ько любовь к состязанию. Сказитель едва успел шлепнуться на землю, как Миллер уже помогал ему подняться, участливо выспрашивая, не повредил ли странник чего-нибудь. - Хорошо, что жернова здесь не было, - охнул Сказитель. - Иначе отскребать бы вам мои мозги со стен. - И что с того? Ты в Воббской долине, мужик! Чего горевать о каких-то там мозгах? Здесь они тебе не понадобятся. - Вы победили меня, - промолвил Сказитель. - Значит ли это, что кровать и ужин я теперь не заслужу? - Кровать и ужин? Конечно, нет, сэр. Тоже мне, работничек выискался. - Но довольная улыбка на лице выдавала притворную грубость слов. - Нет, нет, разумеется, если хочешь, можешь работать. Мужчина должен постоянно ощущать, что не просто так живет на этом свете. Но, честно говоря, я бы принял тебя даже с переломами всех конечностей, даже если б ты полено поднять не мог. Кровать тебе готова, комната находится рядом с кухней, и могу поспорить на что угодно, мальчишки уже доложили Вере, чтобы она ставила лишнюю миску к ужину. - Вы очень добры. - Ничуть, - пожал плечами Элвин Миллер. - Ты уверен, что ничего не сломал? Приложился ты дай Боже как. - В таком случае лучше проверить, не раздробил ли я какой-нибудь из ваших драгоценных булыжников, сэр. Элвин снова расхохотался и, от души хлопнув Сказителя по спине, повел его к дому. Домик оказался тот еще. По количеству воплей, визгов, воя и шума он мог смело состязаться с преисподней. Миллер вкратце познакомил Сказителя со всеми детьми. Четыре девушки приходились ему дочерьми; сейчас они исполняли по меньшей мере дюжину дел, переходили из комнаты в комнату и одновременно во весь голос споря друг с другом и затевая ссору за ссорой. Визжащий младенец оказался внуком Миллера, внуками ему приходились и пятеро малолетних бандитов, играющих в круглоголовых [круглоголовые - презрительная кличка, которой в период английской буржуазной революции приверженцы короля называли сторонников парламента; кличка происходит от прически, вошедшей в моду среди буржуазии, - стричь волосы в скобку] и роялистов на обеденном столе и под оным. Мать, которую звали Верой, казалось, не слышала царящего в доме шума-гама. Трудясь у плиты, она лишь время от времени отвлекалась, чтобы наградить оплеухой подвернувшегося под руку сорванца, и сразу возвращалась к работе - продолжая исторгать неиссякаемый поток приказов, упреков, насмешек, угроз и жалоб. - Как у вас мозги не завернулись от такого шума? - спросил ее Сказитель. - Мозги? - резко переспросила она. - Вы думаете, нормальный человек, у которого сохранилась капля разума, выдержал бы хоть минуту в этом доме? Миллер провел Сказителя в его комнату. То есть в ту комнату, которая, по словам мельника, "станет твоей на тот срок, пока тебе не надоест наш дом". В ней стояла огромная кровать с пуховой подушкой и чистыми простынями. Одну из стен заменяла задняя половина печки, так что в комнате всегда было тепло. Ни разу за долгое время странствий Сказителю не приходилось спать в подобной роскоши. - Послушай, а ты точно не обманул меня, когда сказал, что тебя зовут Элвин, а не Прокруст? [намек на одного из мифологических древнегреческих злодеев: Прокруст заманивал путешественников, потчевал, а потом укладывал на роскошную постель; если ложе оказывалось мало страннику, Прокруст укорачивал гостя ровно настолько, насколько оно было ему мало; если же кровать оказывалась велика, то злодей вытягивал путника до положенной длины; негодяй зверствовал, пока ему не повстречался Тесей] - уточнил Сказитель. Миллер не понял сравнения, но это не имело значения, поскольку он видел перед собой лицо Сказителя. Наверное, с подобным удивлением он сталкивался не впервые. - Мы не имеем привычки помещать гостей в сарае, заруби себе на носу. Мы всегда укладываем их на лучшую кровать в доме. И все, на этом разговор закончен. - Тогда я просто обязан завтра отработать свой ночлег. - Работа найдется, если ты дружишь с руками. Тем более если не стыдишься заниматься женскими делами: моей жене помощник пришелся бы в самый раз. Ладно, утро вечера мудренее. С этими словами Миллер покинул комнату, притворив за собой дверь. Закрытая дверь лишь слегка заглушила царящий в доме шум, но против такой музыки Сказитель не возражал. День едва начал клониться к вечеру, но Сказитель ничего не мог с собой поделать. Странник скинул на пол котомку, стащил башмаки и с блаженным вздохом повалился на матрас. Тот хрустел, словно набитый соломой, но, видимо, поверх него был положен еще один, пуховый, поэтому кровать нежно приняла измученное тело в свои объятия. В воздухе витал запах свежей соломы, высушенные травы, висящие у печной трубы, испускали приятный аромат тмина и розмарина. "Спал ли я когда-нибудь на такой мягкой и удобной постели в Филадельфии? Даже в Англии мне не довелось испытать подобного блаженства. Нет, ничего похожего я не знавал с тех пор, как покинул чрево