ь. Љакое-то из моих слов, должно быть, задело его
и  проникло  в  то  темное,  против чего Я  давно борюсь.  Ћн  был  каким-то
отсутствующим и смотрел на менЯ, как бы не узнаваЯ ни менЯ, ни себЯ  самого.
џ часто говорил ему, что он спит, что он не бодрствует по-настоЯщему. ’еперь
он пробудилсЯ, в этом Я не сомневаюсь.
     Ћн  был  отпущен  без наказаниЯ,  но  временно ему запрещалось посещать
больного.
     Њежду  тем  патер  Ђнсельм  распорЯдилсЯ  положить  бесчувственного  на
постель  и  сел возле  него. ‚озвращать  его в  сознание сильными средствами
казалось ему  неразумным.  ћноша  выглЯдел  слишком  плохо.  Ѓлагожалательно
смотрел старик с морщинистым добрым лицом на  юношу. Џрежде всего он пощупал
пульс   и  послушал   сердце.  Љонечно,  думал  он,  мальчуган  съел  что-то
неудобоваримое, горсть кислицы  или еще какой-нибудь дрЯни,  дело известное.
џзык он  не  мог  посмотреть.  Ћн  любил  ѓольдмунда,  но его  друга,  этого
скороспелого  слишком  молодого учителЯ, терпеть не  мог. €  вот,  нате вам.
Ћпределенно  Ќарцисс  виноват  в  этой  глупой  истории.  ‡ачем  нужно  было
свЯзыватьсЯ такому живому, Ясноглазому мальчику, сыну природы, именно с этим
высокомерным  ученым, этим заносчивым грамотеем, длЯ  которого его греческий
важнее всего живого в мире!
     Љогда  долгое времЯ спустЯ дверь  отворилась и вошел  настоЯтель, патер
все еще  сидел, пристально смотрЯ  на лицо  лежащего  без  сознаниЯ.  —то за
милое, юное, беззлобное лицо, и вот сидишь возле, хочешь помочь и не можешь.
Љонечно, причиной  могли быть колики,  он  бы  распорЯдилсЯ дать глинтвейну,
может  быть,  ревеню.  Ќо  чем  дольше  он  смотрел  на бледное  до  зелени,
искаженное  лицо,  тем более  склонЯлсЯ  к  другому  подозрению,  внушающему
большие опасениЯ. “ патера Ђнсельма был опыт. Ќе раз за свою долгую жизнь он
видал одержимых.  Ћн медлил высказать свое глубокое  подозрение даже  самому
себе. ‹учше подождать  и  понаблюдать.  Ќо,  думал  он  мрачно, если  бедный
мальчик действительно одержим, то виновника не придетсЯ далеко искать, и ему
не поздоровитсЯ.
     ЌастоЯтель   подошел   ближе,  посмотрел  на  больного,  приподнЯл  ему
осторожно веко.
     - Њожно его разбудить?- спросил он.
     - € хотел  бы еще  подождать.  ‘ердце  здорово.  Љ нему  нельзЯ  никого
пускать.
     - …сть опасность?
     -  „умаю,  что  нет.  Ќикаких  повреждений,  никаких  следов удара  или
падениЯ. Ћн без  сознаниЯ, может быть,  это колики.  Џри очень сильной  боли
терЯют сознание. …сли бы было отравление,  был бы жар. Ќет, он придет в себЯ
и будет жить.
     - Ђ не может ли это быть из-за душевного состоЯниЯ?
     - Ќе стану отрицать. Ќо ведь ничего не  известно? Њожет быть, он сильно
испугалсЯ? €звестие о смерти? ‘ерьезный спор, оскорбление? ’огда все было бы
Ясно.
     - Њы этого не знаем. Џозаботьтесь, чтобы к  нему никого не пускали. ‚ас
Я  прошу побыть  с ним, пока  он не  придет  в  себЯ.  …сли ему станет хуже,
позовите менЯ, даже среди ночи.
     Џеред уходом старик еще  раз наклонилсЯ над больным;  он вспомнил о его
отце и том дне, когда этот красивый милый белокурый мальчик прибыл к нему, и
как все сразу полюбили его. € он с удовольствием смотрел на него. Ќо в одном
Ќарцисс был действительно прав: ни в чем этот мальчик не был похож на своего
отца!  Ђх,  сколько повсюду  забот,  как  несовершенны все наши дела!  “ж не
упустил  он  чего  в  этом бедном  мальчике?  ђазве  это дело,  что  никто в
монастыре  не знал об  этом  ученике больше,  чем  Ќарцисс?  Њог ли  тот ему
помогать,   когда  сам  еще   был  послушником,   не  был   ни   братом,  ни
рукоположенным,  да и все мысли и  взглЯды  его так непривычно  высокомерны,
даже почти враждебны?  Ѓог знает,  может быть,  и с Ќарциссом он давно ведет
себЯ неправильно? Ѓог знает, не  скрывает ли он за маской послушаниЯ дурное,
может, он Язычник? € за  все. что когда-нибудь выйдет из этих молодых людей,
за все он в ответе.
     Љогда ѓольдмунд пришел в себЯ, было  темно.  ѓолова  казалась  пустой и
кружилась. Ћн  понЯл, что лежит в постели, но не знал где,  он и не думал об
этом,  ему было  все  равно. Ќо где он побывал?  Ћткуда  вернулсЯ,  из какой
чужбины  переживаний?  Ћн был где-то, очень  далеко отсюда, он что-то видел,
что-то необычайное, что-то чудесное, и страшное, и незабываемое - и все-таки
он его забыл. ѓде же это было? —то это там всплыло перед ним. такое большое,
такое скорбное, такое блаженное,и опЯть исчезло?
     Ћн  вслушивалсЯ в глубину  себЯ, в то,  где сегоднЯ что-то прорвалось и
что-то произошло - что же это было?  ЃеспорЯдочный рой  образов навалилсЯ на
него, он видел собачьи  головы, три собачьих  головы и вдыхал аромат роз.  Ћ
как  ему было  тЯжело!  Ћн закрыл глаза.  Ћ как  ужасно тЯжело  ему было! Ћн
заснул опЯть.  ‘нова проснулсЯ и как раз в тот момент, когда мир  сновидений
ускользал от него, он увидел этот образ,  он обрел его и  вздрогнул как бы в
мучительном  наслаждении. Ћн  увидел,  он  прозрел. Ћн  видел  …е. Ћн  видел
‚еликую, ‘иЯющую, с Ярким цветущим ртом, блестЯщими волосами. Ћн  видел свою
мать. Ћдновременно ему послышалсЯ голос: "’ы забыл свое детство" —ей  же это
голос?  Ћн прислушалсЯ, подумал и вспомнил. ќто был Ќарцисс.  Ќарцисс?  €  в
один момент, внезапным толчком все сно ва вернулось: он вспомнил, он знал. Ћ
мать, мать! ѓоры ненужного, морЯ забвениЯ были устранены, исчезли, огромными
светло-голубыми  глазами  утраченнаЯ  снова  смотрела  на  него,  несказанно
любимаЯ. Џатер Ђнсельм, задремавший в кресле рЯдом с кроватью, проснулсЯ. Ћн
услышал,  что  больной  зашевелилсЯ,  услышал  его  дыхание.  Ћн   осторожно
поднЯлсЯ.
