р, холодный прием, который я от нее получаю, извинения, которыми вы стараетесь загладить дело, - все это, по-моему, лишь уловки с вашей стороны. С их помощью вы хотите удержать в своих руках владения, принадлежащие ей по праву, а тем временем использовать меня в качестве послушного орудия в вашей безрассудной авантюре, все время подогревая во мне надежду обещаниями, которых вы отнюдь не собираетесь выполнять. - Сэр Фредерик, заверяю вас именем всего, что для меня свято... - Я не стану слушать ваши заверения. Довольно водить меня за нос, - отвечал сэр Фредерик. - Вы же прекрасно понимаете, что если покинете нас, - сказал Эллисло, - то неизбежно погибнете сами и погубите нас. Наше единственное спасение в том, чтобы держаться вместе. - Предоставьте мне самому заботиться о своем спасении, - возразил дворянин. - Даже если то, что вы говорите, правда, я предпочту погибнуть, но не позволю больше дурачить себя. - Неужели ничто, никакие гарантии не смогут убедить вас в моей искренности? - с тревогой спросил Эллисло. - Еще утром я отвергнул бы ваши несправедливые подозрения, сочтя их за оскорбление, но в нашем теперешнем положении... - Вы чувствуете, что вынуждены быть искренним, - закончил его мысль сэр Фредерик. - Если вы хотите, чтобы я поверил этому, есть только один путь убедить меня - пусть ваша дочь обвенчается со мной сегодня же вечером. - Так скоро? Невозможно! - отвечал Вир. - Подумайте о том, что она только что пережила, о подготовляемом нами выступлении... - Я не стану ничего слушать, кроме ее согласия на брак, данного перед алтарем. У вас в замке есть часовня, среди гостей находится доктор Хобблер. Сегодня вечером вы докажете верность своему слову, и мы снова вместе, душой и телом. Если же вы откажете мне сейчас, в момент, когда согласиться всецело в ваших интересах, - как смогу я доверять вам завтра, когда целиком свяжу свою судьбу с вашими планами и отступать будет уже поздно? - Должен ли я понимать дело так, что, стань вы моим зятем сегодня вечером, наша дружба возобновится? - Самым крепким, самым нерушимым образом, - отвечал сэр Фредерик. - В таком случае, - сказал Вир, - хотя то, что вы просите, несвоевременно, нетактично и несправедливо по отношению ко мне, тем не менее, сэр Фредерик, дайте мне вашу руку - моя дочь будет вашей женой. - Сегодня вечером? - Именно, сегодня вечером, - отвечал Эллисло, - до того, как часы пробьют полночь. - С ее согласия, надеюсь, - вмешался Маршал, - ибо предупреждаю вас обоих, джентльмены, что я не намерен наблюдать сложа руки, как совершают насилие над моей хорошенькой родственницей. - Черт бы побрал этого дерзкого юнца, - пробормотал Эллисло про себя и затем вслух добавил: - С ее согласия? Да за кого вы меня принимаете, Маршал, что считаете нужным вмешиваться, дабы защитить дочь от ее собственного отца? Поверьте она не имеет ничего против сэра Фредерика Лэнгли. - Вернее, она не против того, чтобы называться лэди Лэнгли! Действительно, многие женщины рассуждали бы так же на ее месте. Прошу прощения, но это неожиданное требование и ваша уступка заставили меня почувствовать за нее тревогу. - Меня смущает лишь внезапность предложения, - сказал Эллисло. - В случае, если она откажется выполнить мою волю, может быть сэр Фредерик примет во внимание... - Я ничего не намерен принимать во внимание, мистер Вир. Отдайте мне руку вашей дочери сегодня же вечером, или я уезжаю, пусть даже в полночь, - вот мой ультиматум. - Я принимаю его, - сказал Эллисло, - и оставляю вас обсуждать планы наших военных приготовлений, а пока пойду подготовить дочь к столь неожиданно изменившимся обстоятельствам. И с этими словами он вышел из комнаты. Глава XIV Жестокий рок! В мужья мне не Танкреда, А Осмонда надменного ведут! "Танкред и Сигизмунда" Мистер Вир, которого давняя привычка к притворству научила менять даже походку, шел по каменному коридору и затем по первому пролету лестницы, ведущей в покои мисс Вир, четким и твердым шагом человека, направляющегося по важному делу и нимало не сомневающегося в успешном его завершении. Но как только он обогнал своих спутников и они не могли его больше слышать, шаги его стали медленными и нерешительными, что вполне соответствовало владевшим им сомнениям и страхам. Наконец он совсем остановился, пытаясь собраться с мыслями, прежде чем заговорить с дочерью, "Кому еще приходилось сталкиваться с таким безнадежным и неразрешимым вопросом? - размышлял он. - Если разногласия нарушат сейчас наше единство, можно не сомневаться, что правительство казнит меня как главного виновника восстания. Даже если я унижусь до того, что первым признаю свое поражение, меня все равно ждет гибель. Я окончательно порвал с Рэтклифом, и с этой стороны мне нечего ожидать, кроме оскорблений и преследования. Разоренному и