дивительно. Ведь у них староста кто -- Геннадий Лысюра! -- Ах, да-да! -- спохватится директор. -- Как же мы его до сих пор не замечали? Нужно немедленно... Что именно "нужно", Лысюра представлял себе довольно смутно, но дальнейшее рисовалось ему в самом радужном свете. Какие-то почетные грамоты, поздравления, прикалывания к груди значков, поездки, встречи делегаций. И музыка, музыка... Но вот взгляд его остановился на голых черных стволах деревьев, и он в один миг упал с облаков на землю. -- Значит, так, -- забормотал он, ломая попавшийся под руку сучок, -- завтра же разберем этого трепача на собрании, покажем ему, где раки зимуют. Гнать его в шею, гнать... отовсюду. Он встал и поплелся к калитке. Ну, не попадайся, Синицын! Временами Лысюра вскипал, словно чайник, и тогда ему казалось, что у него из ноздрей горячий пар валит. Про воскресник он даже забыл. В калитке он вдруг столкнулся с кем-то. И с кем же? С Синицыным, собственной персоной! -- Ага! -- зарычал Генка и схватил Макара за грудки. -- Ага! -- Что ты заладил: "ага-ага", -- недовольно бросил Синицын и оторвал его руки от своего пальто. -- Может, ты еще скажешь "агу". Только я уже давно вышел из ясельного возраста. -- Ты еще и насмехаешься! -- Генка потряс кулаками. -- Всех подвел, обманул! Синицын, однако, почему-то нахально ухмылялся, стоя перед разъяренным приятелем. Лысюра вошел в раж. -- Ну, Синицын, пощады не жди! Смотри -- саженцы-то голые! Голые! Где же твое обещание? Он уже забыл, что Синицын вчера никакого обещания не давал, а только сказал, что подумает. -- Ты так визжишь: голые, голые! -- пренебрежительно бросил Макар, -- что можно подумать, будто ты сам голый. Генка только шипел от злости. Потом сказал зловеще: -- Ладно, что с тобой разговаривать. Разберемся позже. И он решительно зашагал прочь. -- Постой! -- крикнул Синицын. -- Ну чего? -- нехотя остановился Генка. -- Зачем так сразу... "разберемся"? -- замямлил Макар. Он и так уж был напуган вчерашним "разбирательством". -- Может, я еще и выполню... -- Когда? Сейчас все придут... -- Во, во! Как соберутся все, тогда и сделаю. Не веришь? В один момент все деревья будут укутаны. Лысюра подошел вплотную и отчеканил: -- Я уже не верю ни одному твоему слову. Заврался ты. А когда соберутся, потребую, чтобы тебя отстранили от воскресника. Он, конечно, на испуг брал. Но Макар опешил. -- Не надо! -- схватил старосту за рукав. -- Я сейчас... сделаю. Он повернулся к шеренгам саженцев, поднял руки и замахал ими, будто собираясь вспорхнуть и улететь. -- Груши, яблони, вишни и сливы! -- забормотал он, тараща глаза так, что Лысюра попятился от него. -- Слушайте меня, слушайте! Вон там солома лежит, сейчас она вспорхнет и к вам прилетит. Обернет вас, укутает, веревками опутает. Будете вы зимушку зимовать и горя не знать. Внимание, внимание! По моему слову выполняйте желание! И, напыжизшись, хриплым голосом Синицын произнес: -- ОЗУРКНОЗНИБОР! Лысюра от страха зажмурился, даже голову руками прикрыл. Он ожидал, что загремит гром, засверкает молния и прилетят неизвестно откуда могущественные джины с блестящими кольцами в носу и кривыми когтями на руках. Но ничего такого не произошло. Только начался какой-то сильный свист и шелест вокруг. Генка приоткрыл один глаз и увидел такое, что снова испугался и еще плотнее зажмурился. По саду летала солома, которая до этого спокойно лежала в кучках между деревьями. Будто соломенная метель бушевала на пришкольном участке! Пыль запорошила глаза Синицыну. Он протер их и увидел: в сплошной метели показались просветы, солома с гудением завихрялась вокруг каждого деревца, словно образовались там воздушные воронки. Все быстрее кружилась солома в таких воронках, она цеплялась за кору деревьев, наматывалась на стволы, окутывала их ровными пухлыми одеялами, и вот уже с разбойничьим посвистом замелькали обрывки веревок. Они захлестывались вокруг соломенных одеял, прижимали их к деревьям и сами же крепко связывались в узлы. Прямо над головой Синицына одна веревка зацепилась за сучок, начала дергаться, вытягиваясь в струнку, но ничего не получалось. Макар смотрел во все глаза: что же будет дальше? Веревка вдруг изогнулась и другим концом сбросила петлю с сучка -- совсем как живая змея! Он с трудом перевел дух. -- Вот это да! Видал, Генка, что делалось? Повернулся к Лысюре и остолбенел. От ботинок до самых подмышек Генка был аккуратно укутан соломой, перевязан лохматыми веревками так, что на спине и пятках у него торчали кокетливые девчачьи бантики. -- Генка... ты чего? -- пятясь, хрипло спросил Синицын. Лысюра отнял руки от лица, приоткрыл один глаз, потом другой. На лице его появилась широкая радостная улыбка. -- Си-и-ила! -- протянул он при виде стройных рядов деревьев, аккуратно укутанных желтой соломой. -- Уже готово? Не