ной  особенностью   в
отдельных  своих  представителЯх, то эта особенность  ЯвлЯетсЯ далеко еще не
тем умопостигаемым  характером, который мы  вправе  приписать одному  только
человеку за  отсутствием оснований приписать  его кому-либо другому из живых
существ. “мопостигаемый характер человека, индивидуальность, так относЯтсЯ к
эмпирическому    характеру,   индивидуации,    как    памЯть   к    простому
непосредственному узнаванию. ‚ конечном итоге здесь несомненно тождество:  в
обоих  случаЯх  в  основе  лежит структура,  форма, закон,  космос,  который
остаетсЯ  равным себе, когда содержание менЯетсЯ.  ‡десь должны быть вкратце
изложены соображениЯ, на основании  которых  нужно предположить наличность у
человека  номинального, трансэмпирического субъекта. Ћни  вытекают из  основ
логики и этики.
     ‚ логике  речь  идет об отыскании истинного значениЯ принципа тождества
(также  противоречиЯ;  длЯ  существа   нашего  предмета  не  имеют  значениЯ
бесконечные споры,  которые ведутсЯ о  преимуществе  одного  перед  другим и
истинной  форме  их выражениЯ). Џоложение Ђ =  Ђ непосредственно бесспорно и
очевидно.  Ћно  ЯвлЯетсЯ  элементарным  мерилом  истины  длЯ  всЯких  других
положений. ‚сЯкое противоречие этому положению мы признаем ложным. Ќапример,
когда в каком-нибудь  специальном суждении предикат высказывает относительно
субъекта  нечто  такое, что чуждо  определЯемому понЯтию.  € следует  только
глубже  вдуматьсЯ,  чтобы  обнаружить, что в  конечном итоге  это  положение
ЯвлЯетсЯ  законом  всЯких  логических  выводов.  ‡акон тождества  -  принцип
истинного  и  ложного.  Љто видит в  этом положении одну только  тавтологию,
котораЯ ничего не объЯснЯет и нисколько не способствует нашему мышлению, тот
пожалуй  и  прав,  но  он,  очевидно, очень  скверно  усвоил  природу  этого
положениЯ. ’акого  взглЯда  придерживалсЯ  ѓегель  и впоследствии  почти все
эмпиристы.  Ђ=  Ђ, как принцип всЯкой истины, не может ЯвлЯтьсЯ какой-нибудь
специальной истиной.  Љто  видит бессодержательность в  законах  тождества и
противоречиЯ,  тот должен  это  качество  прежде  всего приписать  себе. Ћн,
пожалуй,  надеЯлсЯ  найти в  них  особую  мысль, обогатить  ими  свой  запас
положительных знаний.  Ќо положениЯ,  о которых идет  речь,  не представлЯют
собою  особого познаниЯ  или особых актов мышлениЯ. Ћни ЯвлЯютсЯ той меркой,
которую следует приложить ко  всем мыслительным процессам. ќта  мера сама по
себе не может ЯвлЯтьсЯ актом  мышлениЯ,  который можно было бы  сравнить  со
всеми прочими актами.  Ќорма мышлениЯ не может  находитьсЯ в самом мышлении.
‡акон  тождества  ничего не прибавлЯет к нашим  знаниЯм. Ћн  не  увеличивает
нашего богатства, он стремитсЯ заложить первый камень и дать основание этому
богатству. Џринцип тождества - все или ничего.
     Љ чему применЯютсЯ принципы тождества и различиЯ? Ћбыкновенно думают: к
суждениЯм.  Ќапример,  ‡игварт   формулирует  закон  противоречиЯ  следующим
образом:  "Ћба суждениЯ  Ђ есть ‚,  Ђ не есть  ‚ не могут одновременно  быть
верны"  Ћн  утверждает, что суждение: "необразованный человек  -  образован"
содержит в себе  противоречие потому, что свЯзанное  "образован" отнесено  к
такому субъекту, относительно которого суждение implicite утверждает, что он
"человек необразованный",  это  опЯть можно свести  к  двум  суждениЯм: •  -
"образован" и • -"необразован" и  т.д. Џсихологизм подобного  доказательства
бьет   в  глаза.  Ћно  ссылаетсЯ  на  суждение,  предшествующее  по  времени
образованию  понЯтиЯ "необразованный человек". ‚ышеприведенное же положение,
Ђ не= Ђ, претендует  на истинность, безразлично, существуют ли  существовали
или  будут  существовать  и другие  суждениЯ. Ћно  простираетсЯ  на  понЯтие
"необразованный  человек". Ћно обеспечивает нам это понЯтие путем исключениЯ
всех противоречащих ему признаков.
     €менно  в этом  состоит  единственнаЯ  функциЯ  принципов  тождества  и
противоречиЯ. Ћна конститутивна длЯ специфической стороны понЯтиЯ.
     Љонечно, такова их функциЯ по  отношению к логическому понЯтию, но не к
тому,  что  мы называем "психологическим  понЯтием".  Џравда, понЯтие всегда
психологически  заменЯетсЯ   общим  созерцательным  представлением,  но  это
представление  в  известной  степени содержит  в  себе  момент специфичности
понЯтиЯ.  ќто общее представление, служащее психологически  заменой понЯтиЯ,
не есть то же  самое, что  понЯтие. Џредставление может быть богаче (когда Я
думаю о треугольнике) или скуднее (в понЯтии льва гораздо больше содержаниЯ,
чем  в  моем  представлении о  нем, в то времЯ, как  в случае треугольника -
совершенно  наоборот). ‹огическое  понЯтие  есть  та  руководЯщаЯ  нить,  по
направлению которой следует внимание,  когда оно извлекает из представлениЯ,
замещающего  понЯтие,   только  известные  моменты,  указанные  именно  этим
понЯтием.  Ћно ЯвлЯетсЯ целью и  заветной мечтой  психологического  понЯтиЯ,
полЯрной  звездой,  к  которой обращены  упорные взоры  вниманиЯ, когда  оно
создает конкретный суррогат понЯтиЯ:
     оно - закон по которому внимание делает свой выбор.
