было попасть куда-то, -- произнес
наконец Том.
-- Попасть именно туда, -- уточнил фон Хайлиц.
-- Да. Именно туда.
-- Ты бывал когда-нибудь после в районе Парка Гете.
-- Только один раз. Меня чуть не стошнило. Я не мог там оставаться. Это
было в тот день, когда я видел вас в Уизел Холлоу.
Тома поразило выражение глаз старика -- словно он смотрел на него и
одновременно вычислял в уме тысячу разных вещей.
Том старался изо всех сил взять себя в руки.
-- Можно спросить у вас кое-что о Джанин Тилман? -- произнес он.
-- Да, конечно.
-- Это звучит немного глупо -- но, возможно, я забыл кое-что.
-- Так спроси меня.
-- Вы сказали, что Артур Тилман оставил револьвер на столике недалеко
от пирса, а Антон Гетц взял его и выстрелил в Джанин с расстояния тридцати
футов. Но откуда Гетц знал, что револьвер косит влево. Ведь это нельзя
сказать, просто взглянув на оружие?
фон Хайлиц опустил ноги, склонился над столом, взял Тома за руку и
пожал ее.
-- Значит, я ничего не упустил?
Старик по-прежнему держал его руку.
-- Абсолютно ничего. Наоборот, ты заметил, чего не хватало в моем
рассказе. -- Фон Хайлиц снова откинулся на спинку дивана, уронив руки себе
на колени. -- Гетц знал, что револьвер косит влево, потому что сделал два
выстрела. Первая пуля попала в стену охотничьего домика. Гетц тут же
прицелился снова и второй выстрел убил Джанин. А первую пулю я сам выковырял
из стены дома.
-- Значит, вы знали, на каком месте стоял Гетц. Найдя пулю, вы
вычислили, с какого места стреляли. Как с машиной Хасслгарда. Старик
улыбнулся и покачал головой.
-- Значит, под столом валялись две стреляные гильзы?
-- Не было никаких стреляных гильз.
-- Вы видели, как это случилось, -- продолжал гадать Том. -- Нет. Вы
видели револьвер на столике. Нет. Не могу угадать.
-- Ты был близок к истине. Только револьвер на столике видел в тот
вечер не я, а другой обитатель Игл-лейк. Ему было лет двадцать пять, так же
как мне. Он был вдовцом с маленькой дочерью и жил в своем домике достаточно
уединенно. Он уехал с Игл-лейк на следующий день после убийства Джанин.
Том вздрогнул.
-- Как его звали?
-- Он был, наверное, единственным человеком, который слышал в ту ночь
выстрелы, потому что находился в соседнем домике. В тот Редвинги устраивали
в клубе вечеринку -- справляли помолвку Джонатана с Кейт Даффилд. Они
пригласили из Чикаго оркестр под управлением Бена Поллака. Было очень шумно.
-- Этот человек строил больницу в Майами? -- тихо спросил Том.
-- Это был один из первых крупных контрактов "Милл Уолк констракшн". Ты
ведь видел заметку в моем альбоме, правда? Он даже открыл тогда в Майами
второй офис. По-моему, он работает и сейчас.
-- Так значит, мой дедушка слышал выстрелы. Он, наверное, подумал...
-- Что Артур Тилман убил свою жену? -- Мистер Тень закинул ногу на ногу
и сложил руки в замок на животе. -- Я останавливался поговорить с ним в
Майами, после того как убедился, что Майнора Трухарта освободили из тюрьмы.
Хотел рассказать, что случилось на Игл-лейк после его отъезда. И привез ему
номера газет, где писали об убийстве.
Том никак не мог осознать смысл сказанного -- не может быть, чтобы
Гленденнинг Апшоу был свидетелем убийства и спокойно удалился с места
трагедии.
-- Балкон твоего дедушки выходил на озеро. По вечерам он обычно сидел
там и размышлял, как достать цемент по более дешевой цене, чем Артур Тилман,
-- или о чем он там еще думал. С балкона Глен мог видеть пирс Тилманов так
же хорошо, как свой собственный.
-- И на следующее утро он сбежал?
Фон Хайлиц фыркнул.
-- Глен Апшоу не бежал никогда и ни от чего в своей жизни. Я думаю, он
просто не мог отменить дела, по которым пришлось уехать. В любом случае, это
было его последнее лето на Игл-лейк -- с тех пор никто из членов вашей семьи
там не бывал.
-- Нет, нет, -- возразил Том. -- Он перестал ездить туда от горя. Ведь
в то лето утонула моя бабушка. И он не мог больше видеть это место.
-- Твоя бабушка рассталась с жизнью в тысяча девятьсот двадцать
четвертом году -- за год до убийства Джанин Тилман. Так что вовсе не горе, а
дела вынудили его покинуть остров. Строительство больницы было для Глена
гораздо важнее семейных неурядиц его конкурента.
-- И он готов был допустить, чтобы казнили ни в чем не повинного
проводника?
-- Твой дедушка рассказал мне, что видел лежащий на столике около пирса
"кольт". Выстрелы же могли означать все что угодно -- на озере вообще трудно
определить, с какой стороны доносится звук. А выстрелы на Игл-лейк
раздавались довольно часто -- оружие было в каждом доме. Возможно, твой
дедушка просто не знал, что Джанин мертва.
-- Но возможно, что знал?
-- Ты часто видишь своего дедушку?
-- Один или два раза в год.
-- А ведь ты -- его единственный внук. Он живет всего в пятнадцати
милях от вашего дома. Глен хоть раз поиграл с тобой в мяч? Свозил тебя
покататься на лошади или на лодке? А в кино?
