорошо ли связаны пленные, закрутил конец веревки на вбитый в стену крюк, который служил подпоркой для весел. Большой моток тонкого шнура он засунул в карман. Осторожно, без особых усилий взвалил себе на плечи ящик с минами и вышел вслед за Янеком. Тем временем Томаш работал у ворот, чтобы не томиться в бездеятельном ожидании: убитого он подтащил к стене и уложил в дровяном сарайчике, где стояли лопаты, вилы, старые цветочные горшки и другой огородный инвентарь. Нашел большую банку с немецкими надписями, открыл ее и, понюхав, спрятал в карман: при прививке фруктовых дичков весьма необходимая вещь. Затем вышел во двор и, ткнув ногой немца, которого оглушил Густлик, решил про себя, что тот очнется не скоро. Томаш посмотрел через калитку, не идет ли кто, на поле со сваленным стогом, под которым после дождя уже не видно было танка, - везде тихо и пустынно, только рядом неторопливо тарахтит трактор. Вздохнув, он начал опустошать контейнеры полевой кухни. На вытянутую левую руку одну за другой уложил три буханки, прижав их подбородком. - Вот так набрал, - неожиданно услышал он за спиной голос Густлика. - Один черный, белого и в помине нету, - буркнул он, делая вид, что ему все безразлично. - Неси в дом, а мы здесь сами, - приказал Кос. - Давай быстрей, - поторапливал его Густлик, видя, что Томаш собирается что-то сказать. - Потом скажешь. Оставшись вдвоем, они действовали быстро, без лишних слов. Сначала посадили и привязали к рулю трактора убитого на вышке немца, а потом принялись за мины. Работа была рискованная, требовала выдержки и умения; неразорвавшаяся мина очень опасна: порой едва ее коснешься - и конец. А здесь трактор не только трясется, но то и дело вздрагивает, дергает прицеп и чуть дымящуюся кухню. - Готово? - Порядок. - Иди за стену. - Я? - Ты. - Ты же командир! - Вот именно. Проваливай. Недовольный тем, что ему досталось, как минуту назад Черешняку, Елень отступил и смотрел, как, стоя на тракторе, Янек сильно выжимает сцепление, включает передачу и очень осторожно трогается с места, понемногу прибавляя газ. Когда трактор рванулся. Кос перешел на прицеп, соскочил с него и двумя огромными прыжками достиг рва у дороги. Трактор медленно удалялся на второй скорости. Выждав еще немного, Кос повернулся в канаве, пополз назад в направлении ворот и, будто под сильным огнем, бросился в калитку прямо в объятия ожидавшего там Густлика. - Я весь взмок, пока тебя ждал. - Удирай! - Я еще раз посмотрю, как покойник управляет. Елень осторожно высунул голову и посмотрел в трофейный бинокль. Стекла приблизили трактор, неторопливо ползший вверх. Под кухней и сзади на прицепе висели мины, взрыватели болтались в нескольких сантиметрах от земли. Один из них коснулся камня, зацепился за пего. Елень убрал голову, стер пот со лба. - А если не взорвется?.. Раздался взрыв. Они увидели над стеной черный дым, бесформенные куски металла в нем. Танкисты с удовлетворением посмотрели друг на друга. - Это было бы... - бросил Густлик и вытянулся, будто докладывая: - Герр оберст, наш бравый повар подорвался на мине. Кос тщательно запер калитку. - Сейчас только бы шестого найти и сидеть тихо, пока наши не придут. - Неплохо было бы что-нибудь перекусить, а? 5. Обер-ефрейтор Кугель Получив приказ найти пропавшего немца, Саакашвили шаг за шагом обследовал местность, прилегающую к шлюзу. А увидел он не так уж и много: высокую кирпичную стену, окружавшую прямоугольный двор с круглой клумбой в центре, на которой цвели анютины глазки - желтые, голубые, фиолетовые. Вдоль стены тянулась молодая прозрачная изгородь из кустарника и росло несколько молодых тополей. Когда-то здесь, видимо, было очень красиво, но сейчас за клумбой, у самого края шлюза, виднелся бетонный бункер, плоский, как сплющенный гриб, камуфлированный в черно-зеленый и бронзовый маскировочные цвета. "Гриб" исподлобья смотрел на три