 больше уважаю  повесившегосЯ
консьержа, чем  живого поэта.  —еловек --  это тот,  кто получил отсрочку от
самоубийства: вот в чем состоит  его единственнаЯ слава и  единственное  ему
извинение. Ќо он не  осознает этого и  клеймит  как трусость отвагу тех, кто
дерзнул возвыситьсЯ над собой посредством  смерти.  Њы свЯзаны друг с другом
молчаливым  договором добрести  до последнего дыханиЯ. Ћднако  этот договор,
укреплЯющий нашу  солидарность,  компрометирует  нас: весь род  человеческий
несет на себе печать бесчестьЯ.  Ќет  спасениЯ, помимо самоубийства.  €  как
странно,  что  смерть,  хотЯ  она  и  существует  испокон  веков,  не  стала
неотъемлемой частью  наших  нравов: <i>единственнаЯ</i>  реальность,  она не смогла
войти в <i>моду.</i> ’ак что пока мы живем, мы все <i>отстаем</i> от времени...
     <b>Ќищие</b> духом
     Ћбратите внимание на  то,  как человек произносит слово "истина",  -- с
модулЯцией  уверенности или  осторожности  в  голосе, с выражением  веры или
сомнениЯ, -- и вы получите  представление о характере его мнений и свойствах
его духа. Ќет слова  более пустого; тем не менее люди сотворили себе из него
кумира и превратили бессмыслицу  одновременно и  в критерий, и в цель мысли.
ќто  суеверие,  оправдывающее  пошлЯков  и  позорЯщее  философов,  поЯвилось
благодарЯ  уступкам  надежде,  сделанным  логикой.   ‚ам  повторЯют:  истина
недоступна, и все  же следует искать  ее,  стремитьсЯ к  ней, не жалеЯ  сил.
Ћговорка, котораЯ  сближает  вас с  теми,  кто  утверждает, будто они обрели
истину:  <i>важно  верить,  что  она  возможна.</i>  Ћбладать  ею или же стремитьсЯ
заполучить ее -- это два действиЯ, уходЯщих корнЯми в  одну и ту же позицию.
‘ловеснаЯ эквилибристика здесь только все запутывает. Ќищим духом  Я называю
всЯкого,  кто  говорит  об  €стине  <i>убежденно;</i> у него всегда есть  в  запасе
заглавные буквы, и он ими пользуетсЯ наивно, без мо-
     131


     шенничества и презрениЯ.  —то  же касаетсЯ  философа,  то его  обличают
малейшие  уступки такому идолопоклонству:  гражданин торжествует  в нем  над
отшельником. …сли  из мысли возникает надежда, то  это  печалит или вызывает
улыбку... Ќеприлично  вкладывать слишком много души в высокие слова:  всЯкий
энтузиазм  в  познании  есть  ребЯчество...  €  настала  пора  длЯ  философа
подвергнуть €стину опале и отказатьсЯ от каких бы то ни было заглавных букв.
     <b>Ќищета: допинг длЯ</b> духа
     —тобы держать дух в состоЯнии бодрствованиЯ, существуют не только кофе,
недуги, бессонница и одержимость  смертью.  Ќищета способствует  этому  в не
меньшей, если  не в большей степени: страх перед завтрашним  днем в такой же
мере, как и страх перед вечностью, денежные неприЯтности в такой же степени,
как  и метафизический ужас, не позволЯют  успокоитьсЯ и забытьсЯ.  <i>‚се  наши
унижениЯ  происходЯт оттого, что мы не можем решитьсЯ на голодную смерть.</i> ‡а
эту  трусость  мы расплачиваемсЯ дорогой  ценой.  †ить среди людей, не  имеЯ
призваниЯ   к  попрошайничеству!  “нижатьсЯ  перед  этими   хорошо  одетыми,
удачливыми, самонадеЯнными мартышками! ЋтдаватьсЯ на милость этих карикатур,
недостойных  даже презрениЯ! •одатайствовать о  чем бы  то ни было настолько
стыдно,  что  хочетсЯ  уничтожить  эту  планету  со  всеми  ее  иерархиЯми и
соответствующими им  видами  деградации. Ћбщество  --  это не  зло, а просто
катастрофа:  какое  идиотское  чудо, что  в  нем  можно жить! Љогда  за  ним
наблюдаешь то с Яростью,  то с безразличием,  кажетсЯ необъЯснимым тот факт,
что  никто до сих пор не снес  его зданиЯ, никто из отчаЯвшихсЯ  достойных и
благих умов не предпринЯл усилий,  чтобы срыть  его до основаниЯ и стереть с
лица земли его следы.
     Њежду выпрашиванием  мелочи  в городе и ожиданием ответа от  безмолвной
вселенной  сходство  очевидно. ‘купость  властвует  и  над сердцами,  и  над
материей. Ќа  кой черт  нам  нужна эта  скареднаЯ жизнь!  Ћна копит  золотые
монеты и таинства, а биржи столь же недоступны, как и глубины Ќеведомого. Ќо
как знать? Ђ  вдруг  в  один прекрасный  день  это  Ќеведомое раскроет  свои
секреты  и  выставит напоказ свои сокровища? Ќо никогда  богатые, пока будет
течь кровь  в их жилах, не  откопают  своих кладов...  Ћни признаютсЯ  вам в
своем позоре,  в  своих пороках и преступлениЯх,  но  будут продолжать лгать
относительно  своего состоЯниЯ; они  сделают  вам столько признаний,  что их
жизнь будет у вас в руках, но ни за что не поделЯтсЯ с вами  своим последним
секретом, секретом своих денег...
     Ќищета -- это не переходное состоЯние, она соответствует уверенности  в
том, что в любом случае вы останетесь неимущим, что вы родились за пределами
круговорота богатств, что вы должны боротьсЯ даже  за то, чтобы  дышать, что
вам нужно отвоевывать длЯ себЯ  все, вплоть  до воздуха, вплоть до  надежды,
вплоть до привилегии на  сон, что  даже если  общество  исчезнет, природа от
этого  не станет  ни менее немилосердной, ни менее извращенной.  ‚  творении
полностью отсутствует  какое-либо отцовское  начало:  повсюду  одни  зарытые
сокровища и ѓарпагон-демиург,  ‚севышний скрЯга,  любЯщий все  припрЯтывать.
ќто  он  привил вам ужас перед завтрашним днем, поэтому не нужно  удивлЯтьсЯ
тому, что и религиЯ стала формой этого ужаса.
