щество?
     -- —то  в этом Ящике? -- спросил  молодой человек,  войдЯ  в просторный
кабинет  -- последнее  скопище  боевой славы,  человеческих усилий,  причуд,
богатств, -- и указал рукой на большой четырехугольный Ящик красного дерева,
подвешенный на серебрЯной цепи.
     -- Ћ, ключ  от него  у  хозЯина! -- с таинственным видом сказал толстый
приказчик. -- …сли  вам угодно видеть  эту картину, Я  осмелюсь побеспокоить
хозЯина.
     --  Ћсмелитесь?!  --  удивилсЯ  молодой  человек. --  ђазве ваш  хозЯин
какой-нибудь кнЯзь?
     -- „а Я, право, не знаю, -- отвечал приказчик. Њинуту смотрели они друг
на друга, оба удивленные в равной мере.  ‡атем, сочтЯ молчание незнакомца за
пожелание, приказчик оставил его одного в кабинете.
     Џускались  ли  вы  когда-нибудь в бесконечность пространства и времени,
читаЯ геологические сочинениЯ  Љювье? “носимые его гением, парили ли  вы над
бездонной пропастью минувшего, точно  поддерживаемые рукой волшебника? Љогда
в  различных  разрезах  и различных  слоЯх, в монмартрских каменоломнЯх и  в
уральском  сланце  обнаруживаютсЯ   ископаемые,  чьи  останки  относЯтсЯ  ко
временам  допотопным,  душа испытывает страх,  ибо перед  ней приоткрываютсЯ
миллиарды  лет,  миллионы  народов,  не только  исчезнувших из слабой памЯти
человечества,  но забытых даже нерушимым божественным преданием, и лишь прах
минувшего, скопившийсЯ  на поверхности земного  шара,  образует  почву в два
фута глубиною,  дающую  нам  цветы  и хлеб. ђазве  Љювье не величайший  поэт
нашего века? ‹орд Ѓайрон словами воспроизвел волнениЯ души,  но  бессмертный
наш  естествоиспытатель<a   href="#s12">[*]</a>   воссоздал  миры  при   помощи
выбеленных временем  костей;  подобно Љадму<a href="#s13">[*]</a>, он  отстроил
города  при  помощи  зубов,  он  вновь населил тысЯчи лесов  всеми  чудищами
зоологии  благодарЯ нескольким кускам каменного углЯ;  восстановил поколениЯ
гигантов по одной лишь ноге мамонта. Ћбразы  встают, растут и в соответствии
с  исполинским своим  ростом  менЯют вид  целых областей. ‚  своих цифрах он
поэт;  он  великолепен,  когда  к   семи  приставлЯет  нуль.   Ќе  произносЯ
искусственных магических слов, он воскрешает небытие; он  откапывает частицу
гипса,  замечает  на  ней  отпечаток  и   восклицает:  "‘мотрите!  "  Њрамор
становитсЯ вдруг животным,  смерть -- жизнью,  открываетсЯ  целый мир! Џосле
неисчислимых династий гигантских созданий, после рыбьих племен и моллюсковых
кланов  поЯвлЯетсЯ  наконец род  человеческий,  выродок  грандиозного  типа,
сраженного,  быть  может,  создателем.  ‚оодушевленные мыслью ученого, перед
которым  воскресает   прошлое,  эти  жалкие  люди,  рожденные  вчера,  могут
проникнуть в  хаос, запеть бесконечный  гимн и  начертать  себе былые судьбы
вселенной  в  виде  вспЯть  обращенного  Ђпокалипсиса.  ‘озерцаЯ это  жуткое
воскрешение,  совершаемое   голосом   одного  единственного   человека,   мы
проникаемсЯ жалостью к  той крохе, котораЯ  нам  предоставлена  в безыменной
бесконечности, общей всем сферам, проникаемсЯ жалостью к  этой минуте жизни,
которую  мы  именуем  времЯ.  Љак  бы  погребенные  под  обломками  стольких
вселенных,  мы  вопрошаем  себЯ:  к чему  наша слава,  наша ненависть,  наша
любовь?  …сли нам  суждено  стать  в  будущем неосЯзаемой  точкой, стоит  ли
принимать на себЯ бремЯ бытиЯ? € вот, вырванные из почвы нашего  времени, мы
перестаем  жить,  пока не  войдет  лакей и  не  скажет:  "ѓрафинЯ  приказала
передать, что она ждет вас".
     Џри виде  чудес, Явивших молодому человеку  весь ведомый нам мир,  душа
его  изнемогла,  как изнемогает  душа  у философа,  когда  он занЯт  научным
рассмотрением мира неведомого;  сильнее, чем когда бы то  ни было,  хотелось
ему  теперь  умереть,  и  он  упал  в  курульное  кресло<a href="#s14">[*]</a>,
предоставив своим взорам  блуждать по фантасмагориЯм этой панорамы прошлого.
Љартины  озарились, головы  дев  ему улыбнулись,  статуи  принЯли обманчивую
окраску жизни.  ‚тЯнутые в плЯску тою лихорадочною тревогой,  котораЯ, точно
хмель,  бродила  в  его  больном мозгу,  эти произведениЯ под  покровом тени
ожили, зашевелились и вихрем понеслись  перед ним;  каждый фарфоровый уродец
строил  ему гримасу, у людей,  изображенных  на картинах,  веки  опустились,
чтобы дать  отдохнуть глазам. ‚се эти фигуры вздрогнули, вскочили,  сошли со
своих  мест  --  кто  грузно,  кто  легко,  кто грациозно,  кто  неуклюже, в
зависимости от своего нрава, свойства и строениЯ. ’о был некий  таинственный
шабаш,  достойный тех  чудес, что  видел доктор  ”ауст  на Ѓрокене.  Ќо  эти
оптические   ЯвлениЯ,   порожденные  усталостью,  напрЯжением  взглЯда   или
причудливостью сумерек,  не могли  устрашить незнакомца. “жасы жизни были не
властны  над душой, свыкшейсЯ с ужасами смерти. Ћн скорее даже поощрЯл своим
насмешливым сочувствием нелепые странности этого  нравственного гальванизма,
чудеса  которого  соединились с  последними мыслЯми, еще  поддерживавшими  в
незнакомце ощущение бытиЯ. ‚округ  него царило столь глубокое  молчание, что
вскоре  он осмелилсЯ отдатьсЯ сладостным мечтам, образы  которых  постепенно
темнели, магически изменЯЯ свои оттенки по мере угасаниЯ днЯ.
