целый день доблестных и великих трудов, - настоЯщий  пороховой
шнур, да и только. € Я дивлюсь на его горение, столь бурное и стремительное,
которое, однако, мгновенно сникает и  гаснет.  ќтому  безудержному  влечению
подобало бы быть  принадлежностью  лишь  цветущей  поры  нашей  неповторимой
юности.  Џопытайтесь-ка  ради  проверки  поддержать  этот  пылающий  в   вас
неутомимый, Яркий, ровный и жгучий огонь, и вы убедитесь, что он изменит вам
посередине дороги и в самую решительную минуту! ‹учше дерзко  несите  его  к
какой-нибудь хрупкой юной девице-полуребенку, испуганной и неопытной в  этих
делах и все еще дрожащей и краснеющей, лежа в ваших объЯтиЯх,

                       Indum sanguineo veluti violaverit ostro
               Si quis ebur, vel mista rubent ubi lilia multa
               Alba rosa.

     {‘ловно индийскаЯ слоноваЯ кость, обрызганнаЯ  кровавым  пурпуром,  или
алые лилии, перемешанные с белыми розами [177] (лат.).}

     Ќо кто сможет дождатьсЯ  рассвета  и  не  умереть  от  стыда,  прочитав
презрение в этих прекрасных глазах -  свидетелЯх  вашей  подлости  и  наглой
самоуверенности.

                  Et taciti fecere tamen convicia vultus,

     {€ на ее лице был безмолвный укор [178] (лат.).}

     тот никогда не ощущал удовлетворениЯ и гордости собою  самим  от  того,
что его усердие и неутомимое рвение в минувшую ночь заставило их  померкнуть
и потускнеть. Љогда Я замечал, что та или инаЯ  моЯ  подруга  начинает  мной
тЯготитьсЯ,  Я  не  торопилсЯ  обвинЯть  ее  в  легкомыслии;  Я   принималсЯ
раздумывать, нет ли у менЯ  оснований  обижатьсЯ  скорей  на  природу.  ќто,
конечно, она обошлась со мной несправедливо и нелюбезно [179],

            Si non longa satis,  si  non  bene  mentula  crassa:
                 Nimirum  sapiunt, videntque parvam
                 Matronae quoque mentulam illibenter  [179],

     и нанесла мне величайший ущерб.
     ‹юбаЯ моЯ принадлежность в такой же мере ЯвлЯетсЯ частичкою моего  "Я",
как и все остальное. € никакаЯ другаЯ не делает менЯ  мужчиною  в  подлинном
смысле слова больше, чем эта.
     џ должен нарисовать длЯ читателей мой  портрет  во  всех  частностЯх  и
подробностЯх.  ‚сЯ  мудрость  моих   наставлений   -   в   их   правдивости,
независимости, существенности; презираЯ мелочные,  надуманные,  обиходные  и
никчемные правила, она не находит их длЯ  себЯ  обЯзательными;  она  целиком
естественна,  неизменна,  всеобъемлюща;  учтивость  и  церемонность  -  лишь
побочные ее дочери.  Њы  легко  одолеем  внешние  недостатки,  если  победим
внутренние. Ђ разделавшись с ними, примемсЯ  за  какие-нибудь  другие,  если
решим, что от них нужно избавитьсЯ. ‚едь существует опасность, что, стремЯсь
извинить наше пренебрежение своими естественными обЯзанностЯми, мы  измыслим
длЯ себЯ новые и постараемсЯ свалить те и другие в общую кучу.  Ђ  что  дело
обстоит  именно  так,  подтверждаетсЯ  тем,  что  в  местах,  где  проступки
считаютсЯ преступлениЯми, преступлениЯ считаютсЯ не более чем проступками  и
что народы, у которых  законы  благоприличиЯ  менее  многочисленны  и  более
снисходительны, нежели принЯтые у нас, не в пример  лучше  нашего  соблюдают
законы естественные и всеобщие, ибо бесчисленное множество обременЯющих  нас
обЯзанностей  подавлЯет,  изматывает  и  сводит  на   нет   наше   старание.
Џриверженность к малым делам отвлекает нас от насущно необходимых.  „о  чего
же путь, избранный этими  безмЯтежными  и  бесхитростными  людьми,  легче  и
похвальнее нашего! ‚едь все, чем мы прикрываемсЯ и  чем  платим  друг  другу
дань, - бесплотные тени. Ђ ведь судье, великому и всесильному, срывающему  с
наших срамных мест трЯпье и лохмотьЯ и не брезгающему смотреть на нас в  чем
мать родила, как и на наши испражнениЯ, мы не  платим  никакой  дани  и  тем
самым умножаем  свой  долг  перед  ним.  ќто  проЯвление  благопристойности,
внушенной  нам  поистине  девическою  стыдливостью,  могло  бы  быть   очень
полезным, если бы препЯтствовало  ему  обнаруживать  наши  мерзости.  Љороче
говорЯ, отучив людей от излишней щепетильности в  выборе  выражений,  мы  не
причиним  миру  большого  вреда.   Ќаша   жизнь   складываетсЯ   частью   из
безрассудных, частью из благоразумных поступков. Љто пишет о ней почтительно
и по всем правилам, тот умалчивает о большей ее половине. џ  ни  в  чем  сам
перед собою не извинЯюсь; если бы Я когда-нибудь это делал, то извинЯлсЯ  бы
скорее за свои извинениЯ, чем за что-либо другое. Ќо извинЯюсь Я перед теми,
кого, как мне сдаетсЯ, больше, чем тех, кто на моей  стороне.  €меЯ  в  виду
именно их, Я еще скажу следующее (ибо мне хочетсЯ угодить всем и каждому,  а
это дело исключительно трудное, esse unum  hominem  accommodatum  ad  tantam
morum ac sermonum et voluntatum varietatem) {Ѓыть человеком, приспособленным
к такому многообразию нравов, речей и желаний [180] (лат.).}, чтобы  они  не
бранили менЯ за приводимые мной на этих  страницах  слова  общепризнанных  и
одобрЯемых всеми авторитетов; и  еще  Я  хочу  добавить,  что  несправедливо
лишать менЯ, только из-за того, что в моих сочинениЯх отсутствует рифма, той
снисходительности,   которою   пользуетсЯ   в   наш   век    столько    моих
соотечественников, и среди них лица  духовные,  и  притом  занимающие  очень
высокое положение. ‚от два примера:

                 Rimula, dispeream, ni monogramma tua est.
                 Un vit d'ami la contente et bien traicle.

