умчиво помолчал, утрясая в голове грамматические конструкции. - Чем когда ею занимались в древние времена. То есть, - уточнил он, - когда древние пытались ею заниматься. У них ведь ни фига не получалось. У Нострадамуса и всей этой компании. Никак не могли докопаться, где собака зарыта. - У Нострадамуса? - переспросил один посетитель бара. - А я и не знал, что он был алхимиком, - заметил другой. - Я думал, он был ясновидящим, - подхватил нить беседы третий. - Он пошел в ясновидящие, - объяснил Артур своим слушателям, тактично не обращая внимания на то, что их головы начали двоиться и расплываться, - потому что оказался таким хреновым алхимиком. Надо это знать. Он снова глотнул пива. Этого напитка он не пробовал целых восемь лет. И теперь, дорвавшись, никак не мог напробоваться всласть. - А какая связь между алхимией и похудением? - спросила часть слушателей. - Я рад, что вы меня об этом спросили, - сказал Артур. - Очень рад. И теперь я расскажу вам, как это связано между... - и замялся, - между собой. То, что вы сказали. Я расскажу вам. Артур примолк и попытался разобраться со своими мыслями. Они крутились так и сяк в его голове, точно танкеры, пытающиеся совершить в Ла-Манше разворот на три румба. - Они открыли, как превращать избыточный жир в золото, - неожиданно выпалил Артур связную фразу. - Шутки шутишь! - Да, - подтвердил Артур, - то есть нет, - поправил он сам себя. - Так оно и есть. Он угостил сомневающихся пивом. Поскольку сомневались все, угощать пришлось тоже всех. - Вы-то сами были в Калифорнии? - спросил он. - Вы вообще знаете, чем они там занимаются? Трое посетителей сказали, что были и что он несет чушь. - Ничего-то вы не видели, - настаивал Артур. - Да, - прибавил он, потому что кое-кто предложил угостить всех еще раз - каждому по кружке. - Доказательство у вас перед глазами, - проговорил он. Попытался ткнуть себя пальцем в грудь, но промахнулся. - Четырнадцать часов в трансе, - продолжал он, - в камере. В трансе. Я лежал в камере. Кажется, - прибавил он, затратив около минуты на безмолвные размышления, - насчет камеры я уже сказал. Он терпеливо ждал, пока бармен нальет всем еще по кружке. В голове у него созревал следующий эпизод рассказа: о том, что камеру надо было поставить по линии, которая идет перпендикулярно к Полярной звезде и пересекает базисную линию, соединяющую Марс и Венеру; Артур уже собрался было набрать в грудь воздуха и попробовать все это выговорить, но передумал. - Долго-долго, - сказал он взамен, - в камере. В трансе. И свирепо оглядел слушателей, чтобы убедиться, что они внимательно следят за его повествованием. После чего продолжил. - Так на чем я остановился? - спросил он. - На трансе, - сказал один слушатель. - На камере, - сказал другой. - Да, - сказал Артур. - Спасибо. И мало-помалу, - проговорил он, качнувшись вперед, - мало-помалу, мало-помалу, мало-помалу весь ваш избыточный жир... превращается... в... - тут он выдержал эффектную паузу, - в суб... субэкст... субэкстру... экстре... - умолк, чтобы набрать в легкие воздуха, - субэкстрементальное золото, которое удаляется хирургическим путем. Выйти из камеры - мучение. Что вы сказали? - Я просто откашлялась. - Вы, кажется, сомневаетесь. - Я откашлялась. - Она откашлялась, - подтвердила грозным хором большая часть публики. - Да, - сказал Артур, - очень хорошо. И затем доход делят... - он снова помолчал, чтобы произвести в уме математический расчет, - пополам с алхимиком. Можно целый капитал сколотить. Он обвел слушателей затуманенным взглядом и не мог не заметить выражения недоверчивости на их расплывчатых лицах. Это его чрезвычайно задело. - А вы как думаете - с каких еще денег я себе мог такие морщины на лице сделать? - вопросил он. Заботливые руки подняли его и повели домой. - Нет, вы вникните, - все доказывал он, пока холодный февральский ветер обвевал его лицо, - сейчас в Калифорнии потрепанный вид - последний писк. Все хотят выглядеть так, будто повидали Галактику. То есть жизнь. Все хотят выглядеть так, будто повидали жизнь. Вот и я заказал. И мне сделали морщины. "Прибавьте мне восемь лет", - сказал я. Надеюсь, тридцатилетние больше никогда не войдут в моду, а то я на это дело кучу денег выложил. Он на время притих, а заботливые руки продолжали вести его по дорожке к дому. - Вчера только вернулся, - пробормотал он. - Я очень, очень рад, что я дома. Или не дома, но вроде как дома... - Расстройство биоритмов, - тихо сказал один из его друзей. - Из Калифорнии долго лететь. На пару дней из колеи выбивает. - Как-то мне не верится, что он там был, - прошептал другой. - Любопытно, где он на самом деле шатался. И что с ним такое стряслось. Артур немного поспал, потом встал и побродил вокруг дома. Голова у него работала так себе, на душе было невесело. Все-таки он еще не пришел в себя после путешествия. Он думал и думал, но никак не мог придумать, как ему найти Фенни. Сел в кресло, посмотрел на аквариум. Потом снова щелкнул по стеклу, и аквариум, даром что был наполнен водой и в нем, суча губами, уныло кружила маленькая желтенькая вавилонская рыбка, отозвался низким, звучным звоном, таким же внятным и чарующим, как прежде. "Кто-то пытается меня отблагодарить, - подумал Артур. - Интересно, кто и за что". 