Смешно было даже предположить такое, и это ясно отражалось на лице
Тома.
-- Думаю, что никогда, -- продолжал фон Хайлиц. -- Глен очень
высокомерный человек. Нелепо высокомерный. В нем словно чего-то не хватает.
-- А вы знаете, как утонула моя бабушка? Почему она вышла из дома
ночью? Она что, была пьяна?
Старик пожал плечами. У него снова был такой вид, словно он что-то
вычисляет в уме.
-- Она действительно вышла одна ночью. Все, кто жил тогда на Игл-лейк,
довольно много пили. -- Фон Хайлиц поднял полу пиджака и залез под жилет,
чтобы разгладить невидимую Тому складку. Затем он снова поднял глаза. -- Я
очень устал, Том. Тебе лучше пойти домой.
Оба встали почти одновременно. Тому показалось, что фон Хайлиц общается
с ним двумя разными способами. И самые важные вещи он обычно произносит
молча. А если ты их не понял, ничего уже не поделаешь.
Фон Хайлиц двигался среди шкафчиков с картотекой и горящих ламп, словно
среди Луны и звезд на ночном небе. Открыв входную дверь, он сказал Тому:
-- Ты лучше, чем я был в твоем возрасте.
Том почувствовал почти невесомую руку старика на своем плече.
Напротив, в доме Тома, горело всего одно окно. А в стоявшем в конце
квартала особняке Лангенхаймов были ярко освещены все окна. У тротуара
стояли шикарные машины и конные экипажи.
Шоферы в униформе курили, прислонившись к машинам, отдельно от кучеров,
которые старались с ними не заговаривать.
-- Ночь так красива, -- сказал старик, выходя на порог. Том сказал ему,
-- "до свидания", и мистер Тень помахал ему затянутой в перчатку рукой,
почти невидимый в прозрачных лучах лунного света.
15
Следующие несколько недель страницы "Свидетеля" пестрели сообщениями о
скандале, связанном с Фридрихом Хасслгардом, и злоупотреблениях в
казначействе. Министр финансов расходовал фонды не по назначению,
растрачивал фонды, скрывал фонды, переводил их со счета на счет, переписывал
из книги в книгу. Преступная деятельность в сочетании с некомпетентностью
привела к потере огромных денег. По мере того, как шло следствие, назывались
все более астрономические цифры. Последняя составила десять миллионов
долларов. Высказывались предположения о том, что сестру министра убили не
террористы, а "сподвижники брата по преступной деятельности".
Когда Деннис Хэндли сказал на вечеринке Катинке Редвинг, что не следит
за сообщениями о разраставшемся скандале и вообще не интересуется подобного
рода вещами, он был одним из немногих жителей Милл Уолк, кто мог позволить
себе подобное заявление.
Однажды Деннис Хэндли попросил Тома остаться после уроков.
Как только Том вошел в его кабинет, Деннис казал:
-- Мне кажется, я знаю ответ на свой вопрос, и все же я должен его
задать, он опустил глаза, затем взглянул в окно, за которым открывался вид
на узкую, обсаженную деревьями Скул-стрит и на дом директора. Том ждал,
когда же Деннис задаст свой вопрос.
-- Это касается той машины, которую ты искал -- "корвета" на Уизел
Холлоу. Эта машина принадлежала тому, про кого я думаю?
Том вздохнул.
-- Эта машина принадлежала тому, кому принадлежала.
Деннис со стоном обхватил голову руками.
-- Две недели назад я хотел поговорить с тобой -- твоя мать попросила
меня кое-что у тебя выяснить -- одну мелочь, -- и я решил пригласить тебя к
себе, чтобы показать тебе старые рукописи. Мне казалось, что это доставит
тебе удовольствие. Вместо этого ты сделал вид, что тебе нехорошо, и заставил
меня отвезти тебя через весь город к месту преступления. На следующий день
исчезает человек, которому принадлежала машина. Еще одного человека убивают.
Льется кровь. Двое расстаются с жизнью.
Деннис поднял руки в театральном жесте, полном ужаса.
-- Это ты написал письмо, о котором говорили на пресс-конференции?
Том нахмурился, но ничего не сказал.
-- Меня тошнит от всего этого, -- заявил Деннис. -- Вся ситуация
нездоровая, и мой желудок это чувствует. Ты хоть понимаешь, что не стоит
вмешиваться в такие дела?
-- Человеку сошло с рук убийство, -- сказал Том. -- Рано или поздно они
все равно обвинили бы в этом невиновного и сказали бы, что загадка
разгадана.
-- А то, что случилось вместо этого? Это тебе не школьная вечеринка! --
Деннис покачал головой и снова посмотрел в окно, стараясь не встречаться
взглядом с Томом. -- Меня тошнит от этого. А ведь ты был моей надеждой. У
тебя есть способности, которых хватило бы на двоих.
-- Вы хотите сказать -- на нас двоих? -- уточнил Том.
-- Я хочу, чтобы ты сконцентрировался на действительно важных вещах, --
медленно, почти со злобой произнес Деннис. -- Не разбрасывайся на всякий
мусор! У тебя внутри -- настоящее сокровище -- неужели ты этого не
понимаешь? -- Деннис изо всех сил старался придать своему добродушному
широкому лицу такое выражение, чтобы Том понял его мысль. -- Настоящий мир
существует рядом с другим, фальшивым. И настоящий мир -- внутри тебя. Если
повезет -- а тебе вполне может повезти, -- ты сумеешь сохранить его,
выполняя нужную работу, воспринимая произведения искусства, относясь
по-доброму к своим друзьям и отказываясь от участия в фальшивых делах.
