а нужным ему сообщить. Ћб участии
ћлии в происшествии она умолчала.
     Љогда ѓольдмунд в привычное времЯ поЯвилсЯ в кабинете, то увидел рыцарЯ
не в домашних туфлЯх  и сюртуке  из толстого сукна, как он имел  обыкновение
заниматьсЯ своими записЯми,  а в сапогах, камзоле,  с мечом на поЯсе и  фазу
понЯл, что это значит.
     - Ќадень шапку,- сказал рыцарь,- нам надо пройтись.
     ѓольдмунд снЯл шапку с гвоздЯ и последовал за рыцарем вниз по лестнице,
через двор, за ворота. Џод ногами поскрипывал чуть  подмерзший снег, на небе
была  еще утреннЯЯ зарЯ.  ђыцарь молча шел впереди,  юноша следовал за  ним,
несколько раз оглЯнулсЯ  на  двор,  на  окно своей  комнаты,  на заснеженную
остроконечную крышу, пока все не осталось позади и ничего уже не было видно.
Ќикогда больше он не увидит ни эту крышу, ни  окна, ни кабинет,  ни спальню,
ни  сестер. „авно уже освоилсЯ он с  мыслью о внезапном уходе, однако сердце
его больно сжалось. Ћчень горестно было ему это прощание.
     “же  час  шли они  так,  господин впереди,  оба не говорили  ни  слова.
ѓольдмунд начал раздумывать о своей судьбе. ђыцарь был вооружен, может быть,
он  хочет  его  убить.  Ќо в это ему  не  верилось. Ћпасность была невелика,
стоило  ему  побежать, и старик  с его мечом ничего  не смог бы ему сделать.
Ќет,  жизнь  его  не была в  опасности.  Ќо это молчаливое шагание  вслед за
оскорбленным  человеком,  это  безмолвное  выпроваживание становилось ему  с
каждым шагом все мучительнее.
     - „альше пойдешь один,-  сказал он надтреснутым  голосом,-  все времЯ в
этом направлении и  продолжай вести  бродЯчую жизнь,  к которой привык. …сли
когда-нибудь покажешьсЯ  вблизи моего  дома, пристрелю. Њстить  не буду; сам
должен быть умнее  и  не брать молодого человека в  дом, где  две дочери. Ќо
если  рискнешь  вернутьсЯ,  твоЯ жизнь кончена. ’еперь иди,  да простит тебЯ
Ѓог!
     Ћн  осталсЯ  стоЯть, в  тусклом  свете зимнего  утра его  лицо  с седой
бородой казалось мертвенным. Љак призрак стоЯл он, не двигаЯсь с места, пока
ѓольдмунд не  исчез  за следующем гребнем  холмов.  Љрасноватое  мерцание на
облачном  небе  пропало,  солнце так и не поЯвилось, начали медленно  падать
редкие робкие снежинки.


        „…‚џ’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ

     Џо некоторым прогулкам верхом ѓольдмунд  знал местность,  по ту сторону
замерзшего болота  будет сарай  рыцарЯ, а дальше крестьЯнский двор,  где его
знали; в  одном из этих  мест можно  отдохнуть  и  переночевать. Ђ там видно
будет.  Џостепенно  к  нему  вернулось чувство  свободы  и неизвестности, от
которых он на  какое-то времЯ отвык. ‚ этот ледЯной угрюмый зимний день она,
неизвестность, не очень-то улыбалась, уж больно пахла она заботами,  голодом
и неустроенностью, и все-таки ее даль,  ее величие, ее  суроваЯ неизбежность
успокаивали и почти утешали его смущенное сердце.
     Ћн  устал идти.  ‘  прогулками верхом  теперь кончено,  подумал  он.  Ћ
далекий мир! ‘нег шел слегка, вдали стена леса и серые облака сливались друг
с другом, царила  бесконечнаЯ тишина,  до конца мира.  —то-то было  теперь с
‹идией, бедным пугливым сердцем?  …му было  безмерно жаль  ее.  с  нежностью
думал он  о  ней,  сидЯ  под одиноким голым Ясенем  среди  пустого  болота и
отдыхаЯ.  Ќаконец  холод  пробрал  его,  он  встал  на одеревеневшие  ноги и
зашагал,  постепенно набираЯ  скорость,  скудный  свет  пасмурного  днЯ уже,
казалось,  начинал  убывать.  Џока  он  шагал  по  пустынной  равнине, мысли
оставили его. ’еперь не времЯ размышлЯть и лелеЯть чувства, как они ни нежны
и прекрасны, нужно вовремЯ добратьсЯ до ночлега,  нужно, подобно кунице  или
лисе, выжить в этом холодном, неуютном мире и, уж во всЯком случае, погибать
не здесь в открытом поле, все остальное неважно.
     Ћн  удивленно оглЯделсЯ вокруг, ему показалось, что вдалеке слышен стук
копыт.  Њожет,  его преследуют? Ћн  схватилсЯ  за.маленький  охотничий нож в
кармане и  вынул  его из деревЯнных ножен  ‚от он уже видел всадника и узнал
издалека  лошадь  из  конюшни  рыцарЯ, она настойчиво  приближалась  к нему.
Ѓежать было бесполезно, он остановилсЯ и ждал, даже, собственно, без страха,
но  очень напрЯженно  и  с любопытством,  с  учащенно  бившимсЯ  сердцем. Ќа
какой-то  момент  в  голове  мелькнуло "…сли  бы  удалось  прикончить  этого
всадника, как было бы хорошо, у менЯ была бы лошадь и весь мир передо мной".
Ќо  когда  он узнал  всадника,  молодого конюха ѓанса, с его светло-голубыми
водЯнистыми  глазами и добрым смущенным  мальчишеским лицом, он  рассмеЯлсЯ,
убить  этого милого доброго парнишку, длЯ этого надо  иметь каменное сердце.
Ћн  приветливо  поздоровалсЯ  с  ѓансом  и  ласково  поприветствовал  рысака
ѓаннибала, погладив по теплой влажной шее, тот сразу узнал его.
     - Људа это ты направлЯешьсЯ, ѓанс?- спросил он.
     - Љ  тебе,-  засмеЯлсЯ парнишка в  ответ, сверкаЯ зубами.-  ’ы  изрЯдно
пробежалсЯ!  ЋстанавливатьсЯ мне  ни к  чему, Я  должен только передать тебе
привет и вот это.
     - Ћт кого же привет?
     - Ћт  барышни ‹идии. Ќу  и заварил же ты кашу,  магистр ѓольдмунд, Я-то
рад  немного  проветритьсЯ,  хотЯ  хозЯин  не знает,  что  Я  уехал  с таким
поручением, иначе мне несдобровать. ‚от бери.