успел, понимаешь, чихнуть, а ты раз-раз! -- и хоть на выставку достижений народного хозяйства. Дай пожму твою... Он сделал движение к Синицыну, желая пожать ему руку, но сразу же покачнулся и упал носом в рыхлую землю. -- Что такое? -- невнятно проворчал он и вдруг отчаянно заорал. -- Кто меня связал? Макар подскочил к нему и начал торопливо распутывать бантики: -- Не волнуйся, не волнуйся! Тебя по ошибке, наверное, укутали. -- Хороша ошибка! -- разъярился Лысюра, сдирая с себя плотно подогнанную солому. -- Что я им -- дерево, что ли? Я староста класса, понял? -- Да я-то знаю. А им, видать, невдомек. Ты же стоял неподвижно, как дерево. Да еще на нашем участке. Вот они и приняли тебя за дерево. Оба почему-то говорили "они", хотя никого не видели в саду в то время, когда здесь летала солома. Но ведь ясно, что один "кто-то" не мог за минутку укутать сто деревьев, да еще Лысюру впридачу! -- А я, понимаешь, испугался, что ты в дерево превратился, -- тараторил Синицын. -- Хорошо, если в яблоньку или вишню, хоть польза будет, а если в дуб? Он принялся отряхивать товарища от соломы, причем так лупил его по спине, что заклубилась прошлогодняя пыль из подкладки. -- Сам ты дуб, -- со злостью отпихнул его Лысюра, но при виде укутанных саженцев снова пришел в хорошее настроение. -- Слушай, а какое волшебное слово ты сказал, что солома сама полетела? -- Так я тебе и признаюсь! -- присвистнул Макар. -- Тайный секрет. Хватит и того, что я на твоих глазах чудо сделал. Я хотел при всех, чтобы потом не говорили, что я обманщик. -- При всех? -- ужаснулся Лысюра. -- При всех ни в коем случае не делай чудес! -- Это почему? -- опешил Макар. Лысюра оглянулся, как вчера, по сторонам. -- Сам не понимаешь? Каждый попросит тебя сделать какое-нибудь чудо лично для него. Ну, вот Пономаренко захочет стать сильнее всех, он давно об этом мечтает; Живцов потребует, чтобы его "Любознательный" все на свете знал; Черепанов -- чтобы редкую марку ему достать... Да мало ли что каждый попросит. Чудес на всех не напасешься. -- И верно, -- растерялся Синицын. -- А кто-то тоже захочет учиться на пятерки... Тут Генка попал в точку: Макар не хотел, чтобы и другие учились на одни пятерки, отвечали без запинки на любые вопросы. Тогда на него, Синицына, никто и внимания не будет обращать. -- Это все захотят учиться на пятерки, а уроки не готовить и в учебники не заглядывать, -- горячо поддакнул он. Лысюра добавил: -- Как пишется в плакатах: "Без труда не вытащишь и рыбку из пруда", "Кончил дело -- гуляй смело!" -- А как же мы скажем про это? -- задумался Макар, глядя на укутанные деревья. -- Догадаются же, что без чудес тут не обошлось: ведь еще вчера эти деревья были голые... -- Вот что, -- решил Генка. -- Выкрутимся так: своим ребятам скажем, что это мы сделали, пришли на участок спозаранку, а Нине Борисовне -- что весь класс сделал. -- Не поверят, -- закряхтел Синицын. -- Вдвоем -- это же всю ночь надо биться, и то не получится. -- Не беспокойся, -- махнул рукой староста. -- Я знаю, что говорить. -- Может, обратно их раскутать? -- неуверенно начал Синицын. -- А то начнут допытываться, что и как, -- хлопот с этим чудом не оберешься. -- Что ты, что ты! -- переполошился Лысюра. -- Ни в коем случае. Вот только надо что-то сделать, а не пойму что. Он прищурился и огляделся вокруг. -- Что сделать? -- не понял Макар. -- Да вот, понимаешь, здесь что-то не так. По-j смотришь на участок -- и кажется, что тут не люди работали, а какие-то волшебники-невидимки. Чисто, понимаешь, аккуратно... Мы, когда в прошлом году укутывали деревья, так намусорили, что Егор Сергеевич два часа потом ругался. Подумал и добавил: -- Два с половиной часа. Синицын догадался: -- Надо солому рассыпать кругом! -- Правильно! -- заорал Генка, и они вдвоем принялись за "работу". Распотрошили не одну кучу соломы и разбросали по всему участку. Старались, пыхтели, с ног до головы обсыпали сами себя соломенной трухой. Вдруг из-за низенького забора послышались голоса: -- Эй, что вы там делаете? Зачем солому разбрасываете? Друзья испуганно замерли. Но тут же облегченно вздохнули: над забором торчали головы одноклассников. -- Наши... Лысюра стал размахивать пучком соломы: -- Заходите, ребята! Сейчас вы ахнете! И впрямь, едва ребята появились на участке, у них вырвались крики удивления. -- А ведь наши деревья уже укутаны! -- Здесь и делать нечего! -- А мы спешили... Лысюра сиял, словно электрическая лампочка. -- Видали? Это я с Синицыным, -- подбоченясь, он небрежно кивнул на Макара. Тот только хлопал глазами. -- С рассвета вкалывали в поте лица. За вас, понимаешь, старались. Скажите спасибо, высморкайтесь и спать идите. -- А кто вас просил? -- вдруг ощетинился Живцов. -- Как -- кто? -- осекся Лысюра и только тут заметил, что все смотрят