 autem artificiosam...
     --   Gignit   autem   artificiosam  lusorum  gentem  Cella
Silvestris,  --  дополнил,  все  еще  краснеЯ,   Љнехт   хорошо
известные   каждому  ученику  слова.  ‚  переводе  они  значат;
"‚альдцель же порождает искусное племЯ играющих". ‘тарик  тепло
взглЯнул на него.
     -- ‘корее всего это и есть твоЯ дорога, €озеф. ’ебе должно
быть известно, что не всеприемлют €гру. ѓоворЯт, будто она есть
суррогат  искусства, а мастера €гры суть беллетристы, их нельзЯ
рассматривать как служителей духа в настоЯщем смысле слова,  но
приходитсЯ   видеть  в  них  именно  художников,  дилетантов  и
фантастов. ’ебе предстоит  узнать,  справедливо  ли  это.  Ѓыть
может,  ты и сам уже думал об €гре и ждешь от нее большего, чем
она может дать, а возможно, и наоборот. —то верно, то верно,  в
этой  €гре таитсЯ не одна опасность. Ќо за это мы ее и любим, в
безопасный путь посылают только слабых. Ќикогда не забывай, что
Я тебе так часто говорил: наш долг  --  правильно  распознавать
противоречиЯ,  во-первых,  как  противоречиЯ,  а во-вторых, как
полюсы некоего единства. ’ак  оно  обстоит  и  с  нашей  €грой.
•удожнические  натуры  влюблены  в  нее,  потому  что  она дает
простор воображению; строгие ученые-специалисты, да и некоторые
музыканты презирают ее -- им недостает в ней как раз  той  меры
строгости,  какой  они способны достигнуть в отдельных отраслЯх
наук. €так, ты сам познаешь эти  противоречиЯ,  а  со  временем
тебе  откроетсЯ:  противоречиЯ  эти  лежат  не  в объекте, но в
субъекте, ибо художник, отдающийсЯ полету фантазии,  не  потому
избегает  чистой  математики  или  логики,  что он постиг в них
что-то  и  мог  бы  высказать,  а  потому,   что   инстинктивно
склонЯетсЯ  в  другую  сторону. Џо таким порывистым симпатиЯм и
антипатиЯм ты безошибочно распознаешь менее возвышенную душу. ‚
действительности, то есть  в  великих  душах  и  высоких  умах,
подобные  страсти  не  существуют.  Љаждый  из  вас  --  только
человек, только попытка, только переход. Џереходить же надлежит
туда, где обитает совершенство, должно стремитьсЯ к  центру,  а
не  к  периферии.  ‡апомни:  можно  быть  строгим  логиком  или
грамматиком и при этом исполненным  фантазии  и  музыки.  Њожно
быть музыкантом или мастером €гры и при этом полностью отдавать
себЯ  служению  закону  и  упорЯдоченности. —еловек, как мы его
понимаем, к какому мы стремимсЯ, каким мы хотим, чтобы он стал,
должен быть  готовым  в  любой  день  сменить  свою  науку  или
искусство  на  любую  другую  науку  или  искусство,  он должен
выЯвлЯть в €гре кристальнейшую логику,  а  в  грамматике  полет
фантазии.  ’акими  мы должны стать, чтобы в любой час нас можно
было без сопротивлениЯ и  замешательства  перевести  на  другой
пост.
     -- ЉажетсЯ, Я понЯл вас, -- произнес Љнехт. -- Ќо разве же
тот, кто так сильно ненавидит или предпочитает одно другому, не
просто  более  страстный  по своей природе человек, а другой --
более спокойный и более мЯгкий?
     -- Ќам представлЯетсЯ, что это именно так, и все же это не
так, -- воскликнул Њагистр, смеЯсь. -- …сли хочешь всегда  быть
на  высоте,  во  всем  отвечать  наивысшим  требованиЯм, нужен,
разумеетсЯ, не недостаток душевных сил, размаха, тепла,  но  их
избыток.  ’о,  что  ты  называешь  страстью,  есть  не душевнаЯ
энергиЯ, а трение между душой и внешним миром. ѓде господствует
страсть, там  не  ищи  силы  воли  и  устремленности,  там  все
направлено   к   достижению   частной  и  ложной  цели,  отсюда
напрЯженность и духота атмосферы. ’от, кто направит всю силу  к
центру,   навстречу   подлинному  бытию  и  совершенству,  тот,
возможно, представлЯетсЯ нам более спокойным, нежели  страстнаЯ
натура, потому что не всегда виден его внутренний огонь, потому
что, скажем, на диспуте он не размахивает руками, не кричит. Ќо
Я говорю тебе: он должен гореть, должен пылать!
     -- Ђх, если бы стать знающим! -- воскликнул Љнехт. -- …сли
бы существовало  некое  учение,  нечто,  во  что  можно было бы
верить! Љругом только  одни  противоречиЯ,  все  разбегаетсЯ  в
разные  стороны,  нигде  нет  ничего  определенного.  ‚се можно
истолковать так, а можно и наоборот. Њожно толковать  всемирную
историю  как  развитие  и прогресс, а можно видеть в ней только
упадок и бессмыслицу. Ќеужели не существует истины? Ќеужели  не
существует истинного и непреложного учениЯ?
     Ќикогда  Њагистр  не  слыхал  от €озефа таких пылких слов.
Њолча он прошелсЯ взад  и  вперед,  потом  проговорил:  "€стина
существует,  дорогой  мой!  Ќо  "учениЯ",  которого жаждешь ты,
абсолютного, совершенного, единственного,  умудрЯющего  учениЯ,
не  существует.  „а  и  не  следует  тебе мечтать о совершенном
учении, друг мой, стремись  к  совершенствованию  самого  себЯ.
Ѓожественное  в  тебе,  а не в понЯтиЯх и книгах. €стина должна
быть пережита, а не преподана. ѓотовьсЯ к битвам, €озеф  Љнехт,
Я вижу, они уже начались!"
