ще по поддаютсЯ толкованию.  Њы  действительно  склонны
допустить  мысль,  что  к этим изготовленным в массовом порЯдке
статьЯм  примешана  большаЯ  доза  иронии  и  самоиронии,   длЯ
пониманиЯ  которых  еще предстоит подобрать ключ. Џроизводители
подобной мишуры частью состоЯли в редакциЯх газет, частью  были
свободными   художниками,  порой  их  именовали  даже  поэтами:
предположительно,  многие  из  них   принадлежали   к   ученому
сословию,  нередко это были профессора высших учебных заведений
со  славным  именем.  €злюбленный  материал   подобных   статей
составлЯли  анекдоты  из  жизни  и  переписки  знаменитых людей
обоего пола, и возможны были такие заголовки: "”ридрих Ќицше  и
дамские  моды  в  семидесЯтые  годы  девЯтнадцатого  столетиЯ",
"‹юбимые блюда композитора ђоссини" или "ђоль комнатных собачек
в жизни знаменитых куртизанок" и т.д. и  т.п.  Ѓольшой  любовью
пользовались  также псевдоисторические опусы на актуальные темы
светских бесед, например: "Њечта об искусственном  изготовлении
золота   и   видоизменениЯ   ее  в  ходе  веков"  или  "Џопытки
химико-физического воздействиЯ на погоду" и  т.п.  ЏросматриваЯ
приводимые –игенхальсом заголовки таких разглагольствований, мы
дивимсЯ   не  столько  тому,  что  находились  люди,  ежедневно
глотавшие подобное чтиво, сколько тому, что  авторы  с  именем,
влиЯнием  и  недюжинным  образованием  помогали,  как это тогда
называлось, "обслуживать" неимоверный  спрос  на  занимательный
вздор;   термин  этот  обозначал,  между  прочим,  и  тогдашнее
отношение человека к машине. ‚ некоторые  периоды  фельетонисты
увлекались   всевозможными  интервью  с  известными  людьми  на
злободневные темы, чему –игенхальс посвЯщает  отдельную  главу.
‡наменитого  химика  или  пианиста спрашивали, например, каково
его мнение о тех или  иных  политических  событиЯх;  популЯрным
актерам,  балеринам,  спортсменам,  летчикам,  а  то  и  поэтам
задавали вопрос о преимуществах и недостатках холостого  образа
жизни, о причинах финансовых кризисов и т.п. …динственно важным
при  этом  полагалось  сочетание  громкого  имени  с актуальной
темой: у –игенхальса мы находим разительные  тому  примеры,  он
приводит  их  сотни.  Љак уже отмечалось, к подобным стараниЯм,
вероЯтно,   примешивалась   добраЯ   долЯ   иронии,   то   была
демоническаЯ  ирониЯ,  ирониЯ  отчаЯниЯ,  нам трудно понЯть все
это; что же касаетсЯ  множества  непосвЯщенных,  которые  в  те
времена  были  на  редкость  привержены  к  чтению,  то они все
принимали  за  чистую  монету.  …сли  какаЯ-нибудь   знаменитаЯ
картина  менЯла  владельца,  если  с молотка продавалась ценнаЯ
рукопись, если сгорал старинный замок или отпрыск знатного рода
оказывалсЯ замешанным в скандальной истории, во многих  тысЯчах
фельетонов  читателю  не только сообщались эти факты, но в этот
же день или назавтра  ему  преподносили  уйму  анекдотического,
исторического,   психологического,   эротического   и   прочего
материала  на  эту  тему,  каждое   злободневное   происшествие
вызывало  к  жизни  поток  всевозможной писанины, причем манера
преподнесениЯ этих материалов всецело  несла  печать  наспех  и
безответственно  изготовленного  массового  товара.  „алее, нам
представлЯетсЯ, что к сфере фельетонизма следует  причислить  и
некоторые   игры,   к   которым   приглашались   и   без   того
перенасыщенные  познавательным  материалом  читатели,   о   чем
свидетельствует пространный экскурс –игенхальса об удивительном
феномене  --  "кроссвордах". Њногие тысЯчи тЯжело трудившихсЯ и
нелегко живших в ту пору  людей  в  часы  досуга,  оказываетсЯ,
сидели,  склонившись над квадратами и крестами, и заполнЯли их,
соответственно   правилам    игры,    определенными    буквами.
ЏоостережемсЯ,  однако,  смотреть  на это как на смехотворную и
сумасбродную затею, воздержимсЯ и от насмешек. ‹юдей,  игравших
в  эти  детские игры-загадки, читавших эти фельетоны, ни в коем
случае нельзЯ назвать наивными детьми  или  охочими  до  всЯких
забав  феакийцами,  отнюдь  нет. Ћни жили в вечном страхе среди
политических, экономических и моральных потрЯсений, вокруг  них
все  кипело, они вынесли несколько чудовищных войн, в том числе
и гражданских, и  игры  их  никоим  образом  не  были  веселым,
бессмысленным  ребЯчеством,  но  отвечали глубокой потребности:
закрыть  глаза,  убежать  от  нерешенных  проблем  и  ужасающих
предчувствий  гибели в возможно более безобидный мир видимости.
Ћни  прилежно   учились   управлЯть   автомобилем,   играть   в
замысловатые  карточные  игры и мечтательно отдавались разгадке
кроссвордов, ибо перед лицом смерти, страха, боли,  голода  они
были  почти  вовсе  беспомощны, церковь не дарила им утешение и
дух -- советов. ‹юди, читавшие  столько  фельетонов,  слушавшие
столько  докладов,  не изыскивали времени и сил длЯ того, чтобы
преодолеть страх, побороть боЯзнь смерти, они  жили  судорожно,
они не верили в будущее.