Вспомни Е.М.Фостера -- две награды за развитие демократии!
-- Я не собираюсь заниматься политикой, мистер Хэндли, -- сказал Том.
Лицо Денниса вдруг закрылось, словно ловушка. Теперь он смотрел на свои
белые полные руки, лежащие на краю стола.
-- Я знаю, как тяжело тебе бывает дома, Том. И хочу, чтобы ты знал, что
всегда можешь прийти ко мне. Я никогда не предлагал этого никому из
учеников, даже тем, кого учил очень долго. Ты можешь также звонить мне в
любое время.
Том понял вдруг, что всю свою жизнь Деннис Хэндли будет говорить эти
слова любимым ученикам раз в пять-шесть лет.
-- У меня дома все в порядке, -- сказал Том, вспоминая тем не менее
монотонные, словно заученные крики матери.
-- Просто помни, что я тебе сказал.
-- Я могу идти? -- спросил Том.
Деннис вздохнул.
-- Послушай, Том -- я просто хочу, чтобы ты понял, кто ты. Именно это
меня и волнует.
Том встал, и у него тут же перехватило дыхание. Он не мог ни сесть
обратно, ни повернуться и уйти.
Деннис посмотрел на него глазами, выражавшими одновременно негодование,
удивление и желание повторить еще раз все, что он только что сказал.
-- Иди, -- Том сделал шаг в сторону двери. -- Я тебя не задерживаю.
Том вышел из кабинета и увидел Фрица Редвинга, сидящего спиной к окну,
выходящему на школьный двор. Фриц остался на второй год и таким образом
попал в один класс с Томом.
-- О чем он говорил с тобой? -- спросил Фриц, почесывая ногу.
Том сглотнул стоящий в горле ком.
-- Да так, ни о чем.
-- Мы можем поехать на урок танцев, -- сказал Фриц. -- Те, кто
занимается спортом, еще в раздевалке.
Они пошли по коридору в сторону выхода.
У Фрица были густые белокурые волосы, хотя во всем остальном он был
типичным Редвингом -- низкорослым, широкоплечим, с короткими ногами и
практически без талии. Фриц был добрым и дружелюбным мальчиком, зато в семье
о нем были не самого высокого мнения. Он был очень рад обнаружить в классе,
куда попал, оставшись на второй год, своего старого друга Тома Пасмора, ему
казалось, что Том как бы делит с ним его позор. Том знал, что, когда люди
говорят о тупости младших Редвингов, они в основном имеют в виду Фрица, но
Фриц казался ему вовсе не глупым, а скорее медлительным и, как следствие
этого, не склонным к размышлениям. На размышления требовалось время, а Фриц
был очень ленив. Когда он все-таки снисходил до того, чтобы подумать, то
обычно делал это как надо. Белокурая макушка Фрица едва доставала до плеча
Тома. Рядом с другом Фриц напоминал маленького косматого мишку.
Они вышли из школы через боковую дверь и направились к залитой
солнечным светом стоянке. Школьный фургон стоял в дальнем конце стоянки, и
оттуда доносились хихиканье и чьи-то визгливые голоса. Том сразу заметил на
одном из передних мест белокурую головку Сары Спенс. Учеников возили в школу
танцев в специальном крытом фургоне. Лучи солнца, проникая сквозь ткань,
окрашивали лица девочек в зеленоватый цвет. Не сговариваясь, по разным
причинам, Том и Фриц свернули с тропинки в тень, падавшую от школьного
здания.
Том гадал, действительно ли Сара Спенс, сидящая между Марион Хафстеттер
и Муни Фаерстоун, сверкнула глазами в его сторону, наклоняясь, чтобы
прошептать что-то на ухо Марион, -- или ему это только показалось.
-- Ты можешь клевать своего друга носом, но ты не можешь девать носом
своего друга, -- сказал Фриц, поднимая указатель1-ный палец, и рассмеялся.
Затем, видя, что выражение лица Тома ее изменилось, вопросительно посмотрел
на него добрыми, улыбчивыми глазами.
Ящерица размером с кошку пробежала по асфальтовому полю стоянки и
исчезла под фургоном. Сара Спенс улыбнулась в ответ на какие-то слова Муни
Фаерстоун. Том подумал, что она уже забыла о его существовании, но тут же
снова поймал на себе взгляд Сары и ему стало вдруг почему-то холодно.
-- Думаю, Бадди скоро вернется домой, -- сказал он Фрицу.
-- Бадди -- такой нахал, -- отозвался фриц. -- Вся жизнь для него --
одна большая вечеринка. Ты не слышал о том, как он разбил прошлым летом
машину своей матери? Всмятку! А сам просто встал с сиденья и пошел домой.
Скорей бы лето -- мы снова поедем на Игл-лейк...
-- Но когда он возвращается домой?
-- Кто?
-- Бадди. Твой кузен Бадди -- известный разрушитель устоев.
-- Мистер Нахал, -- добавил Фриц.
-- Так когда же мистер Нахал возвращается на Милл Уолк?
-- Он не собирается сюда возвращаться. Поедет в Висконсин прямо из
Аризоны. Он и еще несколько ребят собираются ехать туда на машинах. Снова
вечеринка -- вечеринка на всем пути через страну.
Они смотрели, как из раздевалки бегут к стоянке, натягивая на ходу
пиджаки, ученики старших классов. Как только они пробежали мимо, Том и фриц
покинули свое убежище и тоже пошли к фургону.
