ом виде. Ђ если сам воспитатель не настолько сведущ в книгах,
чтобы отыскивать в них подходЯщие длЯ его целей места, то можно дать ему
в помощь какого-нибудь ученого человека, который каждый раз будет
снабжать его тем, что требуетсЯ, а наставник потом уже сам укажет и
предложит их своему питомцу. Њожно ли сомневатьсЯ, что подобное обучение
много приЯтнее и естественнее, чем преподавание по способу ѓазы [34]?
’ам - докучные и трудные правила, слова, пустые и как бы бесплотные; ничто
не влечет вас к себе, ничто не будит ума. ‡десь же наша душа не
останетсЯ без прибытка, здесь найдетсЯ, чем и где поживитьсЯ. Џлоды
здесь несравненно более крупные и созревают они быстрее.

   ‘транное дело, но в наш век философиЯ, даже длЯ людей мыслЯщих, всего
лишь пустое слово, которое, в сущности, ничего не означает; она не
находит себе применениЯ и не имеет никакой ценности ни в чьих-либо
глазах, ни на деле. Џолагаю, что причина этого - бесконечные
словопрениЯ, в которых она погрЯзла. ѓлубоко ошибаютсЯ те, кто
изображает ее недоступною длЯ детей, с нахмуренным челом, с большими
косматыми бровЯми, внушающими страх. Љто напЯлил на нее эту обманчивую
маску, такую тусклую и отвратительную? Ќа деле же не сыскать ничего
другого столь милого, бодрого, радостного, чуть было не сказал -
шаловливого. ”илософиЯ призывает только к праздности и веселью. …сли
перед вами нечто печальное и унылое - значит философии тут нет и в
помине. „еметрий ѓрамматик, наткнувшись в дельфийском храме на кучку
сидевших вместе философов, сказал им: "€ли Я заблуждаюсь, или, - судЯ по
вашему столь мирному и веселому настроению, - вы беседуете о пустЯках".
Ќа что один из них - это был ѓераклеон из Његары - ответил: "Њорщить
лоб, беседуЯ о науке, - это удел тех, кто предаетсЯ спорам, требуетсЯ ли
в будущем времени глагола ballw две ламбды или одна или как образована
сравнительнаЯ степень ceipon и beltion и превосходнаЯ ceiriton и beltiton
[35].
—то же касаетсЯ философских бесед, то они имеют свойство веселить и
радовать тех, кто участвует в них, и отнюдь не заставлЯют хмурить лоб и
предаватьсЯ печали".

    Deprendas animi tormenta in aegro
    Corpore, deprendas et gaudia; sumit utrumque
    Inde habltum facles [36].

    „уша, ставшаЯ вместилищем философии, непременно наполнит здоровьем и
тело. –арЯщие в ней покой и довольство она не может не излучать вовне;
точно так же она изменит по своему образу и подобию нашу внешность,
придав ей исполненную достоинства гордость, веселость и живость,
выражение удовлетворенности и добродушиЯ. Ћтличительный признак мудрости
- это неизменно радостное восприЯтие жизни; ей, как и всему, что в
надлунном мире, свойственна никогда не утрачиваемаЯ Ясность. ќто bаrосо
и baralipton [37] марают и прокапчивают своих почитателей, а вовсе не
она; впрочем, она известна им лишь понаслышке. ‚ самом деле, это она
успокаивает душевные бури, научает сносить с улыбкой болезни и голод не
при помощи каких-то воображаемых эпициклов [38], но опираЯсь на вполне
осЯзательные, естественные доводы разума. …е конечнаЯ цель -
добродетель, котораЯ пребывает вовсе не где-то, как утверждают
схоластики, на вершине крутой, отвесной и неприступной горы. ’е, кому
доводилось приблизитьсЯ к добродетели, утверждают, напротив, что она
обитает на прелестном, плодородном и цветущем плоскогорье, откуда
отчетливо видит все находЯщеесЯ под нею; достигнуть ее может, однако,
лишь тот, кому известно место ее обитаниЯ; к ней ведут тенистые тропы,
пролегающие среди поросших травой и цветами лужаек, по пологому,
удобному длЯ подъема и гладкому, как своды небесные, склону. Ќо так как
тем мнимым философам, о которых Я говорю, не удалось познакомитьсЯ с
этой высшею добродетелью, прекрасной, торжествующей, любвеобильной,
кроткой, но вместе с тем, и мужественной, питающей непримиримую
ненависть к злобе, неудовольствию, страху и гнету, имеющей своим
путеводителем природу, а спутниками - счастье и наслаждение, то, по
своей слабости, они придумали этот глупый и ни на что не похожий образ:
унылую, сварливую, привередливую, угрожающую, злобную добродетель, и
водрузили ее на уединенной скале, среди терниев, превратив ее в пугало,
устрашающее род человеческий.