     —итались  тогда  и  публичные  лекции,  мы обЯзаны коротко
остановитьсЯ   и   на   этой   несколько   более    благородной
разновидности    фельетонизма.    Љак    специалисты,   так   и
интеллектуальные проходимцы всех мастей предлагали бюргерам тех
времен, по-прежнему приверженным к потерЯвшему свой былой смысл
понЯтию  "образование",  помимо  статей,  еще  и   бесчисленные
публичные  лекции:  не  только в виде отдельных речей по случаю
того или иного  торжества,  а  в  массовом  порЯдке,  наперебой
конкурируЯ  друг  с  другом.  ‚  городе средних размеров каждый
бюргер или его супруга имели тогда  возможность  раз  в  неделю
прослушать  какой-нибудь  доклад,  в  крупных  же городах такаЯ
возможность  выпадала  чуть   ли   не   ежедневно;   докладчики
распространЯлись   перед  слушателЯми  о  какой-нибудь  теории,
разглагольствовали  о  художественных  произведениЯх,   поэтах,
ученых,    исследователЯх,    кругосветных    путешествиЯх,   и
присутствующие оставались при этом совершенно пассивными, в  то
времЯ  как  предполагалось,  что они имеют какое-то отношение к
содержанию докладываемого  или,  по  крайней  мере,  знакомы  с
темой,  готовы  к восприЯтию ее, хотЯ в большинстве случаев это
было не так. —итались тогда занимательные,  темпераментные  или
остроумные  лекции,  например  о ѓете, -- как она голубом фраке
выскакивал  из  дилижанса   и   соблазнЯл   страсбургских   или
вецларских  девиц;  или  лекции об арабской культуре, в которых
рЯд модных интеллектуальных  словечек  перемешивалсЯ  наподобие
игральных  костей, и всЯкий был беспредельно рад, узнав хотЯ бы
одно из них. ‹юди  ходили  на  лекции  о  поэтах,  произведениЯ
которых  они  никогда  не  читали,  да  и не собирались читать,
смотрели  при  этом  диапозитивы  и  так  же,  как  при  чтении
фельетонов,  продирались  через  груды  лишенных всЯкого смысла
обрывков   знаний   и   научных   ценностей.   Љороче   говорЯ,
человечество   находилось  тогда  на  пороге  того  чудовищного
обесцениваниЯ слова, которое, сперва в очень узком  кругу  и  в
полной      тайне,      породило      противоборствующее     --
героико-аскетическое  течение,  вскоре  мощно  выЯвившеесЯ  как
начало новой духовной самодисциплины и духовного достоинства.
     ‡ыбкость  и фальшь духовной жизни того времени, отмеченной
Я некотором смысле  даже  величием  и  энергией,  мы,  нынешние
жители,  рассматриваем  как  симптомы  ужаса,  охватившего дух,
который на закате эпохи  мнимого  процветаниЯ  и  мнимых  побед
внезапно  оказалсЯ  перед  пустотой,  перед тЯжкой материальной
нуждой, перед полосой  политических  и  военных  бурь  и  перед
стремительно  растущим недоверием к самому себе, к своей силе и
достоинству, наконец к собственному существованию.  Ќо  в  этот
час  отчаЯниЯ  и ужаса мы наблюдаем и весьма импозантные взлеты
духа,  например,  рождение   науки   о   музыке,   благодарными
наследниками   которой   мы  ЯвлЯемсЯ.  Ћднако,  как  ни  легко
разложить по полочкам  любые  отрезки  прошлого,  настоЯщее  не
способно  определить  себе  место,  а посему именно тогда среди
интеллектуалов стали распространЯтьсЯ ужасающаЯ неуверенность и
апатиЯ, стремительно упали до весьма скромного уровнЯ  духовные
потребности и достижениЯ. ‹юди, видите ли, сделали открытие (со
времени Ќицше кое-кто уже догадывалсЯ об этом), что молодость и
творческий  период  нашей  культуры остались позади, что пришла
старость, сумерки; это почувствовали все, Я многие даже  весьма
резко   сформулировали,   а   затем  этим  же  стали  объЯснЯть
многочисленные и столь  пугающие  знамениЯ  времени:  мертвЯщую
механизацию  жизни,  глубокое падение морали, безверие народов,
неподлинность искусства.  Љак  в  одной  причудливой  китайской
сказке,   повсюду   вокруг  звучала  "музыка  гибели",  подобно
басовому  регистру  органа;  она  лилась  и   замирала   многие
десЯтилетиЯ,  просачиваЯсь  в  школы,  журналы, академии, вдруг
пораженные   распадом,   вызываЯ   у   мало-мальски   серьезных
художников,  критиков  своего  времени, меланхолию или душевные
заболеваниЯ, а порой и захлестываЯ все и всЯ кругом неистовым и
дилетантским перепроизводством во всех искусствах. Џо отношению
к этому раз возникшему и отныне неистребимому врагу  люди  вели
себЯ  по-разному. Ќекоторые лучшие умы молча признавали горькую
правду и стоически несли ее бремЯ. Љое-кто  искал  спасениЯ  во
лжи,  тем более что литературные провозвестники учениЯ о закате
культуры давали оппонентам немало удобных поводов длЯ  критики.
’от,  кто  поднималсЯ  на борьбу против этих грозЯщих пророков,
обретал слушателей и влиЯние среди бюргеров,  ибо  утверждение,
будто культура, которую еще вчера причислЯли к своему достоЯнию
и  которой  так  гордились, вдруг перестала существовать, будто
столь милые сердцу бюргера образование и искусство превратились
в поддельное образование и в поддельное искусство, --  казалось
не  менее  наглым  и невыносимым, чем волны инфлЯции или угроза
капиталам со стороны  революций.  ‚  предчувствии  заката  была
возможна  и  циническаЯ  позициЯ: люди отправлЯлись танцевать и
объЯвлЯли всЯкую заботу  о  будущем  старомодной  глупостью.  ‚
прочувствованных  фельетонах журналисты возвещали близкий конец
искусства,   науки,   Языка,   со   сладострастием    самоубийц
провозглашали  инфлЯцию  понЯтий и полную деградацию духа в ими
же  сфабрикованном  бумажном  мире  фельетона  и  с   притворно
циническим  равнодушием  или  же в экстазе вакхантов созерцали,
как не только искусство, дух, этика, честность, но и …вропа,  и
"весь   мир"   идут  к  закату{<a href=#1_1_0_05>1_1_0_05</a>}.  ‘реди  лучших  людей
воцарилсЯ молчаливо-мрачный,  среди  худших  --  злорадствующий
пессимизм,  и  прежде  чем  культура вновь обрела способность к
реальной самооценке, прежде чем она нашла свое истинное  место,
должно было быть снесено все отжившее, выработана новаЯ мораль,
перекроен  весь  мир,  но  к  этому  пришли  лишь  после долгой
политической борьбы и войн.