стороны света темными глазницами бойниц. Переплетенные спирали колючей проволоки преграждали к нему путь. Нужно было обойти бункер, чтобы по крутой лестнице добраться до стальной двери, на которой кто-то черной краской намалевал кривые буквы. Дверь была приоткрыта. Саакашвили вошел внутрь, нащупал выключатель и был очень удивлен, когда у потолка под сетчатым колпаком засветилась небольшая лампочка. В бункере имелись два небольших боковых погребка, видимо для боеприпасов, и несколько закрытых металлическими плитами погребков - не настолько больших, чтобы там мог спрятаться человек. Может быть, здесь аккумуляторные батареи для освещения? Выходя, Саакашвили присмотрелся к надписи на двери. Написано было, конечно, не по-грузински и не по-русски, поэтому, прочитав с большим трудом лишь "Кугель" и "Пудель", он оставил это занятие. Шлюз был глубоким. Потемневшие от сырости, коричневые от мха каменные плиты были уложены вертикально на высоту нескольких этажей. Внизу стояла пустая баржа. У Григория закружилась голова, когда он смотрел на эту баржу, и ему пришлось отступить назад и схватиться за чугунный выступ, отполированный канатами. Гжесь присел на нем отдохнуть. Закрытые ворота шлюза отделяли его от большого озера. Узкий с перилами деревянный мостик вел на другую сторону, но туда незачем было идти: ровная пашня, разрытая рвами и окопами, переходила дальше в трясину, а надпись "Внимание! Мины!" не манила на прогулку. "С противоположной стороны никто не придет, можно быть спокойным", - подумал Саакашвили и решил доложить об этом Янеку. Посмотрел еще на север, где ровные, защищенные насыпями поля пересекал канал, и повернул в сторону дома. Ноги подкашивались, он чувствовал слабость во всем теле. Пока искал шестого немца, пока выполнял приказ, старался ни о чем другом не думать, а теперь снова почувствовал боль в висках - будто сдавили черен - от мысли, что нет "Рыжего". Танк, подбитый на Балтике, сегодня был разоружен, а потом уничтожен, уничтожен, уничтожен... Григорий обошел заграждения вокруг бункера, машинально миновал клумбу и цветочные грядки. Наученный солдатским опытом, он, вместо того чтобы сразу войти в сени, посмотрел сначала в маленькое окошко в стене, в котором кто-то давно выбил стекло, а паук сплел густую паутину. С удивлением увидел, что пленные, вместо того чтобы сидеть у стены, лежат на полу, будто разбросанные взрывом. Однако сразу догадался, что не двигался только офицер, которого Елень нокаутировал прикладом. Тот, с шишкой на лбу, скорчившись, старался натянуть канат, конец которого был зацеплен за крючок. Третий, сидевший раньше с краю, вытянулся, поднял руки и пальцами пытался ухватиться за разбросанное на полу оружие. Вот он что-то сказал своему приятелю, тот еще раз оттянул связанные ноги так далеко, как только мог. Немец, который тянулся за оружием, рванулся, выпрямился, схватился за ремень. Теперь у него дело пошло быстрее. Он сел, поджал колени и, воткнув между ними приклад, взвел затвор. Теперь он мог стрелять, несмотря на связанные руки. Но прежде чем он поднял глаза и направил ствол на дверь, Саакашвили подскочил и ударом ноги выбил у него оружие. Тяжело дыша, он стоял над немцем. Из головы не выходила мысль о танке. У него дрожали губы. Сидящий с краю пленный казался ему все более похожим на бригаденфюрера СС, стоило заменить лишь знаки различия на мундире. Вытащив треть сабли из ножен, Саакашвили отступил назад. Потом, не сводя глаз с пленных, он снова сделал полшага вперед, как бы выбирая дистанцию для удара. Немец поднял связанные руки, чтобы закрыть голову. При виде связанных рук Григорий опомнился. Оперся о раму и вытер ладонью пот. В двери появился Томаш. Осмотревшись, он аккуратно сложил хлеб, втащил за ворот все еще не пришедшего в себя немца, которого Елень оглушил у калитки, и молча смотрел то на Григория, то на пленных, ожидая, что