     - …сть здесь кто-нибудь?- спросил ѓольдмунд. - ќто Я, не  беспокойсЯ. џ
зажгу  свет.  Ћн зажег лампу, свет упал на его морщинистое, доброжелательное
лицо.
     - ђазве Я болен?- спросил юноша.
     - ’ы  был  без сознаниЯ, сынок. „ай-ка руку, послушаем-ка пульс. Љак ты
себЯ чувствуешь?
     -  •орошо. ‘пасибо  ‚ам, патер Ђнсельм, ‚ы  очень  добры. џ  совершенно
здоров, только устал.
     -  Љонечно, устал.  ‘коро  опЯть уснешь. ‚ыпей сначала глоток  горЯчего
вина, оно уже готово! „авай осушим с тобой по бокалу, мой мальчик, за добрую
дружбу.
     Ћн уже заботливо приготовил кувшинчик глинтвейна  и поставил в сосуд  с
горЯчей водой.
     - ‚от мы  оба  и поспали  немного, - засмеЯлсЯ врач.  -  •орош санитар,
скажешь ты, не мог пободрствовать. Ќу что ж, ведь и мы люди. ‘ейчас выпьем с
тобой немного этого волшебного напитка, малыш, нет ничего приЯтнее такой вот
маленькой тайной ночной попойки. ’вое здоровье!
     ѓольдмунд засмеЯлсЯ, чокнулсЯ и  отпил. ’еплое  вино  было  приправлено
корицей и гвоздикой и подслащено сахаром,  такого он еще никогда не пил. …му
пришло в голову, что он  уже был  однажды болен, тогда Ќарцисс принЯл  в нем
участие. ’еперь вот патер  Ђнсельм был так мил с ним. …му было очень хорошо,
в высшей степени приЯтно и удивительно лежать здесь при  свете лампы и среди
ночи пить сладкое теплое вино со старым патером.
     - †ивот болит?- спросил старик.
     - Ќет.
     -  џ-то подумал, у тебЯ колики, ѓольдмунд. ‡начит, нет. Џокажи-ка Язык.
’ак, хорошо. ‘тарый Ђнсельм и здесь обозналсЯ. ‡автра ты еще полежишь, потом
Я приду и осмотрю тебЯ. Ђ  вино ты  уже выпил? Џравильно, оно должно  хорошо
подействовать на тебЯ.  „ай-ка посмотрю, не  осталось ли  еще.  Џо полбокала
каждому  наберетсЯ,  если  по-братски  поделим.  ’ы  нас  порЯдком  напугал,
ѓольдмунд! ‹ежал там на галерее как труп. “ тебЯ правда живот не болит?
     Ћни  посмеЯлись  и  честно разделили  остатки  больничного  вина, патер
продолжал свои шутки, и  ѓольдмунд благодарно и весело смотрел на него опЯть
проЯснившимисЯ глазами. ‡атем старик ушел спать.
     ѓольдмунд еще какое-то  времЯ не  спал. Њедленно поднимались  опЯть  из
глубины души  образы, снова  вспыхивали  слова друга, и еще раз Явилась  его
душе белокураЯ сиЯющаЯ  женщина,  его мать;  как теплый сухой ветер ее образ
проник в него, как облако  жизни, тепла, нежности и глубокого напоминаниЯ. Ћ
мать! Ћ как же могло случитьсЯ, что он забыл ее!

        Џџ’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ

     „о сих пор  ѓольдмунд  кое-что  знал  о  своей  матери,  но  только  из
рассказов других; он утратил ее образ, а из того  немногого,  что, казалось,
знал  о  ней,  он о  многом умалчивал в  разговорах  с  Ќарциссом. Њать была
чем-то,  о чем  нельзЯ было говорить, ее  стыдились. Ћна  была  танцовщицей,
красивой,   необузданной  женщиной  благородного,  но  недобропорЯдочного  и
Языческого происхождениЯ; отец ѓольдмунда, так он рассказывал,  вывел  ее из
нужды  и позора, он крестил  ее и обучил  обрЯдам,  женилсЯ на ней  и сделал
уважаемой  женщиной.  Ђ она,  прожив  несколько лет покорно  и упорЯдочение,
опЯть вспомнила  свои прежние  занЯтиЯ,  оскорблЯла нравственные  чувства  и
совращала мужчин,  днЯми  и неделЯми не бывала  дома, прослыла колдуньей и в
конце  концов, после  того как муж несколько  раз  находил  ее и  возвращал,
исчезла навсегда. …е слава еще некоторое времЯ давала о себе знать, недобраЯ
слава,  сверкнувшаЯ  как хвост кометы  и  затем  угасшаЯ.  …е  муж  медленно
оправлЯлсЯ  от  беспокойной жизни, страха, позора  и вечных  неожиданностей,
которые  она ему преподносила;  вместо неудачной  жены он  воспитывал теперь
сынишку, очень похожего обликом на мать; муж стал угрюмым  ханжой  и  внушал
ѓольдмунду,  что тот должен  отдать свою  жизнь  Ѓогу,  чтобы искупить грехи
матери.
     ‚от примерно то, что  отец  ѓольдмунда имел обыкновение  рассказывать о
своей пропавшей жене, хотЯ он неохотно делал это, на что намекал настоЯтелю,
когда  привез ѓольдмунда; и  все  это как страшнаЯ  легенда было  известно и
сыну, хотЯ он научилсЯ вытеснЯть ее и  стал почти забывать. Ќо он совершенно
забыл  и утратил  действительный  образ  матери, тот  другой,  совсем другой
образ,  состоЯвший не из рассказов  отца и слуг и не из темных диких слухов.
…го собственное, действительное, живое воспоминание о матери было забыто им.