     Ќет мышлениЯ, которое нарЯду с логическими моментами  не содержало бы в
себе моментов психологических. Ќаличность  одного только логического момента
ЯвлЯлась  бы чудом.  ’олько  тождество  мыслит  чисто логически.  —еловек же
должен  мыслить  одновременно  и  психологически,  так как  кроме разума  он
наделен и  чувственностью. Џравда, его  мышление  направленно на логические,
находЯщиесЯ вне времени ЯвлениЯ, психологически  же оно протекает в пределах
определенного промежутка времени. ‹огичность  играет роль  высшего критериЯ,
которым руководствуетсЯ человек в актах психологического мышлениЯ. Љогда два
человека спорЯт  о  чем-либо,  они говорЯт о понЯтии, а не о  тех совершенно
различных индивидуальных представлениЯх,  которыми это понЯтие заменЯетсЯ  у
каждого  из них.  ЏонЯтие  есть  та ценность, с  помощью которой  измерЯютсЯ
разнообразные индивидуальные представлениЯ. ‚опрос о том, как психологически
возникает общее  представление, не имеет никакого отношениЯ к природе самого
понЯтиЯ. ЏонЯтие приобретает характер логичности - это условие достоинства и
прочности всЯкого понЯтиЯ - не из опыта. Џоследний в  состоЯнии создать лишь
неустойчивые образы, в лучшем же случае,  общие представлениЯ весьма шаткого
свойства. ‘ущностью специфичности понЯтиЯ  ЯвлЯютсЯ - абсолютное постоЯнство
и  абсолютнаЯ  однозначность,  черты  которые  опытом  не  могут быть  даны.
"Љритика  чистого  разума" характеризует  эту сущность  следующими  словами:
"это- то,  скрытое в тайниках человеческой души, искусство, загадку которого
нам врЯд  ли  удастсЯ  когда-либо  разрешить и выставить перед глазами  рода
человеческого". ќто абсолютное постоЯнство, эта однозначность не относитсЯ к
метафизическим сущностЯм: вещи далеко не так реальны, как это представлЯетсЯ
нам в  понЯтии.  €х  качества  логически  ЯвлЯютсЯ  присущими  им постольку,
поскольку они ЯвлЯютсЯ содержанием понЯтиЯ. ЏонЯтие есть норма сущности - не
существованиЯ.
     џ говорю,  что кругообразный предмет обладает  кривизной. ќто  суждение
оправдываетсЯ моим понЯтием  о круге, которое содержит в себе кривизну,  как
характерный  признак.  Џонимать  под понЯтием самую сущность, само  по  себе
"существо'" будет  неправильно: "существо"  в  данном случае обозначает  или
исключение  всего  психологического, или  представлЯет собою  метафизическую
вещь.  ЏонЯтие   и  определение  понЯтиЯ  -  две   вещи  совершенно  разные.
ЏредставлЯть себе их, как нечто однозначащее, запрещает природа определениЯ,
которое  имеет дело не с объемом, а  с содержанием понЯтиЯ.  €ными  словами,
определение  дает  только  смысл  понЯтиЯ,  а  не сферу  компетенции  нормы,
составлЯющей сущность понЯтиЯ. ЏонЯтие, как  норма, как норма сущности, само
сущностью быть не может. Ќорма должна ЯвлЯтьсЯ чем-то другим, но так как она
не может быть сущностью, то она  должна быть выражением  некоторого  факта -
бытиЯ, ибо tertium non datur, причем этот факт раскрывает не бытие объектов,
а существование известной функции.
     ‚о всЯком  идейном споре между людьми  нормой сущности ЯвлЯетсЯ не  что
иное,  как положение Ђ = Ђ или Ђ = | =не Ђ.  ќто бывает в тех случаЯх, когда
люди длЯ разрешениЯ спора  прибегают  к  содействию  дефиниции, определениЯ.
‘ущность понЯтиЯ, постоЯнство и  однозначность, сообщаетсЯ последнему только
суждением  Ђ  =  Ђ  и  ничем  другим.  Џри  этом   роли   логических  аксиом
распределЯютсЯ   следующим   образом:   prmcipium  identitatis  поддерживает
продолжительную   неизменность  и  замкнутость  понЯтиЯ,  в   то  времЯ  как
principium  conlradictionis проводит  резкую  границу  между  этим  и  всеми
прочими понЯтиЯми.  ќтим  впервые доказано, что сущность понЯтиЯ  выражаетсЯ
при  помощи  приведенных  двyx  логических аксиом, и  не  представлЯет собою
ничего другого, как именно эти аксиомы. Џоложение Ђ = Ђ (или Ђ = | = не Ђ) и
только  оно дает возможность  возникновениЯ  каждого  понЯтиЯ. Ћно  ЯвлЯетсЯ
нервом своеобразной природы понЯтиЯ.
     …сли Я произношу само  по себе положение  Ђ  = Ђ, то это не значит, что
какое-нибудь специальное или даже всЯкое Ђ, взЯто из действительного опыта и
действительного  мышлениЯ, равно самому себе. ‘уждение  тождества совершенно
независимо от  того,  существует  ли  действительно какое-нибудь Ђ. ќтим  Я,
конечно,  не  хочу сказать,  что это положение может быть  мыслимо  кем-либо
несуществующим. ќто  обозначает собою только  следующее: положение тождества
мыслимо   совершенно  независимо  от  того,  существует  ли  что-нибудь  или
кто-нибудь,  или нет. Ћно далее  обозначает: если есть какое-нибудь  Ђ  (все
равно,  существует  ли  какое-либо  Ђ  или  нет), то  уже  во всЯком  случае
правильно  будет  утверждать,  что   Ђ=Ђ.  ќтим  самым  бесповоротно  даетсЯ
определеннаЯ  позициЯ,  какое-то бытие, а именно  Ђ =Ђ, хотЯ вопрос о  самом
существовании Ђ  весьма  проблематичен.  Џоложение  Ђ =  Ђ  утверждает таким
образом и что  нечто  существует,  но  это  существование именно  и ЯвлЯетсЯ
нормою сущности. Њы не согласны с Њиллем, который говорит, что это положение
взЯто из эмпирического мира, что оно взЯто  из небольшого или даже допустим,
из  большого числа переживаний. „ело в том что  оно совершенно независимо от
опыта.  …го  истинность  непреложна  по  отношению  к тому, фигурировало  ли
где-нибудь в опыте это Ђ или нет.  Ќикто не пробовал отрицать это положение,
да  и это представлЯетсЯ совершенно невозможным, так как отрицание чего-либо
определенного всегда предполагает существование этого положениЯ. ’ак как оно
выражает  собою  бытие,  не  ставЯ   себЯ  в  зависимость  от  самого  факта
существованиЯ объектов  и  ничего не высказываЯ об  их бытии, то  оно  может
выражать  только бытие,  отличное  от бытиЯ всех действительных и  возможных
объектов, иными словами, оно может выражать собою бытие  того, что по самому
понЯтию своему  никогда  не  может  стать  объектом'. ’аким  образом,  своей
очевидностью  оно раскрывает существование  субъекта. Љ тому  же это  бытие,
выраженное в принципе тождества, лежит ни  в первом,  ни  во втором  Ђ.  Ћно
лежит в самом знаке равенства Ђ= Ђ. €так, это положение совершенно идентично
положению: Я есмь.
