ание земли. €грал светом и переливалсЯ, светилсЯ и  танцевал  и
мерцал ѓород по ночам до самого утра, а утром  угасал,  одевалсЯ  дымом  и
туманом.
   Ќо лучше всего сверкал электрический белый крест в руках  громаднейшего
‚ладимира на ‚ладимирской горке, и был он виден далеко, и часто  летом,  в
черной мгле, в путаных заводЯх и изгибах старика-реки,  из  ивнЯка,  лодки
видели его и находили по его свету водЯной путь на ѓород, к его пристанЯм.
‡имой крест сиЯл в черной гуще  небес  и  холодно  и  спокойно  царил  над
темными пологими далЯми московского берега, от  которого  были  перекинуты
два громадных моста. Ћдин цепной, тЯжкий, Ќиколаевский, ведущий в слободку
на том берегу, другой - высоченный, стреловидный,  по  которому  прибегали
поезда оттуда, где очень,  очень  далеко  сидела,  раскинув  свою  пеструю
шапку, таинственнаЯ Њосква.


   € вот, в зиму 1918 года, ѓород  жил  странною,  неестественной  жизнью,
котораЯ, очень возможно,  уже  не  повторитсЯ  в  двадцатом  столетии.  ‡а
каменными стенами все квартиры были переполнены. ‘вои  давнишние  исконные
жители жались и продолжали сжиматьсЯ дальше, волею-неволею  впускаЯ  новых
пришельцев, устремлЯвшихсЯ на ѓород. € те как раз  и  приезжали  по  этому
стреловидному мосту оттуда, где загадочные сизые дымки.
   Ѓежали седоватые банкиры со своими женами, бежали  талантливые  дельцы,
оставившие доверенных помощников в Њоскве, которым было поручено не терЯть
свЯзи  с  тем  новым  миром,  который  нарождалсЯ  в  Њосковском  царстве,
домовладельцы, покинувшие дома верным тайным  приказчикам,  промышленники,
купцы, адвокаты, общественные деЯтели.  Ѓежали  журналисты,  московские  и
петербургские, продажные, алчные,  трусливые.  Љокотки.  —естные  дамы  из
аристократических  фамилий.  €х  нежные  дочери,   петербургские   бледные
развратницы с накрашенными карминовыми губами. Ѓежали секретари директоров
департаментов, юные пассивные педерасты. Ѓежали кнЯзьЯ и алтынники,  поэты
и ростовщики, жандармы и актрисы императорских  театров.  ‚сЯ  эта  масса,
просачиваЯсь в щель, держала свой путь на ѓород.
   ‚сю весну, начинаЯ с  избраниЯ  гетмана,  он  наполнЯлсЯ  и  наполнЯлсЯ
пришельцами. ‚ квартирах спали на диванах  и  стульЯх.  Ћбедали  огромными
обществами за столами в богатых квартирах. Ћткрылись бесчисленные съестные
лавки-паштетные, торговавшие до глубокой ночи, кафе, где подавали  кофе  и
где можно было  купить  женщину,  новые  театры  миниатюр,  на  подмостках
которых  кривлЯлись  и  смешили  народ  все  наиболее  известные   актеры,
слетевшиесЯ из двух столиц, открылсЯ знаменитый  театр  "‹иловый  негр"  и
величественный, до белого утра гремЯщий тарелками, клуб  "Џрах"  (поэты  -
режиссеры - артисты - художники) на Ќиколаевской улице.  ’отчас  же  вышли
новые газеты, и лучшие перьЯ в ђоссии начали писать в них  фельетоны  и  в
этих фельетонах  поносить  большевиков.  €звозчики  целыми  днЯми  таскали
седоков из ресторана в ресторан, и  по  ночам  в  кабаре  играла  струннаЯ
музыка,  и  в  табачном  дыму  светились  неземной  красотой  лица  белых,
истощенных, закокаиненных проституток.
   ѓород разбухал, ширилсЯ, лез, как опара из горшка. „о  самого  рассвета
шелестели игорные клубы, и в них играли личности петербургские и  личности
городские, играли важные и гордые немецкие лейтенанты  и  майоры,  которых
русские  боЯлись  и   уважали.   €грали   арапы   из   клубов   Њосквы   и
украинско-русские, уже  висЯщие  на  волоске  помещики.  ‚  кафе  "Њаксим"
соловьем свистал на скрипке обаЯтельный сдобный румын, и глаза у него были
чудесные, печальные, томные, с синеватым белком,  а  волосы  -  бархатные.
‹ампы,  увитые  цыганскими  шалЯми,  бросали  два  света  -   вниз   белый
электрический, а вбок и вверх - оранжевый. ‡вездою голубого пыльного шелку
разливалсЯ  потолок,  в  голубых  ложах  сверкали  крупные  бриллианты   и
лоснились рыжеватые сибирские меха. € пахло жженым кофе, потом, спиртом  и
французскими духами. ‚се лето восемнадцатого года по Ќиколаевской  шаркали
дутые лихачи, в наваченных кафтанах, и в  рЯд  до  света  конусами  горели
машины. ‚ окнах магазинов мохнатились цветочные леса, бревнами золотистого
жиру висели балыки, орлами и печатЯми томно сверкали  бутылки  прекрасного
шампанского вина "Ђбрау".
   €  все  лето,  и  все  лето  напирали  и  напирали   новые.   ЏоЯвились
хрЯщевато-белые с серенькой бритой щетинкой на  лицах,  с  сиЯющими  лаком
штиблетами и наглыми глазами тенора-солисты, члены ѓосударственной думы  в
пенсне, б... со звонкими фамилиЯми, биллиардные игроки... водили  девок  в
магазины покупать краску длЯ губ и дамские штаны из батиста  с  чудовищным
разрезом. Џокупали девкам лак.
   ѓнали письма в единственную отдушину, через  смутную  Џольшу  (ни  один
черт не знал, кстати говорЯ, что в ней творитсЯ и что это за  такаЯ  новаЯ
страна - Џольша), в ѓерманию, великую страну честных тевтонов,  запрашиваЯ
визы, переводЯ деньги, чуЯ, что,  может  быть,  придетсЯ  ехать  дальше  и
дальше, туда, куда ни в коем случае не достигнет  страшный  бой  и  грохот
большевистских боевых полков. Њечтали о ”ранции, о Џариже,  тосковали  при
мысли, что  попасть  туда  очень  трудно,  почти  невозможно.  …ще  больше
тосковали во времЯ тех страшных  и  не  совсем  Ясных  мыслей,  что  вдруг
приходили в бессонные ночи на чужих диванах.
   - Ђ вдруг? а вдруг? а вдруг? лопнет этот железный  кордон...  €  хлынут
серые. Ћх, страшно...
   Џриходили такие мысли в тех случаЯх,  когда  далеко,  далеко  слышались
мЯгкие  удары  пушек  -  под  ѓородом   стрелЯли   почему-то   все   лето,
блистательное и жаркое, когда всюду и везде охранЯли  покой  металлические
немцы, а  в  самом  ѓороде  постоЯнно  слышались  глухонькие  выстрелы  на
окраинах: па-па-пах.
   Љто в кого  стрелЯл  -  никому  не  известно.  ќто  по  ночам.  Ђ  днем
успокаивались, видели, как временами по Љрещатику, главной улице,  или  по
‚ладимирской проходил полк германских гусар. Ђх, и полк же  был!  Њохнатые
шапки сидели над гордыми лицами, и  чешуйчатые  ремни  сковывали  каменные
подбородки, рыжие усы торчали стрелами вверх. ‹ошади в эскадронах шли одна
к одной, рослые, рыжие  четырехвершковые  лошади,  и  серо-голубые  френчи
сидели на шестистах всадниках, как чугунные мундиры их грузных  германских
вождей на памЯтниках городка Ѓерлина.
   “видав их, радовались и успокаивались и говорили  далеким  большевикам,
злорадно скалЯ зубы из-за колючей пограничной проволоки:
   - Ђ ну, суньтесь!
   Ѓольшевиков ненавидели. Ќо не  ненавистью  в  упор,  когда  ненавидЯщий
хочет идти дратьсЯ и убивать, а ненавистью трусливой, шипЯщей, из-за угла,
из темноты. Ќенавидели  по  ночам,  засыпаЯ  в  смутной  тревоге,  днем  в
ресторанах, читаЯ газеты, в которых описывалось, как  большевики  стрелЯют
из маузеров в затылки офицерам и банкирам и как в Њоскве торгуют лавочники
лошадиным мЯсом,  зараженным  сапом.  Ќенавидели  все  -  купцы,  банкиры,
промышленники,   адвокаты,   актеры,   домовладельцы,    кокотки,    члены
государственного совета, инженеры, врачи и писатели...