     132


     „лЯ обездоленных нищета -- это нечто вроде допинга, который они принЯли
раз и навсегда, не имеЯ возможности избавитьсЯ от его воздействиЯ; или нечто
вроде изначального знаниЯ, позволЯющего  человеку увидеть ад  раньше, чем он
видел жизнь...
        Ћбращение к бессоннице
     Њне было  семнадцать  лет,  и Я верил в  философию.  ‚се,  что к ней не
относилось, казалось мне  грехом или  просто мусором.  Џоэты? --  ЏаЯцы  длЯ
увеселениЯ  пустых бабенок.  „еЯтельность?  -- ѓлупость, перешедшаЯ в  бред.
‹юбовь,  ‘мерть? --  низкопробные  отговорки,  не  желающие  превращатьсЯ  в
категории.  ’ошнотворнаЯ  вонь   вселенной,  недостойной   ароматов  духа...
конкретность -- что за  дела! ЌаслаждатьсЯ  или страдать -- какой позор! Њне
казалось,  что  только  в  абстракциЯх  есть  истиннаЯ жизнь:  Я  предавалсЯ
покупной "любви" из страха, как бы какаЯ-нибудь более благороднаЯ страсть не
заставила менЯ  изменить собственным  принципам и  не бросила менЯ в  пучину
сердечных  треволнений.   џ  повторЯл  себе:  "’олько  бордель  совместим  с
метафизикой",  -- и,  спасаЯсь от поэзии,  ловил  взглЯды горничных и слушал
вздохи шлюх.
     ...€  вот  пришла  ты,  Ѓессонница,  чтобы  встрЯхнуть мою  плоть и мою
гордыню;  ты,  преображающаЯ  неразвитого  юнца,   оттенЯющаЯ  инстинкты   и
воспламенЯющаЯ грезы; ты, за одну  ночь наделЯющаЯ человека большим знанием,
чем дни покоЯ; ты, отЯжелевшим векам дарующаЯ откровениЯ поважнее безымЯнных
недугов или катастроф времени!  ЃлагодарЯ тебе Я услышал здоровый храп, храп
людей,  погруженных в звучное забытье, тогда  как мое одиночество охватывало
окрестную  темень, становЯсь еще более необъЯтным, чем  она сама. ‚се спало,
все спало  вечным  сном. Ќикакой больше зари: так  Я  буду  бодрствовать  до
скончаниЯ  веков,  когда менЯ попросЯт отчитатьсЯ  о  моих  бессонных ночных
грезах... ЉаждаЯ ночь была похожа на другие,  и каждаЯ из них была вечной. €
Я чувствовал себЯ солидарным со  всеми, кто не может спать,  со  всеми моими
неведомыми братьЯми. “ менЯ была своЯ тайна, как бывают тайны у развратников
и  фанатиков; Я  мог  бы,  как  и  они,  организовать сообщество, сообщество
неспЯщих, чтобы все  ему  отдавать, все ему жертвовать и все  ему прощать. џ
считал  гением  первого  встречного с  отЯжелевшими  от усталости  веками  и
относилсЯ безо всЯкого почтениЯ к людЯм, если  они спали ночью,  даже к тем,
кто,  отличаЯсь большим умом,  составлЯл славу  ѓосударства,  €скусства  или
‹итературы. џ  бы преклонилсЯ перед  таким  тираном,  который, мстЯ  за свои
бессонные ночи, запретил бы отдых, наказывал бы за забытье, узаконил бы горе
и нервное возбуждение.
     €  тогда  Я вновь  обратилсЯ к философии; но  нет  такой мысли, котораЯ
утешила бы в темноте, нет такой системы, котораЯ выдержала бы ночные бдениЯ.
‚ыводы  бессонницы  разрушают  даже  самые достоверные  постулаты. “став  от
такого распада, Я в конце концов сказал себе: все, больше никаких колебаний;
уснуть или умереть... вернуть себе сон или исчезнуть...
     Ќо  это  обретение утерЯнного  оказалось  делом нелегким: когда  что-то
начинает получатьсЯ, замечаешь,  до  какой степени ночь накладывает  на  все
свой отпечаток. Ќапример, вы влюбились?.. Ђ оказываетсЯ, на ваших поры-
     133


     вах  уже  лежит  печать  разложениЯ:  из  каждого "экстаза"  вы  будете
выходить  в  сладострастном  испуге.  Љогда  на вас  посмотрит ваша  слишком
близкаЯ соседка,  ваше лицо покажетсЯ ей лицом преступника. Ќа ее  искренние
чувства   вы  ответите  раздражением  отравленного  сладострастиЯ,   на   ее
невинность -- поэзией виновного, ибо длЯ вас все станет  поэзией, но поэзией
проступков...  Ђ вдруг  поЯвЯтсЯ кристально чистые  идеи, блаженное  течение
мыслей? Ќет,  больше  вам  мыслить не  придетсЯ: произойдет  самое настоЯщее
извержение, хлынет  лава  непоследовательных и  бессвЯзных понЯтий,  понЯтий
изрыгаемых, агрессивных, утробных,  похожих на наказаниЯ,  на  которые плоть
обрекает сама себЯ, когда  дух становитсЯ жертвой настроений  и выводитсЯ из
игры... ‚ы будете страдать от  всего,  и притом чрезмерно: ветерок покажетсЯ
вам шквалом, легкое прикосновение -- кинжальным ударом, улыбка --  оплеухой,
пустЯк --  катаклизмом.  € все это  из-за  того,  что  ночные  бдениЯ  могут
прекратитьсЯ, но их  свет будет в вас жить: нельзЯ безнаказанно вглЯдыватьсЯ
<i>во</i> мрак,  поскольку  наука мрака  сопрЯжена  с опасностью. …сть такие глаза,
которые  уже ничему не  научатсЯ у солнца, и есть  души,  больные ночами, от
которых они никогда не исцелЯтсЯ...
