взгляд картинка казалась идиллической - во всяком случае, куда пристойней предыдущей. Обширный захламленный двор, густо поросший сорняком, пересекали двое: опрятно одетая женщина и девочка лет десяти в замызганной униформе. Женщина еще не была старой и выглядела даже привлекательно: ладная, налитая, крутобедрая. Хотя смахивала на общагскую вахтершу Вадима, точно младшая сестра, и все ухватки выдавали в ней закоренелую старожилку. Обращалась она к ребенку с умильной ласковостью, словно к дочурке, - при том, что Вадим не ощущал между ними родства. Дама крепко держала девочку за руку, но та и не пробовала вырваться, робея от здешнего запустения. Судя по всему, она сбежала из ближнего питомника и теперь пробиралась домой через пустыри, чтобы не попасться на глаза блюстителям, - а женщина, видимо, вызвалась ее проводить. Странная услужливость, учитывая, что старожилы и с собственным потомством обычно обходятся без сантиментов. Заинтересовавшись, Вадим двинулся следом, соблюдая немалую дистанцию. Черт знает, что он заподозрил, однако предчувствия не показались радужными. Далеко идти не пришлось: вскоре мадам подвела девочку к старому, еще прочному зданию в три этажа и почти затащила в единственный подъезд, продолжая сладко увещевать. Пока все оставалось в рамках, и Вадим позволил им подняться на самый верх, сам проделав то же снаружи, благо на стене хватало удобных балкончиков. Он уже определил тут обжитые помещения, чьи окна густо затягивал плющ: наверно, для маскировки. Но тем проще в них подглядывать, притаившись на балконе. Квартирка была скромной, однако обставлена тщательно и любовно, даже со вкусом. Чистота в комнате казалась стерильной, а перед входом гостей встречал щекастый парень тридцати с небольшим лет и таких обтекаемых очертаний, что смахивал на свежевымытого боровчика, вдобавок выряженного не без щегольства. Еще он до изумления походил на эту сердобольную даму - вплоть до сложения и мимики, что в мужчине смотрелось странно. И даже годами уступал ей не много, хотя наверняка являлся дамочке сыном, - будто та обзавелась потомством, еще толком не выбравшись из детства. Во сколько же она начала? - Господи, маменька, - капризно посетовал боровчик, - сколько раз говорено: выбирай полных! На что мне такое, господи? Однако сноровисто раздел зацепеневшую девочку догола и прикрутил ремнями к скрипучему стулу, предусмотрительно помещенному в проржавелое корыто. Вадим изготовился было прыгать, но парень только залепил добыче рот приготовленным пластырем и отступил, озирая ее со всех сторон. Босые и пухлые его ступни переступали по ковру почти бесшумно, избегая линолеума, будто он не привык ходить по жесткому. - Ну что ты говоришь, Митренька! - возмутилась женщина, от порога снимая туфли и устремляясь на кухню. - И как тебе не совестно только? Думаешь, легко было ее добыть? Сам знаешь, какие времена. Не дай бог, проведает кто - ведь камнями забьют! Никакой жалости в людях не осталось. - Энергично она зазвенела, забряцала утварью, застучала дверцами шкафов. - Тебе что приготовить сегодня: гуляшик или котлетки, - а, сыночка? С кухни уже доносился дробный перестук ножей о доску, будто готовился гарнир или приправа, затем хлопотунья принялась напевать тоненьким голосом, демонстрируя отличное настроение, а Митренька все созерцал дрожащую худышку, недовольно оттопыря толстые губы. Почему-то особое внимание он уделил тугой щелке, рассекающей понизу лобковую припухлость, - единственное, что подтверждало пол ребенка, если не считать отросших до лопаток волос, спутанных и слипшихся в пряди. Наверное, тоже обделен женским обществом... "бедненький". Иначе откуда такое подростковое любопытство? - Неухоженная какая, - проворчал боровчик. - Их что там, в питомниках, не моют? И ногти не стрижены! Экий привереда, качая головой, подивился Вадим. Сколько ж на тебя уходит, гаденыш? И сможешь ты разорвать плоть руками? По виду не скажешь. Или обманчива внешность? - Так ты ж не любишь пальчики, - заботливо откликнулась мамаша. - А, Митренька? И потом, это ведь как приготовить... А хочешь, ополосни ее, - предложила она, - водицы хватит. Хоть помоется напоследок. - Женщина хмыкнула и добавила с неожиданной злобой: - Понаехало вонючек, под себя гадят! А ведь помню еще, как мы бегали по улицам босиком - настолько там было чисто. И твой дедушка говорил... - Лучше трахну ее напоследок, - перебил парень. - Какая дурочке разница? - Немытую? Фу, сыночка, не говори гадостей! Лучше потом я... - Мне надоело с тобой, - снова перебил он. - У тебя бедра трясутся. Могу я иногда раздолбать целку? Ты-то, мамуля, с половиной города перетрахалась! Решившись, Митренька принялся стаскивать тесные брюки, обнажая женственный зад. Вадим подождал, пока он спустит их до колен, надежно себя стреножив, и тогда неслышно вскочил в