учила  всЯкие  словечки благодарности, тут Љсюша из менЯ  вытравила всю
нечисть, прижав к своей несимметричной  груди, как Ћфелию,  а  когда узнала,
что зову его ‹еонардиком, громко хохотала!
     „инаму кручу, а  встречусь: веди  в ресторан, или в  филармонию, или  в
театр, культуры хочу! Ћн  сразу  скукожитсЯ, жметсЯ, Я тебе,  говорит, лучше
машину куплю. Џокупай! Ќет, спасибо! Ќе надо! џ в театр  хочу! €дем в театр.
Ћфициально  была с ним на вы, вплоть  до самой кончины, соблюдала дистанцию,
из уважениЯ  к  профилю  и  за  заслуги, а как Љсюша на  помощь  Явилась: --
Ћтчего, -- первый вопрос в двери, --  он умер? --  Љак отчего? -- отвечаю не
колеблЯсь: -- Ћт восторга!
     Ћговорюсь и  сейчас, принимаЯ  в  свидетели  бабушку,  чей  портрет  не
продам, скорее удавлюсь в ванной,  а ваннаЯ, разве это ваннаЯ!  -- ‘ газовой
горелкой, газоаппарат, насмешка над современностью, зато горЯчаЯ  вода  есть
всегда,  оговорюсь и сейчас, ибо происходим мы из  кнЯжеского  рода, хотЯ  и
заблудшего на дорогах, потерЯнного в обстоЯтельствах:  -- Њой ‹еонардик умер
от восторга!
     Џоложа  руку  на  сердце, Я  его  не убивала. џ  только довела  его  до
восторга.  „альше он сам себЯ довел... Ђ то  они тут слетелись на  менЯ, вши
лобковые, кровь пьют,  озверели совсем! —то Я вам сделала? —то привЯзались?!
‚ы моего сломанного мизинца не стоите! ‚он, посмотрите, у менЯ прабабушка --
столбоваЯ  дворЯнка из Љалинина! ‚он  портрет,  писанный  маслом! ‘овершенно
шикарнаЯ женщина, бездна обаЯниЯ, декольте, надменный взор, драгоценности. џ
все продам, пойду по миру побиратьсЯ, но портрет  не  продам, хотЯ жить мне,
скажу не таЯсь, больше не на что, а если икру  ем, то тоже трофейную, запасы
кончаютсЯ, икра  да  коньЯк -- вот и  все,  чем  менЯ вы одаривали, да Я  не
продалась, Я динаму крутила, и любовничков, если на то пошло, было у менЯ не
больше  десЯти!  Ђ  прабабушку  не  продам!  ќто памЯть.  ђитулЯ говорит: мы
похожи.  ђитулЯ ђитулей, а  Я  сама сравнивала:  прикреплю  портрет к трюмо,
встану рЯдом, смотрю: сходство несомненное, и взор тоже надменный, не наш, и
шеи похожие. ’олько у нее меньше беспокойства в лице...
     €  ты,  ‹еонардик,  хорош,  нечего   сказать!  ‚идишь,   как  некрасиво
получилось.  Ђ  теперь  пристают:  отчего,  мол,  кровоподтеки?! Ђ  мне  что
отвечать?  Џочему  Я должна  страдать за твои фантазии?  ‘  какой стати?! џ,
конечно, рада сохранить в невинности твою репутацию,  да только  мне тоже не
нравитсЯ, когда на менЯ орут! џ к такому обхождению не привыкла, по-другому,
не по-хамски воспитана, а  что касаетсЯ подарков,  коль скоро интересуетесь,
будто они объЯснЯют цену нашей любви, то скажу: крохобор! все больше посулы,
мне Ђркаша, до  близнецов, куда лучше подарки дарил, от семьи отрываЯ, и  на
что мне машина, когда Я  и  так, на такси, куда надо поспею, но  они в  этих
ссадинах вымогательство предполагали,  а ‡инаида ‚асильевна говорит:  ничего
знать не знаю, первый раз, что  называетсЯ, слышу. ‘овсем завралась! Љак  не
знать, ‚‘…  знали,  Я на люди рвалась, а как что, крутила  динаму, нет, мол,
дома -- и все! -- и он не выдерживал, неделю от силы, а потом: -- €ришенька,
собирайсЯ! џ билетики взЯл. -- ЏривЯзалсЯ ко мне... Ќу, Я вырЯжусь  так, что
все ахают, а он: -- Џоскромнее бы ты, а то прЯмо как наклонишьсЯ, все видно!
-- Ќу и что? Џусть смотрЯт, завидуют! -- Ќе нравилось это ему, хотЯ старалсЯ
ходить  генералом и  гоголем, встречались  знакомые: -- это,  мол,  €ра,  --
знакомил,  хотЯ не любил, рад  был уклонитьсЯ, да Я  виднаЯ,  все  смотрели,
платьЯ такие Љсюша дарила, не на зарплату, конечно. ’ак год прошел, и второй
наступил, и мне  скучновато  становилось, с места  не двигалось, правда,  он
кое-как пыталсЯ разнообразить: то ‡инаиду в санаторий на юг отправит, то еще
куда-нибудь  сошлет. Џриглашает на дачу. …гор улыбаетсЯ, радуЯсь за хозЯина,
но был  тоже не прост, познакомившись  ближе: оказалось,  пьески сочинЯет, а
‚ладимир ‘ергеевич ему  сто пЯтьдесЯт рублей платил,  покровительствовал,  а
…гор нашептывал  мне: --  ќто он  на мне думает  спастись, раз отогрел. -- Ђ
жена его, прислуга худаЯ,  та очень портвейн  любила,  и была глуповата не в
меру, потому что, объЯснЯл …гор, он женилсЯ до срока, еще не поверив в себЯ,
а ‚ладимир ‘ергеевич, как подопьет, вызывает …гора  и говорит: -- ’ы,  …гор,
смотри  у  менЯ!  Ќе  пиши  чего  не  следует!  --  Ђ  …гор  сразу  юродивым
прикидываетсЯ  и начинает  лебезить: -- —то вы! что вы,  ‚ладимир ‘ергеевич!
‚ек буду помнить, ‚ладимир ‘ергеевич...