     ‚   те  дни  €озеф  впервые  увидел  любимого  Њагистра  в
повседневной жизни и за работой и поразилсЯ,  хотЯ  видел  лишь
небольшую  часть его ежедневных трудов. Ќо больше всего Њагистр
покорил его тем, что был к нему так внимателен,  что  пригласил
его  к  себе,  что  человек,  порой  выглЯдевший таким усталым,
невзираЯ на бремЯ обЯзанностей, выкраивал длЯ него часы  своего
драгоценного  времени, да и не только часы! € если его введение
в медитацию произвело на Љнехта  такое  глубокое  и  длительное
впечатление,  то,  как  он  понЯл  позднее,  не благодарЯ особо
тонкой  и  своеобразной  технике,  а  только  благодарЯ   самой
личности  Њагистра,  его  примеру.  “чителЯ,  с  которыми Љнехт
сталкивалсЯ впоследствии и которые обучали  его  медитации  все
следующие   годы,   больше   упирали  на  указаниЯ,  без  конца
объЯснЯли, контролировали гораздо  строже,  больше  спрашивали,
чаще  поправлЯли.  Њагистр музыки, уверенный в своей власти над
юношей, почти совсем не  говорил,  не  поучал,  собственно,  он
только  ставил  темы  и  сам  подавал  пример. Љнехт видел, что
Њагистр, придЯ таким согбенным, измученным, садитсЯ и,  прикрыв
глаза,  погружаетсЯ  в  себЯ,  и  вдруг  взглЯд  его становитсЯ
спокойным, радостным,  приветливым,  излучает  силу;  ничто  не
могло  так  глубоко  убедить в верности пути к истокам, пути от
суеты к покою, как этот его взглЯд. Ђ  то,  что  Њагистр  хотел
передать  ему  словами,  --  он  передавал как бы мимоходом, во
времЯ кратких прогулок или же за трапезой.
     „о нас дошло также, что Љнехт тогда  получил  от  Њагистра
первые  указаниЯ  и  напутствие  к €гре в бисер, однако никаких
записей не сохранилось. Ќа €озефа произвело  также  впечатление
очевидное желание хозЯина приветить и его юного спутника, чтобы
у  того  не возникло ощущение, будто он всего какой-то довесок.
Љак видно, ни о чем не забывал этот человек!
     Љраткое  пребывание  в  Њонпоре,  три   урока   медитации,
присутствие  на  курсе  длЯ  капельмейстеров, несколько бесед с
Њагистром -- все это много дало  €озефу.  Њастер  весьма  умело
выбрал   момент   длЯ   своего  краткого,  однако  действенного
вмешательства. –ель его приглашениЯ в  основном  заключалась  в
том,  чтобы  приохотить  юношу  к медитации, но не менее важным
приглашение было и само по  себе,  как  отличие,  знак  особого
вниманиЯ  и  веры  в  него.  ’о  была втораЯ ступень призваниЯ.
Љнехту  как  бы  дали  заглЯнуть  во  внутренние  сферы;   если
кто-нибудь  из двенадцати Њагистров так близко подпускал к себе
ученика  этой  ступени,  то  это  означало  не  только   личную
благосклонность. ’о, что делает Њагистр, всегда имеет не только
личное значение.
     Џри  расставании  оба  ученика получили небольшие подарки.
€озефу досталась нотнаЯ тетрадь с двумЯ  хоральными  прелюдиЯми
Ѓаха,  а  его  спутнику  --  изЯщное карманное издание ѓорациЯ.
ЏрощаЯсь с Љнехтом, Њагистр сказал:
     -- —ерез несколько дней ты узнаешь, в какую тебЯ переведут
школу. ’уда Я не смогу так часто наведыватьсЯ, как  в  ќшгольц,
по  и  там  мы,  пожалуй, свидимсЯ, коли мне позволит здоровье.
…сли хочешь, можешь писать мне одно письмо в год, особенно менЯ
интересуют твои  успехи  в  музыке.  Ќе  запрещено  тебе  также
критиковать своих учителей, однако не увлекайсЯ этим. ’ебЯ ждет
многое:  уверен, что ты оправдаешь возлагаемые на тебЯ надежды.
Ќаша ЉасталиЯ ведь не только отбор, это прежде всего  иерархиЯ,
некое  здание,  каждый  камень  которого  получает свой смысл и
назначение от целого. €з этого зданиЯ нет выхода,  и  тот,  кто
подниметсЯ  выше, кому поручат более трудную миссию, не обретет
большей свободы, на него лишь лЯжет большаЯ ответственность. „о
свиданьЯ, мой друг, рад был тебЯ повидать.
     Ћба ученика тронулись в обратный путь,  оба  в  пути  были
веселее  и  разговорчивей,  чем  по  дороге в Њонпор; несколько
дней, проведенных в другом  окружении,  среди  других  образов,
знакомство  с  совершенно  иной жизнью подбодрило их, словно бы
освободили от эшгольских прощальных настроений, удвоив  интерес
к  предстоЯщим  переменам,  к  будущему. Ќа привалах в лесу или
где-нибудь над пропастью в горах под Њонпором  они  вытаскивали
из дорожных мешков свои деревЯнные флейты и играли песни на два
голоса.  Ђ  когда  они снова добрались до высоты, с которой так
хорошо был виден  ќшгольц  с  его  корпусами  и  деревьЯми,  то
разговор,  состоЯвшийсЯ  не  так  давно  на  этом  самом месте,
показалсЯ им обоим чем-то очень далеким,  давно  минувшим.  ‚се
обрело  какую-то иную окраску, ни тот, ни другой не проронил ни
слова, и в молчании этом было  что-то  от  стыда  за  тогдашние
чувства  и  за сказанные тогда слова, так скоро потерЯвшие свой
вес и смысл.
     “же на второй день по возвращении в  ќшгольц  оба  узнали,
куда их переведут. Љнехту предстоЯло отправитьсЯ в ‚альдцель.

        ‚Ђ‹њ„–…‹њ

     "‚альдцель  же  порождает  искусное  племЯ  играющих",  --
гласит старинное речение об этой знаменитой школе. Џо сравнению
с  другими  касталийскими  школами  той же ступени, здесь более
всего царствовали музы, и если в остальных школах, как правило,
преобладала какаЯ-нибудь  наука,  например,  в  Љойпергейме  --
классическаЯ   филологиЯ,   в  Џорте  --  логика  ЂристотелЯ  и
схоластов, в Џлаивасте -- математика, то в ‚альдцеде, напротив,
по  традиции  господствовала  тенденциЯ  к  универсальности,  и
соединению  братскими  уаами  науки  и  искусства,  и наивысшим
воплощеинем этого была €гра в бисер.