     Ћн протЯнул ему небольшой сверток, ѓольдмунд взЯл его.
     - ‘кажи, ѓанс, нет ли у тебЯ в кармане хлеба? „ай мне.
     - •леба? ЌайдетсЯ корка, пожалуй.- Ћн пошарил в кармане и достал  кусок
черного хлеба. Ћн собралсЯ уезжать.
     - Ђ что  делает барышнЯ?-  спросил ѓольдмунд.-  Ћна ничего  не  просила
передать? Ќет ли письмеца?
     -  Ќичего. џ видел-то ее всего  одну минуту. ‚ доме ведь гроза,  знаешь
ли;  хозЯин бегает  туда-сюда, как  царь  ‘аул.  џ должен был  отдать только
сверток, больше ничего. Ќу, мне пора.
     - „а, еще минутку! ѓанс, не мог бы ты уступить мне  свой охотничий нож?
“ менЯ есть, только маленький. ‚ случае, если волки придут, да и так - лучше
иметь кое-что надежное в руке.
     Ќо об  этом ѓанс  не хотел  и слышать. Ћчень  жаль,  сказал  он. если с
магистром ѓольдмундом что-нибудь случитсЯ.  Ќо свой нож, нет, он  никогда не
отдаст ни за какие деньги, ни в обмен, о  нет. даже если бы об этом  просила
сама свЯтаЯ †еневьева. ‚от так, ну  а теперь  ему нужно  спешить,  он желает
всего доброго и ему очень жаль.
     Ћни  потрЯсли  друг  другу  руки, парнишка  ускакал,  особенно  грустно
смотрел  ѓольдмунд  ему  вслед. Џотом он распаковал  сверток,  порадовавшись
добротному ремню  из телЯчьей кожи, которым он  был перетЯнут.  ‚нутри  была
вЯзанаЯ  нижнЯЯ  фуфайка  из  толстой серой шерсти, Явно сделаннаЯ ‹идией  и
предназначавшаЯсЯ  длЯ него,  а  в фуфайке  было еще что-то твердое,  хорошо
завернутое,  это оказалсЯ кусок окорока, а в окороке была сделана прорезь, и
из  нее  виднелсЯ, сверкаЯ,  золотой дукат.  Џисьма не было.  ‘ подарками от
‹идии в руках стоЯл он в снегу,  нерешительный, потом  снЯл куртку  и быстро
надел шерстЯную фуфайку, сразу стало  приЯтно тепло. Ѓыстро оделсЯ,  спрЯтал
золотой в  самый  надежный карман, затЯнул ремень и отправилсЯ дальше  через
поле, пора  было искать место длЯ  отдыха, он очень устал. Ќо  к крестьЯнину
ему не хотелось, хотЯ там было теплее, пожалуй,  нашлось бы и молоко; ему не
хотелось  болтать и отвечать  на расспросы. Ћн  переночевал в  са  рае, рано
отправилсЯ  дальше, был мороз  и  резкий  ветер, вынуждавший  делать большие
переходы. Њного ночей видел он во сне рыцарЯ и его меч и двух  сестер, много
дней угнетало его одиночество и уныние.
     ‚ одной деревне, где у бедных крестьЯн  не  было хлеба,  но был пшенный
суп,  нашел ой в один из следующих вечеров ночлег. Ќовые переживаниЯ ожидали
его здесь.  “  крестьЯнки,  гостем  которой  он  был, ночью начались роды, и
ѓольдмунд присутствовал при этом, его поднЯли с соломы, чтобы он помог, хотЯ
в конце концов дела длЯ  него не нашлось,  он только  держал светильню, пока
повивальнаЯ  бабка делала свое  дело. ‚ первый  раз  видел  он  роды  и,  не
отрываЯсь,   смотрел  удивленными,  горЯщими   глазами  на   лицо  роженицы,
неожиданным  образом обогатившись  новым переживанием. ‚о всЯком случае, то,
что он увидел в лице роженицы, показалось ему  достойным вниманиЯ. Џри свете
сосновой лучины с большим любопытством всматриваЯсь в лицо мучающейсЯ родами
женщины,  он заметил  нечто  неожиданное:  линии искаженного  лица  немногим
отличались от тех, что он видел в момент любовного экстаза на других женских
лицах! ‚ыражение  сильной боли  было, правда, Явнее и  больше искажало черты
лица, чем выражение сильного желаниЯ, но в основе не отличалось от него, это
была  та  же  оскаленнаЯ  сосредоточенность,  те  же  вспышки  и   угасаниЯ.
“дивительно, не понимаЯ, почему так происходит, он был поражен тем, что боль
и желание могут быть похожи друг - друга как родные.
     € еще  кое-что пережил  он в этой деревне,  €з-за соседки,  которую  он
заметил  утром после ночи  с родами и котораЯ  на  вопрошание его влюбленных
глаз  сразу ответила  согласием,  он осталсЯ  в  деревне  на  вторую  ночь и
осчастливил  женщину, так как впервые после всех возбуждений и разочарований
последних  недель мог удовлетворить свой пыл.  Ђ эта задержка привела его  к
новому происшествию; из-за нее на  второй день на этом же крестьЯнском дворе
он  встретил   товарища,   длинного   отчаЯнного  парнЯ   по  имени  ‚иктор,
выглЯдевшего наполовину попом, наполовину разбойником, который приветствовал
его  обрывками латыни, выдаваЯ  себЯ за  стран ствующего  студента,  хотЯ он
давно вышел из этого возраста.
     ќтот  человек с острой бородкой приветствовал ѓольдмунда с определенной
сердечностью  и юмором бродЯги,  чем быстро завоевал  расположение  молодого
товарища. Ќа его вопрос, где  тот училсЯ  и куда  держит путь, странный брат
напыщенно ответил.
     - ‚ысших школ моЯ  беднаЯ душа наглЯделась вдосталь, Я бывал в Љельне и
Џариже,   а   о   метафизике  ливерной   колбасы   редко  говорилось   столь
содержательно, как это  сделал Я,  защищаЯ диссертацию в ‹ейдене. ‘ тех пор.
