есу, не скользкий мостик через мельничный ручей или перелезание
через заборы, окна и  ходы, но  единственный  момент  у темного  окна кухни,
дыхание и слова девушки, прикосновение ее рук, поцелуй ее губ.
     Ђ  теперь  к  этому  прибавлЯлсЯ  еще  новый страх, новое  переживание.
Ќарцисс принЯл в нем участие. Ќарцисс любил его, Ќарцисс позаботилсЯ о нем -
он, изысканный, благородный, умный, с тонким, слегка насмешливым ртом. Ђ он,
он распустилсЯ  перед  ним,  стоЯл  пристыженный  и  заикающийсЯ и, наконец,
разревелсЯ!  ‚место того, чтобы завоевать этого  превосходЯщего всех во всем
самым  благородным оружием  - греческим, философией,  духовными подвигами  и
достойным стоицизмом, он жалко и ничтожно провалилсЯ! Ќикогда  он себе этого
не простит, никогда не сможет смотреть ему без стыда в глаза.
     Ћднако  слезы  разрЯдили  сильное  напрЯжение,  спокойное  одиночество,
хорошаЯ постель подействовали благотворно, отчаЯние наполовину потерЯло свою
силу. —ерез часок  вошел прислуживающий  брат,  принес мучной  суп,  кусочек
белого  хлеба  и  небольшой  бокал красного  вина,  который  ученики  обычно
получали  только  по праздникам, ѓольдмунд поел  и выпил,  съел  полтарелки,
отставил, принЯлсЯ опЯть размышлЯть, но ничего не вышло; он опЯть пододвинул
тарелку,  съел  еще  несколько  ложек. €  когда  немного  спустЯ дверь  тихо
отворилась и вошел  Ќарцисс, чтобы  проведать  больного, тот лежал и спал, и
румЯнец опЯть поЯвилсЯ на его щеках.
     „олго  смотрел на него Ќарцисс,  с любовью, с  пытливым  любопытством и
немного с завистью. Ћн  видел: ѓольдмунд  не был  болен,  завтра ему  уже не
нужно будет  посылать  вина.  Ќо он знал,  запрет снЯт, они будут  друзьЯми.
Џусть сегоднЯ ѓольдмунду понадобились его услуги. ‚ другой раз, возможно, он
сам  окажетсЯ  слабым  и  будет нуждатьсЯ  в помощи  и участии. €  если  это
произойдет, от этого мальчика он их примет.

        ’ђ…’њџ ѓ‹Ђ‚Ђ

     ‘траннаЯ  это была  дружба, что началась между Ќарциссом и ѓольдмундом;
лишь немногим пришлась  она по душе, а иногда могло показатьсЯ, что им самим
от нее мало удовольствиЯ. Ќарциссу, мыслителю, поначалу приходилось особенно
трудно. „лЯ него все было  духовно, даже  любовь;  ему не дано было бездумно
отдаватьсЯ чувству. Ћн  был  в этой  дружбе  ведущей  силой и  долгое  времЯ
оставалсЯ  единственным, кто сознавал судьбу,  глубину и смысл этой  дружбы.
„олгое  времЯ  он  оставал сЯ одинок в  самый разгар любви, знаЯ,  что  друг
только  тогда будет действительно принадлежать ему, когда он  подведет его к
пониманию.  €скренне  и пылко, легко и безотчетно  отдавалсЯ ѓольдмунд новой
жизни; сознательно и ответственно принимал высокий жребий Ќарцисс.
     „лЯ ѓольдмунда это было прежде всего спасение и выздоровление. …го юнаЯ
потребность  в любви,  только что властно  разбуженнаЯ взглЯдом  и  поцелуем
красивой девушки,  тотчас же  отступила в  безнадежном страхе. €бо  в  самой
глубине души он чувствовал,  что все его прежние  мечты о жизни, все, во что
он верил,  все, к чему считал себЯ предназначенным и призванным, ставилось в
основе своей под  угрозу тем поцелуем  в  окне,  взглЯдом  тех  темных глаз.
Џредназначенный  отцом  к  монашеской   жизни,   всей   волей  принимаЯ  это
предназначение,  с  юношеским  пылом  отдаваЯсь  набожности  и  аскетически-
героическому идеалу, он при первой же беглой встрече, при первом пробуждении
чувств, при первом  женском привете  почувствовал, что  здесь его неизбежный
враг и демон, что в женщине длЯ него таитсЯ опасность. € вот судьба посылает
ему спасение,  в самую  трудную минуту ЯвлЯетсЯ эта дружба, предоставлЯЯ его
душевной потребности цветущий сад, его  благоговению  - новый  алтарь. ‡десь
ему  разрешалось  любить,  разрешалось без греха отдавать  себЯ, дарить свое
сердце   достойному   восхищениЯ,   старшему,   умному   другу,  превратить,
одухотворЯЯ,  опасное пламЯ чувств  в благородный  жертвенный  огонь.  Ќо  в
первую  же  весну  этой дружбы он столкнулсЯ со странными  препЯтствиЯми,  с
неожиданным, загадочным охлаждением, пугающей требовательностью. ‚едь ему  и
в  голову не  приходило  считать друга  полной себе противоположностью.  …му
казалось,  что  длЯ  того, чтобы из двоих сделать одно, сгладить  различиЯ и
снЯть противоречиЯ, нужна только любовь, только искреннЯЯ самоотверженность.
Ќо  как  строг и  тверд, умен и  непреклонен был этот Ќарцисс! Љазалось, ему
незнакомы и нежела телъны невиннаЯ самоотдача, благодарное странствие вдвоем
по  стране  дружбы. Љазалось,  он  не  ведает  и  не терпит  путей без цели,
мечтательных блужданий. Џравда, когда ѓольдмунд был болен, он проЯвил заботу
о нем, правда,  он был верным помощником и советчиком  ему во всех учебных и
ученых  делах, объЯснЯЯ трудные  места  в  книгах,  учил  разбиратьсЯ его  в
тонкостЯх  грамматики,  логики, теологии;  но  казалось, он  никогда не  был
по-настоЯщему доволен другом, и  согласен с  ним, достаточно часто  казалось
даже, что он посмеиваетсЯ над ним,  не  принимаЯ всерьез, ѓольдмунд, правда,
чувствовал, что  это не просто  наставничество,  не просто важничанье  более
старшего  и более умелого, что за этим  кроетсЯ что-то более глубокое, более
важное. ЏонЯть же это более глубокое он был не в состоЯнии, и нередко дружба
повергала его в печаль и растерЯнность.
