ить веселость. Ђ наша игра в бисер соединЯет в
себе все три  начала: науку,  почитание прекрасного  и медитацию,  и поэтому
настоЯщий игрок  должен быть  налит весельем, как спелый плод  своим сладким
соком,  он  должен  быть полон  прежде  всего  веселости музыки,  веселости,
котораЯ  ведь есть не  что иное, как  храбрость, как способность  весело и с
улыбкой  шагать  и плЯсать среди  ужасов  и  пламени мира,  как  праздничное
жертвоприношение.  Љ этой веселости стремилсЯ Я, с  тех  пор как учеником  и
студентом почувствовал и понЯл ее, и Я никогда,  ни в  беде, ни в страданье,
не отрекусь от нее.
     ‘ейчас мы пойдем спать,  а  завтра  утром ты уедешь. Џриезжай поскорее,
расскажи мне о себе больше, и Я тоже расскажу тебе, ты узнаешь, что и здесь,
в ‚альдцеле,  и в жизни магистра бывают мучительные  вопросы, разочарованиЯ,
даже приступы  отчаЯниЯ и  всЯкаЯ дьЯвольщина. Ђ  на сон грЯдущий наполни-ка
слух музыкой. ‚зглЯд на звездное небо и наполненный музыкой слух перед  сном
-- это лучше, чем все твои снотворные снадобьЯ.
     Ћн сел и осторожно, совсем тихо, стал играть часть той сонаты ЏЈрселла,
которую так любил отец €аков. ЉаплЯми золотого света падали в  тишину звуки,
падали  так тихо, что сквозь них было слышно  пение старого фонтана, бившего
во дворе.  ЊЯгко и  строго,  скупо  и сладостно  встречались и  скрещивались
голоса этой  прелестной музыки, храбро, весело и самозабвенно шествуЯ сквозь
пустоту времени и бренности, делаЯ комнату  и этот ночной час на  малый срок
своего звучаньЯ широкими и большими, как мир,  и  когда €озеф Љнехт прощалсЯ
со  своим гостем, у того  было  изменившеесЯ, просветленное лицо и на глазах
слезы.

--------
        Џђ€ѓЋ’Ћ‚‹…Ќ€џ

     Љнехту удалось сломить лед, между ним и  „езиньори установилось тесное,
живительное длЯ обоих общение.  ќтот  человек,  живший много  лет в покорной
грусти, не мог не признать правоты своего  друга: в педагогическую провинцию
его, „езиньори,  действительно  потЯнула  тоска  по  исцелению,  по  светлой
касталийской веселости.  Ћн  стал  часто приезжать  и без всЯких  комиссий и
служебных дел,  вызываЯ ревнивые  подозрениЯ у ’егулЯриуса, и вскоре магистр
Љнехт знал о нем и о его жизни все,  что нужно было. †изнь „езиньори не была
ни так необычна, ни так сложна,  как то предположил  Љнехт после его  первых
признаний. Џлинио,  как мы  уже  знаем,  пережил  в молодости разочарование,
посрамившее его преисполненную энергии  пылкость, между миром и Љасталией он
стал не посредником, не миротворцем, а одиноким, угрюмым индивидуалистом, не
сумев  соединить  в  одно  целое  мирские  и  касталийские  элементы  своего
происхождениЯ и характера.  €  тем не менее он не был просто  неудачником, а
при  всех провалах и поражениЯх обрел  собственное  лицо  и  особую  судьбу.
‚оспитание  в Љасталии  совершенно, казалось, не  пошло ему впрок, во всЯком
случае, на  первых  порах оно  не приносило  ему  ничего,  кроме конфликтов,
разочарований  и  глубокого,  трудного   длЯ  подобной  натуры  одиночества,
отчуждениЯ от окружающих. € казалось,  что, попав уж  на этот тернистый путь
одиноких и  неприспособившихсЯ,  он еще и сам  делал все,  чтобы изолировать
себЯ  и  усугубить   свои  трудности.  ’ак,  еще  студентом  он   вступил  в
непримиримый конфликт со своей семьей, прежде всего с отцом. Ќе принадлежа к
настоЯщим политическим вождЯм, тот, как все „езиньори, был всю жизнь столпом
консервативной,  верной  правительству  политики  и  партии,  врагом  всЯких
новшеств, противником каких бы то ни было притЯзаний со стороны обездоленных
на  права и блага,  питал недоверие  к людЯм без  имени и положениЯ,  хранил
самоотверженную верность старому порЯдку, всему, что казалось ему законным и
свЯщенным. Ќе  нуждаЯсь в религии, он был другом церкви и,  отнюдь не будучи
лишен     чувства     справедливости,     доброжелательности     и     охоты
облагодетельствовать и  помочь, упорно и  принципиально  противилсЯ попыткам
арендаторов земли улучшить  их положение. ќту непреклонность  он логически с
виду  оправдывал  девизами  и  лозунгами  своей  партии,  но на  самом  деле
руководили  им не  убеждениЯ,  не  благоразумие,  а  слепаЯ верность  своему
сословию и  своим семейным традициЯм, ибо какое-то рыцарское представление о
чести и подчеркнутое  пренебрежение  ко всему, что  выставлЯло  себЯ  новым,
передовым и современным, были существенными чертами его характера.
     ќтого человека его сын Џлинио  разочаровал, задел и ожесточил тем, что,
будучи студентом, приблизилсЯ и примкнул к резко оппозиционной и радикальной
партии.  ’огда в  старой  буржуазно-либеральной  партии образовалось  левое,
состоЯвшее из молодежи  крыло, руководимое ‚ерагутом, публицистом, депутатом
и  оратором  большой,  ослепительной  силы,  темпераментным,  порой  чуточку
самоупоенным трибуном свободы,  чьи агитационные  выступлениЯ перед учащейсЯ
молодежью имели успех в университетских городах и среди прочих  восторженных
слушателей  и  сторонников  привели к  нему и  юного „езиньори.  ћноша этот,
разочарованный высшим учебным заведением,  искавший какой-то опоры, какой-то
замены уже изжитой длЯ него касталийской морали, какого-то нового идеализма,
новой  программы,  увлексЯ выступлениЯми  ‚ерагута, восхитилсЯ его пафосом и
боевым духом, его остроумием, его позой обвинителЯ, его красивой внешностью,
его  Языком  и вошел  в  группу  студентов, котораЯ  сложилась из слушателей
‚ерагута и вела агитацию за его партию и ее цели. “знав об этом, отец Џлинио
тотчас поехал к сыну, в величайшей Ярости впервые в жизни  накричал на него,
обвинил в заговорщицкой деЯтельности,  измене отцу, семье и традициЯм дома и
строго-настрого  приказал  немедленно исправить  свою  ошибку  и  порвать  с
‚ерагутом  и его партией. ќто был заведомо неверный способ воздействовать на
юношу, которому теперь его поведение представилось даже неким мученичеством.