комнату, сграбастав боровчика за шиворот. Много сил это не потребовало, так что "напрасны ваши спасенья"! - Мать!! - истошно заорал тот, безуспешно пытаясь вырваться и молотя вокруг коротенькими руками. - Твою... Неразрешимая дилемма, думал Вадим, брезгливо удерживая толстячка на удалении. Вообще я против убийств, тем более - казней. Однако как там, в поговорке? "Волкодав прав, а людоед - нет". Он ощутил спиной атаку и в последний миг сдвинулся в сторону, пропуская мимо отточенный мясницкий нож, на который его попыталась нанизать хозяйка, вступившись за откормленное человечиной дитя. Ах, эта "святая материнская любовь"!.. На следующем шаге, не сумев затормозить, дамочка вонзила тесак между лопаток сына и завизжала в смертельном ужасе, заглушая его хрип. А всадила она клинок с неженской силой, так что тот наверняка достал сердце. Уж не сама ли мать забивала жертвы? Или только стояла на подхвате? Ах, семейка!.. Поспешно отпрянув еще дальше, Вадим подхватил девочку вместе со стулом и переставил в дальний угол, отчего-то уверенный, что вне корыта здешние аккуратисты не станут на нее покушаться. Следующим порывом было сбежать, не дожидаясь тягостного финала, однако Вадим задавил слабость. А ну как дамочка и без сынка продолжит охоту? Еще неизвестно, кто здесь "направляющая сила"!.. Заколотый боровчик уже обвалился на пол, судорожно дергая ногами. Из раззевающегося губастого рта обильно струилась кровь, выпученные глазки едва удерживались в орбитах. Женщина стояла над ним точно памятник, сцепив побелевшие ладони. - Сыночка, - растерянно сказала она. - Говорила ведь: не серди маму. Что же теперь... И ковер весь испачкал, надо ж как! Про Вадима она, похоже, забыла - как и про девочку-ужин. Надолго ли? - Как зовут? - спросил он и добавил с усилием: - Вас. - Ангелина Серафимовна, - ответила она машинально. - А его - Митрофан. Мальчик мой... "Ух ты! - подивился Вадим. - Даже отчество совпадает. - Может, они и вправду с вахтершей - сестры? Тесен мир". - Что же нам делать теперь, Серафимовна? - произнес он. - Не получается просто разойтись - ну никак! - Зачем же расходиться? - возразила женщина, наконец подняв на Вадима заплаканные глаза, и с готовностью принялась расстегивать натянутую блузку ("полна пазуха грудей"), складывая переспелые, но еще тугие губы в обольстительную улыбку. - Разве нам нечего обсудить? Наверное, она искренне скорбела по сыну, но что делать, сперва следовало подумать о выживании - первый рефлекс любой хищницы. Главное уцелеть, а детеныши - дело наживное. Так почему не нажить их прямо сейчас, от эдакого самца? А заодно словить кайф, какой подвернется, - сколько той жизни? И посчитаться с убийцей, если повезет. Или же обзавестись защитником и добытчиком, если повезет еще больше. А сыночку еще успеем оплакать - потом, на досуге... Действительно, редкостная шалава! - Не сейчас, - ответил Вадим. - Времени нет, и поразмыслить обоим не вредно. Подождете меня до завтра, ладно? - Это не я, не я! - приговаривала женщина, хватаясь за его рукава, пока Вадим заталкивал ее в темный чуланчик. - Это Митренька меня заставлял - принудил!.. - Ну да, "токмо волею пославшей мя супруги"! - хмыкнул Вадим, осторожно закрывая дверь, чтобы не защемить пухлые пальцы. - Он ведь обжорка был, прости господи, не прокормить никак, - частила хозяйка. - И мясо - ну так любил! Что было делать, а? Кругом - никакого порядка... И эта девчонка - она ж из приемника сбежала, правда! Государство кормит ее, одевает, воспитывает, а этой соплячке все мало, мало... Да она все равно бы плохо кончила, паршивка, Крепость бы предала! Разве можно допустить? Мы ж как санитары, улучшатели породы... мы с блюстителями в едином строю!.. А еще эти охальники, лапальщики, блудники, которым только и нужно было... Думаете, их тоже - ни за что? Ведь получали свое сполна, и только затем Митренька их... Дальнейшие слова растворились во всхлипах, разжалобивших бы и куда менее сентиментальных. Вздыхая, Вадим подпер дверь торцом тяжелого шкафа, под завязку набитого разнообразным тряпьем, и только затем принялся за девочку, покорную, точно кукла. Ее омертвелость уже начала Вадима тревожить: как бы такой шок и вправду не оказался гибельным. По крайней мере, крыша у малышки может уехать далеко - и не проклюнется ли тогда еще один "Митренька"? И чем займется она: примется убивать обессиленных любовников, точно паучиха? Что ж, дело житейское: за скотство одних почти всегда отдуваются другие, - а первые знай свинячат себе дальше!.. Впрочем, Митренька свое уже отхрюкал. - Все-таки скажите: зачем? - не утерпел Вадим перед уходом. - Вам что, белков не хватало? Или это особый вид гурманства? Чего вы добивались, а? - Силы, - неожиданно донеслось из-за двери. - Хоть немножко! Вокруг творится такой страх, особенно ночью, а мы слабы и ничтожны перед десницей