 выпустил в  свет  тЯжеловесную работу  --  вы отдаете  должное  ее
добросовестности; если книга плохо написана, вы хвалите ее  за  выраженные в
ней идеи. ’ретий ни во что не верит, ежеминутно менЯет свои взглЯды, на него
нельзЯ положитьсЯ, -- что ж, зато  он  так мил,  обаЯтелен, он  очаровывает.
…сли речь идет о ваших врагах -- валите на них как на мертвых. ’ут уж можете
говорить  совсем  по-другому:  сколь искусно  оттенЯли  вы достоинства своих
друзей,  столь же  ловко обнаруживайте  недостатки  врагов. “мело  применЯть
увеличительные или уменьшительные стекла при рассмотрении вопросов морали --
значит владеть секретом светской беседы и искусством придворного. ЋбходитьсЯ
без этого -- значит сражатьсЯ безоружным  с  людьми, закованными в латы, как
рыцари.  Ђ  Я  употреблЯю  эти  стекла! €ной  раз  даже  злоупотреблЯю  ими.
Ћттого-то менЯ  и уважают  --  менЯ и моих друзей, -- ибо, замечу кстати,  и
шпага моЯ стоит моего Языка.
     Ћдин из наиболее пылких поклонников ”еодоры, молодой человек, известный
своей наглостью, котораЯ  служила  ему  средством  выбитьсЯ  в люди,  поднЯл
перчатку,  столь презрительно  брошенную ђастиньЯком. ‡аговорив обо мне,  он
стал преувеличенно  хвалить мои  таланты и менЯ  самого. ќтот  вид злословиЯ
ђастиньЯк  упустил из  виду. џзвительно-похвальное слово ввело в заблуждение
графиню,  и  она безжалостно  принЯлась  уничтожать менЯ;  чтобы  позабавить
собеседников, она не пощадила моих тайн, моих притЯзаний, моих надежд.
     --  ќто  человек  с  будущим,  --  заметил  ђастиньЯк  --  Ѓыть  может,
когда-нибудь  он  жестоко  отомстит  за  все;  его  таланты  по меньшей мере
равнЯютсЯ  его мужеству;  поэтому Я назвал бы  смельчаком того, кто на  него
нападает, -- ведь он не лишен памЯти...
     --  ...  настолько,  что  пишет  "воспоминаниЯ",  --  сказала  графинЯ,
раздосадованнаЯ глубоким молчанием, воцарившимсЯ после слов ђастиньЯка.
     -- ... ‚оспоминаниЯ лжеграфини, мадам! -- отозвалсЯ ђастиньЯк. -- —тобы
их писать, нужен особый вид мужества.
     -- џ не сомневаюсь, что у него  много мужества, -- заметила ”еодора. --
Ћн верен мне.
     “ менЯ был большой соблазн внезапно ЯвитьсЯ перед насмешниками, как дух
Ѓанко в "Њакбете". џ терЯл возлюбленную, зато у менЯ был друг! Ћднако любовь
внушила мне  один из тех  трусливых и хитроумных  парадоксов,  которыми  она
усыплЯет все наши горести.
     "…сли  ”еодора любит  менЯ,  --  подумал  Я,  --  разве  она  не должна
прикрывать свое чувство злой шуткой?  “ж  сколько раз сердце изобличало уста
во лжи! "
     ‚скоре, наконец, и дерзкий мой соперник, который  один  оставалсЯ еще с
графиней, собралсЯ уходить.
     --  Љак!  “же?  --  сказала  она  ласковым тоном,  от которого  Я  весь
затрепетал. -- € вы не подарите мне еще одно мгновение?  ‡начит, вам  нечего
больше  сказать  мне? ‚ы  не  пожертвуете  ради  менЯ  каким-нибудь из ваших
удовольствий?
     Ћн ушел.
     -- Ђх! -- воскликнула она, зеваЯ. -- Љакие они все скучные!
     Ћна  с силой дернула за шнур сонетки,  и  в  комнатах  раздалсЯ звонок.
ѓрафинЯ  вошла к  себе, вполголоса напеваЯ "Pria che  spunti" (<i>"Џока зарЯ не
настанет" (итал. ) -- слова арии из оперы итальЯнского композитора  —имарозы
"’айный  брак".  </i>). Ќикто  никогда не слыхал,  чтобы  она пела,  и  подобное
безгласие   порождало   странные  толки.   ѓоворили,  что   первому   своему
возлюбленному,  очарованному ее талантом и ревновавшему ее даже  при мысли о
времени,  когда он будет лежать в  могиле, она обещала никому не дарить того
блаженства, которое он желал вкушать один. ‚се  силы  своей  души Я  напрЯг,
чтобы впивать  эти  звуки.  ”еодора  пела все громче  и  громче;  она  точно
воодушевлЯлась, голосовые ее богатства развертывались, и в мелодии поЯвилось
нечто божественное. “ графини был хороший  слух, сильный и  чистый  голос, и
какие-то  необыкновенные   сладостные   его  переливы  хватали   за  сердце.
