Вальтер Скотт. Вдова горца Перевод А. С. Кулишер Рассказы Скотта были написаны им и опубликованы в последние годы жизни. В 1827 г. в Эдинбурге, у издателя Кэделла, вышло два небольших томика, озаглавленных "Кэнонгейтская хроника". Этот двухтомник, так называемая первая серия "Кэнонгейтской хроники" (в качестве второй серии годом позже был издан роман "Пертская красавица"), заключал рассказы "Вдова горца", "Два гуртовщика" и небольшой роман "Дочь врача". Рассказы "Зеркало тетушки Маргарет" и "Комната с гобеленами" были опубликованы в следующем году в "Кипсеке" (так назывались в Англии непериодически выходившие иллюстрированные альманахи). Первой серии "Хроники" Скотт предпослал предисловие, впервые подписанное его именем, в отличие от прежних изданий его романов, выходивших анонимно. Объясняя причины, побудившие его отказаться от этого давнего правила, Скотт шутливо заметил, что, раскрывая свое авторство, он рискует уподобиться некоему арлекину из анекдота. Арлекин этот, выступавший в традиционной маске, был любимцем публики. Однажды, уступив уговорам друзей, считавших, что игра его произведет более яркое впечатление, если зрители смогут наблюдать его мимику, арлекин выступил без маски и потерпел неудачу. Обычная для романов Скотта форма обрамленного повествования была сохранена в "Хронике" и, более того, разрослась здесь до целого самостоятельного рассказа о молодом разорившемся дворянине Кристеле Крофтэнгри, вынужденном укрываться от кредиторов в Холирудском монастыре, предоставлявшем, в силу старинного обычая, убежище безнадежным должникам. Освободившись спустя некоторое время от притязаний кредиторов, Крофтэнгри начинает жить скромно, но независимо. Вскоре он встречает давнюю знакомую своей семьи, знатную даму, госпожу Бэлиол. После ее смерти Крофтэнгри получает пакет, содержащий записанные ею истории. Естественно противопоставить рассказы, помещенные в "Кипсеке", рассказам "Кэнонгейтской хроники". Первые написаны Скоттом в несвойственном ему жанре фантастического рассказа, который, однако, в те годы был очень популярен, продолжая традиции "готического" романа. Рассказы "Кэнонгейтской хроники" полны национального шотландского духа, драматически напряжены и в высшей степени точно отражают исторический процесс. Старые нравы могли еще держаться, пока сохранялись остатки былой независимости. С утратой этой независимости старинные обычаи, вступая в конфликт с новым укладом, ведут к катастрофе. Бурное развитие новых общественных отношений в Великобритании требовало устранения последних феодальных преград, подавления любых автономистских стремлений. Ранний план Уильяма Питта Старшего, окончательно осуществленный в 1778 г. , направлял воинственную энергию горцев в новое русло Отныне они могли служить, но только в колониальных частях, далеко от родины и под командованием английских офицеров. И, как последняя иллюзия самобытности, горцам оставлено было право носить национальную форму. Все то, что вступало в противоречие с английской государственной машиной, безжалостно устранялось. Трагические коллизии "Вдовы горца" и "Двух гуртовщиков" проистекают из случайностей, но при столкновении исторически противоборствующих начал любая случайность могла оказаться роковой. По неопровержимой художественной логике, по законченности и убедительности персонажей "Вдова горца" принадлежит к числу лучших страниц Скотта, а фигура Элспет, своей беспредельной материнской любовью доводящей сына до гибели, является одним из наиболее ярких образов в творчестве писателя. К. АФАНАСЬЕВ ВДОВА ГОРЦА Глава I Казалось, кто-то был очень близко, А ктоЪ- не знала она: Так ветви дуба склонились низко, Так тень их была темна.* ______________ * Казалось, кто-то был очень близко... - В эпиграфе цитата из поэмы Сэмюела Колриджа (1772 - 1834) "Кристабел". Колридж* ______________ * Стихотворные переводы выполнены А. Шадриным. Записки миссис Бетьюн Бэлиол начинаются следующими словами: Тридцать пять, а пожалуй и без малого сорок лет назад я, чтобы рассеять тоску, причиной которой была тяжкая утрата, понесенная мною за два-три месяца до того, предприняла так называемое малое путешествие по Горной Шотландии. Поездки в этот край тогда, можно сказать, вошли в моду; но хотя военные дороги и были превосходны, тамошние гостиницы и постоялые дворы были настолько убоги, что подобное путешествие считалось сопряженным с известным риском. Вдобавок, одно уже название "горные округа"Ъ- хотя сейчас эти места так же спокойны, как любая другая часть владений короля Георга*,Ъ- внушало ужас, ибо в те времена были живы еще многие очевидцы восстания 1745 года**, и нередко смутный страх охватывал тех, кто со Стерлингских башен*** устремлял взгляд на север, где, словно некая мрачная крепость, высилась мощная горная цепь, укрывавшая в своих тайниках племя, которое сохранило еще старинную