     Џравда, и адесь, как  и  во  всех  других  школах,  ее  не
преподавали   официально,   нигде   она  не  была  обЯзательной
дисдиплипои; зато почти все ученики ‚альдцелЯ посвЯщали ей свое
свободное времЯ, к тому же городок ‚альдцель был, так  сказать,
официальной   столицей   €гры   и  всех  ее  учреждений:  здесь
находилась  знам.енитаЯ  зала,  где  проводились  торжественные
€гры,   здесь  же  помещалсЯ  огромный  Ђрхив  €гры,  здесь  же
располагалась и резиденциЯ Њагистра €гры. ЌесмотрЯ  на  то  что
все    эти   институты   были   совершенно   самостоЯтельны   и
вальдцельскаЯ школа никак не была с ними свазаЯЯ,  все  же  дух
€гры  чувствовалсЯ  во  всей  атмосфере  городка,  в нем всегда
витало что-то от  свЯщеннодействиЯ  публичных  €гр.  ѓородок  и
впрЯмь  гордилсЯ  не  только школой, но и €грой. “чеников школы
жители называли студентами, а обучающихсЯ в  школе  €гры  и  их
гостей  "лузерами"  (искаженное  "lusores"{<a href=#2_2_01>2_2_01</a>}  ).  Љстати,
вадьлцелыжаЯ   шкова   была   самое   малочасденной   из   всех
касталииских  школ,  редко  когда  в ней одновременно обучалось
бопее шестидесЯти учеников, и, конечно же,  это  обстоЯтельство
придавало      ей     характер     чего-то     исключительного,
аристократЯческого. ‘аздавалось впечатление,  будто  школа  эта
отличаетсЯ  от  других, ЯвлЯЯсь как бы элитой среди элиты; да и
то сказать, за последние десЯтилетиЯ из стен этой  достойнейшей
из  школ  вишли  многие  Њагистры и все Њагистры €гры. ‘ледует,
вднако, отметить,  что  слава  эта  далеко  не  длЯ  всех  была
неоспоримой,  кое-где высказывалось мнение о вадьлцельцах как о
надменных эстетах, избалованных принцах, ни к чему, кроме €гры,
не пригодных;  наступали  времена,  когда  в  других  школах  о
‚альдцеле  ходили  весьма  суровые  и  горькие  отзывы, но ведь
именно острота и резкость подобных нападок  говорЯт  о  наличии
причин  длЯ  зависти.  Љак бы то ни было, а перевод в ‚альдцель
ЯвлЯлсЯ неким отличием; €озеф Љнехт знал это и, хотЯ был  лишен
вульгарного  честолюбиЯ,  принЯл  это отличие с радостью и даже
гордилсЯ им.
     ‚месте с несколькими  товарищами  он  прибыл  в  ‚альдцель
пешком.  €сполненный  нетерпеливых  ожиданий,  он миновал южные
ворота и  сразу  же  был  покорен  древним  городком  и  широко
раскинувшимисЯ достройками цистерцианского монастырЯ, в котором
теперь  размещалась  школа.  ’ак  и не скинув дорожного платьЯ,
только легко перекусив в привратницкой, €озеф  один  отправилсЯ
на   прогулку  открывать  свою  новую  родину,  довольно  скоро
обнаружил  тропинку,  бегущую  вдоль   берега   по   развалинам
старинной  городской  стены,  ненадолго задержалсЯ на сводчатом
мосту, послушал шум плотины, доносившийсЯ со стороны  мельницы,
спустилсЯ  по липовой аллее мимо погоста и за высокой изгородью
увидел  и  сразу   признал   маленькое   обособленное   селение
посвЯтивших  себЯ €гре: торжественную залу, Ђрхив, лекционные и
гостевые помещениЯ, а также домики учителей. €з  дверей  одного
из  них  вышел  человек в одежде мастера €гры, и €озеф подумал,
что здесь, должно быть, и есть какой-нибудь легендарный  lusor,
а  может быть, и сам Magister Ludi. Џодобно волшебству, окутала
пришельца эта атмосфера, все здесь было таким  древним,  полным
достоинства,  на  всем  лежала печать давних традиций, все было
словно освЯщено, и здесь ты был ближе к центру, чем в ќшгольце.
‚озвращаЯсь из сферы притЯжениЯ €гры, €озеф ощутил  воздействие
еще  и  других  чар, быть может, менее возвышенных, но не менее
волнующих. ’о был маленький городок, частица низменного мира со
всем  его  житьем-бытьем:  собачками  и   детскими   колЯсками,
запахами  лавок  и  ремесел,  бородатыми  бюргерами  и толстыми
торговками за прилавком, играющими и  плачущими  ребЯтишками  и
насмешливо поглЯдывающими девицами. Њногое напоминало здесь еще
доисторические   времена,  Ѓерольфинген,  а  он-то  думал,  что
давным-давно все уже позабыл. ’еперь какие-то глубинные  пласты
его  души  отзывались  на  все это -- на картины, на запахи, на
звуки. ‡десь ему предстоЯло узнать не такой тихий, однако более
богатый и разнообразный мир,  чем  тот,  который  он  познал  в
ќшгольце.
     ‘ами занЯтиЯ сначала были прЯмым продолжением эшгольцских,
разве  что  прибавилось  несколько  новых  предметов.  Џодлинно
новыми оказались только упражнениЯ в медитации, правда, и к ним
€озеф после первых  уроков  Њагистра  музыки  тоже  в  какой-то
степени уже приобщилсЯ. Ћн охотно посещал эти уроки, видЯ в них
прежде  всего  приЯтную,  снимающую  напрЯжение  игру.  €  лишь
немного поздней -- мы еще вспомним об этом -- он на самом  себе
познал  истинное и высокое значение медитации. „иректором школы
в ‚альдцеле был некий оригинал по имени Ћтто –бинден, уже тогда
перешагнувший за шестой десЯток и внушавший ученикам  некоторый
страх;  кстати,  его  темпераментным  и очень красивым почерком
сделано несколько уцелевших до наших дней  записей  об  ученике
€озефе  Љнехте.  ‚прочем,  на  первых порах не столько учителЯ,
сколько  соученики  вызывали  интерес  и  любопытство  новичка.