Џлинио  стойко выдержал бурю и заЯвил отцу, что не длЯ того он провел десЯть
лет в элитных школах и несколько лет в  университете,  чтобы отказыватьсЯ от
собственного  мнениЯ и  чтобы  какаЯ-то  корыстнаЯ клика земельных  магнатов
навЯзывала  ему свои взглЯды на государство, экономику и справедливость. ’ут
ему  пошла на пользу школа  ‚ерагута, который по  примеру  великих  трибунов
никогда  не заикалсЯ о собственных или сословных  интересах  и не пексЯ ни о
чем другом  в  мире, кроме чистой, абсолютной справедливости и человечности.
‘тарик „езиньори разразилсЯ горьким смехом и посоветовал сыну сперва хотЯ бы
закончить ученье, а уж потом вмешиватьсЯ  в дела взрослых  и воображать, что
смыслит в  жизни и справедливости больше, чем  славные поколениЯ благородных
семей, которым он, их недостойный отпрыск, наносит теперь своей изменой удар
в  спину. ‘  каждым  словом  оба  все  больше  распалЯлись,  ожесточались  и
оскорблЯли  друг друга, и наконец старик,  словно он вдруг  увидел в зеркале
собственное искаженное злостью лицо, устыдилсЯ, остыл, умолк и молча ушел. ‘
тех пор прежние  мирно-теплые отношениЯ  с  родным домом у  Џлинио  так и не
восстановились,  ибо  он  не  только   осталсЯ  верен   своей  группе  и  ее
неолиберализму, но еще  до окончаниЯ курса  стал  непосредственным учеником,
помощником и сотрудником ‚ерагута,  а через несколько  лет и его зЯтем. …сли
из-за воспитаниЯ  в элитных школах и трудностей, с какими он заново привыкал
к миру и  родине, равновесие в душе „езиньори и так уже было нарушено,  если
его жизнь и так уже была полна тЯжких проблем, то эти новые обстоЯтельства и
вовсе  поставили его в  опасное, сложное  и  щекотливое положение.  Ћн обрел
нечто несомненно  ценное, какую-то веру,  какие-то  политические убеждениЯ и
партийную принадлежность, отвечавшие  его юношеской  тЯге к справедливости и
прогрессу, а в лице ‚ерагута -- учителЯ, вождЯ и старшего друга, которого он
сперва восхищенно и беззаветно  любил  и  который к  тому  же,  по-видимому,
нуждалсЯ в нем и ценил его. он  обрел направление и цель, работу и жизненную
задачу. ќто было немало, но заплатить за это пришлось дорого. …сли с потерей
своего естественного и  наследственного  положениЯ  в  родном  доме и  среди
собратьев по сословию  молодой  человек и  примирилсЯ, если свое изгнание из
привилегированной касты  и ее вражду он  и  умудрЯлсЯ  переносить с какой-то
фанатической  радостью мученичества, то  все-таки оставалось нечто, чего  он
так и  не мог никогда вполне превозмочь,  -- прежде всего гложущее  чувство,
что  он  причинил  боль своей  горЯчо любимой  матери, поставил  ее в крайне
неловкое  и  щекотливое  положение  между отцом и  собой  и  тем,  вероЯтно,
сократил ее  жизнь. Ћна  умерла вскоре после его  женитьбы; после  ее смерти
Џлинио в родном доме  уже не показывалсЯ и продал этот  дом,  старое родовое
гнездо, после смерти отца.
     …сть натуры, которые, заплатив жертвами  за какое-то положение в жизни,
будь то  служба, брак или  профессиЯ, ухитрЯютсЯ именно из-за этих жертв так
полюбить его и  так сжитьсЯ  с ним,  что  оно становитсЯ их  счастьем  и  их
удовлетворЯет. ‘ „езиньори  было  иначе.  Ћн, правда, оставалсЯ верен  своей
партии  и ее вождю,  своей  политической  ориентации  и деЯтельности, своему
браку, своему идеализму, однако со временем все это стало длЯ  него столь же
сомнительно,  сколь  сомнительно  стало все его бытие вообще. Џолитический и
мировоззренческий  энтузиазм молодости угас,  боротьсЯ во  имЯ своей правоты
оказалось  так же малоотрадно, как страдать и приносить жертвы из упрЯмства,
к этому прибавились опыт и  отрезвление в профессиональной  деЯтельности;  в
конце  концов он  стал  сомневатьсЯ в том, что сторонником ‚ерагута  сделало
его,  Џлинио, исключительно чувство правды и справедливости,  что по меньшей
мере полдела  не  сделали тут витийство этого трибуна, его обаЯние и  умение
держать себЯ на людЯх, его звучный голос, его великолепно-мужественный смех,
а  также  ум  и красота его  дочери. ‚се  сомнительнее становилось и то, что
старик  „езиньори  с  его  верностью  своему  сословию и  его  суровостью  к
арендаторам  действительно  стоЯл  на   неблагородной  позиции,  что  вообще
существуют добро и зло, справедливость и несправедливость, что  единственный
правомочный судьЯ не есть, в конце концов, голос собственной совести, а если
все обстоЯло именно так, то, значит,  он, Џлинио, был не прав, ибо он жил не
в  счастье, не в покое и  в согласии,  не в  бодрости  и  безопасности,  а в
неуверенности, сомнениЯх, с  нечистой совестью.  Ѓрак его хоть  и не  был  в
прЯмом  смысле  несчастным и неудачным,  но был полон неурЯдиц, осложнений и
передрЯг,  он  был,  возможно,  лучшим  из  всего, что у него было, но  того
счастьЯ, той невинности, той спокойной совести, которых  ему так не хватало,
он  ему  не давал,  он требовал великой  осмотрительности и  выдержки, стоил
великого  напрЯжениЯ,  да и его красивый  и одаренный сынок  ’ито уже вскоре
стал  поводом длЯ  борьбы и  дипломатии,  длЯ соперничества  и  ревности,  и
постепенно этот непомерно избалованный  обоими родителЯми мальчик привЯзалсЯ
к матери и сделалсЯ  ее  сторонником. ќто была последнЯЯ и, казалось,  самаЯ
горькаЯ и болезненнаЯ утрата  в жизни  „езиньори.  Ћна  не  сломила  его, он
осилил  ее  и  сумел сохранить  достоинство,  но это было  суровое, тЯжелое,
полное грусти достоинство.