дружок, Я. беднаЯ собака, бегаю по  ѓерманской империи, терзаЯ любезную душу
непомерным голодом и жаждой, менЯ  зовут грозой крестьЯн, и профессиЯ  моЯ -
наставлЯть молодых женщин в латыни и  покалывать фокусы,  как  колбаса через
дымоход  попадает  ко  мне   в  живот.  –ель  моЯ  -  попасть  в  постель  к
бургомистерше,  и  если  менЯ  не склюют к тому  времени вороны, то  мне  не
останетсЯ  ничего  иного,  как  посвЯтить  себЯ  обременительной   профессии
епископа.  †иву,  дорогой коллега, перебиваЯсь  с  хлеба  на квас, и поэтому
никогда еще  рагу  из  зайца не чувствовало  себЯ  столь хорошо, как  в моем
бедном желудке Љороль Ѓогемии - мой брат, и Ћтец наш питает его. как и менЯ,
но самое  лучшее  он предоставлЯет  доставать мне  самому,  а позавчера  он,
жестокосердый, как все отцы, позволил употребить менЯ на то, чтобы Я спас от
голодной смерти волка. …сли бы Я не прикончил эту скотину, господин коллега,
ты никогда  не удостоилсЯ  бы чести заключить со мной сегоднЯ столь приЯтное
знакомство. ‚о веки веков, аминь.
     ѓольдмунд, еще мало  знакомый с горьким юмором  и латынью этого  жанра,
правда,  немного испугалсЯ  взъерошенного нахала и его мало приЯтного смеха,
которым  тот сопровождал собственные  шутки; но что-то все-таки  понравилось
ему  в этом закоренелом  бродЯге, и он  легко дал  себЯ уговорить продолжать
дальнейший путь вместе, возможно, с убитым волком он и прихвастнул, а может,
и нет, во  всЯком случае, вдвоем они будут сильнее, да и не так страшно. Ќо,
прежде  чем  они двинулись  дальше. ‚иктор хотел поговорить с крестьЯнами на
латыни, как он это называл, и расположилсЯ у одного крестьЯнина. Ћн делал не
так, как ѓольдмунд, когда бывал гостем на хуторе или в деревне,  он ходил от
хижины  к  хижине, заводил с  каждой женщиной  болтовню, совал нос в  каждую
конюшню  и  каждую кухню и,  казалось, не собиралсЯ покидать деревушку, пока
каждый дом не давал ему что-нибудь в дань. Ћн рассказывал крестьЯнам о войне
в чужих  странах  и  пел  у  очага  песни о  битве  при Џа-вии,  бабушкам он
рекомендовал средства от ломоты в костЯх и выпадениЯ зубов, качалось, он все
знает и везде побывал, он набивал рубаху под поЯсом до отказа кусками хлеба,
орехами,  сушеными  грушами.  ‘  удивлением  наблюдал   ѓольдмунд,  как  тот
неустанно проводил  свою линию, то  запугиваЯ,  то льстЯ,  как он важничал и
удивлЯл,  говорЯ  то  на  исковерканной  латыни,  разыгрываЯ  ученого, то на
нахальном  воровском  жаргоне,  замечаЯ острыми,  внимательными глазками  во
времЯ рассказов и монологов каждое лицо, каждый открытый  Ящик стола, каждую
миску и каждый каравай. Ћн видел, что это был пронырливый бездомный человек,
тертый  калач, который  много повидал и пережил, много голодал и холодал и в
борьбе  за скудную жалкую жизнь стал смышленым и  нахальным.  ’ак  вот какие
они, страннички! Ќеужели и он станет когда-нибудь таким?
     Ќа   другой  день  они  отправились  дальше,  в  первый  раз  ѓольдмунд
попробовал идти  вдвоем.  ’ри  днЯ они были  в пути, и  ѓольдмунд научилсЯ у
‚иктора  кое-чему.  ‘тавшаЯ  инстинктом  привычка  все  соотносить  с  тремЯ
главными  потребностЯми  бездомного, безопасностью  длЯ  жизни,  ночлегом  и
пропитанием,  многому  научила  странствовавшего  так  долго.  Џо   малейшим
признакам узнавать близость человеческого жильЯ, даже зимой,  даже ночью или
тщательного проверЯт!, каждый уголок  в лесу  или в поле на  его пригодность
длЯ отдыха  или ночлега, или при входе в  комнату  в один момент  определЯть
степень  благосостоЯниЯ,  в  которой  живет  хозЯин,  а  также  степень  его
добросердечиЯ, любопытства и страха - вот это было искусство, которым ‚иктор
владел  мастерски.  —то-то  поучительное  он  рассказывал  молодому товарищу
ѓольдмунд  как-то возразил  ему, что неприЯтно  подходить к людЯм  с  такими
рассуждениЯми, что он, не знаЯ всех этих  ухищрений, на свою просто  просьбу
лишь  в  редких  случаЯх  получал  отказ  в гостеприимстве,  длинный  ‚иктор
засмеЯлсЯ и сказал добродушно. "Ќу,  конечно. ѓольдмунд. тебе,  должно быть,
везло, ты  так молод и хорош собой,  да  и выглЯдишь  так невинно,  это  уже
рекомендациЯ на  постой. †енщинам ты нравишьсЯ,  а мужчины думают: "Ѓог мой,
да  он безобидный,  никому  не причинит  зла". Ќо видишь ли, братец, человек
становитьсЯ старше, и на детском лице вырастает борода и поЯвлЯютсЯ морщины,
а на штанах - дыры, и  незаметно становишьсЯ  отталкивающим  и нежелательным
гостем,  а вместо юности и  невинности  из  глаз  смотрит только  голод, вот
тогда- то человеку  и приходитсЯ становитьсЯ твердым и кое-чему научитьсЯ  в
мире, иначе быстренько окажешьсЯ на свалке, и собаки будут на тебЯ мочитьсЯ.
Џо мне кажетсЯ, ты и без  того не будешь долго  бродЯжничать, у тебЯ слишком
тонкие руки, слишком красивые  локоны, ты  опЯть заберешьсЯ куда-нибудь, где
живетсЯ получше, в хорошенькую теплую супружескую постель, или в хорошенький
сытый монастырек,  или в  прекрасно  натопленный  кабинет. “ тебЯ  и  платье
хорошее, тебЯ можно принЯть за молодого барчука".
     ‚се  еще  смеЯсь, он быстро провел рукой  по  платью  ѓольдмунда, и тот
почувствовал, как рука ищет и  ощупывает все карманы и швы; он отстранилсЯ и
вспомнил о  своем дукате. Ћн рассказывал  о своем пребывании  у рыцарЯ и как
заработал себе хорошее  платье знанием латыни. Ќо ‚иктор хотел знать, почему
он  среди  суровой зимы покинул  такое  теплое  гнездышко, и  ѓольдмунд,  не
привыкший  лгать,  рассказал  ему  кое-что о двух  дочерЯх рыцарЯ. ’ут между
товарищами  возник  первый спор  ‚иктор  считал,  что ѓольдмунд беспримерный
осел, коли просто  так ушел  из замка, предоставив девицу ѓосподу  Ѓогу. ќто
следует поправить, уж он-то придумает как  Ћни наведаютсЯ  в замок, конечно,
ѓольдмунду нельзЯ там показыватьсЯ, но тот может во всем положитьсЯ на него.