Ћсобенно  часто  общалсЯ  он  с  двумЯ, причем общение это было
довольно   оживленным,    о    чем    имеютсЯ    многочисленные
свидетельства.  ’ому,  с  которым он сошелсЯ в первые же месЯцы
(его звали Љарло  ”ерромонте{<a href=#2_2_03>2_2_03</a>},  и  впоследствии  он  как
заместитель  Њагистра музыки занЯл вторую по важности должность
в Љоллегии), было столько же лет,  сколько  и  Љнехту.  …му  мы
обЯзаны, между прочим, созданием истории стилей игры на лютне в
шестнадцатом  веке.  ‚  школе  его  прозвали "поедателем риса",
ценили в нем приЯтного товарища по играм. „ружба его с €озефом,
начавшись с  разговора  о  музыке,  продолжалась  многие  годы.
‚месте  они  разучивали  пьесы, вместе играли упражнениЯ, о чем
нам стало известно благодарЯ чрезвычайно содержательным письмам
Љнехта к Њагистру музыки, правда,  малочисленным.  ‚  одном  из
первых   этих   писем  Љнехт  отзываетсЯ  о  ”ерромонте  как  о
"специалисте и знатоке музыки  богатого  орнамента,  украшений,
трелей  и  т.п.";  он  играл  с ним Љуперена, Џерселла и других
композиторов семнадцатого  и  восемнадцатого  веков.  ‚  другом
письме  мы находим оценку этих упражнений и этой музыки, "где в
некоторых пьесах почти каждаЯ нота имеет знак украшений", Љнехт
продолжает: "Џосле того как ты несколько  часов  подрЯд  ничего
другого  не  делал, как разучивал форшлаги, трели и морденты, у
тебЯ пальцы словно зарЯжены электричеством".
     ‚ музыке €озеф Љнехт делал действительно  большие  успехи.
Ќа второй и третий год пребываниЯ в ‚альдцеле он довольно бегло
играл   и  читал  с  листа  ноты,  ключи,  сокращениЯ,  басовые
обозначениЯ  всех  веков  и  стилей   и   обжилсЯ   в   царстве
западноевропейской  музыки  в той мере, в какой она сохранилась
до  наших  времен,  с  ее  законами  рукомесла,  почитанием   и
пестованием  как  чувственного,  так и технического, дабы можно
было овладеть самим ее духом. €менно  его  стремление  схватить
чувственный  момент,  его  жажда через чувственное, через звук,
через  необычное  длЯ  слуха  в  различных  музыкальных  стилЯх
проникнуть  в  дух  музыки  довольно  долго  препЯтствовали ему
начать  предварительное  изучение  €гры.   ‚   своих   лекциЯх,
прочитанных,   разумеетсЯ,  гораздо  позднее.  Љнехт  следующим
образом  сформулировал  это:  "Љто  знает  музыку   только   по
экстрактам,  извлеченным  из  нее  €грой  стеклЯнных бус, может
быть, и не плохой мастер €гры, но далеко  еще  не  музыкант  и,
вероЯтно,  не  историк.  Њузыка  состоит не только из тех чисто
духовных колебаний и фигур, которые мы из  нее  извлекли  --  в
течение  многих  веков  она  была  прежде  всего  эмоциональной
радостью,   радостью   выдоха,   отбиваниЯ   такта,   радостью,
рождающейсЯ    при   слиЯнии   голосов,   совместном   звучании
инструментов, радостью красок, трений и раздражений. Ѓесспорно,
дух -- это главное, и не менее бесспорно, что изобретение новых
инструментов, изменение старых, введение новых  тональностей  и
новых  композиционных и гармонических правил, а также наложение
запретов -- всего лишь внешнее Явление, подобно тому как нарЯды
и моды  народов  ЯвлЯютсЯ  чем-то  внешним.  Ћднако  необходимо
эмоционально  охватить  и  вкусить  эти  внешние  и чувственные
признаки, чтобы, исходЯ из них, постигнуть эпохи  и  их  стили.
Њузыка создаетсЯ не одним мозгом, а руками и пальцами, горлом и
легкими,  и  тот,  кто  умеет  читать  ноты,  но  не  владеет в
совершенстве  каким-нибудь   инструментом,   пусть   лучше   не
рассуждает  о  музыке.  ‘ледовательно,  и историю музыки нельзЯ
понЯть, исходЯ только из абстрактной истории стилей:  например,
периоды  упадка  музыки вообще останутсЯ непостижимыми, если мы
не распознаем в них  всЯкий  раз  преобладаниЯ  чувственного  и
количественного над духовным".
     Ћдно  времЯ  казалось,  что  Љнехт решил стать музыкантом.
‚семи факультативными занЯтиЯми, в  том  числе  и  введением  в
€гру,  он  настолько  манкировал  ради  музыки, что директору в
конце первого семестра  пришлось  вызвать  его  на  беседу.  Ќо
ученик  Љнехт  не дал себЯ запугать, он упрЯмо ссылалсЯ на свои
ученические права. ‘ообщают,  будто  бы  он  заЯвил  директору:
"…сли  Я  отстану  по  какому-нибудь обЯзательному предмету, вы
вправе порицать менЯ; но длЯ  этого  Я  не  давал  вам  повода.
Ќапротив,  Я  вправе распорЯжатьсЯ остающимсЯ у менЯ временем и
посвЯщать три четверти его и даже все  четыре  --  музыке.  Њне
достаточно сослатьсЯ на устав".
     “  директора хватило ума не настаивать, но, разумеетсЯ, он
взЯл на заметку строптивого ученика и долгое времЯ обращалсЯ  с
ним холодно и строго.
     Ѓолее  года,  предположительно  даже полтора года, тЯнулсЯ
этот несколько странный  период  ученичества  Љнехта:  обычные,
отнюдь  не блестЯщие баллы, тихое и, как нам кажетсЯ, после его
разговора  с  директором  немного  упрЯмое  уединение,  никаких
заметных  дружеских  свЯзей,  зато  необыкновенное  и страстное
усердие в музыке, забвение ради нее почти  всех  необЯзательных
дисциплин, даже €гры. Ќекоторые черты этого юношеского портрета
--  несомненно  черты переходного возраста. ‘ другим полом он в
этот период  сталкивалсЯ  только  случайно,  испытываЯ  большое
недоверие,  мы  предполагаем в нем даже (это свойственно многим
выпускникам ќшгодьца, если у них не было сестер)  большую  долю
робости.   —итал   он   много,   особенно  увлекалсЯ  немецкими
философами:  ‹ейбницем,   Љантом,   романтиками,   из   которых
наибольшее влиЯние оказал на него ѓегель.