обесчещенному, мне придется скитаться, не имея даже средств к существованию. Я не говорю уже о том, что лишусь богатства, а лишь оно способно хоть как-то уравновесить бесчестье человека, которого назовут политическим ренегатом не только те, кого он покинул, но и те, на чью сторону он перешел. Об этом нечего и думать. И тем не менее что еще остается, помимо этого жалкого жребия и позорной смерти на плахе? Единственное спасение - это примириться с моими союзниками, для чего я и обещал Лэнгли, что Изабелла обвенчается с ним сегодня до полуночи, а Маршалу - что она пойдет на это без принуждения. Между мною и гибелью стоит только ее согласие выйти замуж за человека, которого она не любит, и притом настолько поспешно, что она возмутилась бы против этого, будь он даже любимым ею человеком. Мне остается уповать лишь на романтическое великодушие ее характера. Придется сгустить краски, доказывая ей необходимость уступить; впрочем, истинное положение вещей едва ли нуждается в преувеличении". Закончив тягостные размышления об опасностях своего положения, он вошел в покои дочери, решившись всеми силами поддерживать те доводы, которые собирался ей изложить. Как бы лжив и честолюбив он ни был, он все же не настолько еще очерствел, чтобы не содрогаться при мысли о предстоявшей ему роли, о необходимости играть на чувстве послушания и привязанности к нему своей собственной дочери. Но мысль о том, что в случае успеха этой миссии его дочь всего лишь попадет в сети выгодного замужества, а в случае провала его самого ждет гибель, - быстро заглушила голос совести. Войдя в спальню мисс Вир, он увидел дочь, которая сидела у окна, подперев голову рукой. Она либо дремала, либо была погружена в такое глубокое раздумье, что не слышала шума его шагов. Напустив на себя выражение печали и сострадания, он подошел к дочери и, подсев поближе, привлек к себе внимание, нежно взяв ее за руку. При этом он не забыл сопроводить свой жест глубоким вздохом. - Отец! - воскликнула Изабелла. Она как-то странно вздрогнула, и на лице у нее отразился скорее страх, нежели радость или нежные чувства. - Да, Изабелла, - сказал Вир, - твой несчастный отец, который приходит в роли кающегося грешника, чтобы просить прощения у своей дочери за зло, причиненное ей от чрезмерной любви, и потом расстаться с ней навсегда. - Сэр! Причиненное мне зло? Расстаться навсегда? Что все это значит? - недоуменно спросила мисс Вир. - Да, Изабелла, я говорю это вполне серьезно. Но позволь мне прежде спросить тебя, не подозреваешь ли ты, что я мог быть причастен к тому стран- ному происшествию, которое произошло с тобой вчера утром? - Вы, сэр? - начала Изабелла и запнулась, с одной стороны - сознавая, что он угадал ее мысли, а с другой - борясь со стыдом и страхом, которые мешали ей признаться в столь унизительном и нелепом подозрении. - Да, да! - продолжал он. - Твое колебание выдает, что у тебя были такие мысли, и сейчас мне предстоит тяжелая задача признаться в том, что твои подозрения не были безосновательными. Но выслушай мои оправдания. Не к добру поощрял я ухаживания сэра Фредерика Лэнгли. Я считал невозможным, чтобы у тебя могли быть серьезные возражения против брака, который принесет тебе явные выгоды, не в добрый час ввязался я вместе с ним в эту затею с Целью вернуть изгнанного монарха и независимость нашему отечеству. Он воспользовался моей неосторожностью, моим доверием, и моя жизнь сейчас у него в руках. - Ваша жизнь, сэр? - повторила чуть слышно Изабелла. - Да, Изабелла, - продолжал отец, - жизнь того, кому сама ты обязана жизнью. Как только я осознал, что его безудержная страсть может толкнуть его на крайности (надо отдать ему справедливость, что если он и вел себя безрассудно, то только из чрезмерно пылкого чувства к тебе), я попытался под благовидным предлогом удалить тебя на несколько недель и таким образом выпутаться из положения, в котором очутился. В случае, если бы ты стала по-прежнему противиться этому браку, я хотел негласно отослать тебя на несколько месяцев в Париж, в монастырь твоей тетки с материнской стороны. Но, вследствие целого ряда недоразумений, ты вернулась обратно из тайного и безопасного места, которое я предназначил для тебя в качестве временного убежища. Судьба лишила меня этого последнего выхода, и мне остается лишь благословить тебя и отослать из замка с мистером Рэтклифом, который как раз собирается уезжать. А там скоро решится и моя собственная судьба. - Боже мой, сэр! Возможно ли это? - воскликнула Изабелла. О, зачем только меня освободили из заключения, которому вы меня подвергли! И почему вы скрыли от меня свои намерения? - Подумай сама, Изабелла. Неужели ты хотела бы, чтобы я вызвал у тебя предубеждение против своего друга, которому я больше всего хотел угодить, и рассказывал