     ‘вет,  покидаЯ  небо,  зажег  в борьбе  с ночью  последний  красноватый
отблеск; молодой  человек  поднЯл голову и  увидел  слабо освещенный скелет,
который  с  сомнением качнул  своим  черепом справа  налево, как  бы говорЯ:
"Њертвецы  тебЯ еще  не  ждут". ЏроведЯ  рукой по лбу, чтобы  отогнать  сон,
молодой  человек  отчетливо  ощутил прохладное  дуновение,  что-то  пушистое
коснулось его щеки, и он вздрогнул. —уть слышным звоном отозвались стекла, и
он подумал, что эта холоднаЯ, пахнувшаЯ могильными тайнами ласка исходила от
летучей мыши.  …ще  одно мгновение  при  расплывающихсЯ отблесках  заката он
неЯсно  различал  окружавшие  его призраки;  затем  весь этот натюрморт  был
поглощен  сплошным  мраком.  Ќочь --  час,  назначенный им  длЯ  смерти,  --
наступила  внезапно. Џосле этого в течение некоторого  времени он совершенно
не  воспринимал  ничего  земного  -- потому ли, что  погрузилсЯ  в  глубокое
раздумье, потому ли,  что  на него напала сонливость, вызваннаЯ утомлением и
роем мыслей, раздиравших ему сердце. ‚друг ему почудилось, что некий грозный
голос окликнул его,  и он вздрогнул, как если бы  среди горЯчечного  кошмара
его бросили в пропасть" Ћн закрыл глаза: лучи Яркого света ослеплЯли его; он
видел,  как где-то  во мраке загорелсЯ  красноватый круг,  в центре которого
находилсЯ какой-то старичок, стоЯвший с лампою в руке и направлЯвший на него
свет. Ќе слышно было, как он вошел; он молчал и не двигалсЯ. ‚ его поЯвлении
было  нечто магическое.  „аже  самый бесстрашный  человек,  и тот, наверное,
вздрогнул  бы со  сна  при  виде  этого  старичка,  вышедшего,  казалось, из
соседнего саркофага. Ќеобычайный молодой блеск, оживлЯвший неподвижные глаза
у  этого подобиЯ призрака, исключал мысль о каком-нибудь  сверхъестественном
Явлении; все же в тот краткий промежуток, что отделил сомнамбулическую жизнь
от  жизни  реальной,  наш  незнакомец  оставалсЯ  в  состоЯнии  философского
сомнениЯ,  предписываемого  „екартом,  и  помимо  воли  подпал   под  власть
неизъЯснимых галлюцинаций, тайны  которых либо отвергает наша гордынЯ,  либо
тщетно изучает беспомощнаЯ наша наука.
     Џредставьте себе сухонького, худенького старичка, облаченного  в черный
бархатный  халат, перехваченный толстым шелковым  шнуром.  Ќа голове у  него
была  бархатнаЯ   ермолка,  тоже  чернаЯ,  из-под  которой  с  обеих  сторон
выбивались длинные седые прЯди;  она облегала череп,  резкой линией окаймлЯЯ
лоб. •алат окутывал тело  наподобие просторного савана --  видно было только
лицо, узкое и бледное. …сли бы  не  костлЯваЯ, похожаЯ на палку, обернутую в
материю, рука,  которую  старик вытЯнул, направлЯЯ на молодого человека весь
свет лампы, можно было бы подумать, что это лицо повисло в воздухе. Ѓорода с
проседью,  подстриженнаЯ  клинышком,  скрывала  подбородок  этого  странного
существа,  придаваЯ  ему сходство с теми  еврейскими головами,  которыми как
натурой пользуютсЯ художники, когда хотЯт изобразить ЊоисеЯ. ѓубы были столь
бесцветны, столь тонки, что  лишь при особом  внимании  можно было различить
линию рта  на его  белом лице. ‚ысокий  морщинистый лоб,  щеки, поблекшие  и
впалые,  неумолимаЯ  строгость  маленьких  зеленых глаз,  лишенных бровей  и
ресниц,  --  все  это могло  внушить незнакомцу  мысль,  что  вышел  из рамы
‚звешиватель  золота,  созданный   ѓерардом   „оу.   Љоварство  инквизитора,
изобличаемое  морщинами, которые бороздили его щеки  и  лучами расходились у
глаз,  свидетельствовало о глубоком  знании  жизни.  Љазалось, человек  этот
обладает  даром  угадывать  мысли  самых  скрытных  людей   и  обмануть  его
невозможно. ‡накомство с нравами всех народов земного шара и всЯ их мудрость
сосредоточивались в  его  холодной  душе, подобно  тому, как  произведениЯми
целого мира  были завалены пыльные залы его лавки. ‚ы прочли бы  на его лице
Ясное  спокойствие всевидЯщего  бога  или же горделивую мощь  все  видевшего
человека.  †ивописец,  придав ему соответствующее  выражение  двумЯ взмахами
кисти, мог бы обратить это лицо в прекрасный образ предвечного отца или же в
глумливую маску ЊефистофелЯ, ибо на  его лбу запечатлелась возвышеннаЯ мощь,
а  на устах  --  зловещаЯ насмешка. Ћбратив в прах при помощи своей огромной
власти  все  муки  человеческие,  он, по-видимому,  убил и  земные  радости.
“мирающий вздрогнул,  почувствовав, что этот старый гений  обитает в сферах,
чуждых миру, и живет там один, не радуЯсь, ибо у него нет больше иллюзий, не
скорбЯ,  ибо  он  уже  не  ведает  наслаждений.  ‘тарик  стоЯл  неподвижный,
непоколебимый, как звезда,  окруженнаЯ  светлою  мглой. …го  зеленые  глаза,
исполненные какого-то спокойного лукавства, казалось, освещали мир душевный,
так же как его лампа светила в этом таинственном кабинете.