матери", - подумал он. В этом доме не считалось зазорным прибегать к помощи скрытых сил: магический знак был в открытую начерчен прямо над дверью. И Сказитель узнал рисунок. Вопреки ожиданиям, знак не являлся символом умиротворения, призванным изгонять любое насилие из души ночующего в комнате человека. Это и не оберег вовсе. Он не предназначался для того, чтобы защитить дом от гостя - или гостя от дома. Он даровал одно успокоение, чистое и простое. И был изумителен, совершенен по рисунку и размерам. Точный магический знак нарисовать непросто. Сказитель не помнил, чтобы где-либо ему встречалось такое совершенство. Поэтому он ни капли не удивился, когда, лежа в постели, почувствовал, как напряженные, узловатые мускулы стали расслабляться и выпрямляться, будто постель и комната изгоняли из тела усталость, навеянную двадцатью пятью годами беспрерывных скитаний. Сказитель даже понадеялся про себя, что, если наступит время прощания с жизнью, его могила будет похожа на эту кровать. Ко времени, когда Элвин-младший растолкал его, дом пропах запахами шалфея, перца и хорошо прожаренного мяса. - У тебя есть время облегчиться и помыться, а потом пора садиться за стол, - сообщил мальчуган. - Я, должно быть, заснул, - промямлил Сказитель. - Для этого я и рисовал тот знак, - ткнул пальцем мальчик. - Здорово работает, а? С этими словами он выскочил из комнаты. И тут же до ушей Сказителя донесся разъяренный вой одной из девушек, сулящей страшнейшие кары мальчику. Ссора велась на повышенных тонах, пока Сказитель следовал во двор, и не утихла, даже когда он вернулся, - правда, Сказителю показалось, что на этот раз Элвину угрожает другая сестра. - Клянусь, Элвин-младший, сегодня ночью я пришью у тебя под носом задницу скунса! Ответ Элвина заглушили визги возящихся на полу малышей, зато Сказитель прекрасно расслышал очередной залп ругани в адрес мальчишки. С такими ссорами ему не раз приходилось сталкиваться. Иногда в них проявлялась любовь, иногда - ненависть. Услышав в голосах ненависть, Сказитель старался как можно быстрее покинуть дом. Под этой крышей можно было оставаться, ничего не опасаясь. Руки и лицо были вымыты, он обрел достаточную чистоту, чтобы тетушка Вера дозволила ему отнести на стол ломти хлеба: "Если, конечно, ты не станешь прижимать их к своей рубашке, которая наверняка видала лучшие деньки". После чего Сказитель встал в очередь, держа в руке выданную чашку. Семья дружным строем промаршировала на кухню и вернулась с мисками, полными ароматной свинины. Помолиться перед обедом призвала, как ни странно, Вера, а не сам Миллер, и от взгляда Сказителя не ускользнуло, что Миллер не позаботился даже прикрыть глаза, тогда как все дети склонили головы и сложили на груди руки. Словно молитва являлась традицией, которую хозяин дома дозволял, но не поощрял. Можно было не расспрашивать, и так ясно, что Элвин Миллер и тот священник из высокой белой церкви на дух друг друга не переносят. Сказитель про себя решил, что Миллеру наверняка придется по нраву одно присловие из его книги, гласящее: "Как гусеница для яичек ищет лист получше, так и священник для проклятий ищет лучших из услад". К величайшему удивлению Сказителя, ужин прошел чинно и благородно. Каждый член семьи по очереди отрапортовал, что он сделал за день, а остальные внимательно выслушали, иногда хваля или советуя. В конце концов, когда миска опустела и Сказитель добрал куском хлеба последние капли похлебки, Миллер повернулся к нему, как обращался до этого к каждому члену своей семьи: - Ну а твой день, Сказитель... Хорошо ли он прошел? - Встав с рассветом, я преодолел несколько миль, после чего взобрался на дерево, - начал рассказ Сказитель. - С него я увидел шпиль церкви, который и привел меня в ваш город. Сначала праведный христианин испугался моих скрытых сил, хотя я ничего такого не сделал, после чего их испугался священник, хоть и сказал, что не верит в мой дар. Но я должен был отыскать себе кров и ужин, а также возможность отработать постой, и одна женщина посоветовала мне обратиться к людям, которые живут в конце некой проезжей дороги. - Это, вероятно, была наша дочь Элеанора, - догадалась Вера. - Действительно, - кивнул Сказитель. - Теперь я и сам вижу, что ей по наследству от матери достались глаза, которые, чтобы ни произошло, всегда будут глядеть на мир с величавым спокойствием. - Ты ошибаешься, мой друг, - вздохнула Вера. - Просто эти глаза видывали разные времена, и теперь очень нелегко вселить в меня тревогу. - Надеюсь, прежде чем уйти, я выслушаю историю о тех временах, - произнес Сказитель. Вера отвернулась, положив еще один кусочек сыра на хлеб одному из внуков. Однако Сказитель продолжал перечислять приключения сегодняшнего дня, не желая показывать, что она могла обидеть его своим молчанием. - Дорога, по которой я шел, оказалась особой, - сказал он. - Над ручьями, которые маленький ребенок без