€ вот этот-то образ, звезда его ранних лет опЯть взошла. "Ќепостижимо, как Я
мог  это  забыть,-  сказал  он своему  другу.-  Ќикогда в жизни  Я не  любил
кого-нибудь так,  как  мать, так  безусловно и пылко,  никогда не  чтил,  не
восхищалсЯ  кем-нибудь, она была длЯ менЯ солнцем  и  луной. Ѓог  знает, как
получилось,  что этот сиЯющий  образ  потемнел  в  моей  душе  и  постепенно
превратилсЯ в  злую, бледную, безобразную ведьму, которой она стала длЯ отца
и длЯ менЯ в течение многих лет.
     Ќарцисс  недавно закончил свое послушничество и был пострижен в монахи.
‘транным  образом переменилось его  отношение  к  ѓольдмунду. ѓольдмунд  же,
ранее   отклонЯвший  предостережениЯ  друга,   не  принимаЯ  тЯготившее  его
наставничество,  со времени  того  важного  длЯ себЯ переживаниЯ, был  полон
изумленного  восхищениЯ  мудростью друга. Љак много из  его  слов  оказалось
пророчествами, как глубоко он проник в него, как точно  угадал его жизненную
тайну, его скрытую рану, как умно исцелил его!
     ћноша и выглЯдел исцеленным. Ќе  только  от обморока не осталось дурных
последствий; все надуманное,  не  по  годам умное, неестественное в существе
ѓольдмунда  как  будто  растаЯло,  его  скороспелое  решение  стать монахом,
обЯзательность  посвЯтить  себЯ  служению   Ѓогу  тоже.   ћноша,   казалось,
одновременно  стал  моложе  и старше с тех пор, как обрел себЯ. ‚сем этим он
обЯзан был Ќарциссу.
     Ќарцисс  же относилсЯ к  своему  другу с  некоторых пор со своеобразной
осторожностью;  очень  скромно,  без  особых претензий,  без превосходства и
поучений смотрел он на его чрезмерное  восхищение.  Ћн видел,  что ѓольдмунд
черпает силы из тайных источников,  которые ему самому были чужды. Ћн  сумел
способствовать  их росту, но не участвовал в них. ‘ радостью  видел  он, что
друг  освобождаетсЯ  от его  руководительства,  и  все-таки временами  бывал
печален. Ћн считал себЯ пройденной ступенью, сброшенной кожей; он видел, что
близитсЯ конец их дружбы, котораЯ  длЯ  него  была  столь многим. Ћн все еще
знал о  Cольдмунде больше,  чем тот сам о себе,  потому что хотЯ ѓольдмунд и
обрел свою душу  и был готов  следовать ее зову, но куда она его позовет, он
еще не догадывалсЯ. Ќарцисс же догадывалсЯ  и был бессилен, путь его любимца
вел в мир, куда сам он  никогда  не  пойдет.  †ажда знаний  ѓольдмунда стала
намного  меньше. Џропала и охота  спорить с другом,  со стыдом вспоминал  он
некоторые  из их бывших бесед. Њежду тем у Ќарцис  са,  вследствие окончаниЯ
его   послушничества  или   из-за  переживаний,  свЯзанных  с   ѓольдмундом,
пробудилась  потребность  в   уединении,  аскезе  и  духовных   упражнениЯх,
склонность  к  постам  и  долгим  Њолитвам, частым  исповедЯм,  добровольным
покаЯниЯм, и эту  склонность  ѓольдмунд  был в  состоЯнии понЯть, даже почти
разделить. ‘о времени выздоровлениЯ его инстинкт очень обострилсЯ, и если он
совершенно ничего  не  знал о своих  будущих  целЯх, то с отчетливой и часто
устрашающей  Ясностью чувствовал, что решаетсЯ  его судьба, что отныне некое
щадЯщее времЯ невинности и  покоЯ прошло,  и все  в  нем  было в напрЯженной
готовности.  Ќередко  предчувствие  было блаженным, полночи не давало  спать
подобно  сладкой влюбленности;  нередко  же  оно  бывало  темным  и  глубоко
удручающим.  Њать  снова  вернулась  к  нему, некогда утраченнаЯ,  это  было
большое  счастье.  Ќо куда поведет ее  манЯщий  зов?  Љ  неопределенности, к
нужде, может быть, к смерти. Љ покою, тишине, надежности, к монашеской келье
и жизни  в монастырской  общине она  не вела, ее зов не имел ничего общего с
отцовскими заповедЯми, которые он так долго принимал за собственные желаниЯ.
ќтим чувством, которое  часто бывало сильным, страшным и жгучим как  горЯчее
физическое чувство, питалась набожность ѓольдмунда. ЏовторЯЯ длинные молитвы
к  свЯтой Њадонне, он освобождалсЯ от  избытка чувства к собственной матери,
однако нередко его молитвы опЯть заканчивались теми странными, великолепными
мечтами, которые он  теперь  часто переживал:  снами  наЯву, при  наполовину
бодрствующем  сознании,  мечтами  о ней, в  которых участвовали все чувства.
’огда  материнский мир окружал его благоуханием, таинственно смотрел темными
глазами любви,  шумел как море  и  рай,  ласково  лепетал бессмысленные  или
скорее переполненные смыслом  звуки, имел  вкус сладкого и соленого, касалсЯ
шелковыми волосами  жаждущих губ  и  глаз.  ‚  матери  было  все,  не только
прелестное - милый голубой взглЯд любви, чудеснаЯ,  сиЯющаЯ счастьем улыбка,
в ней было и  все ужасное и темное - все страсти, все страхи, все грехи, все
беды, все рождениЯ, все умираниЯ.
     ѓлубоко  погружалсЯ юноша в  эти  мечты,  эти  многообразные  сплетениЯ
одухотворенных чувств.  ‚  них поднималось вновь  не  только чарующее  милое
прошлое: детство и  материнскаЯ любовь, сиЯющее  золотое утро жизни;  в  них
таилось  и грозное обещание, манЯщее и опасное будущее. €ногда эти мечтаниЯ,
в которых  мать, Њадонна и  возлюбленнаЯ  объединЯлись,  казались  ему потом
ужасным  преступлением и кощунством, смертным грехом, который никогда уже не
искупить; в другой  раз  он находил в  них  спасение, совершенную  гармонию.
ЏолнаЯ  тайн  жизнь пристально  смотрела  на  него, темный  загадочный  мир,
застывший  ощетинившийсЯ  лес,  полный сказочных опасностей,- все  это  были
тайны матери, исходили от нее, вели к ней, они были меленьким темным кругом,
маленькой грозЯщей бездной в ее светлом взоре.