10 "Точное время после третьего сигнала один час... тридцать две минуты... двадцать секунд". "Бип... бип... бип". Форд Префект подавил довольное, ядовитое хихиканье, понял, что незачем это хихиканье подавлять, и расхохотался в полный голос дьявольским смехом. Он подключил входящий сигнал, поступающий по субэфирной сети, к великолепной аудиосистеме звездолета, и странный, манерный, монотонный голос возвестил на всю рубку: "Точное время после третьего сигнала один час... тридцать две минуты... тридцать секунд". "Бил... бип... бип". Форд чуть усилил громкость, внимательно следя за быстро сменяющими друг друга на экране бортового компьютера цифрами. Для того промежутка времени, который был условием осуществления его замысла, вопрос энергопотребления был ключевым. Требовалось все рассчитать заранее. Он не хотел отягощать свою совесть убийством. "Точное время после третьего сигнала один час... тридцать две минуты... сорок секунд". "Бип... бип... бип". Форд решил проверить, все ли в порядке на этом небольшом звездолете. Прошел по короткому коридору. "Точное время после третьего сигнала...". Заглянул в маленькую, чисто утилитарную ванную - вся она была из блестящей стали. "...один час..." В ванной звук отличный. Сунул нос в крошечную спальню. "...тридцать две минуты..." Чуть глуховато. На одном из динамиков висело полотенце. Форд скинул его на пол. "...пятьдесят секунд". Вот теперь слышимость несравненная. Форд проверил грузовой отсек и остался недоволен. Слишком уж много всякого хлама в ящиках. Вышел, подождал, пока дверь герметично закроется. Вскрыл запертый пульт управления и нажал аварийную кнопку сброса груза за борт. Как только раньше не додумался! Грохот скатывающихся по полу ящиков продолжался недолго. Все стихло. Спустя какое-то время вновь послышалось тихое шипение. И тоже стихло. Дождавшись, пока зажжется зеленый огонек, Форд вновь распахнул дверь опустевшего грузового отсека. "...один час... тридцать три минуты... пятьдесят секунд". Недурно. "Бип... бип... бип". Напоследок он тщательно обследовал аварийную анабиозную камеру. Обеспечить в ней отличную слышимость было для него делом чести. "Точное время после третьего сигнала один час... тридцать четыре минуты... ровно". Поежившись, Форд окинул взглядом лежащую в камере ледяную глыбу, внутри которой едва угадывались очертания неведомо чьего тела. Однажды, Зарквон знает когда, это существо проснется - и сразу узнает, который час. Правда, это будет время совсем иного часового пояса, ну да ладно - важен сам принцип. Форд перепроверил экран компьютера, помещенный над односпальным холодильником, притушил свет и проверил еще раз. "Точное время после третьего сигнала..." Форд на цыпочках вышел в коридор и вернулся в рубку управления. "...один час... тридцать четыре минуты... двадцать секунд". Голос звучал так четко, будто Форд слышал его по телефону в Лондоне - и это при том, что до Лондона было очень-очень далеко. Форд уставился в чернильно-черную ночную тьму. Вдалеке сияла звезда - вылитая хлебная крошка, только блестящая; то была Зондостина, известная на планете, с которой доносился манерный, монотонный голос, как Зета Плеяд. Ярко-оранжевый полукруг, занимавший добрую половину панорамного экрана, представлял собой планету Сезефрас Магна, газовый гигант, где базировались ксаксисианские звездокрейсеры. Из-за ее горизонта только что вынырнула маленькая холодная голубая луна Эпун. "Точное время после третьего сигнала..." Двадцать минут Форд сидел и наблюдал, как уменьшается расстояние между звездолетом и спутником, как бортовой компьютер ловит и сажает в клетки таблиц цифры, которые выведут звездолет на орбиту вокруг маленькой луны, замкнут петлю траектории и обрекут этот кораблик, невидимый внешнему миру, обращаться вокруг Эпуна в вечном мраке. "...