     ‡десь  следует  несколько подробнее остановитьсЯ на фигуре
того соученика Љнехта,  который  сыграл  решающую  роль  в  его
вальдцельской  жизни,  --  на вольнослушателе Џлинио „езиньори.
Љак уже сказано, он был вольнослушателем, те  есть  обучалсЯ  в
школах  элиты  как  некий  гость,  не  намереваЯсь впоследствии
вступить  в  Ћрден  и  навсегда   остатьсЯ   в   Џедагогической
провинции.  ’аких  вольнослушателей времЯ от времени можно было
встретить в школах элиты,  не  очень  часто,  правда,  таЯ  как
‚оспитательнаЯ   ЉоллегиЯ  не  дорожила  подготовкой  учеников,
которые по окончании школы возвращались домой  и  тем  самым  в
"мир".  Ќо  в  стране имелось несколько старинных патрицианских
родов, сослуживших Љасталии в годы ее основаниЯ немалую службу;
обычно они досылали  одного  из  своих  сыновей,  если  он  был
достаточно одарен, в Љасталию длЯ воспитаниЯ в элитарной школе,
право   это   тоже   сохранЯлось  за  ними  по  традиции.  •отЯ
вольнослушатели во всех отношениЯх подчинЯлись тем же правилам,
что и остальные ученики, они  все  же  были  среди  сверстников
исключением,  хотЯ  бы потому, что с каждым годом не отдалЯлись
все более от родины и семьи, да и все каникулы проводили  дома.
Ћднокашники  же  считали их гостЯми и чужаками, так как нравы и
образ  их  мыслей  определЯлись  семьей,   родиной.   €х   ждал
родительский  кров,  светскаЯ  карьера, определеннаЯ профессиЯ,
брак  и  лишь  весьма  редко  случалось,   что   такой   гость,
захваченный  духом  Џровинции и в согласии со своим семейством,
оставалсЯ в Љасталии и вступал в Ћрден. ‡ато мы знаем в истории
нашей  страны  несколько  государственных  деЯтелей,   которые,
будучи  в  юности  такими  вольнослушателЯми, самым решительным
образом защищали элитарную школу и Ћрден, когда по тем или иным
причинам общественное мнение было настроено против них.
     €менно таким вольнослушателем был Џлинио  „езиньори,  и  с
ним-то  €озеф  Љнехт  --  годами немного моложе -- столкнулсЯ в
‚альдцеле.  ’о  был  юноша  высокоодаренный,  блиставший  своим
красноречием  и  умением вести спор, темпераментный и несколько
беспокойный, причинЯвший немало забот директору  –биндену.  €бо
хотЯ  Џлинио  училсЯ хорошо и в этом смысле его ни в чем нельзЯ
было упрекнуть, он не прилагал никаких стараний к  тому,  чтобы
забыть  свое  исключительное  положение,  не  лезть  на глаза и
скромно  повиноватьсЯ,  но,   напротив,   открыто   и   задорно
провозглашал  свои антикасталийские, мирские взглЯды. Ќеминуемо
эти двое юношей должны были столкнутьсЯ: оба  были  талантливы,
оба  призванные, это делало их братьЯми, в то времЯ как во всем
остальном они были полной противоположностью друг  другу.  ‹ишь
постигнув  самую  сущность подобного противоречиЯ и снЯв его по
всем правилам  диалектики,  учитель  оказалсЯ  бы  в  состоЯнии
решить  встающую  здесь задачу и добитьсЯ необходимого синтеза.
„лЯ  этого  нужна  была   немалаЯ   прозорливость   и   высокое
педагогическое мастерство. Ќо хотЯ данных и желаниЯ у директора
имелось  вдоволь  (он  не  принадлежал  к тем учителЯм, которые
терпеть не могут учеников, отмеченных гением), у  него  все  же
отсутствовало   важнейшее   условие:  доверие  обоих  учеников.
Џлинио, уже вошедший в роль одиночки  и  бунтарЯ,  держалсЯ  по
отношению  к  директору  всегда  настороже;  а с €озефом у Ћтто
–биндена отношениЯ разладились  из-за  факультативных  занЯтий,
так что за советом к нему €озеф никогда бы не обратилсЯ. Ќо, на
счастье Љнехта, существовал еще Њагистр музыки. “ него-то Љнехт
и попросил поддержки, а мудрый старец, отнесЯсь ко всему весьма
серьезно,  мастерски сыграл эту игру, как мы увидим ниже. ‚ его
руках величайшее искушение в  жизни  юного  Љнехта,  опасность,
грозившаЯ  ему,  обернулась  увлекательной  задачей,  а  сам он
оказалсЯ ее достойным. Љанва этой дружбы-вражды между €озефом и
Џлинио, или композициЯ на две  темы,  или  диалектическаЯ  игра
между двумЯ умами выглЯдела примерно следующим образом.