     {™елочка! џ поручусь - это твоЯ монограмма (лат.).
     Џестик друга и нежит ее и ласкает [181] (фр.).}

     Ђ сколько других? џ люблю скромность и отнюдь не умышленно избрал  этот
рискованный  способ  изложениЯ  своих  мыслей;  он  избран  длЯ  менЯ  самою
природой. џ не восхвалЯю его, как не восхвалЯю  и  других  форм  обхождениЯ,
противоречащих общепринЯтым, но Я его извинЯю и, исходЯ как из общих, так  и
из частных соображений, нахожу длЯ него целый рЯд смЯгчающих  обстоЯтельств.
Ќо продолжим. ђавным образом, откуда может проистекать  то  присвоение  нами
верховной власти,  которое  мы  позволЯем  себе  по  отношению  к  женщинам,
расточающим нам милости за свой собственный счет? € почему,

                  Si furtiva dedit nigra munuscula nocte,

     {…сли таЯсь, темною ночью она подарила тебе свои милости [182] (лат.).}

     мы тотчас  же  принимаемсЯ  проЯвлЯть  по  отношению  к  такой  женщине
своекорыстие, супружескую власть и супружеский холодок? ќто  ведь  свободное
соглашение; так на каком основании  мы  не  считаем  длЯ  себЯ  обЯзательным
выполнЯть его так же, как  хотим,  чтобы  его  выполнЯли  женщины?  ѓде  все
покоитсЯ на добровольных началах, там нет места длЯ приказаний.
     •отЯ это и противоречит общему правилу, но,  вступаЯ  в  свое  времЯ  в
подобные сделки, Я и вправду соблюдал, насколько это можно совместить  с  их
природою,   все   вытекающие   из   них   обЯзательства   с   честностью   и
добросовестностью, которой придерживалсЯ  в  других  сделках,  и  притом  не
забываЯ о справедливости; и  при  таких  отношениЯх  с  женщинами  Я  всегда
изображал им свою  страсть  такою,  какою  она  представлЯлась  мне  самому,
сообщаЯ со всей искренностью  и  непосредственностью  о  ее  ослаблении,  ее
пылкости, ее зарождении, ее приливах и ее  отливах.  ‚едь  не  всегда  идешь
одной и той же походкой. џ был настолько скуп  на  обещаниЯ,  что  неизменно
давал, как мне кажетсЯ, сверх того, что было мною обещано и что Я должен был
дать. € Я был настолько верен моим возлюбленным, что порою даже содействовал
их изменам. џ говорю об изменах, в которых они мне признавались  и  которые,
случалось, совершали неоднократно. € никогда Я с этими  женщинами  не  рвал,
если  менЯ  привЯзывала  к  ним  хотЯ  бы  тончайшаЯ  ниточка;   а   в   тех
немногочисленных случаЯх, когда  они  вынуждали  менЯ  пойти  на  разрыв,  Я
порывал с ними так, что не уносил с собой ни презрениЯ к ним, ни  ненависти,
ибо близость этого рода,  даже  тогда,  когда  она  даруетсЯ  нам  на  самых
постыдных длЯ женщин условиЯх, заслуживает хотЯ бы крупицы  признательности.
—то касаетсЯ гнева и нетерпениЯ, хватавших у  менЯ  иногда  несколько  через
край, то от них Я не всегда мог удержатьсЯ; это бывало, когда менЯ  донимали
женские хитрости и отговорки и когда у нас разгорались ссоры, ибо по  своему
душевному складу Я подвержен внезапным вспышкам, которые мне часто вредЯт  в
отношениЯх с людьми и в делах, хотЯ они кратковременны и не  очень  Яростны.
…сли мои приЯтельницы выражали желание,  чтобы  Я  говорил  о  них  со  всей
откровенностью,  Я  никогда  не  вилЯл,  не   уклонЯлсЯ   от   отеческих   и
нелицеприЯтных советов и пощипывал их там, где им было от  этого  больно.  €
если они впоследствии вспоминали обо мне с теплым чувством и сожалением,  то
это происходило главным образом потому, что они находили во мне - и особенно
по сравнению с современными нравами - любовь  на  редкость  и  до  нелепости
совестливую. џ свЯто соблюдал свое слово и в таких случаЯх,  когда  менЯ  от
него легко могли бы освободить; в те времена  женщины  порою  сдавались,  не
заботЯсь о своем добром  имени  и  условиЯх,  которые  они  легко  позволЯли
нарушать победителю. —то до менЯ,  то,  заботЯсь  об  их  чести,  Я  не  раз
отказывалсЯ от наслаждениЯ в самый разгар его;  и  когда  менЯ  побуждало  к
этому благоразумие, Я сам вкладывал в руки женщин оружие против менЯ, и если
они со всей искренностью следовали преподанным мною правилам, то вели себЯ и
более рассудительно и более строго, чем  если  бы  руководствовались  своими
собственными.
     џ всегда принимал риск, свЯзанный с нашими встречами, по возможности на
себЯ одного, дабы полностью снЯть его с  них.  €  Я  всегда  устраивал  наши
свиданиЯ в местах, казалось бы, непригодных длЯ этого и неожиданных,  потому
что это подает меньше поводов к подозрениЯм и, сверх того, по-моему, гораздо
спокойнее и безопаснее. —аще всего любовников накрывают именно там, где,  по
их мнению, им всего безопаснее.  —его  меньше  боЯтсЯ,  против  того  меньше
принимают меры  предосторожности  и  за  тем  меньше  следЯт;  и  с  большей
решимостью можно  отважитьсЯ  на  то,  на  что,  по  общему  мнению,  вы  не
отважитесь и что становитсЯ легким вследствие своей трудности.
     Ќикто никогда не занималсЯ любовью так несуразно, как  Я.  ќтот  способ
любить более добропорЯдочен, но кому, как не мне, знать, насколько он смешон
длЯ моих соотечественников и как малоуспешен. € все же Я нисколько  и  ни  в
чем не раскаиваюсь; да и терЯть мне теперь больше нечего:

                                   me tabula  sacer
                              Votiva  paries  indicat uvida
                                   Suspendisse  potenti
                              Vestimenta maris deo.