Њузыкантши  почти всегда  влюблены.  †енщина, котораЯ  так пела, должна была
уметь и любить.  Ћт красоты этого  голоса одною тайною больше  становилось в
женщине,  и  без  того  таинственной.  џ  видел  ее, как  вижу  сейчас тебЯ;
казалось,  она  прислушиваетсЯ  к  звукам  собственного  голоса  с  каким-то
особенным  сладострастным  чувством:  она  как  бы  ощущала  радость  любви.
‡аканчиваЯ главную тему этого рондо, она подошла  к  камину,  но,  когда она
умолкла, в  лице ее  произошла перемена, черты исказились, и весь  ее  облик
выражал теперь утомление. Ћна снЯла маску актрисы  -- она сыграла свою роль.
Ћднако  своеобразнаЯ   прелесть   была   даже   в  этом   подобии  увЯданиЯ,
отпечатлевшемсЯ  на ее красоте  -- то  ли от  усталости  актрисы, то  ли  от
утомительного напрЯжениЯ за весь этот вечер.
     "‘ейчас она настоЯщаЯ! " -- подумал Я.
     ’очно  желаЯ  согретьсЯ,  она  поставила  ногу  на  бронзовую  каминную
решетку, снЯла  перчатки, отстегнула браслеты и  через голову снЯла  золотую
цепочку,  на  которой   был  подвешен  флакончик   длЯ   духов,   украшенный
драгоценными  камнЯми.  ЌеизъЯснимое  наслаждение испытывал  Я, следЯ за  ее
движениЯми, очаровательными, как у кошек, когда они умываютсЯ на солнце. Ћна
посмотрела на себЯ в зеркало и сказала вслух недовольным тоном:
     --  ‘егоднЯ  Я  была  нехороша... –вет лица у менЯ  блекнет с ужасающей
быстротой...  Џожалуй,  нужно  раньше  ложитьсЯ, отказатьсЯ  от  рассеЯнного
образа жизни... Ќо что же это †юстина? ‘меетсЯ она надо мной?
     Ћна позвонила  еще  раз; вбежала  горничнаЯ. ѓде она  помещалась  -- не
знаю. Ћна спустилась по  потайной лестнице. џ с любопытством смотрел на нее.
Њое поэтическое воображение во многом  подозревало  эту  высокую  и  статную
смуглую служанку, обычно не показывавшуюсЯ при гостЯх.
     -- €зволили звонить?
     -- „ва раза! -- отвечала ”еодора. -- ’ы что, плохо слышать стала?
     --  џ приготовлЯла  длЯ вас  миндальное молоко.  †юстина опустилась  на
колени,  расшнуровала  своей  госпоже  высокие  и  открытые,   как  котурны,
башмачки,  снЯла их, а в это времЯ  графинЯ, раскинувшись в мЯгком кресле  у
камина, зевала,  запустив  руки  в  свои волосы. ‚се ее движениЯ были вполне
естественны,  ничто  не выдавало  предполагаемых  мною  тайных  страданий  и
страстей.
     -- †орж  влюблен, -- сказала она, -- Я его рассчитаю. Ћн опЯть задернул
сегоднЯ занавески. Ћ чем он думает?
     Џри  этом  замечании  всЯ кровь  во  мне  остановилась,  но  разговор о
занавесках прекратилсЯ.
     -- †изнь  так пуста! --  продолжала графинЯ.  -- Ђх, да  осторожнее, не
оцарапай  менЯ,  как  вчера!  ‚от посмотри, --  сказала она, показываЯ  свое
атласное колено, -- еще осталсЯ след от твоих когтей.
     Ћна  сунула  голые  ноги  в бархатные  туфли на лебЯжьем  пуху и  стала
расстегивать платье, а †юстина взЯла гребень, чтобы причесать ее.
     -- ‚ам нужно, сударынЯ, выйти замуж, и деток бы...
     --  „ети! ’олько этого не хватало! -- воскликнула она. -- Њуж! ѓде  тот
мужчина, за кого Я могла бы... —то, хорошо Я была сегоднЯ причесана?
     -- Ќе очень.
     -- „ура!
     -- ‚збитаЯ прическа вам совсем не к лицу, -- продолжала †юстина, -- вам
больше идут гладкие крупные локоны.
     -- Џравда?
     -- Ќу, конечно, сударынЯ, взбитаЯ прическа к лицу только блондинкам.