тебе о мало похвальной настойчивости, с которой он добивается своего. Это было бы нечестно с моей стороны, тем более что я сам же обещал помогать ему. Но все это дело прошлого. Я и Маршал решили умереть как мужчины. Остается лишь отослать тебя отсюда под надежной охраной. - Силы небесные! Неужели нет никакого исхода? - в ужасе воскликнула молодая женщина, - Нет, дитя мое, - тихо ответил Вир, - кроме той меры, к которой ты сама не станешь советовать своему отцу прибегнуть: первым предать своих друзей. - Нет, нет, только не это, - заговорила она с жестом отвращения и с такой поспешностью, словно не желала поддаться искушению согласиться на этот единственный выход из положения. - Но неужели нет никакого другого выхода... Бежать, прибегнуть к посредничеству кого-либо... Просить заступничества... Я на коленях буду умолять сэра Фредерика! - Ты понапрасну унизилась бы! Он не изменит своего решения; я точно так же решил мужественно встретить все испытания, уготованные мне судьбой. Только при одном условии он может передумать, но у меня язык никогда не повернется сказать тебе, что это за условие. - Назовите его, я заклинаю вас, дорогой отец, - воскликнула Изабелла, - что это за просьба, которую мы не в состоянии удовлетворить, чтобы предотвратить грозящую вам страшную катастрофу? - Этого, Изабелла, - торжественно сказал Вир, - ты не узнаешь, пока голова твоего отца не скатится с окровавленного эшафота. Только тогда ты узнаешь, что его действительно можно было бы спасти с помощью одной жертвы. - Но почему же не сказать об этом сейчас? - настаивала Изабелла. - Неужели вы думаете, что меня смутит мысль о том, что ради вашего спасения мы должны пожертвовать всем нашим состоянием? Или вы предпочитаете оставить мне в наследие муки раскаяния, которые я буду испытывать всякий раз, когда подумаю, что вы погибли, в то время как оставалось средство предотвратить нависшую над вами беду? - Ну что ж, дитя мое, - сказал Вир, - поскольку ты настаиваешь, чтобы я сказал тебе то, о чем тысячу раз предпочел бы умолчать, знай, что в качестве выкупа он не возьмет ничего другого, кроме твоего согласия стать его женой - и притом сегодня же, не позже полуночи. - Сегодня, сэр! - повторила молодая женщина, пораженная ужасом при этом известии. - Стать женой такого человека, чудовища, которое способно добиваться женщины, угрожая жизни ее отца! Поистине, это невозможно. - Ты права, мое дитя, - молвил в ответ ее отец, - поистине это невозможно, и я не имею ни права, ни желания воспользоваться такой жертвой. Это в порядке вещей: старики умирают, и их забывают, а молодые должны жить и наслаждаться счастьем. - Чтобы мой отец умер, в то время как его дочь могла спасти его! Но нет, нет, дорогой отец, простите меня, это невозможно. Вы просто хотите склонить меня к исполнению вашей воли. Я знаю, вы по-своему заботитесь о моем счастье и придумали эту ужасную историю для того, чтобы повлиять на меня и преодолеть мои колебания. - Дочь моя, - отвечал Эллисло тоном, в котором оскорбленная гордость, казалось, боролась с родительскими чувствами, - так ты подозреваешь, что я изобрел эту историю, чтобы подействовать на твои чувства! Придется снести и это и даже унизиться до того, чтобы отвести от себя это недостойное подозрение. Ты знаешь безупречную честность своего кузена Маршала - посмотри, что я ему напишу; из его ответа ты сама увидишь, что опасность, которой мы подвергаемся, совершенно реальна, что я принял все меры, чтобы ее предотвратить. Он сел, поспешно написал несколько строк и протянул их Изабелле, которая много раз смахивала слезы и долго всматривалась в письмо, прежде чем поняла, что там написано. Дорогой кузен, - говорилось в письме, - как я и ожидал, несвоевременная и поспешная настойчивость сэра Фредерика привела мою дочь в отчаяние. Она не может даже представить себе, какая опасность нам угрожает и насколько мы теперь зависим от него. Ради бога, попробуйте повлиять на него, с тем чтобы он смягчил свой ультиматум. Я не могу и не стану принуждать мою дочь принять его - это оскорбляет ее чувства, а также идет вразрез со всякими правилами деликатности и приличия. Любящий вас Р. В. Итак, в письме причина колебаний мисс Вир приписывалась несвоевременности предложения о браке и той форме, в которой оно было сделано, а вовсе не глубокому отвращению, которое она питала к жениху; но нет ничего удивительного в том, что она не заметила этого в своем смятении: глаза ее были полны слез, а мысли путались, и она едва понимала, что читает. Мистер Вир позвонил и вручил письмо слуге с просьбой передать его мистеру Маршалу. Потом он поднялся со стула и молча ходил по комнате в сильном волнении, пока не принесли ответ. Он пробежал его глазами и передал дочери, с чувством пожав ей при этом руку. Суть ответа сводилась к следующему: Мой дорогой родич, я уже пробовал уговаривать рыцаря из Лэнгли-дейла, но он непреклонен, как скала. Мне искренне>жаль, что от моей прекрасной кузины требуют, чтобы она поступилась своими девическими правами. Однако сэр Фредерик согласен уехать из замка вместе со мной сразу же после венчания; мы поднимем наших сторонников и начнем военные действия. Весьма вероятно, что жениха прикончат в бою и он не вернется к невесте - у Беллы есть полная возможность стать лэди Лэнгли a tres bon marche. {Дешево отделавшись (франц.).