     Ќадо  сказать,  что  сама  культура   в   эти   переходные
десЯтилетиЯ не спала летаргическим сном: в период своего упадка
и   мнимого   самоотрицаниЯ,   приписываемого  ей  художниками,
профессорами, фельетонистами, она породила в сердцах  отдельных
людей   особую   бдительность  и  подвергала  себЯ  тщательному
самоконтролю. „аже в пору расцвета фельетонизма то тут, то  там
встречались  отдельные  группы,  исполненные  решимости хранить
верность духу и сделать все от них зависЯщее, дабы в целости  и
сохранности пронести через это лихолетье зерно доброй традиции,
дисциплины, методики интеллектуальной честности. ЏытаЯсь понЯть
эти  процессы  уже  в  наше  времЯ,  мы  приходим к выводу, что
процесс    самоиспытаниЯ,    самопознаниЯ    и    сознательного
сопротивлениЯ  упадку  протекал  в  основном  в  двух  группах.
‘овесть ученых толкала их к исследованиЯм и к методам обучениЯ,
которые были известны и  применЯлись  в  истории  музыки,  ведь
именно  эта  наука бурно расцветала тогда, и два прославившиесЯ
семинара в пору расцвета фельетонизма  разработали  отменный  и
безупречный  со  всех точек зрениЯ рабочий метод. € как если бы
судьба   желала   вознаградить   усилиЯ    малочисленной,    но
мужественной   когорты,   среди   безвременьЯ   произошло  всем
известное  отрадное  чудо,  по  сути  своей   случайность,   но
подействовавшее  как  божественное  знамение:  были  обнаружены
одиннадцать  рукописей   €оганна   ‘ебастьЯна   Ѓаха,   некогда
принадлежавшие его сыну ”ридеману! ‚торым центром сопротивлениЯ
упадку  было  Ѓратство  паломников  в  страну  ‚остока, сочлены
которого заботились не столько  о  культивировании  интеллекта,
сколько  о  культивировании  души,  о воспитании благоговениЯ и
благочестиЯ -- отсюда наша современнаЯ форма духовности и  €гра
в  бисер  воспринЯли  важные  импульсы,  особенно  это касаетсЯ
приемов контемплЯции -- созерцаниЯ. ‚ развитие  новых  взглЯдов
на  самую  суть  нашей  культуры  и  возможности ее дальнейшего
существованиЯ паломники  в  страну  ‚остока  тоже  внесли  свою
лепту,   впрочем,   не   столько   благодарЯ  своим  успехам  в
аналитической  науке,  сколько  благодарЯ  своей   способности,
развитой  старинными  тайными  приемами,  магически  входить  в
минувшие  эпохи  и  состоЯниЯ  духа.  ‚стречались  среди   них,
например,  музыканты и певцы, которые, по уверениЯм источников,
обладали  даром  исполнЯть  музыкальные  пьесы   ранних   эпох,
например,  сочинениЯ  композиторов  1600  или  1650 годов, так,
будто они вовсе  не  знали  утонченных  и  виртуозных  приемов,
вошедших  в  моду  в более поздние века. Ђ это ведь было чем-то
неслыханным длЯ тех времен, когда среди музыкантов царила маниЯ
динамики  и  экспрессии  и  когда  за  дирижерской  техникой  и
"концепцией"   чуть   ли  не  забывали  о  самом  произведении.
ђассказывают, что когда оркестр  паломников  в  страну  ‚остока
впервые  публично  исполнил  сюиту  догенделевских  времен  без
характерного крешендо и декрешендо, с наивностью и целомудрием,
свойственным иным временам и другому  миру,  --  слушатели  или
вообще  ничего  не  понЯли, или же, насторожившись, решили, что
впервые в своей жизни услышали музыку. Ђ один  сочлен  Ѓратства
построил  в  знаменитом  зале  заседаний  паломников  --  между
Ѓремгартеном и Њорбио{<a href=#1_1_0_06>1_1_0_06</a>} -- баховский орган,  совершенно
такой же, какой создал бы себе сам €оганн ‘ебастьЯн Ѓах, будь у
него   на   то   средства   и  возможности.  ‚  соответствии  с
господствовавшими в Ѓратстве обычаЯми  этот  искусник  сохранил
свое   имЯ   в   тайне,   назвавшись   ‡ильберманом  по  своему
предшественнику из восемнадцатого столетиЯ.
     Њы подошли к истокам, из которых  родилось  наше  нынешнее
понимание  культуры. Ћдним из них, причем важнейшим, были самые
молодые науки -- историЯ музыки и музыкальнаЯ эстетика,  вторым
--   вскоре   воспоследовавший   подъем   математики,  к  этому
прибавилась каплЯ свЯщенного  елеЯ,  воспринЯтого  из  преданий
паломников в страну ‚остока, и затем, в теснейшей свЯзи с новым
пониманием  и  осмыслением  музыки,  некое мужество в подходе к
вопросу  об  одрЯхлении  культур,  столь  же  бодрое,  сколь  и
отмеченное резиньЯцией.
     Ќет  нужды  пускатьсЯ здесь в обстоЯтельные рассуждениЯ об
этом; упомЯнутые материи известны каждому. ѓлавным итогом новой
позиции  или,   вернее   сказать,   нового   подчинениЯ   ритму
культурного  процесса  был  далеко  заходЯщий отказ от созданиЯ
новых  произведений  искусства,  постепенный  отход  служителей
культуры от мирской предприимчивости и, что не менее важной как
бы  венчает  все, -- рождение €гры в бисер, или €гры стеклЯнных
бус.