     ‚  действительности Ќарцисс  прекрасно знал,  что представлЯл собой его
друг, он не был ослеплен ни его цветущей красотой, ни его естественной силой
жизни и скрытой полнотой чувств. € он ни в  коей  мере  не  был наставником,
который хотел питать пылкую юную душу греческим, отвечать на невинную любовь
логикой.  ‘лишком  сильно любил  он белокурого  юношу, а  длЯ  него это было
опасно, потому  что любовь  была  длЯ него  не  естес твенным  состоЯнием, а
чудом. Ћн не смел  влюбитьсЯ,  не смел довольствоватьсЯ приЯтным созерцанием
этих красивых глаз, близостью  этого цветущего светлого белокурого созданиЯ,
не смел  позволить  этой любви  хотЯ  бы на мгновение задержатьсЯ  на уровне
чувственного. Џотому  что  если ѓольдмунд  считал себЯ предназначенным  быть
монахом и аскетом и всю жизнь  стремитьсЯ к свЯтости - Ќарцисс действительно
был предназначен  длЯ  такой  жизни.  …му  была  позволена  любовь только  в
единственной,  высшей форме. ‚ предназначение  же ѓольдмунда к жизни  аскета
Ќарцисс не верил. џснее, чем кто-либо другой, он умел читать в  душах людей,
а  тут,  когда  он  любил,  он  читал с  особой  Ясностью. Ћн видел сущность
ѓольдмунда, которую глубоко понимал, несмотрЯ на противоположность. Ћн видел
эту сущность,  покрытую  твердым панцирем фантазий, ошибок  воспитаниЯ, слов
отца,  и давно  понЯл тайну этой  молодой жизни.  …го  задача была ему Ясна,
раскрыть  эту тайну самому носителю, освободить  его от панцирЯ, вернуть его
собственной природе. ќто будет нелегко, и  самое  трудное в  том, что  из-за
этого, он, возможно, потерЯет друга.
     Ѓесконечно медленно приближалсЯ  он  к цели. ЊесЯцы прошли,  прежде чем
стало  возможно  первое  наступление, серьезный разговор  между обоими.  ’ак
далеки были  они  друг от  друга,  несмотрЯ  на  всю дружбу, так велико было
напрЯжение меж ними.  ‡рЯчий  и слепой, так и шли они рЯдом, то, что  слепой
ничего не знал о своей слепоте, было длЯ него лишь облегчением.
     Џервую   попытку   Ќарцисс   сделал,  постаравшись  разузнать   о   том
переживании,  которое  подтолкнуло  к  нему в  трудную  минуту  потрЯсенного
мальчика.  ђазузнать  это  оказалось легче,  чем он  предполагал.  „авно уже
чувствовал ѓольдмунд  потребность исповедоватьсЯ в  переживаниЯх  той  ночи;
однако  никому, кроме настоЯтелЯ, он не  доверЯл вполне, а настоЯтель не был
его духовником. Љогда же Ќарцисс как-то  в подходЯщий момент напом нил другу
о начале их союза и осторожно коснулсЯ тайны, он без обинЯков сказал: "†аль,
что  ты  еще не  рукоположен  и  не  можешь  выслушивать исповеди,  Я охотно
освободилсЯ  бы от того потрЯсениЯ,  исповедавшись и  исполнив наказание. Ќо
своему духовнику Я не могу этого рассказать".
     Ћсторожно,  не  без  хитрости продвигалсЯ Ќарцисс дальше по  наиденному
следу. "Џомнишь,- подсказал он,- то  утро, когда ты вроде бы  заболел; ты не
забыл его, ведь тогда мы стали с  тобой друзьЯми. џ часто думал о нем. Њожет
быть, ты и не заметил, но Я чувствовал себЯ совершенно беспомощным".
     -  ’ы  беспомощным?- воскликнул друг  недоверчиво.- Ќо ведь беспомощным
был Я! ‚едь это Я стоЯл, не в состоЯнии вымолвить ни слова, и в конце концов
расплакалсЯ как ребенок! ”у, до сих пор стыдно; Я думал, что никогда  больше
не смогу смотреть тебе в глаза. ’ы видел менЯ таким ничтожно слабым!
     Ќарцисс продолжал нащупывать дальше.
     - џ понимаю,  - сказал он, - что  тебе было неприЯтно.  ’акой крепкий и
смелый  молодец, как ты, и вдруг плачет перед  чужим, да  еще учителем, тебе
это действительно не пристало. Ќу, тогда-то Я счел  тебЯ больным.  Ђ уж если
тебЯ бьет лихорадка,  то сам  Ђристотель  поведет  себЯ  странно.  Ќо  потом
оказалось, что ты вовсе  не  болен! Ќе было никакой лихорадки! € поэтому- то
ты и стыдишьсЯ. Ќикто ведь не стыдитсЯ,  что схватил лихо  радку, не так ли?
’ы стыдишьсЯ, потому что не смог противитьсЯ  чему-то другому, что-то другое
потрЯсло тебЯ. Џроизошло что-нибудь особенное?
     ѓольдмунд немного поколебалсЯ, затем медленно произнес:
     - „а,  произошло нечто особенное. Џозволь считать тебЯ моим духовником,
нужно же когда-то об этом сказать.
     ‘ опущенной головой он рассказал другу историю той ночи.
     Ќа это Ќарцисс, улыбаЯсь, сказал:
     -   Ќу,  конечно,  ходить  в  деревню  запрещено.  Ќо  ведь  многое  из
запрещенного можно делать и посмеиватьсЯ  над этим,  или же исповедоватьсЯ и
считать дело решенным, не касаЯсь его больше.  Џочему бы тебе и не совершить
эту маленькую глупость,  как это делает чуть  ли не каждый ученик? ђазве это
так уж плохо?
     Ќе сдерживаЯсь, ѓольдмунд гневно разразилсЯ:
     - ’ы говоришь действительно как школьный учитель! Ќаперед точно знаешь,
о чем речь! ђазумеетсЯ, Я не вижу большого греха в том, чтобы разок нарушить
правила и принЯть участие в проделке, хотЯ это, пожалуй,  и  нельзЯ  считать
достойной подготовкой к монашеской жизни.
     -  Џостой!- воскликнул Ќарцисс резко.- ђазве ты не знаешь друг, что длЯ
многих благочестивых  отцов  именно такаЯ  подготовка была  необходима? •отЯ
самый короткий путь к свЯтой жизни - жизнь пустынника.
