-- Сердце начало сбиваться в ритме,
святой отец. Если она в скором времени не получит хоть немного
отдыха, она умрет от сердечной недостаточности.
Мэррин встревожился.
-- Вы можете дать ей какое-нибудь лекарство, чтобы она
заснула?
Каррас покачал головой.
-- Нет, это опасно. Может наступить кома.
Он повернулся к Регане, которая в это время начала
кудахтать, как курица.
-- Если давление упадет еще ниже... -- Он не закончи
фразу.
-- Что можно сделать? -- спросил Мэррин.
-- Ничего... ничего,-- ответил Каррас. -- Я не знаю, может
быть, есть какие-то новые средства. -- И вдруг он добавил: -- Я
хочу пригласить специалиста-кардиолога, святой отец.
Мэррин кивнул.
Каррас спустился вниз. Из кладовой раздавались
всхлипывания Уилли и голос Карла, пытающегося успокоить ее.
Крис не спала и сидела на кухне. Каррас объяснил ей
необходимость консультации, умолчав, однако, о той опасности,
которая угрожала Регане. Крис согласилась, и Каррас позвонил
приятелю, известному специалисту медицинского факультета
Джорджтаунского университета, разбудил его и кратко изложил
суть дела.
-- Сейчас приеду,-- ответил кардиолог.
Он прибыл примерно через полчаса и был очень удивлен
обстановкой в комнате. С ужасом и состраданием смотрел он на
Регану. Она бредила, то напевая, то издавая животные звуки.
Потом появился Дэннингс.
-- О, это невыносимо! -- пожаловался он врачу. -- Просто
ужасно! Я надеюсь на вас, вы должны что-то сделать! Вы
что-нибудь предпримете? Иначе нам некуда будет пойти, и все
из-за... О, этот проклятый, упрямый дьявол!
Доктор удивленно поднял брови. Пока он измерял Регане
давление, Дэннингс обратился к Каррасу:
-- Какого черта вы здесь торчите? Вы что, не видите, что
эту сучку нужно немедленно отправить в больницу? Ее место в
сумасшедшем доме, Каррас! Теперь ты понимаешь, да? Давайте
оставим в стороне все суеверия! Если она умрет, виноваты будете
вы! Только вы! Если Он такой упрямый, это еще не значит, что и
вы должны так же вести себя! Вы же врач! Вы должны понимать
это, Каррас! И войдите в наше положение: сейчас с жильем очень
трудно, и если мы...
Вернулся бес и завыл по-волчьи. Кардиолог хладнокровно
упаковал свои инструменты и кивнул Каррасу. Обследование было
закончено.
Они вышли в зал. Кардиолог на секунду оглянулся на дверь в
спальню и повернулся к Каррасу.
-- Что за чертовщина здесь происходит, святой отец?
-- Я не могу объяснить вам,-- честно признался Каррас.
-- Ладно.
-- Что вы нашли?
Доктор был мрачен:
-- Она уже на пределе. Ей нужно выспаться... прежде чем
упадет давление.
-- Можем ли мы ей помочь, Билл?
-- Молитесь,-- ответил врач.
Он попрощался и ушел. Каррас смотрел ему вслед и каждой
клеткой, каждым нервом молил об отдыхе, о надежде, о чуде, хотя
знал, что чудес не бывает.
"...не надо было давать ей либриум!"
Он вернулся в спальню.
Мэррин стоял у кровати и смотрел на Регану, ржавшую
по-лошадиному. Лицо у него было грустным, потом на нем
отразились смирение и, наконец, твердая решимость. Мэррин встал
на колени:
-- Отче наш... -- начал он.
Регана отрыгнула на него темную вонючую желчь и
засмеялась:
-- Ты проиграешь! Она умрет! Она умрет!
Каррас взял свою книгу и раскрыл ее. Потом стал наблюдать
за Реганой.
-- Спаси рабу Твою,-- молился Мэррин. -- Перед лицом
опасности.
Сердце Карраса терзалось в отчаянии. Засни! Засни!
-- неустанно повторял он.
Но Регана не засыпала.
Ни на рассвете.
Ни днем.
Ни вечером.
Не заснула она и в воскресенье, когда пульс был уже сто
сорок ударов в минуту и заметно ослаб. Приступы не
прекращались. Каррас и Мэррин не переставая читали молитвы.
Каррас пытался сделать все возможное: он использовал
смирительную рубашку, чтобы свести движения Реганы до минимума,
выгнал всех из комнаты, чтобы проверить: вдруг отсутствие
посторонних лиц приостановит приступ. Но ничего не помогало.
Крик Реганы становился все более слабым, как и она сама,
давление, однако, не падало. Сколько это еще может длиться?
Нервы у Карраса были на пределе.
Господи, не дай ей умереть! Не дай ей умереть! Ниспошли
ей сон!