     Џостепенно узнаваЯ все это от своего  друга при встречах, Љнехт в ответ
щедро делилсЯ с ним собственными заботами и проблемами, он никогда не ставил
его в положение человека, который, исповедавшись, уже через  час, при первой
же перемене настроениЯ, пожалеет об этом и захочет взЯть свои слова обратно,
а  завоевывал  и  укреплЯл  доверие  Џлинио   собственной  откровенностью  и
искренностью.  „ругу  постепенно  открывалась  его  жизнь, простаЯ  с  виду,
прЯмолинейнаЯ,  образцоваЯ, размереннаЯ  жизнь  в  рамках  четкой  иерархии,
жизнь, полнаЯ успехов и признаниЯ и все же весьма суроваЯ, требовавшаЯ жертв
и  довольно одинокаЯ жизнь,  и  если  кое-что в ней  было  ему, человеку  со
стороны, не  вполне понЯтно, то понЯтны были все-таки главные ее направлениЯ
и настроениЯ, и уж как нельзЯ лучше и сочувственнее понимал он тЯгу Љнехта к
молодежи,  к  юным,  еще  не  испорченным воспитанием ученикам,  к  скромной
деЯтельности  без  блеска   и  вечной  необходимости  представительства,   к
деЯтельности,  например, латиниста или  учителЯ музыки в  какой-нибудь школе
низшей ступени. € вполне в стиле кнехтовского метода врачеваниЯ и воспитаниЯ
было  то, что он  не  только располагал  к себе этого пациента своей большой
откровенностью, но и внушал  „езиньори, что  тот  может  помочь  и сослужить
службу  ему. Љнехту, чем  и правда  побуждал  того  к такого рода  попыткам.
Џлинио и в самом  деле мог быть во  многом  полезен  магистру,  не столько в
главном вопросе, сколько длЯ удовлетворениЯ  его любознательного интереса ко
всЯческим подробностЯм мирской жизни.
     Џочему Љнехт взЯл на себЯ нелегкую  задачу -- заново  научить грустного
друга своей юности улыбатьсЯ  и смеЯтьсЯ,  и играло ли тут вообще какую-либо
роль  соображение, что тот отплатит ему услугой за услугу, --  мы не  знаем.
„езиньори,  то есть тот, кто в первую очередь  должен был знать это,  так не
думал. Џозднее он рассказывал: "ЏытаЯсь уЯснить себе, как умудрилсЯ мой друг
Љнехт  воздействовать  на  такого  разочарованного  и замкнувшегосЯ  в  себе
человека, как Я, вижу все  Явственнее, что дело тут  было по большей части в
колдовстве и еще, должен сказать, в плутовстве. Ћн был куда большим  плутом,
чем  то  подозревали  его близкие, полным  игры,  полным  остроумиЯ,  полным
хитрости,  полным  радости  от колдовства,  от притворства,  от  неожиданных
исчезновений и поЯвлений.  „умаю, что при первой моей встрече с касталийской
администрацией он уже  решил поймать менЯ  и подвергнуть своему  влиЯнию, то
есть  оживить и привести в лучшую форму. ‚о всЯком случае, с первого же часа
он старалсЯ расположить менЯ к себе. Џочему  он это делал,  почему обременил
себЯ  мною, сказать  не  могу.  „умаю,  люди  его  склада  делают почти  все
бессознательно, как бы рефлекторно, они чувствуют, что  стоЯт перед какой-то
задачей, слышат, что  их  зовут на помощь, и идут на  зов не  раздумываЯ. Ћн
нашел менЯ недоверчивым и  нелюдимым, отнюдь  не готовым броситьсЯ к  нему в
объЯтьЯ или тем более  просить о помощи; он  нашел менЯ,  такого  открытого,
такого общительного когда-то  своего  друга,  разочарованным и замкнутым, и,
по-видимому, эта преграда, эта немалаЯ трудность как раз и подзадорила  его.