на него как-то недружелюбно. -- Да вы что, ребята? Ведь вчера сами же просили Синицына, то есть обязывали... Вынесли решение. -- Никто его не обязывал, -- вмешался Понома-ренко, по обыкновению зажмуриваясь, когда он говорил что-то резкое. -- Ему просто вынесли общественное суровое порицание. Ты что, забыл? А Зойка вдруг взвизгнула: -- Это ты заставил его работать всю ночь! -- сжав кулачки, она подступила к старосте. -- Ребята, он же все время талдычил вчера, помните, чтобы Макар всю ночь работал на участке. Ах ты, рабовладелец несчастный! Лысюра попятился: -- Какой я тебе рабовладелец? Я, если хочешь знать, и сам работал с ним вместе... Он зачем-то ткнул ей под нос пучок соломы. -- Как же, заставишь тебя! -- ехидно бросила Поспелова. -- Руководил, наверное, а не работал. Знаем! Живцов рубанул воздух ладонью: -- В общем, вы как хотите, а мне чужая работа не нужна. Положено мне укутать четыре саженца, вот я и укутаю. И он решительно направился на соседний участок. -- Я тоже! И я! -- раздались голоса. Все потянулись за ним. Лысюра побледнел. -- Да вы что, с ума сошли? Там же участок четвертого "Б"! Мы с ними соревнуемся. -- А куда нам идти? -- огрызнулся Черепанов. -- Участки других классов за городом. Не поедем же мы туда? -- Да зачем вам куда-то ехать? -- надрывался Лысюра. -- Работа наша сделана, садись, отдыхай. В землю поплевывай. -- Отдыхать? -- изумился Пономаренко. -- Мы еще и не работали. -- Что мы -- тунеядцы? -- Зойка стала потрошить кучу соломы. Все принялись за дело. Лысюра насторожился. Издали послышались веселые голоса, шум... -- Бэшники идут! Первым показался длинный Пашка Многолет. -- Эй, чего на наш участок залезли? -- еще издали гаркнул он. Его рыжая голова в кепочке замоталась над забором -- он побежал. С налету распахнул калитку и остолбенел: -- Уха из петуха! За ним толпились, напирали, заглядывали через его плечо остальные. Спустя минуту, рассыпавшись по участку, они придирчиво ощупывали укутанные деревья. -- На совесть сделано! -- Что да, то да! Пашка Многолет прищурился: -- Значит, свою работу сделали и нашу захватили? Хотите показать, что мы слабаки? Втихую пораньше пришли... Мы так не уговаривались! По мордасам захотели? К нему подошел Зина Живцов, сказал спокойно: -- Зачем ты так? Просто хотим помочь вам. Видишь, сегодня ночью были заморозки. Нужно спешить, а то деревья погибнут. Пашка заглянул в его глаза, расслабился: -- Ну, раз так, ладно. Давайте вместе работать. И работа закипела! Синицыну и Лысюре, стоявшим в нерешительности поодаль, казалось, что на их глазах происходит новое чудо: так же завихря-лась между деревьями солома, один за другим укутывались голые стволы, только теперь в саду раздавались звонкие веселые голоса да под плывущими по воздуху охапками соломы мелькали ноги в брюках или чулках. Иногда охапки сталкивались, валились на землю, и тогда неудачники, хохоча от восторга, тузили друг друга. К ним подскакивали другие, начиналась куча мала. Синицын подошел к Лысюре, дернул его за рукав: -- Давай и мы...-- он кивнул, -- поработаем. А то стоим, все на нас косятся. -- И пусть косятся! -- мотнул головой Лысю-ра. -- Что мы -- мало сделали? Сто штук! Пусть попробуют столько укутать, а потом говорят, -- он скривился, передразнивая кого-то: -- "Нам чужой работы не надо, мы не тунеядцы..." Я ведь для коллектива старался, для своего класса... Макар с удивлением слушал Генку. "Я старался, я, я..." Получается, что даже Синицын тут ни при чем, а чудо сотворил сам староста класса Лысюра, один, собственными натруженными руками, и никто ему при этом не помогал. Тут открылась калитка и вошли Нина Борисовна и Егор Сергеевич. Они остановились в удивлении. Нина Борисовна выглядела очень смешно: в синих спортивных брюках и синей куртке -- совсем как старшеклассница. -- Смотрите, что делается! -- зашумел ботаник. -- А кое-кто боялся, что ребята еще спят. Они вон половину деревьев обработали. И как обработали! -- он ходил по "волшебному" участку. -- Идеально, просто идеально! Нина Борисовна громко чихнула от налетевшей соломенной пыли. И увидела стоявших перед ней Лысюру и Синицына. -- Когда же вы успели сделать? Ведь сейчас только...-- она взглянула на часы, -- четверть одиннадцатого. Лысюра смутился, но ненадолго. -- А наш класс пришел на час раньше! -- выпалил он. -- Свое задание выполнили, теперь вот... помогаем отстающим. -- Это же чудесно! -- восхитилась Нина Борисовна. -- А я думала, что за сегодня не управимся. Вы и не подозреваете, какие вы молодцы, -- и она, полуобняв, увлекла за собой озадаченных таким оборотом Генку и Макара. -- Мы-то, оказывается, опоздали! Но ничего, сейчас наверстаем. 