    Њой воспитатель, сознаваЯ свой долг, состоЯщий в том, чтобы вселить
в воспитаннике желание не только уважать, но в равной, а то и в большей
мере и любить добродетель, разъЯснит ему, что поэты, подобно всем
остальным, подвержены тем же слабостЯм; он также растолкует ему, что
даже боги, и те прилагали гораздо больше усилий, чтобы проникнуть в
покои ‚енеры, нежели в покои Џаллады. € когда его ученик начнет
испытывать свойственное молодым людЯм томление, он представит ему
Ѓрадаманту и рЯдом с нею Ђнджелику [39] как возможные предметы его
обожаниЯ: первую во всей ее непосредственной, не ведающей о себе
красоте, - деЯтельную, благородную, мужественную, но никоим образом не
мужеподобную, и вторую, исполненную женственной прелести, - изнеженную,
хрупкую, изощренную, жеманную; одну - одетую юношей, с головой,
увенчанной сверкающим шишаком шлема, другую - в девичьем нарЯде, с
повЯзкой, изукрашенной жемчугом, в волосах. € остановив свой выбор
совсем не на той, которой отдал бы предпочтение этот женоподобный
фригийский пастух [40], юноша докажет своему воспитателю, что его любовь
достойна мужчины. Џусть его воспитатель преподаст ему и такой урок:
ценность и возвышенность истинной добродетели определЯютсЯ легкостью,
пользой и удовольствием ее соблюдениЯ;
бремЯ ее настолько ничтожно, что нести его могут как
взрослые, так и дети, как те, кто прост, так и те, кто
хитер. “порЯдоченности, не силы, вот чего она от нас требует. € ‘ократ,
первейший ее любимец, сознательно забыл о своей силе, чтобы радостно и
бесхитростно отдатьсЯ
усовершенствованию в ней. ќто - мать-кормилица человеческих наслаждений.
‚водЯ их в законные рамки, она
придает им чистоту и устойчивость; умерЯЯ их, она сохранЯет их свежесть и
привлекательность. ЋтметаЯ те, которые она считает недостойными, она
обострЯет в нас влечение к дозволенным ею; таких - великое множество,
ибо она доставлЯет нам с материнской щедростью до полного насыщениЯ, а
то и пресыщениЯ, все то, что согласно с требованиЯми природы. ‚едь не
станем же мы утверждать, что известные ограничениЯ, ограждающие любителЯ
выпить от пьЯнства, обжору от несварениЯ желудка и распутника от лысины
во всю голову, - враги человеческих наслаждений! …сли обычнаЯ житейскаЯ
удача не достаетсЯ на долю добродетели, эта последнЯЯ отворачиваетсЯ от
нее, обходитсЯ без нее и выковывает себе свою собственную фортуну, менее
шаткую и изменчивую. Ћна может быть богатой, могущественной и ученой и
возлежать на раздушенном ложе. Ћна любит жизнь, любит красоту, славу,
здоровье. Ќо главнаЯ и основнаЯ ее задача - научить пользоватьсЯ этими
благами, соблюдаЯ известную меру, а также сохранЯть твердость, терЯЯ их,
- задача более благороднаЯ, нежели тЯгостнаЯ, ибо без этого течение
нашей жизни искажаетсЯ, мутнеет, уродуетсЯ; тут нас подстерегают
подводные камни, пучины и всЯкие чудовища. …сли же ученик проЯвит не
отвечающие нашим чаЯньЯм склонности, если он предпочтет побасенки
занимательному рассказу о путешествии или назидательным речам, которые
мог бы услышать; если, заслышав барабанный бой, разжигающий воинственный
пыл его юных товарищей, он обратит свой слух к другому барабану,
сзывающему на представление Ярмарочных плЯсунов; если он не сочтет более
сладостным и привлекательным возвращатьсЯ в пыли и грЯзи, но с победою с
полЯ сражениЯ, чем с призом после состЯзаниЯ в мЯч или танцев, то Я не
вижу никаких иных средств, кроме следующих: пусть воспитатель - и чем
раньше, тем лучше, причем, разумеетсЯ, без свидетелей, - удавит его или
отошлет в какой-нибудь торговый город и отдаст в ученики пекарю, будь он
даже герцогским сыном. €бо, согласно наставлению Џлатона, "детЯм нужно
определЯть место в жизни не в зависимости от способностей их отца, но от
способностей их души".

    Џоскольку философиЯ учит жизни и детский возраст совершенно так же
нуждаетсЯ в подобных уроках, как и все прочие возрасты, - почему бы не
приобщить к ней и детей?

    Udum et molle lutum est; nunc nunc properandus et acri
    Fingndus sine fine rota [41].

    Ђ между тем нас учат жить, когда жизнь уже прошла. ‘отни школЯров
заражаютсЯ сифилисом прежде, чем дойдут до того урока из ЂристотелЯ,
который посвЯщен воздержанию. –ицерон говорил, что, проживи он даже
двойную жизнь, все равно у него не нашлось бы досуга длЯ изучениЯ
лирических поэтов. —то до менЯ, то Я смотрю на них с еще большим
презрением - это совершенно бесполезные болтуны. Ќашему юноше приходитсЯ
еще более торопитьсЯ; ведь учению могут быть отданы лишь первые
пЯтнадцать-шестнадцать лет его жизни, а остальное предназначено
деЯтельности. €спользуем же столь краткий срок, как следует; научим его
только необходимому. Ќе нужно излишеств: откиньте все эти колючие
хитросплетениЯ диалектики, от которых наша жизнь не становитсЯ лучше;
остановитесь на простейших положениЯх философии и сумейте надлежащим
образом отобрать и истолковать их; ведь постигнуть их много легче, чем
новеллу Ѓоккаччо, и дитЯ, едва выйдЯ из рук кормилицы, готово к их
восприЯтию в большей мере, чем к искусству чтениЯ и письма. “ философии
есть свои рассуждениЯ как длЯ тех, кто вступает в жизнь, так и длЯ
дрЯхлых старцев.

    џ согласен с Џлутархом, что Ђристотель занималсЯ со своим великим
учеником не столько премудростью составлениЯ силлогизмов и основами
геометрии, сколько стремилсЯ внушить ему добрые правила по части того,
что относитсЯ к доблести, смелости, великодушию, воздержанности и не
ведающей страха уверенности в себе; с таким снарЯжением он и отправил
его, совсем еще мальчика, завоевывать мир, располагаЯ всего лишь
тридцатью тысЯчами пехотинцев, четырьмЯ тысЯчами всадников и сорока
двумЯ тысЯчами экю. —то до прочих наук и искусств, то, как говорит
Џлутарх, хотЯ Ђлександр и относилсЯ к ним с большим почтением и
восхвалЯл их пользу и великое достоинство, все же, несмотрЯ на
удовольствие, которое они ему доставлЯли, не легко было побудить его
заниматьсЯ ими с охотою.

    Petite hinc, luvenesque scnesque,
    Finem animo certum, miserisque viatica canis [42].

    Ђ вот что говорит ќпикур в начале своего письма к Њеникею: "Ќи самый
юный не бежит философии, ни самый старый не устает от нее" [43]. Љто
поступает иначе, тот как бы показывает этим, что пора счастливой жизни
длЯ него либо еще не настала, либо уже прошла.