один час... пятьдесят девять минут..." Вначале Форд планировал заглушить все исходящие от звездолета сигналы и излучение, сделать его практически невидимым - пока не наткнешься на него лбом, не заметишь, - но потом предпочел более изощренный замысел. Теперь корабль будет испускать лишь один-единственный луч, тонкий-тонкий, который будет ретранслировать поступающий по субэфирной сети голос говорящих часов обратно, на ту же планету, где эти говорящие часы находятся. Двигаясь со скоростью света, сигнал достигнет этой планеты только через четыреста лет, но, когда достигнет, вероятно, произведет на ней переполох. "Бип... бип... бип". Форд хихикнул. Ему не нравилось думать о себе как о человеке, который способен на хиханьки-хаханьки, но тут он вынужден был признать, что хихикает и повизгивает от смеха уже добрые полчаса. "Точное время после третьего сигнала..." Теперь звездолет почти что вышел на вечную орбиту вокруг безвестного, никем не посещаемого спутника. Почти что вышел. Осталось осуществить последний этап плана. Форд снова прогнал на компьютере симуляцию запуска спасательной мини-шлюпки, проверил все равнодействующие сил, действия и противодействия, тангенсы-котангенсы, поверил математикой всю поэзию движения и увидел, что план его безупречен. Уходя, он погасил свет. Когда крохотная сигарообразная шлюпка понеслась, точно язычок застежки-"молния", к расположенной в трех днях лету орбитальной станции Порт Сезефрас, несколько секунд она скользила бок о бок с длинным, тонюсеньким лучом, которого ожидал гораздо более долгий путь. "Точное время после третьего сигнала два часа... тринадцать минут... пятьдесят секунд". Форд хихикал и повизгивал. Он бы расхохотался во все горло, но в шлюпке было слишком тесно. "Бип... бип... бип". 11 - А самое противное - это апрельские проливные. Артур что-то уклончиво промычал; сидящий рядом мужчина, по всей видимости, твердо решил завязать с ним разговор. Артур хотел встать и пересесть за другой столик, но кафе было переполнено. Артур принялся яростно помешивать кофе. - Долбаные апрельские проливные. Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Наморщив лоб, Артур уставился в окно. Над автострадой висела лучистая, почти невесомая завеса дождя. С тех пор как Артур вернулся, миновало уже два месяца. Войти в прежнюю колею оказалось до смешного просто. У людей, в том числе и у него, удивительно короткая память. Теперь восемь лет безумных странствий по Галактике казались ему даже не дурным сном, а скорее фильмов, который он записал на видео с телевизора и засунул на нижнюю полку шкафа, так и не удосужившись посмотреть. Осталась только радость от возвращения домой. Теперь, когда, как он считал (увы, опрометчиво), над его головой всегда будет атмосфера Земли, все, находящееся в пределах этой атмосферы, ему ужасно нравилось. Глядя на серебристое сияние дождевых капель, он осознал, что просто обязан за них вступиться. И заявил: - Ну а мне они нравятся. По самым очевидным причинам. Они легкие и освежают воздух. Брызги сверкают так, что душа радуется. Сосед по столику только саркастически фыркнул. - Все так говорят, - сказал он, глядя на Артура исподлобья и вжимаясь в угол кафе. По профессии он был шофером грузовика. Артур узнал это от него самого: усевшись рядом с ним, мужчина с бухты-барахты сообщил: "Я шофер. И ненавижу ездить под дождем. Смешно, правда? Обхохочешься". Если в этом высказывании и содержался какой-то тайный философский смысл, Артуру он остался недоступен, а потому наш герой лишь негромко хмыкнул - вежливо, конечно, но безо всякого желания вступать в разговор. Однако соседа это не остановило. Ни в начале разговора, ни теперь. - Все так говорят об этих хреновых апрельских проливных дождях, - сказал он. - Какие они, блин, приятные, какие они, блин, освежающие, какая это замечательная, блин, погодка. Подавшись вперед, он весь сморщился, словно собирался сказать что-то ужасное о правительстве. - Вот что меня интересует, - сказал он, - если в апреле погода такая уж замечательная, почему... ПОЧЕМУ, - это слово он буквально выплюнул, - ...почему нельзя обойтись без этого хренова дождя? Артур сдался. Он решил уйти, не допив кофе, который был слишком горяч, чтобы выпить его залпом, но очень уж отвратителен на вкус для того, чтобы пить его холодным. - Не расстраивайтесь, - сказал Артур, сам ужасно расстроенный этими нападками на дожди, и встал. - До свидания. Сделав остановку в магазинчике запчастей, он вышел наружу и пересек просторную автостоянку, демонстративно упиваясь чудесными каплями дождя, барабанившими по его лицу. Он даже заметил бледную радугу, мерцающую над Девонскими холмами. Радуга тоже привела его в упоительный восторг. Артур залез в свой потрепанный, нежно любимый "гольф джи-ти-ай" черного цвета, взвизгнул шинами и покатил мимо островков с бензонасосами по скользкой от масла дорожке, которая вела к автостраде. Он думал, что теперь-то над его головой всегда будет атмосфера Земли. И заблуждался. Он думал, что паутина сомнений, в которую затянули его странствия по Галактике, навсегда осталась в прошлом. И заблуждался. Он думал, что теперь может спокойно выкинуть из головы хотя бы тот факт, что Земля - эта большая, твердая, грязная, промасленная и пробензиненная Земля с висящей над ней радугой, Земля, на которой он живет, - это лишь микроскопическая точка на микроскопической точке, затерянной в непостижимой бесконечности Вселенной. Он ехал себе и ехал, что-то мурлыча под нос и заблуждаясь относительно всех вышеперечисленных обстоятельств. Он заблуждался, и