одежду, обычаи и язык, чем немало отличалось от своих соотечественниковЪ- жителей равнин. Что до меня, то я отпрыск рода, не склонного поддаваться страхам, порожденным одним лишь воображением. У меня в Горной Шотландии были родные, я знала несколько знатных семейств этого края, и, сопровождаемая только моей горничной, миссис Алисой Лэмскин, я смело пустилась в путь. ______________ * ... владений короля Георга..., - то есть короля Георга III (1760 - 1820). ** ... восстания 1745 года... - Восстание 1745 г. было поднято якобитами (сторонниками короля Иакова II Стюарта и его потомков), стремившимися восстановить династию Стюартов, свергнутую в результате так называемой Славной революции. Во главе восстания стоял внук Иакова II, принц Карл Эдуард (1720 - 1788), который высадился в Шотландии при поддержке Франции и объявил себя королем Шотландии под именем Иакова VIII. После переменного успеха войска якобитов, состоявшие в основном из горцев, были разбиты в решающем сражении при Каллодене 27 апреля 1746 г. *** ... со Стерлингских башен... - Речь идет о старинном замке в городе Стерлинге, центре графства Стерлингшир (Центральная Шотландия). С этим замком, известным уже с начала XII века, связаны многие важные события в истории страны. Впрочем, у меня оказался проводник и чичероне, ничем почти не уступавший Великодушию в "Пути паломника"*; то был не кто иной, как Доналд Мак-Лиш, возница, которого я, вместе с парой отменных лошадей, таких же надежных, как сам Доналд, наняла в Стерлинге, чтобы доставлять мою карету, мою дуэнью и меня самое куда мне только вздумается. ______________ * ...Великодушие в "Пути паломника"... - Великодушие в аллегорическом романе Джона Беньяна (1628 - 1688) "Путь паломника" - слуга одного из персонажей, Толкователя, в доме которого герой повествования Христианин познает истины евангелия. Доналд Мак-Лиш принадлежал к той породе возниц, которая, думается мне, совершенно исчезла с появлением дилижансов и пароходов. Людей этой профессии было немало в Перте, Стерлинге и Глазго, где обычно путешественникиЪ- или туристыЪ- нанимали их вместе с упряжкой для тех поездок, которые им, либо по делам, либо для собственного удовольствия, случалось совершать по Шотландии. Они напоминали почтарей, которых мы встречаем на континенте. Такого возницу можно сравнить и со штурманом английского военного корабля, на свой собственный лад ведущим судно по тому курсу, который ему предписал капитан. Стоило только указать вашему вознице продолжительность предстоящего путешествия и сообщить ему, что именно вы хотели бы повидать,Ъ- и легко было убедиться, что он как нельзя лучше умеет выбирать места для ночлега и роздыха, вдобавок всегда принимая в расчет ваши вкусы, и старается показать вам все, что заслуживает внимания. Такое лицо, разумеется, должно было обладать качествами гораздо более высокими, чем обычный "сменный", три раза в день галопом пробегающий десять миль туда и назад. Доналд Мак-Лиш не только искусно справлялся со всеми неприятностями, какие в пути нередко могут приключиться с лошадьми и каретой, не только ухитрялся добывать для лошадей (если с фуражом приходилось туго и овса не оказывалось) разные замены вроде гороховых и овсяных лепешек, но был также человеком весьма сведущим. Он хорошо знал передававшиеся из рода в род сказания этой страны, которую он исколесил вдоль и поперек, и, если его к тому поощряли (ибо Доналд держал себя с приличествовавшей ему скромностью), охотно останавливался возле мест, где некогда происходили самые ожесточенные сражения между кланами, и пересказывал наиболее любопытные из легенд, относившихся как к самой дороге, так и к разным достопримечательностям, которые встречались на пути. В складе ума этого человека и его манере выражаться было нечто своеобразное: его любовь к древним преданиям являла резкий контраст находчивости, необходимой для промысла, которым он занимался; разговор с ним всегда бывал занимательным, и время в пути проходило незаметно. Прибавьте к этому, что Доналд знал обычаи каждого из уголков того края, по которому разъезжал. Он мог с точностью сказать, когда именно будут "колоть ягнят" в Тиндраме или Гленуилте, благодаря чему приезжий может рассчитывать на пристойное пропитание, и столь же точно определял расстояние до последней деревни, где еще удастся купить каравай пшеничного хлеба,Ъ- сведения весьма ценные для тех, кто мало знаком со "страной овсяных лепешек"*. Он знал, как свои пять пальцев, каждую милю дороги, и мог безошибочно сказать, какая сторона того или иного моста в горах проезжая и какая, вне всякого сомнения, опасна**. Словом, Доналд Мак-Лиш был не только нашим надежным спутником и верным слугой, но и смиренным, услужливым нашим другом; и хотя я знавала почти классического итальянского чичероне, болтливого французского наемного лакея, и даже испанского погонщика