божией - кто нас защитит? А ну как и сюда заявится Мститель!.. Видимо, имелись в виду мясорубы, успевшие впечатлить уже многих. Как раз тут ему нашлось бы чем заняться, - проворчал Вадим, - если он и вправду приходит для мести. "Но вот за чьи грехи расплачиваются такие малышки? - добавил он мысленно. - Уж не за наши ли, а?" Девочка оставалась едва вменяемой, пока Вадим нес ее, укутав потеплей, в поселок "росичей". И даже не пикнула, когда он передавал ее на попечение броновских девиц. Уже бегом, наверстывая время, Вадим устремился по освоенному маршруту обратно. И скоро, вынырнув из-за кустов, вступил в Крепость, не замеченный ни единой душой. Комендантский час еще не начался, однако по улицам курсировали патрули из добровольческих бригад, задерживая припозднившихся малолеток, а прочих беря на заметку. Из многих нынешних починов, поощряемых или, во всяком случае, игнорируемых властями, этот был не худший (упаси боже столкнуться, к примеру, со старожилами-"ищейками"), однако и от таких встреч настроение не улучшалось. Благодаря обостренному чутью Вадим замечал патрули за несколько кварталов - куда раньше, чем они его, - и обходил, избегая унизительных объяснений. Только перед самым домом его чутье дало осечку - а почему, Вадим сообразил, когда разглядел вожатую этого патруля. - Бог мой, Дина! - воскликнул он. - Сколько лет? Вот мы и встретились наконец! А мысленно добавил: господи, где это - стройная шея, хрупкий стан, изящные коленки, тонкие пяточки; куда все подевалось? Теперь ее фигура, от шеи до пяток, раздалась вдвое, а прежние изысканные формы, до сих пор являвшиеся ему в снах, скрылись под наслоениями жира, обезобразившими бедра, складками, покрывшими бока и живот, огрубившими кожу, некогда такую нежную, атласную. А лицо сделалось тяжелым и щекастым, дрябло провиснув книзу - как и погрузневшие груди, в юности задорно торчавшие вперед. Даже запах у Дины изменился и загустел, как будто вместе с фигурой она утратила чистоплотность. Что делает с нами время, а? Впрочем, не со всеми. - Надо же - Смирнов, собственной персоной! - сухо признала его Дина. - И даже помолодел. Место работы прежнее? - Место проживания тоже, - подтвердил Вадим. - А у тебя как? Не поддержав дружеского тона, она продолжила: - И общий распорядок ему по-прежнему не указ!.. Еще не нарезвился? А ведь пора угомониться, не мальчик уже. - Эй, ты куда меня определила - в гуляки? - удивился Вадим. - Разве я давал повод? - Ты всегда думал об этом - что я, не помню? Все вы одинаковы: лишь бы хапануть больше! А отдавать кому - нам, что ли? Кажется, Дина тоже озлобилась на весь мир, действительно обошедшийся с ней неласково, а заодно - на Вадима, хотя тот старался ее не обижать. Но чаще ведь обижаются на то, чего недодали, хотя могли. И на тех, кто не оправдал надежд, которые даже не потрудился внушить сам. - Диночка, - косясь на строгих теток из ее команды, осторожно спросил Вадим, - что, я и вправду остался должен? Так ты скажи! - Конечно, должен - губернии, Крепости, народу! Кто тебя кормит, содержит, кто тебя выучил, наконец? "Господи, - даже умилился Вадим, - до чего знакомая песня! Сейчас и меня, наверно, примутся кушать". - А что это: народ? с искренним интересом осведомился он. - Наверно, это такой большой дядя, добрый, но справедливый, который все видит, все знает, всем благодетельствует и каждому воздает по заслугам - вроде единого бога, да? Или это мы же сами? Тогда давай говорить конкретно: вот тебе, Дина, сколько я должен? - Ты зубы мне не заговаривай, умник, - прошли те времена! - рассердилась она. - Теперь сам будешь меня слушать! - А тебе найдется что сказать? удивился Вадим. - Диночка, я же с охотой - только обойдемся без зрителей, ладно? Как-нибудь заглянешь ко мне в гости... - Еще чего! - громыхнула Дина. - Ишь, разбежался! Я замужняя женщина, не какая-нибудь... - Нонна? - вставил Вадим, болезненно морщась. - Кто? - Так, вспомнилось. Раньше ты не была настолько... зычной. А может, это я стал лучше слышать? - Послушайте, Смирнов, - вожатая переключилась на официальный тон, - если мы еще хоть раз... Дальше можно было не слушать, ибо на сей счет уже не раз проходились блюсты - а у кого еще могла Дина набраться нужных фраз? Похоже, форма пришла здесь в соответствие с содержанием, грустно размышлял Вадим, пока длилась речь. Диночка всегда любила вкусно поесть и мягко поспать, а теперь, похоже, это сделалось главной ее усладой, как у кастрированной кошки. Что называется, "обабилась". Влилась в общие ряды губернских бабенок, поглупевших и обленившихся, раздобревших на макаронах с картошкой, - и теперь тому же учит других. А ведь из нее могла получиться образцовая светская дама, утонченная и сексапильная, - при надлежащей-то дрессировке. Может, это не оптимальный вариант, но уж куда лучше нынешнего! - Ладно, пока