живое доказательство тому стояло у скользкой дороги под маленьким зонтиком. У Артура отвисла челюсть. Он надавил на педаль ножного тормоза так мощно, что растянул сустав, одновременно рванув ручной тормоз - так резко, что машина чуть не перевернулась. - Фенни! - крикнул Артур. Он чудом ухитрился не сбить девушку машиной, но тут же наверстал упущенное, когда пытался гостеприимно распахнуть перед ней дверцу. Дверца стукнула девушку по руке. Та выронила зонтик, который был немедленно унесен ветром на середину дороги. - Вошь астероидная! - завопил Артур, выскочил из машины на дорогу, чудом не был сбит грузовиком с надписью "Грузоперевозки Маккенны - всем стихиям назло" и с ужасом узрел, что колеса грузовика вместо его собственного тела проутюжили зонтик Фенни. Грузовик выехал на автостраду и был таков. Тихо шевелясь на ветру, зонтик лежал на бетоне, точно раздавленный паук, говорящий жизни свое последнее "прости". Артур поднял зонтик. И сказал: - Э-э... Вряд ли стоило возвращать девушке этот искалеченный предмет. - Откуда вы знаете, как меня зовут? - спросила она. - Э-э, ну-у... - пролепетал Артур. - Послушайте, я куплю вам другой... И как только взглянул на нее, проглотил язык. Она была довольно высока ростом. Темные волнистые волосы обрамляли ее бледное серьезное лицо. В этот миг, одиноко и неподвижно стоя на обочине, она выглядела угрюмой, словно аллегорическая статуя какой-нибудь важной, но немодной добродетели в парке эпохи классицизма. Невозможно было понять, на что устремлен ее взгляд - она смотрела только на то, на что вроде бы не смотрела. Но стоило ей улыбнуться - вот так, как сейчас - она как будто бы возвращалась из неведомых далей на землю. Тепло и жизнь приливали к ее лицу, придавали необычайное изящество ее телу, ее движениям. Эффект был потрясающий. Артур был потрясен так, что чуть ума не лишился. Улыбнувшись, она бросила сумку на заднее сиденье, а сама, изящно изогнувшись, забралась на переднее. - Насчет зонтика не беспокойтесь, - сказала она Артуру, когда уселась. - Это зонт моего брата. Если бы зонт ему нравился, он бы мне его в жизни не дал. - Рассмеявшись, она защелкнула пряжку ремня безопасности. - Вы ведь не дружите с моим братом, правда? - Нет, не дружу. Всеми чертами своего лица, всем телом она произнесла: "Это хорошо", - только голос отмолчался. У Артура никак не укладывалось в голове, что она, настоящая, живая, действительно сидит рядом с ним в этой машине. В его собственной машине. Осторожно тронувшись с места, он почувствовал, что почти уже не способен ни дышать, ни мыслить, и надеялся только, что для управления машиной эти два умения не нужны - иначе быть беде. Значит, все, что он пережил, сидя в другой машине, в машине ее брата, в тот вечер, когда, измученный и обалдевший, вернулся домой из многолетних кошмарных странствий на звездолетах, вовсе не примерещилось ему из-за психической неуравновешенности. А может, и примерещилось, но ведь в данный момент его психика неуравновешеннее еще раза в два, так что ничто ему не мешает окончательно выпустить из рук тот противовес, который удерживает психику уравновешенных людей в норме. - Так... - произнес Артур, пытаясь занять девушку интересным разговором. - Он должен был заехать за мной - мой брат, - но позвонил и сказал, что не успевает. Я спросила у одного человека, как ходят автобусы, но вместо расписания он почему-то уставился на календарь, и я решила поймать попутную машину. Вот так. - Так. - Так я здесь оказалась. А теперь ответьте, откуда вы знаете, как меня зовут. - Давайте лучше сначала выясним, куда я вас везу, - сказал Артур, вклинившись в поток машин на автостраде. Он надеялся, что ехать ей либо очень недалеко, либо очень далеко. Если недалеко, то значит, она живет где-то поблизости от него, если далеко, путь будет долгим. - Я хотела бы попасть в Тонтон, - проговорила она, - пожалуйста. Если можно. Это недалеко. Вы можете подбросить меня до... - Вы живете в Тонтоне? - спросил Артур, надеясь, что его голос выражает просто любопытство, а не бурную радость. Тонтон был буквально в двух шагах от его поселка, просто неприлично близко. Можно будет... - Нет, в Лондоне, - ответила она. - Я поеду поездом, он останавливается в Тонтоне меньше, чем через час. То был худший из возможных вариантов развития событий. До Тонтона всей езды - несколько минут. Артур задумался, что же теперь делать, и пока думал, с ужасом услышал собственный голос, говорящий: - О, я могу подбросить вас до Лондона. Разрешите мне подвезти вас до Лондона... Растяпа и придурок. Ну надо же ляпнуть такое дурацкое словцо - "разрешите"! Он ведет себя как двенадцатилетний мальчишка. - Вы едете в Лондон? - спросила она. - Вообще-то я сегодня не собирался, - ответил Артур, - но... Растяпа и придурок. - Вы очень добры, - сказала она, - но не нужно беспокоиться. Мне хочется поехать поездом. И