} В остальном, могу только сказать, что если она вообще согласна на этот союз, сейчас не время для обычных девичьих церемоний: моей хорошенькой кузине следует как можно скорее согласиться выйти замуж, иначе мы все будем каяться на досуге; вернее, у нас даже не будет "досуга", чтобы каяться. На этом кончаю, ваш любящий родич Р. М.  P. S. Передайте Изабелле, что я предпочту покончить с этой дилеммой, перерезав горло нашему рыцарю, нежели спокойно наблюдать, как ее принуждают выходить замуж против ее воли. Когда Изабелла кончила читать, письмо выпало у нее из рук; она сама упала бы со стула, если бы ее не поддержал отец. - Боже, моя дочь умирает! - воскликнул Вир, поддаваясь отцовским чувствам, вытеснившим корыстные соображения даже из _его_ сердца. - Полно, Изабелла, не горюй, дитя мое. Будь что будет, но тебе не придется приносить такую жертву. Пусть я погибну, но буду знать, что ты осталась счастливой. Пусть моя дочь плачет на моей могиле, но ей не придется - по крайней мере в этом случае - поминать меня лихом. Он позвал слугу. - Иди и немедленно пригласи сюда Рэтклифа. Между тем мисс Вир, побледнев как полотно, вытянула крепко сжатые руки перед собой, закрыла глаза и с силой втянула губами воздух. Казалось, что невероятное душевное усилие, которое она делала над собой, передалось даже ее телу. Затем, подняв голову и судорожно всхлипнув, она твердо сказала: - Отец, я согласна на брак. - Ни в коем случае, ни в коем случае, дитя мое, дорогая моя, ты не можешь обречь себя на верное страдание, чтобы избавить меня от возможной опасности. Так говорил Эллисло, и - что за странное и непоследовательное создание человек! - он выразил свои истинные чувства, на короткое время завладевшие его сердцем. - Отец, - повторила Изабелла, - я согласна на этот брак. - Нет, дитя мое, нет, ну хотя бы не столь поспешно. Мы будем униженно просить его дать нам отсрочку. И потом, Изабелла, неужели ты так и не сможешь преодолеть эту неприязнь, которая не имеет под собой никакой почвы? Ты только подумай, какая он партия - богатство, звание, положение... - Отец, - повторила Изабелла, - я дала свое согласие. Казалось, она лишилась способности говорить что-либо иное или выразить другими словами фразу, которую с таким огромным усилием заставила себя произнести. - Да благословит тебя небо, дитя мое! Да благословит тебя небо! И оно действительно благословит тебя богатством, радостями жизни и властью. Мисс Вир еле слышно взмолилась, чтобы ее оставили одну на этот вечер. - Разве ты не примешь сэра Фредерика? - с тревогой спросил отец. - Я встречусь с ним, - ответила она, - встречусь с ним там, где нужно, когда это будет нужно, а сейчас избавьте меня от него. - Будь по-твоему, дорогая. Я сумею избавить тебя от всякого принуждения. Постарайся не думать слишком дурно о сэре Фредерике - во всем виновата его страсть. Изабелла сделала нетерпеливый жест рукой. - Прости меня, дочь моя. Я ухожу. Да благословит тебя небо. В одиннадцать - если ты не позовешь меня раньше - в одиннадцать я приду за тобой. Как только он ушел, Изабелла упала на колени. - Боже, помоги мне оставаться твердой в принятом мной решении. Боже, только ты можешь - о, бедный Зрнсклиф! Кто утешит его теперь? С каким презрением будет он произносить имя той, которая внимала ему днем, а вечером отдала себя другому! Что же, пусть презирает меня. Это лучше для него, чем знать правду. Пусть презирает меня, если это поможет ему бороться с горем, - потеря его уважения послужит мне утешением. Она горько плакала, то и дело тщетно пытаясь начать молитву, ради которой опустилась на колени. Но ей не удалось взять себя в руки до такой степени, чтобы помолиться. Она по-прежнему томилась в душевной муке, когда дверь комнаты тихо открылась. Глава XV В пещере мрачной коротал свой век Убитый тяжким горем человек: Он думал только о своих страданьях. "Королева фей" Свидетелем горя мисс Вир оказался Рэтклиф. В своем волнении Эллисло забыл отменить приказ пригласить его, и сейчас тот открыл дверь со словами: - Вы посылали за мной, мистер Вир? Затем, оглядев комнату, он воскликнул: - Как мисс Вир - и одна! На полу, в слезах! - Оставьте меня, оставьте меня, мистер Рэтклиф, - говорила несчастная девушка. - Нет, я