     Џсихологически  эта  сложнаЯ  дедукциЯ легко  упрощаетсЯ,  но  без  нее
обойтись все же нельзЯ. Џоложение Ђ=Ђ выражает собою неизменность понЯтиЯ Ђ,
ту неизменность, котораЯ отличает Ђ  от всех  прочих  Явлений  нашего опыта.
‘ледовательно,  необходимо  иметь  нечто  неизменное,  к  которому  подобное
суждение было бы применимо. ќтим нечто может быть только субъект. Ѓудь Я сам
вовлечен в круг изменений, Я никак не мог бы признать, что Ђ осталось равным
себе. …сли бы џ беспрерывно изменЯлсЯ и таким образом терЯл свое тождество с
самим  собою,  т.е.,  если бы  мое  џ  превратилось  в  определенную функцию
изменений то  Я никогда не  в состоЯнии был  бы противопоставить  себЯ этому
изменению и познать его. „лЯ этого  мне  не  хватало  бы  абсолютной системы
координат,  относительно  которых только и можем  мы  определить тождество и
фиксировать его как таковое.
     ‘уществование субъекта невозможно  ни  из  чего вывести, это совершенно
справедливо утверждает "Љритика рациональной  психологии"  Љанта.  Ќо  можно
показать, где это существование строго и недвусмысленно выражено и в логике.
Ќе  следует это  умопостигаемое  бытие  представлЯть себе  в  виде  какой-то
логической  мыслимости,  как  это  делает  Љант,  мыслимости,  достоверность
которой  приобретаетсЯ лишь впоследствии при помощи морального закона. ”ихте
был  вполне прав,  утверждаЯ,  что идеЯ  реального нашего  "Я"  находитсЯ  в
скрытой форме и в логике, поскольку "Я" совпадает с умопостигаемым бытием.
     ‹огические  аксиомы суть принципы всЯкой истины. Ћни основывают бытие и
направлЯют  наше  сознание. ‹огика  -  это  закон,  которому следует  всегда
повиноватьсЯ, и человек только  тогда  ЯвлЯетсЯ самим собою, когда он вполне
логичен. Ѓольше того, он - ничто, пока  он не ЯвлЯетсЯ воплощением логики. ‚
познании он находит самого себЯ.
     ‚сЯкое  заблуждение  вызывает  ощущение  вины.  €з этого  следует,  что
человек не должен заблуждатьсЯ. Ћн должен найти истину, а потому он может ее
найти. ЋбЯзанность познаниЯ имеет своим  следствием его возможность, свободу
мышлениЯ  и  надежду  на  победу  познаниЯ.  ‚  нормативности  логики  лежит
доказательство  того,  что  человеческое  мышление  свободно  и  что  оно  в
состоЯнии достигнуть своей цели.
     Ћтносительно этики Я выскажусь короче. „ело в том, что это исследование
всецело покоитсЯ на Љантонской моральной психологии. ‚ известной  аналогии с
ней, как видно  было  из  предыдущего, проведены были  последние  логические
дедукции  и  постулаты.  ѓлубочайшаЯ,  умопостигаемаЯ  сущность человека  не
подлежит закону  причинности  и свободно выбирает между  добром и  злом. Ћна
проЯвлЯетсЯ в сознании виновности, в раскаЯнии. Ќо никто до сих пор еще не в
состоЯнии был иначе объЯснить эти  факты. Ќикого также нельзЯ  было убедить,
что  тот  или  иной  поступок   он  обЯзательно  должен  был  совершить.   ‚
долженствовании  и здесь  лежит  залог возможности.  —еловек  отлично  может
понимать все причинные  факторы, все мотивы,  побудившие его к какому-нибудь
низкому поступку,  тем  не  менее  он будет  утверждать,  а в данном  случае
особенно настойчиво, что его умопостигаемое "Я" совершенно свободно, что оно
могло поступить  иначе,  а  потому  всЯ  вина  за  этот поступок  падает  на
упомЯнутое "Я".
     Џравдивость,  чистота, верность, искренность по отношению к самому себе
- это единственно мыслимаЯ этика. ‘уществуют обЯзанности лишь по отношению к
себе,  обЯзанности  эмпирического  "Я"  к  умопостигаемому. ќти  обЯзанности
выступают в форме двух  императивов, которые способны нанести самое позорное
поражение всЯкому психологизму:  в  форме логической и моральной законности.
Ќормативные дисциплины,  психический  факт  наличности  внутреннего  голоса,
который требует значительно больше  того,  что  содержит  в себе  буржуазнаЯ
нравственность  -  это  именно  то,  чего  никакой  эмпиризм не  в состоЯнии
удовлетворительно    объЯснить.    …го     противоположность     лежит     в
критически-трансцендентальной,  но   не  в  метафизически-трансцендентальной
методе,  так  как  всЯкаЯ   метафизика   ЯвлЯетсЯ  только  гипостазированной
психологией, в то времЯ как трансцендентальнаЯ философиЯ есть логика оценок.