труда перейдет вброд, а взрослый человек перепрыгнет, были возведены самые настоящие крытые мосты. Я также надеюсь услышать историю этих мостов. И снова никто не посмел встретиться с ним взглядом. - А когда я вышел из леса, то обнаружил на берегу ручья мельницу без жернова, а после - двух мальчиков, борющихся на сене, мельника, который бросил меня так, что чуть дух не вышиб, и большое семейство, которое приняло меня и поселило в лучшей комнате в доме, несмотря на то что я был абсолютно незнакомым им человеком, не известно, злым или добрым. - Конечно, ты добрый, - воскликнул Эл-младший. - Вы не хотите, чтобы я задавал вопросы? За время странствий я встречал множество радушных людей и останавливался во многих счастливо живущих домах, но никогда не видел столь счастливой семьи, как ваша. И никто мне не радовался так, как вы. Хоть ужин и закончился, никто не спешил выходить из-за стола. Все замерли. Наконец Вера подняла голову и улыбнулась Сказителю. - Я рада, что мы показались тебе счастливой семьей, - сказала она. - Но мы помним и другие времена. Может быть, от этого наша радость становится только слаще - от памяти о временах горя и скорби. - Но почему вы приняли меня, обыкновенного бродягу? На этот раз ответил Элвин Миллер: - Потому что сами когда-то были бродягами, и добрые люди приняли нас. - Некоторое время я жил в Филадельфии, поэтому должен спросить вас, вы, случаем, не принадлежите к "Обществу Друзей"? ["Общество Друзей" - квакеры] Вера покачала головой: - Я пресвитерианка. Как и многие из моих детей. Сказитель перевел взгляд на Миллера. - А я никто, - ответил тот на незаданный вопрос. - Быть христианином не означает быть никем, - возразил Сказитель. - Я и не христианин. - А, - понял Сказитель. - Стало быть, вы деист [деизм (от лат. "deus" - "Бог") - религиозно-философское учение, по которому Бог есть безличная первопричина мира, находящаяся вне его и не вмешивающаяся в развитие природы и общества; развитие деизм получил в XVII-XVIII веках и служил формой выражения идей независимости природы от Божьей воли, неограниченной возможности познания мира], как и Том Джефферсон. Дети, услышав упоминание имени великого человека, сразу зашептались. - Сказитель, я отец, любящий своих детей, я муж, любящий жену, фермер, платящий долги, и мельник без жернова. Элвин-старший встал из-за стола и вышел на улицу. Дверь хлопнула. Сказитель повернулся к Вере. - О миледи, боюсь, вы сейчас жалеете, что приняли меня у себя в доме. - Ты задаешь очень много вопросов, - сказала она. - Я представился, и мое имя отражает то, чему я посвятил жизнь. Когда я чувствую историю, историю, которая важна, которая правдива, я начинаю рыть землю. И когда я наконец услышу ее и поверю, то запомню навсегда и буду рассказывать ее всюду, где бы ни оказался. - Так вы зарабатываете себе на жизнь? - спросила одна из девушек. - На жизнь я зарабатываю тем, что чиню телеги, копаю канавы, тку холст - в общем, делаю то, о чем меня попросят. Но настоящая моя жизнь - в историях, я ищу их повсюду, запоминаю и разношу по белу свету. Может быть, вы думаете сейчас, что от вас я никаких историй не дождусь, ну и прекрасно, давайте так и договоримся, потому что я выслушиваю только то, что рассказывается по доброй воле. Я не вор. Однако сегодня я уже добыл одну историю - о том, что произошло со мной. О самых добрых и радушных людях и о самой мягкой кровати меж Миззипи и Альфом [Альф - вымышленная река, упомянутая в поэме Сэмюеля Тэйлора Кольриджа "Кубла-хан, или Видения во сне"]. - А где находится Альф? Это что, река? - спросил Кэлли. - Хотите, чтобы я рассказал вам какую-нибудь историю? - в ответ спросил Сказитель. - Да, - дружно загудели дети. - Только не об Альфе, - сказал Эл-младший. - Такой реки не существует. Сказитель посмотрел на него с искренним изумлением. - Откуда ты знаешь? Ты читал сборник поэзии Кольриджа, составленный лордом Байроном? Эл-младший непонимающе повел головой. - Книг у нас немного, - сказала Вера. - Проповедник учит их Библии, поэтому они умеют читать. - Тогда откуда ты знаешь, что реки Альфы нет? Эл-младший наморщил лицо, как бы говоря: "Не спрашивайте меня о том, чего я сам не знаю". - Я хочу, чтобы вы рассказали нам о Джефферсоне. Вы произнесли его имя так, будто встречались с ним. - А я действительно с ним знаком. Я встречался и с Томом Пейном [Пейн, Томас (1737-1809) - общественный и политический деятель США, вместе с Томом Джефферсоном выступал за независимость Америки], и с Патриком Генри [Генри, Патрик (1736-1799) - американский патриот, вместе с Томом Джефферсоном был одним из руководителей освободительного движения Америки; являлся главнокомандующим войск восставших] - незадолго до того, как его повесили, видел меч, которым отрубили голову Джорджу Вашингтону. Я даже видел короля Роберта Второго - как раз перед тем, как французы превратили его корабль в ничто, отправив