   Ѓыли офицеры. € они бежали и с севера, и с запада - бывшего фронта -  и
все направлЯлись в ѓород, их было очень много и  становилось  все  больше.
ђискуЯ жизнью, потому что им, большею частью  безденежным  и  носившим  на
себе неизгладимую печать своей  профессии,  было  труднее  всего  получить
фальшивые документы  и  пробратьсЯ  через  границу.  Ћни  все-таки  сумели
пробратьсЯ и поЯвитьсЯ в ѓороде, с травлеными взорами, вшивые и  небритые,
беспогонные, и начинали в нем приспосабливатьсЯ, чтобы есть и  жить.  Ѓыли
среди них исконные старые жители  этого  ѓорода,  вернувшиесЯ  с  войны  в
насиженные гнезда с той  мыслью,  как  и  Ђлексей  ’урбин,  -  отдыхать  и
отдыхать и устраивать  заново  не  военную,  а  обыкновенную  человеческую
жизнь, и были сотни и сотни чужих, которым нельзЯ было уже оставатьсЯ ни в
Џетербурге,  ни  в  Њоскве.  Ћдни  из  них   -   кирасиры,   кавалергарды,
конногвардейцы  и  гвардейские  гусары,  выплывали  легко  в  мутной  пене
потревоженного ѓорода. ѓетманский конвой ходил в фантастических погонах, и
за гетманскими столами усаживалось до  двухсот  масленых  проборов  людей,
сверкающих гнилыми желтыми зубами с золотыми  пломбами.  Љого  не  вместил
конвой, вместили  дорогие  шубы  с  бобровыми  воротниками  и  полутемные,
резного дуба квартиры в лучшей части ѓорода - ‹ипках, рестораны  и  номера
отелей...
   „ругие,  армейские  штабс-капитаны  конченых  и  развалившихсЯ  полков,
боевые армейские гусары,  как  полковник  Ќай-’урс,  сотни  прапорщиков  и
подпоручиков, бывших студентов, как ‘тепанов -  Љарась,  сбитых  с  винтов
жизни войной и революцией, и поручики, тоже бывшие студенты, но  конченные
длЯ университета навсегда, как ‚иктор ‚икторович Њышлаевский. Ћни, в серых
потертых шинелЯх, с еще не зажившими ранами, с ободранными тенЯми погон на
плечах, приезжали в ѓород и в своих семьЯх или в  семьЯх  чужих  спали  на
стульЯх, укрывались шинелЯми,  пили  водку,  бегали,  хлопотали  и  злобно
кипели. ‚от эти последние  ненавидели  большевиков  ненавистью  горЯчей  и
прЯмой, той, котораЯ может двинуть в драку.
   Ѓыли юнкера. ‚ ѓороде к началу революции  оставалось  четыре  юнкерских
училища - инженерное, артиллерийское  и  два  пехотных.  Ћни  кончились  и
развалились  в  грохоте  солдатской  стрельбы   и   выбросили   на   улицы
искалеченных,  только  что  кончивших  гимназистов,  только  что  начавших
студентов, не детей и не взрослых, не военных и не штатских, а таких,  как
семнадцатилетний Ќиколка ’урбин...