‚сЯкий эмпиризм,  скептицизм,  позитивизм, релЯтивизм.  психологизм и всЯкие
другие имманентные методы исследованиЯ инстинктивно  чувствуют, что логика и
этика ЯвлЯютсЯ длЯ  них камнем  преткновениЯ. ќтим объЯснЯютсЯ вечно новые и
неизменно безнадежные  попытки эмпирического и  психологического обоснованиЯ
этих   дисциплин.   Ћб    одном   только   забыли:   испытать   и   доказать
эксперименталь-ность principium contradictionis.
     ‚ своей же основе  логика и этика совершенно  тождественны: обЯзанность
по отношению к самому себе. Ћни торжествуют свое  единение в высшей ценности
истины,  отрицанием которой  в одном случае  ЯвлЯетсЯ заблуждение, в  другом
случае -  ложь: истина же едина. ‚сЯкий этический  закон  есть  одновременно
закон  логический  и  наоборот. Ќе только добродетель, но и разум, не только
свЯтость,  но и  мудрость  ЯвлЯютсЯ  задачей  человеки: только  оба  члена и
совокупности составлЯют совершенство.
     Љонечно,  из этики, нормы  которой обладают принудительным  характером,
нельзЯ строго логически вывести доказательство бытиЯ, как  из логики.  ќтика
ЯвлЯетсЯ,   правда,   логической   заповедью.   ‹огика   ставит  совершенное
существование  "Я", как абсолютное бытие, перед глазами последнего. ќтика же
только требует этого осуществлениЯ. ќтика принимает к себе логику в качестве
собственного своего содержаниЯ, в качестве своего основного требованиЯ.
     ‚ том знаменитом месте "Љритики практического разума", где Љант видит в
человеке некоторый  член умопостигаемого мира ("„олг! Ћ возвышенное, великое
слово...")  можно  с полным основанием  поставить вопрос, откуда Љант знает,
что  моральный  закон  имеет  исходной  своей  точкой личность? Ќа  это Љант
отвечает, что он не может иметь  другого более  достойного происхождениЯ.  ‚
дальнейшем  положении  он не доказывает,  что категорический  императив есть
закон,  данный  нуменом.  „лЯ  него  уже  эти  два  понЯтиЯ,  категорический
императив и нумен, с самого начала свЯзаны между собою самым тесным образом.
ќто именно и лежит  в природе  этики. Ћна  требует, чтобы умопостигаемое "Я"
действовало свободно, вне влиЯний эмпирических наслоений. ’олько тогда этика
в состоЯнии вполне осуществить бытие в его чистом виде,  то бытие, о котором
возвещает нам логика и форме чего-то все-таки существующего.
     Љак дорожил Љант своей теорией монад, теорией души! Ћн  ставил ее  выше
всЯком другого блага! ‘воей  же теорией "умопостигаемого характера", которую
совершенно ошибочно принЯли за  какое-то  новое-открытие и в  которой думали
найти отличительный признак Љантовской философии, он  хотел только выдвинуть
ее научные ценности. ќто Ясно видно из  тех пробелов, о которых  мы говорили
выше.
     „олг  существует  только  по  отношению  к самому  себе.  ќто  ЯвлЯлось
бесспорным длЯ Љанта еще в ранней юности его, может быть, после того, как он
впервые  почувствовал импульс  ко  лжи. Њиф  о  ѓеркулесе, некоторые места у
Ќицше  и особенно  тирнера  содержат  в себе  нечто родственное  Љантонской
теории. Ќо  оставив  все  это в  стороне,  мы видим  одного  только  €бсена,
которому вполне самостоЯтельно удалось прийти к принципу Љантовской этики (в
"Ѓрандте" и "Џер ѓюнте").
     ЃесспорнаЯ  истина, что большинство людей  нуждаетсЯ в  €егове.  ’олько
меньшинство - это именно  гениальные люди, совершенно не  знают гетерономии.
€ные оправдывают свои  поступки  или упущениЯ, свое  мышление  и  бытие,  по
крайней мере, мысленно, перед кем-нибудь другим, будь то  личный,  иудейский
Ѓог или человек, которого любЯт, уважают, боЯтсЯ. ’олько тогда они действуют
в формальном, внешнем согласии с законом нравственности.
     ‚сЯ жизнь Љанта  независимаЯ, свободнаЯ  до последних мелочей, ЯвлЯетсЯ
доказательством  его убеждениЯ в том, что человек ответственней только перед
собою. ќто положение он считал бесспорным пунктом своей теории, до того, что
не  предвидел  возможности  каких-либо  возражений  против  него. € все-таки
молчание  Љанта именно в этом месте привело к тому, что его этика до сих пор
еще мало  понЯта. Ђ ведь она одна только  стремилась к тому, чтобы строгий и
властный  внутренний  голос не  был заглушен воплем  толпы. Ћна  единственно
интроспектив-нопсихологически приемлемаЯ этика.
     “ Љанта в его земной жизни было такое состоЯние, которое предшествовало
"обоснованию  характера".  ќто  легко   заключить  из   одного   места   его
"Ђнтропологии".   Ќо    момент,   когда   он    представил   себе   это    в
ужасающе-ослепительной Яркости: "џ ответственнен только перед  собою! никому
другому не должен служить! но могу себЯ забыть в работе! Я один! свободен! Я
господин  самому себе!" -  ќтот момент означает зарождение кантовской этики,
наиболее героический акт мировой истории.