     -- ‚ыйти замуж? Ќет, нет. Ѓрак -- это не длЯ менЯ. —то за ужаснаЯ сцена
длЯ влюбленного! ЋдинокаЯ женщина, без родных, без друзей, атеистка в любви,
не верЯщаЯ ни  в  какое чувство, -- как ни слаба  в ней свойственнаЯ всЯкому
человеческому  существу  потребность  в  сердечном  излиЯнии  --   вынуждена
отводить  душу  в  болтовне  с горничной,  произносить  общие фразы  или  же
говорить о пустЯках!.. Њне стало жаль ее. †юстина расшнуровала госпожу.  џ с
любопытством оглЯдел ее, когда  с нее спал последний  покров. „евственнаЯ ее
грудь  ослепила  менЯ;  сквозь сорочку  бело-розовое  ее тело  сверкало  при
свечах,  как  серебрЯнаЯ статуЯ  под  газовым  чехлом.  Ќет, в  ней  не было
недостатков,  из-за  которых  она  могла  бы  страшитьсЯ  нескромных  взоров
любовника.  “вы,   прекрасное   тело   всегда  восторжествует   над   самыми
воинственными намерениЯми. ѓоспожа  села  у огнЯ, молчаливаЯ, задумчиваЯ,  а
служанка в это времЯ зажигала свечу в алебастровом светильнике,  подвешенном
над  кроватью.  †юстина  сходила за грелкой,  приготовила  постель,  помогла
госпоже лечь; потребовалось  еще  довольно  много времени  на мелкие услуги,
свидетельствовавшие  о  глубоком  почтении  ”еодоры  к  своей  особе,  затем
служанка ушла. ѓрафинЯ переворачивалась с боку на бок; она была взволнована,
она  вздыхала: с губ у нее  срывалсЯ неЯсный,  но доступный длЯ слуха  звук,
изобличавший  нетерпение;  она  протЯнула  руку к  столику,  взЯла  склЯнку,
накапала в молоко какой-то темной жидкости и выпила;  наконец, несколько раз
тЯжело вздохнув, она воскликнула:
     -- Ѓоже мой!
     ќти слова, а  главное, то выражение, какое ”еодора  придала им, разбили
мое сердце. Џонемногу она перестала шевелитьсЯ.  ‚друг мне стало страшно; но
вскоре до менЯ донеслось ровное и сильное дыхание спЯщего человека; Я слегка
раздвинул шуршащий  шелк  занавесей,  вышел из  своей засады, приблизилсЯ  к
кровати  и с  каким-то неописуемым  чувством стал смотреть на графиню. ‚ эту
минуту она была обворожительна. Ћна закинула  руку за  голову, как дитЯ;  ее
спокойное  красивое  лицо  в рамке кружев  было столь обольстительно,  что Я
воспламенилсЯ.  џ  не рассчитал своих  сил, Я  не подумал, какаЯ  ждет  менЯ
казнь: быть так близко и так далеко от нее! џ  вынужден был претерпевать все
пытки, которые Я  сам себе уготовил! Ѓоже  мой --  этот единственный обрывок
неведомой мысли,  за который Я только  и мог  ухватитьсЯ  в своих  догадках,
сразу изменил мое  представление  о ”еодоре. …е восклицание, то ли ничего не
значащее,  то  ли  глубокое, то  ли  случайное,  то ли знаменательное, могло
выражать и  счастье, и  горе,  и  телесную  боль,  и  озабоченность. Ѓыло то
проклЯтие или молитва,  дума  о прошлом или  о будущем, скорбь или опасение?
–елаЯ жизнь была в этих словах, жизнь в нищете или же в роскоши; в них могло
таитьсЯ даже преступление! ‚новь вставала загадка, скрытаЯ в этом прекрасном
подобии женщины:  ”еодору  можно было объЯснить столькими способами, что она
становилась необъЯснимой. €зменчивость  вылетавшего  из  ее  уст дыханиЯ, то
слабого, то Явственно различимого, то тЯжелого, то легкого, была своего рода
речью, которой Я придавал мысли и чувства. џ  приобщалсЯ к ее сонным грезам,
Я  надеЯлсЯ, что, проникнув  в ее сны, буду посвЯщен в ее тайны, Я колебалсЯ
между множеством  разнообразных решений,  между множеством выводов. ‘озерцаЯ
это прекрасное лицо,  спокойное и чистое,  Я не мог  допустить, чтобы у этой
женщины  не было сердца. џ решил сделать еще одну попытку.  ђассказать ей  о
своей жизни, о  своей любви,  своих  жертвах -- и мне, быть  может,  удастсЯ
пробудить  в  ней  жалость,  вызвать слезы,  -- у  нее,  никогда  прежде  не
плакавшей! ‚се свои надежды Я  возлагал  на этот  последний  опыт, как вдруг
уличный шум возвестил  мне  о наступлении днЯ.  Ќа одну секунду Я представил
себе, что  ”еодора просыпаетсЯ в моих  объЯтиЯх. џ мог тихонько подкрастьсЯ,
лечь рЯдом и  прижать ее к себе.  ќта  мысль стала  жестоко терзать менЯ, и,
чтобы  от нее  отделатьсЯ, Я  выбежал в гостиную,  не  принимаЯ  никаких мер
предосторожности; по счастью, Я увидел потайную дверь, котораЯ вела на узкую
лестницу. Љак Я предполагал,  ключ оказалсЯ а  замочной скважине;  Я  рванул
дверь, смело  спустилсЯ во двор и,  не обращаЯ вниманиЯ, видит ли кто-нибудь
менЯ, в три прыжка очутилсЯ на улице.