тут она исчезла. Вернее, исчезло то, что вливало в нее жизнь. Она холодно отвернулась к окну и принялась тихо напевать. Артур не верил своим глазам. Он проговорил с ней тридцать секунд - и уже упустил. "Взрослые люди, - говорил он себе, совершенно не считаясь с данными истории о поведении взрослых людей от начала времен, - взрослые люди так себя не ведут". На дорожном указателе стояло: "Тонтон - 5 миль". Артур так крепко вцепился в руль, что машина завихляла на дороге. Надо было хоть как-нибудь привлечь ее внимание. - Фенни, - вымолвил он. Она резко обернулась: - Вы так и не сказали, откуда... - Послушайте! - взмолился Артур. - Я вам все расскажу, хотя это довольно странная история. Она продолжала на него смотреть, но молчала. - Послушайте... - Это вы уже сказали. - Действительно? Ах да, конечно. Я должен с вами поговорить, я должен вам рассказать... История, которую я должен вам рассказать, которая... И Артур окончательно потерял голову. На язык так и просились строки: Такая повесть, что малейший звук Тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, Разъял твои заплетшиеся кудри И каждый волос водрузил стоймя, Как иглы на взъяренном дикобразе, - [У.Шекспир, "Гамлет", цитата из монолога Призрака] но он сомневался, что сможет такое выговорить, да и ассоциация с ежом ему не нравилась. - ...которая не уложится в пять миль, - наконец произнес он - как ему показалось, абсолютно неубедительным тоном. - Ну и... - Просто вообразите на минуточку... - выпалив это самое "просто вообразите", он понял, что не знает, что скажет дальше, оставалось только устроиться поудобнее и слушать собственный голос, - ...вообразите на минуточку, что по странным и удивительным причинам вы мне очень нужны и, хотя вы этого и не знаете, я вам тоже очень нужен, но мы не поймем друг друга, потому что в нашем распоряжении всего пять миль, а я такой кретин, что не могу сказать что-то очень важное человеку, с которым я только познакомился, и в то же время уследить, чтобы не врезаться в какой-нибудь грузовик, и что вы... - он беспомощно замолчал и посмотрел на нее, - ...что вы мне посоветуете? - Следите за дорогой! - взвизгнула она. - Вошь астероидная! Артур едва не врезался в сто итальянских стиральных машин, которые путешествовали в кузове грузовика из Германии. - Я вам посоветую, - сказала она с тихим вздохом облегчения, - до отхода поезда угостить меня стаканчиком сока. 12 По никому не ведомой причине в станционных буфетах всегда какая-то особая, необычайно мрачная атмосфера, какая-то особая, неповторимо унылая грязь. Пирожки со свининой имеют там какой-то особый, неповторимо блеклый цвет. Но есть вещь, которая еще хуже пирожков со свининой. Это сандвичи. В Англии устойчиво держится мнение, что делать сандвич аппетитным, привлекающим взор, таким, чтобы его было приятно есть, постыдно и так делают лишь иностранцы. "Да будут они засохшими, - предписывает инструкция, хранящаяся в коллективной памяти народа, - да будут они как резина. Если надо, чтобы они были свежими, раз в неделю протирайте их тряпочкой". Именно посещением закусочных по субботам и поглощением там бутербродов британцы стремятся искупить свои национальные грехи. Что это за грехи такие, они не знают, да и не желают знать. Грехи - тема скользкая и лучше в нее не лезть. Но каковы бы ни были эти грехи, они с лихвой искупаются бутербродами, которые многогрешная нация через силу заставляет себя съедать. Если же существует что-нибудь еще хуже бутербродов, так это сосиски. Безрадостного вида трубочки, набитые хрящами, плавающие в море чего-то горячего и унылого и украшенные пластмассовой палочкой в форме колпака шеф-повара: очевидно, это и есть памятник какому-то шеф-повару, который ненавидел человечество, а умер в нищете и одиночестве на черной лестнице в Степни. В последний путь покойного проводили только его кошки. Сосиски предназначены для людей, которые знают, в чем состоят их грехи, и желают искупить что-то особенное. - Можно поискать что-нибудь поприличнее, - сказал Артур. - Некогда, - ответила Фенни, взглянув на часы. - Мой поезд уходит через полчаса. Они сели за расшатанный столик. На нем стояло несколько грязных стаканов. Здесь же лежали мокрые от пива бумажные салфетки, на которых были напечатаны анекдоты. Артур взял для Фенни томатный сок, а для себя - кружку желтой газированной воды. А еще, сам не зная зачем, две сосиски. Видимо, чтобы было чем заняться, пока из воды газ выдыхается. Бармен окунул сдачу в лужу пива на стойке, за что Артур сказал ему "спасибо". - Ну, что ж, - сказала Фенни, глянув на часы, - расскажите мне то, что хотели. Ее голос выражал крайнее недоверие, и Артур совсем упал духом. Как он сможет в этой явно неблагоприятной обстановке объяснить этой холодной, настороженной девушке, что в состоянии, так сказать, "расширенного сознания" он вдруг телепатически понял, чем