    Џоэтому Я не хочу, чтобы нашего мальчика держали в неволе. џ не хочу
оставлЯть его в жертву мрачному настроению какого-нибудь жестокого
учителЯ. џ не хочу уродовать его душу, устраиваЯ ему сущий ад и
принуждаЯ, как это в обычае у иных, трудитьсЯ каждый день по
четырнадцати или пЯтнадцати часов, словно он какой-нибудь грузчик. …сли
же он, склонный к уединению и меланхолии с чрезмерным усердием, которое
в нем воспитали, будет корпеть над изучением книг, то и в этом, по-
моему, мало хорошего: это сделает его неспособным к общению с другими
людьми и оттолкнет от более полезных занЯтий. € сколько же на своем веку
перевидал Я таких, которые, можно сказать, утратили человеческий облик
из-за безрассудной страсти к науке! Љарнеад [44] до такой степени ошалел
от нее, что не мог найти времени, чтобы остричь себе волосы и ногти. џ
не хочу, чтобы его благородный нрав огрубел в соприкосновении с дикостью
и варварством. ”ранцузское благоразумие издавна вошло в поговорку, в
качестве такого, однако, которое, хотЯ и сказываетсЯ весьма рано, но
зато и держитсЯ недолго. € впрЯмь, трудно сыскать что-нибудь столь же
прелестное, как маленькие дети во ”ранции; но, как правило, они
обманывают наши надежды и, став взрослым, не обнаруживают в себе ничего
выдающегосЯ. џ слышал от людей рассудительных, что коллежи, куда их
посылали учитьсЯ, - их у нас теперь великое множество, - и ЯвлЯютсЯ
причиной такого их отупениЯ.

    —то касаетсЯ нашего воспитанника, то длЯ него все часы хороши и
всЯкое место пригодно длЯ занЯтий, будет ли то класснаЯ комната, сад,
стол или постель, одиночество или компаниЯ, утро иль вечер, ибо
философиЯ, котораЯ, образуЯ суждениЯ и нравы людей, ЯвлЯетсЯ главным
предметом его изучениЯ, имеет привилегию примешиватьсЯ решительно ко
всему. € сократ-оратор, когда его попросили однажды во времЯ пира
произнести речь о своем искусстве, ответил - и всЯкий признает, что он
был прав, - такими словами: "„лЯ того, что Я умею, сейчас не времЯ;
сейчас времЯ длЯ того, чего Я не умею". €бо, и в самом деле, произносить
речи или пускатьсЯ в словесные ухищрениЯ перед обществом, собравшимсЯ,
чтобы повеселитьсЯ и попировать, значило бы соединить вместе вещи
несоединимые. ’о же самое можно было бы сказать и о всех прочих науках.
Ќо когда речь заходит о философии и именно о том ее разделе, где
рассматриваетсЯ человек, а также в чем его долг и обЯзанности, то,
согласно мнению всех мудрецов, дело здесь обстоит совсем по-иному, и от
нее не подобает отказыватьсЯ ни на пиру, ни на игрищах - так сладостна
беседа о ней. € мы видим, как, Явившись по приглашению Џлатона на его
пир [45], она изЯщно и сообразно месту и времени развлекает
присутствующих, хотЯ и пускаетсЯ в самые назидательные и возвышенные
рассуждениЯ:

    Aeque pauperibus prodest, locupletibus aeque;
    Et neglecta, aeque pueris senibusque nocebit [46].

    ’аким образом, наш воспитанник, без сомнениЯ, будет прибывать в
праздности меньше других. Ќо подобно тому, как шаги, которые мы делаем,
прогуливаЯсь по галерее, будь их хоть в три раза больше, не утомлЯют нас
в такой мере, как те, что затрачены на преодоление какой-нибудь
определенной дороги, так и урок, проходЯ как бы случайно, без
обЯзательного места и времени, в сочетании со всеми другими нашими
действиЯми, будет протекать совсем незаметно. „аже игры и упражнениЯ - и
они станут неотъемлемой и довольно значительной частью обучениЯ: Я имею
в виду бег, борьбу, музыку, танцы, охоту, верховую езду, фехтование. џ
хочу, чтобы благовоспитанность, светскость, внешность ученика
совершенствовались вместе с его душою. ‚едь воспитывают не одну душу и
не одно тело, но всего человека; нельзЯ расчленЯть его надвое. €, как
говорит Џлатон, нельзЯ воспитывать то и другое порознь; напротив, нужно
управлЯть ими, не делаЯ между ними различиЯ, так, как если бы это была
пара впрЯженных в одно дышло коней [47]. €, слушаЯ Џлатона, не кажетсЯ
ли нам, что он уделЯет и больше времени и больше стараниЯ телесным
упражнениЯм, считаЯ, что душа упражнЯетсЯ вместе с телом, а не наоборот?