властителя на дно моря. - Где ему самое место, - пробормотала Вера. - Если не глубже, - прибавила одна из девушек. - Мне же остается добавить "аминь". В Аппалачах поговаривают, будто на его руках было столько крови, что даже кости выкрасились в коричневый цвет, так что теперь самая презренная рыба не смеет дотронуться до этого утопленника. Дети рассмеялись. - И кроме истории Тома Джефферсона, - сказал Эл-младший, - мне хотелось бы услышать рассказ о самом великом волшебнике Америки. Могу поспорить, вы знали Бена Франклина. Уже в который раз этот мальчик поражал Сказителя. Откуда он может знать, что из всех рассказов истории о жизни Бена Франклина - его самые любимые? - Знавал ли я его? О, самую малость, - ответил Сказитель. После такого ответа дети должны были помереть от любопытства, и он не подведет их ожиданий. - Я прожил вместе с этим человеком всего шесть лет и, кроме того, ежедневно разлучался с ним часов на восемь, чтобы поспать. Поэтому вряд ли я могу утверждать, что знал Бена Франклина _очень близко_. Элвин-младший склонился над столом, сверля пылающим взглядом Сказителя: - А он действительно был творцом? - Каждой истории свое время, - ушел от ответа Сказитель. - Пока твои папа и мама не возражают против моего присутствия в этом доме и пока я сам не сочту, что отягощаю вас, я буду жить рядом с вами, день и ночь рассказывая всякие истории. - Давайте начнем с Бена Франклина, - просящим голосом произнес Элвин-младший. - Он что, правда сумел поймать небесную молнию? [Бенджамин Франклин был не только выдающимся политиком, но и знаменитым ученым; как естествоиспытатель, он известен своими работами по электричеству; одним из первых Франклин исследовал атмосферное электричество, после чего изобрел громоотвод] 10. ВИДЕНИЯ Элвин-младший проснулся весь мокрый от пота. Кошмар был настолько правдоподобным, что мальчик судорожно дышал, будто отчаянно пытался убежать. Но бежать было некуда, и он это знал. Он лежал на кровати с плотно зажмуренными глазами и боялся открывать их, потому что не сомневался: стоит ему вглядеться в ночную тьму, как он увидит, что на самом деле кошмар никуда не девался, а наступает на него. Давным-давно, будучи совсем маленьким, он просыпался, заливаясь слезами, когда ему снился этот сон. Он несколько раз пытался рассказать о кошмарном сновидении папе и маме, но они всегда отвечали одно и то же: "Сынок, чего ты боишься, это же всего-навсего сон, на самом деле ничего такого нет. Неужели ты боишься какого-то глупого сна?" Поэтому он приучил себя сдерживаться и больше не плакал, когда ночью сон возвращался. Он открыл глаза, и кошмар удрал в темный угол комнаты, где его было не рассмотреть. "Ну и здорово. Сиди там и оставь меня в покое", - молча приказал ему Элвин. И вдруг он понял, что комнату заливают яркие солнечные лучи. На стуле рядом с кроватью лежали черные штаны, курточка и чистая рубашка, загодя приготовленные мамой. Воскресная выходная одежда. Уж лучше остаться в кошмарном сне, чем проснуться и увидеть рядом _это_. Элвин-младший ненавидел воскресное утро. Он ненавидел одеваться во все чистое и праздничное, потому что в этой одежде он не мог ни на землю упасть, ни встать на колени в траве, нагнуться - и то толком не мог, потому что рубашка сразу вылезала, и мама принималась отчитывать его, советуя проявить к Господнему дню побольше почтения. Он ненавидел ходить целое утро на цыпочках, потому что когда-то давным-давно утром воскрес Иисус, а играть и шуметь в воскресенье запрещено. Но больше всего он ненавидел сидеть на жесткой церковной скамье, когда прямо на него таращится преподобный Троуэр и вещает об огнях ада, которые ждут всякого грешника, посмевшего отречься от истинной веры и уверовавшего в жалкие силы человеческие. Каждое воскресенье повторялось одно и то же. Не то чтобы Элвин с презрением относился к религии. Он презирал преподобного Троуэра. Урожай собран, и теперь целыми днями Элвину приходилось торчать в школе. Элвин-младший хорошо читал и справлялся почти со всеми задачками по арифметике, но зануде Троуэру все было мало. Всюду ему надо было приплести свою религию. Другие дети - шведы и прочие европейцы с верховий реки, шотландцы и англичане с низовий - получали легкую взбучку, когда ошибались или выдавали по три неправильных ответа в одной домашней работе. Но Элвина-младшего Троуэр драл как Сидорову козу по любому поводу. И всякий раз дело упиралось не в чтение и не в арифметику, а в религию. Что Элвин может поделать, если Библия постоянно смешит его в самый неподходящий момент? Однажды Элвин даже удрал из школы и спрятался в доме у Дэвида - его обнаружили только к вечеру. Нашедший его Мера потрепал мальчика по голове и сказал лишь: - Если б ты не хохотал так громко, когда он читает Библию, он бы тебя и пальцем не тронул. Но ведь _смешно же_! Взять, к примеру, тот случай, когда Ионафан, опытный воин, делал вид, что с