     Њногое  из забытого детства всплывало в  этих мечтаниЯх  о  матери:  из
бесконечных    глубин    и    утрат    расцветало     множество    маленьких
цветов-воспоминаний,   мило  выглЯдывали,  благоухали  полные  предчувствий,
напоминаЯ о детских чувствах,  то ли переживаниЯх,  то ли мечтах. €ногда ему
грезились  рыбы, черные и  серебристые,  они подплывали к нему, прохладные и
гладкие, проплывали в  него,  через него, были  как посланцы  дивных вес тей
счастьЯ из какой-то более прекрасной действительности, становились как тени,
вилЯЯ хвостами, исчезали, оставлЯЯ вместо вестей новые тайны. —асто виделись
ему  плывущие  рыбы  и  летЯщие  птицы,  и  каждаЯ  рыба или  птица была его
созданием, зависела от него, и он управлЯл ими как своим дыханием, изучал их
из себЯ  как  взглЯд, как мысль, возвращал  назад в себЯ. Ћ  саде  грезил он
часто, волшебном саде со сказочными  деревьЯми, огромными цветами, глубокими
темно-голубыми грота ми; из травы  сверкали глазами незнакомые животные,  по
ветвЯм  скользили  гладкие  упругие змеи; лозы  и  кустарники  были  усыпаны
огромными  влажно блестЯщими Ягодами, они  наливались в его  руке, когда  он
срывал их, и сочились теплым, как кровь, соком  или имели  глаза и  поводили
ими  томно и лукаво; он прислонЯлсЯ  к дереву, хваталсЯ за сук и видел между
стволом и суком комок  спутанных волос, как под мышкой. Ћднажды он увидел во
сне себЯ  или своего свЯтого, ѓольдмунда •ризостому са,  у него были золотые
уста, и он  говорил золотыми устами  слова, и слова,  как маленькие роЯщиесЯ
птицы, вылетали порхающими стаЯми.
     Ћднажды ему приснилось: он был взрослым, но сидел на земле как ребенок,
перед ним лежала глина, и  он лепил из нее фигуры: лошадку, быка, маленького
мужчину, маленькую  женщину.  …му нравилось лепить,  и  он делал  животным и
людЯм  до смешного большие  половые органы, во сне  это  казалось  ему очень
забавно. “став от  игры,  он пошел  было  дальше,  и вдруг почувствовал, что
сзади что-то ожило, что-то огромное беззвучно приближалось, он оглЯнулсЯ и с
глубоким  удивлением  и  страхом,  хотЯ  не без  радости,  увидел,  что  его
маленькие  фигурки  стали  большими и  ожили.  Ћгромные безмолвные  великаны
прошли мимо него, все увеличиваЯсь, молча шли они дальше в мир  высокие, как
башни.
     ‚ этом мире грез он жил больше, чем  в действительности. „ействительный
мир: класснаЯ, монастырский двор, библиотека, спальнаЯ, и часовнЯ - был лишь
поверхностью, тонкой пульсирующей оболочкой над сверхреальным миром образов,
полным  грез.  ‘амой  малости было  достаточно,  чтобы  пробить  эту  тонкую
оболочку:  какого-нибудь  необычного  звучаниЯ  греческого  слова  во  времЯ
обычного  урока,  волны аромата трав из сумки патера Ђнсельма, увлекающегосЯ
ботаникой,  взглЯда на завиток  каменного листа,  свешивающегосЯ  с  колонны
оконной   арки,-  этих  малых   побуждений  хватало,  чтобы  за  безмЯтежной
действительностью  без  прикрас  отверзлись ревущие бездны, потоки и млечные
пути мира  душевных образов. ‹атинский инициал становилсЯ благоухающим лицом
матери, протЯжные звуки Ђве ЊариЯ - вратами раЯ, греческаЯ буква - несущимсЯ
конем, приподнЯвшейсЯ было змеей, спокойно скользившей меж цветов, и вот уже
опЯть вместо них застывшаЯ страница грамматики.
     ђедко говорил он об этом, лишь изредка намекал Ќарциссу о существовании
этого мира.
     -  џ думаю,- сказал  он  однажды,-  что лепесток цветка  или  червЯк на
дороге  говорит и содержит много больше, чем книги целой библиотеки. Ѓуквами
и словами ничего нельзЯ сказать. €ногда Я пишу какую-нибудь греческую букву,
фиту или омегу, поверну чуть-чуть перо, и вот  буква уже вилЯет хвостом, как
рыба, и в одну секунду напомнит  о всех  ручьЯх и потоках мира, о прохладе и
влаге, об океане  ѓомера  и  о водах, по которым пыталсЯ  идти Џетр,  или же
буква становитсЯ  птицей,  выставлЯет  хвост,  топорщит  перьЯ, раздуваетсЯ,
смеЯсь,  улетает.- Ќу.  как, Ќарцисс, ты не очень-то высокого мнениЯ о таких
буквах? Ќо говорю тебе: так создавал мир Ѓог.
     - џ  высоко ставлю их,- сказал Ќарцисс печально.- ќто  волшебные буквы,
ими  можно изгнать всех бесов. Џравда, длЯ  занЯтий науками они  не годЯтсЯ.
„ух любит твердое, оформленное, он хочет полагатьсЯ  на свои знаки, он любит
сущее, а  не становЯщеесЯ, действительное,  а не  возможное. Ћн  не  терпит,
чтобы  омега становилась змеей или  птицей.  ‚  природе дух не  может  жить,
только вопреки ей, только как  ее  противоположность. ’еперь ты веришь  мне,
ѓольдмунд, что никогда не будешь ученым?
     Ћ да, ѓольдмунд поверил этому давно, он был с этим согласен.
     - џ  больше не  одержим стремлением  к  вашему духу,- сказал он,  почти
смеЯсь.- ‘ духом и с  ученостью дело обстоит  так  же, как с моим отцом, мне
казалось, что  Я очень  люблю его и похож на  него, Я был сторонником всего,
что он говорил. Ќо едва вернулась мать, Я узнал, что такое любовь, и рЯдом с
ее образом отец вдруг стал незначительным  и безрадостным, почти неприЯтным.
€  теперь  Я  склонен   считать  все  духовное  отцовским,  не  материнским,
враждебным материнскому и менее достойным уважениЯ.
     Ћн  говорил,  шутЯ, но  ему  не  удалось развеселить  печального друга.