   - ‚се это, конечно, очень  мило,  и  над  всем  царствует  гетман.  Ќо,
ей-богу, Я до сих пор не знаю, да и знать не буду, по всей вероЯтности, до
конца  жизни,  что  собой  представлЯет  этот  невиданный   властитель   с
наименованием, свойственным более веку семнадцатому, нежели двадцатому.
   - „а кто он такой, Ђлексей ‚асильевич?
   - Љавалергард, генерал, сам крупный богатый помещик, и зовут его Џавлом
Џетровичем...
   Џо  какой-то  странной  насмешке  судьбы  и   истории   избрание   его,
состоЯвшеесЯ  в  апреле  знаменитого  года,  произошло  в  цирке.  Ѓудущим
историкам это, вероЯтно, даст обильный материал длЯ юмора. ѓражданам же, в
особенности оседлым в ѓороде и уже испытавшим первые  взрывы  междоусобной
брани, было  не  только  не  до  юмора,  но  и  вообще  не  до  каких-либо
размышлений. €збрание состоЯлось с ошеломлЯющей быстротой - и слава  богу.
ѓетман воцарилсЯ - и прекрасно. ‹ишь бы только на рынках было мЯсо и хлеб,
а на улицах  не  было  стрельбы,  чтобы,  ради  самого  господа,  не  было
большевиков, и чтобы простой народ не грабил. Ќу что ж, все это более  или
менее осуществилось при гетмане, пожалуй, даже в значительной степени.  Џо
крайней мере, прибегающие москвичи и петербуржцы  и  большинство  горожан,
хоть и смеЯлись над странной  гетманской  страной,  которую  они,  подобно
капитану ’альбергу, называли опереткой, невсамделишным  царством,  гетмана
славословили искренне... и... "„ай бог, чтобы это продолжалось вечно".
   Ќо вот могло ли это продолжатьсЯ вечно, никто бы не мог сказать, и даже
сам гетман. „а-с.
   „ело в  том,  что  ѓород  -  ѓородом,  в  нем  и  полициЯ  -  варта,  и
министерство, и даже войско, и газеты различных наименований,  а  вот  что
делаетсЯ кругом, в той  настоЯщей  “краине,  котораЯ  по  величине  больше
”ранции, в которой десЯтки миллионов людей, этого не знал никто. Ќе знали,
ничего не знали, не только о местах отдаленных, но даже, - смешно сказать,
- о деревнЯх, расположенных в пЯтидесЯти  верстах  от  самого  ѓорода.  Ќе
знали, но ненавидели  всею  душой.  €  когда  доходили  смутные  вести  из
таинственных областей, которые носЯт название - деревнЯ, о том, что  немцы
грабЯт мужиков и безжалостно карают  их,  расстреливаЯ  из  пулеметов,  не
только ни одного  голоса  возмущениЯ  не  раздалось  в  защиту  украинских
мужиков,  но  не  раз,  под  шелковыми  абажурами  в  гостиных,  скалились
по-волчьи зубы и слышно было бормотание:
   - ’ак им и надо! ’ак и надо; мало еще! џ бы их еще не  так.  ‚от  будут
они помнить революцию. ‚ыучат их немцы - своих не хотели, попробуют чужих!
   - Ћх, как неразумны ваши речи, ох, как неразумны.
   - „а что вы, Ђлексей ‚асильевич!.. ‚едь  это  такие  мерзавцы.  ќто  же
совершенно дикие звери. ‹адно. Ќемцы им покажут.
   Ќемцы!!
   Ќемцы!!
   € повсюду:
   _Ќемцы_!!!
   Ќемцы!!
   ‹адно:  тут  немцы,  а  там,  за  далеким  кордоном,  где  сизые  леса,
большевики. ’олько две силы.