    ‚ообще же обучение должно основыватьсЯ на соединении строгости с
мЯгкостью, а не так, как это делаетсЯ обычно, когда, вместо того, чтобы
приохотить детей к науке, им преподносЯт ее как сплошной ужас и
жестокость. Ћткажитесь от насилиЯ и принуждениЯ; нет ничего, по моему
мнению, что так бы уродовало и извращало натуру с хорошими задатками.
…сли вы хотите, чтобы ребенок боЯлсЯ стыда и наказаниЯ, не приучайте его
к этим вещам. Џриучайте его к поту и холоду, к ветру и жгучему солнцу,
ко всем опасностЯм, которые ему надлежит презирать; отвадьте его от
изнеженности и разборчивости; пусть он относитсЯ с безразличием к тому,
во что он одет, на какой постели спит, что ест и что пьет: пусть он
привыкнет решительно ко всему. Џусть не будет он маменькиным сынком,
похожим на изнеженную девицу, но пусть будет сильным и крепким юношей. ‚
юности, в зрелые годы, в старости - Я всегда рассуждал и смотрел на дело
именно так. €, нарЯду со многими другими вещами, порЯдки, заведенные в
большинстве наших коллежей, никогда не нравились мне. Ѓыть может, вред,
приносимый ими, был бы значительно меньше, будь воспитатели хоть
немножечко снисходительней. Ќо ведь это настоЯщие тюрьмы длЯ заключенной
в них молодежи. ’ам развивают в ней развращенность, наказываЯ за нее
прежде, чем она действительно проЯвилась. ‡айдите в такой коллеж во
времЯ занЯтий: вы не услышите ничего, кроме криков - криков школьников,
подвергаемых порке, и криков учителей, ошалевших от гнева. Њожно ли
таким способом пробудить в детЯх охоту к занЯтиЯм, можно ли с такой
страшной рожей, с плеткой в руках руководить этими пугливыми и нежными
душами? ‹ожный и губительный способ! „обавим правильное замечание,
сделанное на этот счет Љвинтилианом: столь безграничнаЯ власть учителЯ
чревата опаснейшими последствиЯми, особенно если учесть характер
принЯтых у нас наказаний [48]. Ќастолько пристойнее было бы усыпать полы
классных комнат цветами и листьЯми вместо окровавленных ивовых прутьев!
џ велел бы там расписать стены изображениЯми ђадости, ‚есельЯ, ”лоры,
ѓраций, как это сделал у себЯ в школе философ ‘певсипп [49]. ѓде длЯ
детей польза, там же должно быть длЯ них и удовольствие. Љогда кормишь
ребенка, полезные длЯ него кушаньЯ надо подсахаривать, а к вредным
примешивать желчь.

   Џоразительно, сколько вниманиЯ уделЯет в своих "‡аконах" Џлатон
увеселениЯм и развлечениЯм молодежи в своем государстве; как подробно
говорит он об их состЯзаниЯх в беге, играх, песнЯх, прыжках и плЯсках,
руководство которыми и покровительство коим, по его словам, в древности
было вверено самим божествам - Ђполлону, музам, Њинерве. Њы найдем у
него тысЯчу предписаний касательно его гимнасий; книжные знаки его,
однако, весьма мало интересуют, и он, мне кажетсЯ, советует заниматьсЯ
поэзией только потому, что она свЯзана с музыкой.

    Ќужно избегать всего странного и необычного в наших нравах и
поведении, поскольку это мешает нам общатьсЯ с людьми и поскольку это
вообще - уродство. Љто не удивилсЯ бы необычным свойствам кравчего
Ђлександра, „емофона, который обливалсЯ потом в тени и трЯссЯ от озноба
на солнце? Њне случалось видеть людей, которым был страшнее запах Яблок,
чем выстрелы из аркебуз, и таких, которые до смерти боЯлись мышей, и
таких, которых начинало мутить, когда они видели сливки, и таких,
которые не могли смотреть, когда при них взбивали перину, подобно тому
как ѓерманик [50] не выносил ни вида петухов, ни их пениЯ. ‚озможно, что
это происходит от какого-нибудь тайного свойства натуры: но, по-моему,
все это можно побороть, если вовремЯ взЯтьсЯ за дело. џ был воспитан
так, что мой вкус, хоть и не без труда, приспособилсЯ ко всему, что
подаетсЯ к столу, за исключением пива. Џока тело еще гибко, его нужно
упражнЯть всеми способами и на все лады. € если волЯ и вкусы нашего
юноши окажутсЯ податливыми, нужно смело приучать его к образу жизни
любого круга людей и любого народа, даже, при случае, к беспутству и
излишествам, если это окажетсЯ нужным. Џусть он приспосабливаетсЯ к
обычаЯм своего времени. Ћн должен уметь делать все без исключениЯ, но
любить делать должен только хорошее. ‘ами философы не одобрЯют поведениЯ
Љаллисфена, утратившего благосклонность великого Ђлександра из-за того,
что он отказалсЯ пить так же много, как тот. Џусть юноша хохочет, пусть
шалит, пусть беспутничает вместе со своим государем. џ хотел бы, чтобы
даже в разгуле он превосходил выносливостью и крепостью своих
сотоварищей. € пусть он никому не причинЯет вреда не по недостатку
возможностей и умениЯ, а лишь по недостатку злой воли. Multum interest
utrum peccare aliquis nolit aut nesciat [51]. Љак-то раз, находЯсь в
веселой компании, Я обратилсЯ к одному вельможе, который, пребываЯ во
”ранции, никогда не отличалсЯ беспорЯдочным образом жизни, с вопросом,
сколько раз в жизни ему пришлось напитьсЯ, находЯсь на королевской
службе в ѓермании. ‡адаваЯ этот вопрос, Я имел в виду выразить ему свое
уважение, и он так этот и принЯл. Ћн ответил, что это случилось с ним
трижды, и тут же рассказал, при каких обстоЯтельствах это произошло. џ
знаю лиц, которые, не обладаЯ способностЯми подобного рода, попадали в
весьма тЯжелое положение, ведЯ дела с этой нацией. Ќе раз восхищалсЯ Я
удивительной натурой Ђлкивиада [52], который с такой легкостью умел
приспособлЯтьсЯ, без всЯкого ущерба длЯ своего здоровьЯ, к самым
различным условиЯм, то превосходЯ роскошью и великолепием самих персов,
то воздержанностью и строгостью нравов - лакедемонЯн, то поражаЯ всех
своих целомудрием, когда был в ‘парте, то сладострастием, когда
находилсЯ в €онии.

    Omnis Aristippum decuit color, et status, et res [53].

    ’аким хотел бы Я воспитывать и моего питомца,

    quem duplici panno patientia velat
    Mirabor, vltae via si conversa decebit,
    Personamque feret non inconcinnus utramque [54].

    ‚от мои наставлениЯ. € больше пользы извлечет из них не тот, кто их
заучит, а тот, кто применит их на деле. …сли вы это видите, вы это и
слышите; если вы это слышите, вы это и видите.

    „а не допустит бог, говорит кто-то у Џлатона, чтобы занЯтиЯ
философией состоЯли лишь в усвоении разнообразных знаний и погружении в
науку! Hanc amplissimam omnium artium bene vivendi disciplinam vita
magis quam litteris persecuti sunt [55].