объясняется ее душевная болезнь: дело в том, что вопреки очевидному Земля была уничтожена, чтобы уступить место новому гиперпространственному экспресс-маршруту, но об этом на всей Земле знает только он - потому что видел все это своими глазами с борта вогонского звездолета, - а вдобавок его душа и тело нестерпимо тоскуют по Фенни, и ему необходимо как можно скорее лечь с ней в постель. - Фенни, - начал Артур. - Не хотите ли купить несколько лотерейных билетиков? Совсем маленькая лотерея. Артур резко вскинул голову. - Деньги пойдут в пользу Энджи, она уходит на пенсию. - Что? - И нуждается в искусственной почке. Над Артуром склонилась аккуратненькая сухопарая пожилая особа в аккуратненьком вязаном костюме, с аккуратненькой химической завивкой и растянутыми в аккуратненькой улыбочке губами, которые, вероятно, часто лизали аккуратненькие моськи. Особа держала книжечку с отрывными билетами и консервную банку для денег. - Всего десять пенсов, - сказала она, - так что вы, может, купите целых два. Для этого вам даже не придется грабить банк. Она издала короткий, звонкий смешок, а затем удивительно долгий вздох. Замечание о том, что для этого не придется грабить банк, очевидно, неимоверно нравилось ей с тех самых пор, как во время войны в ее доме квартировали американские солдаты. - Э-э, да, хорошо, - пролепетал Артур, торопливо порывшись в кармане и вытащив пару монет. С убийственной медлительностью и аккуратненькой, если так можно выразиться, манерностью особа аккуратненько оторвала два билета и вручила их Артуру. - Я искренне надеюсь, что вы выиграете, - произнесла она, и улыбочка вдруг со щелчком сложилась, как японская фигурка-оригами, - у нас такие миленькие призы. - Спасибо, - произнес Артур, с демонстративной небрежностью запихивая в карман билеты и глядя на часы. И повернулся к Фенни. То же самое сделала особа с лотерейными билетами. - А вы, моя милочка? - проговорила она. - Это для Энджи, на искусственную почку. Энджи уходит на пенсию, понимаете. Ну как? - И она так растянула улыбочку, что та уже не умещалась на лице. Чтобы не лопнула кожа, особе пришлось остановиться и сдвинуть губы. - Э-э, послушайте, вот, пожалуйста, - сказал Артур и, в надежде ее спровадить, подтолкнул к ней пятидесятипенсовую монету. - О, мы люди небедные, да? - сказала особа, умудрившись одновременно многозначительно вздохнуть и многозначительно улыбнуться. - Мы, наверное, из Лондона. Артур все отдал бы за то, чтобы она не говорила так чертовски медленно. - О, право, ничего не надо, - махнув рукой, проговорил он, когда особа с жуткой обстоятельностью начала отрывать пять билетов - по одному. - Но вы должны взять билеты, - настаивала она, - а то не получите свой приз. Очень миленькие призы, знаете. Очень изысканные. Артур схватил билеты и как можно грубее сказал "спасибо". Особа снова повернулась к Фенни: - А теперь вы... - Нет! - завопил Артур. - Эти билеты для нее, - размахивая пятью билетами, объяснил он. - О, понимаю! Как мило! Особа тошнотворно улыбнулась им обоим. - И я искренне надеюсь, что вы... - Да, - огрызнулся Артур, - спасибо. Наконец особа отошла к соседнему столику. Артур в отчаянии повернулся к Фенни и с облегчением увидел, что губы у нее дрожат от беззвучного смеха. Артур вздохнул и улыбнулся. - На чем мы остановились? - Вы назвали меня Фенни, а я как раз собиралась попросить вас не называть меня так. - Почему? Она помешивала томатный сок маленькой деревянной палочкой для коктейля. - Знаете, почему я спросила, не дружите ли вы с моим братом? Вернее, со сводным братом. Он один называет меня Фенни. Именно за это я его терпеть не могу. - А как тогда?.. - Фенчерч [Фенчерч-Стрит - вокзал в Лондоне]. - Фенчерч! Она строго посмотрела на него. - Да, - подтвердила она, - и сейчас я с нетерпением жду, зададите ли вы мне тот самый дурацкий вопрос, который задают все. Мне от этого вопроса уже выть хочется. Если вы его зададите, я обижусь и в вас разочаруюсь. И вдобавок завою. Так что остерегайтесь. Она улыбнулась, встряхнула волосами так, что они упали ей на лицо, и поглядела на Артура сквозь эту завесу. - О... - сказал Артур, - это будет как-то не очень хорошо с вашей стороны, вам не кажется? - Кажется. - Ну ладно. - Хорошо, - сказала она смеясь, - спрашивайте. Давайте уж с этим разделаемся. А то еще вы будете все время называть меня Фенни. - Вероятно... - начал Артур. - Осталось всего два билетика, понимаете, и поскольку, когда я обратилась к вам в первый раз, вы были так щедры... - Что-о? - рявкнул Артур. Особа с химической завивкой и улыбочкой размахивала у него под носом отощавшей билетной книжечкой. - Я решила уступить эту возможность вам - очень уж миленькие у нас призы. Она доверительно наморщила нос. - Подобраны с большим вкусом. Я знаю, вам понравится. Это для Энджи, подарок к пенсии, понимаете. Мы хотим купить ей... - Искусственную