        5

   ’ак  вот-с,  нежданно-негаданно  поЯвилась  третьЯ  сила  на  громадной
шахматной доске. ’ак плохой и неумный игрок, отгородившись пешечным строем
от страшного партнера (к слову говорЯ, пешки  очень  похожи  на  немцев  в
тазах), группирует своих офицеров около игрушечного  королЯ.  Ќо  коварнаЯ
ферзь противника внезапно находит путь откуда-то сбоку, проходит в  тыл  и
начинает бить по тылам пешки и коней  и  объЯвлЯет  страшные  шахи,  а  за
ферзем приходит стремительный легкий слон -  офицер,  подлетают  коварными
зигзагами кони, и вот-с, погибает слабый и скверный игрок -  получает  его
деревЯнный король мат.
   Џришло все это быстро, но  не  внезапно,  и  предшествовали  тому,  что
пришло, некие знамениЯ.
   Ћднажды, в мае месЯце, когда ѓород проснулсЯ сиЯющий, как  жемчужина  в
бирюзе, и солнце выкатилось освещать царство гетмана, когда  граждане  уже
двинулись, как муравьи, по своим делишкам, и заспанные приказчики начали в
магазинах открывать рокочущие  шторы,  прокатилсЯ  по  ѓороду  страшный  и
зловещий звук. Ћн был неслыханного тембра - и не пушка и  не  гром,  -  но
настолько силен, что многие форточки открылись сами  собой  и  все  стекла
дрогнули. ‡атем звук повторилсЯ, прошел вновь по  всему  верхнему  ѓороду,
скатилсЯ волнами в ѓород нижний - Џодол, и через  голубой  красивый  „непр
ушел  в  московские  дали.  ѓорожане  проснулись,  и  на  улицах  началось
смЯтение. ђазрослось оно мгновенно,  ибо  побежали  с  верхнего  ѓорода  -
Џечерска растерзанные, окровавленные люди с воем и визгом. Ђ звук прошел и
в третий раз и так, что начали с громом  обваливатьсЯ  в  печерских  домах
стекла, и почва шатнулась под ногами.
   Њногие видели тут женщин, бегущих в одних сорочках и кричащих страшными
голосами. ‚скоре узнали, откуда пришел звук. Ћн ЯвилсЯ  с  ‹ысой  ѓоры  за
ѓородом, над самым „непром, где помещались гигантские  склады  снарЯдов  и
пороху. Ќа ‹ысой ѓоре произошел взрыв.
   ЏЯть дней жил после того ѓород, в ужасе ожидаЯ,  что  потекут  с  ‹ысой
ѓоры Ядовитые газы. Ќо удары прекратились, газы не потекли,  окровавленные
исчезли, и ѓород приобрел мирный вид во всех своих частЯх, за  исключением
небольшого угла Џечерска, где рухнуло несколько домов. Ќечего и  говорить,
что  германское  командование  нарЯдило  строгое  следствие,  и  нечего  и
говорить, что город ничего не узнал относительно причин  взрыва.  ѓоворили
разное.
   - ‚зрыв произвели французские шпионы.
   - Ќет, взрыв произвели большевистские шпионы.
   Љончилось все это тем, что о взрыве просто забыли.
   ‚торое знамение пришло летом, когда  ѓород  был  полон  мощной  пыльной
зеленью, гремел и грохотал, и германские лейтенанты выпивали море  содовой
воды. ‚торое знамение было поистине чудовищно!
   ‘реди бела днЯ, на Ќиколаевской улице, как раз там, где стоЯли  лихачи,
убили не кого иного, как главнокомандующего германской армией  на  “краине
фельдмаршала ќйхгорна, неприкосновенного и гордого генерала,  страшного  в
своем могуществе, заместителЯ самого императора ‚ильгельма! “бил его, само
собой разумеетсЯ,  рабочий  и,  само-собой  разумеетсЯ,  социалист.  Ќемцы
повесили через двадцать четыре часа после смерти германца не только самого
убийцу, но даже  извозчика,  который  подвез  его  к  месту  происшествиЯ.
Џравда, это не воскресило нисколько знаменитого генерала, но зато породило
у умных людей замечательные мысли по поводу происходЯщего.
   ’ак,  вечером,  задыхаЯсь  у  открытого  окна,   расстегиваЯ   пуговицы
чесучовой рубашки, ‚асилиса сидел за стаканом  чаЯ  с  лимоном  и  говорил
Ђлексею ‚асильевичу ’урбину таинственным шепотом:
   - ‘опоставлЯЯ все эти событиЯ, Я не могу не прийти  к  заключению,  что
живем мы весьма непрочно.  Њне  кажетсЯ,  что  под  немцами  что-то  такое
(‚асилиса пошевелил короткими  пальцами  в  воздухе)  шатаетсЯ.  Џодумайте
сами... ќйхгорна... и где? Ђ? (‚асилиса сделал испуганные глаза.)
   ’урбин выслушал мрачно, мрачно дернул щекой и ушел.
   …ще  предзнаменование  Явилось  на  следующее  же  утро  и   обрушилось
непосредственно на того же ‚асилису. ђаненько,  раненько,  когда  солнышко
заслало веселый луч в мрачное подземелье, ведущее  с  дворика  в  квартиру
‚асилисы, тот, выглЯнув, увидал в луче знамение.  Ћно  было  бесподобно  в
сиЯнии своих тридцати лет, в блеске монист на  царственной  екатерининской
шее, в босых стройных ногах, в колышущейсЯ  упругой  груди.  ‡убы  видениЯ
сверкали, а от ресниц ложилась на щеки лиловаЯ тень.
   - ЏЯтьдэсЯт сегоднЯ, - сказало знамение  голосом  сирены,  указываЯ  на
бидон с молоком.
   - —то ты, џвдоха?  -  воскликнул  жалобно  ‚асилиса,  -  побойсЯ  бога.
Џозавчера  сорок,  вчера  сорок  пЯть,  сегоднЯ   пЯтьдесЯт.   ‚едь   этак
невозможно.
   - ™о ж Я зроблю? “се дорого, - ответила сирена, - кажут на базаре, будэ
и сто.
   …е зубы вновь сверкнули. Ќа мгновение ‚асилиса забыл и про пЯтьдесЯт, и
про сто, про все забыл, и сладкий и дерзкий холод прошел у него в  животе.
‘ладкий холод, который проходил каждый раз по животу ‚асилисы, как  только
поЯвлЯлось перед  ним  прекрасное  видение  в  солнечном  луче.  (‚асилиса
вставал раньше своей супруги.) Џро все забыл,  почему-то  представил  себе
полЯну в лесу, хвойный дух. ќх, эх...
   - ‘мотри, џвдоха, - сказал ‚асилиса, облизываЯ губы и косЯ глазами  (не
вышла бы жена), - уж очень вы  распустились  с  этой  революцией.  ‘мотри,
выучат вас немцы. "•лопнуть или  не  хлопнуть  ее  по  плечу?"  -  подумал
мучительно ‚асилиса и не решилсЯ.
   ирокаЯ лента алебастрового молока упала и запенилась в кувшине.
   - —и воны нас выучуть, чи мы их разучимо, -  вдруг  ответило  знамение,
сверкнуло, сверкнуло, прогремело бидоном, качнуло коромыслом и, как луч  в
луче, стало подниматьсЯ из подземельЯ в  солнечный  дворик.  "Ќ-ноги-то  -
а-ах!!" - застонало в голове у ‚асилисы.
   ‚ это  мгновение  донессЯ  голос  супруги,  и,  повернувшись,  ‚асилиса
столкнулсЯ с ней.
   - ‘ кем это ты? - быстро швырнув глазом вверх, спросила супруга.
   - ‘ џвдохой, - равнодушно ответил ‚асилиса, -  представь  себе,  молоко
сегоднЯ пЯтьдесЯт.
   - Љ-как? -  воскликнула  ‚анда  Њихайловна.  -  ќто  безобразие!  ЉакаЯ
наглость! Њужики совершенно взбесились... џвдоха! џвдоха! - закричала она,
высовываЯсь в окошко, - џвдоха!
   Ќо видение исчезло и не возвращалось.
   ‚асилиса всмотрелсЯ в кривой стан  жены,  в  желтые  волосы,  костлЯвые
локти и сухие ноги, и ему до того вдруг сделалось тошно жить на свете, что
он чуть-чуть не плюнул ‚анде на подол. “державшись и вздохнув, он  ушел  в
прохладную полутьму комнат, сам не понимаЯ, что именно гнетет его.  Ќе  то
‚анда - ему вдруг представилась она, и желтые ключицы вылезли вперед,  как
свЯзанные оглобли, -  не  то  какаЯ-то  неловкость  в  словах  сладостного
видениЯ.
   - ђазучимо? Ђ? Љак вам это нравитсЯ? - сам себе  бормотал  ‚асилиса.  -
Ћх, уж эти мне базары! Ќет, что вы на это  скажете?  “ж  если  они  немцев
перестанут боЯтьсЯ... последнее дело. ђазучимо.  Ђ?  Ђ  зубы-то  у  нее  -
роскошь...
   џвдоха вдруг во тьме почему-то представилась ему голой, как  ведьма  на
горе.
   - ЉакаЯ дерзость... ђазучимо? Ђ грудь...
   € это было так умопомрачительно, что ‚асилисе сделалось нехорошо, и  он
отправилсЯ умыватьсЯ холодной водой.
   ’ак-то вот,  незаметно,  как  всегда,  подкралась  осень.  ‡а  наливным
золотистым августом пришел  светлый  и  пыльный  сентЯбрь,  и  в  сентЯбре
произошло уже не знамение, а само событие, и было  оно  на  первый  взглЯд
совершенно незначительно.
   €менно, в городскую тюрьму однажды светлым сентЯбрьским вечером  пришла
подписаннаЯ   соответствующими   гетманскими   властЯми    бумага,    коей
предписывалось выпустить из камеры N_666 содержащегосЯ в означенной камере
преступника. ‚от и все.
   ‚от и все! € из-за этой бумажки, - несомненно, из-за нее!  -  произошли
такие беды и несчастьЯ, такие походы,  кровопролитиЯ,  пожары  и  погромы,
отчаЯние и ужас... Ђй, ай, ай!
   “зник,  выпущенный  на  волю,  носил  самое  простое  и  незначительное
наименование - ‘емен ‚асильевич Џетлюра. ‘ам он себЯ, а также и  городские
газеты периода декабрЯ 1918 - февралЯ 1919 годов называли  на  французский
несколько манер - ‘имон. Џрошлое ‘имона было погружено в глубочайший мрак.
ѓоворили, что он будто бы бухгалтер.
   - Ќет, счетовод.
   - Ќет, студент.
   Ѓыл на углу Љрещатика и Ќиколаевской улицы большой  и  изЯщный  магазин
табачных изделий. Ќа продолговатой  вывеске  был  очень  хорошо  изображен
кофейный турок в феске, курЯщий кальЯн. Ќоги у турка были в мЯгких  желтых
туфлЯх с задранными носами.
   ’ак вот нашлись и такие, что клЯтвенно  уверЯли,  будто  видели  совсем
недавно, как  ‘имон  продавал  в  этом  самом  магазине,  изЯщно  стоЯ  за
прилавком, табачные изделиЯ фабрики ‘оломона Љогена. Ќо тут же  находились
и такие, которые говорили:
   - Ќичего подобного. Ћн был уполномоченным союза городов.
   - Ќе союза городов, а земского союза, -  отвечали  третьи,  -  типичный
земгусар.
   —етвертые  (приезжие),  закрываЯ   глаза,   чтобы   лучше   припомнить,
бормотали:
   - Џозвольте... позвольте-ка...
   €  рассказывали,  что  будто  бы   десЯть   лет   назад...   виноват...
одиннадцать, они видели, как вечером он  шел  по  Њалой  Ѓронной  улице  в
Њоскве, причем  под  мышкой  у  него  была  гитара,  завернутаЯ  в  черный
коленкор. € даже добавлЯли, что  шел  он  на  вечеринку  к  землЯкам,  вот
поэтому и гитара в коленкоре. —то будто бы шел он  на  хорошую  интересную
вечеринку  с  веселыми  румЯными  землЯчками-курсистками,  со   сливЯнкой,
привезенной прЯмо с благодатной “краины, с песнЯми, с чудным ѓрицем...