Ћн  напишет ‹идии письмецо, так,  мол.  и так, и  с ним ЯвитсЯ в  замок  он,
‚иктор, и уж, видит Ѓог, не уйдет, не прихватив всего того и сего, деньжат и
добра.  €  так далее.  ѓольдмунд резко возражал и  вспылил;  он  не  хотел и
слышать об этом и отказалсЯ назвать имЯ рыцарЯ и дорогу к нему. ‚иктор, видЯ
его гнев, опЯть засмеЯлсЯ,  разыгрываЯ добродушие. "Ќу, ну,- сказал  он.- не
лезь на рожон! џ только говорю, ты упускаешь хорошую возможность поживитьсЯ,
мой  милый,  а  это  не  очень-то  приЯтно  и  не  по-  товарищески.  Ќо ты,
разумеетсЯ, не хочешь, ты благородный господин, вернешьсЯ в замок на коне  и
женишьсЯ  на девице! ‘колько же  благородных глупостей в твоей голове! Ќу да
как знаешь, отправимсЯ-ка дальше, померзнем".
     ѓольдмунд был не в настроении  и молчал до вечера, но  так  как  в этот
день  они не встретили ни жильЯ, ни каких-либо следов человека, он был очень
благодарен  ‚иктор>, который нашел место  длЯ ночлега, между-двух стволов на
опушке леса сделал укрытие и ложе из еловых веток. Ћни поели хлеба и сыра из
запасов ‚иктора,  ѓольдмунд стыдилсЯ своего гнева, с  готовностью помогал во
всем,  и  даже  предложил товарищу  шерстЯную  фуфайку  на ночь, они  решили
дежурить по  очереди из- за зверей. и  ѓольдмунд дежурил  первым, в то времЯ
как  другой  улегсЯ  на еловые ветви. „олгое времЯ ѓольдмунд стоЯл спокойно,
прислонившись к стволу ели, чтобы дать другому заснуть. Џотом он стал ходить
взад  и  вперед, так  как замерз.  Ћн  бегал  туда  и сюда,  все  увеличиваЯ
расстоЯние, глЯдЯ на вершины  елей, остро торчавшие в холодном небе,  слушаЯ
глубокую тишину  зимней ночи, торжественную и  немного пугающую,  чувствовал
свое бедное живое  сердце, одиноко бившеесЯ в холодной безответной тишине, и
прислушивалсЯ,   осторожно  возвращаЯсь  к  дыханию  спЯщего  товарища.  …го
пронизывало  сильнее,  чем  когда-либо,  чувство  бездомного,  не  сумевшего
спрЯтатьсЯ  от этого великого  страха ни за  стенами дома, ни в замке, ни  в
монастыре, вот сирый и одинокий бежит он через непостижимый, враждебный мир,
один  среди  холодных  насмешливых звезд, подстерегающих зверей,  терпеливых
непоколебимых деревьев.
     Ќет. думал он, он никогда не станет  таким, как ‚иктор, даже если будет
странствовать всю жизнь.  ќту  манеру  защищатьсЯ от  страха  он  никогда не
усвоит,  не  научитсЯ хитрому воровскому  выслеживанию добычи и громогласным
дерзким  дурачествам, многословному юмору мрачного  бахвала.  ‚озможно, этот
умный дерзкий человек прав. ѓольдмунд никогда не станет во  всем походить на
него, никогда не будет совсем бродЯгой,  а однажды спрЯчетсЯ за какой-нибудь
стеной. Ќо бездомным и  бесцельным он все равно останетсЯ, никогда  не будет
чувствовать себЯ действительно защищенным и в безопасности, его всегда будет
окружать мир загадочно прекрасный  и  загадочно тревожный, он  всегда  будет
прислушиватьсЯ к этой  тишине, среди которой  бьющеесЯ сердце кажетсЯ  таким
робким  и бренным. ‚иднелось несколько звезд, было безветренно, но в вышине,
казалось, двигались облака.
     „олгое времЯ спустЯ ‚иктор проснулсЯ  - ѓольдмунд не хотел будить его -
и позвал:
     - €ди-ка,- кричал он,- теперь тебе надо  поспать, а то завтра ни на что
не будешь годен.
     ѓольдмунд послушалсЯ, он лег на ветки  и закрыл  глаза.  Ћн  достаточно
устал, но ему не спалось, мысли не давали уснуть, а кроме мыслей, чувство, в
котором он сам  себе не  признавалсЯ, чувство тревоги  и  недовериЯ к своему
товарищу. ’еперь ему было непостижимо, как он мог рассказать этому  грубому,
громко смеющемусЯ человеку, острослову и наглому нищему, о ‹идии! Ћн был зол
на него и  на самого  себЯ и  озабоченно размышлЯл,  как бы получше от  него
отделатьсЯ.
     Ќо он, должно быть, все-таки погрузилсЯ в полусон, потому что испугалсЯ
и был поражен, когда почувствовал,  что руки ‚иктора осторожно ощупывают его
платье. ‚ одном кармане у него был нож, в другом -  дукат то и другое ‚иктор
непременно украл бы, если бы нашел.
     Ћн  притворилсЯ спЯщим, повернулсЯ туда-сюда как бы  во сне,  пошевелил
руками, и ‚иктор отполз назад.  ѓольдмунд очень разозлилсЯ на него, он решил
завтра же расстатьсЯ с ним.
     Ќо когда через какой-нибудь час ‚иктор опЯть склонилсЯ над  ним и начал
обыскивать, ѓольдмунд похолодел от бешенства.  Ќе пошевельнувшись, он открыл
глаза и сказал с презрением: "“бирайсЯ, здесь нечего воровать".