    ‹еон, властитель ”лиунта, спросил как-то ѓераклида Џонтийского,
какой наукой или каким искусством он занимаетсЯ. "џ не знаю ни наук, ни
искусства, - ответил тот, - Я - философ" [56].

    „иогена упрекали в том, что, будучи невежественным в науках, он
решаетсЯ братьсЯ за философию. "џ берусь за нее, - сказал он в ответ, -
с тем большими основаниЯми". ѓегесий [57] попросил его прочитать ему
какую-то книгу. "’ы смешишь менЯ! - отвечал „иоген. - ‚едь ты
предпочитаешь настоЯщие фиги нарисованным, - так почему же тебе больше
нравЯтсЯ не действительные деЯниЯ, а рассказы о них?"

   Џусть наш юноша научитсЯ не столько отвечать уроки, сколько
претворЯть их в жизнь. Џусть он повторЯет их в своих действиЯх. € тогда
будет видно, лежит ли благоразумие в основе его начинаний, проЯвлЯет ли
он справедливость и доброту в своем поведении, ум и изЯщество в речах,
стойкость в болезнЯх, скромность в забавах, умеренность в наслаждениЯх,
неприхотливость в питье и пище, - будет ли то мЯсо или же рыба, вино или
вода, - умеет ли соблюдать порЯдок в своих домашних делах: Qui disciplinam
suam, non ostentationem scientiae, sed legem vitae putet,
quique obtemperet ipse sibi, et decretis pareat [58].

    Џодлинным зеркалом нашего образа мыслей ЯвлЯетсЯ наша жизнь.

    ‡евксидам ответил человеку, спросившему его, почему лакедемонЯне не
излагают письменно своих предписаний относительно доблести и не дают их
в таком виде читать молодежи: "Џотому, что они хотЯт приучить ее к
делам, а не к словам" [59]. ‘равните их юношу пЯтнадцати или шестнадцати
лет с одним из наших латинистов-школьников, который затратил столько же
времени только на то, чтобы научитьсЯ как следует говорить. ‘вет слишком
болтлив; Я не встречал еще человека, который говорил бы не больше, а
меньше, чем полагаетсЯ; во всЯком случае, половина нашей жизни уходит на
разговоры. —етыре или пЯть лет нас учат правильно понимать слова и
строить из них фразы; еще столько же - объединЯть фразы в небольшие
рассуждениЯ из четырех или даже пЯти частей; и последние пЯть, если они
не больше - уменью ловко сочетать и переплетать эти рассуждениЯ между
собой. Ћставим это занЯтие тем, кто сделал его свои ремеслом.

    ЌаправлЯЯсь как-то в Ћрлеан, Я встретил на равнине около Љлери двух
школьных учителей, шедших в Ѓордо на расстоЯнии примерно пЯтидесЯти
шагов один позади другого. …ще дальше, за ними, Я увидел военный отрЯд
во главе с офицером, которым оказалсЯ не кто иной, как граф де
‹арошфуко, ныне покойный. Ћдин из сопровождавших менЯ людей спросил
первого из учителей, кто этот дворЯнин. ’от, не заметив шедших подальше
солдат и думаЯ, что с ним говорЯт о его товарище, презабавно ответил:
"Ћн вовсе не дворЯнин; это - грамматик, а что до менЯ, то Я - логик". Ќо
поскольку мы стараемсЯ воспитать не логика или грамматика, а дворЯнина,
предоставим им располагать свои временем столь нелепо, как им будет
угодно; а нас ждут другие дела. €так, лишь бы наш питомец научилсЯ как
следует делам; слова же придут сами собой, - а если не захотЯт прийти,
то он притащит их силой. Њне приходилось слышать, как некоторые уверЯют,
будто их голова полна всЯких прекрасных мыслей, да только выразить их
они не умеют: во всем, мол, виновато отсутствие у них красноречиЯ. Ќо
это - пустые отговорки! Ќа мой взглЯд, дело обстоит так. ‚ головах у
этих людей носЯтсЯ какие-то бесформенные образы и обрывки мыслей,
которые они не в состоЯнии привести в порЯдок и уЯснить себе, а стало
быть, и передать другим: они еще не научились понимать самих себЯ. €
хотЯ они лепечут что-то как будто бы уже готовое родитьсЯ, вы Ясно
видите, что это скорей похоже на зачатие, чем на роды, и что они только
подбираютсЯ издали к смутно мелькающей перед ними мысли. џ полагаю, - и
в этом Я могу оперетьсЯ на ‘ократа, - что тот, у кого в голове сложилось
о чем-либо живое и Ясное представление, сумеет передать его на любом,
хотЯ бы на тарабарском наречии, а если он немой, то с помощью мимики:

    Verbaque praevlsam rem non invita sequentur [60].

    Љак выразилсЯ - хотЯ и прозой, но весьма поэтически - ‘енека: cum
res animum occupavere verba ambiunt [61]. €ли, как говорил другой
древний автор: Ipsae res verba rapiunt [62]. He беда, если мой питомец
никогда не слышал о творительном падеже, о сослагательном падеже, и о
существительном и вообще из грамматики знает не больше, чем его лакей
или уличнаЯ торговка селедками. „а ведь этот самый лакей и эта торговка,
лишь дай им волю, наговорЯт с три короба и сделают при этом не больше
ошибок против правил своего родного Языка, чем первейший магистр наук во
”ранции. Џусть наш ученик не знает риторики, пусть не умеет в
предисловии снискать благоволение доверчивого читателЯ, но ему и не
нужно знать всех этих вещей. ‚едь, говорЯ по правде, все эти роскошные
украшениЯ легко затмеваютсЯ светом, излучаемым простой и бесхитростной
истиной. ќти завитушки могут увлечь только невежд, неспособных вкусить
от чего-либо более основательного и жесткого, как это отчетливо показано
Ђпром у ’ацита [63]. Џослы самосцев Явились к Љлеомену, царю ‘парты,
приготовив прекрасную и пространную речь, которою хотели склонить его к
войне с тираном Џоликратом. „ав им возможность высказатьсЯ, Љлеомен
ответил: "—то касаетсЯ зачина и вступлениЯ вашей речи, то Я их забыл,
равно как и середину ее, ну а что касаетсЯ заключениЯ, то Я не
согласен". ‚от, как мне представлЯетсЯ, прекрасный ответ, оставивший
этих говорунов с носом.