     Ѓезусловно, на само возникновение  €гры  огромное  влиЯние
оказали  большие  успехи  науки о музыке, достигнутые ею вскоре
после 1900 года, то есть еще в  самый  расцвет  фельетона.  Њы,
преемники  этой  науки, полагаем себЯ лучшими знатоками великих
творческих эпох, особенно музыки семнадцатого и  восемнадцатого
столетий,  в  некотором  смысле  мы даже лучше ее понимаем, чем
понимали ее во все  прежние  времена,  включаЯ  и  эпоху  самой
классической  музыки.  ђазумеетсЯ,  у  нас, потомков, сложилось
совсем  иное   отношение   к   классической   музыке,   чем   у
представителей творческих эпох; наше одухотворенное и не всегда
в   достаточной  мере  свободное  от  резиньирующей  меланхолии
почитание подлинной  музыки  есть  нечто  совсем  иное,  нежели
наивно-радостное музицирование тех веков, порой вызывающее нашу
зависть,  когда музыка заставлЯла на времЯ позабыть об условиЯх
и судьбах, под знаком которых она  возникла.  ‚едь  мы  уже  на
протЯжении  многих поколений усматриваем великое и непреходЯщее
достижение топ эпохи, котораЯ лежит между концом  средневековьЯ
и  нашими  днЯми, не в философии или в поэзии, как то делал еще
почти весь двадцатый век, но в математике и в музыке. ‘ тех пор
как мы в основном отказались от соревнованиЯ на ниве творчества
с мастерами прежних эпох, с тех пор как мы отказались от культа
и приоритета гармонии и чувственной динамики  в  музицировании,
которые   царили  среди  музыкантов-исполнителей  примерно  два
столетиЯ, начинаЯ от Ѓетховена и первых шагов романтики,  --  с
тех  пор  мы убеждены, что чище и благороднее -- разумеетсЯ, на
наш манер, в нашем нетворческом, эпигонском,  но  благоговейном
духе!  --  понимаем и толкуем ту культуру, наследниками которой
ЯвлЯемсЯ. Ќам, лишенным расточительной творческой  энергии  тех
времен,  трудно  постигнуть,  каким  образом  в  пЯтнадцатом  и
шестнадцатом  веках  на  протЯжении   столь   долгого   времени
сохранились  в  такой  непорочной  чистоте  музыкальные  стили,
почему в огромном  потоке  сочинЯемой  тогда  музыки,  как  нам
представлЯетсЯ,  вообще  нельзЯ  найти  ничего дурного и почему
даже восемнадцатое столетие,  столетие  начавшейсЯ  деградации,
породило еще целый фейерверк стилей и школ, правда быстротечных
в  своем сиЯнии и самонадеЯнных. Ћднако мы верим, что в музыке,
ныне  называемой  классической,   мы   постигли   тайну,   дух,
добродетель  и  благочестие  тех  поколений и воспринЯли их как
пример. ’ак мы придерживаемсЯ невысокого мнениЯ  о  теологии  и
церковной  культуре  восемнадцатого  столетиЯ  или  о философии
ЏросвещениЯ, но усматриваем в кантатах, "‘трастЯх" и  прелюдиЯх
Ѓаха предельную сублимацию христианской культуры.
     Њежду  прочим, длЯ характеристики отношениЯ нашей культуры
к музыке, мы могли бы сослатьсЯ на весьма древний  и  почтенный
пример.  €гра в бисер отдает ему дань уважениЯ. Њы припоминаем,
что у китайцев, в сказочной  стране  "древних  императоров",  в
государстве  и  при  дворе  музыке  была отведена ведущаЯ роль,
благоденствие музыки считалось равнозначным благоденствию  всей
культуры   и  этики,  даже  всего  царства,  и  капельмейстерам
вменЯлось  в  обЯзанность  строго  следить  за  соблюдением   и
чистотой  "древних  тональностей". “падок музыки рассматривалсЯ
как верный признак упадка правлениЯ и всего государства.  Џоэты
рассказывали  страшные  сказки о дьЯвольских, отторгнутых небом
запретных тональностЯх, например о тональности –инь анЯ и  –ин
–зы,  о музыке гибели, ибо стоило ей, греховной, зазвучать, как
над императорским двором сгущались тучи, содрогались и рушились
стены,  государь  и  всЯ  империЯ  гибли.  Ќе  будем  утруждать
читателЯ  перечислением  высказываний древних авторов, приведем
лишь несколько отрывков из  главы  о  музыке  книги  ‹и  Ѓу-вей
"‚есна и осень":
     "€стоки  музыки  лежат  далеко.  Ћна  рождаетсЯ из меры, и
корни ее в великом …дином. ‚еликое …диное рождает  два  полюса:
они рождают силу темного и силу светлого.
     Љогда на земле мир, когда все пещи в состоЯнии покоЯ и все
в своих  превращениЯх  следует своему ‚ерховному началу, музыка
может быть завершенной. …сли страсти  не  толкают  на  неверный
путь, она достигает совершенства. ‘овершеннаЯ музыка имеет свои
истоки.  Ћна  возникает  из равновесиЯ. ђавновесие рождаетсЯ из
справедливости, а справедливость рождаетсЯ из смысла вселенной.
Џоэтому о музыке можно говорить только с  человеком,  постигшим
смысл вселенной.
     Њузыка зиждетсЯ на гармонии неба и земли, на соразмерности
темного и светлого.
     ѓосударства,  находЯщиесЯ  в  состоЯнии  упадка,  и  люди,
созревшие длЯ гибели, тоже имеют свою музыку, но музыка  их  не
бывает  Ясной.  Џотому: чем неистовее музыка, тем меланхоличнее
люди, тем большаЯ опасность нависла над государством, тем  ниже
опускаетсЯ государь. ’ак утрачиваетсЯ суть музыки.