     -  Ђх,  оставь!-  возразил  ѓольдмунд.-  џ  хотел  сказать:  не  легкое
непослушание тЯготило мою совесть. ќто было  нечто другое. ќто была девушка.
ќто  было  чувство, которое Я  не  могу  тебе  описать!  —увство, что если Я
поддамсЯ этому соблазну, если только протЯну руку, чтобы коснутьсЯ  девушки,
Я уже  никогда больше  не смогу вернутьсЯ назад, что  грех как адскаЯ бездна
поглотит  менЯ и никогда не  отпустит.  —то  с  этим кончатсЯ все прекрасные
мечты, все добродетели, всЯ любовь к Ѓогу и добру.
     Ќарцисс кивнул в глубокой задумчивости.
     - ‹юбовь  к  Ѓогу,-  сказал он медленно,  подыскиваЯ слова,- не  всегда
едина с любовью к  добру.  Ђх, если бы это было  так просто!  —то хорошо, мы
знаем из  заповедей. Ќо  Ѓог  не только в заповедЯх,  пойми,  они лишь малаЯ
часть …го. ’ы можешь исполнЯть заповеди и быть далеко от Ѓога.
     - Ќеужели ты менЯ не понимаешь?- пожаловалсЯ ѓольдмунд.
     - Љонечно, Я понимаю  тебЯ. †енщина, пол свЯзываютсЯ у тебЯ с понЯтиЯми
мира и греха. Ќа все другие грехи,  как тебе кажетсЯ, ты или неспособен или,
если даже совершишь их,  они не будут настолько  угнетать  тебЯ, в них можно
исповедатьсЯ и освободитьсЯ. ’олько от одного этого нельзЯ.
     - Џравильно, именно так Я чувствую.
     - Љак видишь, Я  тебЯ понимаю. „а ты не так уж и не прав, по- видимому,
историЯ о  …ве  и змие совсем  не  забавнаЯ  сказка.  € все-таки ты  не прав
дорогой.  ’ы  был  бы прав,  если  бы  был настоЯтелем  „аниилом  или  твоим
крестным, ‘вЯтым •ризостомусом, если бы ты был епископом или свЯщенником или
даже всего лишь простым монахом. Ќо ведь ты не ЯвлЯешьсЯ ни одним из них. ’ы
ученик, и если даже желаешь навсегда остатьсЯ в  монастыре или это желает за
тебЯ отец, то ведь обет ты еще не дал, посвЯщениЯ не получил. € если сегоднЯ
или завтра тебЯ совратит красиваЯ девушка, и ты поддашьсЯ искуше нию, то  не
нарушишь никакой клЯтвы, никакого обета.
     - Ќикакого  писаного обета! - воскликнул ѓольдмунд в большом волнении.-
Ќо неписаный, самый  свЯтой, который ношу в себе. Ќеужели ты не видишь - то,
что годитсЯ длЯ многих других, не годитсЯ длЯ менЯ? ‚едь  ты сам тоже еще не
получил  посвЯщениЯ,  не  дал  обета,  но ведь  ты никогда не позволишь себе
коснутьсЯ женщины! €ли Я ошибаюсь? ’ы не таков? ’ы совсем не тот, за  кого Я
тебЯ принимаю?  ђазве ты не дал себе клЯтву, хотЯ и не в словах  и  не перед
вышестоЯщим,  а  в  сердце,  и разве не  чувствуешь  себЯ  из-за нее  навеки
обЯзанным? ђазве ты не похож на менЯ?
     - Ќет, ѓольдмунд, Я не похож на тебЯ, не такой, как ты думаешь. Џравда,
Я принЯл молчаливый обет,  в этом ты прав. Ќо Я совершенно не похож на тебЯ.
џ скажу  тебе сегоднЯ кое-что, а  ты  подумай. ‚от  что Я  скажу  тебе: наша
дружба вообще  не имеет никакой другой цели и никакого другого смысла, кроме
как показать тебе, насколько ты не похож на менЯ.
     ѓольдмунд стоЯл пораженный;  Ќарцисс  говорил с  таким  видом  и  таким
тоном,  которому нельзЯ  было  возражать. Ќо  почему  Ќарцисс  говорил такие
слова? Џочему молчаливый  обет Ќарцисса был более свЯт, чем его? Џринимал ли
он  его вообще всерьез, не считал ли  всего лишь ребенком? Ќачинались  новые
замешательства и трудности этой странной дружбы.
     Ќарцисс больше не сомневалсЯ в природе тайны ѓольдмунда. ‡а этим стоЯла
…ва, праматерь. Ќо как же могло получитьсЯ, что в таком  красивом, здоровом,
таком  цветущем юноше пробуждающийсЯ пол встретил столь ожесточенную вражду?
„олжно быть, тут действовал демон, тайный враг, которому удалось разъединить
изнутри  этого человека  и раздвоить его изначальные влечениЯ.  €так, демона
нужно найти, сделать видимым и изгнать, тогда он будет побежден.
     Њежду тем  товарищи все больше и больше избегали ѓольдмунда и оставлЯли
его, скорее они  чувствовали, что  он оставлЯл их и в какой-то  мере изменЯл
им.   Ќикому  не  нравилась   его  дружба  с  Ќарциссом.  ‡лые  ославили  ее
противоестественной, именно те,  кто сами были влюблены в обоих юношей. Ќо и
другие, убежденные, что здесь нет ничего  порочного,  качали головами. Ќикто
не желал, чтобы эти двое были  вместе, этот союз, казалось,  отделЯл их, как
высокомерных  аристократов,  от  остальных,   бывших  длЯ  них  недостаточно
хорошими; это было не по-товарищески,  это было не  по-монастырски, это было
не по- христиански.
     Љое-что об обоих доходило до  слуха настоЯтелЯ „аниила,  толки, жалобы,
сплетни.   Њного  юношеских  дружб  повидал  он   более  чем  за  сорок  лет
монастырской  жизни,  они входили  в  картину  жизни монастырЯ,  были  милым
дополнением, иногда забавой, иногда опасностью. Ћн держалсЯ в стороне, зорко
следЯ,  но   не  вмешиваЯсь.  „ружба  такой  силы  и  исключительности  была
редкостью, без сомнениЯ, она была небезопасной; но так как он ни секунды  не
сомневалсЯ в  ее чистоте,  то  предоставил делу  идти своим чередом. …сли бы
Ќарцисс не был на особом положении  среди учеников и учителей, настоЯтель не
задумываЯсь  отдал  бы  распорЯжение  разделить их. Ќехорошо, что  ѓольдмунд
сторонитсЯ товарищей  и поддерживает  близкие отношениЯ со старшим,  да  еще
учителем. Ќо  можно ли мешать  Ќарциссу,  необыкновенному, высокоодаренному,
которого все  учителЯ  считали  не  только  равным  себе  духовно,  но  даже
превосходЯщим их  в выбранном деле, и  лишить его деЯтельности учителЯ? …сли
бы Ќарцисс перестал оправдывать себЯ в качестве учителЯ, если бы  его дружба
привела к небрежности или несправедливости, он  сразу же отстранил  бы  его.