не уйду, - сказал Рэтклиф, - я несколько раз просил, чтобы меня впустили попрощаться с вами, и мне всякий раз отказывали, пока ваш отец сам не послал за мной. Вы меня можете осуждать за дерзость и назойливость, но меня оправдывает то, что я должен выполнить свой долг. - Я не могу слушать вас, я не могу разговаривать с вами, мистер Рэтклиф. Примите мои пожелания счастливого пути и, ради бога, оставьте меня. - Скажите одно, - настаивал Рэтклиф, - неужели правда, что этот чудовищный брак должен состояться - и притом сегодня вечером? Я слышал, как слуги говорили об этом, когда проходил по лестнице. Я слышал также, как отдавали распоряжение приготовить часовню. - Пощадите, мистер Рэтклиф, - отвечала несчастная невеста, - посмотрите, в каком я состоянии, и оставьте свои жестокие расспросы. - Выйти замуж за сэра Фредерика Лэнгли, и притом сегодня же! Не может, не должно этого быть, и этого не будет! - Это неизбежно, мистер Рзтклиф, иначе моего отца ждет гибель. - А, я понимаю, - молвил в ответ Рэтклиф, - и вы пожертвовали собой, чтобы спасти того, кто... Однако, пусть добродетели дочери искупят грехи отца, сейчас не время ворошить прошлое. Что же делать? Время идет - я знаю только одно средство; будь у меня в распоряжении хоть один день, я бы нашел много других... Мисс Вир, вы должны просить защиты у единственного человека, во власти которого изменить ход событий, грозящих увлечь вас за собой. - Кто же человек, обладающий такой властью? - спросила мисс Вир. - Не пугайтесь, когда я назову его имя, - попросил Рэтклиф, подходя ближе и тихо, но отчетливо выговаривая слова, - это тот, кого называют Элшендером, отшельником с Маклстоунской пустоши. - Вы сошли с ума, мистер Рэтклиф, или же хотите поиздеваться над моим горем. Ваша шутка крайне неуместна. - Я в здравом уме, нисколько не меньше, чем вы сами, - отвечал ее советчик, - и я отнюдь не склонен шутить, тем более над чужим горем, и менее всего - над вашим. Я клянусь вам, что этот человек (а он совсем не тот, за кого себя выдает) действительно располагает возможностью избавить вас от этого ненавистного союза. - И спасти моего отца? - Да, даже это, - ответил Рэтклиф, - если вы попросите его об этом. Трудность лишь в одном: надо добиться, чтобы он вас выслушал. - Это как раз довольно просто, - заявила мисс Вир, вдруг вспомнив эпизод с розой. - Помню, он говорил, что я могу обратиться к нему за помощью в случае какого-нибудь несчастья, и в знак этого дал мне этот цветок. Он не успеет полностью завянуть, сказал он, как мне понадобится его помощь. Неужели возможно, что это пророчество не было всего лишь безумным бредом! - Отбросьте всякие сомнения и не бойтесь ничего, - отвечал Рэтклиф. - Но прежде всего не будем терять времени. Вы свободны, за вами не следят? - Нет, как будто, - сказала Изабелла, - но что вы хотите мне посоветовать? - Поезжайте немедленно, - продолжал Рэтклиф, - и падите в ноги этому необыкновенному человеку, который, пребывая в обстоятельствах, свидетельствующих, по всей видимости, о самой ужасающей нужде, обладает силой оказать решающее влияние на вашу судьбу. Гости и слуги пьянствуют, руководители восстания поглощены обсуждением своих изменнических планов, моя лошадь стоит оседланная в конюшне, я оседлаю еще одну для вас и встречу вас у садовой калитки. Пусть никакие сомнения в моем благоразумии или верности не помешают вам решиться на единственный шаг, который может избавить вас от ужасной судьбы, уготованной для супруги сэра Фредерика Лэнгли. - Мистер Рэтклиф, - отвечала мисс Вир, - вы всегда пользовались репутацией безукоризненно честного человека. Утопающий хватается за соломинку. Я доверяюсь вам, я последую вашему совету, я выйду к садовой калитке... Как только мистер Рэтклиф вышел, она заперла на засов входную дверь своей спальни и сошла в сад по потайной лесенке. По дороге она уже раскаивалась, что согласилась на этот сумасбродный и безнадежный план. Но, спускаясь по лестнице мимо потайной двери, которая вела в часовню, она услышала голоса служанок, занятых там уборкой: - Выйти замуж! За такого дрянного человека! Господи! Все, что угодно, только не это. - Они правы, они правы, - пробормотала мисс Вир, - все, что угодно, только не это! Она поспешила в сад. Мистер Рэтклиф сдержал слово: оседланные лошади стояли у калитки, и через несколько минут путники уже скакали по направлению к избушке отшельника. Пока дорога была ровной, быстрая езда мешала им разговаривать, но при крутом спуске, когда они вынуждены были пустить лошадей шагом, новая тревожная мысль пришла в голову мисс Вир. - Мистер Рэтклиф, - сказала она, натянув поводья, - прекратим это путешествие, на которое я могла согласиться только под влиянием крайнего возбуждения. Я очень хорошо знаю, что среди простонародья об