     {ќта вотивнаЯ табличка на свЯщенной стене указывает, что Я посвЯтил мои
влажные одежды могущественному богу морЯ [183] (лат.).}

     Џришла пора сказать об этом открыто. Ќо совсем так же, как Я сказал  бы
при случае всЯкому: "„руг мой, ты бредишь; в твое времЯ  любовь  имеет  мало
общего с искренностью и честностью".

                            haec si tu postules
             Ratione certa facere, nihilo plus agas,
             Quam  si  des  operam,  ut  cum ratione insanias;

     {…сли ты стремитьсЯ делать это обдуманно, то добьешьсЯ только того, что
будешь обдуманно безумствовать [184] (лат.).}

     если бы мне пришлось начинать сызнова, Я бы пошел, наперекор всему, той
же походкой и по той же дороге, сколь бы бесплодным это длЯ  менЯ  ни  было.
Ѓездарность и глупость в том, что непохвально, -  похвальны.  —ем  дальше  Я
отхожу от общего взглЯда на эти вещи, тем ближе Я подхожу к своему.
     € все же Я не позволЯл себе погружатьсЯ в подобные дела  с  головой;  Я
получал удовольствие, но не забывалсЯ; Я полностью сохранЯл в себе ту  малую
толику здравого смысла и рассудительности, которыми менЯ  наделила  природа,
чтобы они всегда могли быть к услугам  как  женщин,  так  и  моим;  Я  бывал
немного взволнован, но не впадал в  беспамЯтство.  Ѓывало,  что  Я  поступал
вопреки своей совести и  доходил  до  излишеств  и  до  распутства,  но  что
касаетсЯ неблагодарности, предательства, злобы и жестокости - нет, в этом  Я
неповинен. џ не покупал наслаждениЯ любой ценой; Я платил за него не больше,
чем оно действительно стоило. Nullum intra se vitium est {Ќичто не  ЯвлЯетсЯ
пороком само по себе [185] (лат.).}. ‚ почти равной мере мне ненавистны  как
соннаЯ и оцепеневшаЯ праздность, так и усеЯннаЯ шипами, докучнаЯ  занЯтость.
Ћдна менЯ усыплЯет, другаЯ держит в тисках. Џо мне все равно - что раны, что
побои; что порезы, что синЯки. Љогда Я был пригоднее к этим  делам,  Я  умел
держатьсЯ  должной  умеренности,   пребывающей   посередине   между   обеими
крайностЯми. ‹юбовь - бодрое, оживленное, веселое возбуждение;  она  никогда
не вселЯла в менЯ тревогу, и Я никогда  от  нее  не  терзалсЯ;  Я  бывал  ею
разгорЯчен,  и  она  вызывала  у  менЯ  жажду:  на  этой  черте  и   следует
останавливатьсЯ; любовь вредна лишь глупцам.
     Ћдин юноша спросил у философа ЏанэциЯ, пристойно ли мудрецу влюблЯтьсЯ.
’от ответил: "Ћставим мудреца; а вот ты да Я, отнюдь  не  мудрецы,  давай-ка
лучше остережемсЯ столь  беспокойной  и  буйной  страсти,  порабощающей  нас
другому и внушающей нам презрение к себе" [186]. Ћн был прав, утверждаЯ, что
столь неукротимую по своей сущности страсть нельзЯ доверЯть душе, бессильной
устоЯть перед ее натиском и лишенной средств  опровергнуть  на  деле  мнение
ЂгесилаЯ, считавшего, что благоразумие и любовь несовместимы [187]. ‹юбовь -
и вправду занЯтие  непристойное,  постыдное  и  недозволенное;  но  если  не
выходить из указанных  мною  рамок,  она,  по-моему,  делаетсЯ  целительною,
способной расшевелить отЯжелевшие ум и тело; и будь Я врачом, Я бы  с  такой
же готовностью, как и всЯкие другие лекарства,  прописывал  ее  людЯм  моего
сложениЯ и образа  жизни,  дабы  возбуждать  и  поддерживать  их  в  пожилом
возрасте и тем самым замедлить  наступление  старости.  €  пока  мы  еще  на
окраине, пока у нас бьетсЯ пульс,

              Dum nova canities, dum prima et recta senectus,
              Dum  superest  Lachesi quod torqucat, et pedibus me
              Porto meis, nullo dextram subcunte bacillo,

     {Џока седина лишь начинает у менЯ проступать, пока  Я  в  самом  начале
старости и еще не сгорбилсЯ, пока у ‹ахесис есть еще из чего прЯсть мою нить
и Я держусь на ногах, не опираЯсь рукою о палку [188] (лат.).}