трех стрел не может попасть в цель, гоняя собирать их отрока [речь идет о спасении Ионафаном Давида (герой, победивший Голиафа) от кровожадного царя Саула; пуская стрелы, Ионафан приказывал слуге приносить их, уводя того подальше от города; дойдя до места, где прятался Давид, Ионафан приказал отроку отнести лук и стрелы домой, а сам встретился с Давидом и сказал, что царь Саул замыслил убить его; таким образом Давид был вовремя предупрежден и успел спастись (Библия, Первая Книга Царств, глава 20)]. Когда фараон упорно не отпускал колена израильские из страны [имеются в виду те колена израильские, которые вывел из Египта Моисей (Библия, Исход)]. Да и неужели Самсон был настолько туп, что с готовностью раскрыл тайну своей силы Далиле, когда она успела предать его аж трижды? [трижды Далила пыталась выведать у Самсона тайну его великой силы, чтобы филистимляне убили его, но каждый раз герой отшучивался; на четвертый раз Далила слезами и мольбами вытащила из Самсона правду - его можно было лишить силы, если остричь волосы, поскольку бритва никогда не касалась его головы; Далила не замедлила сообщить секрет филистимлянам, и те пленили Самсона; правда, волосы библейского героя вовремя отросли, и он, умертвив множество врагов, вырвался из плена (Библия, Книга Судей Израилевых, глава 16)] - Но я не могу удержаться от смеха! - А ты каждый раз вспоминай о багровых рубцах на заднице, - посоветовал Мера. - Смех как рукой снимет. - Не получается. Я вспоминаю о них, когда уже рассмеюсь. - Что ж, это проблема. Значит, лет до пятнадцати на стул тебе не садиться, - посочувствовал Мера. - Потому что бросить школу тебе не разрешит мама, да и Троуэр тебя так просто не отпустит, а у Дэвида ты вечно прятаться не можешь. - Почему? - Потому что прятаться от врага - все равно что заранее признавать свое поражение. Если даже Мера не мог защитить его, Элвину ничего не оставалось делать, как вернуться домой, где он получил хорошую взбучку не только от мамы, но и от папы за то, что перепугал всех до смерти своим побегом. Однако Мера помог ему. Элвин немного утешился, узнав, что не один он мнит Троуэра своим врагом. Всех остальных переполнял восторг: ах, какой замечательный этот Троуэр, какой благовоспитанный, образованный и набожный, как он _добр_, что взялся обучать детей. От таких речей Элвину блевать хотелось. Все же Элвин научился держать себя в руках во время посещений школы - соответственно, уменьшились и наказания. Но самым страшным испытанием был воскресный день, потому что приходилось сидеть на жесткой скамье прямо перед Троуэром и делать вид, что внимательно его слушаешь, хотя иногда Элвину хотелось смеяться до упаду, а иногда встать и закричать: "Вы только послушайте! Взрослый человек, а мелет глупости!" Элвину почему-то казалось, что папа не очень сильно отругает его за такой поступок, поскольку папа никогда не испытывал восторга от Троуэра. Но мама - она не простит ему подобного святотатства в доме Господнем. Воскресное утро, решил Элвин, специально придумано, чтобы показать всем грешникам, каков будет их первый день в аду. Наверное, сегодня о рассказах и речи быть не может: мама слова Сказителю не даст вымолвить, если только тот не заговорит о Библии. А поскольку Сказитель вроде бы не знал библейских историй, Элвин-младший окончательно уверился, что сегодняшний день для жизни потерян. Снизу раздался громкий голос мамы: - Элвин-младший, я устала от того, что каждое воскресенье ты одеваешься три часа кряду. Отправлю в церковь голышом - тогда попляшешь! - Вовсе я не голый! - крикнул в ответ Элвин. То, что на нем была надета ночная рубашка, ничуть не умаляло его вины, а наоборот, усугубляло. Он стянул фланелевую рубашку, повесил ее на колышек и принялся как можно быстрее облачаться в воскресный костюм. Смешно. В любой другой день стоило ему руку протянуть, как рубашка или штаны, носки или башмаки, что бы он ни пожелал, мигом оказывались у него в пальцах. Всегда находились под рукой. Но в воскресное утро одежда словно убегала и пряталась от него. Он шел за рубашкой - возвращался со штанами. Тянулся за носком - доставал башмак. И так раз за разом. Похоже, Элвин и воскресный костюм испытывали друг к другу взаимную неприязнь: одежда не хотела надеваться на него, а он вовсе не жаждал облачаться в эту гадость. Поэтому, когда стукнула о стену распахнувшаяся дверь, отворенная разъяренной мамой, Элвин был ничуть не виноват в том, что даже штаны еще не успел надеть. - Ты пропустил завтрак! И до сих пор шляешься полуголым! Если ты считаешь, что все будут ждать тебя одного и в конце концов опоздают в церковь, то ты... - Жестоко заблуждаешься, - закончил за нее Элвин. Не его вина, что каждое воскресенье она говорила одно и то же. Но она разозлилась на него так, будто он должен был изумиться и испугаться фразы, которую она повторяла, наверное, в сотый раз. Все, головомойка ему