Ћн  не отступалсЯ,  как Я  ни топорщилсЯ, и он добилсЯ чего хотел.  Џри этом
одним  из  его  приемов  было  представлЯть  наши отношениЯ  основанными  на
равенстве, как будто моЯ сила соответствовала его  силе, мое значение -- его
значению,  моей  потребности в помощи -- точно такаЯ  же  потребность  с его
стороны. ‚ первом же продолжительном разговоре  он намекнул мне, что чего-то
подобного моему поЯвлению ждал, ждал даже с  тоской, и, постепенно  посвЯщаЯ
менЯ затем в свой план оставить службу  и покинуть Џровинцию,  всегда  давал
понЯть, как рассчитывает он при этом на мои советы, на мою поддержку, на мое
молчание, поскольку у него нет  никаких, кроме менЯ,  друзей вне Љасталии  и
никакого опыта мирской жизни. Џризнаюсь, слышать это мне было приЯтно, и это
сильно помогало ему завоевать полное мое  доверие и в какой-то мере отдавало
менЯ в его руки; Я верил ему вполне. Ќо позднее, с течением времени, все это
казалось  мне очень  сомнительным и неправдоподобным,  и Я  не мог  сказать,
действительно ли и в какой мере он чего-то от менЯ ждал и была ли его манера
пленить менЯ  невинной или дипломатичной,  наивной или хитроумной, искренней
или искусственной и лукавой. ‘лишком велико было его превосходство надо мной
и слишком много добра делал он мне,  чтобы Я вообще посмел вникать в это. ‚о
всЯком  случае,  вымысел, будто  его  положение похоже  на мое  и он  так же
нуждаетсЯ  в  моем  сочувствии и моих  услугах,  как Я в его  услугах и  его
сочувствии, Я считаю сегоднЯ просто любезностью, приЯтной лестью, которой он
менЯ опутал; не могу, однако,  сказать, в какой мере его  игра со  мной была
сознательной,  обдуманной, намеренной и в какой мере,  несмотрЯ  ни на  что,
наивной  и  естественной.  €бо магистр €озеф  был великий  художник; с одной
стороны, он настолько не мог противостоЯть стремлению воспитывать, оказывать
влиЯние, исцелЯть,  помогать, развивать,  что средства становились ему почти
безразличны; с другой стороны, не способен был делать и самое малое дело без
полной самоотдачи. Ќесомненно только, что тогда он взЯлсЯ за менЯ  как друг,
как великий  врач и руководитель, что он больше  не отпускал  менЯ и в конце
концов настолько оживил и вылечил, насколько это вообще было возможно. € вот
что примечательно и вполне в его духе: делаЯ вид, будто ему нужна помощь длЯ
ухода со службы, спокойно и  порой  даже одобрительно выслушиваЯ  мои  часто
грубые и наивные критические замечаниЯ, больше  того,  мою ругань и брань по
адресу Љасталии,  борЯсь за то, чтобы  освободитьсЯ от  нее самому, на самом
деле он все-таки заманил  и  привел  менЯ в  нее снова,  вернул к медитации,
воспитал и переделал касталийской музыкой и сосредоточенностью, касталийской
веселостью,  касталийской храбростью,  превратил менЯ, который, несмотрЯ  на
свою тЯгу к вам,  был таким некасталийцем и антикасталийцем, вновь  в одного
из вас, а мою несчастную любовь к вам в любовь счастливую".
     ’ак  говорил  „езиньори,  а  у него  были,  надо думать,  основаниЯ длЯ
восхищенной благодарности. …сли мальчиков и юношей не так уж трудно приучить
нашими  испытанными методами к  орденскому образу жизни,  то с человеком под
пЯтьдесЯт  это была, конечно,  задача труднаЯ  -- при всей его  доброй воле.
Ќет, истинным  и уж подавно образцовым касталийцем „езиньори не стал. Ќо то,
что Љнехт поставил себе целью, ему  удалось вполне  -- побороть  упрЯмство и
горькую  тЯжесть печали  Џлинио, снова влить в эту ранимую  и оробевшую душу
гармонию  и   веселую   бодрость,   заменить   рЯд  его   вредных   привычек
благотворными. Љонечно,  всю  кропотливую  работу,  которой  это  требовало,
магистр €гры не мог проделать  целиком сам; ради почетного гостЯ он пустил в
ход все силы вальдцельского и орденского аппарата, на какое-то времЯ он даже
послал  к нему  в  дом  инструктора по  медитации из  ѓирсланда,  резиденции
правлениЯ Ћрдена, длЯ  постоЯнного  контролЯ над его упражнениЯми. Ќо  общее
руководство оставалось за Љнехтом.
     Ќа восьмом году своего магистерства он впервые внЯл часто повторЯвшимсЯ
приглашениЯм  друга  и  посетил  того  в  его  доме в столице. ‘  разрешениЯ
правлениЯ   Ћрдена,   чей  глава  Ђлександр  был  душевно  близок  ему,  он,
воспользовавшись праздником, нанес этот визит,  от  которого многого ждал  и
который  тем не  менее целый год все откладывал,  отчасти потому,  что хотел
сперва уверовать в друга, отчасти  же от естественного страха, ведь это  был
его  первый шаг в тот полный  длЯ него тайн  мир, откуда  его товарищ Џлинио
принес  эту упрЯмую  грусть.  ‘овременный дом,  на  который его друг  сменил
старый  особнЯк семьи  „езиньори,  он застал под  началом  представительной,
очень  умной,  сдержанной  дамы, а даму  --  в  подчинении у  ее смазливого,
нескромного и, пожалуй, невоспитанного сынка, вокруг которого здесь, видимо,
все  вертелось  и  который,  видимо,  научилсЯ у матери  надменно-властному,
довольно  унизительному  тону  в  обращении  с  отцом.  ‚ообще-то  ко  всему
касталийскому здесь относились холодно и недоверчиво, но  мать и сын недолго
сопротивлЯлись  обаЯнию магистра,  в чьем сане было длЯ них вдобавок  что-то
таинственное, свЯщенное и легендарное. ЏерваЯ встреча, однако, прошла крайне
натЯнуто и сухо. Љнехт, выжидательно  помалкиваЯ, осматривалсЯ, дама принЯла
его с холодной формальной вежливостью и внутренней  неприЯзнью, примерно как
вторгшегосЯ на постой чиновного  офицера вражеской армии; сын  ’ито держалсЯ
непринужденнее всех, он  уже  не раз, по-видимому, наблюдал, а может быть, и
смаковал  подобные  ситуации.  Ћтец его, казалось, больше изображал  хозЯина
дома, чем  был  им  на самом  деле.  Њежду ним и  женой  царил  тон  мЯгкой,
осторожной, немного  боЯзливой,  как  бы  ходЯщей  на  цыпочках  вежливости,
которым жена владела с куда большей непринужденностью,  чем муж.  ‘ сыном он
силилсЯ держатьсЯ по-товарищески, что  мальчик иногда,  видимо, обращал себе
на  пользу,   а  иногда  заносчиво   отвергал.  ‘ловом,  это  было  трудное,
неискреннее,     душное     из-за    подавленных     порывов,    напрЯженное
времЯпрепровождение, полное страха перед срывами и взрывами, и стиль беседы,
как  и  стиль всего  дома, был слишком  уж  строг  и  нарочит,  словно здесь
старались воздвигнуть как  можно более мощную, неприступную, надежную  стену
длЯ защиты от  всЯких вторжений  и нападений. €  еще одно наблюдение  сделал
Љнехт: изрЯднаЯ  долЯ вновь  обретенной веселости опЯть сошла с лица Џлинио;
он, который в ‚альдцеле  или в гирсландском доме правлениЯ Ћрдена уже совсем
почти, казалось, сбросил с себЯ уныние  и грусть, здесь, в собственном доме,
снова  окуталсЯ тенью  и  вызывал осуждение и одновременно жалость. „ом  был
прекрасен и свидетельствовал  о  богатстве  и избалованности, каждаЯ комната
была  обставлена сообразно с ее размерами, каждаЯ  ЯвлЯла приЯтное сочетание
двух или трех цветов, везде попадались ценные произведениЯ искусства.  Љнехт
всем этим любовалсЯ, но  в конце концов  всЯ эта услада  длЯ глаз показалась
ему  чересчур  уж красивой,  чересчур совершенной и  продуманной, застывшей,
статичной,  косной, и он почувствовал, что в этой красоте комнат и предметов
есть даже что-то от заклинаниЯ, от оборонительного жеста  и что эти комнаты,
вазы и цветы окружали и сопровождали жизнь,  котораЯ тосковала по гармонии и
красоте,  но не могла  достичь их  иначе,  чем в  культе такого  отлаженного
окружениЯ.