     Ђ  как  умер хозЯин,  встречаю,  ораторствует:  наблюдал,  дескать,  за
нравами:  был, доложу вам,  полный подлец.  џ, перед новыми друзьЯми,  …гора
осаживаю, мол, помолчи, неблагодарностью не размахивай, только вижу: длЯ них
‚ладимир ‘ергеевич не человек, а какаЯ-то порча,  значит  все можно, вали на
него, но спорить не стала, себе на yме а если по справедливости разобратьсЯ,
то напрасно  Eгор выступал, так как у  ‹еонардика  был высокий полет,  а что
писал,  так,  значит,  была  в  том  необходимость.  Ћн  же …гор,  сравнениЯ
приводил: прославлЯл, мол,  подвиги когда люди сгорали  живьем  из-за  кучки
колхозной  соломы, а сам бы пошел сгорать? ќ, нет, говорю, люди разные: одни
должны  умирать, а  другие песни о  них слагать, кажетсЯ,  понЯтно, и  тогда
ћрочка ”едоров, что смотрел на менЯ с самого начала как на лазутчика из дачи
‚ладимира ‘ергеевича, начинает сомневатьсЯ,  не  стукачка  ли Я, а  Я вообще
людей люблю  с непонЯтной  душой,  и когда так  ставитсЯ  вопрос, мне  сразу
скучно.
     Ћн и  Љсюшу мою  разоблачал, будто не ходил за ней, как  собака,  досье
собирал, всЯкие там истории, и вот как Љсюша вошла,  улыбаЯсь  всем  вокруг,
замыслил черное дело, устроил  скандал, хотЯ, собственно, по  какому  праву?
’ы, -- закричал, -- курва грЯзнаЯ! ‘трелЯть таких  надобно, грЯзных курв! --
Љсюша  улыбаетсЯ, не понимаЯ,  но с интересом  прислушиваетсЯ, смеЯтьсЯ даже
стала  безо всЯкой истерики,  Я  ее  в истерике только после ласк видела: не
выдерживала,  бывало,  визжит,  попискивает,  да  вдруг  как  закричит!  как
забьетсЯ!! Ќу, прЯмо судороги,  руки к лицу приложишь: лежит, успокаиваетсЯ,
а  после ничего уже не помнит, да и напоминать грешно, но  поражалась Я силе
ее  удовольствиЯ, котораЯ  даже  сильнее была ее интеллигентного  организма,
хотЯ  и  сама, бывало, кричала, а если не вовремЯ кто  кончал,  готова  была
убить, а Љсюша -- та  просто  до посинениЯ,  как барышнЯ  из ’ургенева,  так
доходила! Ђ тут  стоит, улыбаетсЯ, на ћрочку ”едорова смотрит  с улыбкой: --
Ѓедный  мальчик. €звелсЯ!..  -- Ђ тот ругаетсЯ,  кровью  налилсЯ, весь  свет
ненавидит  и говорит, в  свою  очередь: -- Ђ где же сестра твоЯ роднаЯ,  где
‹ена-Ђлена,  почему  ты  про  нее  никогда  не расскажешь? --  Љсюша  пожала
плечами: зачем ее упоминать, ей и без того  плохо, лежит себе на даче. € гут
Я сама  вспоминаю, что у Љсюшиных родителей тоже есть  дача, только она туда
не наведываетсЯ, вообще не бывает,  иногда, когда родители позовут,  съездит
на часок и тотчас вернетсЯ, не заночует. € мне она про ‹ену-Ђлену никогда не
говорила, Я  тоже прислушалась,  вдруг что  приключилось? Ќеужели?  Ћт Љсюши
всЯкое жди,  но чтоб криминал? Ђ ћра  ”едоров -- мой будущий сопровождающий,
хотЯ Я возражала, да без толку: ЊерзлЯков отказалсЯ, побоЯвшись, а остальные
друзьЯ, что постарше, сомневались в моей затее, даже обидно было смотреть, а
Я в себЯ верила, как в †анну д'Ђрк!
     Ќет,  говорит ћра ”едоров, ты нам  расскажи, курва грЯзнаЯ, почему твоЯ
сестра  всю жизнь на даче томитсЯ, с  бабками,  приживалками, почему за  ней
горшки с калом выносЯт зимой и летом? --  џ смотрю, Љсюша задумалась, ничего
не отвечает, ну, думаю, полный скандал, а была всегда Љсюша  гордаЯ, чуть не
то, сразу вспыхнет, презирала все,  а  тут  молчит, а компаниЯ пьЯнаЯ.  ћрка
тоже, а как пьЯн, бывал грубоват и тоже вспыхивал, хотЯ Я с ним, признатьсЯ,
ни  разу,  --  не  нравилсЯ: все  у  него  теории, разоблачительные дела, Я,
говорит, однолюб, а  как выпьет, совсем  гадом  становитсЯ, все  знали и все
равно приглашали, да и Я, бывало, позову: наперед знаю, будет губы кривить и
фыркать и  ученость свою демонстрировать, но так  сложилось, куда он придет,
вроде некоторое событие, хотЯ, что он делал и как, понЯтиЯ  не имела да и не
хотела:  ну,  широко известный в  узких кругах  --  и ладно! -- а как  стали
интересоватьсЯ,  посреди прочего, ћриной  персоной,  отвечала: -- Ђ черт его
знает!  Ќо  что психопат  -- это точно... --  € были довольны ответом, да  Я
искренне,  потому что  нельзЯ  обижать  мою  Љсюшу,  но  все-таки интересно,
по-человечески,  было  узнать, чем Љсюша моЯ  провинилась. ‹адно, -- говорит
Љсюша, обводЯ глазами компанию, а еще была она тогда не француженка, в людЯх
хорошо разбиралась. --  ‹адно,  говорит она,  Я скажу: есть  у  менЯ  сестра
парализованнаЯ,  всю  жизнь в койке лежит, отсюда и горшки, и приживалки,  и
умственнаЯ  отсталость. ‹ежит  и  повизгивает,  отсюда и пролежни, и  прочие
беспокойства: лучше бы умерла, да никак, понимаете, не умирает... -- ’ы нас,
отвечает  за  всех  ћра  ”едоров,  на  понимание  не  возьмешь,  здесь  люди
грамотные, жизнь видЯт;  а компаниЯ как компаниЯ --  кто зашел, кто вышел, и
дело у менЯ происходит: без  дедули, он в земле ковырЯетсЯ, в общем, лето, и
мы с Љсюшей  вдвоем, идиллиЯ. -- Љак жить так  можно,  когда рЯдом сестра  в
койке времЯ проводит, за всю жизнь  говорить не научилась? Љак, скажи, можно
от счастьЯ  до  потолка прыгать, когда  слезы катЯтсЯ?.. Љурва  ты  грЯзнаЯ!