     ‚се  свЯщенные государи ценили в музыке ее Ясность. ’ираны
ѓиэ и —жоу ‘пи  увлекались  неистовой  музыкой.  ‘ильные  звуки
ласкали  их  слух,  а  воздействие  этих  звуков  на  массы они
полагали  интересным.  Ћни   стремились   к   новым,   странным
звукосочетаниЯм, к звукам, которых никто никогда еще не слышал;
они пытались превзойти один другого и утратили меру и цель.
     Џричиной   упадка   государства   —жоу   было  изобретение
волшебной музыки. ЏодобнаЯ музыка и впрЯмь опьЯнЯет,  на  самом
же  деле  она удалилась от сути музыки. Ђ так как она удалилась
от самой сути собственно музыки, то  эта  музыка  не  радостна.
Љогда музыка не радостна, народ ропщет, и жизни наноситсЯ урон.
‚се это возникает оттого, что неверно толкуют самое суть музыки
и наивысшим полагают неистовые звукосочетаниЯ.
     Џоэтому  музыка благоустроенной эпохи спокойна и радостна,
а  правление  --   уравновешенно.   Њузыка   смутного   времени
беспокойна,  мрачна,  его  правление противоестественно. Њузыка
государства,  пришедшего  в  упадок,  сентиментальна  и  уныла,
правление его под угрозой".
     €так,  ‘лова  этого китайца довольно определенно указывают
на давно забытый смысл всЯкой музыки. Џодобно  танцу  и  любому
другому   искусству,   музыка  в  доисторические  времена  была
волшебным средством,  одним  из  старых  и  основных  атрибутов
магии. ЌачинаЯ с ритма (хлопанье в ладоши, притоптывание, удары
деревЯшек,  первобытное искусство барабанного боЯ), она служила
могучим и испытанным средством "настройки" многих на один  лад,
сообщаЯ   сердцам   и   дыханию   единый  ритм,  наделЯЯ  людей
готовностью к призыванию и заклЯтию  вечных  сил,  к  танцу,  к
состЯзанию,  к  походу,  к свЯщеннодействию. € эту изначальную,
чистую  и  первозданную  природу,  природу  волшебства,  музыка
сохранила  гораздо дольше, чем все другие искусства, достаточно
вспомнить многочисленные  высказываниЯ  историков  и  поэтов  о
музыке,  начинаЯ  от  греков  и  кончаЯ  ѓете  в его "Ќовелле",
Џрактически  ни  марши,  ни  танец  никогда  не  терЯли  своего
значениЯ... Ћднако пора вернутьсЯ к нашей основной теме!
     Ћ начатках €гры в бисер мы расскажем очень кратко и только
самое  примечательное.  Љак  нам  представлЯетсЯ,  она возникла
одновременно в ѓермании и Ђнглии, и  в  обеих  странах  в  виде
упражнений  длЯ  членов  узкого круга музыковедов и музыкантов,
занимавшихсЯ в новых семинарах  по  теории  музыки.  ‘равнивать
первоначальное  состоЯние €гры с более поздним и нынешним -- то
же самое, что нотную рукопись  1500  года  (с  ее  примитивными
нотными   знаками,   где   даже  отсутствуют  разделЯющие  такт
черточки)  сравнивать  с  партитурой  восемнадцатого   и   даже
девЯтнадцатого веков с множеством сложных обозначений динамики,
темпа,  фразировки  и  так  далее,  так  что печатанье подобных
партитур зачастую превращалось в сложную техническую проблему.
     Ќа первых порах €гра  была  не  более,  нежели  хитроумным
упражнением  памЯти  и комбинирующей способности, бывшим в ходу
среди студентов и музыкантов; играли в нее, как уже сказано,  и
в  ѓермании,  и  в  Ђнглии, еще до того, как в Љельнской высшей
музыкальной школе она была "изобретена" и  получила  свое  имЯ,
которое  носит  и поныне, хотЯ давно уже не имеет ничего общего
со  стеклЯнными  бусинами  --  с  бисером.  ‘теклЯнные  бусинки
использовал     изобретатель     игры    Ѓастиан    Џерро    из
Љальва{<a href=#1_1_0_07>1_1_0_07</a>},   несколько   чудаковатый,   однако    умный,
общительный  и  любЯщий людей музыковед, который заменил буквы,
цифры,   ноты   и   другие   графические   знаки    стеклЯнными
шариками-бусинками.  Џерро, кстати, написавший трактат "ђасцвет
и упадок контрапункта", застал в  кельнском  семинаре  довольно
детально  разработанный  метод  €гры:  один  из  участников  ее
возглашал в сокращенных формулах своей  дисциплины  любую  тему
или  начало мотива классической композиции, а партнер, или тот,
к кому он обращалсЯ, должен был либо  продолжить  пьесу,  либо,
что  почиталось  за  лучшее, ответить в более высокой или более
низкой тональности, а то и контрастирующей антитемой. ’акие или
подобные им упражнениЯ  памЯти  и  способности  к  импровизации
(если  и  не  закрепленные  в  формулах,  то  применЯвшиесЯ  на
практике: при игре на клавесине, лютне, флейте и даже в  пении)
имели, возможно, хождение среди тех, кто вдумчиво изучал музыку
и  контрапункт  во  времена  ютца,  ЏахельбелЯ и Ѓаха. Ѓастиан
Џерро, большой любитель  всевозможных  ремесел,  своими  руками
построивший  несколько  роЯлей и клавикордов по чертежам старых
мастеров, скорей всего тоже был одним из  паломников  в  страну
‚остока,  о  нем  рассказывают, будто он умел играть на скрипке
изогнутым  смычком  с  ручной  регулЯцией  натЯжениЯ  волоса  в
старинной,  забытой  после  1800  года,  манере. Џерро, взЯв за
образец наивные детские счеты, соорудил рамку, натЯнул  на  нее
несколько  дюжин проволочек, а на них нанизал стеклЯнные бусины
различной величины, формы и цвета.  Џроволочки  соответствовали
нотным линейкам, бусины -- значениЯм нот, и Џерро таким образом
строил  из стеклЯнных шариков целые музыкальные фразы, развивал
им  самим  сочиненные   темы,   изменЯл,   транспонировал   их,
преобразовывал и противопоставлЯл им другие.
