овина Старцы сердитые в ней Побеждают друг друга при помощи Книг хитроумных. В дупле проигравший скрывается В Новом Афоне где море миндальное пенится Но продолжал я спускаться со дна лабиринта Спали замИрзшие ангелы в гипсовой пропасти Серою пылью приперчены, в луже эмалевой краски Снова я впрыгнул в квадрат пережатый, магический Цифры в меня погрузились как снег И я вижу упавшее дерево Это я в зеркало падая вдруг посмотрел (4) Там в кучу всИ свалено В этих стихах Там ищешь что - падает И разбивается вдребезги Но ты ощущаешь не кожей всИ это Ах глупости! - Он хрустко прошИл по осколкам Своей белоснежной квартиры, И сев у проИма Обдумывать новую книгу Решил Ревели деревья Из парка сбегалися статуи Пусть не было ветра - Вода в самом центре Рябила и Ирзала словно Сама из себя захотела Вдруг выйти И выдавить город Стеклянной картиной Ночным бессловесным пейзажем Но город сжимался ладонью И горло воды шепотливой Накрыл он собачею шапкой Дерюжного снега Вода отдышаться хотела И кашляла кашляла кашляла В райских садах моих снов Играли железные трубочки Стоящих в углах патефонов Я марки рассматривал Лупу бровями сдвигая Все старые наши цари Из колоний кавказского края Смотрели как будто я их разбудил И один даже пальцем грозя Попытался захлопнуться в кляссер. Я бросил занятие Стал на вчерашние письма Рисунки наклеивать: Выклеил угол канала Потом перекрИсток Где сбитый трамваем валялся Последний день осени Так незаметно для тела Я переселился туда где все сны оживают Товарищи в школу спешили Я был уже недосягаем И только посматривал Дети с букетами Идут из раскрытого здания Им шепчут будильники Снег подгоняет карету И корни квадратные В чИрные доски втыкаются На небе мы в зеркале прячемся ВсИ наоборот совершая В чернильницу строки мои Не спеша затекают Слова мои бросив тебя Мне в лицо погружаются. Вечер Из шапки собачьего снега Выпускает болтливую воду Шуршащая осень Бежит к ярко-синему лету И я, задирая колени Из кучи столетнего мусора Пятясь смеясь выхожу 1-2.12.95 ОКОНЧАНИЕ Страшно сначала испытывать утро Грустно терять всИ что ночью копилось Ветренный голос зимы новогодней Пробует спеть то что раньше делилось На дни затмений прелестного дара Переходящие рвутся знамИна В тонкой струе восходящего пара К небу которого определИнно Можно достичь если спать не ложиться Карты сдавать и читать как подросток Бродит от третьей к девятой странице И рассуждает: не так-то всИ просто В жизни придуманных за ночь героев Небо огромно как чИрная ветошь Кою к лицу прижимая порою Вновь ощущаешь глубокую нежность К пройденным тропам и найденным путам, Так и не снял их до этого года Хоть и давал обещанья кому-то Память съедает гудок теплохода Грузятся вещи, котомки и сумки Люди по трапу взбираются споро Море спокойно, просторны каюты В тИплой воде растворяется город В красном рассвете. Набухшие тени Падают под ноги первым трамваям И оживая сбегают ступени Весело, радостно всИ забывая 10.1.96, пос. Октябрьский СТИХИ ИЗ ПОСЈЛКА (1) Как тяжело остаться одному в пустой комнате Когда на улице зима и чИрные точки детей В снегу копошатся ликуя. Как яркие снега мне застят ум! В них солнца черви золотые проползают И в норках осыпается земля С древесным стуком. Луч летит с откоса И режет детский голос пополам. Земля в себя не принимает снег. У входа в магазин, насупившись, собаки Угрюмо ждут хозяев. Белый пар Крутясь летит из гибельных ноздрей Смешного пьяницы. Он держится за спину, А дети норовят попасть снежком в него. Но ближе подойдя я вижу: разве дети Хотят обидеть пьяного. Он вовсе Не рассердился, а морковной пятернИю Их по желтушным гладит головам. Да и не дети то, а чудища лесные - Один сверкает белыми зубами, Лесною шишкой мне второй вдруг показался, А третий - шерстью скрыт до самых глаз. И это воющее радостное племя Вдруг облепило пьяницу смешного, А тот и рад, не видя ничего. (2) В пруду кипит вода и ломти льда Выпрыгивают под ноги прохожим Визжащей стаей обезьянок дети По берегу нетерпеливо ходят Один из них суИт в бурленье лапу А остальные смотрят замирая От страха. Вдруг лукавая улыбка Заплавала по лику храбреца Он крикнул как от боли - Вся орава Напуганно бежит скорей к дороге Уже оттуда смотрит как хитрец Свою неловкую снимает одежонку И в рыжей шИрстке весь ныряет в водоИм ПочИсываясь плавает на брюхе Среди морозных пастбищ января А вся орава, до сих пор не веря Следит чихая за его купаньем Слезящиеся лапкой трИт глаза (3) Три угольных вороны наблюдают Прикрыв глаза зелИные от солнца Крылами За танцем пьяного. Обхватывая столб Танцует он и топчет снег ногами А из кармана льИтся голубое Холодное прозрачное вино Вороны собираются в кружок И налепив снежков Швыряют их горланя Но пьяница закончив танцевать Бежит скорей, держась рукой забора Вино пылает голубым огнИм Вороны кашляя бегут вприпрыжку следом Не находя того с кем прежде потешались А пьяница уже лежит в снегу Не собираясь прятаться. БерИзы Как паутина на лице его дрожат. У леса в доме светится окошко ЗамИрзшее вино звенит как тетива (4) ПосИлок красной рыбой проплывает И ножницы