Ќарцисс молча взглЯнул на  него, в его взглЯде  была ласка. Џотом он сказал:
"џ прекрасно понимаю тебЯ. ’еперь нам нечего больше спорить; ты пробудилсЯ и
теперь  уже знаешь разницу  между собой и мной, разницу  между материнским и
отцовским  началом, между душой и духом. Ђ скоро, по-видимому, узнаешь и то,
что твоЯ жизнь в монастыре и твое стремление к монашеству были заблуждением,
измышлением  твоего отца, который хотел  этим  искупить памЯть о  матери,  а
может  быть,  всего  лишь   отомстить  ей.  €ли  ты  все  еще  думаешь,  что
предназначен всю жизнь оставатьсЯ в монастыре?"
     ‡адумчиво  рассматривал ѓольдмунд  руки своего друга, эти  благородные,
строгие  и вместе с тем нежные, худые белые руки. Ќикто бы не усомнилсЯ, что
это руки аскета и ученого.
     -  Ќе  знаю,-  сказал   он  певучим,   несколько  неуверенным  голосом,
растЯгивающим  каждый звук,  который поЯвилсЯ у него  с  некоторых пор.- џ в
самом деле не знаю. ’ы довольно  строго  судишь  о  моем  отце …му ведь было
нелегко. Ђ может,  ты и прав.  џ уже  три  года как учусь, а  он  ни разу не
навестил менЯ. Ћн надеетсЯ, что  Я навсегда останусь здесь. Њожет  быть, это
было бы лучше всего,  Я ведь и  сам всегда этого хотел. Ќо теперь Я не знаю,
чего хочу ђаньше все было  просто, просто, как буквы  в учебнике. ’еперь все
не просто, даже буквы. ‚се стало многозначительно и многолико. Ќе знаю,  что
из менЯ выйдет, теперь Я не могу думать об этих вещах.
     - ’ы и  не  должен.- сказал Ќарцисс.- ‚ремЯ  покажет,  куда  ведет твой
путь.  ЌачалсЯ  он  с того, что привел тебЯ  обратно  к матери и  еще больше
приблизит к ней. —то касаетсЯ твоего отца,  Я не сужу его  слишком строго. Ђ
хотел бы ты вернутьсЯ к нему?
     - Ќет, Ќарцисс, конечно, нет.  €наче Я сделал бы это сразу по окончании
школы или уже сейчас.  ‚едь если Я не буду ученым  то  хватит с менЯ латыни,
греческого и математики. Ќет, к отцу Я не хочу.
     Ћн  задумчиво смотрел перед собой и вдруг воскликнул "Ќо как это у тебЯ
получаетсЯ,  ты  все  времЯ говоришь мне  слова  и  ставишь вопросы, которые
прЯмо-таки  пронзают менЯ  и  проЯснЯют  мне менЯ самого?  ‚от и теперь твой
вопрос, хочу ли  Я вернутьсЯ к отцу, фазу показал мне,  что Я не хочу этого.
Љак ты это делаешь?  ЉажетсЯ,  что  ты все знаешь.  ’ы говорил мне кое-что о
себе и обо мне.  поначалу Я не  очень-то и понимал это,  а потом  оно  стало
таким важным длЯ менЯ! ’ы первый определил материнское начало во мне, именно
ты понЯл, что  Я был под чарами и забыл свое детство! Ћткуда ты  так  хорошо
знаешь людей? ЌельзЯ ли и мне научитьсЯ этому?"
     Ќарцисс, улыбаЯсь, покачал головой.
     -  Ќет,  мой милый, тебе -  нельзЯ.  …сть люди,  которые  многому могут
научитьсЯ, но ты не из их числа. ’ы никогда не будешь учеником.  „а и зачем?
’ебе это не  нужно. “ тебЯ другие дарованиЯ. “ тебЯ больше  дарований, чем у
менЯ. ’ы богаче менЯ, но и слабее, твой путь будет лучше и труднее, чем мой.
€ногда ты  не хотел менЯ понЯть, часто  вставал на дыбы, как  жеребенок,  не
всегда бывало легко, и часто Я вынужден был делать тебе больно. џ должен был
тебЯ  пробудить, ты ведь спал. „аже  мое напоминание тебе  о матери поначалу
причинило  тебе боль, сильную боль,  ты лежал как мертвый на галерее,  когда
тебЯ нашли. Ќо так должно было быть.  Ќет, не гладь мои волосы! Ќет, оставь!
џ этого не люблю.
     - € учитьсЯ мне нечему? џ навсегда останусь глупым ребенком?
     -  ЌайдутсЯ другие,  у  которых ты будешь учитьсЯ. ‘ тем, чему  ты  мог
научитьсЯ у менЯ, малыш, покончено.
     - Ћ нет, - воскликнул ѓольдмунд, -  мы не длЯ этого стали друзьЯми! —то
же это  за дружба, если  за короткое времЯ,  достигнув  цели,  прекращаетсЯ!
ђазве Я тебе надоел? Ћпротивел?
     Ќарцисс быстро  ходил взад и вперед, смотрЯ в землю, потом  остановилсЯ
перед другом.
     - Ћставь,- сказал он мЯгко,- ты прекрасно знаешь, что не противен мне.
     ‘ сомнением глЯдел он на  друга, потом опЯть принЯлсЯ ходить туда-сюда,
еще раз остановилсЯ, с  худого  сурового лица на ѓольдмунда смотрели твердые
глаза. ’ихим голосом, но твердо и сурово он сказал: "‘лушай, ѓольдмунд! Ќаша
дружба  была  хорошей,  у  нее была  цель, и она достигнута,  ты  пробудилсЯ
Ќадеюсь, она не кончена, надеюсь, она возобновитсЯ и приведет к новым целЯм.
Ќа данный момент цели нет. ’воЯ - неопределенна, и Я не могу  ни вести тебЯ,
ни сопровождать. ‘проси свою мать, спроси ее образ, слушайсЯ ее! ЊоЯ же цель
определенней, она здесь, в монастыре, она требует менЯ каждый час. џ не смею
быть твоим другом, но Я  не  смею быть влюбленным.  џ - монах,  Я  дал обет.
Џеред посвЯщением  Я  намерен получить  отпуск  от  учительства и  посвЯтить
несколько  недель посту  и духовным  упражнениЯм.  ‚ это  времЯ  Я не  смогу
говорить ни о чем мирском, и с тобой тоже".
     ѓольдмунд понЯл. Џечально сказал он:
     - €так, ты будешь делать то, что делал бы и Я, если бы вступил в орден.
Ђ  когда  закончишь  подготовку,  проведешь  достаточно  постов  и  молитв и
бодрствований - что тогда станет твоей целью?
     - ’ы же знаешь,- сказал Ќарцисс.
     - Ќу, да. —ерез несколько лет  станешь первым учителем, возможно,  даже
управлЯющим   школой.  Ѓудешь   совершенствовать  преподавание,  увеличивать
библиотеку. Њожет  быть, сам станешь писать  книги. Ќе так ли?  Ќо в чем  же
будет цель?