Академия танцев мисс Эллингхаузен занимала четырехэтажное муниципальное
здание на одной из улочек, отходящих от Калле Бергофштрассе. На двери висела
скромная латунная табличка. Фургон остановился у белых каменных ступеней, и
ученики Брукс-Лоувуд высыпали на улицу.
Кучер натянул вожжи и поехал в другой конец квартала, где можно было
поставить фургон. Ожидая на тротуаре назначенного времени, мальчики
застегивали воротники, поправляли галстуки и бросали быстрые взгляды на свои
руки, в надежде увидеть, что они не очень грязные. Девочки причесывались и
разглядывали в карманные зеркальца свои хорошенькие личики. Через
минуту-другую дверь наверху лестницы распахнулась, и на пороге появилась
мисс Эллингхаузен -- крошечная женщина с белыми волосами, в сером платье, с
ниткой жемчуга на шее и в черных туфлях на низких каблуках.
-- Можете входить, мои дорогие, -- сказала она. -- Вставайте в шеренгу
и приготовьтесь к смотру.
Мальчики пропустили вперед девочек, и все стали подниматься по
лестнице. Зайдя внутрь, они выстроились в шеренгу от входа до самой кухни
мисс Эллингхаузен, где вечно пахло дезинфекцией.
Маленькая женщина прошла вдоль шеренги, внимательно разглядывая лицо и
руки каждого ученика. Фрица Редвинга отправили наверх мыть руки, а все
остальные вошли в более просторную из двух студий, находившихся на первом
этаже. Это была огромная светлая комната с натертым до блеска паркетным
полом и большим окном, украшенным чудовищным количеством искусственных
цветов. В углу стояло небольшое фортепиано, за которым сидела мисс Гонзалес
-- такая же крохотная и такая же древняя, как мисс Эллингхаузен, но с
блестящими черными волосами и искусно подкрашенным лицом. Мисс Эллингхаузен
и мисс Гонзалес жили на верхних этажах академии, и никто никогда не видел
этих двух женщин нигде, кроме этого здания.
Когда Фриц Редвинг вернулся из ванной, широко улыбаясь и вытирая мокрые
руки о штаны, мисс Эллингхаузен сказала:
-- С вашего позволения, мисс Гонзалес, мы начнем с вальса. Парами, леди
и джентльмены, парами.
Поскольку на уроках танца девочек всегда было больше, чем мальчиков,
некоторым из них приходилось вставать в пары друг с другом. Сара Спенс,
которая считалась официальной подружкой Бадди Редвинга, обычно танцевала с
Муни Фаерстоун, которая была влюблена в молодого человека, поступившего в
военную школу в Делавэре.
Том давно уже танцевал в паре с Поузи Таттл, впрочем, их ставили вместе
только лишь из тех соображений, что они были почти одного роста -- в Поузи
было около шести футов. На уроках Поузи никогда не разговаривала с Томом и
даже избегала смотреть ему в глаза.
Мисс Эллингхаузен медленно двигалась мимо старательно вальсирующих пар
и делала замечания. Наконец она остановилась возле Тома и Поузи, которая тут
же вспыхнула.
-- Старайся скользить, Поузи, -- сказала мисс Эллингхаузен. Девушка
закусила губу и постаралась выполнить ее пожелание.
-- Твои родители здоровы? -- спросила мисс Эллингхаузен.
-- Да, -- сказала Поузи, краснея еще больше.
-- А твоя мама, Томас?
-- С ней все в порядке, мисс Эллингхаузен.
-- Она была таким... хрупким ребенком.
Том неловко закружил Поузи.
-- Томас, я хотела бы, чтобы ты танцевал сегодня с Сарой Спенс, --
вдруг произнесла мисс Эллингхаузен. Поузи, мне кажется, что ты сумеешь лучше
помочь Мэрибет. -- Это было настоящее имя Муни.
Поузи резко отбросила руку Тома, словно это был раскаленный докрасна
кирпич, и Том проводил ее в другой угол зала, где танцевали Сара и Муни.
-- Меняем партнеров! -- воскликнула мисс Эллингхаузен, и Том почти с
удивлением обнаружил, что стоит всего в нескольких дюймах от Сары Спенс. Она
тут же оказалась в его объятиях, улыбнулась, а потом очень серьезно
посмотрела Тому в глаза. Том слышал, как Поузи Таттл начала скрипучим
голосом излагать Муни все, что у нее накопилось.
На несколько секунд Том и Сара выбились из общего ритма.
-- Извини, -- сказал Том.
-- Тебе не за что извиняться, -- возразила Сара. -- Я просто привыкла
танцевать с Муни и уже забыла, как это -- быть в паре с мальчиком.
-- Ты не против, что мы танцуем вместе?
-- Что ты, я очень рада.
Фраза эта заставила Тома надолго замолчать.
-- Я так давно не разговаривала с тобой, -- произнесла наконец Сара.
-- Да, -- подтвердил Том.
-- Ты что, нервничаешь?
-- Нет, -- сказал Том, хотя прекрасно понимал, что Сара чувствует его
дрожь. -- Может быть, чуть-чуть.
-- Мне жаль, что мы больше не видимся друг с другом, -- сказала Сара.
-- Тебе действительно жаль? -- удивился Том.
-- Конечно. Ведь мы были друзьями, а теперь видимся только в школьном
фургоне и на уроках мисс Эллингхаузен.