будет дальше. Григорий горячо заговорил: - Они могут посылать нас на смерть, убивать и расстреливать безоружных, а их нельзя. Понимаешь? Нельзя. Им можно... - Понимаю, - кивнул головой Черешняк. - Елень объяснял. Но посадить в подвал можно. - Точно, - начал успокаиваться механик. - Здесь неплохие подвалы. Вдруг дом задрожал и над шлюзом загромыхали раскаты нескольких взрывов; резко захлопнулась дверь. - Уже минами достают, - обрадовался Саакашвили. У гладкоствольного орудия радиус действия небольшой, и залп из полковых минометов свидетельствовал о том, что линия фронта находится не далее пяти километров. - Это гражданин командир и гражданин плютоновый подорвали кухню. - Черешняк вывел его из заблуждения. - Имитируют артиллерийское попадание... Он черпал чашкой воду из ведра и по очереди поливал то одного, то другого пленного. Они начинали приходить в себя, когда возвратились Елень и Кос. - Ну вот, все собрались. Гуляш в термосе... - Подожди, - прервал его Янек. - Сначала надо выставить охрану. - Я пойду, - добровольно вызвался Томаш. - Хорошо, - кивнул головой командир и обратился к механику: - Что это ты их на веревке держишь? Саакашвили удивленно осмотрел веревку и ничего не ответил. - Чтобы отправить в подвал, - выручил его Черешняк, задерживаясь на лестнице. - Там стены толстые и замки крепкие. - Вот именно, - подтвердил Григорий и добавил: - Этот за оружием тянулся... Забыв, что он должен отвести их в подвал, отошел в угол и прилег на канатных катушках, уткнув голову в ладони. Остальные члены экипажа обменялись взглядами. Томаш вздохнул и отправился на пост. Янек повел пленных в подвал; Елень резал хлеб, мыл миски, приготовляя еду. - Гжесь, возьми саблю и помоги, - попросил он, держа большую банку консервов в вытянутой руке. - Нет, - мрачно ответил Саакашвили. - А шестого не нашел? - Нет. - Я допрашивал пленных, - вмешался Кос, вешая ключ на крючок у двери. - Утверждают, что никого здесь больше не было, что их было пятеро. - Хлеб брали на шестерых - упирался Елень, вскрывая банку штыком. - Может, собака была? - предположил Янек с грустью. - Пудель, - неожиданно сказал Саакашвили. - Почему пудель? - удивился Кос. - А кроликов, случайно, ты нигде не видал? - полюбопытствовал Густлик. - На бункере написано "Пудель". Янек выбежал из сеней, но вскоре вернулся. - Точно - собака? - Чепуха. Кто-то намалевал: "Глупый Кугель стреляет в пуделя". - Что это значит? - заинтересовался грузин. - Такая присказка: якобы глупая пуля выстрелила в пуделя. Бессмысленная. И с ошибкой, потому что пуля, по-немецки "кугель", женского рода, и должно быть не "глупый", а "глупая"... Елень поставил миски с гуляшом, разложил намазанный консервами хлеб на столе, принесенном из комнаты, и крикнул: - Томек, спустись хоть на пол-лестницы, получи свою порцию. Первые куски разбудили голод. Прошло больше четырнадцати часов после завтрака на правом берегу Одера, а легкий перекус в лесу, как утверждал Елень, только раздразнил аппетит. Ели не спеша, старательно, молча, брали добавки. Через открытую дверь доносилась канонада приближающегося фронта, был виден шлюз и бункер, погружающийся в темноту, - до захода солнца оставалось не более получаса. Густлик потянулся, отложил ложку и подошел к крутой лестнице, ведущей на наблюдательную вышку. - Томек, хочешь добавки? - задирая вверх голову, спросил он. - Нет. - Видишь чего-нибудь? - Ничего. Елень вернулся к столу. - Швабам в подвал отнести? - До утра попостятся, - решил Кос. - Конечно. А теперь у нас еще есть время. - Елень начал загибать пальцы левой руки: - Обед был... - Ужин, - поправил Кос. - Ужин я еще съем, вот отдохну только. Значит, обед был, на голову не капает, наши все ближе... Когда западный ветер стихал, из-за Одера отчетливо были слышны не только залпы орудий, но и треск стрелкового оружия - словно кто семечки на горячей сковородке