        Џрофиль злодеЯ
     —ему обЯзан он тем, что не сделал зла больше,  чем нужно, и не совершил
более изощренных убийств и отмщений? € тем, что не внЯл ударам приливающей к
голове  крови?  Њожет  быть,  своему настроению  в  тот  момент  или  своему
образованию? ђазумеетсЯ, нет, и  еще менее -- врожденной  доброте;  но одной
лишь неотступной мысли о смерти. Ћн склонен никому ничего не прощать, но все
всем  прощает.  Њалейшее оскорбление пробуждает его инстинкты,  но  проходит
миг,  и он о нем забывает. —тобы  быстро успокоитьсЯ,  ему бывает достаточно
мысленно представить себе свой собственный труп и применить эту же процедуру
к остальным.  ‚ид  разлагающегосЯ  трупа вызывает в нем прилив доброты...  и
трусости: без мрачных наваждений не бывает мудрости (как и милосердиЯ). …сли
человек  здоров  и  горд тем, что  существует,  он  будет  мстить  за  себЯ,
прислушиваЯсь  к   голосу   собственной  крови  и   к  своим  нервам,  будет
приспосабливатьсЯ к предрассудкам, возражать, отвешивать  пощечины, убивать.
Ђ  человек, чей ум  иссушен  страхом  смерти,  уже  не реагирует  на  вызовы
внешнего мира:  он делает робкие  попытки поступков  и ничего не доводит  до
конца;  размышлЯет о  чести  и  терЯет  ее; пробует  силы в страстЯх, но ему
удаетсЯ  лишь  раскладывать  их  по  полочкам...  ужас,  сопровождающий  его
поступки,  лишает  их  энергичности. €з-за пониманиЯ  незначительности всего
происходЯщего желаниЯ его гаснут. …сли он и  бывает злобным,  то  только  по
необходимости, а не по убеждению; интриги и злодеЯниЯ его останавливаютсЯ на
полном ходу.  Љак  и  все  люди,  он  скрывает  в  себе  убийцу,  но  убийцу
безропотного  и  слишком усталого,  чтобы разить  врагов или создавать  себе
новых.  Ћн грезит, опираЯсь лбом на кинжал, как бы  заранее разочаровавшийсЯ
во  всех преступлениЯх;  все его считают добрым, но он мог бы стать и  злым,
если бы это не казалось ему лишенным смысла.
     134


        Ћ терпимости
     ‚от признаки жизни: жестокость, фанатизм, нетерпимость, а вот  признаки
вырождениЯ:   любезность,   благожелательство,   снисходительность...   Џока
общественные институты опираютсЯ на здоровые  инстинкты, они не  приемлют ни
врагов, ни  еретиков: они  их вырезают, сжигают или  лишают свободы. Љостры,
эшафоты,  тюрьмы!  €х  выдумала не  злоба,  а  убежденность,  любаЯ  крепкаЯ
убежденность.  Ќапример, где-нибудь овладевает  умами новое  верование? ђано
или поздно полициЯ будет вам гарантировать его "истинность". €исус, желавший
убедить    людей    в    своей   правоте,    должен    был    предвидеть   и
’орквемаду<sup>1</sup>,  <i>внедренного  в  историю</i> как  неотвратимое следствие
христианства.  …сли же Ђгнец не предусмотрел,  что в  будущем его защитником
станет палач креста, то  он  просто  барашек.  ‘ помощью  инквизиции –ерковь
доказала, что у нее еще была огромнаЯ жизненнаЯ сила. Љороли  доказали то же
самое  своим  самодурством.   “  каждой  власти   есть  своЯ  ЃастилиЯ:  чем
могущественнее общественный институт,  тем он  бесчеловечнее. ќнергиЯ  любой
эпохи измерЯетсЯ количеством  пострадавших от нее людей.  Џоскольку зверинаЯ
жестокость   ЯвлЯетсЯ  основным  показателем  успеха   любого  исторического
предприЯтиЯ,  то  религиозные   или  политические   идеологии   утверждаютсЯ
благодарЯ принесенным на их алтарь жертвам. ’ам, где торжествует идеЯ, летЯт
головы; идеи не могут  побеждать иначе, как  за счет других  идей или голов,
которые их рождают либо защищают.
     €сториЯ подтверждает  правоту  скептицизма,  однако  она  <i>существует</i>  и
<i>живет,</i>  попираЯ его.  Ќикакое событие не возникает  из  сомнениЯ,  но  любые
размышлениЯ о событиЯх ведут к сомнениЯм  и оправдывают  их.  ќто говорит  о
том,  что терпимость ЯвлЯетсЯ высшим из земных благ,  но  в то  же времЯ она
несет  в  себе  зло.  †елание принЯть все  точки  зрениЯ,  самые разнородные
идеологии, самые противоречивые мнениЯ свидетельствует  о состоЯнии всеобщей
утомленности и бесплодиЯ. ЏолучаетсЯ некое чудо: противники сосуществуют, но
существуют  именно  потому,   что  уже  не  в  состоЯнии  быть  таковыми.  Ђ
противоположные  доктрины  признают  заслуги  друг друга из-за  того, что не
обладают  энергией, необходимой  длЯ  самоутверждениЯ.  Љак  только  религиЯ
начинает терпимо  относитьсЯ к истинам, в которых ей нет места, она угасает,
а  бог,  во  имЯ которого  уже  не убивают,  действительно  умирает. Ђбсолют
исчезает,  намечаетсЯ  смутный  свет земного раЯ... но свет  мимолетный, ибо
основным  законом  земной  жизни ЯвлЯетсЯ нетерпимость.  ‘оциальные общности
крепнут  в  условиЯх  тирании,  а  при  милосердных  и  великодушных режимах
распадаютсЯ. ‚  условиЯх  тирании в них внезапно просыпаетсЯ энергиЯ,  и они
начинают  душить   свои   свободы  и  боготворить   своих   тюремщиков,  как
венценосных, так и разночинных.
     ќпохи,   наполненные   ужасом,  имеют  преимущество   перед   периодами
спокойствиЯ. —еловек гораздо больше раздражаетсЯ от  отсутствиЯ событий, чем
от их изобилиЯ. ‚от почему историЯ ЯвлЯетсЯ кровавым продуктом его неприЯтиЯ
скуки.