Музыка стихла, и, так же как остальные пары, Том и Сара, разделились в
ожидании дальнейших инструкций. Том не мог даже представить себе, что Сара
Спенс действительно замечала его присутствие, когда они ехали в фургоне.
-- Фокстрот, -- объявила мисс Эллингхаузен, и мисс Гонзалес начала
наигрывать мелодию "Но не для меня".
-- Ты до сих пор делаешь за Фрица домашние задания, -- поинтересовалась
Сара.
-- Должен же кто-то это делать, -- пожал плечами Том.
Рассмеявшись, Сара вдруг обняла его так крепко, что мисс Эллингхаузен
наверняка сделала бы ей выговор, если бы успела это заметить.
-- Мы с Муни так устали танцевать друг с другом, -- пожаловалась Сара.
Единственный человек, с которым я танцевала кроме нее, был Бадди Редвинг, а
у него очень... своеобразное чувство ритма.
-- Как он? -- спросил Том.
-- Неужели Бадди напоминает тебе человека, способного писать письма? Я
устала думать о Бадди -- я всегда устаю думать о Бадди, когда его нет рядом.
-- А когда он рядом?
-- О, ты же знаешь, Бадди такой неугомонный, что не остается времени
вообще о чем-то подумать.
От последней фразы Сары у Тома почему-то испортилось настроение. Он
поглядел на улыбающееся лицо Сары и подумал о том, что она гораздо ниже
ростом, чем он ее помнил, что ее серо-голубые глаза посажены очень широко, и
у нее удивительная, широкая и искренняя улыбка.
-- Как это мило со стороны мисс Эллингхаузен отдать тебя мне, --
сказала Сара. -- Или тебе больше нравилось танцевать с Поузи Таттл?
-- Нам с ней практически не о чем было говорить.
-- А тебе не приходило в голову, что Поузи тебя просто боится?
-- Что?!
-- Ты такой... огромный, плечистый. Поузи привыкла разглядывать
мальчиков сверху вниз, именно поэтому она так сутулится. К тому же у тебя
репутация опасного человека. Тебя считают школьным интеллектуалом.
-- И что же, я действительно такой? -- лукаво спросил Том. "Но не для
меня" подошла к концу, и мисс Гонзалес заиграла "Коктейль для двоих".
-- Помнишь, как я приходила к тебе в больницу? -- спросила Сара.
-- Тогда ты тоже говорила о Бадди.
-- Он производил на меня впечатление, не буду скрывать. Было так
интересно -- в основном потому, что он -- один из Редвингов.
-- Мальчики, -- сказала мисс Эллингхаузен, -- правая рука -- вокруг
талии партнерши. Фриц, перестань спать на ходу! Том молчал, а Сара
продолжила свою мысль.
-- Я хочу сказать, они были такие особенные. Держались отдельно от
остальных.
-- А что они вообще делают в своей усадьбе? -- поинтересовался Том.
-- Часто смотрят кино, разговаривают о спорте. Мужчины собираются
вместе и обсуждают дела -- несколько раз я видела твоего дедушку. Он
приходит туда повидаться с Ральфом Редвингом. Если бы не они, там было бы
скучно. Ну, с самим Бадди, конечно же, не соскучишься, -- Сара подняла
глаза, и на лице ее снова мелькнула улыбка. -- Я всегда думаю о тебе, когда
встречаю твоего дедушку.
-- Я тоже думаю о тебе, -- плохое настроение Тома тут же исчезло без
следа.
-- Ты больше не дрожишь, -- заметила Сара.
Мисс Гонзалес заиграла какую-то новую мелодию.
-- Я так глупо вела себя в тот день, когда пришла к тебе в больницу.
Знаешь, иногда прокручиваешь в уме разговоры с разными людьми и просто
поражаешься, какой немой ты была и какие глупые, ничего не значащие слова
говорила. Именно так я вспоминаю о своем визите в больницу.
-- Я был счастлив просто потому, что ты пришла, -- сказал Том.
-- Но ты был... -- Сара запнулась.
-- Ты так изменилась за то лето. Выросла.
-- Что ж, зато потом ты меня догнал, ничего не скажешь. Так мы снова
друзья, правда? Нам не пришлось бы прерывать нашу дружбу, если бы ты не
перебегал улицу перед носом у машин, -- Сара подняла на него глаза, в
которых явно зрела какая-то мысль. -- А почему бы тебе не приехать этим
летом на Игл-лейк? Фриц мог бы пригласить тебя. Мы бы виделись каждый день.
Мне было бы с кем поговорить, пока Бадди глушит рыбу и разбивает чужие
машины.
Держа в объятиях Сару Спенс, Том Пасмор как бы отдавался во власть
повседневной обыденности, которая казалась такой далекой в стенах дома
Леймона фон Хайлица. Эта удивительно симпатичная и уверенная в себе девушка
своей улыбкой и остроумными фразами, каждая из которых была словно стрела,
пронзавшая его сердце, ясно давала понять, что их отношения могут быть все
время такими, как в этот момент. Он может танцевать, разговаривать, держать
в объятиях это стройное тело, не дрожа и не спотыкаясь от смущения. Его
считали школьным интеллектуалом -- что ж, по крайней мере он не был пустым
местом. Он был высок и широкоплеч.
-- Ты рад, что пристрелили того сумасшедшего, который убил Мариту
Хасслгард? -- спросила Сара веселым, беззаботным голосом.
Музыка прекратилась, затем мисс Гонзалес перешла к следующей мелодии
под названием "Любимый". Мисс Эллингхаузен одобрительно кивнула Тому из-за
плеча Сары Спенс.