что ко мне претензий нет? - вежливо спросил Вадим, когда она выговорилась. - Извини, Диночка, спешу - темнеет уже. Где тут расписаться насчет предупреждения? Все-таки Дина помнила его достаточно, чтобы почувствовать насмешку. Молча отвернувшись, она затопала по улице дальше, неуклюже ворочая подушечным задом, сопровождаемая собственной сворой. И Вадим отправился своей дорогой, вздыхая и качая головой: что делается, а? "Каких людей теряем!" Уже открывая дверь в квартиру, Вадим заподозрил неладное: в замке явно ковырялся посторонний. В самом деле, из глубины квартиры доносились приглушенные голоса. Настороженно Вадим заглянул в комнату и застыл: на его стареньком диване расположились друг против друга Юлька с Тимом и оживленно трепались, прихлебывая ароматный Алискин чай из щербатых чашек. Увлекшись разговором, они даже не заметили появления третьего. Сегодня на Юле были джинсы в обтяжку, очень просторная цветистая футболка и знакомые уже босоножки. - Нормально! - качая головой, восхитился Вадим. - Ребята, я вам не помешал? Гости разом замолчали и повернули к нему подвижные лица, чем-то даже похожие. Наверное, тем, что оба смахивали на обезьян, - только абсолютно разных: от очаровательной до облезлой. - А, то ты, - пробормотал Тим без восторга. - Тебя сие удивляет? - поинтересовался Вадим. - Ну, извини. - Он глянул на Юлю: - А вот тебя как впустили? - Подумаешь! - фыркнула она. - У тебя ж не замки, а слезы: ногтем открываются. - Она не теряется, - одобрительно заметил Тим. - Молодец! - Ее захочешь - не потеряешь, - проворчал Вадим. - И бабку ты тоже - к ногтю? - Еще проблема, да? Эти пеньки скрипят, пока несмазаны. - Ясно, - кивнул он. - А смазки у тебя вдосталь, уж я знаю. - Это какой еще смазки? - встрепенулся Тим. - Не влезай, убью, - предупредил Вадим. Пододвинув кресло к столику, он тоже сел, с наслаждением вытянул гудящие ноги. Юлька следила за ним с любопытством. - Что? - спросил Вадим. - Хочется оголиться, да? - предположила она. - Так давай! - Ага, щас... Только зрителей соберу побольше. - Господи, как ты старомоден! - Ну да, - подтвердил Вадим, - я старый, трухлявый, уставший от жизни пень... Кто бы напоил меня напоследок чаем? - Нет проблем. - Соскочив с дивана, Юля упорхнула на кухню. Не спеша Вадим сфокусировал взгляд на Тиме, покачал головой. - Я при чем? - поспешно удивился тот. - Откуда мне было знать, что здесь - она? - И однако ты не постеснялся распушить хвост, - сказал Вадим. - В чужих угодьях, на чужую добычу. Молодчага, Тим! - Ну больная тема, согласен. Так случилось, что меня еще волнуют эти проблемы, - в отличие от тех, для кого они в прошлом. И я не стыжусь в этом признаться, опять же в отличие от других. Что естественно - не стыдно. - Это ты блюстам можешь объяснить, когда рассядешься по нужде на Дворцовой площади, - проворчал Вадим. - А я про другое толкую. Имеешь ты понятие о чужой собственности или и тут за общинные отношения? - Да брось, Вадя, будто я не знаю твоего чистоплюйства! Все равно же не клюнешь на малолетку? - И тебя, старого кобеля, к ней не подпущу имей в виду. - Эгоист! - поморщился Тим. - А если сама захочет? - Тогда выметайся прямо сейчас, - предложил Вадим. - Посмотрим, кого она предпочтет. Тим поднял руки, сдаваясь. - Собак ты на сене, - произнес он со вздохом. - Ладно, осаду снимаю. Кстати, где ты так задержался? Вроде у тебя ничего не планировалось на этот вечер. - Как и на прошлую ночь. Однако кое у кого планы не совпадают с моими. - Это у кого же? - Как раз это я и пытаюсь выяснить - по неофициальным каналам. Сощурив глаза, Тим внимательно оглядел комнату - похоже, впервые за сегодня, с начала визита слишком сосредоточенный на гостье. Озадаченно присвистнул. Как я понимаю, встреча была теплой, - заметил он. - И чего от тебя хотели? - Не сказали. А я не успел спросить. - Тогда это не репрессоры те любят поговорить. И они не ушли бы так просто. - Можно подумать, ты у них в наводчиках, - проворчал Вадим. - Слушай, Тим, у тебя же обширный круг знакомцев - никто последнее время не исчезал без предупреждения? - Ну, Вадичек, кто ж о таком предупреждает! - Но случаи были? - Допустим. - И ты полагаешь, будто они просто слиняли? - Почему нет? Если они надыбали на подходящий канал... Я же общаюсь со специфической публикой! - А может, их унесли "вороны"? - Что еще за вороны? - не понял Тим. - Разве ты не слышал ночью гула за окнами? - Вообще-то ночами я сплю. А что, этот гул сильно отличается от автомобильного? - В том и дело, что нет, потому внимания не привлекает. - Так это вертушки, да? - сообразил Тим. - Похищения - ни фига себе! Мало было маньяков на улицах, теперь забираются в квартиры. Неужто кто из крутарей разрезвился?.. И знаешь, раз уж зашла речь, пропадают-то самые заметные фигуры! - Ты мне льстишь, - пробормотал Вадим. - Что же это - работорговля? Или кто-то обзаводится собственными шарашками? - Не слишком ли масштабно для частного сектора? - Ну не на мясо же их пускают? - Скажешь! - Тима даже передернуло. - Недоставало нам каннибализма! - Тебе-то чего пугаться? - усмехнулся Вадим. - Твоего мяса хватит разве на холодец. - Но сам я, в отличие от тебя, мясо потребляю! И если бесперебойные мясные поставки объясняются именно этим... Но тут в комнату вступила Юля, торжественно неся поднос с пирожными и тропическими фруктами, давно уже здесь не виданными (а некоторые - так и вовсе), и Тим прикусил язык. - Чаек готов, - объявила она. - Как наш зануда-старикан - еще не помер? - Дождешься от него! - откликнулся Тим, с воодушевлением поднимаясь навстречу. - Ну-ка, ну-ка, чего там у нас? Думаешь, и тебе перепадет? спросил Вадим. - Поостерегись отъедаться - а вдруг вправду?.. Потянувшись, он надавил на круглую ручку одного из шкафных ящиков, и тотчас из укрытых в стенах динамиков зазвучала нежная мелодия. Покрутив ту же ручку, Вадим отрегулировал звук и снова откинулся в кресле. Его фонотека старой эстрады мало чем уступала книжной коллекции, а по нынешним временам вообще могла оказаться лучшей в Крепости - теперь в чести другая музыка, со "смыслом". Юля с любопытством крутила головой, пытаясь разобрать, откуда идет звук. Затем вопрошающе уставилась на Вадима. - Диву даешься, до чего наши Главы нетерпимы к тому, что исходит не от них, - произнес он. - Казалось бы, при чем тут забугорная музыка, совершенно безобидная по текстам? Или же любая из местных, хоть на чуть выпадающая за рамки? Ан нет, и этого не одобряют! Почему, как думаете? - И почему? - сейчас же спросила Юля. - На сей счет у меня собственная теорийка. Вот, скажем, мне для чего нужна музыка? - Для чего? - опять подхлестнула она, хотя вопрос был риторический. - Чтобы заслониться от посторонних шумов, заодно отстранившись от всех; вдобавок хорошие мелодии поднимают настроение. Выходит, властям не нужно, чтобы я был спокоен и весел? Им выгодно, когда я раздражен и разряжаю досаду на ближних. Вот если все ненавидят всех, тогда без Глав не обойтись: надо ж кому-то улаживать склоки? Всеобщая разобщенность - вот чего они добиваются! Разрыв любых горизонтальных связей - чтобы сплошь подменить их вертикальными. - Ну, понесло! - скривился Тим и подмигнул Юле, будто призывая к снисходительности. - Дай тебе волю, Вадичек, ты же и вовсе отринешь государственность, разве нет? - Лично мне она не нужна, - подтвердил тот, - во всяком случае, в ее директивном качестве. Ибо никогда я не заступлю на чужую территорию, пока меня не позовут, и то еще неизвестно. А к себе никого не пущу, пока сам не захочу. И если бы остальные так не любили влезать в дела других!.. Собственно, для того государство и нужно, чтобы бить наглецов по рукам. Но беда в том, что само оно первый влезальщик, ежели его не придерживать. А наши "вековые традиции" как раз приучили нас к лишней терпимости, да еще православие добавило: как же, всякая власть от бога и всю ее - Советам!.. Вот и пожинаем теперь плоды тоталитаризма: слишком привыкли жить колхозом еще до того, как в них стали активно загонять. - А вот мне нравится быть в гуще, - заявил Тим. - Так что? Может, я стадное животное, почем знать! И "влезать в дела других" тоже люблю, причем не всегда с лучшими намерениями, - выходит, без государства мне не обойтись? И таких, имей в виду, массы, и это еще не худший вариант!.. - Смотри-ка, - удивился Вадим, - бываешь самокритичен! По нынешним временам даже это - редкость. Долго копил силы, "дитя порока"? - Ну да, я порочен по природе - признаю, - вздыхая, подтвердил Тим. - И грехов на моей совести немало даже преступлений, кровавых и жутких. Но что я могу, Вадик? Жизнь полна искусов. Это тебе все просто, ты цельная натура. И любое аморальное действо тебе столь же отвратно, как другому наесться дерьма. Скучно, девушка! Такова твоя природа, и быть праведником тебе ничего не стоит - ты лишь следуешь своему естеству. Может, ты ангел во плоти, может - пришелец из оплеванного ныне коммунизма (хотя и я верю в него примерно как в райские кущи). В любом случае, твое духовное начало без усилий подавляет плотские позывы. А каково тем, у кого духа и плоти примерно поровну и все это - в шатком равновесии? Вот где истинный драматизм! Такие персонажи много занятней, чем эти самые - с крылышками и нимбом. Ну скажи, чего интересного в тебе, монолите? Ведь тебе даже смелость не нужна, ибо с такими мослами ты любых хулиганов разделаешь под орех! - А что станет тогда с крылышками? - полюбопытствовал Вадим. - Н-да, действительно. - Ненадолго Тим задумался. - Господи, да хулиганы к тебе попросту не привяжутся - откуда им знать, что ты такой телок? А вот я от рождения мозгляк. И если б с младых ногтей не пристрастился к единоборствам!.. Если