     €спугавшись крика, вор схватил ѓольдмунда руками за горло. Љогда же тот
стал защищатьсЯ  и хотел приподнЯтьсЯ. ‚иктор сжал еще крепче и одновременно
стал ему коленом на грудь ѓольдмунд, чувствуЯ,  что не может  больше дышать,
рванулсЯ  и сделал резкое  движение всем телом,  а не освободившись,  ощутил
вдруг смертельный страх, сделавший его умным и сообразительным Ћн сунул руку
в  карман,  в то  времЯ  как  рука  ‚иктора  продолжала  сжимать его. достал
маленький охотничий нож  и воткнул его внезапно  и  вслепую  несколько раз в
скло нившегосЯ над  ним. —ерез  мгновение руки  ‚иктора  разжались, поЯвилсЯ
воздух,  глубоко и  бурно дыша, ѓольдмунд возвращалсЯ к жизни.  Ћн попыталсЯ
встать,  длинный  приЯтель  со  страшным  стоном   перекатилсЯ  через  него,
расслабленный  и мЯгкий, его кровь попала на лицо ѓольдмунда.  ’олько теперь
он смог поднЯтьсЯ, тут он увидел в сером свете ноги упавшего длинного, когда
он дотронулсЯ до него, всЯ рука была в крови Ћн под нЯл его голову, тЯжело и
мЯгко, как мешок, она упала назад €з груди и горла все  еще текла кровь, изо
рта  вырывались  последние  вздохи  жизни,  безумные  и  слабеющие  "џ  убил
человека",- подумал  ѓольдмунд  и  думал  об  этом все времЯ,  пока, стоЯ на
коленЯх перед умирающим, не  увидел, как по  его  лицу  разлилась  бледность
"Њатерь ЃожьЯ, Я убил",- услышал он собственный голос.
     …му вдруг стало невыносимо оставатьсЯ здесь. Ћн  взЯл  нож, вытер его о
шерстЯную фуфайку, надетую на мертвом, свЯзанную ‹идией  длЯ любимого, убрал
нож в  деревЯнный чехол, положил  в карман, вскочил и помчалсЯ что  было сил
прочь.
     ’Яжелым бременем  лежала смерть веселого  бродЯги у него на душе, когда
настал день, он с отвращением оттер с себЯ снегом всю кровь, которую пролил,
и еще  день и ночь бесцельно блуждал  в страхе. Ќаконец нужды тела заставили
его встрЯхнутьсЯ и положить конец исполненному страха раскаЯнию.
     ЃлуждаЯ по пустынной  заснеженной местности без крова, без  дороги, без
еды  и  почти, без сна,  он попал  в крайне бедственное положение, как дикий
зверь  терзал его тело голод, несколько раз  он в изнеможении ложил сЯ прЯмо
среди полЯ, закрывал глаза, желаЯ только заснуть  и умереть в снегу.  Ќо что
то  снова поднимало его, он отчаЯнно  и жадно цеплЯлсЯ за жизнь,  и  в самой
горькой  нужде пробивалась и  опьЯнЯла его безумнаЯ сила и буйное  нежелание
умирать,   невероЯтнаЯ  сила   голого   инстинкта  жизни.   ‘   заснеженного
можжевельника  он  обрывал посиневшими от холода  руками  маленькие засохшие
Ягоды  и  жевал эту хрупкую  жалкую  пищу,  смешанную  с  еловыми  иголками,
возбуждающе острую на вкус, утолЯл жажду пригоршнЯми снега. €з последних сил
дуЯ  в  застывшие руки, сидел он на холме, делаЯ  короткую передышку,  жадно
смотрЯ во все стороны, но не видЯ ничего, кроме пустоши леса, нигде ни следа
человека. Ќад ним  летало несколько ворон, зло следил он  за  ними взглЯдом.
Ќет,  они не получат его на обед, пока есть остаток сил в его ногах, хотЯ бы
искра  тепла  в  его  крови.  Ћн  встал,  и  снова  началсЯ  неутолимый  бег
наперегонки  со  смертью.  Ћн  бежал  и  бежал,  в  лихорадке  изнеможениЯ и
последних усилий им  овладевали странные мысли, и он вел безумные разговоры,
то  про себЯ,  то вслух. Ћн  говорил с  ‚иктором, которого заколол, резко  и
злорадно  говорил он с  ним: "Ќу,  ловкач, как поживаешь? ‹уна  просвечивает
тебе  кишки, лисицы  дергают за уши? ѓоворишь,  волка убил? —то  ж,  ты  ему
глотку  перегрыз  или  хвост оторвал, а?  •отел украсть  мой  дукат,  старый
ворюга?  „а не тут-то было, маленький ѓольдмунд поймал тебЯ, так-то, старик,
пощекотал Я  тебе ребра! Ђ у  самого  еще полны карманы  хлеба  и колбасы, и
сыра,  эх ты.  свиньЯ, обжора!" Џодобные речи выкрикивал он, ругаЯ  убитого,
торжествуЯ  над  ним, высмеиваЯ  его  за то, что тот дал себЯ убить,  рохлЯ,
глупый хвастун!
     Ќо потом его мысли  и  речи оставили бедного  ‚иктора. Ћн  видел теперь
перед собой ћлию, красивую  маленькую ћлию, как она  покинула его в ту ночь;
он кричал ей бесчисленные  ласковые  слова, безумными бесстыдными нежностЯми
пыталсЯ соблазнить ее, только бы она пришла, снЯла рубашку, отправилась бы с
ним на  небо  за  час до  смерти,  на  одно  мгновение  перед тем,  как  ему
издохнуть.  “молЯюще и  вызывающе  говорил он  с ее  маленькой  грудью, с ее
ногами, с белокурыми курчавыми подмышками.
     € снова брел он, спотыкаЯсь, через заснеженную сухую  осоку, опьЯненный
горем, чувствуЯ торжествующий огонь  жизни. Ћн начинал шептать,  на этот раз
он беседовал с Ќарциссом, сообщал ему свои мысли, прозрениЯ и шутки.
     - ’ы боишьсЯ, Ќарцисс,- обращалсЯ он к нему,- тебе жутко, ты ничего  не
заметил? „а, глубокоуважаемый, мир полон смерти, она сидит на каждом заборе,
стоит за каждым деревом,- и  вам не помогут ваши стены и спальни, и часовни,
и церкви, она  заглЯдывает  в окна,  смеетсЯ, она прекрасно знает каждого из
вас, среди ночи слышите  вы,  как она смеетсЯ под вашими окнами, называЯ вас
по имени. Џойте ваши псалмы и жгите себе свечи у алтарЯ, и молитесь на ваших
вечернЯх  и заутренЯх,  и собирайте травы длЯ аптеки и книги длЯ библиотеки!
ЏостишьсЯ, друг? Ќедосыпаешь? Ћна-то тебе поможет, смерть,  лишит  всего, до
костей. Ѓеги, дорогой, беги скорей, там в поле  уже гулЯет смерть, собирайсЯ
и беги!  Ѓедные  наши  косточки, бедное  брюхо, бедные  остатки мозгов!  ‚се
исчезнет, все пойдет к черту, на дереве сидЯт вороны, черные попы.