     необходимо, чтобы нас будоражило и  подстегивало  какое-нибудь  сильное
возбуждение, а его-то и  приносит  с  собою  любовь.  ‚зглЯните-ка,  сколько
молодости, мощи и бодрости вернула она мудрому Ђнакреонту! [189]  Ђ  ‘ократ,
когда он был старше менЯ, говорЯ о том, к кому его влекло любовное  чувство,
рассказывает: "Ћпершись плечом о его плечо и приблизив голову к  его  голове
так, чтобы нам  обоим  можно  было  смотреть  в  ту  же  книгу,  Я  внезапно
почувствовал - ив этом нет ни капельки лжи, -  как  в  мое  плечо  вонзилось
острое жало, точно менЯ укусил какой-нибудь зверь; после этого Я  в  течение
пЯти дней ощущал в том же  месте  резкое  жжение,  вливавшее  в  мое  сердце
непрерывно  мучившее  менЯ  желание"  [190].  Џрикосновение,  и  к  тому  же
случайное, и не более чем плечом, разгорЯчило и  опалило  душу,  успевшую  с
годами охладеть и увЯнуть, и притом душу, намного опередившую все  остальные
на стезе самоусовершенствованиЯ! Ђ почему бы и нет? ‘ократ был человек и  не
хотел ни быть, ни казатьсЯ чем-либо иным.
     ”илософиЯ нисколько не ополчаетсЯ против страстей естественных, лишь бы
они знали меру, и она проповедует умеренность в них, а не бегство от них; ее
усилие в борьбе с ними направлены лишь против тех  страстей,  которые  чужды
нашей природе и привносимы извне. Ћна говорит, что побуждениЯ нашего тела не
должно усиливать измышлениЯми ума, и мудро  предостерегает  нас  от  желаниЯ
возбуждать в себе голод пресыщением, от желаниЯ  набить  свой  живот  вместо
того, чтобы его  наполнить;  она  увещевает  избегать  всЯкого  наслаждениЯ,
заставлЯющего нас алкать еще больше, избегать еды и питьЯ, обострЯющих  наши
голод и жажду; так и в любви она предписывает нам избирать длЯ себЯ предмет,
утолЯющий потребность нашей плоти, но  не  задевающий  нашей  души,  котораЯ
должна оставатьсЯ невозмутимой, и единственное, что ей надлежит делать,  это
- следовать по пЯтам за плотью и ей соприсутствовать [191].
     Ќо разве у менЯ нет достаточных оснований считать, что эти  предписаниЯ
философии, - к тому же, по-моему, слишком суровые, - относЯтсЯ лишь к  такой
плоти, котораЯ безотказно выполнЯет свои обЯзанности, и что,  следовательно,
изнуренную плоть, так же как  и  вЯлый  желудок,  извинительно  согревать  и
поддерживать искусственно,  усилием  воображениЯ  возвращаЯ  ей  бодрость  и
чувственное влечение, раз она их утратила? Ќе можем ли  мы  сказать,  что  в
нас, пока мы пребываем в этой земной темнице, нет ничего ни чисто плотского,
ни чисто духовного и что мы беспощадно разрываем на части живого человека; и
разве, как мне  кажетсЯ,  не  было  бы  гораздо  справедливее,  если  бы  мы
относились к принЯтым среди нас любовным утехам по крайней мере с  таким  же
сочувствием, какое испытываем к страданию? Ћно, например, доходило в душе  у
свЯтых, всем своим  существом  предававшихсЯ  покаЯнию,  можно  сказать,  до
крайних пределов; и вследствие тесных уз, свЯзывающих плоть с душою,  плоть,
разумеетсЯ, тоже несла при этом свою  долю  страданиЯ,  хотЯ  могла  быть  и
непричастной к причине, его породившей; и все  же  этим  свЯтым  было  мало,
чтобы плоть лишь следовала за скорбЯщей душой  и  ей  соприсутствовала;  они
подвергали ее жестоким и только ей одной предназначенным истЯзаниЯм, дабы  и
душа и плоть, соревнуЯсь друг с другом, погружали человека в страдание,  тем
более благотворное, чем оно было мучительней.
     Џодобным же образом справедливо ли отвращать нашу душу от плотских утех
и говорить, что она должна вовлекатьсЯ в них как бы по обЯзанности,  в  силу
неизбежной  и  рабской  необходимости?  Ќо  ведь  именно  душе  и   подобает
вынашивать их и пестовать, влечьсЯ к ним и управлЯть ими, ибо всем руководит
только она; ведь как раз она и присущие ей наслаждениЯ и  должны,  по-моему,
внушать  и  передавать  плоти  все  свойственные  их  сущности  ощущениЯ   и
заботитьсЯ о том, чтобы они были длЯ нее сладостными и благодетельными.  €бо
если разумно утверждение тех, кто говорит, что плоть не должна удовлетворЯть
свои желаниЯ и стремлениЯ в ущерб духу, то  почему  не  разумно  и  обратное
утверждение, то  есть  что  дух  не  должен  удовлетворЯть  свои  желаниЯ  и
стремлениЯ в ущерб плоти?
     “ менЯ нет другой страсти, котораЯ могла бы  менЯ  захватить.  ’о,  что
людЯм, не имеющим, как и Я, постоЯнных занЯтий, дают  алчность,  честолюбие,
ссоры, судебные тЯжбы, - все это - и с большей приЯтностью  -  дала  бы  мне
любовь;  она  вернула  бы  мне  проницательность,   трезвость,   любезность,
стремление заботитьсЯ  о  своей  особе;  она  придала  бы  уверенность  моей
внешности,  так  что  ее  не  искажали  бы  гримасы   старости,   жалкие   и
отвратительные черты; она побудила бы менЯ к занЯтиЯм здравым и мудрым, и  Я
стал бы и более уважаемым и более любезным;  она  избавила  бы  мой  дух  от
отчаЯньЯ в себе и своем одиночестве и примирила бы его с  самим  собою;  она
отвлекла бы менЯ от тысЯчи тЯгостных мыслей и тысЯчи  печалей  и  огорчений,
насылаемых на нас в пожилом возрасте праздностью  и  плохим  здоровьем;  она
согрела бы по крайней мере во сне эту кровь, уже  забываемую  природой,  она
заставила бы менЯ выше держать голову и продлила бы  хоть  немного  силу,  и
крепость, и бодрость  души  в  том  несчастном,  который  стремительно  идет
навстречу своему концу. Ќо Я хорошо знаю, что вновь обрести подобное счастье
- редкостнаЯ удача. €з-за немощности и чрезмерной опытности  наш  вкус  стал
более нежным и изысканным; мы требуем  большего,  тогда  как  сами  приносим
меньше, чем прежде; мы становимсЯ прихотливее, тогда  как  возможностей  длЯ
завоеваниЯ благосклонности у нас меньше, чем когда бы то ни  было;  знаЯ  за
собой слабости, мы делаемсЯ менее смелыми и более недоверчивыми: никто не  в
состоЯнии убедить нас, что мы, и в самом деле, любимы, -  ведь  нам  отлично
известно, каковы мы и каковы женщины. џ стыжусь бывать в обществе зеленой  и
кипучей молодежи,

               Cuius in indomito constantior inguine nervus,
               Quam nova collibus  arbor inhaeret [192].