мулов, гордого тем, что он питается одной кукурузой, и грозного, когда дело касалось его чести,Ъ- мне все же думается, что у меня никогда не было такого разумного и понятливого проводника. ______________ * ... со "страной овсяных лепешек". - Так называли Шотландию. Овсяные лепешки - излюбленное кушанье у жителей Шотландского предгорья. ** Знать это было необходимо, особенно в те времена. В одном из прекраснейших горных округов не так еще давно на мосту красовалась поразительная надпись: "Держитесь правой стороны, левая опасна" (Прим. автора.) Разумеется, нашими передвижениями ведал Доналд, и зачастую, в погожие дни, мы предпочитали дать отдохнуть лошадям в каком-нибудь живописном уголке, даже если там не было почтовой станции, и закусывали где-нибудь под отвесною скалой, с которой низвергался водопад, или у родника на сочной зеленой лужайке, пестревшей полевыми цветами. Доналд умел находить такие уголки, и хотя он, как мне кажется, никогда не читал ни Жиль Бласа*, ни ДонКихота, он, однако, всегда умел выбрать места, достойные пера Лесажа или Сервантеса. Заметив, как охотно я вступаю в беседу с деревенским людом, он зачастую предлагал нам расположиться на отдых невдалеке от хижины какого-нибудь престарелого гэла, чей палаш разил врага под Фолкерком или Престоном**, старика, который, несмотря на всю свою ветхость, был живым свидетелем далекого прошлого. Иной раз ему удавалось исхлопотать нам скромное, простиравшееся не дальше чашки чая гостеприимство какого-нибудь сельского священника, человека образованного и достойного, или зажиточного землевладельца, с грубоватой простотой самобытных своих нравов и неподдельным сердечным радушием соединявшего своеобразную учтивость, вполне естественную у народа, самый захудалый представитель которого, подобно испанскому дворянину, привык считать, что он "такой же джентльмен, как сам король, разве что малость победнее". ______________ * ... не читал... Жиль Бласа... - Речь идет о романе "Похождения Жиль Бласа из Сантильяны" французского писателя Алена-Рене Лесажа (1668 - 1747). ** ... разил врага под Фолкерком или Престоном... - В сражениях под Фолкерком (17 января 1746 г.) и Престоном (иначе - Престон-Пансом, 21 сентября 1745 г.) шотландские горцы под командованием принца Карла Эдуарда одержали победу над англичанами. Всем этим людям Доналд Мак-Лиш был хорошо известен, и его рекомендация имела не меньше значения, чем письмо от какого-нибудь влиятельного в этом краю лица. Иногда случалось так, что гостеприимство горцев, потчевавших нас всякими разновидностями местных блюдЪ- кушаньями, приготовленными из яиц, молока, и всевозможными пирогами, а если жители в состоянии были потратиться на угощение приезжих, то и более изысканными яствами,Ъ- когда дело доходило до "горной росы"*, слишком уж щедро простиралось на Доналда Мак-Лиша. Бедный Доналд! В таких случаях он был похож на руно Гедеона**, влажное от благородного вещества, на нас, разумеется, не изливавшегося. Но это был единственный его недостаток, и к тому же, когда его уговаривали выпить дох-ан-дорох*** за мое, его госпожи, здоровье, отказ был бы сочтен кровной обидой, да и не мог бы он никогда решиться на такую неучтивость. Повторяю, то был единственный его недостаток, вдобавок не так уж сильно нам досаждавший, ибо, становясь навеселе несколько более словоохотливым, Доналд в то же время еще строже обычного соблюдал правила вежливости и только ехал медленнее да говорил пространнее и вычурнее, чем тогда, когда ему не доводилось отведать хмельного. Мы заметили, что только при таких обстоятельствах Доналд с важным видом разглагольствовал о роде Мак-Лишей; и мы не вправе были сурово осуждать слабость, последствия которой были столь невинны. ______________ * ... когда дело доходило до "горной росы"... - Так называли шотландские горцы водку, приготовленную домашним способом. ** ... похож на руно Гедеона... - намек на библейское чудо, сотворенное богом в знак избранничества будущего израильского военачальника Гедеона. Однажды ночью руно, лежавшее на его гумне, увлажнилось росой, хотя кругом была засуха. *** Прощальную чашу (шотл.). Мы так привыкли к поведению Доналда, что не без интереса следили за всеми уловками, которые он пускал в ход, чтобы устраивать нам маленькие приятные сюрпризы, тщательно скрывая от нас, где именно мы сделаем привал, если намеченное им место было необычным и представляло некий особый интерес. Это до такой степени вошло у него в обычай, что когда он при выезде заранее извинялся, говоря, что придется задержаться в уединенном глухом месте, чтобы накормить лошадей овсом, который он никогда не забывал прихватить с собою,Ъ- наше воображение начинало напряженно работать, стараясь угадать, какое романтическое прибежище он втайне избрал для нашего полуденного роздыха. Однажды мы почти все утро провели в очаровательной деревушке