обеспечена, может быть, она папу позовет, а это еще хуже. Но на помощь к нему пришел Сказитель. - Достопочтенная Вера, - сказал он. - Я с радостью приведу его в церковь. Вы можете никуда не торопиться. В ту секунду, когда Сказитель заговорил, мама быстренько повернулась к нему, попытавшись скрыть кипящую ярость. Элвин сразу наслал на нее заклятие спокойствия - правой рукой, которую она не видела. Если б она заметила, что он насылает на нее чары, то переломала бы ему руки-ноги. Этой маминой угрозе Элвин-младший искренне верил. Конечно, заклятие лучше сработало бы, если б он коснулся ее, но... Впрочем, она так старалась прикинуться спокойной, что все и без того прошло гладко. - Мне не хотелось бы доставлять тебе беспокойство, - сказала мама. - Никакого беспокойства, тетушка Вера, - запротестовал Сказитель. - Эта услуга ничтожно мала по сравнению с добротой, которую вы проявляете ко мне. - Ничтожно мала! - Голос мамы понизился до нормального уровня. - Напротив, мой муж говорит, что ты работаешь за двоих. А когда ты рассказываешь свои истории детишкам, в доме воцаряется такой мир и покой, каких не было тут со времен... со времен... да, в общем, никогда. - Она повернулась к Элвину и вновь напустилась на него, впрочем, гнев ее был скорее притворным. - Будешь слушаться Сказителя? Обещаешь поспешить в церковь? - Да, мама, - ответил Элвин. - Постараюсь управиться как можно быстрее. - Значит, договорились. Благодарю тебя от всего сердца, Сказитель. Если тебе удастся заставить этого мальчишку слушаться, ты достигнешь большего, чем кто-либо. Научившись спорить, он стал сущим наказанием. - Мелкое отродье, - обозвалась стоящая в коридоре Мэри. - А ты заткни рот, Мэри, - немедленно приказала мама, - иначе я натяну твою нижнюю губу тебе на нос и так оставлю. Элвин с облегчением вздохнул. Когда мама начинала сыпать неправдоподобными угрозами, это означало, что она больше не сердится. Мэри задрала нос к небу и гордо прошествовала вниз по лестнице. Однако Элвин этого не заметил. Он улыбнулся Сказителю, а Сказитель улыбнулся в ответ. - Что, парень, никак не можешь надеть свой воскресный костюм? - спросил Сказитель. - Да я лучше мешок на голову нацеплю и пройду через стаю голодных медведей, - сказал Элвин-младший. - Ну, я немало людей знаю, которые всю жизнь ходили в церковь и остались живы-здоровы. Зато ни разу не видел человека, который умудрился бы уцелеть в схватке с выводком взбесившихся медведей. - Можешь посмотреть. Я уцелею. Вскоре Элвин оделся. Кроме того, ему удалось уговорить Сказителя немного срезать путь и пройти через лес за домом, чем обходить холм по кружной дороге. Погода стояла не такая уж холодная, дождей несколько дней не было, впрочем, как и снега, а значит, не было и грязи - стало быть, мама не узнает. Так что за это Элвина не накажут. - Я заметил, - заговорил Сказитель, когда они начали подниматься по усеянному опавшей листвой склону, - что твой отец не пошел вместе с мамой, Кэлли и девочками. - Он не ходит в церковь, - кивнул Элвин. - Говорит, что преподобный Троуэр - осел. Не при маме, разумеется. - Естественно, - усмехнулся Сказитель. Они стояли на вершине холма, оглядывая распростершийся у ног широкий луг. Возвышенность, на которой был возведен собор, закрывала собой город Церкви Вигора. Утренний иней еще не успел оттаять с побуревшей осенней травы, поэтому церковь выглядела ярчайшим белым пятном посреди мира белизны, и отражающиеся от ее чистых стен солнечные лучи превращали здание в новое светило. Элвин разглядел подъезжающие к ней телеги и лошадей, привязанных к столбикам на лугу. Если бы они поспешили, то успели бы занять места, до того как преподобный Троуэр начнет первый псалом. Но Сказитель не торопился уходить с холма. Он присел на пенек и стал читать вслух какое-то стихотворение. Элвин внимательно вслушивался в строчки, потому что в глубине каждый стих Троуэра таил едкую горечь. Я однажды пошел в Сад Любви, Я глядел и не верил глазам: На лугу, где играл столько раз, Посредине поставили Храм. Были двери его на замке - Прочитал я над ними: "Не смей!" И тогда заглянул в Сад Любви Посмотреть на цветы юных дней. Но увидел могилы кругом И надгробия вместо цветов - И священники пеньем моим наслажденьям Из вервий терновых крепили оковы. [У.