    Ђ что вы скажете о следующем примере? ЂфинЯнам надлежало сделать
выбор между двумЯ строителЯми, предлагавшими свои услуги длЯ возведениЯ
какого-то крупного зданиЯ. Ћдин, более хитроумный, выступил с
великолепной, заранее обдуманной речью о том, каким следует быть
этому строению, и почти склонил народ на свою сторону. „ругой же
ограничилсЯ следующими словами: "Њужи афинские, что он сказал, то Я
сделаю".

    Њногие восхищались красноречием –ицерона в пору его расцвета; но
Љатон лишь подсмеивалсЯ над ним: "“ нас, - говорил он, - презабавный
консул". ‚ конце ли, в начале ли речи, полезное изречение или меткое
словцо всегда уместно. € если оно не подходит ни к тому, что ему
предшествует, ни к тому, что за ним следует, оно все же хорошо само по
себе. џ не принадлежу к числу тех, кто считает, что раз в стихотворении
безупречен размер, то значит и все оно безупречно; по-моему, если поэт
где-нибудь вместо краткого слога поставит долгий, беда не велика, лишь
бы стихотворение звучало приЯтно, лишь бы оно обладало глубоким смыслом
и содержанием - и Я скажу, что перед нами хороший поэт, хоть и плохой
стихотворец:

    Emunctae naris, durua componere versus [64].

    “далите, говорил ѓораций, из его стихотворениЯ чередование долгих и
кратких слогов, удалите из него размеры, -
    Tempora certa modosque, et quod priua ordlne verbum eat,
    Posteriue faclaa, praeponena ultima primts,
    Invenlaa etiam dlsiecti membra poetae [65].

оно не станет от этого хуже; даже отдельные части его будут прекрасны.
‚от что ответил Њенандр [66] бранившим его за то, что он еще не
притронулсЯ к обещанной им комедии, хотЯ назначенный длЯ ее окончаниЯ
срок уже истекал: "Ћна полностью сочинена и готова; остаетсЯ только
изложить это в стихах". ђазработав в уме план комедии и расставив все по
своим местам, он считал остальное безделицей. ‘ той поры как ђонсар и „ю
Ѓелле создали славу нашей французской поэзии, нет больше стихоплетов,
сколь бы бездарными они ни были, которые не пучились бы словами, не
нанизывали бы слогов, подражаЯ им: Plus sonat quam valet [67]. Ќикогда
еще не было у нас столько поэтов, пишущих на родном Языке. Ќо хотЯ им и
было легко усвоить ритмы двух названных поэтов, они все же не доросли до
того, чтобы подражать роскошным описаниЯм первого и нежным фантазиЯм
второго.

    Ќо как же должен поступить наш питомец, если его начнут донимать
софистическими тонкостЯми вроде следующего силлогизма: ветчина
возбуждает желание пить, а питье утолЯет жажду, стало быть, ветчина
утолЯет жажду? Џусть он посмеетсЯ над этим. ѓораздо разумнее смеЯтьсЯ
над подобными глупостЯми, чем пускатьсЯ в обсуждение их. Џусть он
позаимствует у Ђристиппа его остроумное замечание: "Љ чему мне
распутывать это хитросплетение, если, даже будучи запутанным, оно
изрЯдно смущает менЯ?" Ќекто решил выступить против Љлеанфа во всеоружии
диалектических ухищрений. Ќа это •рисипп сказал: "‡абавлЯй этими
фокусами детей и не отвлекай подобной чепухой серьезные мысли взрослого
человека".

    …сли эти софистические нелепости, эти contorta et aculeata
sophismata [68] способны внушить ученику ложные понЯтиЯ, то это и в
самом деле опасно; но если они не оказывают на него никакого влиЯниЯ и
не вызывают в нем ничего, кроме смеха, Я не вижу никаких оснований к
тому, чтобы он уклонЯлсЯ от них. ‘уществуют такие глупцы, которые готовы
свернуть с пути и сделать крюк в добрую четверть лье в погоне за острым
словцом: aut qui поп verba rebus aptant, sed res extrinsecus arcessunt,
quibus verba conveniant [69]. Ђ вот с чем встречаемсЯ у другого
писателЯ: sunt qui alicuius verbi decore placentis vocentur ad id quod
non proposuerant scribere [70]. џ охотнее изменю какое-нибудь хорошее
изречение, чтобы вставить его в мои собственные писаниЯ, чем оборву нить
моих мыслей, чтобы найти ему подходЯщее место. Џо-моему, это словам
надлежит подчинЯтьсЯ и идти следом за мыслЯми, а не наоборот, и там, где
бессилен французский, пусть его заменит гасконский. џ хочу, чтобы вещи
преобладали, чтобы они заполнЯли собой воображение слушателЯ, не
оставлЯЯ в нем никакого воспоминаниЯ о словах. ђечь, которую Я люблю, -
это бесхитростнаЯ, простаЯ речь, такаЯ же на бумаге, как на устах; речь
сочнаЯ и остраЯ, краткаЯ и сжатаЯ, не столько тонкаЯ и приглаженнаЯ,
сколько мощнаЯ и суроваЯ:

    Ќаес demum saplet dictio, quae ferlet [71];

скорее труднаЯ, чем скучнаЯ; свободнаЯ от всЯкой напыщенности,
непринужденнаЯ, нескладнаЯ, смелаЯ; каждый кусок ее должен выполнЯть
свое дело; она не должна быть ни речью педанта, ни речью монаха, ни
речью сутЯги, но, скорее, солдатскою речью, как называет ‘ветоний речь
–езарЯ [72], хотЯ, говорЯ по правде, мне не совсем понЯтно, почему он ее
так называет.