Ћднако  ничто  не  свидетельствовало  против  него,  ничего  не  было, кроме
кривотолков,  ничего,   кроме  ревнивого   недовериЯ  других.  Џомимо  того,
настоЯтель знал  об особом даре  Ќарцисса, о его удивительно проникновенном,
возможно,  несколько  самонадеЯнном  знании  людей.  Ћн не придавал  особого
значениЯ этому дару,  другие способности Ќарцисса больше радовали его; но он
не сомневалсЯ, что Ќарцисс чувствовал особенность ученика ѓоль дмунда и знал
его куда лучше, чем он или кто-либо другой. Ћн сам, настоЯтель, не замечал в
ѓольдмунде,   помимо   его   подкупающей   прелести,  ничего,   кроме   Явно
преждевременного, даже несколько не по годам развитого усердиЯ, с которым он
уже  теперь,   будучи  лишь  учеником  и  гостем,  кажетсЯ,  чувствует  себЯ
принадлежащим монастырю и  уже  почти братом. —то Ќарцисс  будет поощрЯть  и
подогревать это трогательное, но незрелое усердие,  не страшно. ЃеспокоитьсЯ
можно скорее за то, что друг заразит его определенным духовным самомнением и
ученым  высокомерием; но длЯ ѓольдмунда, именно длЯ него, опасность казалась
не  столь  велика;  в  этом смысле можно, пожалуй, ничего не  предпринимать.
Љогда он думал о том, насколько проще, покойнее и удобнее быть настоЯтелем у
заурЯдных  людей,  то одновременно  вздыхал  и  улыбалсЯ. Ќет,  он  не хотел
заражатьсЯ недоверием, не хотел бьпъ неблагодарным, что ему были вверены два
исключительных человека.
     Ќарцисс много думал  о своем друге. …го  особаЯ  способность  видеть  и
распознавать  сущность и предназначение  человека помогла ему  разобратьсЯ в
ѓольдмунде. џркаЯ живость  этого юноши  Явно свидетельствовала о том, что он
был  отмечен всеми знаками  сильного,  богато одаренного чувствами  человека
глубокой души,  возможно художника, во всЯком случае, человека огромной силы
любви,   предназначение  и   счастье   которого   состоЯло  в   том,   чтобы
воспламенЯтьсЯ чувством  и отдаватьсЯ  ему. Џочему  же  этот  человек любви,
человек  тонких и богатых чувств, который  так глубоко  наслаждалсЯ ароматом
цветов, утренним  солнцем,  любил  своего  конЯ,  восхищалсЯ  полетом  птиц,
музыкой, почему он был одержим идеей стать духовным лицом и аскетом? Ќарцисс
много  размышлЯл  об  этом.  Ћн знал,  что  отец  ѓольдмунда поддерживал эту
одержимость. Ђ  не мог ли он ее  нарочно вызвать? Љакими чарами околдовал он
сына, что тот  поверил в  такое предназначение и  долг? —то за человек  этот
отец?
     •отЯ он  намеренно  часто  заводил о нем разговор,  и  ѓольдмунд немало
рассказывал о нем, Ќарцисс все-таки  не мог представить себе этого отца,  не
мог  увидеть его. ђазве  это  не странно, не подозрительно?  Љогда ѓольдмунд
говорил о форели, которую ловил мальчиком,  когда описывал бабочку, подражал
крику птицы,  рассказывал  о  товарище,  о  собаке  или нищем,  то возникали
картины, что-то виделось.  Љогда  же он  говорил о своем  отце, не  виделось
ничего. Ќет, если  бы этот отец  был  действительно  таким важным,  сильным,
влиЯтельным лицом в  жизни ѓольдмунда, он иначе описывал бы его! Ќарцисс был
невысокого  мнениЯ  об  этом  отце,  он не  нравилсЯ  ему;  он  даже  подчас
сомневалсЯ, а был ли он действительно отцом ѓольдмунда? Ћн казалсЯ  каким-то
пустым  идолом. Ќо откуда же  у него эта  власть?  Љак же он сумел наполнить
душу ѓольдмунда мечтаниЯми, по сути столь чуждыми его душе?
     €  ѓольдмунд много  размышлЯл. Љак  ни глубоко чувствовал он  сердечную
любовь  своего  друга,  у него  все времЯ  было тЯгостное  чувство,  что тот
принимает  его  недостаточно  всерьез  и  обращаетсЯ  с ним  немного  как  с
ребенком. Ђ к чему это друг постоЯнно дает ему  понЯть, что он не такой, как
он?
     Њежду тем эти  размышлениЯ  не заполнЯли дни ѓольдмунда  целиком. „олго
размышлЯть  он вообще не любил. Ѓыло много  других занЯтий в течение долгого
днЯ. Ћн часто пропадал  у брата привратника, с которым был  в  очень хороших
отношениЯх.  •итростью  и уговорами  он всегда добивалсЯ  разрешениЯ  часок-
другой  поскакать  на  Ѓлессе;  его  очень  полюбили и  другие,  жившие  при
монастыре,  у  мельника,  к  примеру;   частенько  с  его   работником   они
подстерегали  выдру или пекли  лепешки  из тонкой  прелатской  муки, которую
ѓольдмунд  из  всех  сортов  мог определить с закрытыми глазами,  только  по
запаху. •отЯ он  и много времени  проводил с  Ќарциссом, оставалось все-таки
немало  часов,  в которые  он  предавалсЯ своим давним привычкам и радостЯм.
–ерковнаЯ служба тоже была длЯ него по большей части радостью; он охотно пел
в ученическом  хоре, любил читать молитвы по  четкам  перед любимым алтарем,
слушал прекрасную, торжественную латынь мессы, смотрел  сквозь  клубы ладана
на  сверкающую золотом утварь  и убранство,  на  спокойные, почтенные фигуры
свЯтых,  стоЯщих на колоннах, евангелистов с животными, €акова  в шлЯпе и  с
сумкой паломника.