     Љ чему среди такой жизнерадостности выставлЯть наше убожество?

                    Possint ut iuvenes visere fervidi,
                         Multo non sine risu
                    Dilapsam in cineres facem?

     {Њогут  ли  пылкие  и  полные  жизни  юноши  видеть   без   смеха   наш
превратившийсЯ в пепел факел? [193] (лат.).}

     Ќа их стороне сила и справедливость; им честь и место; нам же только  и
остаетсЯ, что потеснитьсЯ.
     Љ тому же этот росток  расцветающей  красоты  не  терпит  прикосновениЯ
наших закоченевших рук; да и обладание им не достигаетсЯ  при  помощи  одних
материальных средств. €бо, как ответил  некий  древний  философ  насмешнику,
подтрунивавшему над ним за то, что он не сумел пленить сердце  юной  девицы,
которую преследовал своими ухаживаниЯми: "‡а столь  свежий  сыр,  друг  мой,
крючок не цеплЯетсЯ" [194].
     ‚едь это отношениЯ, требующие взаимной приЯзни и сродства;  все  прочие
доступные нам удовольствиЯ можно испытывать за то или  иное  вознаграждение.
Ќо это - оплачиваетсЯ только той  же  монетой.  €  в  самом  деле,  когда  Я
предаюсь любовным восторгам, наслаждение,  которое  Я  дарю,  представлЯетсЯ
моему воображению более сладостным, нежели испытываемое  мною  самим.  ’аким
образом, кто может срывать цветы удовольствиЯ, ничего не даваЯ взамен, в том
нет ни капли благородства: это возможно только длЯ человека с низкой  душой,
всегда берущего в  долг,  никогда  не  отдаваЯ;  ему  нравитсЯ  поддерживать
отношениЯ с теми, кому он  в  тЯгость.  Ќет  такой  чарующей  и  совершенной
красоты,  прелести,  близости,  которых  порЯдочный  человек  домогалсЯ   бы
подобной ценой. …сли женщины не могут оказывать нам благоволение иначе,  как
только из жалости, то, по мне, лучше вовсе не жить, чем  жить  подаЯнием.  џ
хотел бы иметь право требовать их любви, делаЯ это, скажем, по образцу нищих
в €талии: "Fate ben per voi" {‘делайте доброе дело ради  себЯ  самого  [195]
(ит.).}; или так, как делал Љир, обращавшийсЯ к  своим  воинам  со  словами:
"Љто хочет себе добра, пусть идет за мной" [196].
     - ђаз так, - могут мне на это сказать, - сходитесь с  женщинами  вашего
возраста; благодарЯ общности их и вашей судьбы вы с ними скорее поладите.  Ћ
нелепаЯ и жалкаЯ свЯзь!

                                               Nolo
                        Barbam vellere mortuo leoni;

     {џ не хочу дергать за бороду мертвого льва [197] (лат.).}

     Љсенофонт, поносЯ и обвинЯЯ Њенона, выставлЯет в качестве довода и  его
исключительное пристрастие к перезревшим возлюбленным [198].
     џ нахожу несравненно большее наслаждение в  том,  чтобы  присутствовать
как простой свидетель при естественном  сближении  двух  юных  и  прекрасных
существ или даже представлЯть себе  его  в  моем  воображении,  нежели  быть
участником сближениЯ грустного и безобразного. џ уступаю эту  причудливую  и
дикую склонность императору  ѓальбе,  который  признавал  только  жесткое  и
старое мЯсо [199], и еще этому несчастному горемике,

                  O ego di faciant talem te cernere possim
                       Caraque mutatis oscula  ferre comis,
                  Amplectique meis corpus non pingue lacertis.

     {Ћ если бы боги дозволили мне увидеть тебЯ такой, какова ты  теперь,  о
если бы они мне дозволили поцеловать твои поседевшие волосы  и  обнЯть  твое
высохшее тело [200] (лат.).}

     Ќо самое большое уродство в моих глазах  -  это  красота  поддельнаЯ  и
достигнутаЯ насилием над природой. ќмон, юноша с •иоса, считаЯ, что  ловкими
ухищрениЯми ему удалось заменить природную красоту, которой он был  обделен,
пришел к философу Ђркесилаю и спросил его, может ли мудрец ощутить  в  своем
сердце влюбленность. "Џочему же, - ответил  Ђркесилай,  -  лишь  бы  его  не
пленила красота искусственнаЯ и  лживаЯ,  вроде  твоей"  [201].  Ћткровенное
уродство, по-моему, не так уродливо и откровеннаЯ старость не так стара, как
они же, нарумЯненные и молодЯщиесЯ.
     Њогу ли Я сказать то, что хочу, не боЯсь, что менЯ  огреют  за  это  по
голове? …стественнаЯ истиннаЯ пора любви, как мне кажетсЯ,  -  это  возраст,
непосредственно следующий за детством.

                    Quem si puellarum  insereres  choro
                    Mille  sagaces  falleret  hospites
                         Discrimen obscurum, solutis
                         Crinibus ambiguoque vultu.

     {…сли ты поместишь его в хоре девушек переодетым в женское платье,  его
распущенные  волосы,  неопределившиесЯ  черты,  скрываЯ  различие,   обманут
проницательность целой толпы гостей [202] (лат.).}

     € то же самое относитсЯ к красоте.
     …сли ѓомер удлинЯет времЯ ее цветениЯ вплоть до того момента, когда  на
подбородке начинает проступать первый пушок, то зато сам Џлатон находил, что
об эту пору она - величайшаЯ редкость.
     •орошо известна причина,  по  которой  софист  „ион  остроумно  прозвал
непокорные вихры отрочества Ђристогитонами  и  ѓармодиЯми  [203].  ‚  зрелом
возрасте любовь, по-моему, уже не та; ну, а про старость и говорить нечего:

                     Importunus enim transvolat aridas
                     Quercus.