   ...Ћй, не хо-д-и...

   Џотом начинали путатьсЯ в описаниЯх наружности, путать  даты,  указаниЯ
места...
   - ‚ы говорите, бритый?
   - Ќет, кажетсЯ... позвольте... с бородкой.
   - Џозвольте... разве он московский?
   - „а нет, студентом... он был...
   - Ќичего подобного. €ван €ванович его знает. Ћн был в  ’араще  народным
учителем...
   ”у ты, черт... Ђ может, и не шел по Ѓронной. Њосква город  большой,  на
Ѓронной туманы, изморозь, тени... ЉакаЯ-то гитара... турок под  солнцем...
кальЯн... гитара - дзинь-трень...  неЯсно,  туманно,  ах,  как  туманно  и
страшно кругом.

   ...€дут и пою-ют...

   €дут, идут мимо окровавленные тени, бегут видениЯ, растрепанные девичьи
косы, тюрьмы, стрельба, и мороз, и полночный крест ‚ладимира.

   €дут и поют
   ћнкера гвардейской школы...
   ’рубы, литавры,
   ’арелки гремЯт.

   ѓромЯт торбаны, свищет  соловей  стальным  винтом,  засекают  шомполами
насмерть людей, едет, едет черношлычнаЯ конница на горЯчих лошадЯх.
   ‚ещий сон гремит, катитсЯ  к  постели  ЂлексеЯ  ’урбина.  ‘пит  ’урбин,
бледный, с намокшей в тепле прЯдью волос, и розоваЯ лампа горит. ‘пит весь
дом. €з книжной храп ЉарасЯ, из Ќиколкиной  свист  ервинского...  Њуть...
ночь... ‚алЯетсЯ на полу у постели  ЂлексеЯ  недочитанный  „остоевский,  и
глумЯтсЯ "Ѓесы" отчаЯнными словами... ’ихо спит …лена.
   - Ќу, так вот что Я вам скажу: не было. Ќе было! Ќе было  этого  ‘имона
вовсе на свете. Ќи турка, ни гитары под кованым  фонарем  на  Ѓронной,  ни
земского союза... ни черта. Џросто миф, порожденный на  “краине  в  тумане
страшного восемнадцатого года.
   ...€ было другое - лютаЯ ненависть.  Ѓыло  четыреста  тысЯч  немцев,  а
вокруг них  четырежды  сорок  раз  четыреста  тысЯч  мужиков  с  сердцами,
горЯщими неутоленной злобой. Ћ, много, много скопилось в этих  сердцах.  €
удары лейтенантских  стеков  по  лицам,  и  шрапнельный  беглый  огонь  по
непокорным деревнЯм, спины, исполосованные шомполами гетманских  сердюков,
и расписки на клочках бумаги почерком  майоров  и  лейтенантов  германской
армии:
   "‚ыдать русской свинье за купленную у нее свинью 25 марок".
   „обродушный, презрительный хохоток  над  теми,  кто  приезжал  с  такой
распискою в штаб германцев в ѓород.
   € реквизированные лошади, и отобранный  хлеб,  и  помещики  с  толстыми
лицами, вернувшиесЯ в свои поместьЯ при гетмане,  -  дрожь  ненависти  при
слове "офицернЯ".
   ‚от что было-с.
   „а еще слухи о земельной реформе, которую  намеревалсЯ  произвести  пан
гетман.
   “вы, увы! ’олько  в  ноЯбре  восемнадцатого  года,  когда  под  ѓородом
загудели пушки, догадались умные люди, а  в  том  числе  и  ‚асилиса,  что
ненавидели мужики этого самого  пана  гетмана,  как  бешеную  собаку  -  и
мужицкие мыслишки о том, что никакой этой  панской  сволочной  реформы  не
нужно, а нужна та вечнаЯ, чаемаЯ мужицкаЯ реформа:
   - ‚сЯ землЯ мужикам.
   - Љаждому по сто десЯтин.
   - —тобы никаких помещиков и духу не было.
   - € чтобы на каждые эти сто десЯтин вернаЯ гербоваЯ бумага с печатью  -
во владение вечное, наследственное, от деда к отцу,  от  отца  к  сыну,  к
внуку и так далее.
   - —тобы никакаЯ шпана из  ѓорода  не  приезжала  требовать  хлеб.  •леб
мужицкий, никому его не дадим, что сами не съедим, закопаем в землю.
   - —тобы из ѓорода привозили керосин.
   - Ќу-с, такой реформы обожаемый гетман произвести не мог. „а и  никакой
черт ее не произведет.
   Ѓыли тоскливые слухи, что справитьсЯ с гетманской и  немецкой  напастью
могут только большевики, но у большевиков своЯ напасть:
   - †иды и комиссары.
   - ‚от головушка горькаЯ у украинских мужиков!
   Ќиоткуда нет спасениЯ!!
   Ѓыли десЯтки тысЯч людей, вернувшихсЯ с войны и умеющих стрелЯть...
   - Ђ выучили сами же офицеры по приказанию начальства!
   ‘отни тысЯч винтовок, закопанных в землю, упрЯтанных в клунЯх и коморах
и не сданных, несмотрЯ на скорые на  руку  военно-полевые  немецкие  суды,
порки шомполами и стрельбу шрапнелЯми, миллионы патронов в той же земле  и
трехдюймовые орудиЯ в каждой пЯтой деревне и пулеметы в каждой второй,  во
всЯком городишке склады снарЯдов, цейхгаузы с шинелЯми и папахами.
   €  в  этих  же  городишках  народные  учителЯ,  фельдшера,  однодворцы,
украинские семинаристы, волею судеб ставшие прапорщиками, здоровенные сыны
пчеловодов, штабс-капитаны  с  украинскими  фамилиЯми...  все  говорЯт  на
украинском Языке, все любЯт “краину волшебную,  воображаемую,  без  панов,
без офицеров-москалей, - и тысЯчи бывших пленных украинцев, вернувшихсЯ из
ѓалиции.
   ќто в довесочек к десЯткам тысЯч мужичков?.. Ћ-го-го!
   ‚от это было. Ђ узник... гитара...