этом человеке говорят, будто он наделен сверхъестественной властью и якшается с нечистой силой. Знайте же, что, во-первых, я не придаю никакого значения всем этим глупостям, а во-вторых, если бы я им и верила, мои религиозные убеждения не позволили бы мне обратиться к нему за помощью. - Казалось бы, мисс Вир, - молвил в ответ Рэтклиф, - мой характер и мои убеждения вам отлично известны. Не можете же вы предполагать, что я верю во всю эту чепуху? - Какие же другие возможности помочь мне, - недоумевала Изабелла, - могут быть у человека, который сам несчастней всех на свете? - Мисс Вир, - сказал Рэтклиф, помолчав с минуту, - я связан обетом молчания. Не настаивайте на дальнейших объяснениях и удовлетворитесь моим заверением в том, что он действительно располагает такими возможностями. Надо только убедить его захотеть ими воспользоваться, и я нисколько не сомневаюсь, что вам это удастся. - Мистер Рэтклиф, - возразила мисс Вир, - ведь вы и сами можете заблуждаться, а от меня ждете безграничного доверия. - Вспомните, мисс Вир, - ответил он, - когда, побуждаемые добротой, вы попросили меня заступиться перед вашим отцом за Хэзуэлла и его разоренную семью, когда вы попросили меня добиться того, чтобы ваш отец сделал нечто совершенно несвойственное его натуре, а именно - простил обиду и отменил наказание, - я поставил вам условие, чтобы вы не задавали мне вопросов об источнике моего влияния. Вам не пришлось раскаиваться, что вы доверились мне тогда. Доверьтесь мне и сейчас. - Но необычный образ жизни этого человека, - настаивала мисс Вир, - его затворничество, его фигура, глубокая мизантропия, которая, как говорят, сквозит в его речах... Мистер Рэтклиф, что я должна о нем думать, если он действительно обладает властью, которую вы ему приписываете? - Этот человек, мисс, был воспитан католиком. А среди верующих католиков можно найти тысячи людей, которые отказались от власти и богатства и добровольно обрекли себя на еще более жестокие лишения, чем Элшендер. - Но он не признает никаких религиозных побуждений, - возразила мисс Вир. - Нет, - отвечал Рэтклиф, - он ушел из мира, проникнувшись к нему чувством глубокого отвращения и не прикрываясь при этом никакими религиозными предрассудками. Могу вам рассказать лишь следующее. Он родился наследником огромного состояния, которое его родители намерены были еще увеличить, женив сына на девушке, приходившейся ему сродни и специально воспитывавшейся в их доме. Вы видели, как он сложен; судите сами, что могла думать эта девушка об ожидавшей ее участи. И все же, привыкнув к его наружности, она смирилась с этой мыслью, и друзья... друзья человека, о котором я рассказываю, нимало не сомневались, что его глубокая привязанность к ней, его незаурядные способности и большое личное обаяние помогут его суженой преодолеть чувство отвращения, внушаемое его безобразной внешностью. - И они не обманывались? - спросила Изабелла. - Об этом позже. По крайней мере сам он сознавал свою неполноценность. Сознание это неотвязно, как призрак, преследовало его. "Как бы ты ни возражал, - говорил он, бывало, мне, то бишь одному человеку, которому доверял, - я жалкий отщепенец, которого следовало задушить прямо в колыбели, а не вскармливать "а страх и посмешище этому миру, где мне суждено прозябать". Человек, с которым он вел эти беседы, тщетно пытался внушить ему философскую мысль о том, что внешний облик ничего не значит, тщетно убеждал его в превосходстве духовных совершенств над более привлекательными, на пер- вый взгляд, качествами, которые являются лишь поверхностным проявлением индивидуальных свойств человека. "Я понимаю тебя, - отвечал он, - но ты говоришь как хладнокровный рационалист или в лучшем случае как пристрастный друг. Но загляни в любую из прочитанных нами книг, исключая те, в которых излагается абстрактная философия, не затрагивающая наших чувств. Разве облик человека, по крайней мере такой, который не вызывает в нас чувства ужаса или отвращения, не считался всегда существенно важным в нашем представлении о друге, тем более о любимом человеке? Разве самой природой все радости жизни не заказаны такому безобразному чудищу, как я? Что, кроме моего богатства, препятствует тому, чтобы все - может быть, даже Летиция и ты в том числе - отвернулись от меня, как от чего-то такого, что противно вашей природе и ненавистно самим своим сходством с человеком, подобно тому, как некоторые виды животных особенно ненавистны человеку, потому что кажутся ему карикатурой на него самого. - Вы повторяете рассуждения сумасшедшего, - сказала мисс Вир. - Нет, - ответил ее спутник, - если только нельзя назвать безумием его чрезмерную и болезненную чувствительность в этом вопросе. И все же не стану отрицать, что овладевшее им чувство и вечная настороженность