10. Встреча с Коброй Вечером Синицын столкнулся в подъезде нос к носу с Гошей Шурубурой. Тот шел, волоча за собой ранец прямо по ступеням. Одна лямка у ранца совсем оторвалась. -- Ага, попался! -- притворно налетел на него Макар. Тот остановился, глядя исподлобья. С тех пор, как Гоша разбил волшебный стаканчик, он старался избегать Синицына. -- Да ты не бойся, -- положил Макар руку ему на плечо. -- Думаешь, я злюсь на тебя за то мороженое? Зря. У меня его сколько хочешь. Не веришь? Гоша недоверчиво засопел. -- Угостить? Какое ты любишь? Гоша что-то пробурчал и попытался протиснуться слева. -- Эскимо хочешь? Шурубура метнулся вправо и полез вдоль перил вверх, перехватьгеаясь руками. Но Синицын притиснул его к перилам. -- Постой, куда ты рвешься? Гоша, пыхтя, напирал изо всех сил. Синицын вдруг перед самым его носом громко хлопнул в ладоши. Тот остолбенел и не сводил глаз с раскрытой ладони Макара. А на ней плясал и кувыркался маленький-маленький клоун в пестрой одежде и длинном колпаке с кисточкой. Рядом с ним скакала крохотная собачонка и лаяла писклявым голосом. Гоша медленно протянул к диковинному человечку палец. И клоун стал бить по пальцу длинной палкой, а собачка наскакивала на него и пыталась укусить. Гоша чувствовал легкое щекотание от ударов лилипута и размяк от невиданного зрелища. -- Где достал? -- прошептал он чуть слышно. Тут послышались шаги, заскрипела дверь подъезда. Макар сжал ладонь, и оба обернулись. В подъезд пошла соседка Агафья Сидоровна, которую за сплетни и злой язык прозвали Коброй. Особенно не любила она детей, говорила, что они "крутом пакостят", и всячески старалась им досадить. Увидев ребят, она оживилась. -- Сейчас начнется, -- Гоша схватил уцелевшую лямку ранца. -- Ага! -- пронзительно завопила соседка. -- Кучами в подъездах собираются! Пройти людям не дают! Курят, бумажки жгут! Пожары разводят! И тут же спокойным деловитым тоном спросила: -- Ну-ка, что там спрятали? Несите сюда, показывайте. Но видя, что ребята и не думают подходить к ней, опять перешла на крик:! -- Сейчас милицию позову! Мигом заарестуют! Ребята и рады были удрать на улицу, но Агафья Сидоровна стала в двери и подбоченилась. Мимо не проскочишь: она умела ловко и очень больно дергать за ухо. Синицыну в голову неожиданно пришла счастливая мысль. -- Агафья Сидоровна, -- умильно проговорил он. -- У нас скоро турнир кавээн будет, так мы хотим пригласить вас почетным участником. -- Кто это -- мы? -- Мы, пионеры четвертых классов. -- А чего мне делать там, на турнике вашем? -- сварливо спросила она. -- Не на турнике, а на турнире, -- поправил Макар. -- Это соревнование такое: кто больше всех знает. -- А-а, -- протянула она, смягчаясь. -- Дело хорошее. Кто же вас надоумил, чертенят? Я ведь действительно много знаю, поучить вас могу... -- Вот-вот, -- подхватил с невинным видом Синицын, чинно проходя мимо нее и держа за руку Гошу. -- Потому и говорят, что вы все на свете про всех знаете. -- Ах ты сморчок! -- вскипела Кобра. -- Значит, я сплетница? Растопырив руки, она кинулась на Синицына, но было поздно. Ребята бросились наутек. Сзади долго слышались крики Кобры. -- Куда же ты спрятал человечка? -- спросил Гоша, отдышавшись. -- Я тоже хочу этот фокус показывать. -- Никакой это не фокус, -- мрачно сказал Сини-цын. -- Волшебство одно, понимаешь? -- Жмешься, значит? -- скривился Шурубура. -- Ладно, попросишь и ты у меня что-нибудь. Мне отец обещал фонарик круглый достать, на сто метров бьет, даже посмотреть тебе не дам. И мороженое твое фокусное не надо: ешь, ешь, а в животе пусто. -- Это потому, что ты жадный, -- упрекнул его Макар. -- А фонариков таких я могу хоть десять штук достать. -- Ха-ха-ха... -- начал было издевательским тоном Гоша, но поперхнулся. Синицын протягивал ему сверкающий новый фонарик. -- Тот самый... на три батарейки! -- Гоша вытаращил глаза. Схватил его и начал осматривать. Нажал кнопку -- и ослепительный сноп света ударил в сгущающуюся темноту. -- Мечта, -- сказал Гоша унылым голосом. -- Бери насовсем, -- разрешил Макар. Гоша поднял на Синицына совершенно счастливые глаза. -- Правда? Потом он вздохнул: -- Эх, жалко, батареек нигде не достать. А эти скоро сядут... -- Сколько надо? -- спросил Макар лениво. Шурубура зашевелил губами: -- Шесть! И две лампочки. Получив все это, он упрятал дары поглубже в ранец и окончательно поверил, что Макар Синицын -- могущественный волшебник: даже батарейки достал, а их в магазинах никогда не бывает! -- Я волшебник Кара-Чунг, -- глухим голосом привычно говорил Синицын. -- Что захочу, то и сделаю. Ты понял, Шурубура? -- Понял, -- прошептал Гоша. -- Теперь я верю, что есть волшебники. А раньше не верил, потому что никогда они не появлялись, сколько я ни просил. Думал, брехня все это, одно кино. Он долго молчал, вздыхая, потом начал допытываться: -- А вот этот дом ты можешь перевернуть вверх тормашками? Сделаешь так, чтобы у меня выросло шесть