Дэлмелли; почтенный священник*, в ту пору назначенный в приход Гленоркьюхи, катал пас на лодке по озеру, и мы наслышались от него рассказов о суровых вождях Лох-Оу**, о Дункане в шапке с бахромой и о других властителях Килчернских башен, ныне уже обращающихся в развалины. Поэтому мы двинулись в путь позже, чем обычно, и лишь после того, как Доналд раз-другой намекнул нам, что до ночлега еще очень далеко, так как между Дэлмелли и Обеном нет годных для привала мест. ______________ * Фамилия этого достойного и гостеприимного пастыря - Мак-Интайр. (Прим. автора) ** Лох-Оу - узкое и глубокое озеро в Бредалбейне (северной горной части Пертшира), к которому ведет опасный путь через тесное ущелье Брандир. На берегу озера в старину стоял замок Килчерн. Попрощавшись с почтенным и любезнейшим священником, мы продолжали путешествие, следуя по извилистой дороге, огибающей огромную гору, носящую название Бен-Крухан; ее поражающие своим диким величием склоны почти отвесно спускаются к озеру. Во всей этой скалистой громаде есть одно-единственное ущелье, в котором, несмотря на всю свою мощь, воинственный клан Мак-Дугалов из Лорна был почти целиком истреблен* хитроумным Робертом Брюсом. Этот король, который был Веллингтоном своего времени**, форсированным маршем произвел смелый, неожиданный маневр: часть его войска, обойдя гору с другой стороны, зашла во фланг и в тыл воинов Лорна, тогда как сам он напал на них с фронта. Множество грубо сложенных из камней могильных холмиков, по сей день видных, когда выходишь из ущелья с западной его стороны, свидетельствует о размерах кровавой расправы, учиненной Брюсом над его ярыми противниками и личными врагами. Вы знаете, все мои братьяЪ- военные, и поэтому мне пришла поразившая меня мысль, что рассказанный Доналдом обходный маневр напоминает те, которые применялись Веллингтоном и Бонапартом. Великий человек был Роберт Брюс, даже я, отпрыск Бэлиолов***, должна это признать,Ъ- хотя сейчас начинают приходить к мысли, что его права на корону были менее обоснованы, чем права злополучного рода, против которого он сражался. Но не будем говорить об этом. Избиение было тем страшнее, что Оу, река быстрая и глубокая, вытекающая из озера и омывающая со всех сторон подножие горы-великана, оказалась в тылу беглецов; таким образом, сама неприступность этого места, казалось, сулившая им защиту и безопасность, отрезала несчастным все пути к спасению. ______________ * ... клан Мак-Дугалов из Лорна был почти целиком истреблен хитроумным Робертом Брюсом. - Когда Роберт Брюс после вынужденного изгнания высадился на западном побережье Шотландии и поднял население на борьбу против англичан, его давний противник и родственник убитого Брюсом Рыжего Комина Джон Мак-Дугал, граф Лорн, выступил против него. В битве при Лох-Оу (1309) все войско Мак-Дугала было разбито, и, по преданию, удалось спастись и бежать только ему самому. ** ... который был Веллингтоном своего времени... - Артур Уолсли, герцог Веллингтон (1769 - 1852) - знаменитый английский полководец, победитель Наполеона при Ватерлоо (1815). *** ... даже отпрыск Бэлиолов... - Бэлиолы - знатный шотландский род, претендовавший на шотландскую корону. В XIII в. Джон и Эдуард Бэлиолы были королями Шотландии. Уподобясь известной леди в ирландской песне, размышляли мы о "деяньях давно уже минувших", и медлительность, с которой мы ехали, или, вернее, ползли, по военной дороге, генералом Уэйдом проложенной*, не вызывала в нас раздражения. Дорога эта никогдаЪ- или почти никогдаЪ- не соблаговолит обойти подъем или спуск, как бы крут он ни был, а идет прямиком вверх и вниз по холмам, с тем безразличием к высотам и низинам, обрывам и ровным местам, которым были отмечены дороги, построенные римлянами. Несмотря на это, выдающиеся достоинства великих сооружений,Ъ- а военные дороги Горной Шотландии, несомненно, относятся к числу таковыхЪ- вполне заслуживали хвалы, возданной им поэтом, который, то ли потому, что он попал к нам из соседнего королевства и изъяснялся на родном своем языке, то ли потому, что полагал, будто те, к кому он обращается, по национальному складу своему притязают на дар провидения,Ъ- сочинил знаменитое двустишие**: ______________ * ... по военной дороге, генералом Уэйдом проложенной... - Джордж Уэйд (1673 - 1748) - английский генерал и военный инженер, воевал в Испании, подавлял восстания в Ирландии и Горной Шотландии. Для успешных боевых действий в Шотландии под его руководством и по его проектам в 1726 г. были сооружены горные военные дороги. ** Когда б ты мог сей край увидеть до того... - Стихи эти были выбиты на обелиске, воздвигнутом в честь генерала Уэйда на дороге между Инвернессом и Инверери. Их приводит Скотт и в романе "Легенда о Монтрозе" (гл. XVIII), где идет речь о военных дорогах Уэйда. Когда б ты мог сей край увидеть до того, Как Уэйд сюда пришелЪ- ты б подвиг чтил его!