-- Мы должны быть друзьями, -- сказала Сара, кладя головку ему на
грудь.
-- Да, -- сказал Том, отодвигаясь от Сары, поскольку мисс Эллингхаузен
уже схватила ее сзади за плечо, и Том ясно понял по ее взгляду, что они
ведут себя неподобающим образом. -- Да, мы обязательно будем друзьями.
16
Урок закончился, мисс Эллингхаузен сложила руки на груди, а мисс
Гонзалес опустила крышку фортепиано.
-- Леди и джентльмены, вы делаете большие успехи, -- объявила мисс
Эллингхаузен. -- На следующей неделе я познакомлю вас с танго -- танцем,
который пришел к нам из далекой Аргентины. Умение танцевать танго давно
стало очень важным для членов хорошего общества, а сам по себе этот танец
помогает передать самые сильные эмоции в деликатной, сдержанной манере.
Некоторые из вас сразу поймут, что я имела в виду. Передайте мои наилучшие
пожелания вашим родителям, -- с этими словами пожилая леди распахнула дверь
студии.
Сара и Том вместе прошли через двери, кивнув по очереди мисс
Эллингхаузен, которая отвечала на кивок каждого студента размеренным,
механическим опусканием головы. Впервые с тех пор, как Том начал посещать
танцкласс, мисс Эллингхаузен прервала привычный ритуал и позволила себе
задать вопрос:
-- Вы двое довольны новым распределением пар?
-- Да, -- ответил Том.
-- Очень, -- сказала Сара.
-- Замечательно, -- произнесла мисс Эллингхаузен. -- Надеюсь, мне не
придется больше отвлекаться на всякую ерунду. -- И она кивнула им на
прощанье.
Том проводил Сару к лестнице. Фриц Редвинг уже стоял на тротуаре и
закатывал глаза, кивая головой в сторону ожидавшего их фургона.
-- Ну что ж, -- сказал Том, жалея, что должен расстаться с Сарой Спенс,
и гадая про себя, как она доберется домой.
-- Тебя ждет Фриц, -- сказала Сара. -- На следующей неделе мы будем
учиться передавать самые сильные эмоции в деликатной, сдержанной манере.
-- Мы могли бы видеться не только здесь, -- сказал Том.
Сара неопределенно улыбнулась и посмотрела себе под ноги, затем
взглянула через плечо и отодвинулась в сторону, уступая дорогу товарищам,
продолжавшим сходить с лестницы. Тому казалось, что она стоит как бы
отдельно от всех остальных. Сара выглядела одновременно как две разные
женщины. Том вспомнил, что уже испытывал когда-то подобные ощущения, но
никак не мог вспомнить, с кем они были связаны. Сара подняла на него глаза,
затем снова оглянулась. Том жалел, что не может прямо сейчас обнять и
поцеловать ее, взять в плен. За последние пятьдесят минут, когда он держал
Сару в своих объятиях, они сказали друг другу больше, чем за прошедшие пять
лет, но сейчас Тому казалось, что он способен забыть обо всем и жадно ловить
каждую секунду времени, проведенного с Сарой Спенс.
Последний ученик, собиравшийся поехать домой в фургоне, вскочил внутрь.
Фриц весь извивался от нетерпения, словно ему срочно надо было в уборную.
-- Тебе пора идти, -- сказала Сара.
-- Увидимся на следующей неделе, -- сказал Том, начиная спускаться по
лестнице.
Сара отвела взгляд, словно не понимая, зачем вообще говорить о столь
очевидных вещах.
Том спускался к ожидавшему его Фрицу, обуреваемый самыми
противоречивыми чувствами. Ему казалось, что он потерял что-то очень нужное
и важное, и все же почему-то радуется, что расстался с этим навсегда.
Внутри, в груди, словно проснулось и забило крыльями что-то живое. На
несколько секунд буря эмоций в душе Тома заслонила от него весь окружающий
мир и, казалось, вот-вот заслонит, сведет на нет его самого. Он смутно видел
Фрица Редвинга, глядящего на него с почти детским восторгом, видел красочный
экипаж, свернувший с Калле Бергофштрассе на одну из узеньких боковых улиц.
Экипаж показался ему смутно знакомым. Все вдруг затрепетало внутри, рука,
держащаяся за перила, стала медленно бледнеть, и через секунду Том понял,
что может видеть сквозь нее перила, словно рука была совсем прозрачной.
Где-то сзади, невидимый, но ощутимый, раздался взрыв -- вспышка
красного света, скрежет металла и звон бьющегося стекла. Том испарялся,
превращался в ничто. Тело его медленно исчезало, продолжая спускаться по
лестнице. Через секунду вся его фигура стала лишь дрожащим облаком, потом от
нее остался только контур. Дойдя до последней ступеньки, Том исчез совсем.
Он был мертв, он был свободен. Внутри продолжали разгораться противоречивые
чувства, сзади -- продолжалась катастрофа. Все стало вдруг целостным и
полным смысла. Том ступил на тротуар. Он видел, как двигаются губы фрица
Редвинга, но не слышал слов. На боку проезжавшего мимо экипажа Том разглядел
золотую букву "Р", украшенную такими причудливыми завитушками, что она
казалась золотой змеей, сидящей в золотом гнезде. Том выдохнул воздух и
пошел к фургону. Теперь он слышал, как фриц Редвинг бранит его за то, что он
так долго спускался.
Том влез в фургон и сел в последнем ряду рядом с Фрицем, который так и
не заметил, что на три или четыре секунды Том стал абсолютно невидимым.