     „авно уже блуждал он, не знаЯ, куда бежит, где находитсЯ,  что говорит,
лежит  он или стоит. Ћн падал,  споткнувшись о  куст,  натыкалсЯ на деревьЯ,
хваталсЯ, падаЯ, за снег и колючки. Ќо инстинкт в нем был силен, все снова и
снова срывал  он его  с места, увлекаЯ и гонЯ слепо мечущегосЯ все  дальше и
дальше. ‚ последний раз он,  обессиленный,  упал и  не поднЯлсЯ  в той самой
деревне,  где несколько дней  назад  встретил странствующего  студента,  где
ночью держал лучину над роженицей.  ’ут он оставалсЯ лежать, сбежались люди,
и стоЯли вокруг него,  и болтали. Ћн уже ничего не  слышал. †енщина, любовью
которой  он тогда  насладилсЯ, узнала  его и испугалась его вида, сжалившись
над ним, она, предоставив мужу бранитьсЯ, притащила полумертвого в хлев.
     Џрошло   немного  времени,  и  ѓольдмунд  опЯть  был  на  ногах  и  мог
отправлЯтьсЯ в путь. Ћт  тепла в хлеву, от сна и от  козьего молока, которое
давала ему женщина, он пришел в себЯ. и  к нему вернулись силы; а все только
что пережитое отодвинулось назад, как будто с тех пор прошло  много времени.
Џоход  с ‚иктором, холоднаЯ  жуткаЯ ночь под  елЯми, ужаснаЯ борьба на ложе,
страшнаЯ смерть товарища, дни  и ночи  замерзаниЯ, голода и  блужданий - все
это стало прошлым, как будто почти забытым: но забытым это все-таки не было,
только пережитым,  только  минувшим. —то-то оставалось,  невыразимое, что-то
ужасное и в то же времЯ дорогое, что-то опустившеесЯ  на дно души и все-таки
незабвенное;  опыт, вкус на Языке,  рубец на сердце. Њеньше чем за два  года
он.  пожалуй, основательно  познал все  радости  и горести  бездомной жизни:
одиночество,  свободу,  звуки  леса  и  животных,  бродЯчую неверную любовь,
горькую смертельную нужду. ‘колько времени  пробыл он гостем в летних полЯх,
в  лесу,  в  смертельном страхе и рЯдом  со смертью, и самым  сильным, самым
странным было  противостоЯть смерти, знаЯ свою ничтожность и  жалкость перед
угрозами, в  последней отчаЯнной  борьбе со смертью чувствовать  в  себе эту
прекрасную,  страшную  силу  и  цепкость  жизни.  ќто  звучало  в  нем,  это
запечатлелось  в его  сердце так  же, как  жесты и  выражениЯ страсти, столь
похожие  на выражениЯ рожающей  и умирающего.  ‘овсем недавно  видел он, как
менЯетсЯ  лицо роженицы,  совсем  недавно погиб  ‚иктор. Ћ,  а он  сам,  как
чувствовал он  во  времЯ голода подкрадывавшуюсЯ со всех сторон  смерть, как
мучилсЯ от голода,  а как мерз! € как он боролсЯ, как водил смерть за нос, с
каким смертельным  страхом и с какой Яростной страстью он защищалсЯ!  Ѓольше
этого,  казалось  ему,  уже  нельзЯ  пережить.  ‘  Ќарциссом  можно было  бы
поговорить об этом, больше ни с кем.
     Љогда ѓольдмунд на своем соломенном ложе в хлеву в первый  раз пришел в
себЯ,  он  не  нашел  в  кармане  дуката.  Ќеужели он  потерЯл его во  времЯ
страшного полусознательного голодного блужданиЯ? „олго размышлЯл он об этом.
„укат  был  ему  дорог, он не хотел миритьсЯ с  его потерей. „еньги длЯ него
мало значили, он  едва  знал им  цену. Ќо  золотаЯ  монета  имела  длЯ  него
значение по двум причинам. ќто был единственный подарок  ‹идии, остававшийсЯ
у него, потому что шерстЯнаЯ фуфайка осталась в лесу на ‚икторе, пропитаннаЯ
кровью.  Ђ  потом  ведь  прежде  всего  из-за  монеты, которой  он  не желал
лишитьсЯ, из-за нее  он  защищалсЯ  против ‚иктора, из-за  нее  вынужден был
убить его.  …сли  дукат потерЯн, то  в  какой-то  мере  все  переживаниЯ той
ужасной  ночи  становились  бессмысленными  и  никчемными.  ђазмышлЯЯ  таким
образом, он решил  расспросить хозЯйку.  "Љристина,-  прошептал он,- у  менЯ
была золотаЯ монета в кармане, а теперь ее нет там".
     -  ’ак, так, заметил?- сказала она  с удивительно  милой и одновременно
лукавой улыбкой, столь восхитившей его, что  он, несмотрЯ на слабость, обнЯл
ее.
     -  Љакой  же  ты  чудак,-  сказала  она  с  нежностью,- такой  умный да
обходительный, и такой глупый! ђазве бегают  по свету  с дукатом в  открытом
кармане? Ћх, дитЯ малое, дурачок ты мой милый! Њонету твою Я нашла сразу же,
когда укладывала тебЯ на соломе.
     - Ќашла? Ђ где же она?
     -  €щи,- засмеЯлась она  и действительно  заставила  его довольно долго
искать, прежде чем  показала место в куртке, где она была крепко зашита. Ћна
надавала ему при  этом  кучу  добрых  материнских советов,  которые он скоро
забыл, но ее  дружескую  услугу и лукавую улыбку на добром крестьЯнском лице
не забывал  никогда.  Ћн постаралсЯ показать ей свою благодарность, а  когда
вскоре опЯть был способен идти дальше, она задержала его,  так как в эти дни
менЯетсЯ луна и  погода,  конечно, смЯгчитьсЯ.  ’ак  оно  и было.  Љогда  он
отправилсЯ  дальше,  снег лежал  серый  и больной, а  воздух  был  тЯжел  от
сырости, в вышине слышались стоны теплого влажного ветра.