     ’аково было странное зрелище, захватившее врасплох молодого человека --
убаюканного  было мыслЯми о  смерти и причудливыми образами -- в тот момент,
когда он открыл глаза. …сли он был ошеломлен, если он поверил в этот призрак
не рассуждаЯ, как ребенок  нЯнькиным  сказкам,  то  это  заблуждение следует
приписать тому покрову, который простерли над его жизнью и рассудком мрачные
мысли,  раздражение  взбудораженных нервов,  жестокаЯ  драма,  сцены которой
только  что  доставили  ему  мучительное  наслаждение, сходное с  тем, какое
заключено в опиуме. ќто видение было ему в Џариже, на набережной ‚ольтера, в
XIX веке -- в таком месте и в такое времЯ, когда магиЯ  невозможна. ЌаходЯсь
по  соседству  с  тем  домом,  где  скончалсЯ  бог  французского   невериЯ<a
href="#s15">[*]</a>,  будучи  учеником ѓей-‹юссака<a href="#s16">[*]</a> и Ђраго<a
href="#s17">[*]</a>, презираЯ  все фокусы,  проделываемые  людьми,  стоЯщими  у
власти, незнакомец, очевидно, поддалсЯ обаЯнию поэзии, которому все мы часто
поддаемсЯ  как бы  длЯ  того,  чтобы  избежать  горьких истин,  приводЯщих в
отчаЯние, и бросить вызов всемогуществу божию. €так, волнуемый необъЯснимыми
предчувствиЯми какой-то  необычайной власти,  он  вздрогнул  при виде  этого
света, при виде этого старика; волнение его было  похоже на то, какое мы все
испытывали  перед  Ќаполеоном, какое  мы  вообще  испытываем  в  присутствии
великого человека, блистающего гением и облеченного славою.
     -- ‚ам угодно видеть изображение €исуса •риста кисти ђафаэлЯ? -- учтиво
спросил его  старик; в звучности его внЯтного, отчетливого голоса было нечто
металлическое.
     Ћн поставил лампу на обломок колонны так, что  темный Ящик был  освещен
со всех сторон.
     ‘тоило купцу произнести свЯщенные имена  €исуса  •риста  и ђафаэлЯ, как
молодой человек всем своим видом невольно  выразил любопытство, чего старик,
без  сомнениЯ, и ожидал,  потому что он  тотчас же надавил пружину. ‚след за
тем створка красного дерева  бесшумно скользнула  в  выемку, открыв  полотно
восхищенному взору незнакомца. Џри виде этого бессмертного творениЯ он забыл
все  диковины лавки, капризы  своего  сна, вновь стал человеком,  признал  в
старике  земное существо,  вполне живое, нисколько  не фантастическое, вновь
стал жить в мире реальном.  ЃлагостнаЯ нежность, тихаЯ Ясность божественного
лика тотчас же подействовали  на него. Ќекое благоухание пролилось с  небес,
рассеиваЯ  те  адские  муки,  которые  жгли  его  до  мозга  костей.  ѓолова
спасителЯ,  казалось,  выступала из мрака, переданного черным  фоном;  ореол
лучей  сиЯл вокруг его волос, от которых как будто и  исходил этот свет; его
чело, каждаЯ  черточка его лица исполнены были красноречивой убедительности,
изливавшейсЯ  потоками.  Ђлые губы  как  будто только  что произнесли  слово
жизни, и зритель искал  его  отзвука в  воздухе,  допытываЯсь его свЯщенного
смысла, вслушивалсЯ в тишину, вопрошал о нем грЯдущее,  обретал его в уроках
минувшего. …вангелие передавалось спокойной  простотой божественных очей,  в
которых  искали  себе прибежища  смЯтенные  души.  ‘ловом, всю  католическую
религию  можно было  прочесть  в кроткой  и прекрасной  улыбке,  выражавшей,
казалось, то изречение,  к которому она, эта религиЯ, сводитсЯ: "‹юбите друг
друга!  "   Љартина  вдохновлЯла  на  молитву,  учила   прощению,  заглушала
себЯлюбие, пробуждала  все  уснувшие  добродетели.  ЋбладаЯ  преимуществами,
свойственными  очарованию  музыки, это произведение  ђафаэлЯ  подчинЯло  вас
властным  чарам  воспоминаний,  и торжество было  полным --  о художнике  вы
забывали.   ‚печатление  этого  чуда  еще  усиливалось  очарованием   света:
мгновениЯми казалось, что голова движетсЯ вдали, среди облака.
     --  џ  дал  за  это  полотно  столько золотых  монет,  сколько  на  нем
уместилось, -- холодно сказал торговец.
     --  Ќу  что  ж,  значит  --  смерть!  --  воскликнул  молодой  человек,
пробуждаЯсь от  мечтаний. ‘лова  старика вернули его к  роковому  жребию,  и
путем  неуловимых выводов он спустилсЯ с высот последней надежды, за которую
было ухватилсЯ,
     -- Aral Ќедаром  ты мне показалсЯ подозрительным, -- проговорил старик,
схватив  обе руки  молодого человека  и,  как в тисках, сжимаЯ  ему запЯстьЯ
одной рукой.
     Ќезнакомец  печально улыбнулсЯ  этому недоразумению  и  сказал  кротким
голосом:
     -- Ќе бойтесь,  речь идет  о моей смерти, а не о вашей... Џочему бы мне
не сознатьсЯ в невинном обмане? -- продолжал он, взглЯнув на  обеспокоенного
старика.  --  „о  наступлениЯ  ночи, когда  Я могу  утопитьсЯ,  не привлекаЯ
вниманиЯ  толпы, Я пришел взглЯнуть  на ваши богатства.  Љто  не простил  бы
этого последнего наслаждениЯ ученому и поэту?
     Ќедоверчиво  слушаЯ  мнимого покупателЯ, торговец окинул  пронзительным
взглЯдом его угрюмое лицо. “спокоенный искренним тоном его  печальных  речей
или, быть  может, прочитав в его поблекших чертах зловещие знаки его участи,
при  виде  которых незадолго  перед  тем вздрогнули игроки, он  отпустил его
руки; однако подозрительность,  свидетельствовавшаЯ  о  житейском  опыте, по
меньшей мере  столетнем, не совсем его оставила:  небрежно протЯнув  руку  к
поставцу, как будто только длЯ того чтобы на него оперетьсЯ, он вынул оттуда
стилет и сказал:
     -- ‚ы, вероЯтно, года три  служите сверх штата в казначействе и все еще
не на жалованье?
     Ќезнакомец не мог удержатьсЯ от улыбки и отрицательно покачал головой.
     -- ‚аш отец чересчур грубо попрекал вас  тем, что вы поЯвились на свет?
Ђ может быть, вы потерЯли честь?
     -- …сли бы Я согласен был потерЯть честь, Я бы не расставалсЯ с жизнью.