изрезали его В том месте, где песок наружу выйдя Оттенок жИлтый снегу придаИт Там свалка и весИлые картинки Консервных банок никогда не умирают Лежат не подчинИнные гниенью Мой веселя усталый плоский глаз Второй уж год лежат они в овраге Второй уж год я вижу их приехав Их отчего-то не скрывает снег январь, 96, пос. Октябрьский ФЕЛЛИНИ Я об этом подумал недавно: Если я уж везде опоздал И по пляжу ходил вероятно Принц другой а не я зубоскал Голосов я в себе столько слышал Что запутался словно в сетях И не ползал в трущобах Парижа Среди первостепенных нерях Я тебе улыбался с портрета В том кафе итальянском где сыр Застревал в альвеолах поэта И смеясь задыхался сатир Ты смотрел этот фильм, ты же знаешь Как легка переезжая жизнь На вокзалее еИ окликаешь Торопись говорю торопись Ты уже опоздаешь к раздаче Аметистовых гладких корон Но тебе есть резиновый мячик И пространства сырой поролон Слушай что говорит тебе голос Из машины пустой во дворе: - Страховой получил ли ты полис Когда красное пил в январе? В социальном я жил парадизе И весИлые палочки дня Уместились в вечернем сервизе Там на чашке седлает коня ВоплощИнное детское слово С голубыми прожилками сил Ты закончил на этом, готово? Удружил, что сказать, удружил... 10.1.95, пос. Октябрьский РЕБЈНОК Г. С. Взыскуя счастье, ело кашицу дитя Не видя крыс у ног своих и крошек, Но чувствуя как масло режет ножик Его родителя, свободно и шутя. Родитель вышел только что от книг, Его преследовал сю пору граф Потоцкий С историей тяжИлою и плотской Про то как девушек любил один старик. Старик терпел от страсти этой муки. Ложилось масло толстое как снег. РебИнок посмотрел как человек. Отец, задумавшись, берИт посуду в руки. Вот комментарий: пепельницу взяв Серебрянную, пользуясь каминным ОгнИм, Потоцкий вылил стержень длинный, Впоследствии на пули тот разъяв. Вложив семь пуль в пазы машины грубой, Стреляет в рот себе отчаявшийся граф. (Сюжет истории тяжИл как книжный шкаф) Живая кровь подкладку ест у шубы. Зачем он сделал так? Он полагал, Что больше никогда не возродится, Коль пуля острая серебряною спицей ПроткнИт его. Об этом написал Потоцкий в завещании. В комок Уже остывшей чечевичной каши РебИнок смотрит, молчалив, бесстрашен, Взыскуя счастье. Взгляд его глубок. Но по столу бегут к тарелкам крысы, Сквозь окна - свет, тепло и кипарисы Ошибку видят в смысле графских строк. 11.1.96, пос. Октябрьский x x x Из русских мальчиков горланит сатана Поэзия должна быть. Глуповата Лишь вата жизни, коленкор заката. Обилье книг сгубило тайну сна. Откуда знает он как пишется зима Зима - процесс разъятия тепла Зима - сугроб засохшего стекла Она сказала так ему сама Чем больше пьИшь - тем радостнее свет Снимающий себя как маску. Там, за ней В кругу знакомых, значимых теней В огнях шутих, в кружении ракет Там, в чаще глаз, глядящих на меня Лежит пятно молочной пустоты Не поглощающее света, ни огня Не выдыхающее. Большей простоты Не видел я ни в детстве, ни сейчас, Когда снимая галстук и очки Стою у окон. Городской пейзаж Изнеженные ест мои зрачки. Там русский мальчик ловит самокат Как бабочку надувшимся сачком И синий чИрт таится за кустом Послушно охраняя зимний сад. 15.1.96, пос. Октябрьский x x x Карлик, играющий со светом Это ты нарисовал картину, над которой Я смеюсь до сих пор: Потопленная на мокром месте эскадра Как разбитое наголо яйцо Куском бумажной жвачки Летит через трубочку В замирающие от ужаса райские кущи. - Sos, sos! - кричит последняя крыса Убегая от якорной свивающейся цепи. 999 тонн тухлого железа Плюхаются в заросли барбариса и шиповника Давя мангустов и павианов И тебе, царапающему металлической иглой На гладком камне надгробия рисунок Выедает кожу красными каплями Жидкая тИплая ткань Ты занят делом и не замечаешь Рубящего воздух винта От которого уже летят на землю Срезанные птичьи гнИзда И верИвки с выстиранными рубашками Ты лишь рассеяно принюхиваешься К незнакомому запаху солИной морской воды Продолжая царапать иглой Мягкую поверхность камня. 17.1.96, пос. Октябрьский ПОРТРЕТ ВДОВЫ И МЕНЯ Смеясь над бородой моей Смотрела женщина с портрета Собачка на руках у ней Курила важно сигарету Кривые Ижились дома У горизонта. Ближе к краю Как разлинованная тьма Нелепо ползали сараи Над головой моей вдовы Ползло небесное светило Клубком засушенной травы Лия, как будто через силу Покойный и неяркий свет. Собака, щурясь и чихая Искала что-то в голове Мохнатой лапою махая. И я вдруг руку протянул К улыбкам, свету, лицам дальним Но свет как будто-бы зевнул И стал отчИтливо реальным. Там я стоял уже. Со мной Вдова недавняя теснилась И заполнял картину зной И время здесь остановилось. Собака на руках вдовы Смотрела хитро, выдувая Клубы молочной синевы На солнце щурясь и чихая. А за оградой, морща лоб Сверкая бородою редкой Стоял учИный мой микроб С бутылками набитой сеткой. И руку то тянул ко мне, То возвращал еИ обратно В раздумье или полу-сне На солнечные глядя пятна. 