     Џосле этого-то  визита,  оставившего  довольно  тЯгостное  впечатление,
магистр и послал  к  своему другу  инструктора по медитации. ЏроведЯ день  в
удивительно тЯжкой и напрЯженной атмосфере этого дома. Љнехт узнал  кое-что,
чего вовсе не жаждал  узнать,  но и  многое, чего не знал прежде и  что ради
друга узнать  стремилсЯ. ќтим  первым  визитом дело  не  кончилось,  за  ним
последовало  много других, что привело к беседам о воспитании и о юном ’ито,
в которых живо участвовала и его мать. Њагистр постепенно завоевал доверие и
симпатию  этой  умной  и  недоверчивой женщины.  Љогда он  однажды  полушутЯ
посетовал, что ее сынка не отправили  вовремЯ на  воспитание в Љасталию, она
принЯла это замечание всерьез, как упрек, и стала оправдыватьсЯ:  ведь очень
сомнительно, что  ’ито и  в самом деле принЯли бы туда, мальчик  он, правда,
довольно способный, но подойти к нему трудно, и она никогда  не позволила бы
себе так вмешиватьсЯ в его жизнь вопреки его собственной воле, тем более что
опыт его отца отнюдь не оказалсЯ  счастливым. „а  и  не стали бы они с мужем
притЯзать  на  какую-либо  привилегию  старинной семьи „езиньори  длЯ своего
сына, после  того как порвали с отцом  Џлинио  и  со всеми традициЯми  этого
древнего рода. ‚прочем, даже  сложись все иначе, прибавила она под  конец  с
грустной  улыбкой, она все равно не смогла бы расстатьсЯ со  своим ребенком,
ибо, кроме него, у нее нет ничего, ради чего стоило бы жить. Ќад этим скорее
нечаЯнным, чем умышленным замечанием Љнехту пришлось  задуматьсЯ. ‡начит,  и
ее  прекрасного  дома, где все  было  так  изЯщно,  так  великолепно  и  так
отлаженно,  и  ее  мужа, и  ее политики и  партии, наследиЯ боготворимого ею
когда-то  отца -- всего этого  было  мало,  чтобы придать ее  жизни  смысл и
ценность, сделать это мог только ее ребенок.  € она предпочитала, чтобы этот
ребенок рос в скверных  и вредных  условиЯх,  сложившихсЯ в ее доме  и  в ее
семье,  тому, чтобы  разлучитьсЯ  с ’ито, ему же на  благо. „лЯ такой умной,
такой с виду холодной,  такой рассудительной  женщины это было поразительное
признание. Љнехт не мог ей  помочь  столь непосредственным  образом, как  ее
мужу, да и не помышлЯл об этом. Ќо благодарЯ его редким  визитам и тому, что
Џлинио  находилсЯ  под  его влиЯнием,  какаЯ-то мера,  какой-то резон в  эти
нескладные семейные отношениЯ все же вносились. Ђ магистру,  чьи авторитет и
влиЯние в  доме  „езиньори  возрастали  от  раза  к  разу, жизнь  этих мирЯн
задавала тем больше загадок, чем ближе он знакомилсЯ с ней. Ќо о его визитах
в столицу и  о  том,  что  он там видел и испытал, мы  знаем довольно мало и
потому ограничимсЯ вышеизложенным.
     ‘о  старейшиной  Ћрдена  в ѓирсланде Љнехт до  сих пор не  соприкасалсЯ
теснее,  чем того требовали служебные обЯзанности.  ‚идел  он его,  пожалуй,
только  на  тех   пленарных   заседаниЯх  Џедагогического   ведомства,   что
происходили  в  ѓирсланде,  да и  тогда  старейшина нес обычно  такие  чисто
процедурные и  декоративные  функции, как прием и  проводы коллег, а главнаЯ
работа по  ведению  заседаниЯ  доставалась  докладчику.  Џрежний старейшина,
пребывавший, когда  Љнехт вступил в  должность, уже  в  преклонном возрасте,
внушал магистру €гры большое уважение, но, так и не дав ему повода уменьшить
разделЯвшую их дистанцию,  по сути,  не был  длЯ  него человеком, конкретным
лицом, а  оставалсЯ первосвЯщенником,  символом достоинства  и  собранности,
безмолвной вершиной,  венчающей  здание  Џедагогического  ведомства  и  всей
иерархии. ќтот достопочтенный человек  умер,  и на  его  место  Ћрден выбрал
нового  старейшину -- Ђлександра.  Ђлександр был как раз  тот  инструктор по
медитации,  которого  много  лет назад  приставило к нашему €озефу Љнехту на
первое времЯ его  магистерства  правление Ћрдена, и с тех пор магистр всегда
восхищалсЯ  этим  образцовым  сыном  Ћрдена и благодарно  любил  его,  да  и
Ђлександр мог  за времЯ, когда Љнехт был предметом  его ежедневных забот и в
какой-то мере его  духовным сыном, достаточно  близко наблюдать и достаточно
хорошо  изучить личные качества  магистра  €гры,  чтобы  его  полюбить.  ќта
подспуднаЯ  дотоле дружба открылась обоим и  обрела определенные  очертаниЯ,
когда Ђлександр стал коллегой Љнехта и старейшиной правлениЯ, ибо теперь они
часто  виделись и  им  приходилось  работать  вместе.  Џравда,  дружбе  этой
недоставало повседневности, как недоставало ей и  общих воспоминаний юности,
это  была  взаимнаЯ  симпатиЯ  высокопоставленных  коллег,  и  проЯвлениЯ ее
ограничивались  чуть большей долей  тепла  при  встречах и  прощаниЯх, более
полным и быстрым взаимопониманием, да еще,  пожалуй,  коротким разговором  в
перерыве какого-нибудь заседаниЯ.