     —ерез два днЯ  один автор должен был  читать у графини свою  комедию; Я
пошел  туда с  намерением  пересидеть всех  и обратитьсЯ  к  ней  с довольно
оригинальной  просьбой --  уделить  мне следующий вечер, посвЯтить  мне  его
целиком, закрыв  двери длЯ всех. Љогда же Я осталсЯ с нею вдвоем, у  менЯ не
хватило  мужества.  Љаждый  стук  маЯтника  пугал менЯ.  Ѓыло  без  четверти
двенадцать.
     "…сли Я с нею не заговорю, -- подумал Я, -- мне остаетсЯ только разбить
себе череп об угол камина".
     џ  дал себе сроку три минуты; три минуты прошли, черепа о мрамор Я себе
не разбил, мое сердце отЯжелело, как губка в воде.
     -- ‚ы нынче чрезвычайно любезны, -- сказала она.
     -- Ђх, если бы вы могли понЯть менЯ! -- воскликнул Я.
     -- —то с вами? -- продолжала она. -- ‚ы бледнеете.
     --  џ боюсь просить вас об одной милости. Ћна жестом ободрила менЯ, и Я
попросил ее о свидании.
     -- Ћхотно, -- сказала она. -- Ќо почему бы вам не высказатьсЯ сейчас?
     -- —тобы не вводить вас в заблуждение,  Я считаю своим долгом поЯснить,
какую  великую любезность вы мне  оказываете:  Я  желаю  провести этот вечер
подле вас, как если бы мы были братом и сестрой. Ќе бойтесь, ваши  антипатии
мне известны;  вы хорошо менЯ  знаете  и можете быть уверены, что ничего длЯ
вас  неприЯтного Я добиватьсЯ не  буду;  к тому  же люди дерзкие  к подобным
способам   не  прибегают.   ‚ы  мне   доказали  свою   дружбу,   вы   добры,
снисходительны. ’ак знайте  же, что завтра  Я  с вами  прощусь...  Ќе берите
назад своего слова! -- вскричал  Я, видЯ,  что  она собираетсЯ заговорить, и
поспешно покинул ее.
     ‚ мае этого года, около восьми часов вечера, Я сидел  вдвоем с ”еодорой
в ее готическом будуаре. џ ничего не боЯлсЯ, Я верил, что буду счастлив. ЊоЯ
возлюбленнаЯ будет принадлежать мне,  иначе Я  найду  себе  приют в объЯтиЯх
смерти. џ  проклЯл трусливую  свою  любовь. Ћсознав свою  слабость,  человек
черпает  в этом силу. ѓрафинЯ в  голубом  кашемировом платье  полулежала  на
диване; опущенные  ноги ее  покоились  на  подушке. ‚осточный  тюрбан,  этот
головной убор, которым художники наделЯют древних евреев, сообщал  ей особую
привлекательность необычности. ‹ицо ее дышало  тем переменчивым очарованием,
которое доказывало, что в каждое мгновение нашей жизни мы -- новые существа,
неповторимые,  без  всЯкого сходства с нашим "Я" в будущем  и с нашим "Я"  в
прошлом. Ќикогда еще не была ”еодора столь блистательна.
     -- ‡наете, -- сказала она со смехом, -- вы возбудили мое любопытство.
     -- € Я его не обману! -- холодно отвечал Я. ‘ев подле нее, Я взЯл ее за
руку, она не противилась. -- ‚ы прекрасно поете!
     -- Ќо вы никогда менЯ не слыхали! -- воскликнула она с изумлением.
     --  …сли понадобитсЯ, Я докажу вам  обратное.  €так,  ваше дивное пение
тоже  должно  оставатьсЯ  в  тайне?  Ќе  беспокойтесь,  Я не  намерен  в нее
проникнуть.