31.1.96, пос. Октябрьский ОМУТ Кто водится в омуте тихом? Никого там нет - Только твоИ отражение Борется с ящерицей. Тоска в глазах и тина у берега. Лампы дневного света Ба! Да там на дне Целая лаборатория, Там из людей делают водяные голлограммы И развозят по детской железной дороге В мышиные норы Уходящих вглубь сновидений. Мальчик сидит на узорном ковре Заливаемый желудочным соком радости Видя, как его отец Играет в карты Глядя в зеркало, УдручИнно повторяя: - Дурак, дурак. 11.2.96 x x x Убегающие цветы Цветы цветы цветы Колосящиеся дома Дома дома дома Вырывающиеся озИра ОзИра озИра озИра Исчезающие дети дети дети Появляющиеся деньги Деньги деньги деньги Сны, которые всИ объясняют Сны, которые всИ объясняют, Но которые так трудно запомнить Молчащая зима Зима зима зима Самозарождающиеся книги Книги книги книги Слова из которых ушли слова Ушли слова и остались лишь буквы Буквы, собирающиеся в слова По привычке Слова, читающиеся по привычке Не подчиняющиеся подсчИту числа Числа числа числа Картины изображающие картины Изображающие картины картины картины Картины изображающие картины И ничего больше То и дело загорающаяся земля Но ливни откуда-то ливни А после - снега снега Музыка Музыка смеющаяся над музыкой Музыка потешающаяся над музыкой Словно музыка в цирке Симфония ударов Озвучание страсти Желаний желаний и страсти Свет, который кончился Книга, сопротивляющаяся, Даже противостоящая чтению Картина, норовящая отвернуться И музыка, смеющаяся над собой Пролетающее поле Где-то, не вижу где Человеческие голоса Нет никого Нет никого никого 1.2.96, пос. Октябрьский x x x Уже и март. Опять никто не нужен. Жир вяжет свитера Но их распускает острый воздух Кавказа В сыром облаке азота, соли и соловьИв Прохожу мимо заиндевелой стены аквариума На дне, среди камней и веток, Вороньих гнИзд, крысиных клеток Сидит, набычившись, Попов С набором пряных сигареток. Он рыба. Мироздание варит из него суп. А я кость, обглоданная муравьями и тиссо-самшитами. Меня любят городские квартиры, И я плачу им тем же, поддерживая чистоту и порядок. ЗачИрпываю проплывающей прядью яд из аквариума Это буквы Ж, З и Д Выкусывают мне кожу на ладони. Змея, таракан и яшерица Плутон в окне каждого нечИтного дома ПлюИт мне в глаза вишнИвую мякоть ПрошИл февраль Не страшно выносить из дома последние вещи Можно идти по центру линии И ромб горизонта Будет подступать, подходить к подбородку Весна лечит обманом. О, счастье. 15.2.96, пос. Октябрьский x x x Вододуй, Водолей Толстая птичка забвения Громкий зайчик наступающего утра Я засыпаю и вижу тебя Бегаешь по шляпкам гвоздей на обочине городского парка Кормишь собаку солИными баклажанами ПродаИшь пару мужских туфель на рынке Через три года тянусь я к тебе Егоза, умница, толстолобик Ты сможешь меня увидеть только тогда когда уснИшь Щепочка дыхания Женоподобные ангелы у кровати Пролетающие глаза жел.дор. состава Шум прибоя похож на шелест наползающих друг на дружку Огромных листов картона С пойманной рыбой в зубах На четвереньках выходишь из воды Просыпаешься дома 16.2.96, пос. Октябрьский x x x Воздух вдыхая чистый ВсИ себя представляешь То молодым трубочистом То гренадИром старым Перебирая завтрак Опережаешь память Лопаться будет завтра ЩИк одноцветных пламя ШлИпнут в окно морозы СтИкла облепит пухом Выкипят вдосталь грозы Речь усомнится слухом ЩИлкнет Троицким мостом Ломкое переносье Кто-то, пониже ростом Скажет: усыновили Тебя городские пляжи Крашеных крыш лужайки И записные даже Книжки, блокноты, лица ВсИ переменится, вспыхнет Ценности не имея Рыхлые ложноножки Прочь семенят, умеют Только и поневоле Согласия не давали Губы не говорили Пальцы не напевали Не торопи и ты же Но постояв у окон ЧИрные едут крыши Сладким питаясь соком 24.2.96, пос. Октябрьский БОГОМЯКОВ И CОМОВ Семь человек по семи домам Варят кашу из книг на 109 странице Лес преследует струйку убегающих лиц, А те в свою очередь визжат карнавальными масками. Вот тебе и год огня. Маразматики с палками: Сомов и Богомяков Сшибают с моей головы Ложноклассические птичьи гнИзда, Я тоже убегаю Оставляя за собой нежную нить лимонной цедры. Чудовище принюхивается, Появляется и вновь исчезает ЧИрный обрезок солнца. Богомяков и Сомов седлают мутирующие святыни, Голубые глаза идолов-дрозофил Разграфили в моИм сознании Сетку координат, Теперь в ней двигается толчками Белая капля пешки, Под еИ ступнями облегчИнно вздыхает земля. Богомяков и Сомов, Понукая медных тельцов и антрацитовых кумиров Ищут, куда упадИт моИ сердце. Копья шныряют их в рыжей шуршащей траве. Я хочу остановиться и сказать, Что и сам из их стана, Но крепкая печать замыкает мне уста, А дрожащее сердце принуждает бежать ЕщИ быстрее и дальше. 