* ______________ * Строка из трогательной баллады, которую при мне пела одна девица в Эджуортстоне в 1825 году. Насколько я знаю, эта баллада не была напечатана. (Прим. автора.) Действительно, что может быть чудеснее зрелища этих диких, пустынных мест, по всем направлениям прорезанных и пересеченных широкими, открывающими доступ внутрь страны дорогами, отлично построенными и неизмеримо превосходящими все то, чего страна могла в течение многих веков добиваться для мирных торговых сношений. Так следы войны иной раз успешно служат мирным целям. Победы Наполеона ни к чему не привели, но его дорога через Симплон* надолго останется связующим звеном между мирными народами, стремящимися использовать для торговых и дружественных сношений это исполинское сооружение, созданное честолюбием в целях нашествия на другие страны. ______________ * ... но его дорога через Симплон... - Симплон - горный проход в Альпах. В 1800 - 1806 гг. здесь по приказу Наполеона была проложена дорога. Двигаясь все так же медленно, мы обогнули склон Бен-Крухана и, следуя вдоль быстрого, пенистого течения Оу, оставили далеко за собой величавую гладь озера, в котором берет начало этот бурный поток. На вершинах и в расселинах скал, отвесно вздымавшихся справа от нашего пути, кое-где еще виднелись жалкие остатки лесов, некогда сплошь покрывавших их, но, по словам Мак-Лиша, в более позднее время вырубленных, чтобы обеспечить топливом чугунолитейные заводы в Буноу. Узнав об этом, мы стали внимательно приглядываться к раскидистому дубу, высившемуся слева от нас, ближе к реке. То было дерево необычайной мощи и красоты, и стояло оно посредине небольшой, всего в несколько рудов*, площадки, со всех сторон окруженной скатившимися с окрестных вершин обломками каменных глыб. Романтичность пейзажа подчеркивалась тем, что это ровное место было расположено у самого подножия мрачной отвесной скалы, вышиной около шестидесяти футов, с которой низвергался горный поток; струи его дробились и рассыпались белой пеной и мириадами брызг, но внизу он с трудом, точно разбитый в бою военачальник, вновь собирал свои рассеянные войска и, как будто смиренный своим падением, бесшумно пролагал себе путь сквозь вереск, чтобы потом слить свои воды с волнами Оу. ______________ * Руд - мера площади, равная 1/4 акра. Дерево и водопад поразили мое воображение, и мне захотелось подойти к ним поближе; отнюдь не для того, чтобы сделать набросок для альбомаЪ- в дни моей молодости девицы брались за карандаш только тогда, когда могли с пользой употребить его,Ъ- а единственно из желания отчетливее разглядеть все вокруг. Доналд тотчас открыл дверцу кареты, но заявил, что спуск здесь очень крутой и что я гораздо лучше увижу это дерево, проехав еще ярдов сто по дороге, ибо там она пролегает ближе к этому месту, которым сам он, однако, судя по всему, нисколько не восхищался. Он-де знает, поближе к Буноу, другое дерево, гораздо больше этого, и стоит оно на ровном, открытом со всех сторон месте, где карета сможет остановиться, что здесь, на этой крутизне, дело почти невозможное; но это уж как миледи будет угодно. Миледи угодно было полюбоваться прекрасным деревом, бывшим у нее перед глазами, а не проезжать мимо него в надежде найти другое, более красивое, и мы пошли рядом с каретой, направляясь в такое место, откуда, уверял нас Доналд, мы сможем, не карабкаясь, подойти к дубу так близко, как только пожелаем, хотя лично он присоветовал бы нам не отдаляться от большой дороги. Загорелое лицо Доналда приняло при этих словах серьезное и таинственное выражение, и речь его столь неожиданно утратила всю присущую ей непосредственность, что мое женское любопытство разгорелось. Тем временем мы все шли да шли, и я убедилась, что дерево, которое теперь, когда мы спустились в лощину, скрылось из виду, действительно отстоит гораздо дальше, чем я предположила вначале. -Вот теперь,Ъ- сказала я своему чичероне,Ъ- я могла бы поклясться, что привал вы сегодня задумали сделать именно под этим дубом и у этого водопада. -Избави меня бог!Ъ- тотчас воскликнул Доналд. -А почему, Доналд? Почему вы намерены проехать мимо такого прелестного уголка? -Слишком это близко от Дэлмелли, миледи, рано кормить лошадей: только позавтракалиЪ- глядишь, уже обедать приневоливают! Пожалеть их надо! Да и место здесь нехорошее. -А! Вот и разгадка тайны! Стало быть, здесь водятся духи или гномы, ведьмы или водяные, людоеды или феи? -Никак нет, миледи, вы, смею сказать, пальцем в небо попали; но если миледи угодно будет обождать, покуда мы выедем из лощины и минуем это место, я вам все о нем расскажу. Не к добру ведь этоЪ- говорить о таких делах там, где они приключились. Пришлось мне совладать со своим любопытством. Я сообразила, что, вздумай я снова завести разговор на эту тему, Доналд всячески будет стараться переводить его на другую, и его