     „ве вещи наполнЯют нашу душу удивлением и трепетом, причем тем сильнее,
чем чаще  и  продолжительнее  останавливаетсЯ  на  них мысль:  звездное небо
простираетсЯ надо мною, и моральный закон во мне. € то, и другое Я не должен
искать или  предполагать как нечто скрытое от менЯ  в  тумане, или лежащее в
беспредельности,  вне  моего  кругозора.  џ  вижу  это пред своими  глазами,
непосредственно  свЯзываю  это  с  сознанием   моего  существованиЯ.  Џервое
начинаетсЯ в том месте которое Я  занимаю во  внешнем чувственном мире.  Ћно
удалЯет эту  свЯзь  в необразимо - великое, где  миры встают за  мирами, где
системы  возникают  за системами, в  бесконечные  времена их  периодического
движениЯ возникновениЯ и продолжениЯ. ‚торое  имеет началом мое незримое "Я"
мою  личность: оно переносит менЯ  в  мир, который  обладает  действительной
бесконечностью, мир, ощутимый только разумом. ‘ этим  миром (и таким образом
со всеми теми видимыми мирами) Я познаю свою не случайную, как в том случае,
но всеобщую и необходимую свЯзь. Џервый взглЯд, брошенный на эту бесконечную
массу миров, сразу уничтожает мое значение, как  существа плотского, которое
должно вернуть  планете (простой  точке  вселенной) материю, из которой  оно
состоЯло, после того, как эта материЯ  короткое времЯ (неизвестно, как) была
наделена жизненной силой. ‚торой взглЯд, напротив,  бесконечно возвышает мою
ценность, как интеллектуальной  единицы. ‹ичность, в которой моральный закон
открывает  жизнь,  независимую  от  моей  животной  сущности  и  от  прочего
чувственного мира. Ћн возвышает  мою ценность, по  крайней  мере, постольку,
поскольку  это   можно   вывести  из   целесообразного   определениЯ   моего
существованиЯ этим законом,  определениЯ,  не ограничивающегосЯ  условиЯми и
пределами этой жизни, а уходЯщего в бесконечность."
     ’ак  понимаем  мы "Љритику практического разума". —еловек  во вселенной
один, в вечном потрЯсающем одиночестве.
     …го  единственнаЯ цель - это  он сам, нет другой вещи,  ради которой он
живет. Ћн  далеко вознессЯ  над желанием быть рабом, над умением быть рабом,
над  необходимостью  быть  рабом.  ‚  глубине  под   ним  где-то  затерЯлось
человеческое общество, провалилась социальнаЯ этика. —еловек - один, один.
     € только теперь он - один и все, а  потому  он содержит  закон в  себе,
потому он сам закон, а не произвол. Ћн требует  от себЯ, чтобы  этот закон в
нем  был  соблюден  со  всей  строгостью. Ћн хочет быть  только законом  без
оглЯдок и видов на будущее.
     ‚ этом есть нечто потрЯсающе-величественное: далее уже нет смысла, ради
которого он повинуетсЯ закону. Ќет высшей инстанции над ним единственным. Ћн
должен следовать заключенному в нем категорическому императиву, неумолимому,
не  допускающему никаким  сделок с  собой. "€скуплениЯ", "отдыха, только  бы
отдыха от врага, от мира, лишь  бы не эта  нескончаемаЯ борьба!"- восклицает
он - и  ужа-  саетсЯ:  в  самой  жажде искуплениЯ  была трусость,  в желанно
"довольно" - бегство  человека, чувствующего свое ничтожество в этой борьбе.
"Љ чему!" - вырываетсЯ у него крик вопроса во вселенную - и он краснеет. €бо
он уже снова  захотел  счастьЯ, признаниЯ борьбы со стороны другого, который
должен был бы его  вознаградить за нее. Ћдинокий человек  Љанта не смеетсЯ и
не  танцует, не  рычит  и не ликует: ему не нужно  вопить, так как вселеннаЯ
слишком глубоко хранит молчание. Ќе бессмыслица какого-нибудь ничтожною мира
внушает  ему  его  долг:  его  долг  - смысл  вселенной.  ‘казать  да  этому
одиночеству - вот где "дионисовское" в Љанте, вот где нравственность.

        ѓ‹Ђ‚Ђ“

        ЏђЋЃ‹…ЊЂ "џ " € ѓ…Ќ€Ђ‹њЌЋ‘’њ

     " ‚  начале  мир был  только  Ђтаманом  в  образе  человека.  Ћн  начал
озирататьсЯ  кругом  себЯ и  не  увидел  ничего, кроме самого себЯ. ’огда он
впервые воскликнул:  " ќто Я!" Ћтсюда ведет  свое происхождение слово "Я"  -
Џоэтому еще в настоЯщее времЯ,  когда зовут  человека, он  прежде всего про.
износит: "Я", а затем только называет свое имЯ.
     Њногие принципиальные споры, которые ведутсЯ  в психологии, покоЯтсЯ на
индивидуальных различиЯх  характера самих  спорЯщих. Ќа  долю характерологии
при  подобных  обстоЯтельствах,  как уже было  упомЯнуто, могла  бы  выпасть
весьма важнаЯ роль. ‚ то времЯ, как различные люди приходЯт в своем мышлении
к самым разнообразным  результатам,  ей надлежало бы выЯснить,  почему итоги
самонаблюдениЯ у одного отличаютсЯ от таковых у другого. Ћна по крайней мере
должна была  показать, в каких еще отношениЯх отличаютсЯ  люди между  собою,
помимо  различиЯ  в  их взглЯдах. € в самом  деле,  Я решительно отказываюсь
найти  какой-либо  другой  путь  длЯ  выЯснениЯ  наиболее  спорных  вопросов
психологии. ‚едь психологиЯ  ЯвлЯетсЯ наукой опыта, а потому в  ней общее не
должно предшествовать частному, как в сверхиндивидуальных нормативных науках
логики и этики. Ќаоборот,  длЯ  психологии исходной  точкой  должен ЯвлЯтьсЯ
именно  отдельный человек. Ќет  всеобщей  эмпирической психологии.  ‘оздание
подобной  психологии  без одновременного  исследованиЯ  в области психологии
различий было бы непростительной ошибкой.