В воскресенье, в семь часов вечера, Каррас, совершенно
изможденный, сидел в спальне рядом с Мэррином. Он думал о том,
что ему не хватает веры, знаний, о том, что он ушел от матери,
надеясь обрести положение в обществе. И о Регане. О своей
ошибке. "...Не надо было давать ей либриум..."
Священники закончили очередной этап ритуала и теперь
отдыхали, прислушиваясь к Регане. Она пела "Ранис Анжеликус".
Они редко покидали комнату. Каррас вышел только один раз,
чтобы принять душ и переодеться. Однако при таком холоде
бодрствовать было легко. Запах в комнате с утра изменился:
теперь было похоже, что где-то поблизости находится гнилая,
разложившаяся плоть. От спертого воздуха сильно тошнило.
Лихорадочно следя за Реганой красными, утомленными глазами,
Каррас вдруг услышал какой-то звук. Будто что-то скрипнуло.
Потом еще раз. Как раз в тот момент, когда он моргнул. Потом до
его сознания дошло, что звук доносится из-под его затвердевших
век. Он повернулся к Мэррину. Слишком уж большой дефицит сна
накопился в старом организме. Это в его-то возрасте! Мэррин
сидел с закрытыми глазами, опустив подбородок на грудь. Каррас
с трудом поднялся, подошел к кровати, проверил пульс Реганы и
приготовился измерить давление. Оборачивая черную материю
вокруг руки, он несколько раз подряд моргнул, чтобы прийти в
себя: комната уже начала расплываться у него перед глазами.
-- Сегодня мой праздник, Димми.
Сердце рванулось из груди. Потом он заглянул в глаза,
которые принадлежали уже не Регане. Это были глаза его матери.
-- Разве я не была к тебе добра? Почему ты бросил меня
одну умирать, Димми? Почему? Почему? Почему ты...
-- Дэмьен!
Мэррин крепко сжал его руку:
-- Пожалуйста, идите и отдохните немного!
У Карраса подкатил комок к горлу, и он молча вышел из
спальни. Кофе? Да, он хотел бы выпить чашечку кофе. Но еще
больше ему хотелось принять душ, побриться и переодеться.
Он вышел из дома, пересек улицу, вошел в подъезд и открыл
дверь в свою комнату... Но как только он увидел свою постель...
Забудь о душе. Поспи. Хотя бы полчаса.
Едва он протянул руку к телефону, собираясь попросить,
чтобы его разбудили через тридцать минут, как телефон зазвонил
сам.
-- Да, я слушаю,-- хрипло сказал он.
-- Вас ожидают, отец Каррас. Некий мистер Киндерман.
Задумавшись на секунду, Каррас ответил:
-- Пожалуйста, скажите ему, что я сейчас выйду.
Повесив трубку, Каррас заметил на столе пачку сигарет
"Кэмел". В ней торчала записка Дайера.
"В часовне нашли ключ от клуба Плейбой. Не твой ли
случаем? Можешь взять его в приемной".
Каррас равнодушно отложил записку, переоделся в чистое
белье и вышел из комнаты, забыв захватить сигареты.
В приемной он увидел Киндермана, увлеченного перестановкой
цветов в большой вазе. Детектив, держа в руке розовую камелию,
повернулся к Каррасу.
-- А, святой отец! Отец Каррас! -- Лицо детектива
приняло выражение озабоченности. Он быстро воткнул цветок на
прежнее место и подошел к Каррасу.
-- Вы ужасно выглядите! В чем дело? Вот к чему приводит
бег по стадиону! Бросьте вы это! Послушайтесь меня!
Он взял Карраса за локоть и потянул его на улицу.
-- У вас есть время? -- спросил Киндерман, когда они вышли
из приемной.
-- Очень мало,-- пробормотал Каррас. -- А что случилось?
-- У меня к вам небольшой разговор. Мне нужен ваш совет.
Простой совет, ничего более.
-- Какой совет?
-- Одну минуточку. -- Киндерман махнул рукой. -- Давайте
прогуляемся, подышим воздухом. Это так полезно. -- Он повел
иезуита через Проспект-стрит. -- Посмотрите-ка вон туда. Как
красиво! Просто великолепно! Нет, ей богу, вы плохо
выглядите,-- повторил он. -- Что случилось. Вы не больны?
"Когда же он поймет, что происходит?" -- подумал про себя
Каррас, а вслух произнес:
-- У меня много дел.
-- Тогда отложите их,-- засопел детектив. -- Притормозите
немного. Отдохните. Кстати, вы видели балет Большого театра?
Они выступают в Уотергейте.
-- Нет.
-- И я не видел. Но мне очень хочется. Балерины так
изящны... Это очень красиво!
Они прошли еще немного. Каррас взглянул в лицо Киндерману,
который в задумчивости смотрел на реку.
-- Что вы задумали, лейтенант? -- спросил Каррас.