27-28.2.96, пос. Октябрьский x x x Ноуменальность; значит ты постигаешь умом Домик, себя и с нарисованною трубой Пароход, отплывающий кверху обросшим дном, Возникающий вечер с отрезанною головой. И понимаешь: вечер стоит стеной, Словно вода вставшая на дыбы, Или брусок чИрной земли ледяной, Нож, что отсИк тебя от твоей судьбы. Так и идИшь, повторяя себе под нос: - Лиственница, сарай, устье гнилой реки. И заставляют быстрей повторять вопрос Холода глиняные локотки. Так и живИшь; то куришь чужой грасс, То из письма в бутылке не узнаИшь о том, Что отправлялся в плаванье кто-то из первых нас, Кто-то, кто очень интересовался дном. - Здесь ничего, так же как наверху Небо, земля, прочая дребедень. Я здесь сижу царИм в бирюзовом мху, Или свою за космы таскаю тень. Вижу тебя. Мне отсюда прекрасно вид- но, как тебя несут на руках твои Горы и камни. Видимо ты знаменит, В горле твоИм живут, говорят, соловьи. Только, слыхал, ты открываешь рот - Вмиг выползает оттуда прелестный звук. Благоухания твой заполняют грот, Золото все, что коснИтся твоих рук. - Брось ты, дружок, в моИм горле живут муравьи, Сладкие кремы, патока и миндаль. Прах - к чему прикоснутся руки мои, Но хорошо, когда голубой февраль Тащит крючок из моей бороды, Режет в глазах ножами солИный лИд, Красным вином заполняет мои следы И по щекам пахучей газетой бъИт. 28.2.96. 19:30, пос. Октябрьский x x x Темнеет рано. Красный нос заката Острей и тоньше. Как крысиный хвост Он пролезает в душу мне. Созвездья Лежат на дне, присыпаны песком Сухого неба в сетке мелких трещин; Похоже так на старое лицо Ночное небо. Будто смотрит кто-то Огромный, некрасивый, страшноватый. Того гляди прижмИт тебя ладонью - Кудахтая, недалеко сбежишь. Уже так было: ночью я лежал Под небом полным и оно сердито Давило пятернИю на меня. Я задыхался. Астматичный кашель Душил меня. В тот миг я усомнился В эпитетах когда-то данных небу, Простор мне показался монолитом, И я как рыба ничего не понимал. Густой тяжИлый лес свисал над головою И шевелился. Плавала звезда Как брошенная в озеро монета. Тогда я понял, что лежу в воде И отчего так неподвижен плотный воздух. Я крикнул. Крик упал мне на лицо Сырою тканью. Небо шевельнулось И задрожало всИ передо мной. Тогда я и найти не мог спасенья. Рассвет освободил меня, но дрожь Пейзажей чИрных снится до сих пор мне. Лекарство я нашИл, и сравниваю вот Ночное небо с зеркалом затИртым - Глаза я узнаю, и лоб, и подбородок, И вижу как стекает к подбородку Мерцающая капелька слюны. - Ишь, нюни распустил; Но как ещИ отвлечься От страха утонуть в самом себе. 29.2.96, пос. Октябрьский CОН И КНИГА Медвежье время, тихое, пустое Нам в уши мягкую заталкивает вату Рукою нашей двигая, стирает Следы чернил с бумаги. Каждый шаг Есть шаг назад. Чем громче говоришь Тем меньше понимаешь: этот шИпот Откуда взялся? Белые минуты Крупою снежной заполняют день. Старух с небес спускаю я на нитках, Так было раз во сне, когда я спал На берегу ледового залива, Напившись ярких вин. Солнцеворот Вращал в моИм мозгу колИса механизмов, Ответственных за мысли и за сон. Мне снилось: я живу с одной из книг Своей библиотеки как с женою, И наша связь случайна, ненужна. Мне надоело быть с ней. Я задумал Убийство страшное. Но книгу как убить? Насыпать яду ей? Но вин не пьИт со мною Бумажная наложница моя. Проткну еИ ножом. Но редкий нож Согласен будет это сделать. Книга По-видимому в связи и с ножами. Следы я замечаю тут и там Обрезана страница, на обложке Царапина заметна. Прошлой ночью Я звон и шелест услыхал на кухне, Не обратив внимания. Сейчас Я понимаю - Книга наущала Столовые послушные приборы: Ножи и вилки. Помощи искать Средь них не стоит. Надо полагаться На собственную силу и сноровку, Ведь так уж было раньше. Год назад Я сжИг в печи три старые тетради, СестИр трИх сжИг, и крика их не слышал Никто. Никто не видел как горели Сияющие записи мои. Теперь сложнее - связь с проклятой книгой Всем очевидна. Плюс к тому, интриги Столового прибора вероятны. Судьбу свою желая облегчить Басовою струной я обвязал обузу И в муравейник жаркий опустил. Семь дней глодали жИлтые страницы Кусачие лесные муравьи. Пока не треснули суставы переплИта, Пока полоски кожи, извиваясь, Не сжались в усыхающий клубок. Я поспешил домой. Там зоркие ножи Уже шныряли, чуя преступленье Осматривая пристально меня. Один из них залезть пытался даже В рабочий стол. - Ну вот что, мелюзга - Сказал я, подбоченясь - Вон отсюда, Лишаю вас приюта навсегда. Ножи, столпившись недовольной кучкой, Теснились в угол, но смирившись вдруг, Безвольно поплелись к дверям пустой квартиры, Похожие на маленьких собак. На утро я проснулся полон мыслей, Мне снилось: отвратительных старух Спускаю я с небес на тоненьких бечИвках, Скорей на нитках даже. Небосклон Пестрит марионетками. Старухи Запутались в тенетах, канители, Визжат, барахтаясь. Мне кажется - паук Спускает с неба эту паутину. Ан нет. То - я. Зачем же делать мне ВсИ это? Или мстительная книга Проникла в сновидения мои, Их населяя ужасами ада? Старухи превратились в пауков, И медленно спускаются. Потея, Поглядывая вверх и надевая Пиджак и брюки, прочь я выбегаю Во сне из инфернального жилья. На лестнице скопилися ножи, Подмаргивая скверно, ухмыляясь Как стайка хулиганов. Вот от них Небрежно отделились хлебный нож И рыбный - самый маленький. Вразвалку Ко мне направились, поплИвывая на пол. Я предпочИл вернуться. Дверь закрыв, Стою в прихожей и оттуда слышу, Как странный шелест населяет дом. Я посмотрел - огромный муравейник Стоял посреди комнаты и морды Лесных кусачих чИрных муравьИв Жевали медленно невкусную бумагу Газет, журналов, книг, тетрадей. ВсИ Бумажное - съедобное им было. Пучок глухих старух упал-таки на пол И тут же стал проворно расползаться. От страха стало скучно. Я привстал На ложе и воскликнул: Отрекаюсь! Сиял, сверкая ледяной залив, И по нему треща рыбацкий ялик Царапал полосы. ЗамИрзшая трава Ласкала стены гладкие бутылки, Внутри блестели чИрточки вина. И солнце синее над полем восходило. Высвечивая снега глубину, И трещины воды, И белые страницы И буквы нас, глядящих в небеса. 