Љсюша все улыбаетсЯ  и говорит: -- џ, говорит, может быть, за  себЯ и за нее
живу, коли ей, говорит, отпущено такое несчастье, лучше, говорит, один живой
труп, чем  два, лучше, говорит, равновесие,  а не мрак  кромешный, который и
так, все равно, мрак. „а, говорит ћра,  не ожидал Я, по совести  сказать, от
тебЯ или,  вернее, как  раз  ожидал! ‚стает  и демонстративно выходит,  Я не
задерживаю, а компаниЯ так,  случайнаЯ, посидели,  помолчали, а  потом давай
выпивать  и  закусывать. —ерез  час,  смотрю,  ћрочка  сам  возвращаетсЯ,  с
извинениЯми за вторжение в чужую тайну.  Ђ Љсюша уже пьЯненькаЯ, отвлеклась,
с кем-то  там присела, беседует.  Џолез  он миритьсЯ -- она помирилась, была
незлопамЯтнаЯ, но  когда  разошлись  и  ћрочка  стал  задерживатьсЯ,  ожидаЯ
подарка, то он не  ошибсЯ, она к нему переметнулась,  оставив не помню кого,
да только неважно: взЯла Я актера, она -- ћрочку, и была с ним как шелковаЯ,
слушалась и выполнЯла команды, или нет! Я была с капитаном, интересный такой
капитан, он мне тихо сказал, что  скоро космонавтом станет. Њне, признатьсЯ,
плевать, и мы принЯлись с ним  трахатьсЯ, а ћрочка  Љсюшу терзал до утра.  Ђ
когда поутру разошлись, капитан мой да ћрочка, лютыми врагами между собой по
непонЯтно  какому  поводу,  разошлись  в  глубоком молчании,  бросаЯ  кривые
взглЯды, то Я говорю Љсюше:  --  ‘естренка  Ђленушка  --  это сказка, или на
самом  деле  страдает?  --  ‘традает, говорит,  о  стенку  скребетсЯ,  звуки
странные издает, то ли  мЯукает, то ли смех ее разбирает, а то вдруг завоет,
слушать  не могу, уезжаю, а помереть  --  не помрет, мать  совершенно  с ума
сходит, такое,  мол, положение. Ѓыло мне интересно взглЯнуть на ее сестрицу,
сравнить лицом, да и вообще интересное дело: одна скачет, а другаЯ в постели
скребетсЯ,  возьми,  говорю, менЯ как-нибудь  на дачу, когда соберешьсЯ.  --
ЋбЯзательно, солнышко! Ќет, мол, у менЯ от тебЯ тайн, а  что про сестру ‹ену
не говорила,  пойми:  тЯжело мне все это,  вот, улыбнулась, живу за двоих, а
что грех веселитьсЯ, если рЯдом такое, то, может быть, верно, что грех...
     “лыбнулась она, закурила, да так и не отвезла, то ли вышло нечаЯнно, то
ли  Я не напомнила, только Љсюша не отвезла менЯ  семейный позор показывать,
как горшки выносЯт и слезы льют круглосуточно. Ѓыла гордаЯ. ‡ато ђитулЯ менЯ
чрезвычайно огорчает, скажу откровенно, тревожит менЯ Њаргарита -- вдруг как
выскользнет -- всЯ  без  кожи,  всЯ  в  прожилках и мускулах  наружу,  -- на
подоконник, чтобы дальше вниз  по трубе  соскользнуть, и Я знаю: уйдет -- не
воротитсЯ,  Я схватила  ее  за  ногу,  чувствую  -- слизь.  Ќога  слизистаЯ.
‚ырываетсЯ, но в конце концов Я с ней справилась,  уцепилась, втЯнула назад,
отчего и спасла, а могла ведь разбитьсЯ, дуреха! Ђ делить мне  с ней нечего,
кроме любви, ты моЯ ненаглЯднаЯ падчерица!  ќх, ђитулЯ, могла и погибнуть...
подружка! Ќо не прошло полминуты: звонок!
     џ к телефону крадусь, всЯ в волнении, руки дрожат, будто  кур воровала,
звонит  звонок  в  мертвой  квартире, кто-то  звонит по  мою  душу,  стою  в
нерешительности, боюсь отозватьсЯ, но любопытство пересиливает, беру трубку:
молчу,  вслушиваюсь,  пусть первым  отзоветсЯ, и чувствую:  он, хотЯ почему,
собственно,  по  телефону?  но так подумала и молчу. ‘лышу, однако,  ђитулин
голосок, вздыхаю свободнее, Я, -- говорит, заеду к тебе, дело есть, -- голос
ласковый,  словно обида  позади.  --  Ќу,  конечно, --  обрадовалась  Я.  --
Љонечно, моЯ любовь!
     Љто поймет желаниЯ беременной женщины?  Ќе  селедочки захотелось вдруг,
не  огурчиков маринованных, а  желаниЯ вовсе не благостные снизошли на менЯ:
то ли трюмо на менЯ действовало, рождаЯ старинные  образы, то ли страх искал
выхода?
     Ћткрыла буфет, бутылочка  ополовиненнаЯ, коньЯк, что  пили  с  „ато, от
давнишней размолвки осталось, налила стакан и села, согревшись  от выпитого,
всеми брошеннаЯ  на старости лет, закусила вечерним звоном с орешком, но еще
живаЯ  и  теплаЯ,  на себЯ  глЯжу: кожа белаЯ,  незагорелаЯ,  мне  б на  юг,
поскакать  на  коне,  выдавали  по  страшному  блату,  а  ‚олодечка,  что  с
иноземцами  занималсЯ счастливой торговлей, только он не  фарца, а  на благо
отчизны, он достал  скакуна,  Я  любительница, все обеспечил, маловат только
ростом, но в ’унис  зазывал и  походкой моей восторгалсЯ, а потом уехал, ну,
да Я  и  так облечу весь  свет, стюардессой  или так себе, по рецепту врача,
заглЯну в  ”онтенбло,  в  гости  к  Љсюше:  --  ‡дравствуй,  Љсюша!  --  Ћна
обрадуетсЯ, сЯдем  за стол с ее стоматологом,  разберемсЯ, в  чем там  дело,
затем  -- в Ђмерику,  к спасительницам:  пЯть  белых,  одна-- шоколаднаЯ,  и
встретимсЯ в роскошном отеле на крыше, открытой ветрам, соболЯ все да норки,
а Я в своей облезлой лисе, а под ней пустота и отсутствие  менЯ, потому что,
скажу,  Я, подружки, пьЯна,  уложите,  не  трогайте, а  не то  блевать буду,
простите...  а потому что, простите... напилась... Я  еще  нашла!.. напилась
ликера... и объЯвлЯю всем... слушайте!
     џ рожу вам такое чудовище, что  оно отомстит за менЯ как ѓитлер или еще
кто-нибудь, они тоже из тех были, Я знаю, только  бабы молчали, чтобы  их не
сожгли, Я понЯла! џ не перваЯ мне так голос говорит он мне подсказывает Я не
перваЯ не последнЯЯ  а  длЯ  мщениЯ  вы из менЯ половую  трЯпу не делайте! џ
страдать за вас не  хочу сами страдайте и вы со всЯкими там идеЯми страдайте
и вы жополизы и ты мой родимый народ  но  дело не в этом вот  наш закон мы с
Љсюшей  закон  выдумали  и  сказала Љсюша  такого  закона  еще не выдумывало
человечество  и  назвали мы  его  законом  Њочульской-’аракановой  это очень
важный закон он всех объединЯет Я  вам потом скажу вы понимаете что Я говорю
а рожать Я рожу ждите с  радостью будет вам вот такой подарок от любви к вам
ко всем вот такой только Я пошла спать... баиньки... называю своих врагов...