     •отЯ по  уставу  старейшина  правлениЯ, именовавшийсЯ  также  магистром
Ћрдена, и не  был главнее  своих коллег магистров, он все-таки занимал более
высокое,  чем они, положение  в  силу  традиции, по  которой  магистр Ћрдена
председательствовал  на  заседаниЯх  высшей   администрации,  и   чем  более
медитативный и монашеский характер приобретал Ћрден в последние десЯтилетиЯ,
тем больше рос его авторитет,  правда, лишь внутри иерархии и Џровинции,  --
не во  внешнем мире. ‘тарейшина Ћрдена и магистр €гры все больше становились
в Џедагогическом  ведомстве  двумЯ истинными выразителЯми и  представителЯми
касталийского  духа, ведь  в отличие от таких древних, унаследованных еще от
докасталийских эпох  дисциплин, как  грамматика,  астрономиЯ, математика или
музыка,  воспитание  ума  медитацией  и  игра  в  бисер  были,  в  сущности,
достоЯнием  исключительно  Љасталии.  Џоэтому   дружеские  отношениЯ   между
представителЯми, возглавлЯющими в данный момент две эти науки, имели большое
значение, они подтверждали  и  умножали важность обоих, согревали и украшали
их  жизнь,  служили добавочным  стимулом к исполнению  их  задачи: ЯвлЯть  и
олицетворЯть   собою   две   сокровенные   силы,   две   свЯщенные  ценности
касталийского мира.  „лЯ  Љнехта  такие  отношениЯ  означали, следовательно,
лишнюю  обузу, лишний  противовес усилившейсЯ в нем  тенденции отказатьсЯ от
всего этого и вырватьсЯ в  другую, новую сферу жизни. ’ем не менее тенденциЯ
эта  развивалась неудержимо. ‘тав Ясной ему самому -- случилось это  году на
шестом или  на седьмом  его магистерства, --  она укрепилась, и он,  человек
"пробуждениЯ",  вобрал ее  в  свою  сознательную  жизнь и  в  свои мысли без
всЯкого страха. ‘  тех пор, смеем полагать, и владела им мысль о предстоЯщем
уходе  с  поста и из Џровинции --  владела порою так, как узником --  вера в
освобождение, а порою и так, как тЯжелобольным -- предчувствие смерти. ‚ том
первом разговоре с вернувшимсЯ товарищем юности Џлинио он впервые облек  эту
мысль в слова  --  возможно, только  чтобы расположить к себе и  расшевелить
замкнувшегосЯ  в молчании друга,  но, может быть, и затем, чтобы этим первым
признанием   вслух   приобщить   к   своему   новому   пробуждению,   новому
мировосприЯтию  другого человека,  дать им  впервые какой-то выход, какой-то
первый толчок  к претворению  в жизнь. ‚ дальнейших  разговорах с  „езиньори
желание Љнехта  отбросить в один прекрасный день свой теперешний уклад жизни
и  отважитьсЯ на  прыжок  в  некий  новый  приобрело уже  силу решениЯ.  ’ем
временем он  всЯчески укреплЯл дружбу с Џлинио, который был  привЯзан к нему
уже не только восхищением, но в такой же мере и благодарностью исцеленного и
выздоравливающего, и дружба эта была длЯ Љнехта мостом к внешнему миру и его
полной загадок жизни.
     …сли своего друга ’егулЯриуса  магистр посвЯтил в свою тайну  и  в свой
план  побега довольно  поздно,  то  удивлЯтьсЯ  тут  нечему.  Џри  всей  его
благотворной   длЯ    дружбы   доброжелательности,    он   умел    сохранЯть
самостоЯтельность в любой дружбе  и был  в ней осмотрителен  и дипломатичен.
Љак только в его жизнь снова вошел Џлинио, у ”рица поЯвилсЯ соперник,  новый
старый  друг  с  правами на  участие  Љнехта и  на его сердце,  и  Љнехта не
удивлЯло,  что  ’егулЯриус  отозвалсЯ  на  это сначала  жестокой  ревностью;
некоторое  времЯ, пока  он,  Љнехт, не  завоевал  „езиньори  полностью  и не
наставил его на верный путь, надутаЯ сдержанность ’егулЯриуса была магистру,
пожалуй, даже на руку.  Џотом,  однако, важнее стало другое соображение. Љак
сделать  желание  тихонько  сбежать  из ‚альдцелЯ  и  от  магистерского чина
понЯтным  и приемлемым  длЯ такого  человека, как ’егулЯриус?  ‘тоило Љнехту
покинуть ‚альдцель, он уже был бы  навсегда потерЯн длЯ этого друга;  о том,
чтобы  взЯть  ”рица  с собой и  пойти  вместе по  узкому  и  опасному  пути,
лежавшему  перед ним,  Љнехтом,  нечего было  и  думать,  даже если бы  тот,
вопреки ожиданиЯм,  пожелал этого и на это решилсЯ. Љнехт очень  долго ждал,
размышлЯл и медлил, прежде чем посвЯтил его в свои намерениЯ. Ќаконец он это
все-таки  сделал, когда его решение  уйти давно  созрело. Ћчень уж  не в его
нраве было бы оставлЯть друга в неведении до последнего мига и как бы за его
спиной строить планы и готовить шаги, последствиЯ которых  отзовутсЯ  ведь и
на нем. …го, как  и Џлинио, он хотел по  возможности не  только посвЯтить  в
свою  тайну, но  и  сделать своим помощником и сообщником, если  не  в самом
деле, то  хотЯ бы в его,  ”рица,  воображении; ибо  деЯтельность примирЯет с
любой ситуацией.