порой доводили его до исступления, что свидетельствовало о его расстроенном воображении. Казалось, он полагал, что частые и не всегда уместные проявления щедрости, доходящей до излишества, совершенно для него необходимы, ибо сближают его с людьми, от которых он отчужден самой природой. Склонный оказывать благодеяния по самому филантропическому складу своей натуры, он раздавал свои милости направо и налево со все возраставшей энергией, как бы подгоняемый неотступной мыслью о том, что ему положено сделать больше, чем другим, и щедро расточал свои богатства, словно пытаясь подкупить людей, чтобы те приняли его в свою среду. Едва ли есть необходимость говорить, что щедрость, исходившая из столь своенравного источника, часто вызывала нарекания, а его доверие нередко бывало обмануто. Ему не раз приходилось испытывать горькое разочарование, которое в той или иной мере постигает всех, но чаще всего выпадает на долю тех, кто рассыпает щедроты кому попало. Но его больное воображение объясняло все лишь ненавистью и презрением, вызываемыми его уродством. Я, кажется, утомил вас, мисс Вир? - Нет, нет, нисколько. Просто я отвлеклась на минуту. Продолжайте, прошу вас. - Он стал своим собственным мучителем, - продолжал Рэтклиф, - и проявлял в этом редкую изощренность. Издевательства толпы и еще более жестокие насмешки пошляков из его собственного сословия причиняли ему такие мучения, словно его четвертовали. Смех простолюдинов на улице, еле сдерживаемое хихиканье молодых девиц, с которыми его знакомили в компании, или даже еще более обидное выражение страха на их лицах, - все это казалось ему выражением того мнения, которое складывалось о нем у людей, как о некоем чудовище, недостойном быть, как все, принятым в обществе, и служило оправданием правильности его стремления держаться от них подальше. Он безоговорочно полагался на верность и искренность всего лишь двух людей: своей невесты и друга, человека весьма одаренного и, по всей видимости, искренне к нему привязанного. Впрочем, не удивительно, если так оно и было, ибо тот, кого вы собираетесь сегодня повидать, буквально осыпал его благодеяниями. Вскоре родители героя моего рассказа умерли почти одновременно. В связи с этим свадьба была отложена, хотя ее день был уже назначен. Невеста, по-видимому, не особенно сокрушалась по поводу отсрочки, впрочем этого трудно было и ожидать; с другой стороны, она не проявляла никаких колебаний, когда по истечении приличествующего случаю срока для бракосочетания была назначена новая дата. Друг, о котором я упоминал, постоянно жил в замке в это время. Уступив, на свою беду, настояниям друга, отшельник однажды вышел к гостям, среди которых находились люди самых различных политических убеждений, и принял участие в общей попойке. Вспыхнула ссора; друг отшельника тоже обнажил шпагу, но был обезоружен и повергнут наземь более сильным противником. Схватившись врукопашную, они оба катались по полу у ног отшельника, который, несмотря на свое уродство и малый рост, обладает тем не менее большой физической силой; к тому же он подвержен приступам внезапно вспыхивающей ярости. Он схватил шпагу, пронзил ею сердце противника своего друга и попал под суд. С большим трудом его удалось сласти от казни. .В конце концов он отделался всего лишь годом тюремного заключения в наказание за непреднамеренное убийство. Он глубоко переживал все это, тем более что покойный был хорошим человеком и обнажил меч только после того, как подвергся тяжелому оскорблению. Примерно с этого времени я стал замечать... Прошу прощения... Стало заметно, что припадки болезненной чувствительности, терзавшие этого несчастного человека, усугублялись чувством раскаяния, которое совершенно неожиданно обрушилось на него и которое он переносил тяжелее, чем всякий другой. Он уже не мог скрывать приступы отчаяния от своей нареченной, и надо признать, что они приняли угрожающий характер. Он утешал себя мыслью, что по выходе из тюрьмы будет жить в обществе лишь жены и друга и порвет все связи с внешним миром. Но он обманулся: еще до того, как кончился срок заключения, его друг и невеста стали мужем и женой. Трудно описать, как потрясло это известие человека столь буйного темперамента, измученного к тому же горьким раскаянием и давно уже чуждавшегося людей из-за своих мрачных фантазий. Казалось, лопнул последний трос, и корабль, только что еще державшийся у причала, внезапно очутился во власти яростной бури. Элшендера поместили в лечебницу. Это могло быть оправдано как временная мера, но его жестокосердый друг, ставший после женитьбы его ближайшим родственником, продлил срок его заточения, желая подольше управлять его огромным поместьем. Был еще один человек, обязанный всем отшельнику, незаметный, но благородный и верный друг. В