поджаривал. - Только бы не пришли, - вздохнул Кос. - Не придут. У них эта специальная подрывная команда - святая святых. - Даже если они и догадаются, то можно защищаться, пока артиллерия или танки стену не развалят. - А "Рыжего" нет, - произнес Саакашвили. С минуту все молчали. Янек положил механику руку на плечо и тряхнул его. - Гжесь, не надо. Выживем - будет другой. Густлик встал, расправил плечи. - Пойду выкупаюсь. - Взял с окна большой кусок коричневого мыла и положил в карман. - Когда мы топали через поле - стыдно сказать, куда мне грязь заползла. - В воду сразу после обеда? - Не после обеда, а перед ужином. Снимите все грязное, я вам выстираю. На дне шлюза царил полумрак. Мелкие брызги воды, поднимаемые взмахами рук, серебрились под лучами проникавшего света. Плеск волн, ударявшихся о стены, повторяло глухое эхо. Переплыв водоем по диагонали, Елень ухватился за стальной прут и, опустившись по шею в воду, отдыхал. Он заметил, как из стены бьет тонкая струйка и крутой дугой падает вниз, подчеркивая огромную силу воды, запертой воротами шлюза. Густлик представил себе эту силищу, и на мгновение ему сделалось не по себе. Он нырнул поглубже. Когда собрался вынырнуть, неожиданно обнаружил на небольшой глубине у ворот шлюза несколько замаскированных тяжелых фугасов, соединенных толстой проволокой. Вынырнув немного в стороне, он заметил комплект тротиловых шашек, прикрепленных к стальным распоркам ворот. Измерил на глаз расстояние до баржи, стоящей в противоположном углу, и легко, чтобы не зацепить провода, оттолкнулся ногами от ворот и поплыл на спине, ритмично работая руками. С борта баржи свисала веревочная лестница. Елень вылез по ней из воды и, шлепая по палубе босыми ногами, проверял, не высохло ли обмундирование, которое было развешено на причале. Неприятно заскрежетал стальной крючок в каменной стене. - Тоскливо скрипит, - проворчал он. Насвистывая, Густлик старательно намыливался и думал о том, что, когда вернется к своим старикам и будет рассказывать о своих приключениях на войне, ему, наверное, не поверят. Да и рассказ может выйти не больно красивый. Вот хотя бы сегодня: были на волосок от смерти, потом захватили важный объект в тылу врага, но вместо того чтобы сидеть с оружием наготове и распевать национальный гимн, размахивая красно-белым флагом, он намыливается и черт знает что насвистывает. Решил и про стирку, и про купание не рассказывать. Зачерпывая ведром воду, он начал лить на голову одно ведро за другим, чтобы сполоснуться. Мыльная вода стекала на доски, просачиваясь в трещины. Слышно было тихое журчание. Каждый звук отдавался эхом, и это усилило отчаянный крик снизу: - Ты что, другого места не мог найти, идиот? Густлик от неожиданности выронил ведро и отскочил за рулевую будку. Кто этот немец, который называет его идиотом и недоволен тем, что здесь, а не в другом месте он моется? После короткого замешательства он пришел в себя, прикрыл бедра полотенцем, схватил короткий багор и соскочил вниз, под палубу. Здесь лежали открытые и закрытые ящики с боеприпасами, фаустпатронами, но никого не было. На корме он заметил дверь, закрытую на засов. Рванул ее и скомандовал: - Выходи! Из-за двери высунулся немец в мундире, без ремня, облитый мыльной водой. Он поднял руки, увидев направленное на него острие багра. - Обер-ефрейтор Кугель, - испуганно отрекомендовался он. - Ты взят в плен, - сказал Елень. - Не надо было снизу подглядывать, тогда мыло не попало бы тебе в глаза. - Яволь, герр... Но я не знаю этой формы... - Марш! - Елень выгнал его на палубу. - Я тебе покажу, что это за форма. Кругом! Смирно! Немец послушно повернулся кругом и встал по стойке "смирно", а Густлик за его спиной быстро надевал гимнастерку и натягивал брюки, изучая взглядом металлические ступеньки на стене шлюза и соображая, как отсюда выбраться. Сокрушенно подумал: как же рассказывать