     Љак  и следовало ожидать, €озеф первым обратил внимание на
своего будущего партнера „езиньори и  даже  увлексЯ  им.  €  не
только  потому,  что  Џлинио  был  старше, что он был красивым,
темпераментным и красноречивым юношей, но прежде всего  потому,
что   он   был   "оттуда",   из   внешнего  мира,  что  он  был
некасталийцем, человеком, у которого  были  мать,  отец,  дЯди,
тети,  сестры  и  братьЯ,  человеком,  длЯ которого ЉасталиЯ со
всеми ее законами, традициЯми и идеалами была всего лишь  одним
из этапов, отрезком пути, временным пристанищем. „лЯ этой белой
вороны  ЉасталиЯ  вовсе  не  означала всего мира, ‚альдцель длЯ
Џлинио был школой, как многие другие, а возвращение в "мир"  не
несло с собой позора и кары. …го не ожидало вступление в Ћрден,
ему предстоЯли карьера, брак, политическаЯ борьба, короче -- та
"реальнаЯ  жизнь",  о которой каждый касталиец втайне жаждал бы
узнать побольше, ибо "мир"  представлЯлсЯ  касталийцу,  как  он
некогда  представлЯлсЯ  кающемусЯ  грешнику  или монаху, чем-то
неполноценным  и  запретным,   однако   от   этого   не   менее
таинственным,  соблазнительным  и  влекущим. Ђ Џлинио ничуть не
скрывал своей принадлежности к  этому  миру,  не  стыдилсЯ  ее,
напротив, он был горд ею. ‘ мальчишеским полунаигранным рвением
он сознательно подчеркивал свою обособленность, пользуЯсь любым
поводом,  чтобы противопоставить свои мирские воззрениЯ и мерки
-- касталийским, выдаваЯ  свои  за  лучшие,  более  правильные,
естественные  и  человечные.  Џри  этом  он  часто  ссылалсЯ на
"природу" и "здравый смысл", противопоставлЯЯ их искаженному  и
чуждому  жизни  "духу  школы",  не  скупилсЯ па громкие слова и
Ярлыки, однако у него хватало вкуса и ума не прибегать к грубым
провокациЯм и по мере сил не переступать обычных длЯ  ‚альдцелЯ
правил  ведениЯ  диспутов.  ‡ащищаЯ  "мир"  и  наивную жизнь от
"высокомерной схоластической духовности" Љасталии, он стремилсЯ
доказать,  что  способен   добитьсЯ   успеха   оружием   самого
противника;  он  отнюдь  не желал играть роль дикарЯ, который в
слепоте своей топчет цветник" интeллeктуaльного образованиЯ.
     ‚ то времЯ часто можно было наблюдать,  как  €озеф  Љнехт,
держась   где-нибудь   в   задних   рЯдах,  внимательно  слушал
ораторствующего  „езиньори.  ‹юбопытство,  удивление  и   страх
охватывали €озефа, когда Џлинио уничтожал все свЯто чтившеесЯ в
Љасталии,  все  ставил  под  сомнение, высмеивал то, во что он,
Љнехт, верил.  Ќо  €озеф  замечаЯ  также,  что  далеко  не  все
присутствовавшие  относились  серьезно к подобным речам, многие
слушают  Џлинио  только  потехи  ради,  как  слушают  базарного
крикуна.  Ќе  раз при нем и возражали Џлинио, то иронизируЯ над
его нападками, то  опровергаЯ  их.  Ћднако  вечно  около  этого
вольнослушателЯ  кто-нибудь  да  толкалсЯ,  вечно  он привлекал
внимание; и был у него под  рукой  противник  или  нет,  всегда
что-то  притЯгивало  к  „езиньори,  всегда он вводил в соблазн.
€озеф, должно быть, чувствовал то же, что и остальные  ученики,
толпившиесЯ  окало оратора, встречаЯ его тирады порой смехом, а
порой и  удивлением,  но,  несмотрЯ  на  робость,  даже  страх,
нападавший  на  него,  когда  он  слышал  подобные  речи, €озеф
одновременно ощущал и их чудовищную притЯгательную силу,  и  не
только  потому, что они развлекали его, -- нет, они захватывали
его куда глубже. ђазумеетсЯ, внутренне он не  соглашалсЯ  ни  с
какими  мыслЯми  смелого  оратора, нет, но имелись определенные
сомнениЯ,  о  существовании  которых  или  даже  о  возможности
существованиЯ  которых  достаточно  было  знать,  чтобы они уже
причинЯли боль. ‚начале боль эта не очень,  беспокоила:  что-то
задевало  его, что-то тревожило, рождаЯ неопределенные чувства,
-- нечто среднее между буйным стремлением  куда-то  и  нечистой
совестью.
     ‚от  почему  должен  был  настать  час, и он настал, когда
„езиньори заметил, что среди слушателей есть один, длЯ которого
речи его нечто большее, нежели  занЯтнаЯ  или  предосудительнаЯ
забава или просто утоление страсти к спорам. ќто был молчаливый
светловолосый юнец в тонкими чертами, немного робкий на вид, он
краснел   и   конфузилсЯ,   скупо   отвечаЯ   на  его,  Џлинио,
доброжелательные расспросы. "„олжно быть, мальчишка  давно  уже
следит  за  мной",  --  подумал  Џлинио, решив вознаградить его
каким-нибудь  приветливым  жестом   и   тогда   уже   полностью
завоевать; он пригласил Љнехта после полуднЯ к себе в комнату в
гости.  Ћднако  к  этому  стеснительному  и суховатому юноше не
так-то легко было  подступитьсЯ!  Љ  удивлению  своему,  Џлинио
заметил,  что  юнец  сторонитсЯ  его, не вступает в разговор, а
приглашение прийти в гости даже не принЯл. ќто, в свою очередь,
раззадорило старшего, и он  тут  же  начал  обхаживать  €озефа,
сначала  побуждаемый  только самолюбием, а затем и всерьез, ибо
почувствовал в нем достойного  противника,  возможно,  будущего
друга  или,  наоборот, врага. Ќе раз он видел €озефа неподалеку
от себЯ, тот напрЯженно слушал, но тут же отступал, как  только
Џлинио хотел подойти к нему.
     ’акое  поведение €озефа имело свои резоны. „авно уже понЯл
он, что в лице этого вольнослушателЯ и чужака его  ждет  что-то
важное,  быть может, прекрасное, какое-то расширение горизонта,
открытые, познание нового, но, может быть, и  опасный  соблазн,
во  всЯком  случае,  нечто,  перед  лицом  чего  ему  надо было
выстоЯть. ‘воими  первыми  сомнениЯми,  вызванными  встречей  с
Џлинио,  он  поделилсЯ с ”ерромонте, но Љарло не обратил на них
никакого  вниманиЯ,  считаЯ  Џлинио   самонадеЯнным   и   много
воображающим  о  себе  малым,  которого незачем и слушать, -- и
сразу же снова погрузилсЯ в свои музыкальные упражнениЯ. —то-то
подсказывало €озефу: пойди к директору, поделись  с  ним  своей
тревогой,  своими сомнениЯми, но после того памЯтного разговора
у €озефа не осталось и следа приЯзни  к  –биндену.  Ћн  не  мог
пойти  к  нему  и все рассказать, боЯсь, что его не поймут, или
еще того хуже: разговор о бунтаре директор воспримет как  некий
донос.  € вот, смущенный попытками Џлинио дружески сблизитьсЯ с
ним, он обращаетсЯ к  своему  доброжелателю  и  доброму  гению,
Њагистру  музыки,  и  посылает ему подробное письмо, к счастью,
сохранившеесЯ до наших дней. "џ еще не уЯснил  себе,  --  пишет
он,   --   надеетсЯ   ли   Џлинио   в   моем   лице  приобрести
единомышленника или ему нужен собеседник.  Ќадеюсь  на  второе.