-- Видите ли, святой отец,-- вздохнул Киндерман. -- У меня
появилась проблема.
Каррас мимолетом взглянул на закрытое ставнями окно
Реганы.
-- Профессиональная проблема?
-- Частично... только частично.
-- Что случилось?
-- Ну, в общем... -- Киндерман замялся. -- В основном это
проблема этики. Можно сказать так... Отец Каррас... вопрос...
-- Детектив повернулся и, нахмурившись, прислонился к стене
здания. -- Я ни с кем не мог поговорить об этом, даже со своим
капитаном, понимаете... Я не мог рассказать ему. Поэтому я
подумал... -- Его лицо неожиданно оживилось. -- У меня была
тетка... Это очень смешно. В течение многих лет она была просто
в ужасе от моего дяди. Никогда не осмеливалась сказать ему
слово; даже боялась взглянуть на него. Никогда! Поэтому
когда она сердилась на него за что-то, то пряталась в шкаф в
своей спальне, и там, в темноте -- вы мне не поверите! -- в
темноте, среди одежды и моли, она ругалась. Ругалась! -- на
дядю! -- в течение двадцати минут! И говорила все, что она о
нем думает! Когда ей становилось легче, она выходила из своего
шкафа, она шла к дяде и целовала его в щечку. Как вы считаете,
отец Каррас, это хорошо или плохо?
-- Очень хорошо,-- ответил, улыбаясь, Каррас. -- Так что
же, сейчас я -- ваш шкаф? Это вы имели в виду?
-- В какой-то степени. -- Киндерман задумчиво посмотрел
вниз. -- В какой-то степени. Только здесь дело более серьезное,
отец Каррас. -- Он немного помолчал, затем добавил: -- И шкаф
должен говорить.
-- У вас есть сигареты? -- спросил Каррас. У него дрожали
пальцы.
-- В моем состоянии еще и курить?
-- Ах да... Конечно, нет,-- пробормотал Каррас, прижимая
ладони к стене. Перестаньте дрожать!
-- Ну и доктор! Вы все еще сводите бородавки лягушками,
доктор Каррас?
-- Жабами,-- мрачно ответил священник.
-- Вы что-то сегодня совсем не в духе,-- обеспокоился
Киндерман. -- Что-нибудь случилось?
Каррас молча покачал головой и тихо попросил:
-- Продолжайте.
Детектив вздохнул и посмотрел на реку.
-- Я говорил...-- Он засопел, потом почесал лоб большим
пальцем. -- Я говорил, что... Ну, давайте предположим, что я
работаю над одним делом, отец Каррас. Речь идет об убийстве.
-- Дэннингс?
-- Нет, я говорю чисто гипотетически. Считайте, что вы об
этом ничего не знаете. Ничего.
Каррас согласно кивнул.
-- Убийство похоже на ритуальное жертвоприношение,-- хмуро
продолжал детектив, медленно подбирая слова. -- Давайте
предположим, что в доме живут пять человек, и один из них --
убийца. И я знаю об этом совершенно точно. -- Он медленно
повернул голову. -- Но вот проблема... Все улики -- понимаете?
-- указывают на ребенка, на маленькую девочку лет десяти, может
быть, двенадцати... Далее. В этот дом приходит священник, очень
известный, и, так как это дело чисто теоретическое, я, святой
отец, чисто теоретически предположил, что священник вылечил
однажды очень специфическую болезнь. Болезнь, кстати сказать,
психическую.
Каррас почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
-- И еще здесь замешан сатанизм... плюс сила. Да,
невероятная сила. И эта выдуманная девочка могла, например,
свернуть взрослому человеку шею. Да, ей это было вполне под
силу. -- Он кивнул головой. -- Да, да... Теперь вопрос. --
Киндерман в задумчивости наморщил лоб. -- Видите ли... Девочка
здесь ни при чем. Она сумасшедшая. И всего лишь ребенок.
Ребенок! И все же ее болезнь... Девочка может быть
опасна. Она может убить кого-нибудь еще. Вот в чем проблема.
Что делать? Я имею в виду, теоретически. Забыть об этом? Забыть
и надеяться... -- Киндерман замялся,-- на то, что она
поправится? Или... Святой отец, я не знаю... Это ужасное
решение, просто ужасное. И мне не хотелось бы принимать его.
Как правильно поступить в таком случае? Я имею в виду теорию.
Как вы считаете?
Некоторое время иезуит боролся со своими противоречивыми
чувствами, злился на себя за то, что снова ощутил страшный
груз. Потом, встретив прямой взгляд Киндермана, тихо ответил:
-- Я бы оставил решение вопроса тем, кто более
компетентен.
-- Я полагаю, что они это сейчас и решают. Я знал, что вы
мне именно так ответите. Ну, мне пора, а то миссис Киндерман
начнет нервничать и твердить, что вот опять обед стынет!
Спасибо вам, святой отец. Мне сейчас легче... гораздо легче.