Блейк, "Сад Любви"] Сказитель и в самом деле обладал даром, и каким! Казалось, весь мир изменился на глазах у Элвина. Луга и деревья выражали пронзительный крик весны, ярко-желто-зеленый, усеянный десятками тысяч красочных бутонов, а белизна церкви посредине этого великолепия уже не мерцала солнечным светом, превратившись в пыльную, усыпанную мелом кучу старых костей. - Из вервий терновых крепили оковы, - повторил Элвин. - Ты, я гляжу, тоже не испытываешь особой любви к религии. - Я вдыхаю религию с каждым вздохом, - ответил Сказитель. - Я жажду видений, ищу следы руки Господней. Но в этом мире я чаще натыкаюсь на другие следы, оставленные иной рукой. К примеру, на блестящую слизь, которая обжигает, если до нее дотронуться. В последнее время Господь несколько отстранился от человечества, Эл-младший, зато сатана с удовольствием якшается и возится с нами. - Троуэр говорит, что его церковь служит домом Господу. Сказитель ничего не ответил. Долгое время он сидел и просто молчал. В конце концов Элвин не выдержал и спросил его напрямую: - Ты видел в церкви след дьявола? За то время, что Сказитель жил в их доме, Элвин успел узнать, что странник никогда не лжет. Но когда он не хотел отвечать правдиво, он читал стих. Как, например, сейчас. О Роза, ты чахнешь! - Окутанный тьмой Червь, реющий в бездне, Где буря и вой, Пунцовое лоно Твое разоряет И черной любовью, Незримый, терзает. [У.Блейк, "Чахнущая Роза"] Элвина столь завуалированный ответ не устраивал. - Если мне хочется чего-нибудь непонятного, я обычно читаю Исайю [Исайя - один из библейских пророков, именем которого названа одна из книг Ветхого Завета]. - Я ликую, друг мой, слыша, как ты сравниваешь меня с величайшим из пророков. - Какой же он пророк, если из его слов вообще ничего не понять? - Может быть, он хотел сделать пророками нас. - Я не доверяю пророкам, - заявил Элвин. - Насколько я знаю, умирают они точно так же, как обычные люди. Нечто подобное он слышал из уст своего отца. - Каждый человек смертен, - ответил Сказитель. - Но некоторые, даже умерев, остаются жить вечно, поселившись в словах. - Слова можно толковать по-разному, - возразил Элвин. - Вот, к примеру, если я _сделаю_ что-то, оно таким и останется. Допустим, сплету я корзину. Корзина всегда останется корзиной. Если ее днище порвется, она превратится в дырявую корзину. Слова же все время путаются-перепутываются. Троуэр может так истолковать и переиначить мои слова, что они будут говорить вовсе не то, что я хотел ими выразить. - А теперь, Элвин, давай посмотрим на проблему с другой стороны. Корзина, сплетенная тобой, всегда останется корзиной, одной-единственной корзиной. Но твои слова могут повторяться и повторяться, наполнять сердца людей, живущих за многие тысячи миль от того места, где ты впервые их произнес. Слова могут притягивать и зачаровывать, а вещи навсегда останутся такими, какие они есть. Элвин попытался представить нарисованную Сказителем картину. Это оказалось совсем несложно. Слова, невидимые, как воздух, вылетали изо рта Сказителя и переходили от человека к человеку. Оставаясь невидимками, они с каждым разом все разрастались. Затем видение изменилось. Элвину представились слова, срывающиеся с губ проповедника. Они дрожали, волновали воздух и, распространяясь по свету, просачивались всюду. Внезапно они превратились в ночной кошмар, в тот страшный сон, что постоянно посещал Элвина, спал мальчик или бодрствовал. Сердце пронзила острая боль, и ему захотелось умереть, лишь бы не переживать то же самое еще раз. Слова были наполнены невидимой, дрожащей _пустотой_, которая лезла во все щели, разваливая окружающий мир. Элвин отчетливо видел эту пустоту, накатывающуюся на него подобно огромному, постоянно прибавляющему в размерах валуну. Прежние кошмары научили Элвина, что, даже если он сожмет кулаки, Ничто истончится до едва заметной дымки и просочится меж его пальцев, даже если он стиснет зубы, зажмурит глаза, Пустота надавит на лицо, проникнет в ноздри, в уши и... Сказитель потряс его за плечо. Встряхнул со всей силы. Элвин открыл глаза. Дрожащий воздух отпрянул в сторону, маяча смутной тенью поблизости. Пустота постоянно держалась чуть в стороне, подстерегая удобный момент. Она была хитрой и осторожной, как хорек, и готова была мигом улизнуть, стоило мальчику повернуть голову, чтобы приглядеться к ней. - Что с тобой? - встревоженно спросил Сказитель. На лице его отражался испуг. - Ничего, - помотал головой Элвин. - Не ври, - строго приказал Сказитель. - Я вдруг увидел, как ты забился в страхе, словно тебе явилось какое-то ужасное видение. - Это было не видение, - сказал Элвин. - Меня как-то раз посетило видение, поэтому я знаю, как оно выглядит. - Да? - удивился Сказитель. - И что же за видение у тебя было? - Ко мне явился Сияющий Человек, - ответил Элвин. - Я прежде никому о нем не рассказывал и вовсе не горю желанием говорить об этом сейчас. Сказитель не стал давить на него: - Хорошо, допустим, это было не видение - но что тогда? - Ничто. Он сказал правду, хотя знал, что ответ вряд ли удовлетворит Сказителя. Но если ему не хотелось отвечать? Раньше, когда он пытался поговорить с кем-нибудь на эту тему, над ним смеялись. Ведь только несмышленое дитя пугается непонятного Ничто. Но Сказитель не отставал от него: - Знаешь, Эл-младший, всю свою жизнь я мечтал о настоящем видении. И тебе оно явилось, здесь, прямо сейчас, посреди бела дня. Глаза твои широко распахнулись, ты увидел нечто ужасное, аж дыхание перехватило. Говори немедленно, что