     ‚  подобной  технике  сначала  усматривали лишь забаву, но
ученикам она пришлась по вкусу, очень скоро ей стали подражать,
она вошла в моду, в том числе и в Ђнглии. Ќекоторое  времЯ  эта
музыкальнаЯ     игра-упражнение    практиковалась    в    таком
мило-забавном  виде.  ‚последствии,  как  оно   часто   бывает,
нововведение,  которому  суждено  было  прожить  долгую жизнь и
сыграть весьма значительную роль,  получило  свое  название  по
давно  забитому  пустЯку. € поныне то, во что превратилась игра
членов семинара и нанизанный  на  проволоку  примитивный  бисер
Џерро,  носит ставшее уже народным и общеизвестным наименование
-- €гра в бисер, или €гра стеклЯнных бус.
     Ќе прошло и двух или трех десЯтилетий, как  €гра  утратила
свою  популЯрность  среди  студентов,  изучавших музыку, но тем
большую приобрела среди математиков; на протЯжении  длительного
периода характерной чертой истории €гры было как раз то, что ее
перенимали  и  развивали  предпочтительно  те науки, или наука,
которые  переживали  свой  расцвет  или  свое  возрождение.   “
математиков  €гра  приобрела  чрезвычайно  большую  гибкость  и
утонченность и даже какое-то подобие  осознаниЯ  самой  себЯ  и
своих  возможностей, -- процесс, протекавший параллельно общему
развитию  культурного  самосознаниЯ,  которое  к  тому  времени
преодолело  великий  кризис и, как пишет Џлиний –игенхальс, "со
скромной гордостью принЯло свой удел  --  принадлежать  поздней
культуре, как, например, принЯто говорить о поздней античности,
веке александрийского эллинизма".
     ’аковы   слова   –игенхальса.   Њы  же  попытаемсЯ  теперь
закончить беглый обзор истории  €гры.  ЏерейдЯ  из  музыкальных
семинаров  в математические (переход этот совершилсЯ во ”ранции
и Ђнглии, пожалуй, даже раньше, чем в ѓермании), €гра была  уже
настолько  развита,  что при помощи особых знаков и аббревиатур
могла выражать математические процессы; мастера,  развиваЯ  эти
знаки,  передавали  друг  другу  абстрактные  формулы, сообщали
эволюционные рЯды и  варианты  развитиЯ  своих  дисциплин.  ќта
математико-астрономическаЯ  игра  в  формулы требовала большого
вниманиЯ  и  предельной  сосредоточенности;   среди   тогдашних
математиков  репутациЯ  хорошего  мастера €гры ставилась весьма
высоко и была тождественна репутации отличного математика.
     Џочти  все  науки  в  разные  периоды  перенимали  €гру  и
подражали  ей,  то  есть  приспосабливали  ее к своему предмету
знаний, что особо засвидетельствовано длЯ областей классической
филологии и логики. Ђналитический разбор  музыкальных  значений
привел  к  тому,  что  музыкальные  фразы  удалось  выразить  в
физических  и  математических  формулах.  Ќесколько  позднее  и
филологиЯ   стала   прибегать  к  подобному  методу,  обозначаЯ
Языковые образованиЯ особыми формулами, как  физика  обозначает
процессы,   происходЯщие   в   природе;  затем  этот  же  метод
подхватила эстетика изобразительных искусств, где архитектуру и
математику давно уже свЯзывали подобные узы.  Џолученные  таким
образом  абстрактные  выражениЯ позволЯли вскрывать все новые и
новые взаимосвЯзи, аналогии и соответствиЯ. ЏриспосабливаЯ  длЯ
себЯ  €гру  в  бисер,  каждаЯ  наука  создавала свой Язык €гры,
состоЯщий из формул, аббревиатур и всевозможных комбинаций того
и другого. ќлита интеллектуальной молодежи  облюбовала  €гры  с
рЯдами  и  диалогами  формул.  €гра  была  не  только отдыхом и
упражнением   --   она   рождала   концентрированное   ощущение
дисциплины  духа; особенно математики отличались аскетической и
спортивной виртуозностью и строгостью формы в  €гре,  находЯ  в
ней  истинное  наслаждение,  что  в  немалой степени помогло им
тогда уже отказатьсЯ от мирских радостей  и  стремлений.  ’аким
образом, €гра стеклЯнных бус имела большое значение длЯ полного
и   окончательного   преодолениЯ   фельетонизма,  а  также  длЯ
пробуждениЯ той новой радости четких  и  виртуозных  упражнений
интеллекта,  которой мы обЯзаны возникновением новой дисциплины
духа  прЯмо-таки  монашеской   строгости.   Њир   преобразилсЯ.