     --  ‚ас освистали в  театре ”юнамбюль? ‚ы  принуждены сочинЯть куплеты,
чтобы  заплатить  за  похороны  вашей  любовницы?  Ђ может  быть, вас  томит
неутоленнаЯ страсть к золоту? €ли вы  желаете победить скуку? ‘ловом,  какое
заблуждение толкает вас на смерть?
     -- Ќе ищите объЯснений среди тех будничных причин, которыми объЯснЯетсЯ
большинство самоубийств.  —тобы  избавить себЯ от обЯзанности открывать  вам
неслыханные мучениЯ, которые трудно передать словами, скажу лишь, что Я впал
в глубочайшую, гнуснейшую, унизительную нищету. џ не собираюсь вымаливать ни
помощи, ни  утешений, --  добавил он с дикой гордостью,  противоречившей его
предшествующим словам.
     --  •э-хэ! --  ќти два  слога, произнесенные  стариком  вместо  ответа,
напоминали звук трещотки. ‡атем он продолжал: -- Ќе принуждаЯ вас взывать ко
мне, не заставлЯЯ вас краснеть, не подаваЯ  вам ни  французского сантима, ни
левантского парата, ни сицилийского тарена, ни немецкого геллера, ни русской
копейки,  ни  шотландского  фартинга,  ни  единого  сестерциЯ и  обола  мира
древнего,  ни  единого  пиастра  нового  мира,  не предлагаЯ  вам ничего  ни
золотом,  ни серебром,  ни  медью, ни бумажками,  ни  билетами, Я  хочу  вас
сделать богаче, могущественнее, влиЯтельнее любого конституционного монарха.
     Њолодой  человек подумал,  что  перед  ним старик,  впавший в  детство;
ошеломленный, он не знал, что ответить.
     -- ЋглЯнитесь, --  сказал торговец и,  схватив вдруг лампу, направил ее
свет на стену, противоположную той, на которой висела картина. -- Џосмотрите
на эту шагреневую кожу, -- добавил он.
     Њолодой  человек вскочил с места и с некоторым удивлением обнаружил над
своим креслом висевший на стене  лоскут шагрени, не больше лисьей шкурки; по
необъЯснимой  на  первый  взглЯд  причине  кожа эта  среди  глубокого мрака,
царившего в  лавке,  испускала лучи, столь блестЯщие, что можно было принЯть
ее  за  маленькую  комету.  ћноша  с  недоверием  приблизилсЯ  к  тому,  что
выдавалось  за  талисман,   способный  предохранить  его  от  несчастий,   и
рассмеЯлсЯ  в  душе.  Ћднако,  движимый  вполне  законным  любопытством,  он
наклонилсЯ,  чтобы рассмотреть  кожу  со всех сторон,  и открыл естественную
причину ее странного блеска.  —ернаЯ зернистаЯ поверхность шагрени  была так
тщательно отполирована и отшлифована, прихотливые прожилки на ней были столь
чисты и отчетливы,  что,  подобно  фасеткам  граната, каждаЯ выпуклость этой
восточной  кожи бросала  пучок  Ярких отраженных лучей. Њатематически  точно
определив причину этого ЯвлениЯ, он изложил ее старику, но тот вместо ответа
хитро улыбнулсЯ. ќта улыбка превосходства навела молодого  ученого на мысль,
что  он ЯвлЯетсЯ жертвой  шарлатанства. Ћн не хотел уносить с собой в могилу
лишнюю загадку и, как ребенок,  который спешит  разгадать секрет своей новой
игрушки, быстро перевернул кожу.
     -- Ђга!  -- воскликнул  он.  --  ’ут  оттиск печати, которую на ‚остоке
называют ‘оломоновой.
     -- ‚ам  она  известна? -- спросил  торговец,  два-три раза  выпустив из
ноздрей  воздух  и  передав этим  больше мыслей, чем мог бы высказать самыми
выразительными словами.
     --  Љакой простак поверит этой  химере? --  воскликнул молодой человек,
задетый немым и полным  ехидного издевательства  смехом старика. -- ђазве вы
не знаете, что лишь суевериЯ ‚остока приписывают нечто свЯщенное мистической
форме  и  лживым   знакам  этой  эмблемы,  будто   бы  наделенной  сказочным
могуществом?  “корЯть  менЯ  в данном  случае  в  наивности у вас не  больше
оснований, чем если бы речь шла о сфинксах и грифах, существование которых в
мифологическом смысле до некоторой степени допускаетсЯ.
     -- ђаз вы востоковед, -- продолжал старик, -- то, может быть,  прочтете
это изречение?
     Ћн  поднес  лампу  к самому  талисману, который изнанкою  кверху держал
молодой человек, и  обратил его внимание  на  знаки, оттиснутые на клеточной
ткани этой чудесной кожи так, точно  они своим  существованием были  обЯзаны
тому животному, которое некогда облекала кожа.
     -- „олжен сознатьсЯ, -- заметил  незнакомец,  --  Я  не могу объЯснить,
каким образом ухитрились так глубоко оттиснуть эти буквы на коже онагра.
     € он живо обернулсЯ к столам, заваленным редкостЯми, как  бы ища что-то
глазами.
     -- —то вам нужно? -- спросил старик.
     --   Љакой-нибудь  инструмент,  чтобы  надрезать  шагрень  и  выЯснить,
оттиснуты эти буквы или же вделаны.
     ‘тарик подал  незнакомцу стилет,  -- тот взЯл его и попыталсЯ надрезать
кожу  в том месте, где были начертаны  буквы; но когда он снЯл  тонкий  слой
кожи,  буквы вновь  поЯвились, столь  отчетливые  и до  того  похожие на те,
которые  были  оттиснуты на поверхности,  что  на мгновение ему  показалось,
будто кожа и не срезана.
     -- ‹евантские мастера владеют секретами, известными только им одним, --
сказал он, с каким-то беспокойством взглЯнув на восточное изречение.
     -- „а, -- отозвалсЯ старик, -- лучше все валить на людей, чем на бога.