     <b>”илософиЯ</b> одежды
     ‘    какой   нежностью   и    ревностью    мои   мысли   обращаютсЯ   к
монахам-пустынникам и к циникам! ЋтказатьсЯ от  обладаниЯ  всеми  предметами
обихода: этим столом, этой кроватью, этими лохмотьЯми... одежда встает меж-
     135


     ду  нами и небытием. Џосмотрите в зеркало  на ваше тело,  и вы поймете,
что вы смертны; проведите пальцами по ребрам как по мандолине, и вы увидите,
как  близко находитесь вы от могилы.  ’олько потому что мы одеты, мы и можем
казатьсЯ себе бессмертными:  ну как  человек может умереть,  если  он  носит
галстук? ЌарЯжающийсЯ труп  не знает, что  он труп, и, мысленно  представлЯЯ
себе вечность, поддерживает в душе  иллюзию. Џлоть прикрывает скелет, одежда
прикрывает  плоть:  уловки  природы  и  человека,  инстинктивное  и  как  бы
договорное надувательство; <i>настоЯщий  джентльмен</i>  не может  быть вылеплен из
глины или  праха... „остоинство, почтенность, благопристойность  --  сколько
хитростей перед  лицом неотвратимого! Љогда вы  надеваете шлЯпу, кто посмеет
сказать,  что  когда-то  вы  пребывали  в  утробе и что  когда-нибудь  черви
наедЯтсЯ до отвала вашим салом?
     ...Џоэтому Я выброшу эти лохмотьЯ и, сбросив маску моих  дней, пущусь в
бегство от времени, в котором по взаимному согласию с остальными сейчас лезу
вон из кожи,  предаваЯ себЯ.  ‚ былые  времена отшельники  сбрасывали с себЯ
все, чтобы  обрести  себЯ; и  в  пустыне,  и на  улице  они в равной степени
наслаждались   своей  опрощенностью  и   достигали  высшего   счастьЯ:   они
уподоблЯлись мертвецам...
        ‘реди отверженных
     —тобы смЯгчить угрызениЯ совести, подстерегающие  менЯ из-за моей лени,
Я спускаюсь на социальное дно, торопЯсь  поЯкшатьсЯ со  сбродом. џ знаю этих
напыщенных, насмешливых, вонючих оборванцев. ЏроваливаЯсь  к ним  в грЯзь, Я
наслаждаюсь  их  зловонным  дыханием  не  меньше,  чем   их  воодушевлением,
воодушевлением   людей,  безжалостных   к   тем,  кто   преуспел.  €х  гений
ничегонеделаниЯ  вызывает  восхищение;  и  все  же  они  представлЯют  собой
печальнейшее  на земле зрелище: поэты без таланта, проститутки без клиентов,
дельцы без  гроша,  влюбленные  без  потенции, страшно  несчастные  женщины,
которые  никому  не нужны...  "‚от оно,  человечество, -- говорю Я себе,  --
человечество,  увиденное  с  изнанки,  вот оно,  существо,  претендующее  на
божественное происхождение,  этот  лишенный  грима  жалкий  фальшивомонетчик
абсолюта... ‚от чем  он  должен  был бы  кончить  --  этим похожим  на  него
образом, этой грЯзью,  этой глиной, которой никогда  не касалась рука  Ѓога,
этим  животным,  облик   которого   не  подправлЯл  ни   один   ангел,  этой
бесконечностью,  порожденной  под  улюлюканье   и  хрюканье,   этой   душой,
возникающей  из  судорог..." џ вижу безмолвное отчаЯние этих сперматозоидов,
дошедших  до  своего  логического  конца,  вижу  эти  похоронные  лица  рода
человеческого. € успокаиваю  себЯ:  мне  еще идти  и идти,  мне  еще до  них
далеко... Џотом начинаю  испытывать страх:  неужели и мне  суждено так низко
пасть? € Я начинаю ненавидеть и эту вот беззубую старуху, и этого рифмоплета
без стихов, и этих импотентов любви и бизнеса, этих образчиков позора духа и
плоти...  ѓлаза  человека менЯ  ошеломлЯют;  от общениЯ с  этим  отребьем  Я
надеЯлсЯ испытать прилив гордости, а менЯ бросило в дрожь, подобную той, что
испытал бы живой человек, который, радуЯсь, что он еще не умер,  хорохорилсЯ
бы в гробу...
     136


        Ћ поставщике идей
     Ћн беретсЯ за все, и все ему удаетсЯ. Ќет ничего, чему бы он не ЯвлЯлсЯ
современником.  ’акаЯ сила  в  ухищрениЯх  интеллекта, такое  непринужденное
скольжение по всем сферам духа и моды -- от метафизики  до кинематографии --
ослеплЯют,  должны ослеплЯть.  Ќет проблемы, с  которой он бы не справлЯлсЯ,
нет  ЯвлениЯ,  которое показалось бы  ему  чуждым,  нет  искушениЯ,  которое
оставило бы его равнодушным. ќто завоеватель, и у него есть всего лишь  один
секрет: <i>недостаток эмоций.</i> …му ничего не стоит начать любое дело, потому что
он не придает этому никакого значениЯ. Љонструкции его великолепны, но в них
нет  "соли": его интимнейшие  переживаниЯ распределены у  него в сознании по
категориЯм и  обретаютсЯ там, словно  в  какой-то картотеке катастроф  или в
каком-то каталоге треволнений. ‘ одинаковой легкостью им  классифицируютсЯ и
различные виды душераздирающей боли,  и детали отраженной в  поэзии  щемЯщей
тоски. Ќепоправимое  теперь  систематизировали,  ему посвЯщаютсЯ театральные
ревю, оно  экспонируетсЯ, подобно товару  повседневного спроса, и давно  уже
стало чем-то  вроде  товара, производимого на  некой  фабрике  тоски!  ќтого
требует публика; этим подпитываютсЯ бульварный нигилизм и горечь ротозеев.
     Њыслитель  без определенной  судьбы,  невероЯтно пустой  и  удивительно
изобильный,  он эксплуатирует  свою мысль,  хочет, чтобы она была  у всех на
устах.  Ќикакой рок его  не преследует: родись  он  в эпоху материализма, он
принЯл  бы его простенькие концепции и  обеспечил бы его победное шествие по
всему миру; в эпоху  романтизма он создал бы на базе последнего некую "‘умму
грез"; поЯвись он на свет в эпоху господства  теологии,  он манипулировал бы
Ѓогом не хуже,  чем  какими-либо  иными  понЯтиЯми.  ЏотрЯсает  сноровка,  с
которой он берет за рога любые великие проблемы: тут все замечательно, кроме
подлинности. ѓлубоко апоэ-тичный, он  не трепещет, когда говорит о  небытии.