рук? -- Зачем тебе шесть рук? -- удивился Макар. -- А вот если Коляша полезет ко мне, я ему ка-ак дам! Пока он двумя руками, я ему шестью. Долго сидели в этот вечер Синицын и радостный Шурубура. Наконец с балкона раздался певучий голос: -- Го-оша! Где ты? -- Я здесь! -- гаркнул Шурубура и направил прорезавшийся ослепительный луч света на балкон. -- Мам, я тебя вижу, а ты меня нет! -- Не балуйся! -- мама Шурубуры прикрыла глаза руками. -- Иди скорее домой. Ужинать пора. Гоша с грустью повернулся к Макару. -- Ну, я пошел... Зовут. -- Приходи ко мне завтра, а? -- предложил Синицын. -- Будем вместе играть. У меня лото есть! И кубик Рубика... Гоша так и подскочил. -- Да ну! -- но тут же насупился. -- Не пустят. Пока все уроки не выучу, не выпускают. Да еще проверяют. -- Уроки? -- протянул Макар удивленно. -- Уроки... Хочешь никогда не учить уроков, а знать всегда на пятерку? -- Спрашиваешь! Еще давно, с первого класса мечтаю. -- Ну так иди ложись спать, -- Синицын лукаво прищурился. -- Утро вечера мудренее. Гоша приблизил свое лицо к лицу Синицына. Его глаза блестели, как звезды. -- Правда? -- засопел он. -- Да я тебе... я тебе свой ножик подарю! Смотри, четыре лезвия, во! Одно, правда, сломанное... И он торопливо сунул в руки Синицына свой бесценный дар. Макар хотел засмеяться и сказать, что может достать тысячи таких ножиков, но посмотрел в большие глаза Гоши... и почему-то ничего не сказал. Только торопливо сунул ножик в карман. 11. Долгожданный приз! Но... Макар не обманул Гошу. На следующий день тот уже стучался рано утром в квартиру Синицыных. И только Макар открыл дверь, Шурубура ворвался в прихожую, чуть не сбив его с ног. -- Вот был концерт! -- завопил он. -- Вот удивились все! -- Чему удивились? -- Макар заулыбался. -- А тому, что я знаю уроки! Когда я им сказал, что уже выучил, они подняли меня на смех... -- Кто -- они? -- Мама и Людка, сестренка. Налетели на меня -- ты ничего не учил, садись за уроки! А я им говорю: спрашивайте. -- Что спрашивать? -- давился от смеха Макар. -- Ну, пусть погоняют, думаю, -- подмигнул Гоша. -- Сестричка моя -- косички кверху и хвать задачник! Я говорю: то-то и то-то. Посмотрела в тетрадку, а задачка-то уже написана! И упражнение по-русскому выполнено. Вот лица у них вытянулись! Проверяли, проверяли... -- А я что говорил, -- важно подбоченился Макар. -- Слушай, -- Гоша понизил голос, -- ведь упражнения и задачка в тетрадках моим почерком написаны. Фокус-покус! -- А что тут удивительного? -- Ведь я-то их не писал, точно! Сам впервые увидел. Вот посмотри, даже строчки загибаются вверх, как у меня. Как же это, а? -- А чего смотреть? Ты что, хотел, чтобы чужим почерком у тебя в тетрадке было написано? Тогда все сказали бы, что не ты выполнил задание. -- Верно, -- согласился Гоша. -- Но кто же все-таки моим почерком писал в тетрадке, а? Ты не знаешь случайно? -- Не ломай над этим голову. У тебя своих забот мало, что ли? Откровенно говоря, Синицын был сейчас рад не меньше, чем простодушный Гоша. А может, даже больше. И вот почему. В последнее время ему стало страшно скучно жить на белом свете. Уроки учить не надо, они уже всегда заранее написаны и приготовлены, а времени свободного хоть отбавляй. Вот тут и начиналась для Макара мука мученская. Первое время он целыми днями болтался на улице, играя с кем попало и во что попало. Но это было не очень интересно, потому что только с настоящими друзьями можно увлекательно играть и путешествовать по незнакомым улицам или просто пойти в кино, а потом оживленно обмениваться мнениями: "Тот ему кэ-эк даст!", "А тот ему кэ-эк врежет!" Но Синицыну не с кем было ходить в кино, спорить о прочитанной книге. Едва только он приглашал кого-нибудь на интересный сеанс, как слышал в ответ: "А уроки?" Правда, кое-кто находил время пойти иногда в кино с Макаром, тем более что он всегда каким-то чудом доставал билеты, но это случалось не каждый день, да и соглашались разделить с ним компанию не те, кого хотелось бы Макару. Играя с кем-нибудь во дворе, в самый разгар веселья Макар вдруг слышал: "Ну, хватит, пойду уроки учить! А то сегодня задали -- ой-ой-ой!" И Макар Синицын, всесильный волшебник, начинал униженно упрашивать, умолять: "Ну, еще немножко, да успеешь ты выучить эти уроки..." Мальчишка неохотно соглашался, но в конце концов и он уходил, и Синицын оставался один. И вот что странно: избавившись навсегда от заботы об уроках, Синицын ежедневно только и слышал вокруг: "Уроки! Уроки!" На переменах в школе Макару казалось, что уж в это время никто и не заикнется об уроках, но нет! Кому-то вдруг придет в голову решать у доски хитроумную задачку, тотчас вокруг такого собирается толпа, шумят, спорят, каждый предлагает свое решение и с пеной у рта отстаивает его. Сначала Макар с чувством