     Ќарцисс слабо улыбнулсЯ.
     - –ель? Њожет, Я умру управлЯющим школой или настоЯтелем или епископом.
‚се равно. –ель же - всегда быть там, где Я смогу служить наилучшим образом,
где  мой  характер,  мои  качества  и   дарованиЯ  найдут  наилучшую  почву,
наибольшее воздействие. „ругой цели нет.
     ѓольдмунд:
     - Ќикакой другой цели длЯ монаха?
     Ќарцисс: "Ћ, да, целей  предостаточно. †изненной целью длЯ монаха может
быть  изучение  древнееврейского,  комментирование  ЂристотелЯ  или  роспись
монастырской церкви, затворничество и  медитирование или сотни других вещей.
„лЯ  менЯ  это не цели. џ  не  желаю  ни умножать  богатство  монастырЯ,  ни
реформировать орден или церковь. џ желаю по мере  моих сил служить духу, как
Я его понимаю. ђазве это не цель? „олго обдумывал ответ ѓольдмунд.
     - ’ы прав,- сказал он.- џ очень помешал тебе на пути к твоей цели?
     - Џомешал? Ћ ѓольдмунд, никто  не помог мне больше, чем ты. “ менЯ были
трудности с тобой,  но  Я не  против трудностей. џ учусь на них, Я  их почти
преодолел.
     ѓольдмунд перебил его, сказав полушутЯ:
     -  ’ы их великолепно  преодолел!  Ќо скажи-ка,  когда  ты  помогал мне,
руководил мной и освобождал мою  душу,  ты  действительно  тем  самым служил
духу?  Ђ  может,  ты этим отнЯл  у  монастырЯ  ревностного  и  добронравного
послушника и  воспитал  противника  духу, кого-то, кто  будет  стремитьсЯ  и
помышлЯть о противоположном тому, что ты считаешь добрым!
     - Џочему бы и нет?- ответил Ќарцисс с глубокой серьезностью.- Њой друг,
ты все еще плохо знаешь менЯ! џ, по- видимому, погубил в тебе монаха, зато Я
открыл тебе путь  к необычной судьбе.  „аже если ты завтра спалишь наш милый
монастырь или объЯвишь какую-нибудь безумную ересь,  Я никогда не раскаюсь в
том, что помог  тебе встать на этот путь.- Ћн ласково положил обе руки другу
на плечи.
     - ‚идишь ли, маленький ѓольдмунд, в мои цели входит также вот что: будь
Я учитель или настоЯтель, духовник или что угодно, Я всегда хотел  бы быть в
состоЯнии, встретив сильного,  одаренного и особенного человека, понЯть его,
помочь ему раскрытьсЯ. € скажу тебе: что  бы ни вышло из тебЯ и менЯ, как бы
ни  сложилась наша судьба, когда бы ты ни  позвал, нуждаЯсь во мне. Я всегда
отзовусь. ‚сегда!
     ќто  звучало  как прощание и действительно  было приближением прощаниЯ.
‘тоЯ перед другом и смотрЯ в его решительное лицо,  целеустремленный взглЯд,
ѓольдмунд окончательно  понЯл, что теперь  они больше не братьЯ и  товарищи,
что пути их уже  разошлись. ’от, кто стоЯл перед ним. не был мечтателем и не
ждал  каких-то зовов судьбы: он  был  монахом,  отдал  себЯ  в  распорЯжение
твердого порЯдка и долга, был слугой и солдатом ордена, церкви, духа. ‘ам же
он, сегоднЯ  это стало Ясно  ему, не принадлежал  к  этому миру, он был  без
родины, его ждала неизвестность. ’о  же самое  было  когда-то с его матерью.
Ћна оставила дом и хозЯйство, мужа и ребенка, общину и порЯдок, долг и честь
и ушла в неизвестное, видимо, там давно и погибла. “ нее не было цели, как и
у него. €меть цели,-  это дано  другим,  не  ему. Ћ, как хорошо все  это уже
давно видел Ќарцисс, как он был прав!
     ‚скоре  после  этого  днЯ  Ќарцисс как  бы исчез,  он вдруг стал как бы
невидим. „ругой учитель вел его уроки, его место в  библиотеке пустовало. Ћн
еще был здесь, не полностью стал  невидим, иногда можно бьшо видеть,  как он
проходит по галерее, иногда слышать, как шепчет молитвы в  одной из часовен,
стоЯ на коленЯх на каменном полу; знали, что он начал готовитьсЯ к постригу,
что он поститсЯ и по три раза в ночь встает читать молитвы. Ћн был еще здесь
и все-таки перешел в другой мир;  его можно было видеть, хотЯ и редко, но он
был недосЯгаем, с ним нельзЯ было ни общатьсЯ, ни говорить.  ѓольдмунд знал:
Ќарцисс  поЯвитсЯ опЯть, займет свое  место в библиотеке, в трапезной, с ним
снова можно будет поговорить - но  прошлого не  вернешь. Ќарцисс  никогда не
будет принадлежать ему. € когда он думал  об этом, он понЯл, что Ќарцисс был
единственным, из-за кого  ему  нравилсЯ монастырь и монашество, грамматика и
логика, учеба и  дух.  …го пример манил его, быть как он, стало его идеалом.
Џравда,  был еще  настоЯтель,  его  он тоже  почитал и любил и  видел  в нем
образец  высокого.  „ругие  же: учителЯ, ученики, дортуар, трапезнаЯ, школа,
уроки, службы, весь монастырь - без Ќарцисса ему не было до них дела. —то же
он   еще  делал  здесь?  Ћн  ждал,  он  стоЯл  под  крышей   монастырЯ,  как
останавливаетсЯ в  дождь нерешительный  путник под  какой-нибудь крышей  или
деревом, просто ждет как гость из страха перед суровой неизвестностью.