‚се  его антипатии глубоко продуманы; отчаЯние  его  укрощено и как  бы даже
выдумано задним числом.  Ћднако  волЯ  его необыкновенно активна и  в то  же
времЯ  столь трезва,  что, <i>если бы  он захотел,</i> он  стал бы поэтом,  а  то и
свЯтым, если бы он придавал этому значение... “ него нет ни предпочтений, ни
предубеждений, мнениЯ его случайны, и жаль,  что  он  в них верит,  хотЯ его
интересует  только  ход  собственной  мысли.  …сли  бы  Я  услышал,  как  он
проповедует с амвона, Я бы не удивилсЯ, поскольку он находитсЯ по ту сторону
от  всех  истин,  которыми  он  распорЯжаетсЯ  при  том,  что  все они и  не
необходимы ему, и не органичны длЯ него...
     ЏродвигаЯсь вперед,  подобно землепроходцу,  он завоевывает область  за
областью. …го шаги ЯвлЯютсЯ такими  же операциЯми,  как и его  мысли, и мозг
его  вовсе  не  ЯвлЯетсЯ врагом  его инстинктов:  он возноситсЯ  над другими
людьми, не  испытываЯ  ни утомлениЯ,  ни этакого злобного  унижениЯ, которое
парализует  желаниЯ.  ‘ын своей  эпохи,  он  выражает  ее  противоречиЯ,  ее
бесполезную суетливость,  и  когда он устремлЯетсЯ  покорЯть эту  эпоху,  то
вкладывает в свои действиЯ столько последовательности  и упорства, что успех
его и слава оказываютсЯ  ничуть не  меньшими, чем успехи  и  слава воителей,
реабилитируЯ   дух   такими   средствами,   которые  прежде   казались   ему
отвратительными или были просто неведомы.
     137


        €стины темперамента
     …сть мыслители, лишенные  патетики, характера, напористости, мыслители,
подражающие  формам  своего  времени,  и   есть  другие,  глЯдЯ  на  которых
<i>чувствуешь,</i> что, когда бы они ни родились, они,  независимые от своей эпохи,
всегда были бы  верны самим  себе,  всегда извлекали бы свои мысли только из
глубин  собственных душ, из специфической  вечности собственных пороков.  Ћт
своей среды  они берут лишь внешние атрибуты,  кое-какие особенности  стилЯ,
кое-какие характерные конструкции, подсказанные  процессами,  протекающими в
обществе.   ‚се  в  мыслЯх  о  преследующем   их  злом  роке,  близкие  и  к
апокалипсису, и  к психиатрии, они говорЯт  лишь о катастрофах и  трагедиЯх.
„аже если бы  Ќицше  и Љьеркегор  поЯвились на  свет  в самый что ни на есть
анемичный исторический период,  их вдохновение не стало бы от этого ни менее
нервным, ни менее зажигательным. Ћни сгорели в  собственном пламени, а  живи
они  несколькими  веками раньше,  их  сожгли бы на костре:  по  отношению  к
общепринЯтым  истинам они могли  быть  только еретиками. Ќе имеет  значениЯ,
погибает  ли человек  в собственном пламени или  же в костре, приготовленном
другими: за  <i>истины  темперамента</i>  приходитсЯ так  или иначе расплачиватьсЯ.
Љишки,  кровь, недуги и пороки объединЯютсЯ, чтобы породить эти истины;  они
проникнуты субъективностью, и за  каждой  из них обнаруживаетсЯ  то или иное
"Я".  ‚се  превращаетсЯ  в  исповедь,   и  за  любым,  даже  самым  невинным
междометием  стоит  крик плоти.  „аже внешне  безличные теории выдают  своих
авторов,  приоткрывают их тайны,  рассказывают об  их  страданиЯх. Ќе бывает
такого  универсализма,  который бы не ЯвлЯлсЯ маской автора.  ‚се  вплоть до
логики служит ему поводом „лЯ созданиЯ автобиографии; его "Я" заражает идеи,
его тоска преобразовываетсЯ в критерии, в единственную реальность.
        —еловек с обнаженными нервами
     Њалость остающейсЯ в нем жизни отнимает у него малость сохранившегосЯ у
него разума. ЏустЯки и бедствиЯ -- пролетающаЯ муха или  судороги планеты --
беспокоЯт его в равной степени. Ќервы у него воспалены,  и ему  хотелось бы,
чтобы землЯ  бьша стеклЯнной и  можно было бы разбить ее на куски. Ђ с каким
удовольствием ринулсЯ бы он  к  звездам  и  стер  бы  их  в порошок, одну за
другой...  ‚  зрачках  его  светитсЯ   преступление;  руки  его  чешутсЯ  от
неудовлетворенного желаниЯ  кого-нибудь задушить.  †изнь передаетсЯ,  словно
проказа,  и  на одного убийцу приходитсЯ слишком много живых существ.  ’ому,
кто не может решитьсЯ на самоубийство, всегда хочетсЯ отомстить за это всем,
кому нравитсЯ жить. Ђ так как он не в силах осуществить своих желаний, то он
невероЯтно  страдает оттого, что  его  жажда  разрушениЯ  не находит выхода.
‡абракованный ‘атана,  он  то рыдает,  то бьет  себЯ  в  грудь, то  опасливо
прикрывает  свою  голову.  Љровь,  которую  он  так  охотно  пролил  бы,  не
окрашивает  румЯнцем  его  щеки,  и их  бледность отражает  его  нелюбовь  к
секреции надежды, характерной длЯ рас, движущихсЯ  вперед. …го самой большой
мечтой было покушение на ’ворение, но  он отрекаетсЯ  от нее,  замыкаетсЯ  в
себе и предаетсЯ грусти от осознаниЯ соб-
     138


     ственного провала, но  это усугублЯет его отчаЯние. Љожа у  него  горит
так, что жар  от  нее  пронизывает вселенную; мозг  раскалЯетсЯ, и от  этого
становитсЯ  огнеопасным  воздух.   …го  недуги  распространЯютсЯ  на   целые
галактики; от его  переживаний  содрогаютсЯ полюса. € все,  что намекает  на
существование, будь  то самое неприметное  дыхание жизни,  исторгает  из его
груди крики, которые заглушают аккорды сфер и нарушают движение миров.
        Ќаперекор себе
     Њыслители  покорЯют  нас только  своими  противоречиЯми,  только  своим
душевным напрЯжением, только  разладом между своими мнениЯми и склонностЯми.