этот эпизод? Опустить намыливание и ополаскивание? Тогда почему, спросят, этот Кугель не высидел под палубой и обнаружил свое пребывание криком? У входа в сени, у самого стола, за которым обедали, сидели в нижнем белье вымывшиеся Янек с Григорием. Они чистили и проверяли оружие, набивали магазины автоматов. - Трудная мелодия. Напой еще раз, - попросил Кос. Саакашвили повернул голову и тихо запел: - Картвело тхели... Янек подпевал ему, стараясь правильно произносить слова. - Слова трудные. - Ты думаешь, для меня польские легче? Пшепрашам, попроше, пшиноше... Трудные, но красивые. Твои - как свист сабли, рассекающей воздух, мои - как крик орла в горах. - Ну наконец-то! - смеясь, Янек схватил его за плечи. - Ты опять прежний Саакашвили, а не выжатый лимон. - Посмотри, - сказал Григорий, показывая во двор. По дорожке вокруг клумбы шел немец в мундире, без ремня, и в поднятых руках нес мокрые брюки и куртки. За ним шагал Густлик с багром в правой и двумя фаустпатронами в левой руке. - Не было шестого, а он есть, - торжественно объявил он. - Не искал - сам нашелся. - Где он был? - Закрылся в складе на барже. Там гора боеприпасов и этого добра. - Он положил на стол "трофеи". - Теперь нам и танк не страшен, - успокоился Янек. - Может, провинился, и обер-лейтенант посадил его под арест? - добавил Елень. - Почему не в подвал? - Не знаю. - Он повел плечами, кончая развешивать на веслах выстиранную одежду, которую подавал ему пленный. - Но если его спросить, он скажет. Опусти руки, - жестом показал ему Елень и начал представлять Косу: - Обер-ефрейтор... - Обер-ефрейтор Кугель, - быстро добавил тот. - Я из подрывной команды "Хохвассер". Кос встал и, не выпуская из рук автомата, в который вставлял магазин, подошел к пленному, всматриваясь в его отекшее лицо и выцветшие глаза, за очками в деревянной оправе. Во взгляде сержанта было столько презрения, что обер-ефрейтор отступил на шаг и ударился о ручку весла. - Янек... - Густлик легко толкнул командира. - Ты его знаешь? - Нет. - Так почему ты на него так смотришь? - Глупый Кугель застрелил пуделя. Понимаешь, этот Кугель мужского рода. Этот шкуродер застрелил собаку. - Не застрелил, - по-польски ответил пленный. - Не застрелил, ошибка, - повторил с твердым акцентом, но правильно. - По-немецки это значит "сделать ошибку", так же как по-польски "быка стшелич" [идиоматическое выражение "einen Pudel schiessen" имеет в в польском языке равнозначное "byka strzelic", что значит: "сделать ошибку"]. - По-польски говорит? - удивился Елень. - Поляк? - не смягчая взгляда, спросил Кос. - Немец, - запротестовал тот. - Почему ты знаешь польский язык? - Я из Шнайдемюля, по-польски этот город называется Пила, я там был в зингферайн. - В хоре, - подсказал Густлик. - Да, в хоре, а в нем была одна девушка. Думал, она станет моей женой, а она не хотела говорить по-немецки. - Что означает эта надпись? Что за ошибка? Почему ты спрятался на барже? - Не спрятался. - Его там заперли, - сказал Елень. - Они посадили меня под арест, потому что я говорил: не надо взрывать шлюз и уничтожать город. - Кто должен был взорвать шлюз? - Наша подрывная команда "Хохвассер". - Зачем? - Здесь озеро, - показал вверх рукой, а потом опустил ее. - Шлюз держит воду, а внизу - у канала Ритцен. Когда противник войдет в город, тогда команда затопит его и не пустит противника дальше. Гитлер сказал: "Любой ценой удержаться на Одере". - А ты бы хотел пустить воду? - спросил Елень. - Найн, - подумав, ответил немец. - Гитлер капут, но Германия, люди нихт капут. В Ритцене мой дом и розы. Четыреста роз. "Хохвассер" уничтожит розы, все уничтожит и ничего не изменит: война проиграна... - Немец говорил это с истинной болью в голосе. Потом замолчал и стоял с опущенной головой. Как всегда, в минуты тишины еще отчетливее слышно было артиллерийскую канонаду. - Я говорю... Герр