запоминайте... вы менЯ понЯли?.. ну всЈ... академики...


<b>8</b>


     € стало чисто в природе, как будто надела она белые кружевные трусы.
     Џо первому снегу возвращалась от ‘танислава Ђльбертовича. ‚стретил, как
родную, не приставал, чувствуЯ ответственность момента,  был строгий, только
ручку поцеловал,  был деловой,  как и  Я. ЋсталсЯ  доволен.  ѓешили  рожать.
Ћбещал поддержку.  ‚ конце концов, давно мечтала  иметь ребеночка.  Ѓуду его
нЯнчить. “  него  будут  такие  маленькие  ножки и  ручки. Ѓуду  стричь  ему
ноготки.  —увствую:  просыпаетсЯ  материнство. ‘ердилсЯ, ч то от менЯ  несет
перегаром.  „ала  слово  не  пить, потому  что  вообще не  люблю, не  в моих
правилах,  а  напилась случайно  и  что до сих пор  написала --  отменЯю как
полный вздор! ‚…‘њ ќ’Ћ’ ‚‡„Ћђ Ћ’Њ…Ќџћ € Џ…ђ…—…ђЉ€‚Ђћ!!!


<b>Џредыдущее не читать!</b>


     Ћднако пришла и все-таки выпила,  потому что решение важное, с  ђитулей
не делюсь, но ђитулЯ вчера, раздеваЯ менЯ, удивлЯлась округлости и разбитому
трюмо,  но  мне  сделалось плохо, не успела  ответить, а  утром, когда снова
спросила, ответила  уклончиво,  но  она  подозрительнаЯ,  что  да как,  и  Я
принЯлась ее щекотать -- она отвлеклась и захохотала, а когда пришла в себЯ,
было поздно, хотЯ шила,  конечно, не утаишь.  Ќотабене: ‚ недалеком  времени
обещают быть подземные толчки, если он там живой, а не мертвенький...
     ‘тану матерью-одиночкой и буду пристально следить, а если что, откроюсь
науке -- чем черт не шутит! -- вот и рожу, коли мне  другое не светит,  пить
же  бросаю категорически и  пьЯнство презираю до дна, однако свое решение не
рассматриваю как капитулЯцию перед ‹еонардиком, который по-прежнему длЯ менЯ
предатель и некрасиво поступивший мужчина, потому как, если обещал выполнить
договор, --  выполнЯй! Ђ бросать слова на  ветер такому уважаемому человеку,
под некрологом которого был черный лес подписей, а Я вырвала газету у дедули
и заперлась, села в теплую  воду, реву и читаю. џ его еще больше полюбила за
его  некролог, напечатанный  во  всех газетах, по телевизору  тоже  объЯвили
пасмурным голосом, а подписей! подписей! џ просто обалдела.
     џ и раньше  знала,  ‹еонардик,  что  ты знаменит,  что при  жизни живаЯ
легенда,  а  как  прочла, понЯла, что потерЯли  мы великого  человека,  куда
только ни приложившего свой  талант,  в какую  только сферу, с детства знала
имЯ твое,  а когда новые  друзьЯ,  во  главе с  …гором, лакейским €удой, как
барин  умер, пошли  продавать тебЯ, мол, говно, но ты не говно, ты в историю
вошел, с кем только не  фотографировалсЯ, и даже со мной, в школе проходили,
менЯ даже из-за тебЯ после  уроков оставили, чтобы учить, когда все побежали
купатьсЯ на  пруд, чтобы успеть до грозы, где в начале XX века утонула дочка
помещика ѓлухова, барышнЯ двадцати двух лет,  и с тех  пор, как рассказывали
очевидцы, в нем никто не купалсЯ из суевериЯ, а на месте усадьбы сохранилась
пустаЯ плешь, старательно обсаженнаЯ вековечными вЯзами, зато в самом городе
осталось  от  ѓлухова  трехэтажное  здание в затейливом стиле  и с  плавными
очертаниЯми -- в нем теперь наша школа, в которой училась.
     Џройдет времЯ. ’воЯ дача превратитсЯ  в мемориальный музей, и зашмыгают
посетители  в  войлочных  тапочках, заложив  руки  за  спину,  проносЯсь  по
паркетам, как по льду, у всех на глазах обособЯт шелковым шнурком кровать из
карельской березы, где  мы с  тобой оживлЯли увЯдшего  ‹азарЯ.  ‡адача  была
непростаЯ, но ты  знаешь: твоЯ €рочка  с  нею справлЯлась, потому  что, если
слово дала, не отказывалась, а ты от кого не хотел уходить, даже не понимаю:
сам признавалсЯ  -- стараЯ каракатица...  Ђ  Я  тебе,  знаешь, какой бы была
женой! Ћ, ты был бы у менЯ как за пазухой: до сих пор бы не умер, Я бы сразу
разобралась,  кто твой  враг  и кто  тайный  недоброжелатель,  вроде  …гора,
которого  ты приютил,  а  он  тебЯ  с ног  до головы обосрал, чтобы на  этом
дешевый  капитал заработать, да еще обещал про тебЯ написать, что  будет уже
совсем клеветой, Я ему так и сказала:  -- …гор! Ќе  успел остыть твой барин,
как  ты  клевещешь...  ЏобойсЯ Ѓога,  …гор!  Ђ  он  божитсЯ  и говорит,  что
верующий. ’аких верующих надо расстреливать! ‚от что Я вам скажу, и если кто
удосужитсЯ прочесть …горову  клевету, прошу не  верить,  потому что  все это
неправда. ‚ладимир  ‘ергеевич  был  человек разносторонний,  о чем  некролог
лучше  менЯ  написал, а некролог  каждый может  прочесть в газетах,  даже  в
сельскохозЯйственной, Я вырезала.
     ‘идела  в   ванне   и   плакала,  слезы  так  и   текли,   несмотрЯ  на
издевательство,  которое   незамедлЯ   перед  тем  испытала,  как  последнЯЯ
мученица. ‚ероника не зрЯ  напророчила: Љсюше -- радость, а ты, €ра, на муку
обречена! Ћднако, сидЯ в ванне, Я не только плохое вспомнила, не только твои
ухищрениЯ, не только обман и конечный отказ, а Я прикинулась, будто на отказ
согласилась, вернее, не  то, чтобы согласилась, а  то,  что жить без тебЯ не
могу  в  любом, даже  самом заштатном качестве, хотЯ  аргументы,  которые ты
выставлЯл, звучали, как детский лепет,  и если ты боЯлсЯ рогов,  то ѓосподи!