превосходства ввязывался в эти споры, но потом и это забросил. Он всегда знал решение -- и самое правильное. Постепенно Синицын заскучал. Он часто валился на диван и до одурения смотрел в потолок. Телевизор тоже не радовал его -- что толку сидеть перед ним в одиночку, да и передач интересных мало, все про трудовые успехи да разные достижения. А Макар мог без всякого труда всего достигнуть. Когда дома не было мамы, он хлопал в ладоши и требовал какую-нибудь диковинную игрушку. Наигравшись, выбрасывал ее. Скоро все игрушки надоели ему, жизнь стала казаться неинтересной... И тут он опять встретился с Гошей. Правда, Гоша младше его, но ненамного. Он и читать умеет, и писать, с ним можно в любую игру поиграть и в кино сходить. А самое главное: он так восхищается Макаром Синицыным, принимает его за настоящего волшебника! Для Синицына жизнь снова стала увлекательной и веселой. А еще больше он оживился, когда в школе появилось объявление о том, что между командами знатоков "Альбатрос" и "Любознательный" состоится турнир на литературную тему. Синицын с нетерпением ожидал его. "На этот раз я вам покажу!" -- думал он радостно. И этот день наступил. В пионерской комнате опять собрались команды и болельщики. Еще с порога Макар увидел большой портрет Горького и плакат под ним: "Всем хорошим во мне я обязан книгам". Синицын уверенно направился к своей команде, но его остановил Живцов: -- Куда? Ты не участвуешь в турнире. Макара даже в жар бросило. -- П-почему это я не участвую? Вид у него был такой расстроенный, что Зина замялся: -- Ты что, забыл? Мы же постановили на собрании исключить тебя из команды... Вообще-то ты можешь участвовать в турнире, но как болельщик. -- Ну ладно! -- с угрозой процедил Синицын. -- Попомнишь меня... Он круто повернулся и пошел к болельщикам -- отпетым двоечникам и троечникам. Те встретили его удивленно, зашептались. Скрипнув зубами, он сел и стал искать глазами Дашу. Она сидела в первых рядах команды, щеки ее горели от возбуждения. -- Сегодня турнир особый! -- объявила Влада Изотовна. -- Команда-победительница получает переходящий приз Клуба знатоков и находчивых. Его изготовил специально для нас бывший ученик нашей школы, а ныне мастер фабрики музыкальных инструментов Петр Семенович Галущак. Она подошла к деревянной коробочке и открыла ее. Все ахнули. Среди разбушевавшихся волн реки покачивался маленький белоснежный корабль. Влада Изотовна нажала кнопку -- и полилась привольная мелодия: "Шуми, Амур, шуми, наш батюшка..." Любимая песня Макара! А белоснежный корабль резал волны и неустрашимо шел вперед... Начался турнир. Первым выступил Живцов и, оглядывая команду "альбатросовцев", спросил звенящим голосом: -- Где находится самая большая книга? Синицын уже знал ответ. С любопытством следил он, как засуетились "альбатросовцы", громко зашептались. Пашка Многолет пробежал по рядам и вернулся на место. -- В одной из библиотек Нью-Йорка. Ее высота -- три метра, толщина -- один метр, а вес -- сто центнеров. Листают ее с помощью особой электроаппаратуры. Однако мы считаем, что величина книги определяется не ее весом, а содержанием. Влада Изотовна слегка покачала головой: -- Не сто, а сто двадцать пять центнеров. Но на вопрос дан правильный ответ. Три очка. А за дополнение еще два очка. Пашка Многолет довольно заулыбался. Он вдруг дурашливо подмигнул и затараторил: ... Вот столицы достигает. Царь к царевне выбегает, За белы руки берет, Во дворец ее ведет И садит за стол дубовый И под занавес шелковый, В глазки с нежностью глядит, Сладки речи говорит. Откуда эти строчки, из какой книги? Несколько голосов сразу рявкнуло: -- Из "Сказки о рыбаке и рыбке"! Другие запротестовали: -- Нет, из "Сказки о царе Салтане"! Синицын смотрел на Живцова. И когда тот утвердительно кивнул головой, Макар с места крикнул: -- "Конек-горбунок"! -- Болельщику Синицыну за правильный ответ три очка, -- объявила Влада Изотовна. Макар поймал быстрый взгляд, брошенный на него Живцовым. Многие стали оглядываться на Синицына, а тот не упускал подходящего момента. Как на его счастье, "Альбатрос" подобрал такие заковыристые вопросы, что редко кто мог не то что правильно, а хотя бы приблизительно ответить. Так, например, все удивились, когда Пашка сказал, что Робинзон Крузо существовал на самом деле, только под другой фамилией. Требовалось ответить, сколько лет и на каком необитаемом острове жил прототип Робинзона Крузо? Конечно, только один Макар Синицын мог сказать, что настоящего Робинзона Крузо звали Александр Селькирк и он четыре года жил на чилийском острове Хуан-Фернандес. То же самое произошло, когда Пашка стал допытываться, какую последнюю книгу в жизни написал Александр Дюма. Кто кричал: "Три мушкетера", кто -- "Граф Монте-Кристо", а Пономарен-ко даже ляпнул, что "Графиню