28.2.96. 15:02, пос. Октябрьский x x x Оцепенение. Земле не нужен я. ТяжИлый март гремит с небес спускаясь Двор тискает намокший обруч снега Курится фотография зимы Село безумствует. Собаки лижут шерсть Лежит травой домов многоселенье Горящий ангел падает в овраг Мечом кривым зачИрпывая пьяниц Как тесно в ящике почтовому письму Строк нити давят из себя конверты "Себя, тебя, откройте после смерти..." Я в душу заглянул, но там темно. Железный конь сипит в пустом лесу, Тень по поляне бегает за светом. Скорей бы лето. Хочется тепла, Уединения, вина и размышлений. Не хочется движений. Холод быстр, Медлительность он лечит словно доктор Египетскими мазями котлет, Свободным бегом за околицею дома. Зимою надо пить древесный спирт, Зимою надо есть медвежье мясо. Как надоела шапка с потрохами ТяжИлых мыслей. Сбрасывай еИ. Пичужкой март влезает в переносье, Его ухватишь - вмиг отрежет пальцы, Свистулек понаделает. Отпустишь - Иглой еловой голову пронзит. Я представляю март вагонной смазкой, Куском тавота, пущенным на блюдо Дерюжьей шубой щучьей, канифолью Март - это запах пастбищ городских. Зиме не нужен я и жду, когда Заполнит лИгкие зерно сырого снега, Когда табачный смерч сорвИт лицо. ПорвИтся красною резинкой голос мой, Сугробы каркнут, вылетая из надбровий, Ликуя жидкой кашею, пшеном Продавится пространство. Рукоделье ТрИх серых месяцев распустит жИлтый гром НоворождИнным место уступая Щелчкам, поскрипыванью, уханью. Земле Встающей на ноги. Теперь уже свободной. 16.2.94, пос. Октябрьский МЕТАМОРФОЗЫ СЛОВА Кто пишет так - дурак, и хам, и мот Словами он разбрасываться рад, Кто пишет так - последний словокрад А кто его читает - словокрот. Есть смысл только в пеньи соловья И, если прок искать, - в ворчаньи кур Прислуживать за словом - чересчур Пусть слово уползает как змея В сигары бров, в колосья волосов, В любови сердц, в изжогу пустоты, В глазную мглу, в бурление часов, В тропинку торную, что вышили кресты Иссиня-чИр, глубоко отрешИн, Пучки созвезд цедя как мокроту, Ловя скворцов плешивых на лету Пошатываясь как индийский слон Читающий преследует его, От рук нисходит осознанья свет, Они хвостами кажутся комет, Они началом кажутся всего Они пугают как пугает звук И сотни птах вдруг покидают куст ТяжИлый выдох оставляет уст Покатый домик. Не даваясь рук Само ценно пучком водорослей ВышИптывает шапку наголо Потом бежит как чИрный иерей Через пески в горящее село БерИт козу как город после битв Вороне дохлой расправляет рот В овале глаза бабочкой висит И держит ключ, который не даИт Ни мне, ни те- бе, но ни бе, ни ме Баранчик чИртов, ты шуршишь в шелках, Готовишь норку тИплую к зиме, В бревенчатых танцуешь сапогах Глубокий хлад собою наводя Разрежешь невод шоколадным льдом И как налима вытащишь себя Бардо-ТИдол читая как Барто В багровых сумерках, жующих языки У спящих женщин, превращаясь в хну Ты красишь внутренность покинутой реки Мешком зашитым падая ко дну Но поднимаешься над лесом головой Свекольный сахар вдавливая в снег И вот уже кричишь как человек На свет рождаясь из себя самой Меняя пол-костюма словно пол И пол у шляпы мня, анахорет Ты оседлаешь конченный глагол То как огонь обгложешь табурет Терпя как вкус у водки и вина Свой подневольный бы метаморфоз, Морозною болванкою звеня, Оранжевой вцепясь морковкой в нос Пуская пух из книг, любимых там Где до сих пор хранится чан мощей Поэтов, эгоцентриков, сиам- ских юношей, теперь уж - овощей Ты в кровь войдИшь, но не закроешь дверь Пусть режет мироздания узлы Переливающийся жидкий красный червь Хвостом ошпаренным обшаркав все углы Так теплота уходит из души При виде поднимающихся вшей При свете загорающейся ржи При свете леденеющих полей. При виде отрока с антенною кнута Жующего резиновый калач, Приглядывая: блеет пустота, В окрестностях пасИтся рыбий плач. Он сторож; Он лелеет темноту И темнота дарит ему приправ Восточных вкус. Он слышит как во рту Горбатый дым безумствует, восстав Суля и пастбища с отборною травой Возросшей на крови убитых снов, Отборный дом суля сторожевой, Высокогорное раскрытое окно И свет за ним; Так обманув себя Он смотрит то, что нет. И это нет ПолзИт в него, выталкивая я И настоящий вытесняя свет. ВсИ нипочИм, и лихо хохоча, Воруя вдоль заборов огурцы И спицы мотоцикловы верча Он убегает. Шерсти клок с овцы В руках дрожащих держит темнота. Хаос повержен снов а втиснут ключ И вот замок висит на кольцах рта И бъИт поверх лица Кастальский ключ. 16.2.96, пос. Октябрьский CТИХИ ИЗ РОМАНА "АД ДА" Посвящается Мише Попову и Саше Пушкину "...