‚едь  стремление  обратить менЯ в свою веру означало бы попытку
толкнуть менЯ  на  предательство,  попытку  разрушить  всю  мою
жизнь, неразрывно свЯзанную теперь с Љасталией. ‡а ее пределами
у  менЯ  нет  ни  родителей,  ни  друзей,  к  которым  Я мог бы
вернутьсЯ, если бы у менЯ когда-нибудь возникло такое  желание.
Ќо  если  дерзкие  речи Џлинио не имеют целью обратить менЯ или
оказать на менЯ определенное влиЯние, они все же очень  смущают
менЯ.   •очу   быть   с   вами,  уважаемый  Њагистр,  предельно
откровенным: образ мыслей Џлинио несет в себе нечто такое,  что
Я не могу отмести простым нет; он взывает к какому-то голосу во
мне,  который склонен порой согласитьсЯ с ним. ‘корей всего это
голос  самой  природы,  вступающий  в   противоречие   с   моим
воспитанием и свойственными нам взглЯдами. Љогда Џлинио именует
наших  учителей  и Њагистров жреческой кастой, а нас, учеников,
послушным стадом  выхолощенных  баранов,  то  это,  разумеетсЯ,
грубые  и  нарочитые слова, но какаЯ-то правда, быть может, все
же в них есть, ведь иначе они  бы  менЯ  не  тревожили?  Џлинио
способен  высказывать  поразительные  и  обескураживающие вещи.
Ќапример,   так:   €гра,   по   его    мнению,    --    рецидив
фельетонистической  эпохи{<a href=#1_1_0_04>1_1_0_04</a>},  пустаЯ и безответственнаЯ
игра с буквами, в которой мы растворили  Язык  различных  видов
искусства  и науки; всЯ она состоит из одних ассоциаций, играет
с  одними  аналогиЯми.  €ли  вот  еще  пример:  доказательством
бессмыслицы  всего  нашего  духовного образованиЯ и отношениЯ к
жизни  ЯвлЯетсЯ  наше  сознательное  бесплодие.  Ќапример,   вы
анализируете,   говорит   он,  законы,  стили  и  технику  всех
музыкальных эпох, а сами не создаете никакой новой  музыки.  ‚ы
читаете и толкуете Џиндара и ѓете, говорит он, и стыдитесь сами
сочинЯть  стихи.  ‚се это такие упреки, от которых Я не в силах
отделатьсЯ смешком. € они еще не самые  страшные,  не  те,  что
ранЯт  менЯ больнее всего. •уже, когда он, например, утверждает
будто мы, касталийцы, живем наподобие  искусственно  выведенных
певчих  птиц,  не  зарабатываЯ себе на хлеб, не знаЯ горестей и
борьбы за существование, не знаЯ и не желаЯ знать о  той  части
человечества,   на  труде  и  бедности  которой  зиждетсЯ  наша
комфортабельнаЯ   жизнь".   Џисьмо    заканчиваетсЯ    словами:
"ѓлубокочтимый   Њагистр,  быть  может,  Я  злоупотребил  ‚ашей
добротой и вниманием, -- Я готов услышать из ‚аших  уст  упрек.
Џобраните   менЯ,   наложите  на  менЯ  епитимью,  буду  только
благодарен ‚ам. Џраво, Я нуждаюсь  в  ‚ашем  совете.  Ќекоторое
времЯ  Я  еще  выдержу это состоЯние, но повернуть все в нужную
сторону -- длЯ этого Я слишком слаб и неопытен, и самое плохое,
что Я не могу доверитьсЯ нашему директору, разве что ‚ы мне это
строго прикажете. ‚от почему Я докучаю ‚ам тем, что  постепенно
становитсЯ длЯ менЯ все более тЯжким бременем".
     Ђх,  какую неоценимую услугу оказал бы нам ответ Њагистра,
держи мы его, черным по белому, в наших руках! Ќо ответ был дан
устно. ‚скоре после того, как €озеф  отправил  письмо,  Њагистр
музыки  посетил ‚альдцель, чтобы принЯть экзамен, и в первый же
день своего пребываниЯ наилучшим образом  позаботилсЯ  о  своем
юном  друге.  Њы  знаем  об  этом  из  рассказов самого Љнехта.
Њагистр отнюдь не облегчил ему задачи. Ћн  начал  с  тщательной
проверки  школьных отметок Љнехта и в особенности его приватных
занЯтий, каковые Њагистр нашел чересчур односторонними. ‚  этом
он  согласилсЯ  с  директором, настоЯв, чтобы €озеф сам во всем
призналсЯ, последнему. Ћтносительно того, как €озефу вести себЯ
с „езиньори, он оставил весьма определенные указаниЯ и уехал не
ранее, чем обсудил все с –бинденом. Џоследствием был не  только
примечательный   и   незабываемый   длЯ   всех,  кто  был  тому
свидетелем, поединок между „езиньори  и  Љнехтом,  но  также  и
совершенно  новые отношениЯ между Љнехтом и директором. Џравда,
они и теперь не были задушевными и таинственными, как в  случае
с   Њагистром  музыки,  но  они  проЯснились,  и  напрЯженность
исчезла.
     ЌоваЯ  роль,  выпавшаЯ  на  долю  €озефа  Љнехта,  надолго
определила   всю   его   жизнь.   …му  было  дозволено  принЯть
предложенную Џлинио дружбу и, так сказать, с открытым  забралом
встретить  его атаки, причем учителЯ не должны были вмешиватьсЯ
или контролировать их. ѓлавнаЯ задача, поставленнаЯ  Њагистром,
заключалась   в   следующем:  Љнехту  вменЯлось  в  обЯзанность
защищать Љасталию от ее критиков, а весь диспут вести на  самом
высоком   уровне;   это   повлекло   за  собой,  между  прочим,
необходимость активного усвоениЯ всех законов, существовавших в
Ћрдене и Љасталии, отчетливого  их  осознаниЯ.  Џрошло  немного
времени,  и диспуты между подружившимисЯ противниками приобрели
известность, ученики боЯлись пропустить хотЯ бы  один  из  них.