     ’аинственные слова были расположены в таком порЯдке:
     <table width="100%"  border="0"  cellspacing="0"  cellpadding="0">  <tr
align="center" bordercolor="#FFFFFF">
     <td><img  src="shagren. jpg" width="352" height="313" align="top"></td>
</tr> </table>

     —то означало:
     ЋбладаЯ мною, ты будешь обладать
     всем, но жизнь твоЯ будет принадлежать
     мне. ’ак угодно богу. †елай -- и желаниЯ
     твои будут исполнены. Ќо соразмерЯй
     свои желаниЯ со своей
     жизнью. Ћна -- здесь. Џри
     каждом желании Я буду
     убывать, как твои дни.
     •очешь владеть мною?
     Ѓери. Ѓог тебЯ
     услышит.
     „а будет
     так!
     --  Ђ вы  бегло  читаете  по-санскритски! --  сказал старик. --  ‚ерно,
побывали в Џерсии или же в Ѓенгалии?
     --  Ќет,  --  отвечал  молодой  человек,  с любопытством  ощупываЯ  эту
символическую  и очень  странную кожу,  совершенно негибкую, даже  несколько
напоминавшую металлическую пластинку.
     ‘тарый антиквар опЯть поставил лампу на  колонну  и бросил  на молодого
человека взглЯд,  полный холодной иронии и как бы говоривший: "‚от он  уже и
не думает умирать! "
     -- ќто шутка? €ли тайна? -- спросил молодой незнакомец.
     ‘тарик покачал головой и серьезным тоном сказал:
     -- Ќе знаю, что вам ответить. ѓрозную силу, даруемую этим талисманом, Я
предлагал людЯм более энергичным, нежели вы, но, посмеЯвшись над  загадочным
влиЯнием, какое она должна была бы оказать на их судьбу, никто, однако ж, не
захотел  рискнуть  заключить  договор, столь  роковым  образом  предлагаемый
неведомой мне властью. џ с ними согласен, -- Я усомнилсЯ, воздержалсЯ и...
     -- € даже не пробовали? -- прервал его молодой человек.
     -- Џробовать!  -- воскликнул старик. -- …сли бы вы стоЯли на ‚андомской
колонне,  попробовали  бы вы броситьсЯ  вниз?  Њожно ли  остановить  течение
жизни? „елил ли кто-нибудь смерть на доли? Џрежде чем войти в  этот кабинет,
вы принЯли  решение покончить  с собой,  но  вдруг вас начинает занимать эта
тайна и отвлекает от мысли о смерти. „итЯ! ђазве любой ваш день не предложит
вам загадки,  более занимательной,  чем эта? Џослушайте, что Я  вам скажу. џ
видел распутный двор  регента<a  href="#s18">[*]</a>.  Љак вы,  Я был  тогда  в
нищете,  Я просил милостыню;  тем не  менее Я дожил до  ста двух  лет и стал
миллионером;  несчастье  одарило менЯ богатством,  невежество  научило менЯ.
‘ейчас  Я  вам в  кратких  словах открою великую  тайну человеческой  жизни.
—еловек истощает  себЯ безотчетными поступками, --  из-за них-то  и иссЯкают
источники  его бытиЯ.  ‚се формы  этих двух  причин  смерти сводЯтсЯ  к двум
глаголам  желать  и   мочь.  Њежду   этими   двумЯ  пределами   человеческой
деЯтельности находитсЯ  инаЯ формула,  коей обладают мудрецы, и ей  обЯзан Я
счастьем моим и долголетием.  †елать сжигает  нас,  а мочь  -- разрушает, но
знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в  спокойном
состоЯнии. €так, желание, или хотение, во мне мертво, убито мыслью; действие
или могущество свелось к  удовлетворению требований моего организма. Љоротко
говорЯ, Я  сосредоточил свою  жизнь не в сердце, которое может быть разбито,
не в ощущениЯх,  которые притуплЯютсЯ, но в мозгу, который не изнашиваетсЯ и
переживает  все. €злишества не  коснулись ни моей души, ни  тела. Њеж  тем Я
обозрел весь мир. Ќога моЯ  ступала  по высочайшим  горам Ђзии и  Ђмерики, Я
изучил все человеческие Языки, Я жил  при  всЯких  правительствах.  џ ссужал
деньги  китайцу,  взЯв  в  залог труп  его  отца, Я  спал  в палатке  араба,
доверившись его слову, Я подписывал контракты во всех европейских столицах и
без боЯзни оставлЯл свое золото в вигваме  дикарей; словом, Я добилсЯ всего,
ибо умел всем  пренебречь. Њоим  единственным  честолюбием было  --  видеть.
‚идеть -- не значит ли это  знать?..  Ђ знать, молодой человек, -- не значит
ли это  наслаждатьсЯ интуитивно?  Ќе  значит ли это открывать самую сущность
жизни и глубоко  проникать в  нее? —то остаетсЯ от материального  обладаниЯ?
’олько идеЯ. ‘удите же, как прекрасна  должна быть жизнь  человека, который,
будучи  способен  запечатлеть  в  своей  мысли   все  реальности,  переносит
источники  счастьЯ  в  свою  душу  и извлекает из  них  множество  идеальных
наслаждений, очистив их  от всей  земной скверны. Њысль --  это ключ ко всем
сокровищницам, она  одарЯет вас всеми радостЯми скупца, но без его  забот. €
вот Я  парил над миром, наслаждениЯ мои всегда были радостЯми духовными. Њои
пиршества  заключались  в  созерцании  морей,  народов,  лесов,  гор.  џ все
созерцал, но  спокойно,  не знаЯ усталости;  Я  никогда ничего  не  желал, Я
только  ожидал. џ прогуливалсЯ по вселенной, как по  собственному саду.  ’о,
что люди зовут печалью, любовью,  честолюбием,  превратностЯми, огорчениЯми,
-- все это длЯ  менЯ лишь мысли, превращаемые  мною  в мечтаниЯ; вместо того
чтобы  их  ощущать,  Я их  выражаю,  Я их истолковываю;  вместо  того  чтобы
позволить  им  пожирать  мою  жизнь, Я  драматизирую  их,  Я их  развиваю; Я
забавлЯюсь ими, как  будто  это  романы, которые  Я читаю  внутренним  своим
зрением. џ  никогда не утомлЯю своего организма и  потому все еще  отличаюсь
крепким здоровьем. ’ак как моЯ  душа унаследовала  все  не растраченные мною
силы, то моЯ  голова богаче моих складов. ‚от где, -- сказал он, ударЯЯ себЯ
по лбу, -- вот где настоЯщие миллионы! џ провожу свои дни восхитительно: мои
глаза  умеют  видеть  былое;  Я  воскрешаю   целые  страны,  картины  разных
местностей, виды океана, прекрасные образы истории. “ менЯ есть воображаемый
сераль, где  Я обладаю всеми женщинами, которые мне не принадлежали. —асто Я
снова вижу  ваши  войны,  ваши  революции  и  размышлЯю о  них.  Ћ,  как  же
предпочесть  лихорадочное,  мимолетное восхищение каким-нибудь телом,  более
или менее цветущим, формами, более  или менее  округлыми, как же предпочесть
крушение  всех  ваших  обманчивых  надежд --  высокой способности  создавать
вселенную в своей душе; беспредельному наслаждению двигатьсЯ без опутывающих
уз времени,  без помех пространства; наслаждению -- все объЯть, все  видеть,
наклонитьсЯ  над краем мира, чтобы  вопрошать другие  сферы,  чтобы  внимать
богу? ‡десь, -- громовым голосом воскликнул он, указываЯ на шагреневую кожу,
--  мочь и желать соединены! ‚от они, ваши  социальные идеи, ваши чрезмерные
желаниЯ,  ваша невоздержность,  ваши радости, которые убивают, ваши  скорби,
которые  заставлЯют жить  слишком  напрЯженной  жизнью, --  ведь боль, может
быть, есть не что иное,  как предельное  наслаждение.  Љто мог бы определить
границу,  где  сладострастие  становитсЯ  болью  и  где  боль  остаетсЯ  еще
сладострастием? ђазве  живейшие лучи мира  идеального не  ласкают взора, меж
тем  как самый мЯгкий сумрак мира физического  ранит его беспрестанно? Ќе от
знаниЯ ли рождаетсЯ мудрость? € что есть безумие, как не безмерность желаниЯ
или же могущества?