Рудольштадтскую". И только потом, после всех, встал Синицын и спокойно объявил: -- Кулинарную книгу. -- Это что -- про приключения поваров? -- зашумели вокруг. -- Про то, как печь блины, -- пояснил Макар под хохот болельщиков. На его личном счету было уже двадцать очков -- больше, чем у обеих команд, вместе взятых. Так сказала Влада Изотовна. "Вместе взятых, вместе взятых", -- повторял Макар про себя слышанное где-то гордое выражение. Влада Изотовна встала: -- Теперь мой вопрос обеим командам. Все вы знаете, что на Дальнем Востоке живет много народностей -- нанайцы, ульчи, орочи, нивхи, чукчи, эскимосы. Среди них тоже есть писатели, поэты. Назовите их. Сзади робко поднялась рука смуглолицей Нади Вальдю из четвертого "А". Она встала и, потупясь, сказала: -- У нанайцев есть писатели Григорий Хеджер и Андрей Пассар. -- Правильно! -- подскочил Пашка Многолет. -- Мы недавно всем классом читали... -- А у других народностей? Кто-то вспомнил сказки Владимира Санги, но не смог назвать его национальность. Когда возникла заминка, поднялся Макар и принялся перечислять: чукотский писатель Юрий Рытхеу, мансийский Юван Шесталов, ненецкий Леонид Лапцуй, юкагирский Семен Курилов, эскимосская поэтесса Зоя Ненлюмкина... И вот конец турнира. Оба капитана бросают на Синицына пронизывающие взгляды, но он только ухмыляется. "Что, чья взяла?" -- думал Макар. У Влады Изотовны в руках коробочка с призом: -- Здесь, на рояле, есть пластинка с надписью: "Только дай себе волю, начни жить, как легче, и тебя понесет так, что не выплывешь". Из какого произведения это высказывание? -- Ясно, из какого, -- поднимается Синицын. -- Из книги Н. Ильиной "Четвертая высота". Болельщики орут от восторга: вот, мол, какие герои произрастают среди нас! Пионервожатая объявляет: -- Команды не набрали необходимого количества очков. И вообще сегодня они не на высоте. Про бабочек, муравьев больше знают, чем о литературе. Приз по праву присуждается лично болельщику Синицыну из четвертого "А". На миг он даже опешил: ему лично! Такого Макар даже не ожидал. Подобного случая на турнирах еще не бывало... И вот заветный приз вручен Макару. Словно в тумане, он пожимает руку Владе Изотовне, а попросту Владке из восьмого "Г". -- Береги этот приз, Синицын, -- говорит Влад-ка, строго хмуря выгоревшие бровки. -- За него еще не раз будут сражаться ребята на турнирах, поэтому нужно много знать, чтобы его удержать. -- Пусть попробуют отобрать! -- гордо заявляет Макар. Все расходятся. Синицын догоняет своих одноклассников и великодушно предлагает: -- Ну что, послушаем игрушку? Но все его обходят с замкнутыми лицами. Кто-то бросает: -- Ты выиграл, ты и слушай. Только Зина Живцов остановился и серьезно сказал: -- Это не игрушка, а приз, запомни это, Сини-Цьш. Переходящий приз. И он недолго у тебя задержится, даю слово. -- Ха-ха! Нос не дорос! -- Макар озлобился. Что он о себе воображает, этот Живцов? Еле-еле на четверки вытягивает, иногда пятерочку за усидчивость заработает... Ему ли тягаться с Макаром, который все на свете заранее знает! -- Ну, ты показал высший класс пилотажа! -- откуда-то вынырнул Генка Лысюра. -- Утер всем нос... Конечно, без волшебства не обошлось? -- добавил он вкрадчиво. Макар хотел бросить горделиво: "Обошлось!", как вдруг ему пришло в голову: "А верно, выиграл-то не я... Если бы не волшебство, что бы я отвечал на вопросы?" Он уже совсем забыл об этом, ему казалось, что именно он сам завоевал приз, сам отвечал на каверзные вопросы. Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, как мямлил он на первом турнире и даже не смог нарисовать какого-то несчастного морского конька. "А вот Живцов смог", -- ужалила мысль. Но Синицын постарался ее отогнать. "Нет, победил на турнире я, я один!" -- упрямо сказал он сам себе и недружелюбно посмотрел на старосту. -- А тебе чего? -- Да я так просто, -- заюлил тот. -- В команде прямо ахали после каждого твоего ответа... Макар недоверчиво покосился на него. -- Точно! А Поспелова... аж подпрыгивала! -- Подпрыгивала? -- Синицын оживился, глаза его заблестели. -- Ну! -- подтвердил Лысюра. -- А Пономаренко говорит: может, "альбатросовцы" ему, то есть тебе, заранее все вопросы дали? Ты ведь прошлый раз им подыгрывал... А я говорю: дураки они круглые, что ли? -- Ну, а Поспелова, Поспелова? -- не выдержал Макар. -- Что -- Поспелова? -- пожал плечами Лысюра. -- Подпрыгивала... Он остановился и с подозрением посмотрел на Макара. -- А чего ты про Поспелову спрашиваешь? Влюбился в нее, что ли? -- Скажешь тоже! -- горячо запротестовал Макар, но покраснел так, что на глаза его даже слезы набежали. Лысюра загоготал, тыкая пальцем: -- Ага, все понятно! Жених и невеста замесили тесто! -- Я тебе дам тесто! -- сжал кулаки Синицын. Лысюра попятился. Все-таки волшебник, не