теперь мы там не живИм Домик наш - водоИм, Рак-отшельник сидит В атласе южных планид. Теперь тебе хорошо, Небо - твой порошок, ПчИлы - твои друзья, Ангелы, ну и я. Теперь в аду - снегопад, Снег поглощает ад, И буковки березняка Смыла белил река. Теперь тебе невдомИк, Что А и Д - это рок. (Рок - это значит "всегда" Буковки Д и А...)" ........ x x x Медленно и тихо зацветают липы, водятся полипы, лопаются сливы. Зеленеют шляпы, колосятся кожи, и деревья тоже, и деревья тоже. В городе просторно, медленно и сорно, яростно и тихо, горячо и сухо, и летает муха, и летает муха. Пахнет облепиха, говорит олива, лопается слива, лопается слива. Истекают соком улицы морские, высоки дома ничьи-сторожевые. Медленно и сухо засыпают мухи, говорят собаки, чешутся старухи. Рукава играют, зеленеют кожи. И скамейки тоже, и скамейки тоже. А собаки речи говорят такие голубые злые чИрные большие. Непонятно митинг развернулся скоро, у теней забора, у теней забора. За унылым миром - тихие квартиры, золотые гири, медные кумиры. ЖИлтые пижамы, розовые кожи и деревья тоже, и деревья тоже. Ну а время где же, ну а время что же? - исчезает тоже, понемногу тоже. ........ x x x Расстояние тИплой проточной воды переклеило лица как хрупкие льды. Долго ждали у моря беды рыбаки и бродяги, сомнительный люд: ты послушай, как в крючья тяжИлые бьют проходимцы от точных наук. Ты вдоль берега чешешь хорьков и собак. Узловатые свастики щупает зрак, и глаза ослеплИнных зевак. А бумаги в руках кувыркают снега, и дожди под ногами вошли в берега, и овраги взошли на руках. Словно флоксы и розы, как чИрная сыпь - на глаза твои больно взглянуть. А рассыпанный бисер слагается в нить - так прочти, если сможешь заснуть. Я прочту, ну а ты поясни дураку: на каком мне болтаться суку? Если в местности этой не знает осин ни пастух, ни собачник, ни сын. Это облако будет лежать в головах, и собаки ворочаться будут в глазах, если ты поперхнИшься слюной. Это чИрное частье, смешавшись с огнИм, постепенно предстанет тобой. И тебя будут путать, и не различит фотография смерти твоей. Как луна в молоке, будешь плыть на спине в промежутках еловых ветвей. ........ x x x Стал задумчивым наш кинозал, овцебык не пасИтся в траве, кинозал наш сегодня устал, многолюдно сегодня везде. Первым мая встречается люд в закоулках густых площадей. И в тарелки блестящие бьют грозди красных весИлых людей. Над людьми поднимается пар, из людей выделяется пот, золотой голосит самовар, голубой подпевает забор. В зоопарке смеИтся толпа, бродит грустный седой овцебык, крошки хлеба летят со стола, и считает по пальцам старик: - Это А, это Б, это Ц: получился сплошной витамин. И морщины его на лице гонят волны таких же морщин. Палец бел на руке у него. Треуголка на темени вверх поднимает свои треуго и его разбирается смех. ........ x x x Ни цветные капельки бактерий, ни пустые шарики фантазий - поселились в нашем тихом сквере палочки нетрезвых безобразий. Разбежались бежевые жвала у простых животных, насекомых. Ты мою соломинку жевала в обществе пейзажей невесомых. Там летали стаи дирижаблей неземных, язвительных расцветок и рубил закат молочной саблей прутья ивовых многосторонних клеток. Пьяные каталися в карете по холмам стоящим очевидно. Не нуждалась ты в моИм совете. В яблочном нуждалась ты повидле. Повиднее чтобы получилось место твоего расположенья, чтобы небо чИрное лучилось и текло назад в изнеможеньи. Лишь для этого сидела ты угрюмо в обществе сомнительных пейзажей, собирая косточки изюма по следам недавних экипажей. Я же на другой лежал странице, опираясь на тяжИлый детский ранец, и лизал как сахар черепицу, и не отзывался, иностранец. ....... x x x Шестикрылое зарево сна прояснило тебя и меня. Объяснения - это стена, за которой считалочки дня. Там корзиночки талой воды подают в падежах молодых, там плывут шестикрылые льды среди потусторонней воды. - Эй, гарсон, принеси мне печаль, почечуя мне тоже неси. Мне наскучил порядочный чай на последнем своИм небеси. - Айн момент, приготовим заказ, ты пока покури, айн момент. Через год мне несут на показ заказал что недавний клиент - золотую подкову дождя и железную палочку сна. Погодя, а потом погодя принесли и шнурочек огня. До конца обучения мне не покинуть приморских степей. До конца обучения. мне. до конца обучения ей. До того, как закончится сон и начнИтся последний заказ - выполняй, молодчина-гарсон, прошлогодний нелепый приказ. ......... x x x Бессердечный бес пробежал по льду, или это конь так ныряет в лИд, там плывИт, отыскивая путь, серебристый добывая мИд. Или это ждИт эвкалипт меня, и в глаза кричит кучею листвы, ветви подавая - недалИк и мят, путая следы, путая следы. Подо льдом луга заливного льна, там плетИт плетень шелудивый конь, там кукушки скок и квадрат огня, свой сидит сверчок, знает свой шесток. ПоддаИтся шерсть, продаИтся смех, плачет юн, соплив греческий орех; слышен коний шаг и рыбацкий храп, потаИнный знак выявляет враг. Враг живИт в мечтах юного коня, враг не любит врак, любит он меня. И, сбивая сон, ходит-бродит дом как капель и как мелководный сом. Я плыву в меду как пловец лихой, зачерпну беду, отведу рукой, соберу с лица ряски кисею и растаяв, мИд слижет мысль мою. Бессердечный воск, черемичный сон создаИт не Босх, а морской притон, говори со мной, бесконечный мИд, вряд ли день найдИт то, что ночь спасИт. ........ x x x Шелкопряд прядИт полотняный шар, ходит скалозуб, бродит ягуарв, бродит сирый влак и тревожный вепрь, и творожной враг колыбели зверь. Мой зеркальный сом позарос овсом, и грохочет гром, а в овраге том шевелит клешнИй спрятанный моллюск, белый гипс трещит от избытка чувств. ......... x x x Расступилось подножие множества скал, а скатавшийся скат потихоньку устал потрошить стремена и стрелять семена и семи головам говорить: я подводное чудо, я чучело вод. Вот такой, с позволенья сказать, анекдот. Я подводное чучело, вот. Скат, оскалившись, выступил шагом вперИд. - Я подводное чудо, я чучело вод. Водяной, расступайся народ! Но небесное весело, весело мне, и чудесное чудо подобно чуме. Это чудо подобно чуме. Так беги, сломя голову, в лиственный лес - там спасение вижу от страшных чудес. Там вообще я не вижу чудес. ........ x x x В такт волнам тела колебалась вся земля. И снежные сугробы замирали на кромке выступающего рта. Семь певчих птиц уселись мне на плечи и завели смешные разговоры про то, изюм дешевле где какой. Одна сказала - дома, в Казахстане, изюм всех слаще фруктов и цветов. Другая возразила - В Забайкалье так много снежных ягодок холодных, что улетать оттуда не хотелось, но удалилась в завязь мудрой книги, где смыслов воплощения живые давали мне уроки рукоделья, а я их слушалась. - Послушайте меня - сказала третья кивающая птица - я родилась в воде, среди лесных коряг, затопленных инжирным лунным светом, таким, что превращалось в солнце дно. - А я сама есть солнце - заявила четвИртая, - наступит время суток, и я взойду над спящею планетой, взывая к мИртвым так же как к живым. - Изюм удобней есть в саду прозрачном - невнятно пятая пичужка пропищала, а я, закрыв цветочный атлас тканью, подслушивал занятный разговор. Шестая птица просто промолчала, мне показав глазок зелИный и подкову тяжИлого задиристого клюва, испачканного в лопнувшем инжире; В саду инжирные деревья не росли. В саду куст роз рос привиденьем ярким, и ход рыл крот навстречу строю яблонь, а птицею седьмой я сам и был. - Самадхи - произнИс протяжный голос, и я уснул на долгие века. ........ x x x Маяковский, к тебе ни на грош нет сейчас в моИм сердце тепла. Ты - пальто, пропоровшее нож, ты - бутылка воды без стекла. Пусть живИшь ты в сосновом лесу, мне бояться тебя не с руки: те же фразы твои - на весу, в тех же книгах твоих пауки. Ты меня протыкаешь пером, и чернила течИт из меня. А тебя хоть руби топором - типографская краска вранья. Что по сути - чудесный чудес, черепахой наползанный дол, чернокрылый взлетающий лес, земляной высыхающий пол. Я боялся тебя, а потом - налюбил на эпоху вперИд, наблюдая - за красным кустом так прелестно сдвигается лИд. И становится воля видна в форме синих медлительных рук. Объясняется сразу цена: свет намного дешевле, чем звук. ........ x x x Ты, пятно, угрожаешь меня, а я ем фиолетовый суп. В нИм с утра ночевала свинья в свежем залеже жареных круп. ЧИрный день - я мечтаю тебя, дай мне жира продуктов твоих, принеси же мне в пищу себя - "Ха-ха-ха, хи-хи-хи, хи-хи-хи". Ты, пятно, насмехаешься мной; ты, пятно, насмехаешь меня. Я бы шИл за твоею спиной, но какая спина у меня - обнищавшая это спина, это спичек горбатых набор, это ямка, где суша видна и сердец перемешанных сор. ........ x x x Теперь все карты с тобой. Карла бежит с трубой. В зеркале зебра спит, с той стороны стоит. В луже резвой воды ветер мешает льды. ........ x x x В последний раз шумел морской кабак, и выражался сон как двор дверных собак, выпрыгивавших в ад из молодого да, плывущих в глыбе льда, горящего всегда. У окон города ступили на мосты, ладонями зажав кипящие кусты, где жаворонков жар в грибной сходился суп, где пасынок держав ел варево из круп. Конину ел ли ты, вот ходишь еле ты, у ели высоты уели цели рты целительных дорог, кончиной дорог нам единорога рог и голос живота. ........ x x x Был конь под всадником и камень под конИм, а я бродил блуждающим огнИм по берегам реки, где раков ловитва, и плеск стволов, и жухлая листва. В собор вносили гроб, и лузгал постовой горсть семечек. Опутанный травой, изъевший дымом нос, сутулый ангел у погоста рос. Где летние сады под землю уходили, и пух толстовской бороды торчал из антикварной пыли. Был с ночью мой роман. Она собой являла буфеты, пастбища, сарайчики вокзала; людские чучела носились по Неве. Лишь небо деликатно отражало, что только надлежало видеть мне. Я в комнате пустой лечу желудок чаем, и нос мой - красен, пухл, необычаен, морковкой яркою маячит на стене. А с книг слетает мысли паутина; Мой детский рыбий жир, мой грипп и скарлатина неслышно подбираются ко мне. ........ x x x Заскрипела страница сырого огня, в облаке флагов ангелы звали меня, мы улетаем, домик наш водоИм, кто окликает меня одним из имИн, он изменяет меру свободы вещей, лИд высыхает, давится снегом ручей. В облаке рая яблоко ада гниИт, лИд вытесняет из головы моей мИд, мы улетаем, небо наш порошок, нам помогает свет твоего хорошо, облако сада видит меня далеко, ночью ограда делит небес молоко, я на свободе, в чИрной струе молока, ты в огороде, у белых колец родника. Пересчитай на пальцах всех земляных червей, перечерти и пяльца глаз положи в ручей. Вены ручья скрипучи, ветер их гнИт в саду, в месте, где лилий сучья пишут стихи в аду. ........ x x x "Но тесна вдвоИм даже радость утр." М.Ц.  Ибо сон во сне глубже всяких бед, и на слово нет, отвечаешь нет. Просто яд красив, корнеплоды яств пояснили мне, где они и я. Я весИлый плов, яблочный пирог, поднебесный мох, вяленый горох. Я горбатый лещ и стоглавый змей, подколодный клещ, ледяной злодей. Говорящий жабр, закалИнный стог, я помятый плащ, проволок моток. Я живу один, и в моИм дыму вряд-ли, господин, нужен ты кому. Никому не жаль черепашьих букв, обрывая сталь положу их в суп. Завяжу их в сноп, убирая звук, поцелуем в лоб, избегая рук. ........ x x x Нарцисс, я твой садовник есть. Ты спрятался в саду - мне он известен весь. Пойду искать тебя. Не прячься чересчур. Вот земляника, верба, вот прищур лукавой облепихи. Весь мой сад закончен осенью. Растения стоят не шелохнувшись - в воздухе покой, лишь пыли шарик вьИтся под ногой. Мой сад побила цвель. Садовник пощажИн. Сад выглядит как сор. Рос утренних трезвон, когда в траве ищу тебя, о мой Нарцисс, приманивая крыс на треугольный рис. В цветах полно цветов - нет чИрно-белых лиц, нет плосколицых сов, собакомордых птиц. Лишь я и мой Нарцисс играем, позабыв cебя в листве страниц и кучах прелых слив. Садовник я твой есть. Растеньям надо жить. Засим, сбивая спесь, растенья просят пить. И я с ведром пшена, лия струну воды, всИ жду: вот выйдут на поляну мои сны. Ты в них живИшь, Нарцисс. Ты в них, Нарцисс, живИшь. ПьИшь приторный кумыс, ешь приторную рожь. И я иду к тебе, подснежники топча, втыкая в снег перо и голову грача. Я должен опоздать и не найти тебя, иначе вспыхнет кровь - растения губя прольИтся кипяток, и выложит смола твой профиль на коре древесного ствола. ........ x x x Небеса разложились на НЕ, БЕ и СА, поселилась под небом овсовая вса. Открывай-же, прохожий, глаза: Здесь слова рассыпаются в мелкую сыпь и по строкам слагается зыбь. А лицо твоИ мирно лежит на спине и слегка улыбается мне. Я слегка покурил, но стою на ногах, вызывая восторженный окрик и ах! Да помилует друга аллах. Дождь закончился после того, как спасли предпоследнего жителя прошлой земли, и иных мы найти не смогли. Мы воскликнули: кто-же здесь слепит нам глаз? Ты откликнись, пожалуйста, вдруг кто из нас различит у обочины час? Но секунды бегут из-под твИрдой руки, и дорожную песню поют башмаки. Так дорожные мысли легки. Никого на дороге, и редкий из нас простоит без воздействия час. Уж скорее воскликнет и нас обвинит, и разрушится древний повязанный скит. Ничего уже не устоит. ........ x x x Музыкальный щелкунчик, выскочка, перебежчик оживлИнных трасс и дорог, твой матросский костюмчик высушился, когда возле касс ты продрог. Поредел перепончатый взгляд, когда ты проиграл аватар, червяки влезли в яблочный сад и мангусты из горных отар. Мой татарский щелкунчик, щенок, ты зачем у ограды лежал? Плохо почва на твой позвонок повлияла, как я предсказал. Полежал бы ты лучше в пуху завершИнного мною письма, пожевал бы тихонько труху. Из-за пазухи вынешь сама ты сверчка пожелтевшего вдруг и морского пустого ежа, отбиваясь от маленьких рук пустоты, неуютной как ржа. - Вот я с ними начну горевать, поцелую сверчка прямиком, а с ежом я улягуся спать, спать улягусь с морским я ежом. А кузнечика выгоню вон - от него только скука и нудь. - Я матросом пойду на понтон - отвечает щелкунчик - забудь! Я отправлюсь в язвительный бар, был я сед - стану молод и юн. Стану самым бордовым из бар, стану Клее, Кандинский и Клюн. Уберусь до верховьев реки, только выбью летучий ковИр, буду замки, звонки и замки заменять на ореховый сор. - А орехи тебе для чего? - Не скажу, милый друг. Раз в году у подземных глухих берегов новоселье справляем в аду. - Значит много таких же как ты? - Очень-очень. Всех не перечесть. Мы горелые любим цветы и небес анилиновых жесть. - Вот бы мне посмотреть... Чудеса! Ты возьми меня, милый, с собой. - А сверчок, а овсовая вса? Вдруг ежу захотится домой? - Ну захочется, так и пойдИм. Дом же близко, рукою подать. - Только мы уже не повернИм. Нам нельзя поворачивать вспять. - Ты татарские шуточки брось! - На, лови, если сможешь поймать! Только мы уже не повернИм. Нам нельзя поворачивать вспять. 20.3.-25.11.95, Сочи x x x ЕщИ кругом лежат снега А над Москвой уже В зловещем небе красный мак Расправил лепестки Шевелит плавники волна И красная звезда Летит как птица через мост Как бабочка летит Вторая над мостом горит Как ангел Азраил И руки скользкие еИ Лежат на фонарях А третья в тишине ночной Не говорит, о нет, Она молчит набравши в рот Задумчивой воды 1.4.96, пос. Октябрьский НА З