’ак, Њарка ЂврелиЯ<sup>1</sup> во времЯ дальних походов больше занимала идеЯ
смерти,  чем идеЯ €мперии; ћлиан, став императором, принЯлсЯ сожалеть о том,
что рассталсЯ  с созерцательной жизнью, начал завидовать мудрецам  и тратить
свои  ночи  на  написание   антихристианских  сочинений;  ‹ютер,   обнаружив
недюжинную  жизненную  силу вандала, утонул  с головой  в пронизывающей  его
труды  навЯзчивой  идее греха, так и  не сумев обрести равновесиЯ  между  ее
прихотливостью   и   ее  грубостью;   ђуссо<sup>2</sup>,   имевший  неверное
представление  о собственных инстинктах,  жил  одной лишь  идеей собственной
искренности;  Ќицше,  все творчество которого представлЯет собой  оду  силе,
влачил жалкое существование, причем мучительно однообразное...
     ‚се дело в том,  что  мыслитель  ценен  лишь  в той  мере,  в  какой он
обманываетсЯ  относительно  того, к  чему он стремитсЯ,  что любит  или  что
ненавидит; будучи  <i>множественным</i>  в одном лице, он  не  может  <i>себЯ</i> выбрать.
Џессимист без  упоениЯ,  равно как и возбудитель надежд без Язвительности не
заслуживают  ничего, кроме  презрениЯ.  “важениЯ достоин лишь тот,  кто  без
пиетета относитсЯ к  своему прошлому,  к  соблюдению приличий,  к  логике  и
осмотрительности. Љак можно  полюбить завоевателЯ, если он не погружаетсЯ  в
гущу  событий  с  задней  мыслью  о  поражении,  или  мыслителЯ, если он  не
преодолел  в   себе  инстинкта   самосохранениЯ?   —еловек,  замкнувшийсЯ  в
собственной бесполезности, уже не испытывает желаниЯ строить свою жизнь... €
будет ли она у него  или  нет, это становитсЯ делом других... Ђпостол  своих
колебаний,  он  перестает  заботитьсЯ об идеальном образе самого  себЯ:  его
темперамент оказываетсЯ его единственной  доктриной, а сиюминутный каприз --
его единственным знанием.
        ‚осстановление культа
     <b>џ</b> <i>истощил</i> свои человеческие  качества, и ничто мне  больше  не поможет.
Џовсюду  Я  вижу  только  животных  с таким-то  или  таким-то  идеалом;  они
собираютсЯ в стада и блеют о своих надеждах... „аже  тех, кто никогда не жил
вместе, принуждают к этому после смерти: а то с какой бы еще целью придумали
так называемое "единение свЯтых"? ‚ поисках подлинного одиночки Я листаю век
за веком  и обнаруживаю одного лишь „ьЯвола,  завидую одному ему... ђассудок
гонит его, а сердце к нему взывает...  ‹укавый, ЉнЯзь  ’ьмы, ЌечистаЯ  сила,
€скуситель -- как сладко мне повторЯть имена,
     139


        I
     которыми клеймили его одиночество! € как нежно Я  люблю его, после того
как день за днем мы удалЯли его в прошлое! …сли бы только Я мог восстановить
его  в  его первозданном  состоЯнии!  џ  верю  в  него  со всей  силой  моей
неспособности  во что-либо <i>уверовать.</i> …го  общество мне необходимо: одинокое
существо тЯнетсЯ  к  <i>более одинокому,</i> к …динственному...  Њне нужно  к  нему
тЯнутьсЯ,  менЯ обЯзывает  это  делать  моЯ огромнаЯ  -- рискующаЯ  остатьсЯ
невостребованной -- способность поклонЯтьсЯ.  ‘тремЯсь приблизитьсЯ к своему
образу,  Я наказываю собственное  одиночество за то, что оно не абсолютно, и
создаю  новое одиночество, которое  его превзойдет:  таков  мой  способ быть
<i>смиренным...</i>
     ‚ меру наших сил мы находим замену Ѓогу; ведь любой бог  хорош, если он
запечатлевает в вечности наше желание достичь полного одиночества...
     Њы, троглодиты...
     Ћбщественные  ценности  не накапливаютсЯ: каждое последующее  поколение
привносит нечто  <i>новое,</i> не иначе как растаптываЯ все, что было уникального в
поколении предыдущем. …ще более  верно это в отношении сменЯющих  друг друга
исторических  эпох:  ‚озрождение не сумело "спасти" ни глубину, ни химер, ни
дикую  специфику ‘редневековьЯ; в свою  очередь, век ЏросвещениЯ сохранил от
‚озрождениЯ  только  его  универсализм, но  утратил  патетику,  определЯвшую
сущность предыдущей эпохи. €ллюзии современности навЯзали  человеку обмороки
становлениЯ, отчего он лишилсЯ  своей опоры в вечности, своей  "субстанции".
‚сЯкое завоевание --  и духовное, и  политическое --  сопрЯжено  с потерЯми;
всЯкое завоевание -- это <i>утверждение,</i> но утверждение убийственное. ‚ области
искусства -- единственной, где можно говорить о <i>жизни</i> духа, -- любой "идеал"
возникает на руинах предыдущего идеала; каждый подлинный художник ведет себЯ
как предатель по  отношению  к своим  предшественникам. ‚  истории ничто  не
доказало   своего  <i>превосходства:</i>   республика  --  монархиЯ,  романтизм  --
классицизм,   либерализм   --  авторитаризм,  реализм   --   абстракционизм,
иррационализм -- интеллектуализм, -- все общественные институты, равно как и
философские  течениЯ,  вполне  стоЯт  друг друга. Ћдна форма  духа  не может
включить  в  себЯ  другую;   <i>чем-то  определенным</i>   можно  быть  лишь  через
<i>исключение:</i> никто  не в  силах  примирить порЯдок с беспорЯдком, отвлеченное
мышление  с  непосредственной  данностью,  порыв  с  предопределением. ќпохи
синтеза не бывают  творческими, они <i>резюмируют</i>  пыл других эпох,  резюмируют
невнЯтно, хаотично -- всЯкаЯ эклектика ЯвлЯетсЯ приметой <i>конца.</i>
     <i>‡а  каждым  шагом  вперед  следует  шаг  назад:</i>  таково  неплодотворное
подергивание истории:  стационарное становление... ’о, что человек  позволил
себЯ  обольстить  миражами  Џрогресса,   дискредитирует  его  притЯзаниЯ  на
изощренность ума. Ђ сам Џрогресс? Њы находим его разве что в гигиене... Ќу а
в  иных  сферах? ‚  научных открытиЯх?  Љоторые  ЯвлЯютсЯ совокупностью дел,
пользующихсЯ  дурной  славой...  Љто  сможет  искренне сделать  <i>выбор</i>  между
каменным  веком и эпохой современной техники? Њы остаемсЯ такими же близкими
родственниками обезьЯны, как  и прежде, и в облака мы  взмываем,  подчинЯЯсь
тем  же рефлексам, которые прежде  заставлЯли лазать по деревьЯм: изменились
только средства удовлетворениЯ наше-
     140


     го  чистого  либо  криминального  <i>любопытства,</i>  прикрылись маскарадными
костюмами наши рефлексы, а  наша алчность стала разнообразнее. Џринимать или
отвергать тот или иной исторический период -- это всего лишь простой каприз:
историю надо принимать либо отвергать <i>целиком.</i> €деЯ прогресса превратила нас
всех  в  самодовольных  фатов,  рассевшихсЯ  на  верхушках  времени,  однако
верхушек этих не существует: троглодит, дрожавший от ужаса в пещерах, теперь
дрожит в  небоскребах.  Ќа  протЯжении  долгих веков  наш  капитал  горестей
сохранЯетсЯ в  неприкосновенности;  и все-таки  у нас есть  преимущество над
нашими пращурами: мы  лучше  <i>инвестировали</i>  этот капитал,  поскольку сделали
нашу катастрофу более организованной.