     Ћколо часа провели мы в непринужденной болтовне. џ усвоил тон, манеры и
жесты человека,  которому ”еодора ни в чем не  откажет,  но и почтительность
влюбленного  Я  сохранЯл в  полной  мере.  ’ак Я, шутЯ,  получил  милостивое
разрешение поцеловать ей руку; грациозным движением  она снЯла перчатку, и Я
сладострастно погрузилсЯ  в  иллюзию, в  которую пыталсЯ поверить;  душа моЯ
смЯгчилась и расцвела в этом  поцелуе.  ‘ невероЯтной податливостью  ”еодора
позволЯла  ласкать  себЯ  и нежить. Ќо  не обвинЯй  менЯ  в глупой  робости;
вздумай Я перейти  предел  этой  братской  нежности --  в менЯ вонзились  бы
кошачьи когти. Њинут десЯть  мы  хранили полное молчание.  џ  любовалсЯ  ею,
приписываЯ ей  мнимые очарованиЯ. ‚ этот миг она была моей, только моей... џ
обладал  прелестным этим  созданием,  насколько можно  обладать  мысленно; Я
облекал ее  своею страстью, держал  ее и сжимал в  объЯтиЯх, мое воображение
сливалось с  нею. џ победил  тогда  графиню мощью магнетических чар. € вот Я
всегда потом  жалел, что  не овладел  этой женщиной окончательно; но  в  тот
момент  Я не  хотел ее тела,  Я желал душевной близости,  жизни,  блаженства
идеального и совершенного, прекрасной мечты, в которую мы верим недолго.
     --  ‚ыслушайте  менЯ,  --  сказал  Я,  наконец,  чувствуЯ,  что  настал
последний час моего упоениЯ. -- џ люблю вас, вы это знаете, Я говорил вам об
этом тысЯчу  раз, да  вы и сами должны  были  об этом догадатьсЯ. џ не желал
быть обЯзанным  вашей любовью  ни  фатовству, ни лести  или же  назойливости
глупца -- и не был понЯт. Љаких только бедствий не терпел Я ради вас! Ћднако
вы  в них неповинны! Ќо несколько мгновений спустЯ вы вынесете мне приговор.
‡наете,  есть  две бедности  Ћдна бесстрашно ходит  по  улицам в лохмотьЯх и
повторЯет,  сама  того   не   знаЯ,  историю  „иогена,   скудно  питаЯсь   и
ограничиваЯсь  в жизни лишь  самым необходимым; быть может,  она счастливее,
чем богатство, или по крайней мере хоть  не знает забот и обретает целый мир
там,  где люди могущественные не в силах  обрести  ничего.  € есть бедность,
прикрытаЯ  роскошью, бедность испанскаЯ, котораЯ таит  нищету  под  титулом;
гордаЯ,  в  перьЯх,  в  белом  жилете,  в  желтых  перчатках,  эта  бедность
разъезжает в карете и  терЯет  целое состоЯние за неимением одного  сантима.
ЏерваЯ  --  это  бедность  простого  народа,  втораЯ -- бедность мошенников,
королей и людей  даровитых. џ не простолюдин, не  король, не мошенник; может
быть, и не даровит; Я исключение. Њое имЯ  велит мне  лучше  умереть, нежели
нищенствовать... Ќе  беспокойтесь,  теперь Я богат, у менЯ есть все, что мне
только нужно, -- сказал  Я, заметив на ее  лице то холодное выражение, какое
принимают   наши  черты,  когда  нас   застанет  врасплох  просительница  из
порЯдочного общества. --  Џомните тот день, когда вы решили  пойти  в †имназ
без менЯ, думаЯ, что не встретитесь там со мною?
     Ћна утвердительно кивнула головой.
     -- џ отдал последнее  экю, чтобы  увидетьсЯ  с вами... ‚ам памЯтна наша
прогулка в ‡оологический сад? ‚се свои деньги Я истратил на карету длЯ вас.
     џ  рассказал ей о своих жертвах,  описал ей  свою жизнь  -- не так, как
описываю  ее  сегоднЯ  тебе,  не в пьЯном виде,  а  в благородном  опьЯнении
сердца.  ЊоЯ страсть изливалась в пламенных словах, в сердечных движениЯх, с
тех пор позабытых мною, которых не могли бы воспроизвести  ни искусство,  ни
памЯть. ’о не было лишенное  жара повествование  об отвергнутой  любви:  моЯ
любовь во  всей своей силе и во всей красоте своего упованиЯ подсказала  мне
слова,  которые  отражают  целую жизнь,  повторЯЯ  вопли  истерзанной  души.
“мирающий  на поле  сражениЯ  произносит так  последние  свои  молитвы.  Ћна
заплакала. џ  умолк.  Ѓоже  правый!  …е  слезы  были  плодом  искусственного
волнениЯ, которое можно пережить в театре, заплатив за билет пЯть франков; Я
имел успех хорошего актера.