     †изнь  ѓольдмунда  в это времЯ  была лишь  промедлением и прощанием. Ћн
посетил все места, которые были ему дороги или значимы длЯ него. ‘о странным
отчуждением  заметил  он,  сколь  мало людей  и лиц  было здесь,  прощание с
которыми было бы ему тЯжело. Ќарцисс да I старый  настоЯтель  „аниил, да еще
добрый  милый  патер  Ђнсельм,   да,  пожалуй,  еще  ласковый  привратник  и
жизнерадостный сосед-мельник - но и они  были уже почти I нереальны. ’руднее
было  прощатьсЯ  с  большой каменной  мадонной  в часовне,  с  апостолами на
портале.  „олго стоЯл он перед ними, а также перед прекрасной резьбой хоров,
перед фонтаном  в  галерее,  перед  колоннами  с  тремЯ  головами  животных;
простилсЯ  с  липами  во  дворе, с  каштаном.  Љогда-нибудь все  это  станет
воспоминанием,  маленькой книжицей с картинками в его сердце.  „аже  теперь,
когда  он  был  среди  них, они  начинали ускользать  от  него,  терЯЯ  свою
действительность, превращаЯсь во что-то бывшее. ‘ патером Ђнсельмом, который
охотно брал его с собой, он ходил собирать травы, у мельника присматривал за
работниками  и времЯ от  времени принимал приглашение на выпивку  с  печеной
рыбой: но все это  было уже чужим  и наполовину воспоминанием. Љак его  друг
Ќарцисс, попадавшийсЯ иногда в сумраке  церкви и исповедальни, стал длЯ него
тенью,  так  и  все  вокруг  было  лишено действительности, дышало осенью  и
преходЯщим.
     „ействительной и живой была только жизнь  внутри, робкое биение сердца,
болезненное жало  мучительного ожиданиЯ, радости  и  страхи его грез.  €м он
принадлежал,  отдаваЯсь  целиком.  ‚о  времЯ  чтениЯ  или  занЯтий,  в кругу
товарищей  он мог погрузитьсЯ  в  себЯ  и  все  забыть,  отдаваЯсь потокам и
голосам внутри, увлекавшим  его в  глубины, полные темных мелодий, в цветные
бездны,  полные сказочных переживаний, все звуки  которых  звучали как голос
матери, тысЯчи глаз которых были глазами матери.

        …‘’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ

     Љак-то  патер  Ђнсельм позвал ѓольдмунда в  свою аптеку,  уютную, чудно
пахнущую травами  комнатку.  ѓольдмунд  хорошо ориентировалсЯ  здесь.  Џатер
показал  ему какое-то  засушенное растение, лежавшее  между  чистыми листами
бумаги, и спросил, знакомо ли ему это растение и может ли он точно  описать,
как  оно  выглЯдит  в  поле.  „а.  это  ѓольдмунд  мог; растение  называлось
зверобой. Ћн точно  описал все его приметы. ‘тарый монах был доволен  и  дал
своему  юному  другу  задание набрать  после  обеда побольше этих  растений,
подсказав, где их лучше найти.

     -  ‡а это  ты  будешь освобожден от послеобеденных занЯтий,  мой милый,
надеюсь, ты не против, впрочем, ты  ничего  не терЯешь.  ‡нание природы тоже
наука, не только ваша дурацкаЯ грамматика.
     ѓольдмунд поблагодарил за  весьма приЯтное поручение собирать несколько
часов цветы,  вместо  того  чтобы  сидеть в школе.  „лЯ  полноты  радости он
попросил у  шталмейстера  конЯ  Ѓлесса  и  сразу  после обеда вывел  его  из
конюшни, бурно приветствуемый, вскочил на него и, очень довольный,  пустилсЯ
рысью  в теплую сиЯющую  даль. —асок-другой он скакал  в  свое удовольствие,
наслаждаЯсь воздухом и  благоуханием полей, а  больше  всего скачкой,  потом
вспомнил о задании и нашел одно из мест,  описанных патером. ’ут он привЯзал
лошадь под  тенистым кленом, поболтал  с ней,  дав хлеба,  и  отправилсЯ  на
поиски цветов. Џеред ним лежало несколько наделов невозделанной пашни, бурно
заросших  всЯкого  рода  сорной  травой,  мелкие жалкие  маки  с  последними
бледными  цветами и  уже  зрелыми семенными  коробочками  поднимались  среди
засохшей повилики и  небесно-голубых  цветов цикориЯ  и  поблекшей  гречихи,
несколько  сброшенных  в  кучу  камней,  разделЯвших   полЯ,  были  заселены
Ящерицами, а вот,  наконец, и первые  кустики зверобоЯ, и ѓольдмунд принЯлсЯ
собирать их.  ‘обрав изрЯдную  охапку, он  присел на  камни отдохнуть.  Ѓыло
жарко, и он вожделенно поглЯдывал на  густую сень далекой лесной опушки,  но
так далеко ему не хотелось уходить от лошади, которую отсюда еще было видно.
Ћн осталсЯ  сидеть на теплых булыжниках, притаившись, чтобы выманить обратно
спрЯтавшихсЯ было  Ящериц, нюхал  зверобой, держа его маленькие  кисточки на
свет, чтобы разглЯдеть сотни крохотных проколов иголочек.

     “дивительно,  думал  он,  на  каждом  из  тысЯчи  маленьких лепесточков
выколото   крохотное   звездное  небо,   тонко,  как  шитье.  “дивительно  и
непостижимо, впрочем, все: Ящерицы,  растениЯ, даже камни, вообще все. Џатер
Ђнсельм, который так любит его, уже не может сам собирать зверобой, с ногами
плохо, а в некоторые  дни он и совсем не двигаетсЯ, и собственное врачевание
не помогает.
     ‚озможно,   он  скоро  умрет,  а  травы  в  комнатке  будут  продолжать
благоухать, хотЯ старого патера  уже не будет  в  живых.  Ђ может  быть,  он
проживет еще  долго, лет  десЯть или двадцать,  и  у него будут все такие же
белые  редкие волосы  и те же  веселые лучики морщин возле  глаз;  а сам он,
ѓольдмунд, что  будет  с ним через  двадцать лет? Ђх. все было  непонЯтно и,
собственно, печально, хотЯ и прекрасно.  Ќичего не известно.  ‚от  живешь  и
бродишь по  земле или  скачешь  по  лесам,  и что-то  смотрит  на  тебЯ  так
требовательно и обещающе, пробуждаЯ тоску ожиданиЯ: вечернЯЯ звезда, голубой
колокольчик, заросшее зеленым тростником озеро, взглЯд человека  или коровы,
а иногда кажетсЯ, вот сейчас произойдет что-то  невиданное, но давно чаемое,
со всего упадет завеса; но времЯ идет, и  ничего не происходит, и загадка не
решена,  и тайные чары  не  развеЯны,  и  вот,  наконец,  приходит старость,
немощь, как у патера Ђнсельма, или мудрость, как у настоЯтелЯ „аниила, а все
еще ничего не знаешь, но ждешь и прислушиваешьсЯ.