Кучер натянул вожжи, и неторопливые кони мисс Эллингхаузен потянули фургон к
повороту на Калле Бергофштрассе. Том не стал смотреть, как спускается по
ступенькам Сара Спенс, но он слышал, как широко распахнулась дверь фургона
Ральфа Редвинга.
17
Раз в год Глория Пасмор возила сына мимо усадьбы Редвингов и пустых
камышовых полей, на которых попадались время от времени заросли ив, в Клуб
основателей Милл Уолк. Охранник в форме с тяжелым пистолетом у бедра
записывал номер ее членской карточки и сверял его со списком, в то время как
другой звонил по телефону. Когда им разрешали наконец проехать, они
двигались дальше по узкой асфальтовой дорожке, которая называлась Бен
Хогануэй, мимо песчаных дюн и травы, напоминавшей торчащие из земли метелки,
к океану, спокойно катящему свои воды слева от них. Они проезжали мимо
грандиозного синего с белым здания клуба и оказывались на берегу, где
старейшие члены Клуба основателей построили себе огромные дома, которые они
предпочитали называть "бунгало". Здесь дорога разделялась. Они сворачивали
влево, на Сьюзан Ленгленлейн и снова ехали мимо дюн и мимо домов, пока не
оказывались у самой воды, где шла влево последняя улочка -- Бобби
Джоунс-трейл, которая вела к общему для нескольких домов парку. Здесь и
стояло "бунгало" Гленденнинга Апшоу, куда он перебрался после того, как
передал дом на Истерн Шор-роуд дочери и ее мужу.
Глория вылезла из машины и посмотрела почти со страхом на два конных
экипажа, стоящих на стоянке. Оба экипажа были им хорошо знакомы. Тот, что
поменьше, запряженный черной лошадью, принадлежал доктору Бонавентуре
Милтону, а второй, из которого конюх только выпряг лошадь и теперь вел ее к
конюшне, -- Гленденнингу Апшоу.
После того, как он танцевал с Сарой Спенс, Том всю неделю чувствовал
себя на грани срыва. Несколько ночей подряд его преследовал один и тот же
кошмар, так что он даже стал бояться засыпать. Глория тоже выглядела усталой
и встревоженной. За всю дорогу от Истерн Шор-роуд она произнесла только одну
фразу. В ответ на заявление Тома, что они с Сарой Спенс решили снова быть
друзьями, Глория сказала, что мужчина и женщина никогда не бывают друзьями.
Визит к дедушке напоминал поездку в Академию танца мисс Эллингхаузен,
хотя бы тем, что Гленденнинг Апшоу тоже устроит проверку внешнего вида,
прежде чем они будут допущены в дом. Глория сама проверила ногти сына,
поправила ему галстук, критически осмотрела ботинки, потом прическу.
-- Если он видит то, что ему не нравится, расплачиваться приходится
мне, -- сказала она. -- Ты хоть захватил с собой расческу?
Том вытащил из кармана пиджака расческу и провел ею по волосам.
-- У тебя мешки под глазами. Откуда они? Чем ты занимался?
-- Играл в карты, пьянствовал, снимал проституток и все такое прочее,
-- ответил Том.
Глория покачала головой. Судя по ее виду, больше всего ей хотелось
сейчас забраться обратно в машину и уехать домой. За ними закрылись ворота,
перегораживающие Бобби Джоунс-трейл. Глория тяжело вздохнула, и Том
почувствовал запах мятных леденцов.
Том повернулся и увидел Кингзли, дворецкого своего дедушки, который
спускался по натертым до блеска ступеням бунгало. Кингзли был почти так же
стар, как его хозяин. Он всегда носил длинный черный сюртук, высокий
накрахмаленный воротничок и полосатые брюки. Кингзли удалось добраться, не
свалившись, до нижней ступеньки и выпрямиться, опираясь на перила.
-- Мы ждали вас, мисс Глория, -- скрипучим голосом прокричал он. -- И
мистера Тома тоже. Вы стали таким симпатичным юношей, мистер Том.
Том закатил глаза, но мать послала ему такой душераздирающий взгляд,
что ему тут же стало немного стыдно, и он спокойно последовал за ней к дому.
Дворецкий изо всех сил старался стоять прямо, пока они шли в его сторону, а
как только Глория оказалась рядом, поклонился ей. Медленно поднявшись по
лестнице, он провел их на веранду, а потом, через белую арку, во внутренний
двор. Над крышей дома носились разноцветные колибри. Кингзли открыл дверь и
впустил их в прихожую, выложенную белыми и синими плитками. Рядом с дверью
стояла китайская стойка для зонтов, в которой красовались штук девять-десять
самых разнообразных зонтов. Год назад, во время их предыдущего визита Глен
Апшоу сказал Тому, что люди, которые вспоминают о зонтике только в тот
момент, когда начинается дождь, обычно крадут их прямо из-под носа своего
ближнего. Тому показалось, что дедушка считает, будто они крадут именно его
зонты, потому что они принадлежат знаменитому Гленденнингу Апшоу. Возможно,
он был прав.
-- Он примет вас в гостиной, мисс Глория, -- сообщил дворецкий,
отправляясь за своим хозяином.
Глория вышла вслед за ним из прихожей в широкий коридор, красные плиты
которого были покрыты индейскими ковриками. Над закусочным столиком висело
испанское оружие, а на самом столике стояла статуэтка пузатого человечка.
Глория и Том прошли мимо столика и вскоре оказались в узкой длинной комнате
с высокими окнами, выходящими на шикарный песчаный пляж Клуба основателей.