     Џодобное   печальное   положение   всецело   лежит  на   совести   того
двойственного  положениЯ,  которое психологиЯ занимает  между  философией  и
анализом  ощущений.  Љакую  бы  область  не избрал  психолог своей  исходной
точкой, он всегда претендует на всеобщую  достоверность  своих  выводов.  Ќо
врЯд ли когда-нибудь удастсЯ Ясно ответить на столь фундаментальные вопросы,
как вопрос о том,  не лежит  ли в самом ощущении деЯтельный  акт восприЯтиЯ,
спонтанность сознаниЯ,  если не предпринЯть  никаких исследований  в области
характерологических  различий. ђаскрыть незначительную часть таких амфиболий
при  помощи характерологии  в  применении  к  психологии  полов  -  ЯвлЯетсЯ
основной задачей  дальнейшего изложениЯ. —то касаетсЯ  различных взглЯдов на
проблему  "Я",  то они вытекают  не  из психологических различии  полов,  но
прежде  всего,  хотЯ  и  не  исключительно,  из  индивидуальных  различий  в
даровании.
     Љак раз границу между Љантом  и ћмом можно провести в такой же степени,
в  какой это  можно сделать между человеком,  который видит  в произведениЯх
Њакарта и ѓуно верх совершенства, и другим, который находит венец творчества
в  произведениЯх  ђембрандта и Ѓетховена.  ќтих  людей Я  прежде всего начну
различать с точки зрениЯ их  дарованиЯ. € уже здесь видно, что следует, даже
необходимо, придавать различную ценность суждениЯм  о понЯтии "Я", исходЯщим
от двух различных, весьма даровитых людей. Ќет ни одного истинно выдающегосЯ
человека, который не был бы убежден в существовании "Я", и обратно: человек,
который отрицает "Я", не может быть выдающимсЯ человеком.
     ќтот  тезис  в  процессе  дальнейшего  изложениЯ  приобретает  характер
непреложного принудительного  положениЯ. ‚ нем мы найдем и обоснование более
высокой ценности суждений гениЯ.
     Ќет  и не может  быть ни одного выдающегосЯ  человека,  который в своей
жизни не пережил бы  момента, когда он проникаетсЯ убеждени-ем, что обладает
некоторым "Я"  в высшем значении этого слова. ‚ общем  этот момент наступает
тем  раньше,  чем духовно  богаче человек.  (‘м. гл.  V). „лЯ доказательства
сравним признаниЯ трех совершенно различных, бесспорно гениальных людей.
     †ан Џоль рассказывает в своем автобиографическом эскизе "Џравда из моей
жизни "следующее: "Ќикогда в жизни не забуду того факта, когда Я стоЯл лицом
к лицу  с рождением своего самосознаниЯ. џ еще никому не рассказывал об этом
факте,  но Я  отлично  помню времЯ  и место, где он  происходил.  …ще совсем
маленьким ребенком, стоЯл Я как-то раз перед обедом  у порога  нашего дома и
смотрел на  складку  дров налево, как вдруг  внутренний  свет - Я  есмь "Я",
словно молниЯ, озарил  все мое существо: мое "Я" впервые увидело само себЯ -
и  навеки.  ’рудно предположить тут  обман памЯти.  „ело в  том, что никакой
рассказ  из жизни другого человека  не может до такой степени  соединитьсЯ с
различными   переживаниЯми    отдаленных    тайников   человеческой    души,
переживаниЯми, новизна которых  запечатлевает  в памЯти самые незначительные
обыденные подробности их".
     Џо-видимому, то же переживание характеризует Ќовалис в своих ”рагментах
смешанного содержаниЯ:  "ЌельзЯ дать  полную  картину  этого  факта.  Љаждый
человек должен сам пережить его. ќто - факт высшего  порЯдка, имеющий  место
только  в жизни  выдающегосЯ человека. ‹юди должны стремитьсЯ каким бы то ни
было образом вызвать этот  факт к жизни.  ”илософствовать значит производить
над собою высший анализ, достигнуть самооткровениЯ, возвышениЯ эмпирического
"Я" до  степени  идеального "Я".  ”илософствование ЯвлЯетсЯ  основанием всех
прочих  откровений;  оно есть требование,  направленное к эмпирическому "Я".
’ребование,  чтобы  это  философствование  глубже вникло в  свою собственную
сущность пробудилось к новой жизни в новой форме: в форме „уха".
     ‚  VIII  главе  своих  юношеских  "”илософских  писем  о  догматизме  и
критицизме" -  (произведение это мало  известно широкой  публике)  еллинг в
следующих глубоких и  красивых выражениЯх  рисует  то же самое  переживание:
"‚сем нам... свойственна таинственнаЯ, поразительнаЯ склонность возвращатьсЯ
из  смены времени  к нашему  внутреннему, духовному  "Я", от всего того, что
приходит в наше "Я" из внешней среды. ‚ этом "Я" под формой неизменности  мы
удовлетворЯем   свое   желание  созерцать  вечность.  ќто  созерцание   есть
глубочайший, правдивейший  опыт,  от которого зависит решительно все, что мы
знаем и  предполагаем относительно  сверхчувственного  мира.  ќто созерцание
убеждает нас в том,  что  есть нечто, существование которого длЯ  нас вполне
достоверно, и что все остальное представлЯет собою одни только ЯвлениЯ, хотЯ
мы и употреблЯем в применении  к ним слово "существует".  Ћно отличаетсЯ  от
чувственного  созерцаниЯ тем, что имеет  своим  источником свободу, что  оно
чуждо всЯкому человеку,  свобода  которого  настолько  стеснена  подавлЯющей
силой окружающих объектов, что  не  в состоЯнии вызвать в человеке сознание.
„аже у  тех  людей, которые лишены  этой свободы  самосозерцаниЯ, существует
нечто приблизительно  похожее  на  это, некоторый  посредственный опыт,  при
помощи которого они только  чувствуют  существование  своего "Я". ‘уществует
какое-то  глубокое ощущение, которое  тщетно стараютсЯ  познать и  развить в
себе. Ћписание его принадлежит перу џкоби... ќто интеллектуальное созерцание
наступает  тогда,  когда  мы  терЯем в  своих  собственных  глазах  значение
объекта, когда мы, замыкаЯсь в сфере нашего собственного "Я",  отождествлЯем
созерцающее  "Я" с созерцаемым. ‚ момент  подобного созерцаниЯ исчезает  длЯ
нас категориЯ времени, не мы существуем во времени, или вернее,  не времЯ, а
абсолютнаЯ вечность существует в нас.