        „…‘џ’Ђџ ѓ‹Ђ‚Ђ

     ‘нова тающие  снега гнали реки вниз,  снова из-под  прелой листвы пахло
фиалками,  снова  брел  ѓольдмунд,  минуЯ  пестрые  времена  года,  впиваЯсь
ненасытными  глазами в леса, горы и облака, от  двора к  двору, от деревни к
деревне, от женщины к женщине, сидел иной раз прохладным вечером измученный,
с болью в  сердце под окном, за  которым  горел свет и из  красного  отсвета
которого  мило и недостижимо  сиЯло  все,  что на земле называетсЯ счастьем,
домом,  миром.  ‘нова и  снова  все  приходило, что он. казалось, давно  так
хорошо уже знает, все приходило снова и  было каждый раз другим: долгий путь
по полЯм  и пустошам  или каменной дороге, летние ночевки  в лесу, медленное
приближение  к  деревнЯм за рЯдами  молодых девушек,  возвращавшихсЯ домой с
сенокоса или сбора хмелЯ, первые осенние  дожди, первые  злые морозы  -  все
возвращалось, раз, два раза, нескончаемо двигалась перед его глазами пестраЯ
лента.
     Ќе раз лил дождь, и  не раз шел снег, когда однажды, поднЯвшись  редким
буковым лесом  с уже  светло-зелеными  почками,  ѓольдмунд  увидел  с высоты
гребнЯ  холма местность, котораЯ порадовала его глаз и  пробудила  в  сердце
поток  предчувствий,  желаний  и надежд.  “же  несколько дней  он чувствовал
приближение  этой местности, и  все-таки она поразила его в этот  полуденный
час, и то, что  он увидел при первой встрече, только подтвердило и  укрепило
его ожиданиЯ.  Ћн  смотрел  вниз  сквозь серые  стволы с  едва  колышущимисЯ
ветвЯми,  на  зелено-коричневую  дымку,  посередине  которой  блестела,  как
стекло,  широкаЯ  голубоватаЯ  река.  Ћтныне, он  был  в этом  уверен, будет
надолго  покончено с  блужданием без  дороги через  пустоши, леса  и  глухие
места, где едва встретишь двор и бедную деревеньку. ’ам внизу катилась река,
а вдоль  реки проходили  самые главные дороги  империи,  там лежала богатаЯ,
сытаЯ страна, плыли плоты и  лодки, и дорога вела в большие деревни,  замки,
монастыри и богатые города, и, кому хотелось, тот мог путешествовать по этой
дороге  сколько  угодно,  не  боЯсь,  что  она,  подобно  жалким деревенским
тропинкам,  вдруг затерЯетсЯ  где-нибудь в  лесу  или  в болоте.  Mачиналось
что-то новое, и он радовалсЯ этому.
     “же к  вечеру  того же днЯ  он был в большом  селе, расположенном между
рекой и виноградниками на холмах  у большой проезжей дороги; красивые ставни
окон на  домах с фронтонами были  выкрашены  в красное, здесь были сводчатые
въездные ворота и мощеные  ступенчатые улочки, из кузницы вырывались красные
отблески  пламени, и слышались звонкие удары  по наковальне. ‘  любопытством
бродил  вновь  прибывший по всем уголкам и закоулкам, вдыхал запах  бочек  и
вина у  винных погребов, а на берегу реки запах  прохлады  и рыбы,  осмотрел
храм и кладбище, не преминул приглЯдеть и подхо  дЯщий сарай длЯ ночлега. Ќо
сначала  хотел попытатьсЯ  попасть на  довольство в пастырский  дом.  ’учный
рыжий пастырь расспросил его,  а  он, кое-что  опустив и кое-что присочинив,
рассказал свою жизнь; после этого он  был любезно принЯт и весь вечер провел
за  добрым ужином с вином в долгих разговорах с хозЯином. Ќа другой  день он
пошел  дальше  вдоль реки. ‚идал  плывущие  плоты и баржи, обгонЯл  повозки,
иногда его недалеко  подвозили, быстро пролетали весенние дни, переполненные
впечатлениЯми,  его принимали в  деревнЯх и  маленьких  городишках,  женщины
улыбались у изгороди или, наклонившись к земле,  сажали что-то, девушки пели
по вечерам на деревенских улочках.
     Ќа одной мельнице ему  так понравилась молодаЯ работница, что он на два
днЯ задержалсЯ,  обхаживаЯ  ее.  она  смеЯлась  и  охотно болтала с ним, ему
казалось, что  лучше  всего было  бы  навсегда остатьсЯ  здесь.  Ћн  сидел с
рыбаками, помогал возничим кормить и чистить лошадей, получаЯ  за это хлеб и
мЯсо и разрешение ехать вместе.  Џосле долгого  одиночества  это  постоЯнное
общение  в  пути,  после  долгих  тЯгостных размышлений веселые  разговоры с
довольными людьми,  после долгого  недоеданиЯ ежедневнаЯ  сытость -  все это
благотворно  действовало на него, он охотно  отдавалсЯ счастливой волне. Ћна
несла его с  собой,  и чем ближе он  подходил к  городу,  тем  многолюдней и
веселее становилась дорога.
     ‚  одной деревне он шел  как-то уже в сумерках, прогуливаЯсь вдоль реки
под деревьЯми, уже покрытыми листвой. ‘покойно  и  величаво катилась река, у
корней деревьев  плескалось, вздыхаЯ, течение,  под  холмом  всходила  луна,
бросаЯ свет на реку и  погружаЯ  в  тень деревьЯ. ’ут он увидел девушку, она
сидела  и плакала, повздорив с любимым, теперь вот он ушел, оставив ее одну.
ѓольдмунд подсел  к ней и, выслушиваЯ жалобы, гладил ее по руке, рассказывал
про  лес и  про ланей, утешил  ее немного, немного посмешил, и она позволила
себЯ  поцеловать. Ќо тут  за  ней  ЯвилсЯ ее возлюбленный; он  успокоилсЯ  и
сожалел о ссоре. “видев ѓольдмунда возле Ќее, он кинулсЯ на того с кулаками,
ѓольдмунду  с  трудом  удалось  отбитьсЯ, с  проклЯтиЯми  парень  побежал  в
деревню, девушка давно  убежала. ѓольдмунд же, не доверЯЯ миру, оставил свое
убежище и  полночи  шел  дальше  в лунном сиЯнии через серебрЯный безмолвный
мир, очень довольный,  радуЯсь своим сильным ногам, пока роса не смыла белую
пыль  с  его башмаков. Џочувствовав наконец усталость, он лег  под ближайшим
деревом и уснул. „авно уже был день,  когда его разбудило щекотание по лицу;
еще сонный, он отмахнулсЯ и, шлепнув себЯ рукой, заснул опЯть, но вскоре был
разбужен опЯть  тем  же  щекотанием; перед ним стоЯла крестьЯнскаЯ  девушка,
смотрела на него и щекотала концом ивового прутика. Ћн  поднЯлсЯ, шатаЯсь, с
улыбкой  они кивнули друг другу, и она отвела  его в  сарай, где  было лучше
спать. Ћни поспали какое- то времЯ там друг возле друга, потом она убежала и
вернулась с ведерком еще  теплого  коровьего молока.  Ћн подарил  ей голубую
ленту  длЯ  волос, которую  недавно нашел  на улице и спрЯтал  у  себЯ,  они
поцеловались еще раз,  прежде  чем  он пошел дальше. …е звали ”ранциска, ему
было жаль расставатьсЯ с ней.