Несколько пожилых мужчин сидели в шезлонгах, пожирая глазами девушек в
бикини, играющих с пенистыми волнами. Между ними ходил официант, одетый так
же, как Кингзли, только в длинном белом фартуке и с блестящим подносом, и
предлагал старикам выпивку.
Том отвернулся от окна и внимательно оглядел комнату. Его мать,
успевшая сесть на обитый парчой диванчик, посмотрела на Тома так, словно
боялась, что он вот-вот опрокинет дедушкину любимую вазу. Несмотря на то,
что окна выходили на залитый солнцем пляж и мерцающую полоску воды, в
гостиной было темно, как в пещере. На рояле, на котором никто и никогда не
играл, стоял горшок с папоротником, задняя стена представляла собой стеллаж,
забитый книгами со странными названиями типа "Протоколы заседаний
Королевского географического общества, том LVI" или "Избранные проповеди и
эссе Сиднея Смита". Здесь было чуть больше мебели, чем требовалось для того,
чтобы чувствовать себя комфортно.
Глория закашлялась и, когда Том подошел и встал сбоку от нее, глазами
указала ему на кресло, стоящее рядом с диваном. Она хотела, чтобы Том сел
лицом к двери и мог немедленно встать, как только дедушка войдет в комнату.
Том сел в кресло и стал смотреть на собственные руки, сложенные на коленях.
Они казались большими и крепкими, и это немного приободрило Тома.
Ночной кошмар, посещавший Тома, приснился ему впервые в ночь после
занятий в танцклассе, и он предполагал, что сон этот имеет прямое отношение
к тому, что произошло с ним, пока он спускался по ступенькам. Он не мог бы
сказать, в чем эта связь, но... Во сне в воздухе стоял запах дыма и пороха.
Справа беспорядочно мерцали то здесь, то там какие-то огоньки, а слева от
него было большое голубое озеро. Озеро то ли кипело, то ли дымилось. Перед
ним был мир потерь и утрат -- мир смерти. Случилось что-то ужасное, и теперь
Том бродил среди этих дымящихся осколков неизвестно чего. Пейзаж напоминал
ад, но не был адом -- настоящий ад таился внутри его. Внутри царили пустота
и отчаяние. И вдруг Том понял, что смотрит сейчас на останки себя самого --
это мертвое, разрушенное место и было Томом Пасмором. Он сделал несколько
шагов, и тут заметил на земле тело женщины со спутанными белокурыми
волосами. Ее синее платье было разорвано и лежало рядом бесформенной кучей.
Во сне Том опускался на колени и брал на руки это холодное тяжелое тело. Он
думал о том, что знает эту женщину, но под другим именем, мысль эта
вертелась у него в голове, становилась все навязчивее, и Том со стоном
просыпался.
"Мир наполовину состоит из ночи", -- сказала ему когда-то Хэтти
Баскомб.
-- Что с тобой, Том? -- прошептала мать.
Том покачал головой.
-- Он идет!
Они оба выпрямились и улыбнулись в сторону открывающейся двери.
Первым вошел Кингзли, чтобы распахнуть дверь перед хозяином. В
следующую секунду в комнату гордо ступил Гленденнинг Апшоу в своем
неизменном черном костюме. Его окружала, как всегда, аура тайной власти,
аромат кубинских сигар и ночных заседаний.
Том и его мать встали.
-- Глория, -- дедушка кивнул головой дочери. -- Том.
Глен Апшоу не ответил на их улыбку. Наступившую тишину нарушил доктор
Милтон, вошедший в комнату сразу же вслед за Гленом.
-- Какая радость, двое таких людей! -- он лучезарно улыбнулся Глории,
но та не сводила глаз с отца, ходящего взад-вперед вдоль стеллажей с
книгами. Доктор быстро подошел к ней.
-- Здравствуйте, доктор, -- Глория подставила ему щеку для поцелуя.
-- Моя дорогая, -- несколько секунд он смотрел на Глорию с чисто
профессиональным интересом, затем повернулся, чтобы пожать руку Тому. --
Ну-с, молодой человек. Я помню, как принимал роды у вашей матери. Неужели
это было семнадцать лет назад?
Том слышал эту речь с небольшими вариациями несчетное число раз,
поэтому он ничего не ответил -- только пожал пухлую ладонь доктора.
-- Здравствуй, папа, -- произнесла Глория, целуя отца, который подошел
наконец к ней.
Доктор Милтон потрепал Тома по волосам и отступил в сторону.
Гленденнинг Апшоу отошел от Глории и встал перед внуком. Том нагнулся, чтобы
поцеловать его в морщинистую щеку. Она показалась ему ужасно холодной. Глен
вдруг резко отступил назад.
-- Мальчик мой, -- сказал он, оглядывая Тома с ног до головы. Всякий
раз, когда это происходило, Тому казалось, что дедушка глядит прямо сквозь
него, не заботясь о том, что видит. Однако на этот раз Том с удивлением
заметил, что смотрит на широкое лицо старика сверху вниз -- он перерос
своего дедушку!
Доктор Милтон тоже заметил это.
-- Глен, да мальчик же перерос тебя! -- воскликнул он. -- Тебе
непривычно задирать голову, чтобы разглядеть кого-то, не правда ли?
-- Хватит об этом, -- отрезал Глен. -- Мы все с возрастом усыхаем, и ты
-- не исключение.
-- Несомненно, -- закивал головой доктор.
-- Как ты находишь Глорию?
-- Что ж, давай посмотрим, -- доктор снова подошел к матери Тома.
-- Я прие