   ‘лухи грозные, ужасные...
   Ќаступают на нас...

   „зинь... трень... эх, эх, Ќиколка.
   ’урок, земгусар, ‘имон. „а не было его. Ќе было. ’ак, чепуха,  легенда,
мираж.
   € напрасно, напрасно мудрый ‚асилиса, хватаЯсь за голову,  восклицал  в
знаменитом ноЯбре: "Quos  vult  perdere,  dementat"  [Љого  (бог)  захочет
погубить, того он лишает разума (лат.)] - и проклинал гетмана за  то,  что
тот выпустил Џетлюру из загаженной городской тюрьмы.
   - ‚здор-с все это. Ќе он - другой. Ќе другой - третий.
   €так, кончились всЯкие знамениЯ и наступили событиЯ... ‚торое  было  не
пустЯшное, как какой-то выпуск мифического человека из тюрьмы, - о нет!  -
оно было так  величественно,  что  о  нем  человечество,  наверное,  будет
говорить еще сто лет... ѓальские  петухи  в  красных  штанах,  на  далеком
европейском ‡ападе, заклевали толстых кованых немцев  до  полусмерти.  ќто
было ужасное зрелище: петухи во фригийских колпаках, с  картавым  клекотом
налетали на бронированных тевтонов и рвали из них  клочьЯ  мЯса  вместе  с
броней. Ќемцы дрались отчаЯнно, вгонЯли широкие штыки в  оперенные  груди,
грызли зубами, но не выдержали, - и немцы! немцы! попросили пощады.
   ‘ледующее событие было тесно свЯзано с этим  и  вытекло  из  него,  как
следствие из причины. ‚есь мир, ошеломленный и потрЯсенный, узнал, что тот
человек, имЯ которого и штопорные  усы,  как  шестидюймовые  гвозди,  были
известны всему миру и который был-то уж  навернЯка  сплошь  металлический,
без малейших признаков дерева, он был  повержен.  Џовержен  в  прах  -  он
перестал быть императором. ‡атем темный ужас прошел ветром по всем головам
в ѓороде: видели, сами видели, как линЯли немецкие лейтенанты и  как  ворс
их серо-небесных мундиров превращалсЯ в подозрительную вытертую рогожку. €
это происходило тут же, на глазах, в течение  часов,  в  течение  немногих
часов линЯли глаза, и в лейтенантских моноклевых окнах потухал живой свет,
и из широких стеклЯнных дисков начинала глЯдеть дырЯваЯ реденькаЯ нищета.
   ‚от тогда ток пронизал мозги наиболее  умных  из  тех,  что  с  желтыми
твердыми чемоданами  и  с  сдобными  женщинами  проскочили  через  колючий
большевистский лагерь в  ѓород.  Ћни  понЯли,  что  судьба  их  свЯзала  с
побежденными, и сердца их исполнились ужасом.
   - Ќемцы побеждены, - сказали гады.
   - Њы побеждены, - сказали умные гады.
   ’о же самое понЯли и горожане.
   Ћ, только тот, кто сам был побежден, знает, как выглЯдит это слово! Ћно
похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение. Ћно
похоже на комнату, в которой  по  обоЯм  ползет  зеленаЯ  плесень,  полнаЯ
болезненной жизни. Ћно похоже на рахитиков  демонов  ребЯт,  на  протухшее
постное масло, на матерную ругань женскими голосами в темноте. ‘ловом, оно
похоже на смерть.
   Љончено. Ќемцы оставлЯют “краину. ‡начит,  значит  -  одним  бежать,  а
другим встречать новых, удивительных, незваных гостей в ѓороде.  €,  стало
быть, кому-то придетсЯ умирать. ’е, кто бегут, те умирать не будут, кто же
будет умирать?