     -- …сли бы Я знала... -- сказала она.
     -- Ќе договаривайте!  --  воскликнул Я. -- Џока Я еще  люблю достаточно
сильно, чтобы убить вас...
     Ћна схватилась было за шнур сонетки. џ рассмеЯлсЯ.
     -- ‡вать не  к чему, -- продолжал Я. -- џ  не помешаю вам мирно кончить
дни  свои. “бивать вас --  значило бы  плохо  понимать  голос ненависти!  Ќе
бойтесь насилиЯ: Я провел у вашей постели всю ночь и не...
     -- Љак!..  --  воскликнула она,  покраснев.  Ќо после первого движениЯ,
которым она  была  обЯзана  стыдливости,  свойственной каждой женщине,  даже
самой бесчувственной, она смерила менЯ презрительным взглЯдом  и сказала: --
‚ам, вероЯтно, было очень холодно!
     --  ‚ы  думаете, длЯ  менЯ  так драгоценна ваша  красота? -- сказал  Я,
угадываЯ волновавшие ее мысли. -- ‚аше лицо длЯ менЯ -- обетование души, еще
более  прекрасной,  чем  ваше тело. ‚едь  мужчины,  которые видЯт в  женщине
только женщину, каждый вечер могут покупать одалисок, достойных сералЯ, и за
недорогую  цену  наслаждатьсЯ их  ласками...  Ќо  Я был честолюбив, сердце к
сердцу хотел Я жить  с  вами, а сердца-то у вас и нет! ’еперь  Я это знаю. џ
убил  бы  мужчину, которому вы отдались бы. Ќо  нет, ведь его  вы любили бы,
смерть его, может быть,  причинила бы вам горе... Љак Я страдаю! -- вскричал
Я.
     -- …сли подобное обещание способно вас утешить, -- сказала  она весело,
-- могу вас уверить, что Я не буду принадлежать никому...
     -- ‚ы  оскорблЯете самого бога и  будете за это наказаны! -- прервал Я.
--  Џридет  день,  когда  вам станут невыносимы и шум и луч света;  лежа  на
диване,  осужденнаЯ  жить как бы в могиле, вы почувствуете неслыханную боль.
Ѓудете искать причину этой медленной беспощадной пытки, -- вспомните тогда о
горестЯх, которые вы  столь щедро  разбрасывали на  своем пути! ЏосеЯв всюду
проклЯтиЯ, взамен вы обретете ненависть.  Њы  собственные свои судьи, палачи
на службе  у  справедливости, котораЯ царит  на земле и  котораЯ  выше  суда
людского и ниже суда божьего.
     -- Ђх,  какаЯ же Я, наверно, злодейка, -- со смехом сказала она, -- что
не полюбила вас! Ќо моЯ ли то вина? „а, Я не люблю вас. ‚ы мужчина, этим все
сказано. џ нахожу счастье  в своем  одиночестве, --  к чему  же менЯть  свою
свободу,  если хотите, эгоистическую, на  жизнь рабыни? Ѓрак -- таинство,  в
котором  мы приобщаемсЯ только к огорчениЯм. „а и дети -- это скука. ђазве Я
честно   не   предупреждала  вас,   каков   мой   характер?  ‡ачем   вы   не
удовольствовались  моей дружбой?  џ бы хотела иметь  возможность исцелить те
раны,  которые  Я  нанесла вам, не  догадавшись подсчитать ваши экю. џ  ценю
величие  ваших жертв, но ведь  не чем иным, кроме любви, нельзЯ отплатить за
ваше самопожертвование, за  вашу деликатность,  а  Я люблю вас так мало, что
всЯ эта сцена мне неприЯтна -- и только.
     -- Џростите, Я чувствую,  как  Я смешон, -- мЯгко сказал Я, не в  силах
удержать слезы. --  џ так  люблю вас, -- продолжал Я, -- что  с наслаждением
слушаю жестокие ваши слова. Ћ, всей кровью своей готов Я засвидетельствовать
свою любовь!
     --  ‚се мужчины  более  или  менее искусно  произносЯт эти классические
фразы, -- возразила она,  по-прежнему со смехом. --  Ќо,  по-видимому, очень
трудно  умереть  у  наших  ног, ибо  Я  всюду  встречаю  этих  здравствующих
покойников... “же полночь, позвольте мне лечь спать.
     -- Ђ через два часа вы воскликнете: "Ѓоже мой! " -- сказал Я.
     -- ’ретьего  днЯ... „а...  -- сказала она. --  џ тогда подумала о своем
маклере:  Я забыла  ему сказать, чтобы пЯтипроцентную  ренту  он обменЯл  на
трехпроцентную, а ведь днем трехпроцентнаЯ упала.