почку, - докончил Артур. - Вот вам. Он протянул ей еще два десятипенсовика и взял билеты. И вдруг до пожилой особы вроде бы что-то дошло. Но дошло очень медленно. Так далекая волна доходит до песчаного берега. - О Боже, - сказала она. - Я вам не мешаю? И с тревогой уставилась на Артура и Фенчерч. - Нет, все прекрасно, - ответил Артур. - Прекраснее некуда, - настаивал он. И добавил: - Спасибо. - Послушайте, - проговорила особа упоенно, восторженно и взволнованно, - у вас... любовь, да? - Трудно сказать, - ответил Артур. - Мы даже не успели поговорить. И покосился на Фенчерч. Та улыбалась. Особа понимающе кивнула. - Через минуту я покажу вам призы, - сказала она и удалилась. Артур со вздохом снова повернулся к девушке, хотя вряд ли решился бы сказать, любовь ли у них. - Вы собирались меня спросить, - сказала она. - Да, - согласился Артур. - Если хотите, мы можем спросить вместе, - предложила Фенчерч. - Нашли ли меня... - ...в сумке... - подхватил Артур. - ...в камере хранения, как Уорсинга из пьесы "Как важно быть серьезным"... - проскандировали они хором. - ...на вокзале Фенчерч-Стрит? - Отвечаю: нет, - сказала Фенчерч. - Отлично, - заметил Артур. - Меня там зачали. - Что? - Меня там за... - В камере хранения? - возопил Артур. - Нет, конечно, нет. Не говорите глупостей. Что моим родителям делать в камере хранения? - выпалила она, несколько шокированная его предположением. - Ну, я не знаю, - промямлил Артур, - может... - Это было в очереди за билетами. - В очереди... - В очереди за билетами. Это с их собственных слов. Детали они сообщать отказываются. Они только говорят, что никто не в силах представить, какая скука стоять в очереди за билетами на вокзале Фенчерч-Стрит. Она лениво сделала маленький глоток томатного сока и посмотрела на часы. Артур никак не мог оправиться после того, как поперхнулся газировкой. - У меня осталась минута, максимум - две, - сказала Фенчерч, - а вы еще не начали рассказывать удивительную, потрясающую историю, которую так хотели рассказать. - Может, вы все-таки разрешите подвезти вас до Лондона? - спросил Артур. - Сегодня суббота, у меня нет важных дел, я... - Нет, - сказала Фенчерч, - спасибо, очень мило с вашей стороны, но нет. Мне надо несколько дней побыть одной. Она улыбнулась и пожала плечами. - Но... - Расскажете в другой раз. Я дам вам свой телефон. Пока она царапала карандашом на клочке бумаги семь цифр и передавала клочок Артуру, сердце его то проваливалось в пятки, то тщилось выскочить из груди. - Теперь мы можем вздохнуть спокойно, - проговорила она, раздвинув губы в медленной улыбке. Ее улыбка заполнила все существо Артура, и ему показалось, что еще немножко - и он взорвется. - Фенчерч, - сказал он, упиваясь звуками этого имени. - Я... - Коробка "Пьяной вишни", - возвестил приближающийся голос, - и еще одна прелестная вещь, я так и знала, что вам понравится - пластинка. На ней записаны пьесы для шотландской волынки... - Да, спасибо, очень мило, - твердо сказал Артур. - Я решила вам их показать, раз уж вы приехали из Лондона, - объяснила особа с химической завивкой. Она держала их на вытянутых руках, чтобы Артуру было лучше видно. Он видел, что это и впрямь коробка конфет "Пьяная вишня" и пластинка с пьесами для шотландской волынки. Вот такие призы. - Теперь пейте спокойно ваше ситро, - сказала особа, легонько потрепав Артура по мокрому от пота плечу. - Я так и знала, что вам захочется на них посмотреть. Глаза Артура вновь встретились с глазами Фенчерч, и он вдруг не нашелся, что сказать. Мгновение пришло и миновало, испорченное этой проклятой старой дурой. - Не волнуйтесь, - произнесла Фенчерч, пристально глядя на Артура поверх стакана, - мы еще поговорим. И сделала еще глоток. - Возможно, - добавила Фенчерч, - если бы не она, у нас ничего бы не получилось. Фенчерч улыбнулась уголком рта и встряхнула головой. Волосы вновь упали ей на лицо. Она была совершенно права. Артуру пришлось признать, что она была совершенно права. 13 В тот же вечер Артур прогуливался вприпляску вокруг своего дома, воображая, что медленно бредет через поле спелой ржи, и каждую минуту, сам не зная почему, разражаясь хохотом. Ему пришло в голову, что даже прослушивание выигранных пьес для волынки не испортит ему настроения. Было восемь часов, и он решил, что принудит себя, силком заставит прослушать всю пластинку - а потом уже позвонит Фенчерч. Возможно, вообще следует отложить звонок до завтра - это будет ход светского человека. Или до следующей недели. Нет. Никаких хитростей. Девушка нужна ему, а на остальное ему наплевать. Она нужна ему решительно и бесповоротно, он обожает ее, он желает ее, он хочет проделать с ней вместе много всяких вещей и разделить с ней свою жизнь. Он изумленно поймал себя на том, что кричит "Гип-гип-ура!" и, как дурак, несется вприпрыжку вокруг дома. Ее глаза, ее волосы, ее голос да вся она... Артур