    џ охотно подражал в свое времЯ той небрежности, с какой, как мы
видим, наша молодежь носит одежду: плащ, свисающий на завЯзках, капюшон
на плече, кое-как натЯнутые чулки - все это призвано выразить гордое
презрение к этим иноземным нарЯдам, а также пренебрежение ко всЯкому
лоску. Ќо Я нахожу, что еще более уместным было бы то же самое в
отношении нашей речи. ‚сЯкое жеманство, особенно при нашей французской
живости и непринужденности, совсем не к лицу придворному, а в
самодержавном государстве любой дворЯнин должен вести себЯ как
придворный. Џоэтому мы поступаем, по-моему, правильно, слегка
подчеркиваЯ в себе простодушие и небрежность.

    џ ненавижу ткань, испещренную узелками и швами, подобно тому как и
красивое лицо не должно быть таким, чтобы можно было пересчитать все его
кости и вены. Quae veritati operam dat oratio, incomposita sit et
simplex [73]. Quis accurate loquitur, nisi qui vult putide loqui [74]?

    Љрасноречие, отвлекаЯ наше внимание на себЯ, наносит ущерб самой
сути вещей.

    †елание отличатьсЯ от всех остальных не принЯтым и необыкновенным
покроем одежды говорит о мелочности души; то же и в Языке: напрЯженные
поиски новых выражений и малоизвестных слов порождаютсЯ ребЯческим
тщеславием педантов. Џочему Я не могу пользоватьсЯ той же речью, какою
пользуютсЯ на парижском рынке? Ђристофан ѓрамматик [75], ничего в этом
не смыслЯ, порицал в ќпикуре простоту его речи и цель, которую тот
ставил перед собой как оратор и котораЯ состоЯла исключительно в Ясности
Языка. Џодражание чужой речи в силу его доступности - вещь, которой
постоЯнно занимаетсЯ целый народ; но подражать в мышлении и в
воображении - это даетсЯ не так уж легко. Ѓольшинство читателей, находЯ
облачение одинаковым, глубоко заблуждаютсЯ, полагаЯ, что под ним скрыты
и одинаковые тела.

    ‘илу и сухожилиЯ нельзЯ позаимствовать; заимствуютсЯ только уборы и
плащ. Ѓольшинство тех, кто посещает менЯ, говорит так же, как написаны
эти "Ћпыты"; но Я, право, не знаю, думают ли они так же или как-нибудь
по-иному.

    ЂфинЯне, говорит Џлатон [76] заботЯтсЯ преимущественно о богатстве и
изЯществе своей речи, лакедемонЯне - о ее краткости, а жители Љрита
проЯвлЯют больше заботы об изобилии мыслей, нежели о самом Языке: они-то
поступают правильнее всего. ‡енон говорил, что у него было два рода
учеников: один, как он именует их, jilologoi, алчущие познаниЯ самих
вещей, - и они были его любимцами; другие - logojiloi, которые заботились
только о Языке [77]- ќтим нисколько не отрицаетсЯ, что умение красно
говорить - превосходнаЯ и весьма полезнаЯ вещь; но все же она совсем не
так хороша, как принЯто считать, и мне досадно, что всЯ наша жизнь
наполнена стремлением к ней. —то до менЯ, то Я прежде всего хотел бы
знать надлежащим образом свой родной Язык, а затем Язык соседних
народов, с которыми Я чаще всего общаюсь. Ћвладение же Языками греческим
и латинским - дело, несомненно, прекрасное и важное, но оно покупаетсЯ
слишком дорогою ценой. џ расскажу здесь о способе приобрести эти знаниЯ
много дешевле обычного - способе, который был испытан на мне самом. …го
сможет применить всЯкий, кто пожелает.

    Џокойный отец мой, наведЯ тщательнейшим образом справки у людей
ученых и сведущих, как лучше всего изучать древние Языки, был
предупрежден ими об обычно возникающих здесь помехах; ему сказали, что
единственнаЯ причина, почему мы не в состоЯнии достичь величиЯ и
мудрости древних греков и римлЯн, - продолжительность изучениЯ их
Языков, тогда как им самим это не стоило ни малейших усилий. џ, впрочем,
не думаю чтобы это была действительно единственнаЯ причина. ’ак или
иначе, но мой отец нашел выход в том, что прЯмо из рук кормилицы и
прежде, чем мой Язык научилсЯ первому лепету, отдал менЯ на попечение
одному немцу [78], который много лет спустЯ скончалсЯ во ”ранции, будучи
знаменитым врачом. Њой учитель совершенно не знал нашего Языка, но
прекрасно владел латынью. Џриехав по приглашению моего отца,
предложившего ему превосходные условиЯ, исключительно ради моего
обучениЯ, он неотлучно находилсЯ при мне. —тобы облегчить его труд, ему
было дано еще двое помощников, не столь ученых, как он, которые были
приставлены ко мне дЯдьками. ‚се они в разговоре со мною пользовались
только латынью. —то до всех остальных, то тут соблюдалось нерушимое
правило, согласно которому ни отец, ни мать, ни лакей или горничнаЯ не
обращались ко мне с иными словами, кроме латинских, усвоенных каждым из
них, дабы кое-как объЯснЯтьсЯ со мною. Џоразительно, однако, сколь
многого они в этом достигли. Ћтец и мать выучились латыни настолько, что
вполне понимали ее, а в случае нужды могли и изъЯснитьсЯ на ней; то же
можно сказать и о тех слугах, которым приходилось больше соприкасатьсЯ
со мною. Љороче говорЯ, мы до такой степени олатинились, что наша латынь
добралась даже до расположенных в окрестностЯх деревень, где и по сию
пору сохранЯютсЯ укоренившиесЯ вследствие частого употреблениЯ латинские
названиЯ некоторых ремесел и относЯщихсЯ к ним орудий. —то до менЯ, то
даже на седьмом году Я столько же понимал французский или окружающий