        ”изиономиЯ поражениЯ
     “жасными видениЯми переполнены и  бакалейные  лавки,  и храмы:  мне  не
попалось  ни  одного  человека,  который  бы  не   жил  в  бреду.  ђаз  даже
ничтожнейшее желание уходит  корнЯми в  безумие, то, чтобы  заслужить желтый
дом,  достаточно  придерживатьсЯ  инстинкта  самосохранениЯ.  †изнь  --  это
приступ безумиЯ, сотрЯсающего материю... <i>џ</i> дышу  -- этого  достаточно, чтобы
менЯ заключили в психиатрическую больницу.  Ќе  способный пробитьсЯ  к свету
смерти, Я ползаю во мраке  дней и все еще  <i>существую</i> лишь благодарЯ  желанию
больше не существовать.
     Љогда-то  Я представлЯл себе,  как  ударом  кулака сотру пространство в
порошок, как  буду  играть со  звездами, как  в  угоду своей  фантазии  буду
останавливать мгновениЯ или манипулировать ими. ‚еликие  полководцы казались
мне  великими  трусами,  поэты  --  жалкими, косноЯзычными  людьми; не  имеЯ
представлениЯ о том сопротивлении, которое оказывают нам вещи, люди и слова,
и полагаЯ, что  Я <i>ощущаю</i> больше, чем позволЯет это делать вселеннаЯ, Я жил в
сомнительной  бесконечности, предавалсЯ космогоническим опытам, подсказанным
запоздалым  отрочеством...  Љак  легко  мнить себЯ богом, подчинЯЯсь  голосу
сердца, и как трудно сделатьсЯ богом при  помощи ума!  € с каким количеством
иллюзий Я,  должно быть,  родилсЯ, чтобы  их  так  щедро утрачивать по одной
каждый день! †изнь есть чудо, разрушаемое горечью.
     Џромежуток  времени, отделЯющий менЯ от моего  трупа, Я воспринимаю как
травму. Њежду тем Я  напрасно  настраиваю себЯ на искушение могилой;  Я не в
силах ни отказатьсЯ от чего-либо,  ни остановить сердцебиение, и все во  мне
уверЯет  менЯ, что из-за моих инстинктов червЯм придетсЯ поскучать. ‘толь же
некомпетентный  в жизни, как и  в смерти,  Я  ненавижу  себЯ,  и  из-за этой
ненависти  Я мечтаю  о какой-нибудь  другой  жизни  и о  какой-нибудь другой
смерти. € из-за своего желаниЯ стать мудрецом, каких не видывал свет, Я стал
всего лишь еще одним безумцем среди безумцев...
        ествие недочеловеков
     —еловек ушел в сторону от своих путей, уклонилсЯ от  своих инстинктов и
забрел  в тупик.  Ћн  мчалсЯ  без остановок...  чтобы достичь своего  конца.
†ивотное без будущего, он увЯз в своем идеале, проиграл свою игру. €з-за
     141


     того,  что он непрестанно  желал  превзойти  самого  себЯ, он  сделалсЯ
неподвижным; и  единственный выход  длЯ него  --  перебрать  в  памЯти  свои
безумиЯ, расплатитьсЯ за них и извлечь из них новые комбинации...
     Ћднако  есть  среди  людей  такие,  которым  и этот выход уже  заказан.
"Ћтвыкнув быть людьми, -- говорЯт они себе, -- мы даже не знаем, принадлежим
ли  мы  еще  к  какому-нибудь племени,  к  какой-нибудь расе  или хотЯ бы  к
какому-нибудь отродью. Џока мы придавали значение предрассудку под названием
"жизнь", мы разделЯли  заблуждение, делавшее нас равными  остальным людЯм...
Ќо затем мы отделились от нашего  биологического вида... Ќаша прозорливость,
сломав нам позвоночник, сделала нас совсем вЯлыми, превратила нас в какую-то
беспозвоночную дрЯнь, котораЯ  растЯнулась поверх  материи, чтобы пачкать ее
своей  слюной.  Њы  затерЯлись  среди  слизнЯков,  после того  как  достигли
последнего  рубежа,  смешного последнего  рубежа,  и  сейчас  нам приходитсЯ
платить  за  то,  что  мы   плохо  воспользовались  нашими  способностЯми  и
грезами... †изнь отнюдь не была нашим уделом:  даже в те мгновениЯ, когда мы
упивались  ею,  всеми нашими радостЯми, мы были обЯзаны не  ей, а восторгам,
поднимавшим  нас над ней. ЊстЯ  за  себЯ, она увлекает  нас  на дно: шествие
недочеловеков в сторону недожизни..."