обер-лейтенант, никто сюда больше не придет. Достаточно перерубить провода - и город будет спасен. Теперь, когда нет нацистов, шлюз останется и розы тоже останутся... Немец стоял в сенях лицом к двери. Лучи заходящего солнца отражались в стеклах очков и освещали его лицо. Танкисты, внимательно слушая, неподвижно стояли перед ним. В том, что говорил Кугель, была какая-то правда, которая заставляла их забыть о войне и думать о том, как спасти город и розы... Слова пленного прервал резкий металлический удар колотушки у ворот: один удар, пауза и еще три удара. Ситуация изменилась мгновенно. Янек и Саакашвили моментально связали обер-ефрейтора и заткнули ему рот кляпом. Густлик надел немецкую куртку, пояс и шлем. - Присматривай за ним, - приказал Кос грузину, а сам с Еленем, схватив оружие, побежал к воротам. Стук раздался снова. - Подожди! - крикнул Елень и, надвинув шлем на глаза, выглянул в окошко в стене. На другой стороне стоял солдат с сумкой на груди. Ствол автомата торчал за плечом. - Пакет. - Связной протянул конверт и книгу для расписки. - Повар отдал богу душу, - сообщил он. - Да, мы видели, - по-немецки ответил Густлик. Связной сел на велосипед и укатил, а Елень закрыл окошко и задвинул засов. - Этот Томаш, черт бы его побрал, ничего не видит, - ворчал он, отдавая пакет Косу. - Прочитай-ка, что там Гитлер пишет. - Надо лампу зажечь. Вернувшись в сени, они закрыли двери, опустили занавески на окна. Саакашвили зажег карбидную лампу - электрическое освещение было только в бункере. Елень поднялся на несколько ступенек и спросил: - Томаш, ослеп ты, что ли? - Я видел, но подумал, что проедет мимо. - Много будешь думать, быстро состаришься. Докладывай... - Все идет неплохо, ребята, - оживился Кос. - Штаб нашего отдельного специального саперного батальона сообщает, чтобы мы были в готовности, потому что завтра на подступах к Ритцену можно ожидать появления польских большевистских частей, то есть нашей армии... Вытащи у него кляп и развяжи руки. Саакашвили выполнил приказание и пододвинул немцу табуретку. - Садись. - Теперь можем вернуться к прерванному разговору, - усмехнулся Кос. - Значит, ты предложил обер-лейтенанту не выполнять приказ, а он посадил тебя под арест на баржу, стоящую в заминированном шлюзе... Несколько минут тянулось молчание. Где-то недалеко раздались залпы тяжелой артиллерии. Показались языки пламени. Немец встрепенулся. - Это наши, - успокоил его Густлик и добавил: - Можешь меня поблагодарить, что твои не отправили тебя к богу в рай. Опять молчание. Немец сидел с опущенной головой. - Где фугасы и откуда их должны были подорвать? - спросил Кос. Немец поднял голову и, окинув танкистов недоброжелательным взглядом, произнес: - Ни слова больше. - Ни слова? А почему? - Фронт еще не прорван. Я не хочу, чтобы город был затоплен. Ни обер-лейтенантом, ни вами. Кос так и подскочил. - Ты думал, что фронт уже позади? Тебе людей не жалко, а только розы! Посади его, Гжесь, в подвал, только отдельно от тех. Саакашвили кивнул очкарику головой и первый стал спускаться по лестнице. Елень стоял задумавшись, Кос ходил взад-вперед. - Сидит, - сказал Григорий и бросил ключ на стол, на котором лежало оружие. - Отмокает, - сказал Густлик. - А мы-то собрались пригласить его в нашу компанию. Обер-ефрейтор Кугель, спаситель роз и городков... - продолжал Кос с хмурым задумчивым видом, меряя сени шагами. - Чуть-чуть и мы бы сделали такую же ошибку... - Застрелили бы пуделя, - поправил Елень. 6. Жребий Кос быстрыми шагами ходил взад-вперед по сеням. Елень то и дело заслонял лампу ладонью, чтобы не погасла от движения ветра, посматривал на командира экипажа и наконец не выдержал: - Далеко тебе еще? - Докуда? - Не знаю докуда, но ты все ходишь и ходишь... - Отцепись, - буркнул Янек. - Хожу, потому что думаю... - О чем? Может, нам скажешь? - Скажу. Он присел на табурет между Еленем и С