„уховную  жизнь  века  фельетона  можно сравнить с выродившимсЯ
растением, растратившим все  свои  соки  на  гипертрофированные
наросты,  последующие  же  попытки  исправить  положение  -- со
срезанием   растениЯ   до   самого   корнЯ.    Њолодые    люди,
намеревавшиесЯ   посвЯтить   себЯ   интеллектуальным  занЯтиЯм,
понимали теперь  под  этим  не  стремление  поскорее  нахватать
обрывки  знаний  в  высшем  учебном  заведении,  где именитые и
весьма велеречивые, но лишенные какого бы то ни было авторитета
профессора преподносили им остатки того, что некогда называлось
высшим образованием; теперь учитьсЯ  им  приходилось  столь  же
упорно, пожалуй, еще упорней и с еще большей методичностью, чем
некогда  инженерам в политехнических учебных заведениЯх. ’еперь
им предстоЯло подниматьсЯ по крутой тропе  знаний,  они  должны
были  очистить  и  отточить  свои  мыслительные способности при
помощи математики и схоластических  упражнений  по  Ђристотелю,
сверх  того  должны  были  научитьсЯ  полному отречению от всех
благ,  столь  заманчивых  длЯ  целого  рЯда  поколений  ученых,
как-то:  от  быстрого  и  легкого  добываниЯ  денег, от славы и
общественных почестей, от похвалы газет, от браков  с  дочерьми
банкиров  и  фабрикантов,  от материальных благ, изнеженности и
роскоши.  Џоэты,  издающиесЯ  огромными  тиражами,   обладатели
Ќобелевских   премий   и  загородных  вилл,  знаменитые  врачи,
увешанные орденами и пользующиесЯ  услугами  ливрейных  лакеев,
члены академий с богатыми женами и блестЯщими салонами, химики,
состоЯщие    членами    наблюдательных   советов   промышленных
предприЯтий, философы -- владельцы фельетонных фабрик, читавшие
зажигательные доклады  в  переполненных  аудиториЯх,  срывавшие
аплодисменты  и принимавшие букеты, -- все эти фигуры исчезли и
доныне не  возвращались.  Ќеобходимо  признать,  что  и  теперь
встречаетсЯ  немало  одаренных  молодых людей, которые завидуют
вышеперечисленным,  однако  путь  к  общественному   признанию,
почету,  славе  и  комфорту  ведет  теперь  не через аудитории,
семинары    и    докторские    диссертации:    низко     павшие
интеллектуальные  профессии  обанкротились тогда в глазах всего
мира,   но   зато   вновь   обрели   безоговорочно-аскетическую
преданность  духу.  ’ем  талантам,  что  стремились  к блеску и
поклонению, пришлось отвернутьсЯ от  постылой  и  неблагодарной
духовности  и  посвЯтить себЯ другим видам деЯтельности, где их
уделом стало добывание денег и благополучиЯ.
     Џодробный рассказ о том, каким образом дух,  после  своего
очищениЯ,  утвердилсЯ  и  в  государстве, завел бы нас чересчур
далеко. Ћпыт показал, что достаточно было  немногим  поколениЯм
проЯвить беспринципность и расхлЯбанность в духовной сфере, как
это сразу нанесло чувствительный урон практике, все реже и реже
стали    встречатьсЯ    подлинное    мастерство    и   сознание
ответственности среди интеллектуальных профессий, в том числе и
технических, так что пестование  духа  в  государстве  и  среди
народа,  и  прежде  всего  всю  систему  образованиЯ,  пришлось
постепенно монополизировать интеллектуальной злите.  Ќедаром  и
ныне  почти  во всех странах …вропы образование, коль скоро оно
не осталось под опекой  ђимской  церкви,  перешло  в  руки  тех
анонимных орденов, члены которых рекрутируютсЯ из этой элиты. €
как  бы  порой  ни  претили  общественному  мнению  строгость и
пресловутое высокомерие этой касты, как бы  отдельные  лица  ни
ополчались   против  нее  --  руководство  ее  непоколебимо,  и
держитсЯ оно не только благодарЯ своей целостности,  отказу  от
всех  благ  и  прерогатив, кроме духовных, но и благодарЯ давно
уже ставшему всеобщим пониманию: столь строгаЯ школа  неизбежна
и  необходима  длЯ самого существованиЯ цивилизации. ’еперь уже
все знают, во всЯком случае догадываютсЯ: если  мысль  утратила
свою  чистоту  и  остроту,  если  духу не воздаетсЯ должное, то
вскоре и автомобиль не тронетсЯ с места, и корабль  собьетсЯ  с
курса,  лишатсЯ своего авторитета как счетнаЯ линейка инженера,
так и банки или биржи,  наступит  хаос.  Ћднако  прошло  немало
времени,   прежде   чем   пробило   себе   дорогу  убеждение  в
необходимости и длЯ внешней стороны цивилизации,  длЯ  техники,
промышленности,    торговли    --    единой   основы   в   виде
интеллектуальной нравственности и честности.
     ‚  то  времЯ  €гре  стеклЯнных  бус  недоставало   одного:
универсальности,    способности    парить   над   факультетами.
Ђстрономы, эллинисты, латинисты, схоласты, консерваторцы играли
в свои духовно упорЯдоченные игры, но каждый факультет,  каждаЯ
дисциплина и ее ответвлениЯ имели свой Язык €гры и свою систему
правил.  Џонадобилось  не менее полувека, прежде чем был сделан
первый шаг к преодолению столь узких  рамок.  Џричины  подобной
медлительности  были скорее морального порЯдка, чем формального
и технического: средства длЯ преодолениЯ таких барьеров нашлись
бы, но строгаЯ  этика  вновь  утвердившейсЯ  интеллектуальности
порождала   пуританский  страх  перед  allotria{<a href=#1_1_03>1_1_03</a>},  перед
смешением дисциплин и категорий, глубокий и вполне  оправданный
страх перед возвратом к греху верхоглЯдства и фельетонизма.
     ’о был поистине подвиг, подвиг одного человека, чуть ли не
сразу же приведший €гру в бисер к осознанию своих возможностей,
а вместе  и  на  порог  универсальности.  €  на  сей  раз  €гра
оказалась обЯзанной подобным успехом  своей  свЯзи  с  музыкой.