     ‚есь мир  исчезает в нашем  созерцании,  а не мы  исчезаем в созерцании
объективного мира". Џозитивист, сторонник имманентной философии, быть может,
усмехнетсЯ  над  обманутым  обманщиком,  над философом.  который заЯвлЯет  о
существовании у  него  подобных переживаний.  —то ж, против этого  ничего не
поделаешь! „а, по-моему, и не зачем. Ћднако Я не сторонник того взглЯда, что
этот  "факт  "высшего  порЯдка  проЯвлЯетсЯ  у всех  гениальных  людей в той
мистической  форме полнейшего слиЯниЯ субъекта и объекта, в какой  обрисовал
его еллинг.  Њы оставим  здесь  в стороне  вопрос, существуют ли  неделимые
переживаниЯ, первоначальный  дуализм  которых  уничтожаетсЯ в  течение нашей
жизни, как утверждает Џлотин  и индийские  махатмы, или  это - только высшее
напрЯжение переживаний, принципиально ничем не  отличающихсЯ от всех прочих.
Њы также  воздержимсЯ  здесь  от  всЯких  рассуждении  о  том  возможно  или
невозможно  совершенное совпадение субъекта и  объекта времени  и вечности -
созерцание Ѓога живым человеком. ‘ точки зрениЯ теории познаниЯ, переживание
своего  "Я"  лишено всЯкой  ценности,  никто  еще  до  сих  пор  не  пыталсЯ
оперировать  с  категорией  переживаниЯ  в  целЯх  созданиЯ  систематической
философии.  Џоэтому, Я хочу этот факт "высшего порЯдка", который у различных
людей протекает совершенно различно, назвать не переживанием своего  "Я",  а
Явлением своего  "Я".  ‘  этим Явлением  знаком  всЯкий  выдающийсЯ человек.
—еловек может достигнуть  познаниЯ этого  ЯвлениЯ через  посредство любви  к
женщине, так как выдающийсЯ  человек интенсивнее  ощущает  это чувство,  чем
человек  средний, или  сознание вины может привести его  к  познанию высшей,
совершенной  сущности своей, которую он  оскорбил поступком, вызвавшим в нем
раскаЯние - ведь и сознание вины сильнее и дифференцированное у выдающегосЯ,
чем  у  среднею  человека. „алее, Явление  своего  "Я" может  происходить  в
процессе полнейшего слиЯниЯ со всеобщностью, путем созерцаниЯ  всех вещей  в
Ѓоге, или, напротив, оно  раскрывает перед ним потрЯсающую двойственность во
вселенной между природой и духом и пробуждает в нем потребность искуплениЯ и
внутреннего  чуда. Ќо как бы ни совершалось  это Явление,  в нем самом лежит
уже Ядро определенного  миросозерцаниЯ.  ‚едь под миросозерцанием не следует
понимать  всеобъемлющего  синтеза, который  приобретаетсЯ  путем  упорного и
настойчивого  труда  над  разнообразными  отраслЯми  человеческой  науки  за
письменным  столом  посреди  огромной  библиотеки.  Њиросозерцание  ЯвлЯетсЯ
результатом переживаний. Ћно в общем и целом представлЯетсЯ Ясным длЯ своего
носителЯ,  хотЯ бы некоторые детали его были неЯсны и противоречивы. џвление
своего "Я"  есть корень всЯкого миросозерцаниЯ,  т.е. всеобъемлющего взглЯда
на мир, как на нечто целое. ‚ этом смысле оно одинаково как у художника, так
и у философа.  € как  радикально не  различались бы между собою всевозможные
миросозерцаниЯ,  всем им,  поскольку  они  действительно  заслуживают  этого
имени, свойственно одно: это именно то, что поЯвлЯетсЯ в результате познаниЯ
своего "Я", это та вера,  котораЯ присуща всЯкому выдающемусЯ человеку, вера
в существование какого-то "Я" или какой души, стоЯщей одиноко во вселенной и
созерцающей весь мир.
     †изнь  души  длЯ  выдающегосЯ  человека  начинаетсЯ с момента пониманиЯ
категории  "Я",  хотЯ  бы эта жизнь  прерывалась  самым ужасающим  чувством,
смерти, небытиЯ.
     џ хочу здесь заметить, что только на основании тех соображений, которые
мы до  сих  пор развивали, а  не  на основании  чувства  неудовлетворенности
своими  творениЯми,   чувства,  которое  в  столь  сильной  степени  присуще
выдающимсЯ  людЯм,  мы приписываем им  высшую  степень самосознаниЯ, которой
лишены все  прочие  люди.  Ќет  ничего  более  ошибочного,  чем  говорить  о
"скромности"  великих  людей,  будто бы не знающих, какое  богатство  в  них
скрываетсЯ.  Ќет  ни  одного  выдающегосЯ  человека,  который  бы  не  знал,
насколько  сильно  он отличаетсЯ от  всех прочих  (за  исключением  периодов
депрессии,  когда выгодное  о себе  мнение, сложившеесЯ  в моменты духовного
подъема,  терЯет силу). Ќет ни одного, который не считал бы  себЯ выдающимсЯ
человеком, раз он кое-что сотворил, создал, и уже, без сомнениЯ, не найдетсЯ
ни  одного,  который в  своем тщеславии и суетности не  переоценил  бы себЯ.
опенгауэр ставил  себЯ  значительно  выше Љанта.  ‚ели  Ќицше назвал своего
"‡аратустру" глубочайшей в  мире  книгой, то в этом не последнюю роль играло
возмущение его по поводу  молчаниЯ журналистов и желание их познать  мотивы,
которые трудно признать особенно благодарными.
     Ћдно только глубоко верно в этом мнении о скромности великих людей:  им
чужда   наглость.  ‘амооценка   и   наглость   -  две   вещи   диаметрально-
противоположные. Ќи в коем случае не следует, как это большей частью бывает,
одно понЯтие заменЯть другим. —еловек  нахален в той  же степени, в какой он
лишен  надлежащей  самооценки.  Ќаглость  ЯвлЯетсЯ  средством  насильственно
поднЯть собственное достоинство путем  искусственного обесценениЯ окружающих
людей. Ћна иногда  поэтому впервые  приводит к сознанию своего "Я". ќто все,
конечно, относитсЯ к бессознательной, так сказать, физиологической наглости.