результате непрерывных усилий и неоднократных судебных исков в конце концов удалось добиться того, что его покровителя выпустили на свободу и восстановили в правах, как хозяина его собственных владений, к которым вскоре прибавилось поместье его бывшей невесты, перешедшее к нему по праву наследства после ее смерти, так как она не оставила мужского потомства. Но ни свобода, ни богатство не могли восстановить его душевного равновесия: к свободе его сделало равнодушным пережитое им горе, а деньги были для него всего лишь средством удовлетворения странных прихотей. Он отрекся от католической веры, но некоторые ее заветы, по-видимому, сохранили свое влияние на его душу, которой по внешним признакам теперь безраздельно владели раскаяние и мизантропия. С этого времени он вел поочередно жизнь то пилигрима, то отшельника, перенося самые жестокие лишения, но не во имя аскетического самоотречения, а из ненависти к людям. И вместе с тем трудно найти другого человека, слова и действия которого так противоречили бы друг другу. Ни один лицемер, маскирующий свои злодеяния добрыми намерениями, не проявляет большей изобретательности, чем этот несчастный, который совмещает отвлеченную философию человеконенавистничества с поведением, продиктованным врожденным великодушием и добротой. - И все же, мистер Рэтклиф, судя по вашему описанию, все это лишь обычная непоследовательность сумасшедшего. - Нисколько, - отвечал Рэтклиф, - я не собираюсь отрицать, что у этого человека действительно расстроенное воображение. Я уже рассказывал вам, что по временам у него бывали даже приступы, близкие к подлинному безумию. Но я имею в виду его обычное состояние: он человек со странностями, но не сумасшедший. Одно так же непохоже на другое, как светлый полдень на мрак полуночи. Придворный, готовый погубить себя ради титула, который совершенно ему не нужен, или власти, которою он не сможет должным образам воспользоваться; скряга, трясущийся над своими деньгами, или его блудный сын, проматывающий их, - все они в определенном смысле сумасшедшие. То же можно сказать и о преступнике, идущем на опасное преступление, мотивы которого здравому уму представляются несоизмеримо ничтожными по сравнению с ужасным поступком, а также опасностью быть пойманным и наказанным. Любой взрыв чувства, например ярость, можно назвать кратковременным безумием. - Хорошо философствовать обо всем этом, мистер Рэтклиф, - молвила в ответ мисс Вир, - но, простите, ваши рассуждения отнюдь не помогают мне набраться храбрости, чтобы в такой поздний час решиться посетить человека, сумасбродства которого вы сами признаете, хотя и пытаетесь оправдать. - В таком случае, - сказал Рэтклиф, - позвольте мне торжественно заверить вас, что вы не подвергаетесь ни малейшей опасности. Но есть еще одно обстоятельство, о котором я до сих пор не упоминал из боязни встревожить вас. Мы уже находимся около его хижины - вон она виднеется, - и дальше я с вами не поеду. Вам придется продолжать путь одной. - Одной? Но как же я... - Так нужно, - настаивал Рэтклиф, - а я останусь здесь и буду ждать вас. - Так вы не сойдете с этого места... - сказала мисс Вир. - Но и отсюда до избушки так далеко, что вы не услышите меня, если я позову на помощь. - Не бойтесь ничего, - подбодрил ее спутник, - только старайтесь следить за собой, чтобы ничем не выказать робости. Помните, что самое страшное и мучительное для него - это сознание того, что он наводит страх своим безобразием. Поезжайте прямо, мимо вон той склоненной к земле ивы. Держитесь слева от нее. Болото останется справа. Простимся ненадолго. Помните о той участи, которая вам угрожает, и пусть эта мысль поможет вам преодолеть все ваши сомнения и страхи. - Мистер Рэтклиф, - сказала Изабелла, - прощайте. Если только вы обманули такую несчастную, как я, вы навсегда потеряете репутацию порядочного и честного человека, каким я вас считала. - Клянусь, клянусь жизнью, - воскликнул Рэтклиф, повышая голос, так как она уже отъехала прочь, - вы в безопасности, в полной безопасности! Глава XVI Его согнули время и невзгоды. Коль Время щедрое блага былые Вернет ему, былое в нем проснется... Ведите нас к нему, и - будь что будет! Старинная пьеса Звук голоса Рэтклифа замер в отдалении, но, поминутно оглядываясь назад и различая в темноте очертания его фигуры, Изабелла чувствовала себя смелее. Однако и этот силуэт вскоре слился со сгустившимися тенями. При последних проблесках угасающего дня молодая женщина остановилась перед хижиной отшельника. Дважды она протягивала руку к двери и дважды опускала ее. Когда она наконец решилась постучать, звук был настолько слабым, что его заглушило биение ее собственного сердца. Она постучала снова, на этот раз погромче. В третий раз она дважды громко стукнула в дверь: боязнь ос