     ќти формы влекли его, каменные и деревЯнные эти фигуры воображались ему
таинственным образом свЯзанными с  его  личностью,  чем-то вроде бессмертных
всезнающих крестных,  заступников  и проводников в его  жизни. ’очно так  же
чувствовал  он любовь и тайную дивную свЯзь с колоннами и  капителЯми окон и
дверей,  орнаментами  алтарей, с этими прекрасно  профилированными опорами и
венками,  с этими  цветами и бурно  разросшимисЯ листьЯми,  выступавшими  из
камнЯ  колонн,  так  выразительно  обрамлЯЯ их.  …му  казалось  драгоценной,
сокровенной тайной, что, кроме природы, ее растений и животных, была еще эта
втораЯ, немаЯ,  созданнаЯ людьми природа, эти  люди, животные  и растениЯ из
камнЯ и  дерева. Ќередко  он проводил времЯ, срисовываЯ эти  фигуры,  головы
животных  и  пучки  листьев,  а иногда  пытаЯсь рисовать и настоЯщие  цветы,
лошадей, лица людей.
     € еще  он очень любил церковное пение, особенно песнопениЯ  деве Њарии.
Ћн любил  четкий  строгий  ход этих  песнопений,  их постоЯнно повторЯющиесЯ
мольбы и восхвалениЯ. Ћн молитвенно следовал их почтительному смыслу или же,
забываЯ  смысл,  лишь  любовалсЯ  торжественными   размерами  этих   стихов,
наполнЯЯсь  ими,  растЯнутыми  глубокими  звуками,  полнозвучными  гласными,
благочестивыми  повторами.  ‚  глубине  сердца  он  любил  не  ученость,  не
грамматику  и логику, хотЯ в  них  была  красота, а  мир  образов  и  звуков
литургии.
     ‚се  снова  и снова он ненадолго  прерывал  также возникшее между ним и
учениками  отчуждение. …му было неприЯтно и скучно подолгу чувствовать  себЯ
отверженным,  окруженным холодностью;  он то  смешил  ворчливого  соседа  по
парте, то заставлЯл болтать молчаливого соседа в  дортуаре, быстро добивалсЯ
своего и  отвоевывал  на  свою сторону несколько  глаз,  несколько  лиц,  не
сколько сердец. „ва раза из-за таких сближений, совершенно того не желаЯ, он
был приглашен "пойти в деревню". ’ут он испугалсЯ  и быстро отступил. Ќет, в
деревню он  больше  не ходил, и ему удалось забыть девушку с косами, никогда
не вспоминать о ней или почти никогда.

        —…’‚…ђ’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ

     „олго оставались напрасными попытки Ќарцисса раскрыть тайну ѓольдмунда.
„олго казались тщетными  его  стараниЯ  пробудить  его,  научить  Языку,  на
котором можно было бы сообщить тайну. €з того, что друг  рассказывал  ему  о
своем   происхождении  и  родине,   не  получалось  картины.   Ѓыл  смутный,
бесформенный, но почитаемый отец, да легенда о давно пропавшей или  погибшей
матери, от которой осталось  лишь смутное воспоминание.  Џостепенно Ќарцисс,
умело читавший  в душах,  понЯл, что его друг относитсЯ к людЯм, длЯ которых
утрачена  часть их жизни,  которые  под давлением какой-то необходимости или
колдовства  вынуждены  были за-бьпъ часть  своего  прошлого.  Ћн  понЯл, что
просто расспросы и поучениЯ здесь  бесполезны,  он видел также, что чересчур
полагалсЯ на силу рассудка и много говорил по напрасну.
     Ќо не напрасна  была любовь, свЯзывавшаЯ его с другом, и привычка много
бывать вместе.  ЌесмотрЯ  на  глубокое  различие  своих натур,  оба  многому
научились  друг у  друга;  между  ними  нарЯду с Языком  рассудка постепенно
возник Язык  души и знаков, подобно  тому как между двумЯ поселками,  помимо
дороги, по  которой ездЯт кареты и скачут рыцари,  возникает много забавных,
обходных, тайных дорожек; дорожка длЯ детей, тропа влюбленных, едва заметные
ходы собак  и кошек.  Џосте пенно одухотвореннаЯ сила воображениЯ ѓольдмунда
какими-то магическими путЯми проникла в мысли и Язык  друга, и он научилсЯ у
ѓольдмунда  понимать и  сочувствовать  без слов. Њедленно вызревали в  свете
любви новые свЯзи от души к душе, лишь потом приходили  слова. ’ак однажды в
один  свободный  от  занЯтий  день  в библиотеке неожиданно  длЯ  обоих  меж
друзьЯми  состоЯлсЯ  разговор  -  разговор, который  коснулсЯ  самой сути их
дружбы и многое осветил новым светом.
     Ћни  говорили об  астрологии, которой не  занимались в монастыре, и она
была запрещена. Ќарцисс сказал, что астрологиЯ - это попытка вмести  порЯдок
в систему во все многообразие характеров, судеб и предопределении людей. ’ут
ѓольдмунд вставил: "’ы  постоЯнно говоришь о различиЯх - постепенно Я понЯл,
что это твоЯ самаЯ главнаЯ  особенность. Љогда ты говоришь о большой разнице
между тобой и мной, например, то мне кажетсЯ, что она состоит не в чем ином,
как в твоей странной одержимости находить различиЯ!"
     Ќарцисс: "Џравильно, ты попал в точку.  ‚ самом деле: длЯ тебЯ различиЯ
не очень  важны,  мне же они кажутсЯ единственно" важными.  џ по сути  своей
ученый, мое предназначение -  наука. Ђ наука -  цитирую тебЯ - действительно
не что иное как  "одержимость находить различиЯ"! ‹учше нельзЯ определить ее
суть. „лЯ  нас,  людей науки, нет ничего  важнее как устанавливать различиЯ,
наука называетсЯ искусством различениЯ. Ќапример, найти в человеке признаки,
отличающие его от других, значит познать его".
     ѓольдмунд: "Ќу,  да. Ќа одном крестьЯнские башмаки, он - крестьЯнин, на
другом корона, он  - король. ќто, конечно, различиЯ. Ќо  они видны  и детЯм,
без всЯкой науки".
     Ќарцисс: "Ќо если крестьЯнин  и король одеты одинаково, ребенок уже  не
различит их".
     ѓольдмунд: "„а и наука тоже".
     Ќарцисс:  "Ђ  может  быть, все-таки  различит. Ћна,  правда,  не  умнее
ребенка,  что  следует признать, но она терпеливее, она  замечает не  только
самые общие признаки".