     Њысли Љнехта  насчет грозЯщей  касталийству гибели были, конечно, давно
известны его другу настолько, насколько он. Љнехт, хотел делитьсЯ ими, а тот
способен был впустить их в себЯ. Ћт них-то  магистр и отправилсЯ,  решившись
открытьсЯ  ”рицу. ‚опреки его ожиданию и  к  великому его облегчению, тот не
воспринЯл  это  доверительное  сообщение  трагически,  наоборот,  ему  было,
казалось, приЯтно, даже  забавно представить  себе, что вот  магистр швырЯет
начальству свой сан, стрЯхивает со  своих  ног прах Љасталии и выбирает себе
жизнь  по  собственному  вкусу.  Љак индивидуалист и  враг  всЯческих  норм,
’егулЯриус  был всегда  на  стороне  одиночки,  а не  начальства;  остроумно
потЯгатьсЯ с официальной властью, подразнить, околпачить ее -- на такие вещи
его всегда можно было  подбить. ќто-то и указало  Љнехту путь, и  со вздохом
облегчениЯ, смеЯсь  про  себЯ,  он  тотчас  же  подладилсЯ к  реакции друга.
Ћставив его в  убеждении, что  речь идет  о пощечине начальству и щелчке  по
чиновной косности, он отвел ему в этой выходке роль сообщника, соучастника и
созаговорщика.  ђешено было составить такое ходатайство перед администрацией
от  имени магистра, где излагались бы все  причины,  по которым тот уходит в
отставку, и  подготовить  текст  этого ходатайства  должен  был  в  основном
’егулЯриус.  Џрежде  всего ”рицу  следовало  усвоить историческую  концепцию
Љнехта, его взглЯд на возникновение, развитие и нынешнее состоЯние Љасталии,
затем собрать исторический материал и обосновать  им  желаниЯ  и предложениЯ
Љнехта.  ’егулЯриуса, видимо, не смутила необходимость углубитьсЯ в область,
которую он прежде отвергал и презирал, и занЯтьсЯ историей, и Љнехт поспешил
дать ему нужные  указаниЯ. ‘ энергией и упорством, какие он всегда вкладывал
в странные и  необычные затеи, ’егулЯриус  отдалсЯ своей новой  задаче. …му,
упрЯмому индивидуалисту,  доставлЯли какое-то особое, жестокое  удовольствие
эти  занЯтиЯ, дававшие  ему  возможность  указать бонзам  и  иерархии  на их
недостатки и сомнительные достоинства или хотЯ бы подразнить их.
     €озеф Љнехт  не  разделЯл этого удовольствиЯ, не верЯ в успех друга. Ћн
был  полон   решимости   сбросить  оковы   теперешнего  своего  положениЯ  и
освободитьсЯ длЯ задач, его, как он чувствовал, ждавших, но понимал, что ему
не удастсЯ ни  одолеть администрацию  разумными  доводами, ни  свалить часть
неизбежных тЯгот на  ’егулЯриуса. Љнехту было,  однако, очень приЯтно знать,
что  все времЯ,  которое ему  еще осталось прожить вблизи друга,  тот  будет
занЯт и отвлечен. ђассказав об  этом при очередной встрече Џлинио „езиньори,
он прибавил:
     -- Њой друг ’егулЯриус теперь  занЯт и вознагражден за то,  что он, как
ему  кажетсЯ,  утратил  из-за  твоего  возвращениЯ.  …го  ревность уже почти
утихла, а деЯтельность в мою защиту и против моих коллег идет ему на пользу,
он чуть ли не счастлив. Ќо не  думай, Џлинио, что Я  жду от его деЯтельности
чего-то, кроме  той  пользы, которую  она  приносит  ему самому.  —тобы наша
высшаЯ  администрациЯ  дала  ход  затеЯнному ходатайству  --  это совершенно
невероЯтно,  даже  невозможно,  она ответит  мне разве что мЯгкой  нотацией.
Њежду  моими  намерениЯми  и  их  осуществлением  стоит  сам  принцип  нашей
иерархии,  и  администрациЯ,   котораЯ,   пусть  по   самому   убедительному
ходатайству, отпустила бы  своего  магистра игры в бисер  и предоставила ему
деЯтельность  вне  Љасталии, мне  и  самому не понравилась бы. Љроме того, в
правлении Ћрдена есть мастер Ђлександр, человек, которого ничем  не сломить.
Ќет, эту  борьбу придетсЯ уж  мне взЯть  на себЯ. Ќо пускай  пока ’егулЯриус
поупражнЯетсЯ в остроумии!  Њы  ничего не потерЯем, кроме времени, а оно мне
все равно  нужно, чтобы  оставить здесь все в полном порЯдке и не  причинить
‚альдцелю вреда своим уходом. Ђ ты между тем подыщи мне там у вас пристанище
и  работу, пусть  самые  скромные, на  худой  конец Я  удовлетворюсь  местом
учителЯ музыки, нужно только начало, трамплин.
     „езиньори сказал, что это устроитсЯ, а когда  придет час, дом его будет
открыт длЯ друга на любой срок. Ќо Љнехт с этим не согласилсЯ.
     -- Ќет, -- сказал он, -- роль гостЯ не по мне, мне нужно работать. „а и
мое  пребывание в  твоем  доме,  как ни  прекрасен он,  продлись  оно дольше
нескольких дней, только умножило бы там  трениЯ и трудности. џ полон довериЯ
к тебе, да и  твоЯ жена приветливо принимает менЯ, привыкнув к моим визитам,
но все  это  сразу  изменилось бы, окажись Я не гостем  и  магистром €гры, а
беглецом и постоЯльцем.
     -- ’ы слишком уж щепетилен, -- сказал Џлинио. -- Ћсвободившись здесь  и
поселившись в  столице,  ты очень скоро получишь  достойное  тебЯ место,  по
меньшей мере профессора высшего учебного заведениЯ, -- на это  ты  можешь  с
уверенностью рассчитывать. Ћднако такие вещи, ты знаешь,  требуют времени, и
что-либо  предпринЯть  длЯ тебЯ  Я смогу,  конечно,  только тогда,  когда ты
совсем уйдешь отсюда.
     --  ђазумеетсЯ, -- сказал магистр, -- мое решение  должно оставатьсЯ до
тех пор тайной. џ не могу предлагать услуги вашему начальству, пока не будет
оповещено и не  вынесет решение мое собственное;  это само собой разумеетсЯ.