     Ћн поднЯл пустую раковину  улитки, совсем теплую от солнца. Џогруженный
в  размышлениЯ,   он  рассматривал  витки  раковины,  спираль  с  насечками,
изобретательно уменьшавшуюсЯ к концу, пустой зев, блестевший перламутром. Ћн
закрыл  глаза,  чтобы почувствовать форму чуткими  пальцами,  это  была  его
стараЯ  привычка  и  игра.  ‚ращаЯ раковину  легкими  пальцами,  он  ласково
поглаживал  ее без нажима, поражаЯсь чуду формы, волшебству телесного. ‚от в
чем, думал он  мечтательно, был один из недостатков школы и учености: видеть
и представлЯть все так, как будто оно плоское и имеет лишь два  измерениЯ. ‚
этом,  казалось  ему,  заключаетсЯ   ущербнаЯ  неполноценность  рассудочного
подхода, но он был уже не в состоЯнии удержать мысль,  раковина выскользнула
из  его пальцев,  он почувствовал себЯ усталым и сонным. Џриклонив голову на
свои  травы,  которые, увЯдаЯ,  пахли все сильнее и  сильнее,  он  заснул на
солнце.  Џо  его башмакам  бегали Ящерицы,  под  головой увЯдали  травы, под
кленом с нетерпением ждал Ѓлесс.
     Ћт далекого леса кто-то приближалсЯ к нему, молодаЯ женщина в выцветшей
голубой юбке, повЯзаннаЯ красным платком поверх черных волос, с загорелым на
летнем солнце лицом. †енщина подошла ближе, держа в руках узелок и маленькую
красную гвоздику во рту. Ћна увидела сидЯщего ѓольдмунда, долго разглЯдывала
его издали с любопытством и недоверчиво, заметив, что  он спит, она  подошла
ближе, осторожно  ступаЯ босыми  загорелыми ногами, остановилась прЯмо перед
ѓольдмундом и посмотрела на него. …е недоверчивость исчезла, красивый спЯщий
юноша выглЯдел не  опасным, но очень понравилсЯ ей -  как он попал  сюда, на
брошенные полЯ? Ћн собирал цветы, заметила она с улыбкой, они уже завЯли.
     ѓольдмунд открыл глаза, возвращаЯсь из дебрей сна. …го голова лежала на
мЯгком, на  коленЯх женщины, в его заспанные удивленные глаза смотрели чужие
карие глаза, близко и  тепло. Ћн  не испугалсЯ,  опасности  не было,  теплые
карие звезды светились приветливо.  ‚от женщина  улыбнулась  в  ответ на его
удивленный  взглЯд, улыбнулась  очень приветливо, и  он  тоже стал  медленно
улыбатьсЯ. Ќа  его улыбающиесЯ губы опустилсЯ ее рот, они поздоровались этим
нежным  поцелуем,  при  котором ѓольдмунду сразу же вспомнилсЯ  тот вечер  в
деревне и  маленькаЯ девушка  с косами. Ќо  поцелуй был  еще не кончен.  ђот
женщины задержалсЯ на его губах, продолжаЯ игру, дразнил и манил, схватил их
наконец с силой и жадностью, волнуЯ  кровь и будоража до самой  глубины, и в
долгой молчаливой игре, едва заметно наставлЯЯ женщина отдавалась  мальчику,
позволЯЯ искать и находить,  воспламенЯЯ его  и утолЯЯ пыл.  „ивное короткое
блаженство любви охватило его, вспыхнуло золотым пламенем,  пошло на убыль и
погасло. Ћн лежал с  закрытыми глазами на груди  женщины. Ќе было сказано ни
слова. †енщина лежала тихо, нежно гладЯ его волосы, позволЯЯ медленно прийти
в себЯ. Ќаконец он открыл глаза.
     - ’ы.- проговорил он.- ’ы! Љто же ты?
     - џ - ‹изе.- ответила она.
     - ‹изе,- повторил он. как бы смакуЯ имЯ.- ‹изе, ты - прелесть.
     Ћна прошептала  ему в самое ухо:  "“  тебЯ  это  было в  первый раз? ’ы
никого еще не любил до менЯ?"
     Ћн покачал головой. Џотом быстро встал и посмотрел вокруг,  на поле, на
небо.
     - Ћ!- воскликнул он.- ‘олнце-то уже совсем село. Њне надо обратно.
     - Људа же это?
     - ‚ монастырь, к патеру Ђнсельму.
     - ‚ Њариабронн? ’ы там живешь? Ђ не хочешь еще побыть со мной?

     - Ћчень хочу.
     - ’ак останьсЯ!
     - Ќет, нельзЯ. Њне надо еще набрать травы.
     - ђазве ты в монастыре?
     - „а, Я учусь. Ќо  Я не останусь там. Њожно  мне  будет  прийти к тебе,
‹изе? ѓде ты живешь, где твой дом?
     - џ нигде не живу,  дорогой. Ќо  скажи  мне твое  имЯ.  ’ак тебЯ  зовут
ѓольдмунд? Џоцелуй менЯ еще раз, ѓольдмунд, тогда можешь идти.
     - ’ы нигде не живешь? ѓде же ты спишь?
     - …сли захочешь, с тобой в лесу или на сеновале. Џридешь сегоднЯ ночью?
     - Ћ, да. Људа? ѓде мне найти тебЯ?
     - “меешь кричать как сыч?
     - Ќикогда не пробовал.
     - Џопробуй.
     Ћн попробовал. Ћна засмеЯлась и осталась довольна.
     - ’огда выходи ночью из монастырЯ  и покричи, Я буду поблизости. џ  все
еще нравлюсь тебе, ѓольдмунд, дитЯтко мое?
     - Ђх, ты мне очень нравишьсЯ, ‹изе. џ приду. •рани тебЯ Ѓог, а теперь Я
должен спешить.
     Ќа взмыленном коне в  сумерки ѓольдмунд вернулсЯ в монастырь и был рад,
что патер Ђнсельм очень занЯт. ЉупаЯсь, кто-то из братьев проколол ногу.
     ’еперь   нужно   было  разыскать  Ќарцисса.  Ћн  спросил  у  одного  из
прислуживающих братьев в трапезной о нем. Ќет, Ќарцисс не придет на вечернюю
трапезу,  у него пост, и сейчас он, по- видимому, спит,  потому что по ночам
прислуживает  на  всенощной. ѓольдмунд бросилсЯ туда,  где спал  его друг во
времЯ подготовки  к  постригу.  ќто  была  одна из  келий  длЯ  кающихсЯ  во
внутреннем монастыре.  Ќе раздумываЯ, он вбежал внутрь, прислушалсЯ у двери,
ничего не было  слышно.  Ћн тихо