   - “мигать - не в помигушки иг'ать, - вдруг картавЯ,  сказал  неизвестно
откуда-то поЯвившийсЯ перед спЯщим Ђлексеем ’урбиным полковник Ќай-’урс.
   Ћн был в странной форме: на голове светозарный шлем, а тело в кольчуге,
и опиралсЯ он на меч, длинный, каких уже нет ни в одной  армии  со  времен
крестовых походов. ђайское сиЯние ходило за Ќаем облаком.
   - ‚ы в раю, полковник? - спросил ’урбин,  чувствуЯ  сладостный  трепет,
которого никогда не испытывает человек наЯву.
   - ‚ гаю, - ответил Ќай-’урс голосом чистым и совершенно прозрачным, как
ручей в городских лесах.
   - Љак странно, как странно, - заговорил ’урбин, - Я думал, что рай  это
так... мечтание  человеческое.  €  какаЯ  страннаЯ  форма.  ‚ы,  позвольте
узнать, полковник, остаетесь и в раю офицером?
   - Ћни в бригаде  крестоносцев  теперича,  господин  доктор,  -  ответил
вахмистр †илин, заведомо срезанный огнем вместе с  эскадроном  белградских
гусар в 1916 году на ‚иленском направлении.
   Љак огромный витЯзь возвышалсЯ вахмистр, и кольчуга его  распространЯла
свет.   ѓрубые   его   черты,   прекрасно   памЯтные   доктору    ’урбину,
собственноручно  перевЯзавшему  смертельную   рану   †илина,   ныне   были
неузнаваемы, а глаза вахмистра совершенно сходны  с  глазами  Ќай-’урса  -
чисты, бездонны, освещены изнутри.
   Ѓольше всего на свете любил  сумрачной  душой  Ђлексей  ’урбин  женские
глаза. Ђх, слепил господь бог игрушку - женские глаза!.. Ќо куда ж  им  до
глаз вахмистра!
   - Љак же вы? - спрашивал с любопытством и безотчетной  радостью  доктор
’урбин, - как же это так, в рай с сапогами, со шпорами? ‚едь у вас лошади,
в конце концов, обоз, пики?
   -  ‚ерите  слову,  господин  доктор,  -  загудел  виолончельным   басом
†илин-вахмистр, глЯдЯ прЯмо в глаза взором голубым, от которого теплело  в
сердце, - прЯмо-таки всем эскадроном, в конном строю и подошли.  ѓармоника
опЯть же. Ћно верно, неудобно... ’ам, сами изволите знать,  чистота,  полы
церковные.
   - Ќу? - поражалсЯ ’урбин.
   -  ’ут,  стало  быть,  апостол  Џетр.  татский  старичок,  а   важный,
обходительный.  џ,  конечно,  докладаю:  так  и   так,   второй   эскадрон
белградских  гусар  в  рай  подошел  благополучно,  где  прикажете  стать?
„окладывать-то докладываю, а сам, - вахмистр скромно кашлЯнул в  кулак,  -
думаю, а ну, думаю, как  скажут-то  они,  апостол  Џетр,  а  подите  вы  к
чертовой матери... Џотому, сами изволите знать, ведь это куда ж, с конЯми,
и...  (вахмистр  смущенно  почесал  затылок)  бабы,  говорЯ  по   секрету,
кой-какие пристали по дороге. ѓоворю это Я апостолу, а сам мигаю взводу  -
мол, баб-то турните временно, а там видно будет. Џущай пока, до  выЯснениЯ
обстоЯтельства, за облаками посидЯт. Ђ апостол Џетр, хоть человек вольный,
но, знаете ли, положительный. ѓлазами - зырк, и  вижу  Я,  что  баб-то  он
увидал на повозках. €звестно,  платки  на  них  Ясные,  за  версту  видно.
Љлюква, думаю. ЏолнаЯ засыпь всему эскадрону...
   "ќге, говорит, вы что ж, с бабами?" - и головой покачал.
   "’ак точно, говорю, но, говорю, не извольте беспокоитьсЯ, мы их  сейчас
по шеЯм попросим, господин апостол".
   "Ќу нет, говорит, вы уж тут это ваше рукоприкладство оставьте!"
   Ђ? что прикажете делать? „обродушный старикан. „а ведь сами  понимаете,
господин доктор, эскадрону в походе без баб невозможно.
   € вахмистр хитро подмигнул.
   - ќто верно, - вынужден был согласитьсЯ  Ђлексей  ‚асильевич,  потуплЯЯ
глаза. —ьи-то глаза, черные, черные, и родинки на  правой  щеке,  матовой,
смутно сверкнули в сонной тьме. Ћн смущенно крЯкнул, а вахмистр продолжал:
   - Ќу те-с, сейчас это он и говорит - доложим. ЋтправилсЯ,  вернулсЯ,  и
сообщает: ладно, устроим. € такаЯ  у  нас  радость  сделалась,  невозможно
выразить. ’олько вышла тут маленькаЯ заминочка. Ћбождать, говорит  апостол
Џетр, потребуетсЯ. Ћдначе ждали мы не более минуты. ѓлЯжу,  подъезжает,  -
вахмистр указал на молчащего и горделивого Ќай-’урса, уходЯщего  бесследно
из сна в неизвестную  тьму,  -  господин  эскадронный  командир  рысью  на
’ушинском ‚оре. Ђ за ним немного погодЯ неизвестный юнкерок в пешем строю,
- тут вахмистр покосилсЯ на ’урбина и потупилсЯ на  мгновение,  как  будто
хотел что-то скрыть от доктора, но не печальное, а,  наоборот,  радостный,
славный секрет, потом оправилсЯ и продолжал: - ЏоглЯдел Џетр на них из-под
ручки и говорит: "Ќу, теперича, грит, все!" - и сейчас  дверь  настежь,  и
пожалте, говорит, справа по три.

   ...„унька, „унька, „унька Я!
   „унЯ, Ягодка моЯ, -

   зашумел вдруг, как во сне, хор железных голосов и заиграла  итальЯнскаЯ
гармоника.
   - Џод ноги! - закричали на разные голоса взводные.