сопротивление, словно скрученная из пеньки веревка от того, что ее будут дергать туда и сюда, только еще сильнее натянется. Наконец, миновав долгожданный поворот, мы оказались шагах в пятидесяти от дерева, которым мне так хотелось вволю полюбоваться, и, к великому своему изумлению, я среди окружавших его обломков скал обнаружила человеческое жилье. То была самая крохотная и жалкая хижина, когда-либо виденная мною даже в Горной Шотландии. Сложенные из кусков торфа, или дивота, как называют его шотландцы, стены не достигали и четырех футов высоты, ветхая дерновая крыша была кое-как заплатана камышом и соломой, глиняная труба очага обвязана соломенным жгутом, и всеЪ- стены, крыша, труба, как это всегда случается с заброшенными, сбитыми из таких материалов строениями,Ъ- густо поросло сорняками и мхом. Не было и следа капустной грядки, какие мы обычно видим даже возле самых жалких лачуг, а из живых существ нас встретил только козленок, пощипывавший траву на крыше хижины, да в некотором отдалении его мать, которая паслась между хижиной и рекой. -Сколь же тяжки, должно быть, были грехи,Ъ- невольно воскликнула я,Ъ- чтобы грешник вынужден был влачить свои дни в этом убогом жилище! -Грехи-то действительно тяжкие,Ъ- глухим голосом ответил Доналд Мак-Лиш,Ъ- да, видит бог, и горя тоже немало. И не грешник здесь живет, а грешница. -Женщина?Ъ- повторила я.Ъ- В таком пустынном месте? Да кто ж она такая? -Пожалуйте вот сюда, миледи, и вы сами сможете судить об этом,Ъ- сказал Доналд. Он прошел несколько шагов вперед, затем круто свернул влево, и нам предстал все тот же могучий дуб, но со стороны, противоположной той, откуда мы видели его раньше. -Если она верна своей старой привычке, она приходит сюда в это время дня,Ъ- продолжал Доналд, но вдруг оборвал свою речь и молча, словно боясь, что его подслушают, только указал мне на что-то пальцем. Я глянула в том направлении и не без смутного ужаса увидела женщину, которая сидела прислонясь к стволу дуба, потупясь, стиснув руки, закутавшись в темный плащ с низко спущенным капюшоном, совершенно так же, как на сирийских медалях изображена Иудея, сидящая под пальмой. Страх и почтение, повидимому внушенные этим одиноким существом моему проводнику, передались мне; я не посмела приблизиться к ней, чтобы получше ее разглядеть, прежде чем не бросила на Доналда вопросительный взгляд, в ответ на который он невнятно прошептал: "В ней само зло воплотилось". -Говоришь, умом помутилась?Ъ- переспросила я, не дослышав.Ъ- Стало быть, это женщина опасная? -Н-нет, она не умалишенная,Ъ- ответил Доналд.Ъ- Потеряй она рассудок, ей, пожалуй, было бы легче, чем сейчас, хотя, сдается мне, когда она задумывается над тем, что содеяла сама и что было содеяно по ее вине, только потому, что она ни на волосок не хотела поступиться пагубным своим упрямством, она, верно, сама не своя. Но никакая она не сумасшедшая и не опасная; и все же, по мне, миледи, не следует вам к ней близко подходить. И вслед за тем он торопливо, в нескольких словах, поведал мне печальную повесть, которую я здесь расскажу более подробно. Я выслушала его со смешанным чувством ужаса и жалости; мне захотелось тотчас же подойти к несчастной и сказать ей слова утешения, или, вернее, сострадания,Ъ- и вместе с тем мне было страшно. И в самом деле, именно такое чувство она внушала окрестным горцам, взиравшим на Элспет Мак-Тевиш, или Женщину под деревом, как они ее прозвали, так же, как греки некогда взирали на людей, преследуемых фуриями и терзаемых нравственными муками, которые следуют за великими злодеяниями. Уподобляя этих несчастных Оресту и Эдипу*, древние верили, что они не столько сами повинны в преступлениях, ими содеянных, сколько являются слепыми орудиями, покорно выполняющими грозные предначертания рока, и к обуревавшему народ страху примешивалась некоторая доля преклонения. ______________ * Уподобляя этих несчастных Оресту и Эдипу... - Орест и Эдип - герои древнегреческих мифов. Еще я узнала от Доналда Мак-Лиша, будто люди страшатся, что какая-нибудь беда неминуемо постигнет того, кто осмелится слишком близко подойти или чем-нибудь нарушить мрачное уединение этого столь обездоленного существа, и что, по местному поверью, его злосчастье в том или ином виде должно передаться пришельцу. Поэтому Доналд был не особенно доволен, когда я все-таки решила поближе посмотреть на страдалицу, и неохотно последовал за мной, чтобы помочь сойти по очень крутому склону. Мне кажется, только попечение обо мне несколько успокаивало зловещие предчувствия, теснившие его грудь, ибо, вынужденный содействовать моей затее, он уже ясно видел в воображении, как лошади захромали, ось сломалась, карета опрокинулась, словомЪ- стряслись все те несчастья, какие подстерегают в пути возниц. Я не уверена, хватило ли бы у меня духу так близко подойти к Элспет, не следуй он за мной. Лицо