ради  жизни с тобой Я бы всех  их послала подальше, а если, например, Љсюша,
то  это не  считаетсЯ, это  совсем другое, это все равно  как  сама с собой,
только  гораздо  лучше, потому  что  Я знаю: однажды на  теннисном корте,  в
момент ее сильной подачи, ты вдруг обнаружил, что она выросла -- и пропустил
мЯч, приведЯ в некоторое смущение ее папа, несмотрЯ на  всю дружбу,  и Љсюша
сказала: -- Ќу, хорошо. …сли не хочешь, Я больше не буду туда ездить... џ не
только  плохое  вспоминала,  были  счастливые  деньки,   когда  ты  выступал
генералом и гоголем, гордЯсь своими достижениЯми, своими фантазиЯми, которые
редко встречались в людЯх твоего поколениЯ, как сам говорил, да ты и, верно,
был уникальный, а если жмот, так кто без слабостей?
     Њежду тем,  со  своей стороны, Я тебЯ  не обманывала, а  что  одевалась
красиво, это еще не грех, но ты все равно сомневалсЯ, чем  напоминал других,
совсем уже не великих, хотЯ  были среди них и достойные люди, тот же Љарлос,
латиноамериканский посол, гораздо тебЯ  пощедрее, притом иностранец, и  Я бы
за  него давно вышла, если бы имела желание, потому  что  он  бредил  мною.и
проносилсЯ под моими  окнами на мерседесе и  даже  -- ой! скрипнула дверь!..
вот испугалась... нет, Я правду говорю: ты напрасно ревновал и сомневалсЯ!
     ’олько поздно теперь. ЌельзЯ было зрЯ целоватьсЯ  в тот первый вечер  и
подавать  надежду, потому что, хотЯ ты во мне и  не вызывал отвращениЯ своей
старостью и  беспомощностью, потому что Я понимала сама, на что иду, и потом
-- орел несомненный, однако, как рука упала на грудь, Я, по совести сказать,
немного  всЯ  сжалась,  ощущаю  все-таки  разницу  в  возрасте, как  будто с
дедулей; но нет,  это  длЯ менЯ пустое, Я в тебе  человека различила и очень
мне нравилсЯ твой полет, Я  не брезговала, Я ради тебЯ на все была с  самого
начала готоваЯ и ласковаЯ, ты ожил от этого, а ты вместо благодарности вдруг
испугалсЯ за свою репутацию, хотЯ великие люди  на старости лет рубили дрова
и шли  напролом.  ђепутациЯ!  ђепутациЯ!  „а  кто  бы  посмел  тронуть  твою
репутацию! Љому ты нужен?!
     ‚от  это менЯ и выводило из равновесиЯ, толкало на мрачные мысли искать
утешениЯ на руках, например, у „ато, который мог играть на  роЯле только длЯ
менЯ, хотЯ на гастролЯх  играл перед многотысЯчной  аудиторией  и  показывал
рецензии и  программки, где  писалось о  нем как о новом феномене,  а  ты на
семью  оглЯдывалсЯ  и юлил,  но  Я  не только  плохое  вспоминала,  и  Љсюша
свидетель:  когда  она приехала  после  твоей смерти,  Я  была безутешна, не
только потому, что менЯ довели эти сволочи,  это само собой, а еще и потому,
что тебЯ недоставало, чтобы менЯ защитить. Ќо Я не только вспоминала плохое:
Я помню счастливые  деньки,  когда мы ездили на дачу,  обедали,  пили  сухое
вино,  ты  слушал менЯ, мои  мысли,  которые  Я  вслух говорила, да  и  твои
фантазии менЯ  тоже начали  увлекать, но когда  прошел год и стал  кончатьсЯ
второй, мне уже порЯдком поднадоело, потому что  времЯ бежало и молва росла,
что  Я  вроде  как к тебе  приписана.  „ато  тоже  пронюхал неладное,  да  Я
рассмеЯлась в ответ: мол, чистаЯ дружба! „ато Я заверила: просто через Љсюшу
имею удовольствие знать, а „ато, между прочим, до  сих пор с почтением, хотЯ
все как-то  сникло вокруг тебЯ  после смерти и редко  произноситсЯ всуе  имЯ
твое, отчего торжествуют враги, а Я плачу.
     ’олько Я не только плохое  помнила, ‹еонардик! џ была в тебЯ  влюблена,
правду говорю,  и правду потом написали, хотЯ и туманно так, чтобы никто  не
догадалсЯ, хотЯ и сказали €вановичи, что надобно было  так написать, чтобы и
никто ничего не понЯл, но чтобы написано было как документ. € взвилась тогда
‡инаида  ‚асильевна,  пуще  пареной  репы взвилась, обездоленнаЯ статьей под
названием ‹ћЃЋ‚њ! Ђ не будет глумитьсЯ надо мной! џ торжествовала. Ќе скрою.
Ќо все  равно шла ко дну, и гудел газоаппарат, и  дедулЯ, старый стахановец,
вспоминал про  тебЯ как  про  гениЯ и про  героЯ. Ђ Я хорошо узнала слабости
этого гениЯ с  сокровенной  фиговиной, которой  не  только игралась, но даже
примерЯла с его разрешениЯ, накалывала на маечку  и  в таком виде ЯвлЯлась в
объЯтиЯ, и он хохотал и чувствовал прилив новых сил, потому что всегда нужно
было выдумывать ему  необычное,  или между коленок зажму: ищи, мой  любимый!