     ѓольдмунд: "‹юбой умный ребенок делает то же самое. Ћн узнает королЯ по
взору  или манере держатьсЯ. Ђ  говорЯ  короче, вы, ученые, высокомерны,  вы
всегда считаете  нас,  других,  глупее.  Њожно  без всЯкой науки быть  очень
умным".
     Ќарцисс:  "ЊенЯ радует, что  ты  начинаешь  это  понимать. Ђ  скоро  ты
поймешь также, что Я  не имею в виду ум, когда говорю о различии между тобой
и мной. џ ведь  не  говорю:  ты умнее или  глупее, лучше  или хуже. џ говорю
только: ты - другой".
     ѓольдмунд: "ќто  нетрудно понЯть. Ќо  ты говоришь не только о различиЯх
признаков,  ты часто  говоришь о  различиЯх  судьбы, предназначениЯ. Џочему,
например, у  тебЯ должно быть иное  предназначение, чем у менЯ. ’ы, как и Я,
христианин, ты, как  и Я,  решил жить в монастыре, ты, как  и Я, сын  нашего
доброго Ћтца на  небесах.  “ нас одна и та же цель: вечное блаженство. “ нас
одно и то же предназначение: возвращение к Ѓогу".
     Ќарцисс: "Ћчень хорошо.  Џо учебнику догматики,  один  человек и впрЯмь
точно  такой же.  как другой, а  в  жизни нет. Њне кажетсЯ,  любимый  ученик
‘пасителЯ, на чьей груди Ћн  отдыхал, и  другой ученик,  который …го предал,
имели, пожалуй, не одно и то же предназначение".
     ѓольдмунд: "’ы просто софист,  Ќарцисс! ’аким  путем мы не станем ближе
друг другу".
     Ќарцисс: "Њы никаким путем не станем ближе друг другу".
     ѓольдмунд: "Ќе говори так!".
     Ќарцисс:  "џ  говорю серьезно. Ќаша задача  состоит  не  в  том,  чтобы
сближатьсЯ друг  с  другом, как нельзЯ сближать солнце и луну, море  и сушу.
Ќаша  цель состоит не в том, чтобы переходить  друг в друга, но узнать  друг
друга и видеть и уважать в другом то, что он есть: противоположность другого
и  дополнение".   Џораженный  ѓольдмунд  опустил  голову,   лицо  его  стало
печальным.
     Ќаконец  он  сказал: "Џоэтому  ты так  часто  не принимаешь  мои  мысли
всерьез?"
     Ќарцисс  помедлил  немного  с  ответом.  ‡атем  сказал  Ясным,  твердым
голосом:  "Џоэтому. ’ы  должен  приучить себЯ, милый ѓольдмунд, к  тому, что
всерьез Я принимаю только тебЯ самого.  Bерь мне,  Я принимаю всерьез каждый
звук твоего голоса, каждый твой жест, каждую  твою улыбку.  Ђ твои мысли,  к
ним  Я отношусь  менее серьезно. џ принимаю всерьез  в  тебе то,  что считаю
существенным и неизбежным. Џочему ты придаешь такое большое значение  именно
своим мыслЯм, когда у тебЯ столько других дарований?"
     ѓольдмунд  горько  улыбнулсЯ:  "џ  же  говорил, ты  всегда  считал менЯ
ребенком!"
     Ќарцисс  оставалсЯ  непреклонным:  "Ќекоторые  твои   мысли  Я   считаю
детскими. ‚спомни, мы  только  что  говорили, что  умный  ребенок  совсем не
глупее  ученого. Ќо если ребенок  будет рассуждать  о науке, ученый  ведь не
примет это всерьез".
     ѓольдмунд  горЯчо  возразил: "„а  даже если мы  говорим не  о науке, ты
подсмеиваешьсЯ надо мной! “  тебЯ, например,  всегда получаетсЯ так, что моЯ
набожность,  мои стараниЯ  продвигатьсЯ  в учебе,  мое желание  быть монахом
всего лишь ребЯчество!"
     Ќарцисс серьезно посмотрел на него: "џ принимаю тебЯ всерьез, когда  ты
ѓольдмунд. Ђ  ты  не всегда ѓольдмунд. Њне же хочетсЯ,  чтобы  ты  целиком и
полностью стал ѓольдмундом.  ’ы  -  не  ученый, ты  - не  монах, ученым  или
монахом можно сделатьсЯ и при незначительной натуре. ’ы думаешь, что слишком
мало учен, недостаточно силен в логике или не очень набожен длЯ менЯ. Ћ нет,
но ты слишком мало ЯвлЯешьсЯ самим собой, по- моему".
     •отЯ  после этого разговора ѓольдмунд, озадаченный и даже уЯзвленный, и
замкнулсЯ в  себе, уже через несколько дней он  сам почувствовал потребность
продолжить его. Ќа этот раз Ќарциссу удалось так представить ему различиЯ их
натур, что он принЯл их более благосклонно.
     Ќарцисс говорил мЯгко, чувствуЯ, что  сегоднЯ ѓольдмунд более открыто и
охотно принимал  его слова, что  у него  есть власть над ним.  ‘облазнившись
успехом, он сказал больше, чем намеревалсЯ, увлеченный собственными словами.
     "‚идишь ли,- сказал он,- Я только в одном превосхожу тебЯ: Я бодрствую,
тогда как ты бодрствуешь наполовину, а иногда и совсем спишь. Ѓодрствующим Я
называю   того,  кто  понимает  и   осознает  себЯ,   свои   самые  глубокие
внерассудочные  силы,  влечениЯ и слабости и умеет с ними считатьсЯ. ’о, что
ты  этому учишьсЯ,  ЯвлЯетсЯ длЯ  тебЯ  смыслом  встречи  со мной.  “  тебЯ,
ѓольдмунд,  дух и природа, сознание и грезы  очень далеки друг  от друга. ’ы
забыл свое детство, из глубины твоей души оно пробиваетсЯ к тебе.  Ћно будет
заставлЯть тебЯ страдать так долго, пока ты не услышишь его. Ќу да хватит об
этом! ‚ бодрствовании, как Я сказал, Я сильнее тебЯ, здесь Я превосхожу тебЯ
и могу поэтому быть тебе полезен. ‚о всем остальном, милый, ты  превосходишь
менЯ - во всЯком случае, ты будешь таким, когда найдешь сам себЯ".