он рассчитывал произвести впечатление на Юлю, то промахнулся: девочке его "совершенства" были до лампочки. И слишком много повидала она настоящих бойцов, чтобы клюнуть на такую дешевую наживку. Кажется, Юля даже не прислушивалась к скучному разговору мужчин. - Конечно, будь я габаритов Вадима, - сделал новую попытку Тим, - проблем у меня стало бы вдвое меньше. - А я, по-твоему, так и родился шкафом? - Тумбочкой, - ответил коротыш. - А потом эта тумбочка росла, росла... - Сам посчитай, - предложил Вадим. - Когда я противостою другому, сила у меня падает раза в полтора, - а у того, может, обратная реакция. Стало быть, для победы я должен быть сильней его втрое - арифметика простая. И насколько, по-твоему, легко достичь такой формы? - Кстати, насчет формы, - неожиданно вступила Юля. - Кто-то недавно грозился наделить меня бойцовыми навыками. Я ведь тоже - "мозгляк". Или "мозглячка"? Оказалось, она прекрасно все слышала. - Юленька, - встрепенулся Тим, - милая моя, да я ж хоть сейчас, хоть до самого утра!.. И осекся, с опаской глянув на Вадима. Однако схлопотал не от него. - Тимушка, дорогой, а ты тут при чем? - ласково спросила девушка. - Тебе вообще пора баиньки, разве нет? А с Димом у нас свои счеты - старые, свирепые. И уж с него я стребую сполна, будь уверен! - Вот так, значит, да? - засмеялся малыш, демонстрируя, как здорово он умеет держать удар. (К счастью, Юля не настолько к нему приглядывалась, чтобы заметить дергающуюся щеку.) - Тогда я пошел? - Иди, милый, иди, родной, - безжалостно напутствовала девушка. - Не забудь на ночь почистить зубки, какие остались, плешечку расчеши и укройся потеплей - ведь, не ровен час, простудишься!.. - Жестокая, - с натянутой улыбкой выдавил Тим, - ты разбиваешь мое сердце! Помахав рукой Вадиму, он ушел - деревянной поступью, стараясь не оступиться под тяжестью взглядов, нацеленных ему в спину. Дверь за Тимом закрылась аккуратно, очень тихо, чтобы никто не увидел его обиды. Странная закономерность: как раз такие вот нахалята и бывают самыми ранимыми. - К чему эти демонстрации? - поинтересовался Вадим. - Очередная вожжа под хвост? - А пусть не держит меня за дурочку! - огрызнулась Юлька. - Так ведь и я держу. - А с тобой неинтересно скандалить: все как об стенку!.. - И кто же ты после этого - "мозглячка"? Или бестолочь? - Не тебе решать, ладно? - Ладно, - согласился он. - Так тебе нужны бойцовые навыки? - Ты обещал! Подумать. И что? - Есть сложности. - Все те же, да? Пфу!.. - Не только, - сказал Вадим. - Точнее, дело вовсе не в этом. Я уже говорил: важна не сама близость, а твое отношение к ней. - Короче: "чего тебе надобно, старче"? - спросила Юлька. - Ты меня уже достал! - Доверия. - А ты-то сам мне доверяешь? - Нет, - ответил он. - Но это и не нужно. - Хорошо, а что ты понимаешь под "доверием"? Ну хочешь, я доверю тебе девичью честь? Или жизнь? - Не хочу, - отказался он. - А что? Пустячок. Ну? - Душу. - Приехали, - сказала Юля. - И на мою душу нашелся покупатель. Значит, ты дьявол? - Со стороны видней, - пожал он плечами. - "Вы не стойте слишком близко, - процитировала она. - Я тигренок, а не киска!" Не боишься? - Мышонок ты, - хмыкнул Вадим, - в медвежьей берлоге. Помнишь: "Не подходи!" - Между прочим, - внезапно вспомнила девочка, - а по кому ты врезал - там, в подземелье? Я ведь потом заметила на ломе кровь. - По собачке. - Чего? - По своей "комнатной собачке", - уточнил Вадим. - Если я - дьявол. - Так то была крыса? - С сомнением Юля покачала головой: - Нет, удар был слишком... слишком... - Она покрутила в воздухе пальцами, подыскивая слово. - Увесистым? Крыска того стоила. - Ты словно бы стол развалил. На сколько ж она тянула? Вадим прикинул, вспоминая тяжесть удара и его последствия. - На полцентнера либо больше. Еще та крыска!.. Хорошо, одна. - Посмотреть бы. - В следующий раз прихватим с собой камеру, - засмеялся он, - и попросим их сесть поплотней, в два ряда. А затем поставим перед ними сыр. - Сыр-то зачем? - не поняла Юля. - Для улыбки... Ладно, мы отвлеклись. Так как там насчет души? - Что ли расписку дать? Так я могу, даже и кровью, вот только месячных дождемся, ладно? - Ну, как хочешь, - безразлично сказал Вадим, откидываясь в кресле. - Чаю еще налить? - Не дожидаясь ответа, он наполнил обе чашки до краев. - Ладно, чего ты? - сказала Юлька. - Уж пошутить нельзя! - Да ради бога - кто бы возражал. - Ну ладно, чего мне надо делать, а? - Прежде всего: прекратить выпендреж. Я ж не Тим, на это не клюну. - Уже прекратила. Дальше? - Раздеться. Совсем. - Ну наконец! - оживилась девушка, спешно принимаясь за дело. - Я свежевымытая, ты не думай. - Я что, похож на мыслителя? - То-то, что похож! - Хихикнув, она уселась голым задом на столик, чуть не в посуду, и с усилием принялась стаскивать с себя тесные джинсы. На всякий случай Вадим убрал