€ли брить менЯ, дело  к лету, собиралсЯ: намыливал кисточку и,  надев  очки,
важно наморщив  лоб,  брил,  как  цирюльник  или  как  нЯнька,  только более
обстоЯтельно,  потому что нЯньки  жестоко скребут, тупым лезвием, и при этом
остервенело кричат: -- Ќу, целки, кто  следующаЯ?!  -- и Я сама  их  спешила
опередить, залюбовавшись  в  трюмо,  где  среди трофейных духов выступала  Я
маленькой девочкой, и бюстгалтеры не носила,  за  что Џолина Ќиканоровна зуб
точила, лишь повод подай! „а спасибо •аритонычу, уберегал,  а Я ему ни слова
про  ‹еонардика,  хотЯ  обожал  он  рассказы:   расскажи  да  расскажи,  все
выспрашивал.  Ќо ‹еонардику Я предстала совершенно с другой стороны, хотЯ он
задним  числом придумал  приревновать менЯ  даже к  Ђнтончику,  только  Я не
далась, перешла в наступление, а на предложение ђитули, приехавшей ко мне со
вчерашним предложением, отвечаю, что нужно  подумать, поскольку деньги давно
на исходе. Џример моей несравненной Љсюши встает перед глазами, но она-то не
ради, конечно, копейки!  она  из  богатых,  семейство Њочульских известно, и
папа ее дружил, между прочим,  с  ‚ладимиром ‘ергеевичем,  прогуливались под
соснами, и в шахматы садились после обеда,  зеваЯ  и напеваЯ куплеты,  чтобы
думалось лучше, -- а длЯ  большего кайфа, и она получала  его (были случаи),
ненароком выходЯ на Њанежную площадь, со своим спаниелем ушастым,  Я даже не
верила, но  она приглашала  длЯ смеха, да Я не  решалась. Ђ почему? ‚ другие
истории  охотно  вмешивалась,  и  будет  что  вспомнить  нам с  Љсюшей, двум
шелковым бабушкам,  но  не  то, чтобы  стеснЯлась,  как-то казалось  мне  не
солидно,  да  Љсюша не  настаивала:  не  хочешь  --  как  хочешь,  пойду  со
спаниелем, а ‚ероника --  та просто мужчин не  терпела из принципа, за людей
не  считала как существа неэстетические, ей, видите ли, не нравилось, что  у
них там, положим,  болтаютсЯ Яйца --  фи! гадость! Њы спорили.  Ќо с  ней не
поспоришь, когда  же  сердилась, она, словно шутЯ, говорила: -- ‹обок  твой,
€риша, сильнее, чем лобик -- что было обидно, но ведьма есть ведьма!
     €   когда  Љсюша  кружилась  близ  обожаемой  мною  архитектуры,  среди
бесконечных тюльпанов, Я  признала свое поражение: так  не  могла! боЯсь  то
Џолины  моей Ќиканоровны,  то  просто обычного  милиционера,  который  зорко
глЯдел мне  под  ноги  и ждал, когда  поскользнусь,  чтобы  поглумитьсЯ  над
длинноногой, -- всегда в ожидании высылки  туда, где футболист все играет, а
времЯ  стоит,  несмотрЯ  на  измену  со  встречным  соперником,   в  голубой
нейлоновой куртке-обновке, она так мне нравилась! хотелось  потрогать, из-за
чего вышел бешеный провинциальный роман, когда в вечернюю стужу набросил мне
куртку на плечи, внизу текла наша  мелкаЯ коричневаЯ речка и дети бродили по
ней, ловЯ сеткой  раков,  спускалось  солнце,  когда второй муж  в больничку
попал со временной травмой того, чем  менЯ раздразнил на всю жизнь и себе на
беду, была зверски бита  велосипедным насосом,  а что  первый муж совершенно
выпал, то здесь тоже доза несправедливости: не приюти он €рочку, схоронив от
ее родителей, что сталось  бы  с девочкой и увидела бы когда-нибудь Љсюшу --
вопрос, хотЯ  ‹еонардик обществом  баловал мало, и  во мне накопилась обида:
чем  хуже Я ‡инаиды, которую он прогуливает по фойе и банкетам с брильЯнтами
в старых ушах, уж разве не понЯли  бы его -- ему во всем шли навстречу! -- а
он  весь лучилсЯ, и только мне  разрешалось  шутить, а если  пошли там потом
кровоподтеки и ссадины на теле,  то он и это придумал под моим руководством,
Я чувствовала нюхом и кожей такую его предпоследнюю блажь, и ‹азарь восстал!
     Њы бросились опрометью  в объЯтиЯ,  спешили  отпраздновать торжество, Я
пальчик послюнила и помогла, чтоб не мучилсЯ, вот он  и  кончил  и,  кончив,
сказал, потираЯ просветленное лицо: -- Ќу, гений любви! Ќу, богинЯ!
     Ђ Я лежу себе навзничь, как будто ни в чем  не бывало, и он трогательно
печетсЯ  о моем удовольствии,  как, может, никто из его  сурового поколениЯ,
пройдЯ  через  славу  и  смерть,  был  он  жертва  масштабов,  и  когда  все
завершилось,  хотелось  ему  воспеть  хоть солому, пусть  даже  сомнительный
случай или вовсе чужой континент вроде пышущей Ђфрики, потому что творческаЯ
душа у него была увеличена,  как печенка, и титьки тоже  большие любил  (как
все они, из сурового поколениЯ). Ђ Я сидела в ванне и плакала, вспоминаЯ так
много хорошего!  ‡аботилсЯ с воодушевлением, самозабвенно, и Я притворЯлась:
дышала,  дышала,  стонала, но  горечь  накапливалась, и  не  нужно мне  было
никакой машины, которую если и подарил, сразу разбила, как куриное  Яйцо!  џ
не машину, Я  счастьЯ хотела,  а что  с •аритонычем  дружбу водила,  так все
потому, что  замыслила танцевать  королев, вернее  не  то чтобы танцевать, а
прохаживатьсЯ,  но  закрадывалась порой  поважнее  мечта,  оцененнаЯ Љсюшей:
перейти через Яму оркестра -- в  зал шагнуть королевой! то есть всех осыпать
своей  милостью,   щедростью,  добротой,  Я   бы  смогла,   повторЯЯ   лихую
предшественницу, только если кутеж, так кутеж, а когда благороднаЯ  цель, то
цвети, моЯ родина! Я патриотка!  --  Љсюша млела, она обожала растительность
сна, говорила:  -- џ верю! џ верю!  -- € подумала Я: от  ‹еонардика путь шел
такой, мне он нужен был длЯ парениЯ, и, чуть что, крутила динаму, и фыркала,
и  убегала.  „а  рухнуло  все, потому что не  широка оказалась  натура моего
кавалера, он  был  занЯт срочностью муравьиных  дел и  профиль носил.  џ его
наизусть изучила,  но мечта пересиливала: мы идем  с ним по  лестнице вверх,
белый мрамор,  и  лица лучших людей, и венчает нас  сладкий поп  ‚енедикт, и
желает  нам  счастьЯ, а родине процветаниЯ, и Я  тоже!  Я тоже  хочу,  чтобы
скромное счастье свое подарить делу общей гармонии, только народные  песни и
плЯски предполагала несколько сократить, потому что занудство, зато пошло бы
такое благополучие, что лучшие люди единой толпой маршировали бы с  факелами
по праздничным площадЯм  столицы, а Я -- сама скромность -- стою в окружении
преданных мне заместительниц, смотрю и ликую с  бесстыдницей Љсюшей, которой
любое море  по пипку ее незабвенную, которую обожаю! с ума схожу! нет больше
таких! умираю и плачу... „а, радость моЯ была безмерна, бывало, со сна слезы
лью, восхищаюсь и снова рыдаю, такие видениЯ! да только робел ‹еонардик, мой
паинька,  руки  протЯгивал,  а  про  договор ни  гугу,  а  Я  ему  говорила:
осторожней! сердечко будет шалить! -- а он мне  в ответ:  ты менЯ за старика
не держи! Њы еще повоюем!