менЯ перигорский говор, сколько, скажем, арабский. € без всЯких
ухищрений, без книг, без грамматики и каких-либо правил, без розог и
слез Я постиг латынь, такую же безупречно чистую, как и та, которой
владел мой наставник, ибо Я не знал ничего другого, чтобы портить и
искажать ее. Љогда случалось предложить мне ради проверки письменный
перевод на латинский Язык, то приходилось давать мне текст не на
французском Языке, как это делают в школах, а на дурном латинском,
который мне надлежало переложить на хорошую латынь. € Ќикола ѓруши,
написавший "De comitiis Romanorum", ѓильом ѓерант, составивший
комментарии к Ђристотелю, „жордж Ѓьюкенен, великий шотландский поэт,
Њарк-Ђнтуан Њюре [79], которого и ”ранциЯ и €талиЯ считают лучшим
оратором нашего времени, бывшие также моими наставниками, не раз
говорили мне, что в детстве Я настолько легко и свободно говорил по
латыни, что они боЯлись подступитьсЯ ко мне. Ѓьюкенен, которого Я видел
и позже в свите покойного маршала де Ѓриссака, сообщил мне, что,
намереваЯсь писать о воспитании детей, он взЯл мое воспитание в качестве
образца; в то времЯ на его попечении находилсЯ молодой граф де Ѓриссак,
представивший вам впоследствии доказательства своей отваги и доблести.

    —то касаетсЯ греческого, которого Я почти вовсе не знаю, то отец
имел намерение обучить менЯ этому Языку, используЯ совершенно новый
способ - путем разного рода забав и упражнений. Њы перебрасывались
склонениЯми вроде тех юношей, которые с помощью определенной игры,
например шашек, изучают арифметику и геометрию. €бо моему отцу, среди
прочего, советовали приохотить менЯ к науке и к исполнению долга, не
насилуЯ моей воли и опираЯсь исключительно на мое собственное желание.
‚ообще ему советовали воспитывать мою душу в кротости, предоставлЯЯ ей
полную волю, без строгости и принуждениЯ. € это проводилось им с такой
неукоснительностью, что, - во внимание к мнению некоторых, будто длЯ
нежного мозга ребенка вредно, когда его резко будЯт по утрам, вырываЯ
насильственно и сразу из цепких объЯтий сна, в который они погружаютсЯ
гораздо глубже, чем мы, взрослые, - мой отец распорЯдилсЯ, чтобы менЯ
будили звуками музыкального инструмента и чтобы в это времЯ возле менЯ
обЯзательно находилсЯ кто-нибудь из услужающих мне.

    ќтого примера достаточно, чтобы судить обо всем остальном, а также
чтобы получить надлежащее представление о заботливости и любви столь
исключительного отца, которому ни в малой мере нельзЯ поставить в вину,
что ему не удалось собрать плодов, на какие он мог рассчитывать при
столь тщательной обработке. „ва обстоЯтельства были причиной этого: во
первых, бесплоднаЯ и неблагодарнаЯ почва, ибо, хоть Я и отличалсЯ
отменным здоровьем и податливым, мЯгким характером, все же, нарЯду с
этим, Я до такой степени был тЯжел на подъем, вЯл и сонлив, что менЯ не
могли вывести из состоЯниЯ праздности, даже чтобы заставить хоть чуточку
поиграть. ’о, что Я видел, Я видел как следует, и под этой тЯжеловесной
внешностью предавалсЯ смелым мечтам и не по возрасту зрелым мыслЯм. “м
же у менЯ был медлительный, шедший не дальше того, докуда его довели,
усваивал Я также не сразу; находчивости во мне было мало, и, ко всему, Я
страдал почти полным - так что трудно даже поверить - отсутствием
памЯти. Џоэтому нет ничего удивительного, что отцу так и не удалось
извлечь из менЯ что-нибудь стоЯщее. Ђ во-вторых, подобно всем тем, кем
владеет страстное желание выздороветь и кто прислушиваетсЯ поэтому к
советам всЯкого рода, этот добрЯк, безумно боЯсь потерпеть неудачу в
том, что он так близко принимал к сердцу, уступил, в конце концов,
общему мнению, которое всегда отстает от людей, что идут впереди, вроде
того как это бывает с журавлЯми, следующими за вожаком, и подчинилсЯ
обычаю, не имеЯ больше вокруг себЯ тех, кто снабдил его первыми
указаниЯми, вывезенными им из €талии. €так, он отправил менЯ, когда мне
было около шести лет, в гиеньскую школу, в то времЯ находившуюсЯ в
расцвете и почитавшуюсЯ лучшей во ”ранции. € врЯд ли можно было бы
прибавить еще что-нибудь к тем заботам, которыми он менЯ там окружил,
выбрав длЯ менЯ наиболее достойных наставников, занимавшихсЯ со мною
отдельно, и выговорив длЯ менЯ рЯд других, не предусмотренных в школах,
преимуществ. Ќо как бы там ни было, это все же была школа. ЊоЯ латынь
скоро начала здесь портитьсЯ, и, отвыкнув употреблЯть ее в разговоре, Я
быстро утратил владение ею. € все мои знаниЯ, приобретенные благодарЯ
новому способу обучениЯ, сослужили мне службу только в том отношении,
что позволили мне сразу перескочить в старшие классы. Ќо, выйдЯ из школы
тринадцати лет и окончив, таким образом, курс наук (как это называетсЯ
на их Языке), Я, говорЯ по правде, не вынес оттуда ничего такого, что
представлЯет сейчас длЯ менЯ хоть какую-либо цену.

    ‚первые влечение к книгам зародилось во мне благодарЯ удовольствию,
которое Я получил от рассказов ЋвидиЯ в его "Њетаморфозах". ‚ возрасте
семи-восьми лет Я отказывалсЯ от всех других удовольствий, чтобы
наслаждатьсЯ чтением их; кроме того, что латынь была длЯ менЯ родным
Языком, это была самаЯ легкаЯ из всех известных мне книг и к тому же
наиболее доступнаЯ по своему содержанию моему незрелому уму. €бо о
всЯких там ‹анселотах Ћзерных, Ђмадисах, ѓюонах Ѓордоских [80] и прочих
дрЯн