ты видел. - Я уже сказал! Ничто! - Взяв себя в руки, он повторил немного потише: - Это было _ничто_, Пустота, и тем не менее я ее видел. Она похожа на марево, когда движется. - И ты видел эту Пустоту, это Ничто? - Оно проникает повсюду. Забирается в маленькие щели и начинает разрушать. Оно просто трясет и трясет, пока не остается одна пыль, и тогда оно принимается трясти пыль. Я пытаюсь остановить его, но оно растет, становится все больше и больше, катится вперед, пока не заполнит небо и землю. Элвин ничего не мог с собой поделать. Его бил озноб, хотя на нем было столько вещей надето, что он напоминал толстого маленького медвежонка. - И сколько раз ты видел эту картину? - Она является ко мне, сколько я себя помню. Постоянно, от нее не отвязаться. Хотя иногда я начинаю думать о другом, и она отступает. - Куда? - Назад. За пределы зрения. Элвин встал на колени и сел на землю, чувствуя, как кружится голова. В выходных штанах он сел прямо на мокрую траву, но даже не заметил этого. - Когда ты заговорил о распространяющихся по миру словах, я сразу увидел эту пустоту. - Если сон возвращается вновь и вновь, значит, он пытается донести до тебя правду, - объяснил Сказитель. Старик пришел в такое возбуждение, что Элвин подумал: а понимает ли он, как это на самом деле страшно? - Это не одна из твоих историй, Сказитель. - Я должен понять, - ответил Сказитель, - и тогда сложится новая история. Он опустился рядом с Элвином и долго молчал, что-то обдумывая. Элвин также молчал, бессмысленно играя с травой. Наконец он не смог больше сдерживаться. - Наверное, ты не можешь понять всего на свете, - сказал он. - Может быть, это я свихнулся. Может, кто-нибудь наложил на меня чокнутое заклятие. - Послушай, - Сказитель, похоже, не услышал его, - я здесь придумал кое-какое объяснение. Давай я тебе его изложу, а потом посмотрим, стоит ли оно доверия или нет. Элвин терпеть не мог, когда на него не обращают внимания: - А может быть, это _ты_ где-нибудь подцепил чокнутые чары, подумай об этом, а, Сказитель? Но Сказитель опять не слышал: - Вся Вселенная есть сон разума нашего Господа, и пока Он спит. Он верит, воплощая ее в действительность. Ты же видишь Бога просыпающегося, постепенно приходящего в себя после долгого сна. Его сознание разрывает пелену сновидения и разрушает Вселенную. В конце концов он проснется, сядет, протрет глаза и скажет: "Да, ну и сон мне приснился, жаль, что не запомнился". Тут-то нас и не станет. - Он испытывающе поглядел на Элвина. - Ну как? - Если ты веришь в это, Сказитель, то ты дурак психованный, как любит выражаться Армор. - Да, любит он так говорить... - Внезапно Сказитель рванулся вперед и схватил Элвина за запястье. Элвин совершенно не ожидал этого, поэтому выронил то, что держал в руке. - Нет! Подними сейчас же! Ты посмотри, что ты делаешь! - Да я так, с травой играл... Сказитель нагнулся и поднял выроненную Элвином корзиночку. Она была совсем крошечной, с полпальца величиной, сплетенная из осенних трав. - Ты ее только что сделал. - Вроде бы, - признался Элвин. - Но зачем? - Сделал, и все тут. - Ты что, даже не думал? - То же мне, важная штука. Я раньше много таких плел для Кэлли. Когда Кэлли был маленьким, он звал их жучиными гнездышками. Они быстро рассыпаются. - Ты увидел _ничто_ и поэтому должен был _что-то_ сотворить. Элвин снова поглядел на корзиночку. - Может быть. - Ты часто так поступаешь? Элвин постарался припомнить, что происходило после того, как к нему являлся дрожащий воздух. - Ну, я всегда чем-нибудь занимаюсь, - сказал он. - Что с того? - Но ты не можешь прийти в себя, пока что-нибудь не сделаешь. Увидев пустоту, ты обязательно должен что-нибудь сотворить. - Честно говоря, работы у меня хватает... - _Работа_ здесь ни при чем. Деревья рубить - ведь это не работа для тебя. Яйца собирать, воду носить, сено косить - это тебе не помогает. Теперь и сам Элвин начал понимать, что подразумевает Сказитель. А ведь правда, насколько он помнил, все так и было. Проснувшись после ночного кошмара, он никак не мог успокоиться. Ему обязательно надо было что-то сделать: сплести что-нибудь, поставить стог, вырезать из кукурузного початка куколку для какой-нибудь из племянниц. Такое же беспокойство одолевало его, когда видение являлось днем, - все валилось из рук, пока он не создавал то, чего раньше не было. Хотя бы горку камней, хотя бы кусочек каменной стены. - Правда? Ты так спасаешься каждый раз? - В основном. - Тогда позволь мне назвать имя той Пустоты. Это Развоплотитель, проще говоря, Разрушитель. - Никогда не слышал о таком, - удивился Элвин. - Я тоже - до сегодняшнего дня. Это потому, что он предпочитает таиться. Он враг всего существующего. Желания его упираются в одно: разнести все в пыль и топтать ту пыль, пока вообще ничего не останется. - Но если разрушить все в пыль, потом разрушить пылинки, _пустоты_ не получится, - нахмурился Элвин.