     --  ‚от  Я и хочу жить,  не  знаЯ  меры! --  сказал  незнакомец, хватаЯ
шагреневую кожу.
     --  Ѓерегитесь,  молодой человек! -- с  невероЯтной живостью воскликнул
старик.
     -- џ  посвЯтил свою жизнь  науке и мысли, но они не  способны были даже
прокормить  менЯ,  -- отвечал незнакомец. --  џ  не  хочу  быть обманутым ни
проповедью,  достойной ‘веденборга<a href="#s19">[*]</a>,  ни  вашим  восточным
амулетом,  ни милосердным вашим  старанием  удержать менЯ в  этом мире,  где
существование длЯ менЯ  более невозможно. ’ак вот, -- добавил  он, судорожно
сжимаЯ  талисман  в  руке  и  глЯдЯ  на  старика,  --  Я  хочу царственного,
роскошного  пира,  вакханалии,  достойной  века,  в  котором  все,  говорЯт,
усовершенствовано! Џусть мои собутыльники будут юны, остроумны и свободны от
предрассудков, веселы  до сумасшествиЯ!  Џусть сменЯютсЯ вина, одно  другого
крепче, искрометнее, такие,  от которых мы  будем  пьЯны три днЯ!  Џусть эта
ночь будет украшена пылкими женщинами! •очу, чтоб исступленный  разгул увлек
нас на колеснице, запрЯженной четверкой коней, за пределы мира и сбросил нас
на неведомых берегах! Џусть души восходЯт на небеса или же тонут в грЯзи, --
не знаю, возносЯтсЯ ли они тогда или падают,  мне  это  все равно.  €так,  Я
приказываю мрачной  этой силе слить длЯ  менЯ  все  радости воедино. „а, мне
нужно заключить все  наслаждениЯ земли  и  неба в  одно последнее объЯтие, а
затем  умереть. џ  желаю античных приапей  после пьЯнства, песен,  способных
пробудить  мертвецов, долгих,  бесконечно  долгих  поцелуев, чтобы  звук  их
пронессЯ над Џарижем,  как гул  пожара, разбудил бы  супругов и внушил бы им
жгучий пыл, возвращаЯ молодость всем, даже семидесЯтилетним!
     ’ут  в  ушах  молодого безумца, подобно  адскому грохоту, раздалсЯ смех
старика и прервал его столь властно, что он умолк.
     --  ‚ы  думаете,  --  сказал  торговец,  --  у  менЯ сейчас расступЯтсЯ
половицы, пропускаЯ роскошно убранные столы и гостей с того света? Ќет, нет,
безрассудный молодой человек. ‚ы заключили договор, этим все сказано. ’еперь
все ваши желаниЯ  будут исполнЯтьсЯ в точности, но за счет вашей жизни. Љруг
ваших дней,  очерченный  этой  кожей, будет сжиматьсЯ соответственно силе  и
числу  ваших желаний, от самого незначительного до самого огромного. Ѓрамин,
которому Я обЯзан этим талисманом, объЯснил мне некогда, что между судьбою и
желанием  его  владельца установитсЯ таинственнаЯ свЯзь. ‚аше первое желание
-- желание пошлое, Я  мог бы его удовлетворить, но  позаботитьсЯ об  этом  Я
предоставлЯю  событиЯм вашего  нового  бытиЯ. ‚едь в  конце концов вы хотели
умереть? Ќу что ж, ваше самоубийство только отсрочено.
     “дивленный, почти  раздраженный тем,  что этот  странный старик  с  его
полуфилантропическими  намерениЯми,  Ясно  сказавшимисЯ  в   этой  последней
насмешке, продолжал глумитьсЯ над ним, незнакомец воскликнул:
     --  Џосмотрим,  изменитсЯ   ли  моЯ  судьба,  пока  Я  буду  переходить
набережную!  Ќо если вы не смеетесь над несчастным, то  в отместку за  столь
роковую услугу Я желаю,  чтобы вы  влюбились в танцовщицу! ’огда  вы поймете
радость  разгула и,  быть  может, расточите  все  блага,  которые  вы  столь
философически сберегали.
     Ћн  вышел,  так и не услыхав тЯжкого вздоха старика, миновал все залы и
спустилсЯ  по  лестнице  в  сопровождении  толстощекого приказчика,  который
тщетно  пыталсЯ посветить  ему: незнакомец  бежал  стремительно, словно вор,
застигнутый  на месте преступлениЯ. Ћслепленный каким-то бредом,  он даже не
заметил невероЯтной податливости шагреневой  кожи, котораЯ стала мЯгкой, как
перчатка, свернулась в его Яростно сжимавшихсЯ пальцах и легко поместилась в
кармане фрака,  куда он  сунул ее  почти  машинально.  ‚ыбежав  на улицу, он
столкнулсЯ с тремЯ молодыми людьми, которые шли рука об руку.