от нее подальше дымящиеся чашки и блюдо с пирожными. Затем, прикинув, освободил столик от прочей снеди. - Дальше что? - слегка задыхаясь, спросила Юля. - Ложиться? Где? - Сначала встань. В полный рост, сколько наберется. - Хочешь провести ревизию налички? - догадалась она. - Да пожалуйста, чего мне скрывать! Подобрав под себя ступни, девочка распрямилась прямо на столике, затем широко расставила ноги и закинула руки за голову, будто сдавалась блюстителям. - Ну, - спросила она, глядя на Вадима исподлобья, - какие ваши впечатления? - Замечательные. - А поконкретней? - Ножки - прелесть, - не спеша заговорил Вадим, - попка - загляденье, талия - обзавидуешься, "хороши также грудь и улыбка"... - Ладно, кончили расшаркиваться! - хмуро распорядилась Юля. - Давай по существу. - А если по существу, то какой из тебя боец, сама подумай? - со вздохом сказал он. - Это только в кино подобные милашки запросто прошибают кулачками стены. И даже не в кулачках загвоздка - их-то еще можно укрепить. А вот с прочим что делать? Когда лупишь рукой, по телу будто волна проходит, разгоняясь от ступней через несколько мышечных поясов и суставных узлов, пока не ударяет в кулак. А у тебя волна погаснет уже на талии - про плечи и локти даже не вспоминаю... - Чего ж делать-то? Мне надо! - Если у тебя и поднакопилось мясцо, то лишь на бедрышках да ягодичках. Наверно, бегаешь много? - Точно, - подтвердила девочка и похвалилась: - Я еще та лошадь, не угонишься!.. И танцевать люблю. - К тому же растяжку я тебе обеспечил, - добавил Вадим. - Так что главный упор придется делать на ноги. - Лучше бы - между. - Ладно, ложись. - Где? - Да здесь же, где сидишь. Послушно девочка разлеглась на прохладной столешнице, забросив руки за голову. Длины столика как раз хватило ей от локтей до коленок, а предплечья и голени свисали, немного не доставая до пола. Повернув голову, она посмотрела на хозяина - с надеждой и опаской. - За кого меня принимаешь, - полюбопытствовал он, - за колдуна? Юля молча кивнула. - Ну, дожил!.. И не боишься? На этот раз она не шелохнулась. - Что же, trust me и лови кайф - если сможешь. Поднявшись, Вадим "аккуратно, но сильно" привязал ее запястья и лодыжки к ножкам столика, словно бы специально предназначенного для ритуальных распятий. (Видел бы ее сейчас Тим!) Потушив верхний свет, он установил по сторонам ее талии и меж колен три высоких мерцающих свечи, добавляя сцене мрачного уюта и торжественности. Затем снова спросил - больше для очистки совести: - Так ты на все готова? - Абсолютно! - Тогда держись. Сходив на кухню, Вадим вернулся, неся в одной ладони горку натертого сыра, в другой - нахохленного притихшего мышонка. Увидав зверька, Юля содрогнулась, но тут же закусила припухлую губку. А чего она ожидала - что он будет резать над ней черного петуха? - Теперь представь, - заговорил Вадим, - будто это и есть тот громадный, хищный, напавший на нас Крыс-людогрыз, гроза темных Подземелий, и попытайся понять его, проникнуться им может, даже полюбить... - Не передумала? - Н-нет, - выдохнула она. Небрежно Вадим рассыпал по ее озябшим животу и груди сырные стружки, а поверх вздрагивающего пупка усадил бесстрашного мыша, для начала тут же принявшегося умываться. Приподняв лицо, девочка уставилась на кухонного зверя, задеревенев всем распятым телом, и в ее взгляде читалось что угодно, кроме понимания и любви. - Расслабься, - тихонько посоветовал Вадим, в два приема сбрасывая с себя одежду. - Что тебе еще остается? Присев позади Юли, он взял ее небольшую голову, мягким нажимом уложил обратно и склонился над ней - глаза в глаза. Затем сдвинул руки вперед, локтями подперев Юлин затылок, а ладони осторожно разместил на нежных грудках - просто для лучшего контакта. - Слушай меня, девонька, - зашептал монотонно, не разрывая взглядов. - Мне не нужны ни твое подчинение, ни твое поклонение, ни твой страх, ни твоя любовь - только доверие, ничего больше. Я не господин тебе и не раб, я частица твоя, как и ты - моя. Проникнись этим и откройся. Все мы зависим друг от друга и все - разные... Слова этого импровизированного заклинания мало что значили, важно было только настроить сознание Юли надлежащим образом, а "колдовать" она будет уже сама. Малышка и ждала от Вадима чего-то подобного, какой-нибудь складной красивой сказочки, он почти читал этот текст в ее глазах, словно на суфлерном экране, но девочка-то принимала его бормотание за истинное колдовство! Вадим и сам не заметил, как его шепот, постепенно набирая силу и выразительность, превратился в негромкий, сдержанный, мелодичный плач, странный гибрид мужских рыданий с песней, не свойственный ему ни по стилю, ни по характеру, но тем сильнее впечатливший единственную слушательницу. Слов в этом сонге-плаче ("этот стон у нас песней зовется") уже не осталось - только энергетика