     џ это  запомнила,  но времЯ, однако,  сгущалось,  обман  поднималсЯ,  и
меркли  мечты, да только  шлет он мне вскорости приглашение,  которое тут же
потребовала достать,  проведав, что английский оркестр приезжает и  объЯвлен
там Ѓриттен. Ќу, Ѓриттен -- не Ѓриттен, событие важное, хочу! Ћн в очередной
раз  впадает в сомнение, ссылаетсЯ на  нерешительность, мол, много знакомых,
превратно поймут, и слух разнесетсЯ: ты лучше б с дедулей! ‘ дедулей! •а-ха!
Ќет, думаю, хватит  ловить оскорблениЯ в  лицо,  золотаЯ Я рыбка или нет? --
‡олотаЯ!  --  отвечает. -- ‡олотаЯ моЯ!  ненаглЯднаЯ! только  не надо! -- „а
что, думаю, уперсЯ мой лауреат! Ќет, думаю, не пойдешь со мною на  Ѓриттена,
стану безжалостной. Ћн сдалсЯ, предчувствуЯ полный провал, была Я неумолима,
а он без менЯ  жить совсем разучилсЯ. ЃодритсЯ: ну,  ладно,  пошли! Ћделась.
Њое  платье,  как  пламЯ,  надела  и   --  на   крыльцо,  стою,  как   самаЯ
неприступность, мы едем, он в страхе от платьЯ,  бормочет слова,  репутациЯ,
мол,  репутациЯ,  мне,  знаешь,  нельзЯ,  за  мной  слава   ведетсЯ  мужчины
серьезного,  воспевающего подвиг  и труд, а  ты  всЯ  в нарЯдах  и грудь без
прикрытиЯ, хоть бы, мол, шарфик какой-нибудь,  а Я говорю: ну,  скажи мне на
милость, чего ты боишьсЯ! ’ы всех их сильнее, и они робеют, а ты их боишьсЯ,
да Я хоть вообще без одежды  войду,  но если с тобой, то нам честь отдадут и
пропустЯт в любое посольство! Ќет-нет, говорит, только не туда! Ѓыл барин, а
все-таки опасалсЯ, такое было воспитание, теперь по одному вымирают, выходЯт
на пенсию, все  было доступно, но  только без шума, в сервант убирали коньЯк
от  непрошенного  гостЯ и  ездили за занавесочками, выказываЯ ограниченность
чувств, и Љсюшу, когда студенткой  была, папа  ее, тоже деЯтель,  наставлЯл,
говорЯ: -- …бись -- только тихо!
     ’акаЯ, значит, была установка. Ќе нравилось мне, но выбор какой?
     Џодъезжаем к подъезду. ‘иЯют огни,  словно сон мой ожил, и входим: весь
зрительный  зал  ожидает  английский  оркестр,  по  бокам  флаги,  волнение,
красота,  занимаем  места в  директорской ложе, мой  милый галантен,  кивает
вокруг головой  на приветствиЯ,  вижу:  интерес  пробудилсЯ, взглЯды ловлю и
подбородок  держу, не  опускаЯ, как леди, английский  оркестр настраиваетсЯ,
будут играть, дирижер вдруг входит Японского вида и внешности, все бурно его
принимают  и  --  начали!  Џрикрыла  глаза.  Ѓожественно!  --  сообщаю  ему,
наклонЯсь,  -- какое  блаженство!  --  џ  рад!  -  отвечает,  но  несколько,
чувствую, сухо. ЌапрЯгсЯ --  никак не  расслабитсЯ, тоскует,  торопит конец,
вздыхает украдкой: ему бы на дачу, за забор, там он себе хозЯин, а здесь вот
Японец  без  палочки.  „умаю:  палочками они  рис кушают, поэтому  оркестром
управлЯет  без палочки, шепчу это --  он  улавливает шутку,  но тихо  шикают
соседи, а как перерыв, отведи,  мол, в буфет,  есть мороженое, а он: посидим
лучше здесь, Я  за день устал, нету  сил,  и музыка менЯ отвлекает от  суеты
буфета, а Я говорю: ну, пожалуйста,  пойдем! Ћн нервно: иди сама,  и так все
глазеют!  --  „а  ну  тебЯ!  --  џ  повернулась  и ушла,  он с радостью  дал
четвертной, чтоб ушла. џ ушла как оплеваннаЯ. ‘тою в очереди, страшнее тучи,
вокруг народ делитсЯ мнениЯми, высоко  ставЯ  Японца,  Я тоже  согласна,  да
только молчу, в этой очереди чужаЯ и лишнЯЯ,  наконец, до менЯ дело доходит,
Я  говорю:  откупорьте бутылку шампанского и взвесьте, пожалуйста, пЯть кило
апельсинов! Ћни мне в ответ:  шампанское  вам  откупорим,  а  апельсинов так
много не выдадим,  поскольку не на базаре, и чувствую -- унижают менЯ. Ќарод
смеетсЯ,   отовариватьсЯ  пришла   на  английский  концерт,   как  будто   в
каком-нибудь фельетоне,  да только  другую имею мысль, плевала на апельсины.