этой женщины говорило о том, что она поглощена неким безысходным, необоримым горем, к которому, перебивая друг друга, примешивались и угрызения совести и гордость, заставлявшая несчастную скрывать свои чувства. Может быть, она догадалась, что нарушить ее уединение меня побудило распаленное ее необычной историей любопытство, и, разумеется, ей никак не могло прийтись по вкусу, что постигшая ее участь стала предметом праздной забавы для какойто путешественницы. Однако взгляд, брошенный ею на меня, выражал не замешательство, а гнев. Мнение суетного света и всех его детей ни на йоту не могло ни усугубить, ни облегчить бремя ее скорби, и если б не подобие улыбки, в которой сквозило презрение, свойственное тем, кто силою страдания своего возносится над нашей повседневностью, она могла показаться столь же равнодушной к моему любопытству, как мертвое тело или мраморное изваяние. Роста она была выше среднего; в ее все еще густых волосах пробивалась седина, а были они некогда черные как смоль. Глаза, тоже черные и являвшие разительный контраст суровой недвижности ее черт, пылали мрачным, тревожным огнем, свидетельствовавшим о смятении души. Волосы были довольно тщательно уложены и заколоты серебряной булавкой в виде стрелы, а темный плащ ниспадал красивыми складками, хотя сшит он был из самой грубой ткани. На эту жертву собственных деяний и злосчастья я пристально глядела, покуда не устыдилась наконец своего молчания; но я не знала, как с ней заговорить, и начала было выражать свое недоумение по поводу того, что она избрала себе столь уединенное и убогое жилище. Она тотчас оборвала эти изъявления сочувствия и, нисколько не меняя позы, сурово ответила: "Дочь чужестранца, этот человек рассказал тебе мою историю". Я замолчала, поняв, сколь ничтожными всякие земные удобства должны представляться уму, сосредоточенному на таких предметах, какие неотступно занимали ее. Не пытаясь возобновить разговор, я вынула из кошелька золотой (ибо Доналд дал мне понять, что она живет милостыней) и ожидала, что она хоть бы протянет руку, чтобы взять монету. Но она не приняла и не отвергла мое даяние,Ъ- она как будто даже совсем его не заметила, хотя, по всей вероятности, оно раз в двадцать превышало обычные приношения. Мне не оставалось ничего другого, как положить золотой ей на колени, причем у меня вырвались слова: "Да простит вас господь, и да облегчит он печаль вашу". Век не забуду я ни взгляда, обращенного к небесам, ни голоса, которым она произнесла слова, прозвучавшие совершенно так же, как звучат они у старого моего друга Джона Хоума*: ______________ * ... у старого моего друга Джона Хоума. - Джон Хоум (1722 - 1808) - шотландский драматург, автор трагедии "Дуглас". Леди Рэндолф - персонаж этой трагедии, сестра Брюса и мать его сподвижника Томаса Рэндолфа. -Красавец мой! Смелый мой! Слова эти были сказаны самою природой, и исходили они из сердца страдалицы-матери, подобно словам, которыми одаренный прекраснейшим воображением поэт так трогательно выразил возвышенную скорбь леди Рэндолф. Глава II Нет горя горше моего - Бреду куда невесть, И нет в кармане ничего, И нечего поесть. Давно ль я с гордым шла лицом, Счастливая, домой: Слыл Доналд в клане храбрецом, А Доналд сын был мой Старинная песня* ______________ * Нет горя горше моего... - Эпиграф Скотта. Хотя старость Элспет вся была пронизана неутешной, неуемной скорбью, однако в молодости несчастная знавала светлые дни. Некогда она была красивой, счастливой женой Хэмиша Мак-Тевиша, за необыкновенную силу и храбрость удостоенного почетного звания Мак-Тевиша Мхора*. Жизнь у него была бурная, полная опасностей, ибо он придерживался взглядов горцев старого закала, считавших позором испытывать нужду в чем-либо, что можно отнять у другого. Жители равнинных местностей, расположенных неподалеку от его жилья, охотно вносили ему в качестве "платы за покровительство" небольшую дань, только бы спокойно жить и пользоваться своим достоянием, и утешали себя старой пословицей, гласящей, что "лучше дьявола ублажить, чем с ним враждовать". А на тех, кто считал такую дань бесчестьем для себя, Мак-Тевиш Мхор, его друзья и приверженцы обычно, чтобы покарать их, устраивали набеги, наносившие весьма значительный ущерб либо здоровью, либо имуществу непокорных, иногда же и тому и другому. Всем еще памятно его вторжение в Монтис, когда он разом угнал стадо в полтораста голов, и столь же памятно, как он посадил в трясину лэрда Баллибугта, предварительно раздев его догола, наказуя его таким образом за то, что лэрд пригрозил вызвать отряд горной стражи для охраны своих владений. ______________ * Великого (шотл). Но сколь велики ни были порою успехи отважного разбойника, они нередко все же сменялись поражениями, и ловкость, с которой он ускользал от неминуемой, казалось бы, гибели, внезапность его исчезновений, хитроумные уловки, благодаря