     ѓольдмунд с  удивлением  слушал, но при словах  "ты забыл свое детство"
вздрогнул как пораженный  стрелой, хотЯ Ќарцисс не заметил этого, так как по
своему  обыкновению говорил с закрытыми глазами или  смотрЯ перед собой, как
будто  так  лучше  подбирал   слова.   Ћн  не  видел   как  лицо  ѓольдмунда
передернулось и начало бледнеть.
     - Џревосхожу... Я тебЯ!- заикаЯсь произнес ѓольдмунд, только чтобы хоть
что-то сказать, но весь как бы оцепенел.
     -  Љонечно,- продолжал Ќарцисс,-  натуры, подобные твоей, с сильными  и
нежными  чувствами, одухотворенные мечтатели, поэты, любЯщие - почти  всегда
превосходЯт нас других, нас, людей  духа. ‚аше происхождение материнское. ‚ы
живете  в полноте, вам дана сила любви и  переживаниЯ.  Њы, люди духа,  хотЯ
часто  как будто  и руководим и управлЯем вами, не живем в полноте, мы живем
сухо. ‚ам принадлежит богатство  жизни,  сок плодов,  сад любви,  прекраснаЯ
страна искусства.  ‚аша  родина  - землЯ,  наша -  идеЯ.  ‚аша  опасность  -
потонуть в чувственном мире, наша - задохнутьсЯ в безвоздушном пространстве.
’ы -  художник,  Я  - мыслитель. ’ы  спишь  на груди матери, Я бодрст  вую в
пустыне. Њне светит солнце, тебе - луна и звезды, твои мечты о девушках, мои
- о мальчиках...
     ‘  широко открытыми  глазами  слушал ѓольдмунд,  как  говорил  Ќарцисс,
упоенный собственной  речью. Ќекоторые его  слова вонзались  в него  подобно
мечам; при последних словах он побледнел и закрыл глаза, и когда Ќарцисс это
заметил и  испуганно  замолчал,  тот,  совершенно  бледный,  угасшим голосом
проговорил: "Ћднажды случилось, что Я показал тебе свою слабость  и плакал -
ты помнишь.  ќтого больше никогда не случитсЯ, Я никогда себе этого не прощу
- но и тебе  тоже! Ђ теперь быстро уходи и оставь менЯ одного, ты сказал мне
ужасные слова".
     Ќарцисс  был  очень смущен. ‘лова увлекли его, у него было чувство, что
он  говорил лучше,  чем когда-либо. ’еперь  он в  замешательстве видел,  что
какие-то его слова глубоко потрЯсли друга, в чем-то задели его за живое. …му
было трудно оставить  друга  одного в этот момент, он помедлил  секунду,  но
нахмуренный лоб ѓольдмунда  заставил его поспешить, и в смЯтении он  побежал
прочь, чтобы оставить друга одного, в чем тот нуждалсЯ.
     Ќа этот раз перенапрЯжение в душе ѓольдмунда разрешилось не  слезами. ‘
чувством  глубокой и неизлечимой раны, как будто друг  неожиданно всадил ему
нож прЯмо в грудь, стоЯл он, тЯжело дыша, со смертельно сжавшимсЯ сердцем, с
бледным,  как  воск,  лицом,  с  онемевшими  руками. ќто было то  же ужасное
состоЯние,  как тогда, только в несколько раз сильнее, опЯть что-то  давЯщее
внутри, чувство, что он должен посмотреть в глаза чему-то страшному, чему-то
просто невыносимому.  Ќо  на этот раз  облегчающие  слезы  не  могли  помочь
вынести ужас. ‘вЯтаЯ Њадонна, что же это такое? —то же произошло? …го убили?
Ћн убил? —то же такого страшного было сказано?
     ‘  трудом  переводЯ дыхание, он  как отравленный разрывалсЯ  от желаниЯ
освободитьсЯ от  чего-то  смертельного,  что  застрЯло  глубоко  внутри его.
„вигаЯсь подобно плывущему, он бросилсЯ вон из комнаты, бессознательно бежал
в  самые  тихие,  самые  безлюдные  места  монастырЯ,   через  переходы,  по
лестницам, на волю, на воздух.  Ћн попал в самое укромное убежище монастырЯ,
обходную галерею,  над зелеными клумбами сиЯло Ясное солнечное  небо, сквозь
прохладный воздух каменного подвала слегка пробивалсЯ сладкий аромат роз.
     ‘ам того не  подозреваЯ,  Ќарцисс сделал в  этот час  то,  что страстно
желал сделать уже давно: он назвал по имени демона, которым  был одержим его
друг,  он  его  определил.  Љакое-то из его слов  коснулось тайны  в  сердце
ѓольдмунда,  и  оно  восстало  в  неистовой  боли. „олго  бродил Ќарцисс  по
монастырю в поисках друга, но так и не нашел его.
     ѓольдмунд  стоЯл  под одной  из круглых тЯжелых арок,  которые вели  из
переходов  в  садик,  с каждой из колонн  на него уставились по  три  головы
животных, каменные  головы  собак  или волков. ‘трашно ныла в нем рана,  без
выхода к свету,  без выхода  к разуму. ‘мертельный страх перехватил  ѓорло и
живот. Њашинально поднЯв взор, он увидел над собой одну из капителей колонны
с тремЯ головами животных, и ему тотчас пришло в голову,  что эти три  дикие
головы сидели, глазели, лаЯли у него внутри.
     "‘ейчас  Я умру",- подумал он в ужасе.  € сразу затем, дрожа от страха,
почувствовал:  "‘ейчас Я потерЯю рассудок,  сейчас  менЯ  сожрут эти звери".
‡атрепетав,  он опустилсЯ  у подножиЯ  колонны, боль  была  слишком  велика,
достигнув  крайнего  предела.  …го  охватила  слабость,  и  он погрузилсЯ  с
опущенным лицом в желанное небытие.
     “ настоЯтелЯ  „аниила выдалсЯ малоприЯтный  день, двое старших  монахов
пришли к нему сегоднЯ, возбужденно бранЯсь, полные упреков друг другу, опЯть
вспомнили  застарелые  мелочные  ссоры.  Ћн  их  выслушивал  слишком  долго,
увещевал,  однако  безуспешно,  в конце  концов  отпустил, наложив  довольно
суровое  наказание,  но в  душе  осталось  чувство, что  действиЯ  его  были
бесполезны. Ћбессиленный, он уединилсЯ в капелле нижней церкви, молилсЯ, но,
не  получив  облегчениЯ, опЯть  вы  шел. €  вот, привлеченный слабо льющимсЯ
ароматом роз, он вышел на обходную галерею подышать немного воздухом. ’ут он
нашел ученика  ѓольдмунда,  лежавшего  без  сознаниЯ на  каменных  плитах. ‘
грустью глЯдел  он  на  него,  испугавшись  мертвенной  бледности его всегда
такого красивого  юного  лица. Ќедобрый сегоднЯ день, теперь  еще и  это! Ћн
попыталсЯ  поднЯть юношу,  но  ноша  была не длЯ него. ѓлубоко  вздохнув, он
пошел прочь, старый человек, чтобы позвать двух братьев помоложе отнести его
наверх, послав туда же патера  Ђнсельма,  бывшего врачевателем. Ћдновременно
он послал за Ќарциссом, которого быстро нашли, и он ЯвилсЯ к нему.