чистых эмоций. Как видно, сегодняшние гонки, вкупе с привычным уже дневным приемом сотрудников, изрядно потрепали злосчастное мысле-облако, сколько Вадим ни отстранялся, - а может, именно поэтому. Однако его хватило, чтобы протянуться к Юле и обволочь ее сознание словно бы туманом. Она действительно открылась Вадиму, однако глубоко проникать он не стал: во-первых, его туда не звали; во-вторых, это и не требовалось. Всеми доступными средствами Вадим выстраивал в чужом сознании некое подобие собственного, отпечаток или матрицу, чтобы укорениться там накрепко и уже по этому мостику, протянувшемуся между двумя подобиями, устремить жизне-силу, будто плазму по ионизированному каналу. Запрокинув голову, девочка заворожено смотрела на Вадима, и сам он будто впадал в транс. Изнутри на него наползала тьма, и, повинуясь ей, Вадим начал медленный танец, двигаясь в такт собственной песни. Теперь это и вправду смахивало на камланье, только вместо обычных шаманских выкрутас Вадим разворачивал длиннейшую цепь бойцовских приемов, постепенно их усложняя. Он знал, что каждый его жест, каждый взмах впечатывается во взбудораженное сознание Юли, будто прочнейшее из заклятий, и что наброшенная на девушку колдовская матрица-сеть, собственное его отражение, подпитываясь его же жизне-силой, быстро проникает в глубину ее персонального Порядка, формируя новые рефлексы. Похожим образом, наверно, поступали с жертвами садисты, только там энергия двигалась в обратную сторону, обессиливая несчастных. Зато как кейфовали убийцы!.. Отмеренными порциями тьма пересылалась Юле по хрупкому мостку, усваиваясь в ее сознании, насыщая ячейки глубинной памяти, о которой не все и знают; формируя новые и прочные сцепки нейронов, будто сигналы прогонялись по ним годами; пропитывая все клетки, словно пресловутая "мертвая вода". И Вадиму виделось, как под хрупкой плотью девочки будто проступает стальной каркас, когда в послушном и взрывчатом теле оружием становятся любые твердые части: колени, локти, затылок, не говоря о кулаках и пятках. Некогда и Вадима вот так же зарядили многими программами, от сенсорных до боевых, - впрочем, в тот раз обошлись без демонстраций: просто накачали по самые ноздри, а переваривать предоставили самому. Кажется, он занимается этим поныне. Наконец странный его танец подошел к завершению. Не то чтобы Вадим перебрал все знакомые приемы, но для большинства ситуаций достаточно и такого, а лучшее, как известно, - враг хорошего. Надежней обходиться минимумом - во всяком случае, пока не влезаешь в это дело с головой, как это приходится делать профи. Слегка запыхавшись, Вадим снова опустился на колени возле Юлиного изголовья, высвободил ее руки. Сейчас же девочка ухватила его за уши, притянула голову к своему лицу, хотя за все время они и так не расцепили взглядов. - Ну ты дал! - сказала тихо. - Ну ты взяла! откликнулся Вадим в тон, словно отозвался на пароль. Странно, но ее тело тоже отблескивало в неровном сиянии свечей, словно полированное, - а на ней-то с чего было проступать поту, если с начала сеанса Юлька не шелохнулась? - Проверять не буду, - добавила она. - Верю на слово. К тому ж умоталась, как... Ничто не дается даром, верно? Я будто постарела на эти годы, которые мы сейчас перескочили, - судьбу не обманешь, нет... Закинув тонкие руки, девочка вдруг притиснула его лицо к своей взмокшей груди, будто захотела все-таки "смешать пот". Не удержавшись, он слизнул пару капелек в уютной ложбинке и вздохнул с сожалением: большего нам не дано, увы. Разные категории. - Пойдем-ка тебя ополосну, - сказал Вадим ворчливо. Пока не начала разлагаться. "Живого мыла", правда, не обещаю - как и безразмерного корыта. - А где зверюга? - вдруг вспомнила девочка. - Никуда не забрался? - Сбежал давно! - засмеялся Вадим. - Ты по размеру ему не подходишь. - И повторил вслух: - Разные категории. На удивление тихая, беспрекословно подчиняясь его рукам, Юля позволила себя отмочалить в простом тазу, затем и одеть - словно малявка-дошкольница, опекаемая заботливым папашей. И так же послушно отправилась домой, не требуя новых развлечений. Проводив ее до самого "бегунка" ("подмазанная" норушка-вахтерша очень натурально изобразила спящую), Вадим уже собрался залечь, когда в дверь неожиданно поскреблись. И кто это, интересно? На облаву домовичков походило мало, к тому же те обычно являлись с собственными ключами; а гостей посимпатичней он спровадил. Недоуменно хмурясь, Вадим пошел открывать. В темном проеме стояла Алиса, завернувшись в просторный шелковый халат с капюшоном, предусмотрительно надвинутым на самые глаза. - Решил сачкануть напоследок? - осведомилась она. - Ну-ка пропусти! Без церемоний женщина скользнула мимо Вадима в комнату, и тому осталось только запереть дверь и последовать за ней. Алиса уже уютно расположилась в его поте