стоит с ним связываться. А то еще превратит старосту в крокодила или царевну-лягушку, и будешь всю жизнь на кочке квакать, горючие слезы лить... -- Да я пошутил, ты что, не понимаешь? -- Хороши шутки, -- Макар начал остывать. -- Говори, да откусывай. -- Не кипятись, -- успокаивал его Лысюра. -- Какая может быть любовь в четвертом классе? Нам ведь на пионерском сборе объясняли, что среди пионеров может быть только дружба и взаимное уважение. У тебя ведь с Дашей дружба и взаимное уважение или только дружба без взаимного уважения? -- Почему без уважения? -- задышал Макар. -- У нас... уважение. -- Только уважение без дружбы? -- разочарованно протянул Генка. -- Нет, дружба тоже есть... Уважение... с дружбой, -- Синицын окончательно запутался и опять разозлился. -- Да что ты ко мне пристал со своей дружбой и уважением? Иди спроси у Даши, если тебе так нужно. Лысюра быстро огляделся. Они стояли в вестибюле школы у большого окна. Никого уже не было, все разошлись после турнира. Несколько человек топтались во дворе, размахивая руками: наверное, спорили. Глаза Генки хитро блеснули, он сказал с расстановкой: -- Она не только подпрыгивала... -- А что еще? -- вскинулся Макар. -- Она сказала, что хотела бы дружить с тобой. Всю жизнь... до самой пенсии. Синицын остолбенел. Он хотел что-то сказать и не смог. -- Что? -- насторожился Лысюра. Он потирал руки. Вот это эффект! Теперь все ясно: Синицын хочет дружить с Поспеловой. И даже уважать ее. Хотя, по мнению Лысюры, уважать девчонок было не за что. Зря их избирают в совет отряда, не раз твердил он. -- Врешь! -- наконец выдавил Синицын. Лысюра быстро провел по горлу ладонью, что должно было означать: будь спокоен, никаких сомнений. -- А как, как она сказала? -- Ну... как, -- Генка многозначительно поднял одну бровь. -- Очень просто. Так прямо и сказала. -- Так и сказала? Эх, Лысюра, ну и молодец ты! Не зря тебя назначили старостой. Лысюра напыжился. -- Не назначили, а выбрали. Единогласно, понял? Но Синицын не слушал его. -- Говори, чего хочешь? Ну! -- напирал он. -- Як тебе, понимаешь, с общественным делом, -- многозначительно сообщил староста. Он вытащил из кармана печенье и захрустел им. -- С каким делом? -- Послезавтра все классы будут брать обязательство по сбору металлолома. Сколько, по-твоему, наш класс может собрать лома? А? Синицын беспечно махнул рукой: -- Сколько соберем, столько и будет. -- Нет, так нельзя! -- у Лысюры даже крошки изо рта полетели. -- Пускать дело на самотек! Наш класс должен собрать больше всех. -- Ну и соберем. -- Поможешь, значит? -- обрадовался староста. -- А как же! -- удивился Макар. -- Все будут участвовать в мероприятии. -- Да я не об этом, -- поморщился Генка. -- Сколько тонн я могу назвать в обязательствах? -- Тонн? Да ведь ни один класс больше тонны никогда не собирал. Даже старшеклассники. -- Не мели ерунды, -- нахмурился Лысюра. -- Я думаю, если скажу, что дадим пять тонн, не поднимут на смех? А? -- он беспокойно заглядывал в лицо Синицыну. -- Говори уж"-- десять! -- бросил Макар. Лысюра почесал в затылке. -- Десять? Десять... десять...-- видно было, что цифра все больше и больше нравится ему. -- Десять тонн! Обязуемся собрать десять тонн! Синицын выпучил на него глаза. -- Да ты в своем уме? Слыханное ли дело -- десять тонн! Где мы соберем столько? -- Как -- где? Ты же только что обещал помочь! -- он хитро подмигнул и сделал вид, что бормочет заклинания. До Макара только теперь дошло, на какую помощь надеется староста. -- Вот так помощь! -- ахнул он. -- Да ведь все десять тонн мне придется давать. -- А тебе жалко для коллектива какого-то ржавого железа? -- сплюнул Генка. -- Большой труд -- махнул рукой, крикнул: "тары-бары-растабары"-- и готово! -- Для меня, положим, труд и небольшой, -- поморщился Синицын. -- Но ведь это будет нечестно, другие классы меньше наберут. Лысюра подбоченился. -- Ах, нечестно? А сам-то ты честный? -- и он кивнул на завоеванный Макаром приз, который тот держал под мышкой. Синицын опустил голову. -- А если разобраться, то ничего нечестного тут нет, -- успокоил его староста. -- Каждый собирает столько, сколько может. Верно? -- Верно. -- Вот ты и дашь, сколько можешь, -- он хлопнул Макара по плечу. -- Десять тонн можешь? -- Конечно, могу. Я и двадцать... -- Не, двадцать многовато, -- закряхтел староста. -- Заподозрят, что дело нечисто... то есть, что нечистая сила помогла. -- Какая я тебе нечистая сила? -- возмутился Макар. -- Каждое утро умываюсь. С мылом. Во! -- Да я не про тебя, -- отвел глаза в сторону Генка. -- В общем, так, Синицын. Даем тебе, как волшебнику, общественное поручение собрать десять тонн металлолома. Усек? Макар махнул рукой. -- Ладно. Получишь свои десять тонн. Ему не хотелось сейчас спорить со старостой класса. Жалко ему, что ли, как