     ‚ моих глазах сверкнула  Ярость.  Ћ, преступление иной раз  может стать
поэмой,  Я это  понЯл!  Џылкие  объЯснениЯ  были длЯ  нее  привычны, и  она,
разумеетсЯ, уже забыла мои слова и слезы.
     -- Ђ вы бы вышли замуж за пэра ”ранции? -- спросил Я холодно.
     -- Џожалуй, если б он был герцогом. џ взЯл шлЯпу и поклонилсЯ.
     -- Џозвольте проводить вас  до  дверей, -- сказала  она  с убийственной
иронией в тоне, в жесте, в наклоне головы.
     -- ‘ударынЯ...
     -- „а, сударь?..
     -- Ѓольше Я не увижу вас.
     -- Ќадеюсь, -- сказала она, высокомерно кивнув головой.
     -- ‚ы хотите быть герцогиней?  --  продолжал Я, вдохновлЯемый  каким-то
бешенством, вспыхнувшим у менЯ в сердце от этого ее движениЯ. --  ‚ы без ума
от  титулов и почестей? —то ж, только позвольте мне любить вас, велите моему
перу выводить строки, а голосу  моему звучать  длЯ вас одной, будьте  тайной
основой моей жизни, моей  звездою! ‘огласитесь быть моей супругой только при
условии, если Я стану министром, пэром ”ранции, герцогом... џ сделаюсь всем,
чем только вы хотите.
     -- Ќедаром вы обучались  у хорошего адвоката, -- сказала она с улыбкой,
-- в ваших речах есть жар.
     --  ‡а  тобой  настоЯщее,  -- воскликнул Я, -- за мной будущее! џ терЯю
только женщину,  ты  же  терЯешь имЯ и  семью. ‚ремЯ чревато местью за менЯ:
тебе оно принесет безобразие и одинокую смерть, мне -- славу.
     --  Ѓлагодарю  за  красноречивое  заключение,   --  сказала  она,  едва
удерживаЯ зевок и всем  своим  существом  выказываЯ  желание больше менЯ  не
видеть.
     ќти слова заставили менЯ умолкнуть. џ выразил во взглЯде свою ненависть
к ней и убежал.  Њне  нужно было забыть ”еодору,  образумитьсЯ, вернутьсЯ  к
трудовому уединению  -- или умереть.  € вот Я поставил перед собой  огромную
задачу: Я решил  закончить  свои произведениЯ.  „ве недели  не  сходил  Я  с
мансарды и ночи напролет проводил за работой. ЌесмотрЯ на все свое мужество,
вдохновлЯемое отчаЯнием, работал Я с трудом, порывами. Њуза покидала менЯ. џ
не мог отогнать от себЯ блестЯщий и насмешливый  призрак ”еодоры. ЉаждаЯ моЯ
мысль   сопровождалась   другой,   болезненной   мыслью,   неким   желанием,
мучительным, как упреки  совести. џ подражал отшельникам из ”иваиды. Џравда,
Я не молилсЯ, как они,  но, как они,  жил в  пустыне; вместо того чтобы рыть
пещеры,  Я рылсЯ у себЯ в душе. џ готов  был опоЯсать  себе чресла  поЯсом с
шипами, чтобы физической болью укротить душевную боль.
     Ћднажды вечером ко мне вошла Џолина.
     --  ‚ы губите себЯ, --  умолЯющим  голосом  сказала она.  --  ‚ам нужно
гулЯть, встречатьсЯ с друзьЯми.
     -- Ђх, Џолина, ваше пророчество сбываетсЯ! ”еодора убивает менЯ, Я хочу
умереть. †изнь длЯ менЯ невыносима.
     -- ђазве  одна только женщина на  свете? -- улыбаЯсь, спросила она.  --
‡ачем вы вечно себЯ мучаете? ‚едь жизнь и так коротка.
     џ устремил на Џолину невидЯщий взглЯд. Ћна  оставила  менЯ одного. џ не
заметил, как  она ушла, Я слышал  ее голос, но не  улавливал смысла ее слов.
‚скоре  после  этого  Я  собралсЯ отнести  рукопись  к  моему  литературному
подрЯдчику. Џоглощенный страстью, Я не думал о том, каким образом Я живу без
денег, Я знал  только,  что четырехсот пЯтидесЯти франков, которые  Я должен
был получить, хватит на расплату с долгами; итак, Я отправилсЯ  за гонораром
и встретил ђастиньЯка, -- он нашел, что Я изменилсЯ, похудел.
     -- €з какой ты вышел больницы? -- спросил он.
     -- ќта  женщина  убивает  менЯ, -- отвечал Я.  --  Ќи презирать  ее, ни
забыть Я не могу.
     -- ‹учше уж убей  ее, тогда ты, может  быть, перестанешь о ней мечтать!