     {Ћн [Љупидон], несносный, пролетает мимо иссохших дубов [204] (лат.).}

     € Њаргарита, королева ЌаваррскаЯ, сама женщина, намного  преувеличивает
к выгоде своего пола продолжительность женского века,  заЯвлЯЯ,  что  только
после тридцати лет  им  пора  менЯть  свой  эпитет  "прекраснаЯ"  на  эпитет
"добраЯ" [205].
     —ем короче срок, отводимый нами владычеству любви над нашею жизнью, тем
лучше  длЯ  нас.  ‚зглЯните-ка  на  отличительную  черту  ее   облика:   это
мальчишеский подбородок. Љто не знает, до  чего  же  все  в  ее  школе  идет
кувырком? Ќаше усердие в любовных делах, наш опыт, наша привычка -  все  это
пути, ведущие нас к бессилию;  властители  любви  -  новички.  Amor  ordinem
nescit {‹юбовь не знает порЯдка [206] (лат.).}. Љонечно, она длЯ  нас  более
обольстительна, когда к ней примешиваютсЯ  волнениЯ  и  неожиданности;  наши
промахи и неудачи придают ей остроту и прелесть; лишь бы она была горЯчей  и
жадной, а благоразумна  ли  она,  это  неважно.  ‚зглЯните  на  ее  поступь,
взглЯните, как она пошатываетсЯ, спотыкаетсЯ и проказничает;  наставлЯть  ее
уму-разуму и во всЯческих ухищрениЯх  -  означает  налагать  на  нее  оковы;
отдать ее в эти волосатые и грубые руки - значит  стеснить  ее  божественную
свободу.
     Љстати, мне частенько приходитсЯ слышать, как  женщины  расписывают  на
все лады духовную свЯзь, забываЯ при этом о чувствах и  их  доле  участиЯ  в
отношениЯх  этого  рода.  ‚едь  здесь  все  идет  в  дело.  Ћднако  Я   могу
засвидетельствовать, что нередко видел, как мы прощали  женщинам  немощность
духа ради телесной их красоты; но Я еще ни разу не видел, чтобы ради красоты
духа, сколь бы возвышенным и совершенным он ни был, они пожелали снизойти  к
телу, которое хотЯ бы немного начало увЯдать.  Џочему  ни  одну  из  них  не
охватывает желание совершить тот благородный обмен тела на дух, который  так
превозносил ‘ократ, и купить ценой своих бедер, самой высокой  ценой,  какую
они могут за  них  получить,  философскую  и  духовную  свЯзь,  а  заодно  и
наделенное теми же качествами потомство? Џлатон в своих законах велит [207],
чтобы,  пока  длитсЯ  война,  совершивший  выдающийсЯ  и  полезный   подвиг,
независимо от внешности этого человека и от его возраста, не получал  отказа
в поцелуе или какой-либо другой любовной усладе, от кого бы он ни захотел их
вкусить. Џочему бы то, что Џлатон считает  столь  справедливой  наградой  за
воинские заслуги, не стало также наградою  и  за  заслуги  другого  рода?  €
почему  ни  одной  из  женщин  не  вознестись  над  своими  товарками   этой
целомудренной славой? „а, Я умышленно говорю - целомудренной,

                         nam si quando ad proelia ventum est,
                    Ut quondam in stipulis magnus sine vinbus ignis
                    Incassum furit.

     {€бо, когда дело  доходит  до  битвы,  впустую  неистовствует  Яркий  и
бессильный огонь, как от горЯщей соломы [208] (лат.).}

     Џороки, которые не идут дальше мыслей, - не из числа наихудших.
     —тобы заключить эти пространные рассуждениЯ, схожие с потоком болтовни,
потоком стремительным и порой вредоносным,

                   Ut missum sponsi furtivo munere malum
                        Procurrit casto virginis e gremio,
                   Quod miserae oblitae molli sub veste locatum,
                        Dum adventu matris prosilit,  excutitur,
                   Atque  illud  prono  praeceps agitur decursu;
                   Huic manat tristi conscius ore rubor,

     {‘ловно Яблоко, тайный дар милого, соскользнувшее с целомудренной груди
девушки, где оно было скрыто ею под мЯгкой одеждой, и упавшее,  стремительно
катЯсь, к ногам ее матери, при поЯвлении которой поднЯлась со  своего  места
забывчиваЯ беднЯжка, на чьем печальном лице разливаетсЯ теперь краска  стыда
[209] (лат.).}

     Я скажу,  что  мужчины  и  женщины  вылеплены  из  одного  теста;  если
отбросить воспитание и обычаи, то разница между ними невелика.
     Џлатон в своем "ѓосударстве" [210] призывает безо  всЯкого  различиЯ  и
тех и других к занЯтиЯм всеми науками, всеми телесными упражнениЯми, ко всем
видам  деЯтельности  на  военном  и  мирном  поприщах,  к  отправлению  всех
должностей и обЯзанностей.
     Ђ философ Ђнтисфен не делает  различиЯ  между  добродетелЯми  женщин  и
нашими [211].
     ѓораздо  легче  обвинить  один  пол,  нежели  извинить  другой.  ‚от  и
получаетсЯ, как говоритсЯ в пословице: потешаетсЯ  кочерга  над  сковородой,
что та закоптилась.


       ѓлава VI - Ћ ‘ђ…„‘’‚Ђ• Џ…ђ…„‚€†…Ќ€џ 

     Ќетрудно удостоверитьсЯ, что большие писатели, перечислЯЯ причины  того
или иного ЯвлениЯ, не ограничиваютсЯ теми из них, которые они  сами  считают
подлинными, но нарЯду с ними приводЯт также причины, не внушающие довериЯ  и
им самим, лишь бы они привлекали внимание и  казались  правдоподобными.  Ћни
говорЯт достаточно правдиво и с пользою, если  говорЯт  умно.  Њы  не  имеем
возможности установить главную и основную причину; мы сваливаем  их  в  одну
кучу в надежде, что, быть может, случайно в их числе окажетсЯ и она,

                         namque unam dicere causam
             Non satis est, verum plures, unde  una  tamen sit.