Ќо ведь Я  пока  и не ищу  официальной должности.  Њои потребности невелики,
меньше, чем ты,  пожалуй, способен  представить себе. Њне  нужны комнатка  и
кусок хлеба, но прежде  всего работа, обЯзанности учителЯ и воспитателЯ, мне
нужно иметь одного или нескольких учеников и воспитанников, с кем бы Я жил и
на кого  мог бы  влиЯть; о высшем учебном заведении Я думаю  при этом меньше
всего,  с такой же  охотой,  нет,  с  гораздо большей, Я  стал  бы  домашним
учителем  при мальчике  или  кем-нибудь  в  этом  роде.  Њне  нужна простаЯ,
естественнаЯ  задача,  нужен  человек, которому Я нужен, -- вот чего Я  ищу.
ђабота  в  высшей школе  ‘разу  же снова  включила бы менЯ  в  традиционный,
канонизированный и механизированный аппарат, а Я мечтаю совсем об ином.
     ’ут „езиньори  нерешительно  высказал желание,  которое  уже  некоторое
времЯ вынашивал.
     -- џ хочу  сделать тебе одно предложение, -- сказал он, -- и прошу тебЯ
хотЯ бы  выслушать  его  и доброжелательно взвесить. Њожет  быть, ты сможешь
принЯть  его, тогда  ты  окажешь  услугу  и мне.  ‘ того  первого днЯ, как Я
побывал здесь, в гостЯх  у тебЯ,  ты мне  во многом помог. ’ы познакомилсЯ с
моей жизнью и с моим  домом и знаешь, как там все обстоит.  Ћбстоит скверно,
но лучше, чем то было много лет. ‘амое трудное -- это мои отношениЯ с сыном.
Ћн избалован и дерзок, он поставил  себЯ в доме  в особое, привилегированное
положение, ему легко было добитьсЯ  этого в те годы, когда его, еще ребенка,
всЯчески  ублажали  и мать,  и Я. ‡атем он решительно взЯл сторону матери, и
все средства воздействиЯ на него были постепенно отнЯты у менЯ. џ смирилсЯ с
этим, как и вообще с моей не очень-то удавшейсЯ жизнью. Ќо теперь, когда Я с
твоей  помощью  немного  оправилсЯ,  у  менЯ  опЯть  поЯвилась  надежда.  ’ы
понимаешь, куда Я клоню; Я был бы очень доволен, если бы за ’ито, у которого
и в школе  не все  идет  гладко, взЯлсЯ какой-нибудь  заботливый  учитель  и
воспитатель.  ќто эгоистическаЯ просьба, Я  знаю, и по душе  ли  тебе  такаЯ
задача, мне неизвестно. Ќо ты дал мне смелость высказать это предложение.
     Љнехт улыбнулсЯ и протЯнул ему руку.
     -- Ѓлагодарю тебЯ,  Џлинио.  ‹учшего  предложениЯ  Я и желать  не могу.
’олько нужно еще согласие твоей жены.  Ђ  кроме того, вы оба должны решитьсЯ
целиком поручить  мне своего сына  на первых порах. —тобы Я взЯл его в руки,
надо устранить каждодневное влиЯние родительского дома. ’ы должен поговорить
об  этом с  женой  и убедить  ее  принЯть  это  условие.  Џриступай  к  делу
потихоньку, торопитьсЯ вам незачем.
     -- € ты веришь, -- спросил „езиньори, -- что чего-то добьешьсЯ от ’ито?
     -- Ћ да, почему же  нет! Ћн пошел в вас обоих,  он благороден и одарен,
не хватает лишь гармонии  между тем и  другим. Џробудить в  нем желание этой
гармонии, вернее,  укрепить его и наконец сделать  сознательным  -- вот  моЯ
задача, и Я за нее охотно возьмусь.
     ’еперь €озеф Љнехт знал, что  оба его  друга, каждый по-своему,  занЯты
его делом. ‚ то времЯ  как  в  столице „езиньори посвЯщал в свои новые планы
жену  и  старалсЯ  сделать  их  приемлемыми  длЯ  нее,  ’егулЯриус  сидел  в
комнатушке вальдцельской библиотеки  и по указаниЯм Љнехта собирал  материал
длЯ задуманного посланиЯ. ‹итературой, которую он рекомендовал  ’егулЯриусу,
магистр  ловко его приманил; ”риц ’егулЯриус,  убежденно презиравший историю
как  науку, попалсЯ на  удочку и  с  головой ушел в  историю военной  эпохи.
‚еликий  труженик  в играх, он с возраставшим аппетитом собирал  характерные
анекдоты той эпохи и накопил их так много, что его друг, которому эта работа
была представлена через несколько месЯцев, не оставил в тексте и десЯтой  их
части.
     ‚  эту  пору  Љнехт  много  раз  гостил  в  столице. ѓоспожа  „езиньори
проникалась  все большим доверием к  нему  --  ведь здоровому и гармоничному
человеку часто бывает легко пробитьсЯ  к людЯм тЯжелым и чем-либо угнетенным
-- и вскоре согласилась с  планом мужа. Ћ ’ито мы знаем,  что в один из этих
приездов он  довольно кичливо  заЯвил магистру,  что  не  хочет,  чтобы  тот
обращалсЯ  к нему на "ты", поскольку все, в том числе и учителЯ  его  школы,
говорЯт ему "вы". Љнехт самым вежливым образом поблагодарил его и извинилсЯ,
сказав,  что  в  его,  Љнехта, Џровинции учителЯ обращаютсЯ  на "ты" ко всем
ученикам и  студентам, даже  вполне взрослым. Ђ после еды попросил  мальчика
прогулЯтьсЯ с ним и немного показать  ему город. ‚о времЯ этой прогулки ’ито
провел его  и по  одной красивой улице старого  города, где  почти  сплошным
рЯдом стоЯли старинные дома знатных,  зажиточных  патрицианских семей. Џеред
одним из этих  крепких, узких и высоких  домов ’ито остановилсЯ, показал  на
щит над порталом и спросил:
     -- ‚ы знаете, что это? -- €, когда Љнехт ответил  отрицательно, сказал