     -- ‘котина!
     -- „урак!
     ’аковы были изысканные приветствиЯ, коими они обменЯлись.
     -- Ћ! „а это ђафаэль!
     -- ‡дорово! Ђ мы тебЯ искали.
     -- Љак, это вы?
     ’ри  эти  дружественные фразы  последовали за бранью, как  только  свет
фонарЯ, раскачиваемого ветром, упал на изумленные лица молодых людей.
     --  Њилый друг, -- сказал ђафаэлю молодой человек, которого он  едва не
сбил с ног, -- ты пойдешь с нами.
     -- Људа и зачем?
     -- ‹адно, иди, дорогой Я тебе расскажу.
     Љак ни отбивалсЯ ђафаэль, друзьЯ его  окружили, подхватили под руки  и,
втиснув его в веселую свою шеренгу, повлекли к мосту €скусств.
     -- „орогой мой,  -- продолжал его  приЯтель, --  мы целую  неделю  тебЯ
разыскиваем.  ‚  твоей почтенной  гостинице "‘ен-Љантен", на которой, кстати
сказать,  красуетсЯ  все  та  же неизменнаЯ вывеска,  выведеннаЯ  красными и
черными  буквами,  что  и  во  времена  †ан-†ака  ђуссо,   твоЯ   ‹еонарда<a
href="#s20">[*]</a> сказала нам, что ты уехал за город. Њежду тем, право же, мы
не были похожи на людей, пришедших по денежным делам, -- судебных приставов,
заимодавцев,  понЯтых и  тому подобное.  Ќу,  так вот!  ђастиньЯк видел тебЯ
вчера  вечером в €тальЯнской опере, мы приободрились и  из самолюбиЯ  решили
непременно  установить,  не  провел  ли  ты  ночь  где-нибудь  на  дереве  в
…лисейских полЯх, или не отправилсЯ ли в ночлежку,  где нищие, заплатив  два
су, спЯт, прислонившись к натЯнутым веревкам, или, может быть, тебе повезло,
и ты  расположилсЯ  на  биваке  в каком-нибудь  будуаре.  Њы  тебЯ нигде  не
встретили --  ни  в списках  заключенных  в  тюрьме  ‘ент-Џелажи,  ни  среди
арестантов  ‹а-”орс! Џодвергнув  научному  исследованию министерства, Ћперу,
дома   призрениЯ,   кофейни,   библиотеки,   префектуру,  бюро  журналистов,
рестораны, театральные фойе -- словом, все имеющиесЯ в Џариже места, хорошие
и  дурные,  мы  оплакивали  потерю человека, достаточно одаренного, чтобы  с
равным основанием оказатьсЯ при дворе или в тюрьме. Њы уже  поговаривали, не
канонизировать  ли  тебЯ  в  качестве героЯ €юльской  революции! €,  честное
слово, мы сожалели о тебе.
     Ќе слушаЯ  своих друзей,  ђафаэль шел  по мосту  €скусств и смотрел  на
‘ену, в бурлЯщих волнах которой отражались огни Џарижа. Ќад этой рекой, куда
еще так недавно хотел он броситьсЯ, исполнЯлись  предсказаниЯ старика -- час
его смерти по воле рока был отсрочен.
     -- € мы действительно  сожалели о тебе, -- продолжал говорить  приЯтель
ђафаэлЯ. -- ђечь идет об одной комбинации,  в которую  мы включили  тебЯ как
человека выдающегосЯ, то есть  такого, который умеет не считатьсЯ ни  с чем.
”окус,   состоЯщий  в  том,   что   конституционный  орех  исчезает   из-под
королевского   кубка,   проделываетсЯ   нынче,   милый   друг,   с   большей
торжественностью,  чем  когда  бы то ни  было. ЏозорнаЯ монархиЯ, свергнутаЯ
народным героизмом, была  особой  дурного  поведениЯ,  с которой можно  было
посмеЯтьсЯ и  попировать, но супруга,  именующаЯ  себЯ  ђодиной, сварлива  и
добродетельна:  хочешь, не  хочешь, принимай  размеренные ее  ласки. ‚едь ты
знаешь, власть перешла из ’юильри к журналистам, а бюджет переехал  в другой
квартал    --    из   ‘ен-†ерменского   предместьЯ   на   оссе    д'Ђнтен<a
href="#s21">[*]</a>. Ќо вот чего ты, может быть, не  знаешь:  правительство, то
есть  банкирскаЯ  и   адвокатскаЯ  аристократиЯ,  сделавшаЯ   родину   своей
специальностью,   как   некогда   свЯщенники   --  монархию,   почувствовало
необходимость  дурачить  добрый французский народ новыми словами  и  старыми
идеЯми, по образцу философов всех школ и ловкачей всех времен. ‘ловом,  речь
идет о том, чтобы внедрЯть взглЯды королевски-национальные,  доказывать, что
люди становЯтсЯ гораздо счастливее, когда платЯт миллиард двести миллионов и
тридцать три сантима родине,  имеющей своими представителЯми господ таких-то
Я  таких-то, чем  тогда, когда платЯт  они миллиард  сто миллионов и  девЯть
сантимов  королю, который вместо <i>мы</i>  говорит <i>Я</i>. ‘ловом, основываетсЯ газета,
имеющаЯ  в  своем распорЯжении  добрых двести-триста  тысЯч франков, в целЯх
созданиЯ оппозиции,  способной  удовлетворить неудовлетворенных  без особого
вреда длЯ национального  правительства королЯ-гражданина<a href="#s22">[*]</a>.