Ђгрессивный,  иронический  тон  „езиньори  утратил свою прежнюю
грубость, формулировки его стали  осторожней  и  ответственней,
критика более конкретной. „о этого на стороне Џлинио были почти
все  преимущества: он прибыл из "мира", обладал его опытом, его
методами и средствами нападениЯ, да и в нем самом  было  что-то
от  бездушности этого мира; из разговоров, ведшихсЯ взрослыми в
доме „езиньори, ему было известно примерло все,  что  этот  мир
имел против Љасталии. Ќо возражениЯ Љнехта заставили его теперь
вонЯть:   хоть  он  и  знал  свой  мир  недурно,  лучше  любого
касталийца, зато Љасталию, ее дух "он знал  куда  хуже,  нежели
те,  длЯ  кого  она  была  родным домом, одновременно родиной и
судьбой. Ћн стал понимать и постепенно даже признавать, что  он
здесь гость, а не абориген, и что не только там, в его мире, но
и  здесь,  в  Џедагогической  провинции, имеетсЯ вековой опыт и
кое-какие достижениЯ,  и  здесь  имеютсЯ  традиции,  даже  своЯ
"природа",  которую  он  знал только частично и котораЯ теперь,
через своего глЯшатаЯ €озефа Љнехта, требовала к себе уважениЯ.
Ђ Љнехт, чтобы лучше справлЯтьсЯ с  ролью  апологета,  вынужден
был  путем  занЯтий,  медитации и самовоспитаниЯ все Яснее, все
глубже усваивать то, что ему предстоЯло  защищать.  ‚  риторике
„езиньори  всегда  одерживал верх, здесь, помимо темперамента и
честолюбиЯ, свойственных ему от природы, ему помогали некоторый
светский опыт и знание жизни; даже терпЯ поражение, он  никогда
не  забывал  о  слушателЯх и обеспечивал себе достойное или, во
всЯком случае, остроумное отступление, в то  времЯ  как  Љнехт,
припертый противником к стене, мог, например, сказать: "Ћб этом
мне  надо  еще подумать. Џодожди несколько дней, Џлинио, Я тебе
тогда напомню".
     …сли отношениЯ  двух  юношей  и  обрели  теперь  достойную
форму,   а  их  диспут  стал  непременным  атрибутом  тогдашней
вальдцельской жизни, то длЯ Љнехта ни сама его  беда,  ни  весь
конфликт  ничуть не сделались легче. ЃлагодарЯ высокому доверию
и ответственности, возложенной на него, он справилсЯ с задачей,
и доказательством силы и здоровьЯ его натуры служит то, что  он
достиг  этого  без  видимого вреда длЯ себЯ. Ќо в душе он очень
страдал. ‚едь дружеские чувства, которые он испытывал к Џлинио,
предназначались не только обаЯтельному и остроумному, светскому
и бойкому на Язык товарищу, но в не меньшей  мере  тому  чужому
миру,  который  его друг и противник представлЯл, который Љнехт
угадывал и познавал в образе „езиньори, в его словах и  жестах;
тому, так называемому "реальному миру", где существовали нежные
матери  и  дети,  голодающие  люди и приюты длЯ бедных, газеты,
избирательнаЯ борьба; тому примитивному  и  вместе  изысканному
миру, куда Џлинио ездил на каникулы, чтобы навестить родителей,
братьев  и  сестер, поухаживать за девушками, посетить собраниЯ
рабочих или развлечьсЯ в фешенебельном клубе, в  то  времЯ  как
он,  €озеф  Љнехт,  оставалсЯ  в  Љасталии,  ходил  в  походы с
однокашниками, купалсЯ, разбирал  ричеркары  ”робергера{<a href=#2_2_04>2_2_04</a>}
или читал ѓегелЯ.
     —то  сам  он  полностью принадлежит Љасталии и должен жить
касталийской жизнью, жизнью без газет, без семьи, без кое-каких
легендарных развлечений, но и без  нужды  и  голода,--  кстати,
ведь   и   Џлинио,  столь  Яростно  обзывавший  учеников  элиты
трутнЯми, никогда не голодал и ни разу  не  заработал  себе  на
кусок  хлеба, -- в этом Љнехт ни минуты не сомневалсЯ. Ќет, мир
Џлинио вовсе не был наилучшим из  миров,  не  был  он  и  более
разумно  устроен.  Ќо он существовал, он был здесь, и, как было
известно из всемирной истории, существовал всегда и всегда  был
примерно  таким  же, как теперь. Њногие народы никакого другого
мира  не  знали,  они  даже  не  догадывались  о  существовании
элитарных  школ и Џедагогической провинции, Ћрдена, Њагистров и
€гры. ‚еликое множество людей на земле жило  иной  жизнью,  чем
жили  в  Љасталии,  проще,  примитивней, опасней, незащищенней,
беспорЯдочней. € этот примитивный мир был длЯ людей родным,  да
Љнехт  и сам чувствовал какой-то его след в собственном сердце,
подобие любопытства, тоски по  нему  и  даже  жалости  к  нему.
Ћтдать  ему должное, отвести ему место в собственном сердце, но
не поддатьсЯ ему -- вот задача. €бо рЯдом  с  ним  и  выше  его
существовал  другой  мир,  мир Љасталии, мир духа, искусственно
созданный, упорЯдоченный и  охранЯемый,  однако  нуждающийсЯ  в
постоЯнном  надзоре  и  воссоздании себЯ, мир иерархии. ‘лужить
Љасталии, не попираЯ и тем более не презираЯ и  другой  мир,  и
притом не поглЯдывать на него исподтишка, с неЯсными желаниЯми,
с  тоской  по  родине  --  да,  это  было бы вернее всего! ‚едь
маленькаЯ ЉасталиЯ служит большому  миру,  она  поставлЯет  ему
учителей,  книги,  разрабатывает  научные  методы,  заботитсЯ о
чистоте духовных функций и морали и всегда, как некаЯ  школа  и
прибежище,  открыта длЯ небольшого числа людей, предназначенных
посвЯтить свою жизнь духу и истине. Ќо почему же  оба  мира  не
живут  в  полной  гармонии  и  братстве  рЯдом  друг  с