Да, кстати, вы мне не откажете в любезности? Если встретите
человека по имени Энгстром, скажите ему: "Эльвира в больнице, у
нее все в порядке". Он поймет. Передадите? Если, конечно, вы
его встретите.
Каррас удивленно посмотрел на него.
-- Обязательно,-- сказал он. -- Обязательно.
-- Послушайте, а когда же мы с вами сходим в кино, святой
отец?
Иезуит опустил глаза и пробормотал:
-- Скоро.
-- "Скоро". Вы, как тот раввин, который говорит о мессе
всегда только "скоро". Послушайте, сделайте мне еще одолжение.
Прекратите этот бег по стадиону, хотя бы ненадолго. Ходите,
просто ходите. Сбавьте темп! Вы мне обещаете?
-- Обещаю.
Детектив сунул руки в карманы и смиренно уставился в
землю.
-- Понятно,-- вздохнул он. -- Скоро. Всегда только
"скоро".
Перед тем как уйти, Киндерман положил руку на плечо
иезуиту и крепко сжал его.
-- Элия Казан шлет вам поклон.
Некоторое время Каррас наблюдал, как он шел по улице.
Наблюдал с удивлением. С любовью. И поражался тем изменениям,
которые могут происходить в сердце человека. Он прижал кулак к
губам и почувствовал, как печаль исторгается из груди и
затуманивает глаза. Взглянув на окно Реганы, он решил вернуться
в дом.
Дверь открыла Шарон, держа в руках испачканное белье. Она
извинилась:
-- Я несла это вниз постирать.
Глядя на нее, он подумал было о кофе, но тут же услышал,
как наверху бес орет на Мэррина. Он двинулся к лестнице, но
вдруг вспомнил о Карле. Где он сейчас? Дэмьен пошел на кухню,
но Карла там не было. Только Крис сидела за столом и
разглядывала... альбом?
Приклеенные фотографии, вырезки из газет. Она закрывала
голову руками, и Каррас не смог разглядеть выражения ее лица.
-- Извините,-- тихо спросил Каррас. -- Карл у себя?
Крис покачала головой:
-- Он вышел, -- Каррас услышал, что она всхлипнула. -- Там
есть кофе, святой отец. Вот-вот закипит. -- Крис встала из-за
стола и вышла из кухни.
Каррас перевел взгляд на альбом, подошел к столу и
пролистал его. Он увидел фотографии маленькой девочки и с болью
осознал, что смотрит на Регану: вот здесь она в день рождения,
задувает свечки на торте, здесь сидит в шортах и маечке, весело
помахивая рукой фотографу. Спереди на майке виднелась какая-то
надпись, сделанная по трафарету: "Лагерь..." Дальше он не смог
разобрать.
На следующей странице детским почерком на листке бумаги
было написано:
"Если бы вместо обычной глины
Я могла бы взять самые красивые вещи,
Например, радугу,
Или облака, или песенку птицы,
Может быть, тогда, милая мамочка,
Если бы я все это перемешала,
Я бы по-настоящему вылепила тебя"
Ниже: "Я люблю тебя! Поздравляю с праздником!" и подпись
карандашом: "Рэгс".
Каррас закрыл глаза. На сердце стало тяжело от случайной
встречи с чужим прошлым. Он отвернулся и стал ждать, когда
закипит кофе. Выкинь все из головы! Немедленно!
Прислушиваясь к бульканью закипающего кофе, он почувствовал,
как у него задрожали руки, жалость вдруг переросла в слепую
ярость, в злость на эту болезнь, на эту боль, на страдания
детей и на хрупкость тела, на чудовищную и непреодолимую
разрушительную силу смерти.
"...Если бы вместо обычной глины..."
Злоба снова медленно превращалась в сострадание, в
беспомощную жалость.
"...амые красивые вещи..."
Больше он не мог ждать. Он должен идти... Должен что-то
сделать... помочь... попытаться...
Каррас вышел из кухни. Проходя мимо гостиной, он заглянул
в дверь и увидел, что Крис лежит на диване и рыдает, а Шарон
сидит рядом и пытается ее успокоить. Он отвернулся и пошел
наверх, в спальню. Бес отчаянно ругал Мэррина:
-- ...все равно ты бы проиграл! И ты знал это! Ты подонок,
Мэррин! Скотина! Вернись! Вернись и... -- Каррас перестал
слушать.
"...или песенку птицы..."
Он посмотрел на Регану. Ее голова была повернута в
сторону. Приступ бесовской ярости продолжался.
"...самые прекрасные вещи..."
Он медленно подошел к своему стулу, и только тогда
заметил, что Мэррина в комнате нет. Когда же Дэмьен направился
к Регане, чтобы измерить давление, то споткнулся о
распростертое на полу тело. Мэррин лежал возле самой кровати,
безвольно раскинув руки, лицом вниз. В ужасе Каррас опустился
на колени, перевернул тело и увидел страшное, посиневшее лицо.