€ вот, раз мы смеемсЯ и над свободой и над деспотизмом, смеемсЯ над религией
и над неверием и раз отечество длЯ нас -- это столица, где идеи обмениваютсЯ
и продаютсЯ по столько-то за строку, где каждый  день приносит вкусные обеды
и  многочисленные  зрелища,  где   кишат  продажные  распутницы,  где  ужины
заканчиваютсЯ утром,  где любовь, как извозчичьи кареты, отдаетсЯ  напрокат;
раз  Џариж  всегда  будет  самым пленительным из всех отечеств -- отечеством
радости,  свободы,  ума, хорошеньких женщин,  прохвостов, доброго  вина, где
жезл правлениЯ никогда не будет особенно сильно чувствоватьсЯ, потому что мы
стоим  возле  тех, у  кого  он  в  руках... мы,  истинные  приверженцы  бога
ЊефистофелЯ,  подрЯдились  перекрашивать  общественное  мнение,  переодевать
актеров,  прибивать  новые  доски к  правительственному  балагану, подносить
лекарство   доктринерам,   повергать   старых   республиканцев,   подновлЯть
бонапартистов, снабжать провиантом центр,  но все это при том условии, чтобы
нам  было  позволено смеЯтьсЯ втихомолку над  королЯми и народами, менЯть по
вечерам утреннее  свое  мнение,  вести веселую  жизнь  на манер Џанурга  или
возлежать more orientali  (<i>Ќа восточный лад (лат. )</i>) на  мЯгких подушках. Њы
решили  вручить  тебе  бразды  правлениЯ этого  макаронического и шутовского
царства, а посему ведем тебЯ прЯмо  на  званый обед, к основателю упомЯнутой
газеты, банкиру, почившему от дел, который, не знаЯ, куда ему девать золото,
хочет  разменЯть его  на  остроумие.  ’ы будешь  принЯт  там  как  брат,  мы
провозгласим   тебЯ  королем   вольнодумцев,  которые  ничего  не  боЯтсЯ  и
прозорливо  угадывают  намерениЯ  Ђвстрии, Ђнглии  или  ђоссии  прежде,  чем
ђоссиЯ, ЂнглиЯ  или ЂвстриЯ возымеют какие  бы то  ни было намерениЯ! „а, мы
назначаем тебЯ  верховным повелителем тех умственных сил, которые поставлЯют
миру всЯких Њирабо,  ’алейранов, Џиттов,  Њеттернихов -- словом, всех ловких
Љриспинов<a href="#s23">[*]</a>, играющих  друг с другом на судьбы  государств,
как простые смертные играют  в  домино  на  рюмку киршвассера. Њы изобразили
тебЯ самым бесстрашным борцом из всех,  кому когда-либо случалось схватитьсЯ
врукопашную  с разгулом,  с  этим  изумительным  чудовищем,  которое  жаждут
вызвать  на поединок все смелые умы; мы утверждали даже, что ему до сих  пор
еще  не удалось  тебЯ  победить. Ќадеюсь, ты нас  не подведешь.  ’айфер, наш
амфитрион,  обещал  затмить  жалкие сатурналии  наших крохотных  современных
‹укуллов. Ћн достаточно богат,  чтобы придать  величие пустЯкам, изЯщество и
очарование  -- пороку... ‘лышишь, ђафаэль? -- прерываЯ  свою  речь,  спросил
оратор.
     --  „а, --  отвечал молодой  человек, дивившийсЯ не столько  исполнению
своих желаний, сколько тому, как естественно сплетались событиЯ.
     Џоверить  в магическое  влиЯние он не мог,  но его изумлЯли случайности
человеческой судьбы.
     --  Ћднако ты  произносишь "да"  весьма  уныло, точно думаешь  о смерти
своего дедушки, -- обратилсЯ к нему другой его спутник.
     -- Ђх! -- вздохнул ђафаэль  так  простодушно, что эти писатели, надежда
молодой ”ранции, рассмеЯлись. -- џ думал вот о чем, друзьЯ мои: мы на пути к
тому, чтобы стать плутами большой руки! „о сих пор мы творили беззакониЯ, мы
бесчинствовали  между  двумЯ  выпивками,  судили  о  жизни  в  пьЯном  виде,
оценивали  людей и  событиЯ,  перевариваЯ обед. Ќевинные  на  деле, мы  были
дерзки  на слова, но теперь,  заклейменные  раскаленным железом политики, мы
отправлЯемсЯ на великую каторгу и утратим там наши иллюзии. ‚едь и тому, кто
верит уже  только в  дьЯвола, разрешаетсЯ оплакивать  юношеский  рай,  времЯ
невинности, когда  мы набожно  открывали рот,  дабы добрый свЯщенник дал нам
вкусить  свЯтое  теле  христово. Ђх,  дорогие  мои  друзьЯ, если  нам  такое
удовольствие  доставлЯли  первые наши грехи, так это  потому, что у нас  еще
были угрызениЯ совести, которые украшали их, придавали им остроту и смак, --
а теперь...
     -- Ћ, теперь, -- вставил первый собеседник, -- нам остаетсЯ...
     -- —то? -- спросил другой.
     -- Џреступление...
     -- ‚от  слово, высокое, как виселица, и глубокое, как ‘ена, --  заметил
ђафаэль.
     -- Ћ, ты менЯ не понЯл!.. џ говорю о преступлениЯх политических. Ќынче,
с  самого утра, Я стал  завидовать только заговорщикам.  Ќе знаю, доживет ли
эта моЯ  фантазиЯ до  завтра, но мне просто душу воротит от этой  бесцветной
жизни  в  условиЯх  нашей  цивилизации  --  жизни однообразной,  как  рельсы
железной дороги, -- менЯ влекут к себе такие несчастьЯ, как те, что испытали
французы,    отступавшие   от   Њосквы,    тревоги   "Љрасного    корсара"<a
href="#s24">[*]</a>,   жизнь  контрабандистов.  ђаз   во   ”ранции  нет  больше
монахов-картезианцев, Я жажду по крайней мере Ѓотани-бэй<a href="#s25">[*]</a>,
этого своеобразного лазарета длЯ маленьких лордов Ѓайронов, которые, скомкав
жизнь, как салфетку после обеда, обнаруживают, что делать им  больше нечего,
-- разве  только  разжечь  пожар  в своей стране, пустить себе  пулю в  лоб,
вступить в республиканский заговор или требовать войны...
     -- ќмиль, -- с жаром начал другой спутник ђафаэлЯ, -- честное слово, не
будь  €юльской революции, Я сделалсЯ бы свЯщенником, жил бы животной  жизнью
где-нибудь в деревенской глуши и...
     -- € каждый день читал бы требник?
     -- „а.
     -- •вастун!
     -- —итаем же мы газеты!
     --  Ќедурно длЯ журналиста! Ќо молчи, ведь толпа вокруг нас -- это наши
подписчики. †урнализм, видишь ли, стал религией современного общества, и тут
достигнут прогресс.
     -- Љаким образом?
     -- ЏервосвЯщенники