которым он выпутывался из самого опасного положенияЪ- запоминались так же хорошо и вызывали такое же восхищение, как и его успешные действия. В счастье и в несчастье, во всех видах невзгод, трудностей, опасностей Элспет была верной его подругой. Вместе с ним радовалась она следовавшему за удачей благоденствию, а когда они попадали в беду, сила воли, ее отличавшая, присутствие духа, стойкость, с которой она переносила опасности и лишения, нередкоЪ- гласила молваЪ- придавали мужу ее еще больше сил для борьбы. Они придерживались древних нравственных правил горцевЪ- верных друзей и свирепых врагов: стада и урожай, принадлежавшие жителям равнины, они считали своими и, как только представлялась возможность, угоняли скот и увозили зерно, не подвергая в таких случаях ни малейшему сомнению свое право владеть ими. Хэмиш Мхор рассуждал совершенно так же, как старый критский воин: Копьем, палашом над целой страной* ______________ * Копьем, палашом над целой страной... - Стихи Скотта. Обрел я навеки власть, И тот, кто боится встречи со мной, К ногам моим должен пасть. Пусть помнят, что чем бы трус ни владел, Отдать мне должен он свой надел. Однако эти опасные, хотя зачастую и успешные грабительские набеги со времени неудачного похода принца Карла Эдуарда* стали затеваться все реже и реже. Мак-Тевиш Мхор не оставался непричастным к этому событию и был вслед за тем объявлен вне закона, как человек, повинный в государственной измене, и вдобавокЪ- разбойник и грабитель. Теперь во многих местах, где "красные мундиры" никогда еще не показывались, были размещены гарнизоны, и барабанная дробь, возвещавшая выступление саксов в поход, гулко отдавалась в самых потаенных ущельях Шотландских гор. С каждым днем становилось яснее, что Мак-Тевишу не уйти от своей судьбы; ему тем труднее было напрягать все силы, чтобы обороняться или скрываться от преследователей, что Элспет в разгар этих бедствий разрешилась от бремени и забота о младенце очень мешала столь необходимой для них быстроте передвижений. ______________ * ... принца Карла Эдуарда... .(.. даже отпрыск Бэлиолов...) - Бэлиолы - знатный шотландский род, претендовавший на шотландскую корону. В XIII в. Джон и Эдуард Бэлиолы были королями Шотландии. Наконец роковой день настал: в узком ущелье одного из склонов Бен-Крухана прославленного Мак-Тевиша Мхора настиг отряд сидьер ройевЪ- "красных мундиров". Жена геройски помогала ему защищаться, она то и дело перезаряжала его ружье, и, поскольку они засели в почти что неприступном месте, ему, возможно, удалось бы скрыться, будь у него достаточно зарядов. Но заряды в конце концов иссякли. После чего он расстрелял почти все серебряные пуговицы со своего кафтана. Тогда солдаты, которых уже не удерживал страх перед метким стрелком, убившим троих из них наповал и многих ранившим, приблизились к его засаде и, отчаявшись захватить врага живым, убили его после кровопролитной схватки. Все это произошло на глазах у Элспет, все она выдержала, ибо дитя, чьим единственным оплотом она теперь являлась, стало для нее источником силы и мужества. Трудно сказать, каким образом она существовала. Единственным видимым источником средств к жизни для нее были три-четыре козы, которых она пасла всюду на горных пастбищах, где бы ей ни вздумалось, и никто не чинил ей в этом никаких препятствий. При лютой нужде, царившей тогда в Шотландии, ее старые друзья и знакомые сами не имели больших достатков, но все то, что они могли наскрести, урезывая собственные насущные потребности, они охотно уделяли другим. Впрочем, от местных жителей Элспет скорее требовала дани, чем просила у них вспоможения. Элспет не забыла, что онаЪ- вдова Мак-Тевиша Мхора и что ребенок, которого она только еще учила ходить, быть может, однажды, так ей грезилось, сравняется славой с отцом и будет обладать столь же неограниченной властью. Она до того мало общалась с людьми, до того редко и неохотно выходила из самых дальних, уединенных расселин, где обычно ютилась со своими козами, что не подозревала о великом переломе, совершившемся во всей стране, о том, что на смену вооруженному насилию пришел гражданский правопорядок, что закон и его приверженцы возобладали над теми, кого древняя гэльская песня именует "меча мятежными сынами". Разумеется, она живо ощущала утрату прежнего своего значения и бедность свою, но в ее понимании смерть Мак-Тевиша Мхора была единственной тому причиной, и она нисколько не сомневалась, что, как только Хэмиш Бин (или Джеймс Светловолосый) научится владеть отцовским оружием, она снова возвысится до прежнего своего положения. Вот почему, когда прижимистый фермер грубо отказывал ей в чем-либо, необходимом для нее самой или для пропитания ее крохотного стада, угрозы мщения, которые, при том, что они были выражены весьма туманно, звучали устрашающе, нередко заставляли скупца, из страха п