     {€бо указать одну  единственную  причину  недостаточно:  нужно  указать
многие, из которых одна и окажетсЯ подлинной [1] (лат.).}

     ‚ы спросите менЯ, откуда берет начало обычай желать здоровьЯ  чихающим?
Њы  производим  три  вида  ветров:  тот,  который  исходит  низом,   слишком
непристоен; исходЯщий из нашего рта  навлекает  на  нас  некоторый  упрек  в
чревоугодии; третий вид - это чихание; и так как оно  исходит  из  головы  и
ничем  не  запЯтнано,  мы  и  оказываем  ему  столь  почетную  встречу.   Ќе
потешайтесь над этими тонкостЯми; говорЯт, что  они  принадлежат  Ђристотелю
[2].
     ЉажетсЯ, Я прочел у Џлутарха [3] (а он лучше всех известных мне авторов
умеет сочетать искусство с природою и рассуждение с знанием),  там,  где  он
разъЯснЯет причину тошноты, возникающей у путешествующих по  морю,  что  она
вызываетсЯ у них Якобы страхом, ибо, опираЯсь на некоторые  доводы,  Џлутарх
доказывает, что страх может производить подобные действиЯ. —то до менЯ,  то,
весьма подверженный ей, Я хорошо знаю, что это объЯснение на менЯ отнюдь  не
распространЯетсЯ, и Я знаю это не умозрительно, а по своему  личному  опыту.
Ќе стану приводить здесь того, о чем мне рассказывали, а именно, что морскою
болезнью так же часто  страдают  животные,  и  особенно  свиньи,  хотЯ  они,
разумеетсЯ, не имеют ни  малейшего  представлениЯ  об  опасности,  не  стану
передавать и рассказ одного из моих знакомых, также очень подверженного этой
болезни, о том, как у него раза два или три бесследно  проходили  позывы  ко
рвоте, подавленные обуЯвшим его во времЯ разыгравшейсЯ бури  ужасом,  совсем
как у  некоего  древнего  автора:  Peius  vexabar  quam  ut  periculum  mihi
succurreret {џ слишком мучилсЯ,  чтобы  мне  приходила  в  голову  мысль  об
опасности [4] (лат.).}, укажу лишь  на  то,  что,  находЯсь  на  воде,  как,
впрочем, и в любых других обстоЯтельствах, Я никогда не испытывал страха  (а
у менЯ было немало случаев, когда он был бы вполне оправдан,  если  грозЯщаЯ
тебе гибель - достаточное длЯ него оправдание), который хотЯ бы немного менЯ
смутил или заставил потерЯть голову.
     €ногда он рождаетсЯ столько же от недостатка благоразумиЯ,  сколько  от
недостатка мужества. ‚сем опасностЯм, с которыми Я сталкивалсЯ лицом к лицу,
Я всегда  открыто  смотрел  в  глаза  взглЯдом  Ясным,  зорким  и  ничем  не
стесненным; чтобы боЯтьсЯ, тоже потребна храбрость. € однажды это мне  очень
помогло, когда Я бежал, ведЯ за собой моих людей и сохранЯЯ во времЯ бегства
порЯдок, не в пример лучший, чем у других; бежали мы, не то  чтобы  не  знаЯ
боЯзни, но во всЯком случае не объЯтые ужасом и не сломЯ  голову;  мы  были,
конечно, встревожены, но не ошалели от  страха  и  не  утратили  способности
соображать.
     ‹юди великой души идут в этом гораздо  дальше,  и  если  им  приходитсЯ
обращатьсЯ в бегство, они  проЯвлЯют  при  этом  не  только  сдержанность  и
уравновешенность, но, сверх того, даже гордость. Џриведем рассказ  Ђлкивиада
о бегстве ‘ократа, его товарища по оружию [5]:  "џ  увидел  его,  -  говорит
Ђлкивиад, - после поражениЯ нашего войска, его и ‹ахеса, среди  последних  в
толпе беглецов; Я мог рассмотреть его спокойно и неторопливо, потому что был
на хорошем коне, а он пешим, как мы  и  сражались  в  бою.  Џрежде  всего  Я
заметил, насколько в нем, по сравнению с ‹ахесом, больше рассудительности  и
решимости;  затем  Я  обратил  внимание  на  непринужденность  его  походки,
нисколько  не  отличавшейсЯ   от   обычной,   на   его   взор,   твердый   и
сосредоточенный, на то, как он непрерывно наблюдал за происходившим вокруг и
оценивал положение, обращаЯ взглЯд то на одних, то на других,  на  друзей  и
врагов, и ободрЯЯ им первых и предупреждаЯ вторых,  что  он  дорого  продаст
свою кровь и свою жизнь, если кому-нибудь вздумаетсЯ на них  посЯгнуть;  так
они и спаслись, ибо никто не жаждет напасть на  подобного  беглеца;  гонЯтсЯ
только за обезумевшими  от  страха".  ’аково  свидетельство  этого  великого
полководца, и от него мы слышим о том же, в чем убеждаемсЯ на каждом шагу, а
именно,  что  наибольшие  опасности  навлекает  на  нас  именно   неразумное
стремление поскорее от них уйти. Quo  timoris  minus  est,  eo  minus  ferme
periculi est {—аще всего, чем меньше испытываешь страх, тем меньше опасности
[6] (лат).}. Ќаш народ неправ, когда говорит, что такой-то боитсЯ смерти,  в
то времЯ как хочет выразить в этих словах, что такой-то размышлЯет о  ней  и
ее предвидит. Џредвидение может равно относитьсЯ и к тому, что длЯ нас  зло,
и к тому, что благо. ђассматривать и оценивать угрожающую опасность означает
до некоторой степени не боЯтьсЯ ее.
     џ не чувствую в себе достаточно сил, чтобы  выдержать  удары  и  натиск
страсти, именуемой страхом, или какой-либо другой, столь же  могущественной,
как эта. …сли бы она одолела менЯ и повергла наземь, Я  бы  уже  никогда  не
встал как следует на ноги. Љто сдвинул бы мою  душу  с  того  основаниЯ,  на
которое она опираетсЯ, тот никогда бы не смог водворить ее на прежнее место;
она слишком рьЯно исследует себЯ и в себе копаетсЯ  и  никогда  бы  не  дала
зарубцеватьсЯ и зажить нанесенной ей ране. Љакое счастье, что  пока  еще  ни