остановился. Он поставит пластинку с волынкой. А потом позвонит. Или сначала позвонит. Нет. Он сделает вот что. Он поставит пластинку с волынкой. Прослушает все пьесы до самого конца, до последнего стона раненой ведьмы. И только тогда позвонит. Именно в таком порядке. Да будет так. Артур уже боялся дотрагиваться до предметов; ему казалось, что от его прикосновения они взорвутся. Он взял в руки пластинку. Надо же, не взорвалась. Вытащил ее из конверта. Открыл проигрыватель, включил усилитель. Все осталось цело. Опустив иглу на диск, глупо захихикал. Уселся в кресло и торжественно прослушал "Шотландского солдата". Прослушал "Чудотворное милосердие". Прослушал нечто о какой-то горной долине. Вспомнил о сегодняшнем замечательном ленче. Только они собрались уходить, как вдруг раздались оглушительные возгласы. Особа с жуткой химической завивкой махала им рукой из другого конца зала, точно глупая куропатка с перебитым крылом. Все посетители буфета повернулись к Артуру и Фенчерч, будто требуя от них ответа. Они пропустили мимо ушей рассказ о том, как довольна и счастлива будет Энджи, когда узнает, что ей собрали четыре фунта тридцать пенсов на искусственную почку, до них еле-еле дошло, что кто-то за соседним столиком выиграл коробку "Пьяной вишни", и они не сразу усекли, что громогласная особа интересуется, не у них ли билет номер тридцать семь. Оказалось, что у них. Артур сердито посмотрел на часы. Фенчерч подтолкнула его локтем. - Идите, - сказала она, - идите и получите приз. Не будьте букой. Произнесите речь про то, как вы рады, и можете мне позвонить и рассказать, как все прошло. Мне очень хочется послушать пластинку. Идите! Она легко коснулась его руки - и ушла. Завсегдатаи буфета сочли благодарственную речь Артура чересчур эмоциональной. В конце концов он получил всего лишь пластинку. Артур вспоминал об этом, слушал музыку и хохотал. 14 Дзинь-дзинь. Дзинь-дзинь. Дзинь-дзинь. - Алло, слушаю. Да, правильно. Да. Говорите громче, здесь очень шумят. Что? - Нет, я обслуживаю только вечером. Днем подают Ивонна и Джим, он хозяин. Нет, меня не было. Что? - Говорите громче. Что? Нет, ничего не знаю ни про какую лотерею. Что? - Нет, ничего не знаю. Не ложьте трубку, я позову Джима. Буфетчица зажала отверстие трубки ладонью и попыталась перекричать шум. - Эй, Джим, тут парень звонит и говорит, он выиграл в лотерею. Говорит, у него тридцать седьмой билет и он выиграл. - Нет, выиграл парень, который сидел в буфете, - зычно отозвался буфетчик. - Он спрашивает: его билет у нас? - Почем он знает, что он выиграл, если у него нет билета? - Джим говорит, почем вы знаете, что вы выиграли, если у вас нет билета? Что? Она снова закрыла ладонью отверстие трубки. - Джим, он мне совсем закрутил голову. Говорит, на билете номер. - Само собой, на билете номер, это же лотерейный билет, пропади он пропадом. - Он говорит, на билете номер телефона. - Давай ложь трубку и обслуживай клиентов, черт побери. 15 К западу отсюда, в точке, отделенной от буфета и Артура восемью часами лета, на пляже в полном одиночестве сидел человек и оплакивал одну непостижимую утрату. Он мог переживать свою утрату лишь частями, капля за каплей, потому что вся целиком она была так велика, что ни одна живая душа не смогла бы ее вынести. Он смотрел, как набегают на песок высокие, величавые волны Тихого океана, и ждал, ждал, когда придет пустота, которая, он знал, должна прийти. Когда же приходило время ей прийти, она не приходила, а меж тем день неторопливо клонился к вечеру, и солнце ныряло в морские волны, и наступала новая ночь. Мы не станем называть этот пляж, поскольку рядом стоял частный дом этого человека. Скажем лишь, что это была маленькая песчаная полоска, крохотный отрезок длинного побережья, которое, вырвавшись за границы Лос-Анджелеса, поворачивает к западу ("Путеводитель" в одной главе отзывается о городе Лос-Анджелес как о "сборище болванов, хулиганов, наркоманов и прочих павианов, а также иной всевозможной дряни", а в другой, написанной всего несколькими часами позже, сравнивает его с "несколькими тысячами квадратных километров, заваленных рекламой "Америкэн экспресс", но без присущего этой компании чувства моральной ответственности. Вдобавок местный воздух по неизвестным причинам имеет очень желтый цвет"). Взяв курс на запад, побережье вскоре меняет свои планы и сворачивает на север, к туманному заливу Сан-Франциско. "Путеводитель" сообщает об этом городе следующее: "Симпатичное местечко. Очень трудно отделаться от впечатления, что город сплошь населен нашим братом - космическими пришельцами. Вместо "Здрасте" они тут же, не сходя с места, сочинят для вас новую религию. Пока вы не обосновались и не освоились в этих местах, на любые три вопроса из любых четырех лучше отвечать "нет", ибо события здесь происходят странные, порой смертельно опасные для неискушенного кос