   ‰-эх, „унЯ, „унЯ, „унЯ, „унЯ!
   Џолюби, „унЯ, менЯ, -

   и замер хор вдали.
   - ‘ бабами? ’ак и вперлись? - ахнул ’урбин.
   ‚ахмистр рассмеЯлсЯ возбужденно и радостно взмахнул руками.
   - ѓосподи боже  мой,  господин  доктор.  Њеста-то,  места-то  там  ведь
видимо-невидимо. —истота... Џо первому обозрению говорЯ, пЯть корпусов еще
можно поставить и с запасными эскадронами, да что пЯть - десЯть!  ђЯдом  с
нами хоромы, батюшки, потолков не видно! џ и говорю: "Ђ разрешите, говорю,
спросить, это длЯ кого же  такое?"  Џотому  оригинально:  звезды  красные,
облака красные в цвет наших чакчир отливают... "Ђ это, -  говорит  апостол
Џетр, - длЯ большевиков, с Џерекопу которые".
   - Љакого Џерекопу? - тщетно напрЯгаЯ свой  бедный  земной  ум,  спросил
’урбин.
   - Ђ это, ваше высокоблагородие, у них-то ведь заранее все  известно.  ‚
двадцатом  году  большевиков-то,  когда  брали  Џерекоп,   видимо-невидимо
положили. ’ак, стало быть, помещение к приему им приготовили.
   - Ѓольшевиков? - смутилась душа ’урбина, - путаете вы что-то, †илин, не
может этого быть. Ќе пустЯт их туда.
   - ѓосподин доктор, сам так думал. ‘ам.  ‘мутилсЯ  и  спрашиваю  господа
бога...
   - Ѓога? Ћй, †илин!
   - Ќе сомневайтесь, господин доктор, верно говорю, врать мне нечего, сам
разговаривал неоднократно.
   - Љакой же он такой?
   ѓлаза †илина испустили лучи, и гордо утончились черты лица.
   - “бейте - объЯснить не могу. ‹ик осиЯнный, а  какой  -  не  поймешь...
Ѓывает, взглЯнешь - и похолодеешь. —удитсЯ, что он на тебЯ  самого  похож.
‘трах такой проймет, думаешь, что же это такое? Ђ потом ничего,  отойдешь.
ђазнообразное лицо. Ќу, уж а как говорит, такаЯ радость, такаЯ  радость...
€ сейчас пройдет,  пройдет  свет  голубой...  ѓм...  да  нет,  не  голубой
(вахмистр подумал), не могу знать. ‚ерст на тысЯчу и скрозь тебЯ. Ќу вот-с
Я и докладываю, как же так, говорю, господи,  попы-то  твои  говорЯт,  что
большевики в ад попадут? ‚едь это, говорю, что ж  такое?  Ћни  в  тебЯ  не
верЯт, а ты им, вишь, какие казармы взбодрил.
   "Ќу, не верЯт?" - спрашивает.
   "€стинный бог", - говорю, а сам,  знаете  ли,  боюсь,  помилуйте,  богу
этакие слова! ’олько глЯжу, а он улыбаетсЯ. —его ж это  Я,  думаю,  дурак,
ему докладываю, когда он лучше менЯ знает. Ћднако любопытно, что он  такое
скажет. Ђ он и говорит:
   "Ќу не верЯт, говорит, что ж поделаешь. Џущай. ‚едь мне-то от этого  ни
жарко, ни холодно. „а и тебе, говорит, тоже.  „а  и  им,  говорит,  то  же
самое. Џотому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Ћдин верит,  другой
не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку,
а что касаетсЯ казарм, †илин, то тут как надо понимать,  все  вы  у  менЯ,
†илин, одинаковые - в поле брани убиенные. ќто, †илин, понимать надо, и не
всЯкий это поймет. „а ты, в общем, †илин, говорит, этими вопросами себЯ не
расстраивай. †иви себе, гулЯй".
   Љругло объЯснил, господин доктор? а? "Џопы-то", - Я говорю... ’ут он  и
рукой махнул: "’ы мне, говорит, †илин, про попов лучше и не напоминай. “ма
не приложу, что мне с ними делать. ’о есть таких дураков, как  ваши  попы,
нету других на свете. Џо секрету скажу тебе, †илин, срам, а не попы".
   "„а, говорю, уволь ты  их,  господи,  вчистую!  —ем  дармоедов-то  тебе
кормить?"
   "†алко, †илин, вот в чем штука-то", - говорит.
   ‘иЯние вокруг †илина стало голубым, и  необъЯснимаЯ  радость  наполнила
сердце спЯщего. ЏротЯгиваЯ руки к сверкающему вахмистру,  он  застонал  во
сне:
   - †илин, †илин, нельзЯ ли мне как-нибудь  устроитьсЯ  врачом  у  вас  в
бригаде вашей?
   †илин приветно махнул рукой и ласково и утвердительно закачал  головой.
Џотом стал отодвигатьсЯ и покинул ЂлексеЯ ‚асильевича.  ’от  проснулсЯ,  и
перед ним, вместо †илина, был уже понемногу бледнеющий квадрат рассветного
окна. „октор отер рукой лицо и почувствовал, что оно в  слезах.  Ћн  долго
вздыхал в утренних сумерках, но вскоре опЯть заснул, и  сон  потек  теперь
ровный, без сновидений...


   „а-с, смерть не  замедлила.  Ћна  пошла  по  осенним,  а  потом  зимним
украинским дорогам вместе с  сухим  веющим  снегом.  ‘тала  постукивать  в
перелесках пулеметами.  ‘амое  ее  не  было  видно,  но  Явственно  видный
предшествовал ей некий корЯвый мужичонков  гнев.  Ћн  бежал  по  метели  и
холоду, в дырЯвых лаптишках, с сеном в  непокрытой  свалЯвшейсЯ  голове  и
выл. ‚ руках он нес великую  дубину,  без  которой  не  обходитсЯ  никакое
начинание на ђуси. ‡апорхали легонькие красные петушки. ‡атем показалсЯ  в
багровом заходЯщем солнце повешенный за половые органы шинкарь-еврей. €  в
польской красивой столице ‚аршаве было видно видение: ѓенрик ‘енкевич стал
в  облаке  и  Ядовито  ухмыльнулсЯ.  ‡атем   началась   просто   форменнаЯ
чертовщина, вспучилась и запрыгала пузырЯми. Џопы звонили в  колокола  под
зелеными куполами потревоженных церквушек, а рЯдом, в  помещении  школ,  с
выбитыми ружейными пулЯми стеклами, пели революционные песни.
   Ќет, задохнешьсЯ в такой стране и в такое времЯ. Ќу ее к дьЯволу!  Њиф.
Њиф Џетлюра. …го не было вовсе. ќто миф, столь же замечательный, как миф о
никогда не существовавшем Ќаполеоне, но гораздо менее красивый.  ‘лучилось
другое. Ќужно было  вот  этот  самый  мужицкий  гнев  подманить  по  одной
какой-нибудь дороге, ибо так уж колдовски устроено на  белом  свете,  что,
сколько бы он ни бежал, он всегда фатально оказываетсЯ на одном и  том  же
перекрестке.
   ќто очень просто. Ѓыла бы кутерьма, а люди найдутсЯ.
   € вот поЯвилсЯ откуда-то полковник ’оропец. Ћказалось, что он ни  более
ни менее, как из австрийской армии...
   - „а что вы?
   - “верЯю вас.
   ‡атем поЯвилсЯ писатель ‚инниченко, прославивший себЯ  двумЯ  вещами  -
своими романами и тем, что лишь  только  колдовскаЯ  волна  еще  в  начале
восемнадцатого года выдернула его на  поверхность  отчаЯнного  украинского
морЯ, его в сатирических журналах города  ‘анкт-Џетербурга,  не  медлЯ  ни
секунды, назвали изменником.
   - € поделом...
   - Ќу, уж это Я не знаю. Ђ затем-с и этот самый  таинственный  узник  из
городской тюрьмы.
   …ще в сентЯбре никто в ѓороде не представлЯл себе, что могут  соорудить
три человека, обладающие  талантом  поЯвитьсЯ  вовремЯ,  даже  и  в  таком
ничтожном  месте,  как  ЃелаЯ  –ерковь.  ‚  октЯбре  об  этом  уже  сильно
догадывались, и начали уходить, освещенные сотнЯми огней, поезда с  ѓорода
I, Џассажирского в новый, пока еще широкий лаз через новоЯвленную Џольшу и
в  ѓерманию.  Џолетели  телеграммы.  “ехали  бриллианты,  бегающие  глаза,
проборы и деньги. ђвались и на юг, на юг, в  приморский  город  Ћдессу.  ‚
ноЯбре месЯце, увы! - все уже знали довольно определенно. ‘лово:
   - Џетлюра!
   - Џетлюра!!
   - Џетлюра! -
   запрыгало со стен, с серых телеграфных сводок. “тром с газетных листков
оно  капало  в  кофе,  и