Он взял его за руку в надежде нащупать пульс. Жгучая,
невыносимая боль пронзила его сердце: Мэррин был мертв!
-- ...священная напыщенность! Умер, да?
Умер? Каррас, вылечи его! -- заорал бес. --
Верни его, дай. нам закончить, дай нам...
"Сердечная недостаточность. Коронарная артерия не
выдержала..."
-- О Боже всевышний! -- чуть слышно простонал Каррас,
закрыл глаза и затряс головой. Он не хотел, не мог поверить. В
безумном порыве горя он изо всей силы сжал бледное запястье
Мэррина, будто хотел выжать из мертвых сухожилий пропавшее
биение жизни.
-- ...набожный...
Каррас заметил крошечные таблетки, раскатившиеся по всему
полу. Нитроглицерин. Глазами, красными от слез, он
посмотрел на мертвое тело Мэррина. "...идите и отдохните
немного, Дэмьен..."
-- Даже черви не будут жрать твои останки, ты...
Каррас услышал слова беса, и его заколотило от злобы.
Не слушай!
-- ...гомосек...
Не слушай! Не слушай!
На лбу у Карраса вздулись пульсирующие жилы. Он поднял
руки Мэррина и стал осторожно складывать их на груди.
Плевок вонючей слюны угодил прямо в глаз Мэррину.
-- Последний обряд! -- обрадовался бес, запрокинув голову,
и дико захохотал.
Некоторое время Каррас молча смотрел на плевок и не
шевелился. Он ничего не слышал, кроме шума приливающей к голове
крови. Потом очень медленно, весь дрожа, поднял голову. На его
багровом лице застыла маска ненависти и злобы.
-- Ты, с-сукин сын,-- прошептал он, и эти слова рассекли
воздух, как сталь. -- Ты, подонок! -- Хотя он не шевелился,
каждый мускул его был напряжен, и жилы на шее натянулись, как
веревки.
Бес перестал смеяться и зло уставился на него.
-- Ты проиграешь! Ты всегда проигрывал!
-- Да, ты прекрасно расправляешься с детьми! -- Дэмьен
дрожал, как в лихорадке. -- С маленькими девочками! А ну-ка,
давай посмотрю, способен ли ты на что-нибудь большее! Давай же,
попробуй! -- Он выставил свои огромные руки и медленно поманил
к себе. -- Давай, ну, давай же! Попробуй, возьми меня! Оставь
девочку, возьми МЕНЯ!
Крис и Шарон услышали, что в спальне Реганы происходит
нечто странное. Крис сидела возле бара, Шарон смешивала
напитки. Она поставила водку и тоник на стойку бара, и тут обе
женщины одновременно поглядели наверх. Послышался звук
падающего тела. Потом удары по мебели, по стенам. И голос...
беса? Да, беса. Были слышны его ругательства. Но голос был уже
немножко другим. Он менялся. Каррас? Пожалуй, Каррас мог
говорить таким голосом. Но ЭТОТ голос был громче. И глубже.
-- Нет, я не позволю тебе обижать их! Ты не посмеешь
причинить им зло! Ты...
Крис уронила стакан и вздрогнула от звука разбившегося
стекла. В ту же секунду они вместе с Шарон выбежали из
кабинета, помчались вверх к спальне Реганы.
Они увидели, что ставни, снятые с петель, валяются на
полу, а окно!.. Стекло было полностью высажено!
Встревоженные женщины кинулись к окну, и в эту секунду
Крис увидела Мэррина, лежавшего на полу возле кровати. Она
замерла. Потом подбежала к нему, нагнулась, и у нее тут же
перехватило дыхание.
-- О Боже! -- закричала она. -- Шарон! Шар, подойди!
Скорее, сюда!
Шарон выглянула в окно, тоже вскрикнула и рванулась к
двери.
-- Шар, что случилось?
-- Отец Каррас! Отец Каррас!
Рыдая, она вылетела из комнаты, а Крис встала и подошла к
окну. Она смотрела вниз, и сердце ее в эту минуту готово было
вырваться из груди. В самом конце лестницы, на М-стрит,
окруженный собравшейся толпой, беспомощно лежал Каррас.
От ужаса она не могла шевельнуться и стояла, как
парализованная.
-- Мама?
Слабенький, тоненький голосок, дрожащий от слез, позвал ее
откуда-то сзади. Крис окаменела. Она боялась верить.
-- Что случилось, мама? Пожалуйста, подойди ко мне!
Мамочка, пожалуйста! Я боюсь! Я...
Крис обернулась. Она увидела детские слезы, умоляющее
родное лицо и бросилась к кровати.
-- Рэгс, моя маленькая, моя крошка! О, Рэгс...