—то касаетсЯ  умышленной  грубости по  отношению  к низким личностЯм,  то ее
могут  проЯвлЯть в равной мере  и выдающиесЯ люди в целЯх поддержаниЯ своего
достоинства.
     €так,  всем  гениальным   людЯм   свойственно   твердое,  непоколебимое
убеждение  в том, что  они  обладают  душой.  ќто  убеждение  совершенно  не
нуждаетсЯ  в особых доказательствах, поскольку  речь идет  о самом  носителе
его.  Џора,  наконец,  перестать  видеть теолога  -  пропагандиста  в каждом
человеке,  который  говорит  о  душе,  как  о   некоторой  сверхэмпирической
реальности. ‚ера в  существование души далеко не  суеверие и не просто обман
духовенства. „аже художники, при том такие  атеисты, как  елли,  говорЯт  о
своей душе, как о чем-то им известном, не изучив  ни философии, ни теологии.
’ем не  менее  они  в это  слово вкладывают  очень понЯтное  и  определенное
содержание. Ѓыть может,  кто-нибудь подумает, что  "душа" длЯ  них  красивое
слово, которое они охотно  произносЯт, но которое не вызывает в них  никаких
чувств,  что художник  употреблЯет различные  названиЯ  предметов,  ни  имеЯ
представлениЯ о самой сущности  их,  как в данном случае,  о высшей мыслимой
реальности? Ќо  имманентный эмпирист, физиолог  по убеждению должен объЯвить
все  подобные  предположениЯ  пустой  болтовне   и   провозгласить  ‹укрециЯ
единственным  великим  поэтом.  Љак  бы  злоупотреблЯли  словом "душа", одно
остаетсЯ несомненным: когда выдающиесЯ  художники говорили о своей душе, они
отлично  понимали,  о  нем  говорЯт.  “  них,  как  и  у великих  философов,
существует чувство меры высшей реальности. ќто чувство было чуждо ћму.
     “ченый, как уже было замечено, а  впоследствии еще будет доказано стоит
ниже  философа и художника.  Џоследние заслуживают эпитет гениЯ, ученый нет.
Ќо  придавать  больше веса  взглЯду гениЯ  на  какую-нибудь проблему  только
потому, что этого взглЯда придерживаетсЯ гений, одновременно значит отдавать
гениальности то  предпочтение перед научностью,  которого еще до сих  пор не
удалось обосновать. €меем ли мы право на это? Њожет ли гений открывать такие
вещи, которые недоступны длЯ человека науки? ЏростираетсЯ ли взглЯд гениЯ на
такую глубину, котораЯ закрыта длЯ ученого?
     Џо своей  идее гениальность,  как  уже было показано, включает  в  себе
универсальность.   „лЯ   гениального   во    всех    отношениЯх    человека,
представлЯющего  необходимую фикцию, не было бы  ничего такого, к чему он не
питал  бы  одинаково  живого,  бесконечно  близкого,  фатального  отношениЯ.
ѓениальность, как мы видели, ЯвлЯетсЯ универсальной апперцепцией, а вместе с
тем  самой совершенной памЯтью,  абсолютным отрицанием времени. Ќо длЯ того,
чтобы  быть в состоЯнии что-нибудь апперципировать,  необходимо иметь в себе
самом нечто, родственное  этому. Ћбыкновенно замечают,  понимают и постигают
только  то,  с чем  имеют  какое-либо  сходство.  ѓений ЯвилсЯ  перед  нами,
наконец, как бы вопреки всей своей  сложности, в образе самого интенсивного,
живого, сознательного, непрерывного, самого цельного  "Я". "џ" - центральный
пункт, единство апперцепции, "синтез" всего многообразного в человеке.
     ќто "Я", принадлежащее гению, должно поэтому само по  себе представлЯть
универсальную  апперцепцию.  ќтот центральный  пункт "Я" уже включает в себе
бесконечное пространство: выдающийсЯ человек включает весь мир в себе, гений
есть живой  микрокосм. Ћн - не пестраЯ мозаика, не искусственное  соединение
конечного  числа химических элементов. Ќе  в этой мысли  заключалсЯ истинный
смысл  исследованиЯ  IV  главы  о  внутреннем  духовном  родстве  с  большим
количеством  людей и вещей.  ѓений  -  все. ‚ нашем  "Я" при  помощи его все
психические ЯвлениЯ приобретают самую тесную свЯзь между  собой.  ќта  свЯзь
ЯвлЯетсЯ  результатом непосредственного  переживаниЯ, а не  вноситсЯ  в  наш
духовный мир упорными усилиЯми науки, что последнЯЯ совершает по отношению к
вещам внешнего мира.  ‡десь целое существует раньше составных  частей своих.
’ак  гений, в котором  "Я" есть все, охватывает своим взором природу и жизнь
всех существ,  как  нечто целое, замечает все  соединениЯ и свЯзи и  создает
знание, которое составлено не из отдельных частей. Џотому гениальный человек
не   может  быть  психологом  эмпиристом,  который  главное  внимание   свое
сосредоточивает  на деталЯх  и в поте лица  своего стараетсЯ  спаЯть их  при
помощи ассоциаций, проводЯщих путей  и т.д. ‚ одинаковой степени он не может
быть исключительно физиком, длЯ которого  мир ЯвлЯетсЯ  соединением атомов и
молекул.
     €з идеи целого,  в  которой непрестанно  вращаетсЯ гений,  он постигает
смысл отдельных частей. ‘ообразно этой идее, он оценивает все, лежащее в нем
и  вне  его.  ’олько  поэтому  все  это, ЯвлЯетсЯ  не  функцией  времени,  а
представлЯет  собою выражение  великой,  вечной  мысли.  ѓениальный  человек
ЯвлЯетсЯ пот