Ћдин   швейцарский   музыковед   и  притом  страстный  любитель
математики придал €гре совершенно новый попорот, открыв длЯ нее
возможность наивысшего расцвета. ѓражданское имЯ этого великого
человека уже невозможно установить-- в его времЯ культ  великих
людей  в  сфере  духа  давно  уже  был  преодолен, в историю же
швейцарец   вошел   под   именем   Lusor    (или:    Joculator)
Basiliensis{<a href=#1_1_04>1_1_04</a>}. €зобретение его, как и всЯкое изобретение,
безусловно,  было  его  личным достижением и благодатью, однако
возникло оно отнюдь не из приватных побуждений и  потребностей,
оно   родилось   благодарЯ   воздействию   куда  более  сильных
импульсов.  ‚  его  времена  среди  людей  духа  повсюду   жила
настоЯтельнаЯ  потребность  в  средствах  выражениЯ  длЯ  новых
смыслов:  тосковали  по  философии,  по  синтезу,  почитавшаЯсЯ
доселе  за счастье полнаЯ сосредоточенность на своей дисциплине
перестала удовлетворЯть, то одни,  то  другой  ученый  прорывал
цеховые рамки и пыталсЯ выйти к общезначимому. ђаспространЯлась
мечта  о  новом  алфавите,  о  новом  знаковом  Языке,  который
позволил бы закреплЯть и сообщать другим новый интеллектуальный
опыт. Ћсобенно Ярким свидетельством  этого  представлЯетсЯ  нам
труд   одного  парижского  ученого,  вышедший  в  те  годы  под
заголовком "“вещание из  ЉитаЯ".  Ђвтор  этого  сочинениЯ,  при
жизни  многими  почитавшийсЯ  за  некоего  „он-Љихота,  впрочем
видный  ученый  в  своей  области   --   китайской   филологии,
указывает,  какие  опасности навлекают на себЯ наука и духовнаЯ
культура при  всей  их  стойкости,  если  они  отказываютсЯ  от
разработки  международного  Языка  знаков,  --  Языка, который,
подобно китайским иероглифам, позволил бы,  не  изгонЯЯ  личную
фантазию   и  изобретательность,  графически  изображать  самое
сложное содержание и вместе с тем  был  бы  доступен  пониманию
ученых   всего  мира.  ‚ажнейший  шаг  к  удовлетворению  этого
требованиЯ и совершил Joculator Basiliensis. Ћн разработал  длЯ
€гры  стеклЯнных  бус  основы  нового  Языка знаков и формул, в
котором в равной мере уделЯлось внимание математике и музыке  и
который   позволЯл   сочетать   астрономические  и  музыкальные
символы, приводЯ, так сказать, математику и  музыку  к  единому
знаменателю. € хотЯ процесс развитиЯ этим отнюдь не завершилсЯ,
однако  основание  длЯ  всего  того,  что  произошло  позднее в
истории  дорогой  нашему  сердцу  €гры,   заложил   уже   тогда
базельский аноним.
     ‘   тех   пор   €гра,   служившаЯ   некогда  специфическим
развлечением то математиков, то филологов, то музыкантов, стала
подчинЯть своей власти всех истинных  служителей  духа.  €менно
тогда   немало  старинных  академий,  орденских  организаций  и
особенно  древнейшее  Ѓратство  паломников  в  страну   ‚остока
обратились  к  €гре. Ќесколько католических орденов усмотрели в
пей новое духовное веЯние и пленились ею;  здесь  прежде  всего
следует  назвать  некоторые  бенедиктинские  аббатства, которые
уделЯли €гре в бисер  столько  вниманиЯ,  что  уже  тогда,  как
зачастую  и  впоследствии,  встал  вопрос: надлежит ли –еркви и
Љурии терпеть, поощрЯть или запретить €гру.
     Џосле подвига, совершенного базельцем,  €гра  очень  скоро
обрела свою полную силу и достигла того, чем она ЯвлЯетсЯ ныне:
средоточием духовного и мусического{<a href=#1_1_0_08>1_1_0_08</a>}, высоким культом,
мистическим   единением  всех  разобщенных  членов  Universitas
litterarum. ‚ наши дни  она  перенЯла  частью  роль  искусства,
частью  роль  спекулЯтивной  философии,  и  характерно,  что во
времена ЏлиниЯ –игенхальса ее  нередко  обозначали  выражением,
происходЯщим     еще    из    словесности    фельетонистической
эпохи{<a href=#1_1_0_04>1_1_0_04</a>} и длЯ этой эпохи знаменовавшей заветную цель не
одного чуткого к будущему ума, а именно "магический театр".
     •отЯ  €гра  стеклЯнных  бус   технически   и   тематически
бесконечно   разрослась   и,   с   точки   зрениЯ   требований,
предъЯвлЯемых к играющим, превратилась и  высокое  искусство  и
строгую   науку,   при   жизни  великого  базельца  ей  все  же
недоставало весьма  существенного.  ЉаждаЯ  партиЯ  была  тогда
неким    нанизыванием,   противопоставлением   и   группировкой
сконцентрированных    представлений    из    многих    областей
интеллектуального   и  эстетического,  быстрым  извлечением  из
памЯти надвременных ценностей и форм, виртуозным и быстротечным
полетом через царство духа. ‹ишь существенно позже из духовного
инвентарЯ воспитательной традиции, и в особенности из обычаев и
преданий паломников в страну ‚остока, в  €гру  было  привнесено
понЯтие   контемплЯции.   ‚семи   было  признано  нежелательным
положение, при котором  фокусники-мнемотехники,  не  обладавшие
никакими    другими    достоинствами,   виртуозно   разыгрывали
блистательные  партии,  поражаЯ  и  сбиваЯ  других   участников
быстротой   бесконечных   перечислений.  ‘о  временем  подобнаЯ
виртуозность была подвергнута строгому  запрету,  а  созерцание
стало   одним  из  важнейших  условий  €гры;  более  того,  длЯ
слушателей и зрителей  €гры  созерцание  превратилось  в  нечто
основное.   ќто  был  поворот  к  религиозному.  ’еперь  задача
заключалась не  только  в  том,  чтобы  чисто  интеллектуальным
образом  следить  за  последовательностью  идей и всей духовной
мозаикой  €гры  с  гибкой  внимательностью  и   натренированной
цепкостью  памЯти,  но  возникло  и требование более глубокой и
более душевной  самоотдачи.  ‘одержание,  происхождение,  смысл
каждого  знака,  объЯвленного  руководителем  €гры, должны были
подвергатьсЯ длительному и строгому осмыслению,  что  побуждало
каждого  играющего  интенсивно  и органически его воспринимать.
’ехнические навыки процесса созерцаниЯ члены Ћрдена  и  игровых
братств  выносили  из  школ элиты, где искусству контемплЯции и
медитации обучали с великим тщанием. ќто,  вероЯтно,  и  спасло
иероглифы €гры от опасности превращениЯ в простые буквы.
     Љстати,  до  той  поры  €гра  в  бисер,  несмот