...Шарон неслась к дому иезуитов. Она вызвала Дайера,--
тот сразу же вышел в приемную,-- и все ему рассказала. Дайер
побледнел.
-- Вы вызвали "Скорую помощь"?
-- О Боже, я об этом как-то не подумала!
Дайер быстро проинструктировал дежурного у телефона и
кинулся вперед. Шарон едва успевала за ним. Они перебежали
улицу и спустились по ступенькам вниз.
-- Дайте мне пройти! Расступитесь! -- Проталкиваясь через
зевак, Дайер слышал обрывки реплик: "Что произошло?" --
"Какой-то тип упал с лестницы". -- "Вы видели?" -- "Наверное,
напился. Видите, его рвало". -- "Ну, пошли, а то опоздаем в..."
Наконец Дайеру удалось протиснуться внутрь кольца, и он
застыл на миг от чувства неутешного горя и скорби. Каррас лежал
на спине, около головы его растекалась лужа крови. Он
безразлично смотрел в небо, рот был слегка приоткрыт. Но вот он
заметил Дайера и слегка шевельнулся. Как будто хотел сказать
ему что-то очень важное и срочное.
-- Ну-ка, разойдись! А ну, отойдите! -- К толпе подошел
полицейский.
Дайер опустился на колени и положил ладонь на разбитое
лицо. Как много порезов! Из уголка рта струйкой стекала кровь.
-- Дэмьен... -- Дайер запнулся и постарался справиться с
комком, подкатившим неожиданно к горлу. Он увидел слабую
улыбку, озарившую лицо Карраса, и придвинулся поближе.
Каррас медленно дотянулся до руки Дайера и, глядя ему
прямо в глаза, сжал ее слабеющими пальцами.
Дайер еле сдерживал слезы. Он придвинулся еще ближе и
прошептал ему прямо на ухо:
-- Ты хочешь исповедаться, Дэмьен?
Каррас снова сжал ему руку.
Дайер немного отодвинулся и медленно перекрестил его,
произнеся слова отпущения грехов:
-- Ego te absolve.../ Я прощаю тебе грехи...
(лат.)/
Слеза выкатилась из глаза Карраса, и Дайер почувствовал,
что он еще сильнее сжимает его руку.
-- in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sarcti. Amen. /
Во имя отца. и сына, и святого духа. Аминь, (лат.)/.
Дайер склонился над Каррасом, подождал немного и прошептал
ему на ухо:
-- Ты... -- И тут же осекся, почувствовав, что рука
Карраса разжалась. Он посмотрел на него и увидел, что глаза
Дэмьена наполнились покоем и чем-то еще: какой-то таинственной
радостью от того, что сердце наконец-то перестало страдать.
Глаза устремились в небо, но они уже ничего не видели в этом
мире.
Медленно и очень нежно Дайер опустил Каррасу веки. Вдали
послышалась сирена "Скорой помощи". Он хотел сказать: "Прощай",
но не смог, а только опустил голову и заплакал. Подъехала
"Скорая". Санитары положили тело Карраса на носилки, задвинули
их в машину. Дайер тоже залез внутрь и сел рядом с врачом. Он
нагнулся и взял Карраса за руку.
-- Вы ему больше ничем не поможете, святой отец.-- Врач
пытался говорить как можно мягче. -- Не расстраивайте себя. Вам
не надо ехать.
Дайер не сводил глаз с разбитого лица и отрицательно качал
головой.
Врач посмотрел на дверцу, около которой терпеливо ждал
шофер, и кивнул ему. Дверца захлопнулась.
Шарон стояла на тротуаре и молча наблюдала, как "Скорая"
медленно скрывается за углом.
Вой сирены будоражил ночь и несся над рекой, но потом
шофер, видимо, вспомнив, что спешить уже некуда, отключил
сигнал. Стало совсем тихо, и река вновь обрела покой.
* ЭПИЛОГ *
Стоял конец июня. В спальне Крис собирала вещи, и яркие
солнечные лучи пробивались через стекло. Она положила цветастую
кофточку в чемодан и закрыла крышку.
-- Ну вот и все,-- сказала она Карлу. Тот закрыл чемодан
на ключ, и Крис пошла к Регане.
-- Эй, Рэгс, ты готова?
Прошло уже шесть недель после смерти священника и после
того, как Киндерман закрыл дело, хотя не все было выяснено до
конца. Крис могла только догадываться о случившемся, и частые
размышления доводили ее до того, что она нередко просыпалась
среди ночи в слезах.
Киндерман тоже не мог успокоиться. Смерть Мэррина
наступила от острой сердечной недостаточности. Но Каррас...
-- Интересно,-- сопел Киндерман в попытках добраться до
истины. -- Это не девочка. В тот момент она была крепко связана
смирительными ремнями. Очевидно, сам Каррас убрал ставни и
выбросился из окна. Но зачем? От страха? Или в попытке избежать
чего-то ужасного? Нет! -- Киндерман сразу же отбросил эту
версию. Если бы Дэмьен хотел уйти, то вышел бы спокойно через
дверь, тем более что Каррас был не из тех, кто бежит в минуту
опасности.