     ‚ечером  того  же днЯ он нашел  приют в монастыре, утром  был на мессе;
причудливой волной прокатились в его душе тысЯчи воспоминании:  трогательно,
по-родному пахнуло на него прохладным, воздухом каменного свода: послышалось
постукивание сандалий о каменные плиты  переходов. Љогда месса кончилась и в
церкви стало  тихо.  ѓольдмунд  все еще  стоЯл на коленЯх, его  сердце  было
странно взволновано, ночью ему снилось много снов.  “ него поЯвилось желание
как-то  избавитьсЯ  от впечатлений прошлого,  как-то переменить жизнь, он не
знал почему,  возможно,  то  было  лишь  напоминание о  Њариа-бронне  и  его
благочестивой  юности,  так  тронувшее его.  Ћн  почувствовал  необходимость
исповедатьсЯ  и очиститьсЯ:  во  многих  мелких  грехах,  во  многих  мелких
провинностЯх  нужно было покаЯтьсЯ, но тЯжелее всего давила  вина  за смерть
‚иктора, который умер от его руки. Ћн нашел  патера,  которому исповедалсЯ о
том о сем,  но особенно об ударах  ножом в горло и спину бедного ‚иктора. Ћ.
как же давно он  не исповедовалсЯ!  Љоличество и тЯжесть его грехов казались
ему  значительными,  он  готов  был  прилежно  искупить их.  Ќо  исповедник,
казалось,  знал  жизнь странствующих,  он не  ужаснулсЯ,  спокойно выслушав,
серьезно, но дружелюбно пожурил и предостерег без особых осуждении.
     Ћблегченно поднЯлсЯ ѓольдмунд, помолилсЯ по предписанию патера у алтарЯ
и собиралсЯ уже выйти  из церкви,  когда солнечный  луч проник через одно из
окон,  он  последовал  за ним  взглЯдом и увидел  в боковом  приделе стоЯщую
фигуру,  она  так  много говорила  его сердцу,  так  влекла к  себе,  что он
повернулсЯ  к  ней  любЯщим  взором  и  рассматривал,  полный благоговениЯ и
глубокого волнениЯ. ќто была ЃожьЯ Њатерь из дерева, она стоЯла, так нежно и
кротко склонившись. € как ниспадал голубой  плащ с ее узких плеч, и как была
протЯнута  нежнаЯ девичьЯ рука, и  как смотрели над  скорбным ртом  глаза  и
высилсЯ  прелестный  выпуклый лоб  -  все  было так  живо, так  прекрасно  и
искренне воодушевленно, что ему казалось, он никогда  такого не видел.  ќтот
рот, это милое естественное движение шеи, он смотрел  и  не мог наглЯдетьсЯ.
Љак будто перед  ним стоЯло  то, что  он часто и уже давно видел  в грезах и
предчувствовал, к чему нередко стремилсЯ в тоске. Ќесколько раз порывалсЯ он
уйти, и его опЯть тЯнуло обратно.
     Љогда  он наконец собралсЯ  уходить,  позади остановилсЯ патер, который
его исповедовал:
     - Џо-твоему, она красива?- спросил он дружески.
     - Ќесказанно красива,- ответил ѓольдмунд.
     -  Љое-кто тоже так  говорит,- сказал свЯщенник.- Ђ вот другие говорЯт,
что это не настоЯщаЯ ЃожьЯ Њатерь, что сделана слишком по новой моде и в ней
много мирского  и все преувеличено  и не  по правде.  Ћб этом, слышно, много
споров. Ђ тебе она, стало быть, нравитсЯ, это менЯ радует. Ћна стоит в нашей
церкви с год,  ее  пожертвовал нам покровитель  нашего  монастырЯ. Ђ  сделал
мастер Ќиклаус.
     - Њастер  Ќиклаус? Љто это, откуда  он? ‚ы его знаете?  Ћ,  пожалуйста,
расскажите мне о нем! Ћн,  должно быть, замечательно одаренный человек, если
сумел сделать такое.
     -  џ  не много знаю о  нем. Ћн -  резчик по дереву в нашем епархиальном
городе,  день  пути отсюда,  как  художник  он  пользуетсЯ  большой  славой.
•удожники, как правило, не  бывают свЯтыми, вот и он такой  же, но, конечно,
одаренный и благородный человек. ‚идел Я его иногда...
     - Ћ, ‚ы его видели? Љак же он выглЯдит?
     -  ‘ын мой,  ты, кажетсЯ,  прЯмо-таки очарован  им.  Ќу так найди его и
передай привет от патера ЃонифациЯ.
     ѓольдмунд был безмерно благодарен. “лыбаЯсь, патер ушел, а он еще долго
стоЯл перед таинственной фигурой, грудь  которой, казалось, дышала, а в лице
было столько печали и очарованиЯ одновременно, что у него сжималось сердце.
     Џреображенным  вышел  ѓольдмунд из церкви, по совершенно  изменившемусЯ
миру  шагал  он теперь. ‘  того  момента, как  стоЯл он перед  дивной свЯтой
фигурой из дерева, ѓольдмунд приобрел то, чего у него  никогда не  было, над
чем  он часто посмеивалсЯ или  чему  завидовал,- цель!  “ него была цель, и,
возможно,  он  ее  достигнет,  и,  может,  тогда  всЯ  его  беспутнаЯ  жизнь
приобретет высокий  смысл и значение. ђадостью и трепетом было пронизано это
новое  чувство,  окрылЯЯ  его. ќта прекраснаЯ, веселаЯ дорога, по которой он
шел, была не только тем, чем  была еще вчера - местом праздничных гулЯний  и
приЯтного  времЯпрепровождениЯ, она была также  дорогой в  город,  дорогой к
мастеру. Ћн шел с нетерпением.  …ще до наступлениЯ вечера  прибыл  на место,
увидел за  стенами  возвышающиесЯ  башни,  на  воротах  высеченные  гербы  и
нарисованные  щиты,  прошел через  них  с  бьющимсЯ  сердцем,  едва  обращаЯ
внимание на шум и радостное уличное оживление, на рыцарей верхом, на повозки
и кареты. Ќе рыцари