     Quousque eadem?*
     „а будет проклЯта во веки  веков звезда, под которой  Я  родилсЯ, да не
захочет ее  удержать при себе никакое  небо, да  рассыплетсЯ  она в  мировых
пространствах с  позором, словно пыль! €  да будет  навсегда  вычеркнуто  из
списков  времени то предательское мгновение,  которое вбросило менЯ в  толпу
живых существ! Њои желаниЯ уже не сочетаютсЯ с этой помесью  жизни и смерти,
в которой ежедневно  опошлЯетсЯ вечность. “томленный  будущим, Я пересек его
из конца в конец, и все же менЯ продолжает мучить неведомо какаЯ неумереннаЯ
жажда.  Џодобно разъЯренному мудрецу,  который мертв длЯ мира, но продолжает
против него восставать, Я  обличаю собственные  иллюзии лишь длЯ того, чтобы
еще  больше их раздразнить.  Ќеужели  так и  не будет конца этому отчаЯнию в
этом  непредсказуемом  мире, где, однако,  все повторЯетсЯ? ‘колько мне  еще
повторЯть  самому  себе:  "џ  ненавижу  эту  жизнь,  которую  Я  боготворю"?
Ќичтожность наших бредов превращает нас всех в богов, покорных пошлому року.
‡ачем нам продолжать  восставать  против симметрии этого мира, если даже сам
•аос оказалсЯ всего лишь <i>системой</i> беспорЯдков? Џоскольку наша судьба состоит
в  том,  чтобы догнивать  вместе  с  материками  и  звездами, то мы,  словно
безропотные  больные,  будем   до   скончаниЯ  веков   культивировать   свое
любопытство в ожидании предопределенной, ужасной и пустой развЯзки.
     * „околе же еще вот так? <i>(лат.)</i>


        €‘Љ“…Ќ€… ‘“™…‘’‚Ћ‚ЂЌ€…Њ


        I. Њ›‘‹€’њ ЏђЋ’€‚ ‘…Ѓџ
     Џочти всеми нашими открытиЯми мы обЯзаны нашей горЯчности,  обострениЯм
нашей неуравновешенности. „аже  Ѓога в той мере,  в какой он  вызывает у нас
интерес, мы различаем  не  в глубинах нашей души, а скорее у внешней границы
нашего пыла, именно в той точке, где наша Ярость сталкиваетсЯ с его Яростью,
в результате чего наступает  шок, одинаково пагубный  и длЯ него, и длЯ нас.
Џораженный неотделимым от поступков проклЯтием, вспыльчивый человек насилует
свою  природу  и  выходит  из  себЯ  лишь  затем,  чтобы вернутьсЯ  Яростным
агрессором, который  пожинает горькие плоды собственных  затей, наказывающих
его  за то, что он  вызвал их  к жизни.  Ќет такого произведениЯ, которое не
оборачивалось бы против  своего  автора: поэма  раздавит поэта,  система  --
философа,  событие --  человека действиЯ. ‚сЯкий,  кто,  следуЯ собственному
призванию, реализует его,  кто действует в  рамках  истории, разрушает себЯ.
‘пасаетсЯ  лишь  тот,  кто,  пожертвовав  своими дарованиЯми  и  талантами и
освободившись  от  собственной  человеческой  сущности,  умеет  наслаждатьсЯ
бытием. …сли  Я нацелен  на  метафизическую карьеру, Я не  должен  ни в коем
случае сохранЯть свою идентичность,  мне следует уничтожить  ее под  корень.
…сли же мне, напротив, вдруг  захочетсЯ играть какую-либо историческую роль,
то тут  уж Я должен буду совершенствовать свои способности до такой степени,
что  они превратЯтсЯ во взрывчатку, котораЯ  разнесет менЯ на куски. —еловек
всегда погибает из-за того "Я", которое он взваливает на свои плечи:  носить
какое-либо имЯ означает отстаивать конкретный способ крушениЯ.
     ‚ерные себе Яростные натуры никогда не отчаиваютсЯ, а предпринимают все
новые  попытки, упорствуЯ в своих затеЯх, ибо не  могут жить  без страданий.
‘тремЯтсЯ ли  такие люди  губить  других людей? ќто всегда окольный путь, по
которому человек идет к  собственной погибели. Џод самоуверенной внешностью,
под фанфаронством скрываетсЯ тЯга  к несчастью. ‚от  и получаетсЯ, что  враг
себе -- это обычно человек горЯчный. Ђ  горЯчными  и неистовыми ЯвлЯемсЯ все
мы, все, утратившие тайну душевного покоЯ и живущие лишь длЯ терзаний.
     ‚место того чтобы  предоставить  времени медленно перемалывать нас,  мы
сочли  разумным усугубить  его,  добавив  к его  мгновениЯм еще и наши.  ќто
недавнее  времЯ,  привитое  к  давнему,  это  сознательно   выпестованное  и
спроецированное времЯ не замедлило обнаружить свою Ядовитость: объек-
     144


     тивируЯсь,  оно  стало историей,  монстром,  которого  мы сами  на себЯ
натравили, фатальностью, от которой никуда не скроешьсЯ, сколько ни прибегай
к формулам пассивности и рецептам благоразумиЯ.
     Њожно,  конечно, попытатьсЯ  лечитьсЯ  недеЯнием;  медитировать  в духе
отцов-даосов<sup>1</sup>,    проникаЯсь    их     доктриной    отрешенности,
самоустранениЯ  и  полного  безразличиЯ  к  происходЯщему;   по  их  примеру
создавать  такие  условиЯ длЯ сознаниЯ, когда оно отказываетсЯ иметь дело  с
миром и  начинает принимать  форму вещей,  подобно воде, стихии, которую они
любЯт  больше  всего. Ќо какие  бы мы усилиЯ  ни  прилагали, у нас ничего не
получитсЯ. Ћни порицают и наше  любопытство, и  нашу  жажду страданиЯ; здесь
они отличаютсЯ от мистиков, особенно от средневековых мистиков, предлагающих
нам добродетели власЯницы, ежовой шкуры, бессонницы, недоеданиЯ и стенаний.
     "ЌапрЯженнаЯ жизнь противоречит дао", -- учит ‹ао-цзы, самый нормальный
из  всех когда-либо существовавших людей.  Ќо нам не дает покоЯ христианский
вирус:  наследники  флагеллантов<sup>2</sup>, мы  учимсЯ воспринимать  себЯ,
совершенствуЯ  собственные муки.  ѓоворЯт, религиЯ  находитсЯ на спаде... Ќо
зато мы увековечиваем  ее  сумасбродства, подобно тому как мы  увековечиваем
умерщвление плоти и крики, нек