Тогда чем объяснить этот прыжок?
Киндерман решил поискать ответ в показаниях Дайера,
который говорил, что у Карраса были большие эмоциональные
перегрузки: чувство вины перед матерью, ее смерть, проблема его
собственной вины. Когда Киндерман добавил к этому несколько
бессонных ночей, вину перед неизбежной смертью Реганы, издевки
беса, принимавшего облик его матери, и удар, нанесенный смертью
Мэррина, он с грустью заключил, что у Карраса помутился разум.
Кроме того, расследуя смерть Дэннингса, детектив вычитал в
книгах, что во время изгнания бесов священники часто и сами
становились одержимыми, когда этому благоприятствовали
обстоятельства: сильное чувство вины, желание быть наказанным
плюс сильная самовнушаемость. Каррас был к этому
предрасположен. Звуки борьбы, меняющийся голос священника,
который слышали Шарон и Крис,-- все это также подтверждало
гипотезу Киндермана.
Однако Дайер не согласился с таким предположением. Он
снова и снова приходил поговорить с Крис, пока девочка
выздоравливала и набиралась сил. Он всякий раз спрашивал, в
состоянии ли Регана вспомнить, что же все-таки случилось в
комнате в тот вечер. Но ответ был всегда один: "Нет".
Дело было закрыто.
...Крис заглянула в спальню Реганы и увидела, что девочка
сидит, обняв двух плюшевых зверей, и недовольно смотрит на
упакованный чемодан на кровати.
-- Ну как, ты уже уложила вещи, крошка? -- спросила Крис.
Регана, такая худенькая и слабая, с черными кругами под
глазами, посмотрела на нее:
-- Не хватает места вот для них!
-- Ну, ты же все равно не сможешь взять сейчас всех,
дорогая. Оставь их, а Уилли все привезет. Пойдем, кроха, а то
опоздаем на самолет.
В полдень они улетали в Лос-Анджелес, оставляя Шарон и
Энгстромов собирать вещи. Потом Карл на "ягуаре" должен был
привезти домой все оставшееся.
-- Ну, ладно,-- нехотя согласилась Регана.
-- Вот и хорошо. -- Крис, услышав звонок, быстро
спустилась по лестнице и открыла дверь. На пороге стоял отец
Дайер.
-- Привет, Крис! Я зашел попрощаться.
-- О, я очень рада! Я как раз сама собиралась к вам. --
Она сделала шаг назад. -- Заходите.
-- Да нет, не стоит, Крис. Я знаю, что вам некогда.
Крис молча взяла его за руку и втащила в зал:
-- Прошу вас. Я как раз собиралась выпить кофе.
-- Ну, если вы уверены, что...
Она была уверена. Они пошли на кухню, сели за стол, выпили
по чашечке кофе, поговорили о мелочах, а в это время Шарон и
Энгстром продолжали заниматься багажом, бегая по всему дому.
Крис заговорила о Мэррине: она была очень удивлена, увидев
так много известных людей -- и американцев, и иностранцев -- на
его похоронах. Потом они помолчали, и Дайер принялся грустно
разглядывать свою чашку. Крис без труда отгадала его мысли.
-- Регана ничего не помнит,-- произнесла она. -- Простите.
Иезуит молча кивнул. Крис взглянула на свой нетронутый
завтрак. На тарелке все еще лежала роза. Она взяла ее и в
задумчивости повертела в руках стебелек.
-- А он так и не увидел ее,-- прошептала Крис, ни к кому
не обращаясь. Потом посмотрела на Дайера и встретила его
взгляд.
-- А как вы думаете, что же произошло на самом деле? Как
неверующая,-- тихо спросил он,-- вы считаете, что она и в самом
деле была одержима?
Крис опустила глаза и задумалась, продолжая поигрывать
цветком.
-- Что касается Бога, то я действительно в него не верю.
До сих пор. Но когда речь идет о дьяволе, тут совсем другое
дело. В это я поверить могу. И я верю. В самом деле! И не
только после того, что случилось с Рэгс, а вообще. -- Она
положила цветок. -- Вот вы обращаетесь к Богу. Представьте,
сколько он должен отдыхать от наших просьб и молитв, чтобы они
ему не надоели, если он, конечно, существует. Вы понимаете, о
чем я говорю? А дьявол постоянно сам создает себе рекламу. Он
везде, он всюду совершает сделки.
-- Но если все зло мира заставило вас поверить в
существование дьявола, то что вы скажете насчет всего
добра, которое есть в мире?
Она задумалась и отвела глаза в сторону. Потом посмотрела
на тарелку.
-- Да... да,-- тихо согласилась Крис. -- Об этом стоит
подумать.