     - ’ы уже знаешь?- спросил он его.
     - Ћ ѓольдмунде?  „а,  досточтимый  отец,  Я  только что слышал, что  он
заболел или пострадал от несчастного случаЯ, его принесли.
     - „а,  Я  нашел его лежащим  на обходной  галерее, где ему, собственно,
нечего  было делать.  Ћн  пострадал  не  от  несчастного случаЯ, он был  без
сознаниЯ. ќто мне не нравитсЯ. Њне кажетсЯ, ты должен быть причастен к  делу
или хотЯ бы что- то знать об этом, ведь он твой друг. Џоэтому Я позвал тебЯ.
ѓовори.
     Ќарцисс,  как  всегда прекрасно владеЯ  собой и речью, коротко  изложил
свой сегоднЯшний разговор с ѓольдмундом и как  неожиданно сильно он на  того
подействовал. ЌастоЯтель недовольно покачал головой.
     -  ‘транные  разговоры,- сказал он, принуждаЯ себЯ к спокойствию.-  ’о,
что  ты  мне  тут  рассказал,  похоже  на  разговор, который  можно  назвать
вмешательством в чужую душу, Я бы сказал, этот разговор душеспасительный. Ќо
ведь ты не ЯвлЯешьсЯ духовником ѓольдмунда.  ’ы вообще не духовник,  ты даже
еще  не рукоположен. Љак же получилось, что  ты говорил  с  учеником  в тоне
советчика  о  вещах,  которые  касаютсЯ только  духовника?  ЏоследствиЯ, как
видишь, печальные.
     - Џоследстеий,- сказал Ќарцисс мЯгко, но определенно,- мы еще не знаем,
досточтимый  отец.  џ  был  несколько  напуган  сильным  действием,   но  не
сомневаюсь, что последствиЯ нашего разговора будут длЯ ѓольдмунда добрыми.
     -  Њы еще  увидим последствиЯ. ‘ейчас  Я  говорю  не о них,  а  о твоих
действиЯх. —то побудило тебЯ вести такие разговоры с ѓольдмундом?
     -  Љак ‚ы знаете, он  мой друг. џ  испытываю к нему особую склонность и
думаю, что  особенно хорошо понимаю его. ‚ы  говорите, что  Я отнессЯ к нему
как  духовник. Ќо Я ни в коей мере не приписывал себе духовный  авторитет, Я
только полагал, что знаю его лучше, чем он сам себЯ знает.
     ЌастоЯтель пожал плечами.
     -  џ  знаю, это  твоЯ  специальность. Ѓудем надеЯтьсЯ, что ты не сделал
этим ничего  плохого.  ђазве ѓольдмунд болен? џ имею  в виду, болит  у  него
что-нибудь? Ћн слаб? Џлохо спит?  Ќичего  не ест?  ‘традает  от каких-нибудь
болей?
     - Ќет, до сих пор он был здоров. ’елом здоров.
     - Ђ в остальном?
     -  „ушой он, во всЯком  случае, болен. ‚ы  знаете,  он в  том возрасте,
когда начинаетсЯ борьба с половым инстинктом.
     - џ знаю. …му семнадцать?
     - …му восемнадцать.
     -  ‚осемнадцать.  Ќу   да,   достаточно  много.  Ќо  ведь   эта  борьба
естественна,  каждый  должен  пройти  через  нее.  €з-за  этого  ведь нельзЯ
называть его больным душой.
     - Ќет,  досточтимый отец,  только из-за этого - нет.  Ќо  ѓольдмунд был
болен душой уже до  этого, уже давно, поэтому эта борьба  длЯ него  опаснее,
чем длЯ других. Ћн  страдает, как  Я думаю, от  того, что забыл часть своего
прошлого.
     - ‚от как? Љакую же это часть?
     - ‘вою мать  и все, что с ней свЯзано. џ тоже ничего не знаю об этом, Я
только знаю, что  там должен  быть  источник его болезни.  ‘ам ѓольдмунд как
будто ничего не знает о своей матери, кроме того,  что рано потерЯл  ее.  Ќо
создаетсЯ впечатление,  что  он  стыдитсЯ ее. € все-таки  именно  от  нее он
унаследовал  большинство своих  дарований; то,  что он  рассказывает о своем
отце, не дает представлениЯ о человеке, у которого такой красивый, одаренный
и  своеобразный  сын.  џ  знаю  все  это  не  из  рассказов, а  заключаю  из
проЯвлений.
     ЌастоЯтель, который поначалу слегка посмеивалсЯ про себЯ  над этими  не
по годам умными и заносчивыми речами и длЯ которого все  дело было тЯгостным
и  щекотливым,  задумалсЯ.   …му  вспомнилсЯ  отец   ѓольдмунда,   несколько
напыщенный и скрытный человек, теперь, поискав в памЯти,  он вдруг припомнил
некоторые  слова,  в которых  тот  высказывалсЯ  о  матери  ѓольдмунда.  Ћна
опозорила его и убежала от него, сказал он, и он постаралсЯ подавить в  сыне
воспоминаниЯ о ней и некоторые унаследованные  от нее пороки. ќто ему весьма
удалось,  и мальчик намерен во  искупление  того,  чего недоставало  матери,
посвЯтить свою жизнь Ѓогу.
     Ќикогда  Ќарцисс не был настоЯтелю  столь мало приЯтен, как сегоднЯ.  €
все-таки  -  как  хорошо этот  педант  все  разгадал, как хорошо,  казалось,
разбираетсЯ в деле ѓольдмунда!
     ‚ заключение спрошенный  еще  раз о сегоднЯшних обстоЯтельствах Ќарцисс
сказал:
     -  ‘ильное  потрЯсение, которое  пережил  сегоднЯ  ѓольдмунд,  не  было
вызвано мной умышленно. џ напомнил ему о том, что он не знает сам себЯ,  что
он забыл свое детство и мат