--  ‚ы  менЯ не  так  понЯли,  -- говорю.  --  Њне надо  не  длЯ  себЯ, Я  в
директорскую  ложу  несу. --  Џодумали, посовещались и отпустили. ’ут  Љсюша
менЯ, хохоча, имела привычку перебить, зачем, дескать, столько купила? -- Ћт
злобы,  отвечаю,  от  чистой  и  неприкрытой  злобы.  „ай,  думаю,  войду  в
директорскую ложу  с пЯтью кило апельсинов, как  последнЯЯ  жлобка, если  он
настолько ничтожен в своем страхе за репутацию, пусть охнет, а шампанское --
беру стакан, как положено, и выпиваю к третьему звонку всю бутылку на глазах
у  изумленной публики, закусывающей бутербродами с пивом и обсуждающей между
собой  достоинства паршивого  Японца.  Ђ  как выпила к  третьему  звонку всю
бутылку,   ни  капельки  не  оставив,  возвращаюсь  в   директорскую   ложу,
наполненную  почтенной,  но  мне лично незнакомой  публикой, хотЯ,  замечаю,
знакомой  моему трусливому кавалеру, вваливаюсь  ложу с  пЯтью  килограммами
цитрусовых  плодов  и  произвожу,  разумеетсЯ,  обещанный  эффект.  ‚ладимир
‘ергеевич  менЯетсЯ лицом и шепчет  мне в неистовстве: -- ‚ своем ли ты уме,
€рина? -- Ћтвечаю:  -- в своем, -- и дышу на него шампанским. -- ‡ачем тебе,
говорит, эта куча апельсинов? -- ‹юблю, -- отвечаю, -- апельсины. Ќе замечал
разве? -- Ћн посмотрел  на менЯ и  говорит в некотором недоумении -- ’ы что,
выпила?  --  Ђ что, нельзЯ? -- Њожно, -- говорит, -- но поедем  лучше домой,
нечего нам тут делать. --  ѓоворит  внешне  спокойно, умел  он себЯ  в руках
держать, не  срыватьсЯ,  хорошаЯ, отмечаю, школа, но внутри,  смотрю, полнаЯ
растерЯнность, вроде желе, даже чуточку жалко мне  его стало, да Я уперлась:
-- Ќет! --  говорю  громким голосом.-- •очу, наконец,  Ѓриттена услышать, да
ты, говорю, лапулЯ, не волнуйсЯ, все будет в полном порЯдке! -- Ћн побледнел
и так выразительно на менЯ глЯнул, что Я понЯла: ЉЋЌ…–, и  Ѓриттен будет нам
погребальной  мелодией,  отпевать  сейчас  будут  нашу любовь,  такое у менЯ
чувство,  хотЯ  несколько выпила и разрумЯнилась  на  славу.  ‹еонардик тоже
молчи т, бледный, но весьма благородный старик, если со стороны взглЯнуть. Ђ
Я  с апельсинами.  ‘ижу,  дирижер снова  входит,  бурный  восторг,  Я  тоже,
естественно, аплодирую, а собственно, в чем дело? Џропала моЯ  любовь, конец
мечтам,  и не  буду  Я  никогда  своей предшественницей, и  кик  только  они
заиграли, стало  мне на душе и вовсе нехорошо,  ветер старости  подул мне  в
уши,  шампанское  разобрало, захотелось  заплакать от  всего этого минора  и
пакости,  от  всех  этих женатых  мужчин,  что держали менЯ  за дурочку,  не
справлЯЯсь о потребностЯх души, а только нюхали  бергамотовый воздух, нюхали
и балдели,  и пичкали икоркой, икоркой, икоркой, прельщали анфиладой квартир
и машин, а сами дарили духи,  духи, духи и на  часы украдкой посматривали, и
хвастались, хвастались,  хвастались,  кто чем, без разбора:  кто славой, кто
деньгами, кто талантами, кто тем, что он всем недоволен, и потому с ним тоже
изволь  считатьсЯ  и  уважай, раз  такой  двойной  счет  открыт,  как шутила
насмешница Љсюша, презиравшаЯ эту компанию и в несуществующем городе Џариже,
потому что он не существует, и Љсюша, садЯсь в розовое авто, проваливалась в
пустоту, и здесь, на твердой, родимой почве, потому как, считала она, всЯкаЯ
карьера  полна  приключений,  зигзагов  и  подлости,   одни   стоЯт  других,
ненавидела, но жить не могла без: возвращалась, чтобы смеЯтьсЯ, и уезжала, и
возвращалась, а Я сиди да помалкивай! а Љсюша на  это: -- Џоехали вместе! --
„а только  у менЯ,  извини,  роман. -- ‘  кем?  ‘  Ђнтошкой? ’ак выбрось  из
головы!  Ќесерьезно!  --  Ќет!  --  отвечаю.  --  ‚ыше  бери!  ‘  ‚ладимиром
‘ергеевичем, твоим  крестником и лауреатом!  --  Ќе  поздравлЯю, -- хмуритсЯ
Љсюша. --  Ћтчего?  —еловек-то  он  видный. Ќе  обидит. --  ’ак  думала Я, а
смотрю: сидит бледный, готов  растерзать, отплатитьсЯ и  больше  не звонить,
несмотрЯ на то, что привЯзан и трудно, вздыхает, ему без менЯ. ’олько Я тоже
выступаю с позиции силы, извини, говорю, а как наш  договор? -- Ђ апельсины?
-- спрашивает  гневно. --  Џри чем  тут апельсины!  ’ак спорили мы в роковое
свидание, но дело до этого еще не дошло: сижу на Ѓриттене, очень нравитсЯ, Я
в восхищении,  всЯ  раскраснелась, слушаю:  очень!  очень прекрасно!  --  но
только сосед мой, ‚ладимир ‘ергеевич, затаилсЯ и портит мне жизнь.
     Џотому  что похожа  была Я всегда  на  застенчивую школьницу с толстыми
косичками, не умела хамить людЯм, даже слабым и  беззащитным, но не  любила,
когда со мной обращались как с дешевкой, кормили и требовали красоты, потому
что высоко себЯ чту  и красота моЯ неподвластна, ибо только та женщина может
менЯ судить, что красивее менЯ, а мужчины  и вовсе судить не имеют  права, а
только  восхищатьсЯ,  а  что  до  красоты, то  красивее себЯ  не  встречала.
‘просЯт:  а  Љсюша? -- ‚от разберемсЯ. Љсюша, конечно, красотка, Я ничего не
скажу, недостатков у нее,  положим, нет, а  то так бывает: лицо красавицы, а
спина  всЯ в  угрЯх, Я видела  много таких  и сожалела, а  Љсюша, бесспорно,
красотка,  только Я  красавица, Я  --  гений  чистой  красоты, так менЯ  все
прозвали, и ‚ладимир ‘ергеевич тоже говорил: -- ’ы  -- гений чистой красоты!
-- то  есть  без примесей,  но красота  твоЯ не  бульварнаЯ,  не  площаднаЯ,
красота   твоЯ   благороднаЯ,  мочи  нет   оторватьсЯ!  --  ’ак  говорил   и
Љарлос-посол, и среднеазиат охрат, но  когда Я ему позвонила, спрашиваю: --
“знаешь ли менЯ, охрат? -- отвечает он без всЯкого юмора и цокает в  трубку
Языком. џ сразу все  понЯла:  -- Ќу, до  лучших времен,  охратик! -- а сама
чуть не плачу.  -- „о лучших  времен! -- отвечает  охрат, большой в ‘редней
Ђзии  человек, мы  с  ним  на  самолете одну за другой  республики облетели,
форель кушали, и читал он мне Ђхматову и Ћмара •айЯма, гордЯсь не бульварной
моей красотой. --  „о лучших времен! --  вторит охрат и  цокает Языком, как
восточные люди, обманутые в самых искренних чувствах. Ђ ”лавицкий, ‘танислав
Ђльбертович, оказалсЯ в конечном счете другом: ну, зачем ему,  спрашиваетсЯ,
чтобы  Я рожала? какой толк? -- а он  беспокоитсЯ,  звонит, на  консультации
приглашает, и, когда ђитулЯ мне свое нетелефонное предложение  передает,