Со дня смерти Карраса печаль настолько глубоко вошла в ее
сознание, что оставалась в нем и по сей день. Хотя впереди она
предвидела светлые дни и все время вспоминала слова Дайера,
которые он произнес, провожая ее до машины после похорон
Карраса.
-- Вы не могли бы зайти ко мне? -- спросила она тогда.
-- Я бы с удовольствием, но боюсь опоздать на праздник,--
ответил он.
Крис была поражена.
-- Когда умирает иезуит,-- пояснил Дайер,-- у нас всегда
праздник. Для него это только начало, и мы должны отметить это
событие.
У Крис мелькнула еще одна мысль.
-- Вы говорили, что у отца Карраса была проблема с верой?
Дайер кивнул.
-- Я не могу в это поверить,-- сказала она. -- Я никогда в
жизни не встречала такой набожности.
-- Такси уже здесь, мадам,-- доложил появившийся Карл.
Крис вышла из задумчивости:
-- Спасибо, Карл. Все в порядке. -- Она встала, и Дайер
вслед за ней поднялся из-за стола.
-- Нет-нет, вы оставайтесь, святой отец. Я сейчас вернусь.
Я только поднимусь за Рэгс.
Крис ушла, а Дайер вновь принялся размышлять над
последними непонятными словами Карраса, над криками, которые
слышали перед самой его смертью. Здесь что-то скрывалось. Но
что? Этого-то он и не понимал. И Крис, и Шарон вспоминали
только какие-то смутные обрывки фраз. Дайеру отчетливо
вспомнилась затаенная радость в глазах умирающего священника.
Этот странный блеск не давал ему покоя, было в них что-то
похожее на... триумф? Дайер не был уверен в этом, но от такой
мысли ему почему-то стало легче.
Он встал, вышел в зал, прислонился к двери и, засунув руки
в карманы, молча стал наблюдать, как Карл помогает укладывать
багаж в такси. Воздух был горячим и влажным. Дайер вытер
взмокший лоб и услышал, что Крис спускается вниз. Она вышла,
держа Регану за руку. Мать и дочь подошли к Дайеру, и Крис
поцеловала его в щеку. а потом, коснувшись его рукой, заглянула
прямо в глаза.
-- Все в порядке,-- сказал он и улыбнулся. -- Мне
почему-то кажется, что все будет хорошо.
Крис кивнула:
-- Я позвоню вам из Лос-Анджелеса. Ждите.
Дайер посмотрел на Регану. Она нахмурилась, взглянув на
него, будто вспоминая что-то, потом протянула руки. Дайер
нагнулся, и она его поцеловала.
Крис отвернулась.
-- Ну, пошли,-- сказала она, взяв Регану за руку. -- Мы
опоздаем, кроха. Пошли.
Дайер, не отрываясь, смотрел, как они шли к машине, и
махал им на прощание. Крис послала ему воздушный поцелуй и
быстро села в такси вслед за Реганой. Карл уселся рядом с
шофером, и такси тронулось. Дайер дошел до поворота и все
смотрел им вслед. Вскоре машина повернула за угол и скрылась.
Сзади раздался скрип тормозов. Священник оглянулся и
увидел полицейскую машину, из которой выходил Киндерман.
Детектив не спеша обошел автомобиль и проковылял к Дайеру,
приветливо махнув ему рукой.
-- Я пришел попрощаться.
-- Вы опоздали.
Киндерман остановился и поник.
-- Уже уехали?
Дайер кивнул.
Киндерман посмотрел на улицу и горестно покачал головой..
Потом обратился к Дайеру:
-- Как девочка?
-- Все в порядке.
-- Это хорошо. Очень хорошо. А остальное меня не
интересует. Ну, ладно. Надо возвращаться на работу. До
свидания, святой отец.
-- Он повернулся и шагнул к машине, потом Остановился и,
раздумывая о чем-то, уставился на Дайера.
-- Вы ходите в кино, отец Дайер?
-- Конечно.
-- У меня есть контрамарка. -- Он поколебался секунду и
добавил: -- На завтрашний вечер в "Крэст". Вы не хотите
составить мне компанию?
Дайер стоял, засунув руки в карманы
-- А что там идет?
-- "Высоты Вутеринга".
-- А кто играет?
-- Хатклиффа -- Джэки Глизон, а Катерину Эрншоа -- Люси
Болл.
-- Я уже смотрел,-- ответил Дайер.
Киндерман молча посмотрел на него и отвернулся.
-- Еще один,-- пробормотал он. Потом вдруг подошел к
Дайеру, взял его под руку и повел по улице.
-- Мне вспомнились слова из фильма "Касабланка",-- сказал
он весело. -- В самом конце Хэмфи Богарт говорит Клоду Рэйнс:
-- Знаете, а вы немного похожи на Богарта.
-- И вы заметили?
Наступило время забвения. Но они старались запомнить все
до последней детали...