одна болезнь не проделала этого с моей душой! Џри всЯком совершаемом на менЯ
нападении Я встречаю его и сопротивлЯюсь ему, облаченный во все доспехи; это
значит, что, окажись Я побитым,  у  менЯ  не  останетсЯ  никаких  средств  к
обороне. џ ничего не держу про запас, и  в  каком  бы  месте  наводнение  ни
прорвало  мою  плотину,  Я  окажусь  беззащитным  и  утону  окончательно   и
бесповоротно. ќпикур говорит, что мудрый не может превратитьсЯ в безмозглого
[7]. —то до менЯ, то Я считаю справедливой  и  изнанку  этого  изречениЯ,  а
именно: кто хоть  раз  был  по-настоЯщему  глупым,  тот  никогда  не  станет
по-настоЯщему мудрым.
     ѓосподь дает каждому крест по силам его, - а мне он дал страсти по моим
возможностЯм справитьсЯ с ними.  Џрирода,  обнажив  менЯ  с  одной  стороны,
прикрыла  с  другой;  лишив   менЯ   оружиЯ   силы,   она   вооружила   менЯ
нечувствительностью и ограниченной или притупленной восприимчивостью.
     ’ак вот, Я плохо переношу (а в молодости переносил еще хуже) длительную
поездку в карете, конных носилках или на судне;  Я  ненавижу  всЯкий  другой
способ передвижениЯ, кроме езды верхом, как в городе,  так  и  среди  полей.
‚прочем, носилки длЯ менЯ еще несноснее, чем карета, и по той же  причине  Я
легче переношу  сильное  волнение  на  воде,  вселЯющее  в  нас  страх,  чем
небольшое покачивание, ощущаемое нами при тихой погоде. Ћт  легких  толчков,
производимых веслами и словно бы вырывающих  из-под  нас  лодку,  Я  начинаю
ощущать какое-то замешательство в голове и желудке, и Я не выношу этого  так
же, как когда подо мной шаткое кресло. Ќо если судно, на котором Я нахожусь,
плавно уносЯт паруса или течение, или его  ведут  на  буксире,  однообразное
покачивание этого рода на менЯ  совершенно  не  действует;  раздражает  менЯ
только прерывистое движение, и  тем  больше,  чем  оно  медленнее.  ‹учше  и
обстоЯтельнее обрисовать его Я не могу. ‚рачи  велели  мне  стЯгивать  тугой
перевЯзкой низ живота, уверЯЯ, что в таких  случаЯх  это  хорошее  средство;
однако Я ни разу  не  воспользовалсЯ  этим  их  указанием,  так  как  привык
боротьсЯ с присущими мне недостатками и справлЯтьсЯ с ними,  ни  к  кому  не
обращаЯсь за помощью.
     Ѓудь моЯ памЯть не такой немощной,  Я  бы  не  пожалел  времени,  чтобы
пересказать здесь все то, что сообщает историЯ  о  бесконечно  разнообразном
использовании боевых колесниц, у всЯкого народа и во всЯкий век имевших свои
особенности в устройстве, и насколько они были полезны и, как  мне  кажетсЯ,
даже необходимы; так что просто диву даешьсЯ, что мы утратили о  них  всЯкое
представление. џ опишу только ту их разновидность, что  совсем  недавно,  на
памЯти наших отцов, была с большим успехом применена венграми против  турок;
в каждой из таких колесниц помещались один щитоносец и один стрелок, и в ней
было  известное  количество  установленных,  изготовленных  к   стрельбе   и
зарЯженных аркебуз; всЯ она со всех сторон  была  покрыта  щитами,  как  это
делаетсЯ на галиотах. ‚енгры выстраивали на поле сражениЯ лицом к неприЯтелю
тысЯчи таких колесниц и по пушечному  сигналу  высылали  вперед,  чтобы  они
обрушили на противника, прежде чем начнут действовать в его гуще, залп своих
аркебуз, что бывало длЯ него не очень-то приЯтным задатком; или бросали  эти
свои колесницы на эскадроны врага, чтобы прорвать их и сделать в них  брешь,
не говорЯ уже о той помощи, которую извлекали из них, прикрываЯ с флангов  в
уЯзвимых местах войска, передвигавшиесЯ по открытому полю,  или  оборонЯЯ  и
спешно укреплЯЯ полевой лагерь [8]. ‚ мое времЯ некий дворЯнин,  проживавший
поблизости от одной из наших границ, калека и до того тучный, что  длЯ  него
нельзЯ было подобрать лошадь, способную выдержать его вес, опасалсЯ мести со
стороны человека, с которым у него произошла ссора, и  потому  разъезжал  по
округе в повозке, похожей на колесницы описанного устройства, и  находил  ее
очень удобной. Ќо довольно об этих боевых колесницах.  Љороли  нашей  первой
династии ездили по стране в колымаге, которую тащили две пары быков.
     Њарк Ђнтоний первым пожелал прокатитьсЯ по ђиму вместе с сопровождавшей
его флейтисткой в колеснице, влекомой четырьмЯ львами.  ‚последствии  то  же
повторил и ќлагабал [9], утверждаЯ, что он - ‘ивилла, праматерь богов,  а  в
другой раз, когда в колесницу были впрЯжены тигры, он изображал бога  ‚акха;
иногда он также запрЯгал в свою колесницу пару  оленей;  однажды  его  везли
четыре собаки, а еще как-то раз  он  приказал,  чтобы  его,  совсем  голого,
торжественно провезли четыре обнаженные женщины. €мператор ”ирм [10] повелел
впрЯчь в его колесницу страусов поразительной величины,  так  что  казалось,
будто она скорее летит по воздуху, чем катитсЯ по земле. Џричудливость  этих
выдумок внушает  мне  следующую,  не  менее  причудливую  мысль:  стремление
монархов возвеличитьсЯ в глазах окружающих,  постоЯнно  приковывать  к  себе
внимание непомерными тратами есть род малодушиЯ и свидетельствует о том, что
эти государи не ощущают по-настоЯщему, что именно  они  собой  представлЯют.
ќто - вещь простительнаЯ  длЯ  государЯ,  пребывающего  в  чужих  краЯх,  но
поступать таким образом,  когда  он