-- смеЯсь, воскликнул он.
     -- џ об этом думал, -- призналсЯ Я. -- €ной  раз Я тешил душу  мыслью о
преступлении,  насилии  или  убийстве,  или о том  и  о  другом зараз,  но Я
убедилсЯ,  что не способен на  это. ѓрафинЯ -- очаровательное чудовище,  она
будет умолЯть о помиловании, а ведь не всЯкий из нас Ћтелло.
     -- Ћна такаЯ  же, как все женщины,  которые  нам недоступны, -- прервал
менЯ ђастиньЯк.
     -- џ схожу с  ума! --  вскричал Я. -- Џо  временам Я слышу, как безумие
воет у менЯ в мозгу. Њысли мои -- словно призраки: они танцуют предо мной, и
Я не могу их схватить. џ предпочту умереть, чем влачить такую жизнь. Џоэтому
Я добросовестно ищу наилучшего средства прекратить эту борьбу. „ело уже не в
”еодоре живой, в ”еодоре из предместьЯ ‘ент-Ћноре, а в моей ”еодоре, котораЯ
вот здесь! -- сказал Я, ударЯЯ себЯ по лбу. -- Љакого ты мнениЯ об опиуме?
     -- —то ты! ‘трашные мучениЯ, -- отвечал ђастиЯьЯк.
     -- Ђ угарный газ?
     -- ѓадость!
     -- Ђ ‘ена?
     -- € сети и морг очень уж грЯзны.
     -- ‚ыстрел из пистолета?
     -- ЏромахнешьсЯ и останешьсЯ уродом. Џослушай, -- сказал он, -- как все
молодые люди, Я тоже  когда-то думал о самоубийстве.  Љто из нас  к тридцати
годам  не убивал  себЯ  два-три раза?  Ћднако Я  ничего лучше не нашел,  как
изнурить  себЯ  в наслаждениЯх. Џогрузившись в глубочайший разгул, ты убьешь
свою страсть... или самого себЯ. Ќевоздержанность, милый мой, -- царица всех
смертей.  ђазве  не от  нее исходит апоплексический удар? ЂпоплексиЯ --  это
пистолетный  выстрел   без  промаха.  Ћргии   даруют  нам   все   физические
наслаждениЯ:  разве это  не тот  же опиум, только в мелкой монете? ЏринуждаЯ
нас  пить сверх  меры, кутеж  вызывает  нас  на  смертный  бой. ђазве  бочка
мальвазии герцога Љларенса<a  href="#s62">[*]</a> не  вкуснее,  чем  ил  на дне
‘ены? €  всЯкий раз,  когда  мы честно  валимсЯ под стол,  не  легкий ли это
обморок от угара? Ђ если нас подбирает патруль и мы вытЯгиваемсЯ на холодных
нарах  в  кордегардии,  то  разве  тут  не  все  удовольствиЯ  морга,  минус
вспученный, вздутый,  синий, зеленый  живот, плюс  сознание кризиса?  Ђх, --
продолжал   он,   --  это  длительное  самоубийство  не   то,   что   смерть
обанкротившегосЯ бакалейщика! ‹авочники  опозорили  реку, -- они бросаютсЯ в
воду,  чтобы  растрогать своих  кредиторов. Ќа твоем месте Я  постаралсЯ  бы
умереть изЯщно. …сли хочешь создать новый вид смерти, сражайсЯ на поединке с
жизнью так, как  Я  тебе говорил, -- Я буду твоим секундантом. Њне скучно, Я
разочарован. “  эльзаски,  которую мне  предложили в жены, шесть пальцев  на
левой ноге, -- Я не  могу жить  с шестипалой женой! Џро  это узнают, Я стану
посмешищем. “  нее только восемнадцать тысЯч франков дохода, -- состоЯние ее
уменьшаетсЯ, а число пальцев  увеличиваетсЯ. Љ черту!.. Ѓудем вести безумную
жизнь -- может быть, случайно и найдем счастье!
     ђастиньЯк  увлек  менЯ.  Ћт  этого  проекта  повеЯло  слишком  сильными
соблазнами, он  зажигал  слишком много  надежд --  словом, краски  его  были
слишком поэтичны, чтобы не пленить поэта.
     -- Ђ деньги? -- спросил Я.
     -- “  тебЯ  же есть  четыреста пЯтьдесЯт франков?  -- „а,  но Я  должен
портному, хозЯйке...
     --  ’ы  платишь  портному?  €з  тебЯ  никогда  ничего  не  выйдет, даже
министра.
     -- Ќо что можно сделать с двадцатью луидорами?
     -- €грать на них. џ вздрогнул.
     -- ќх  ты! -- сказал он, заметив, что во мне  заговорила щепетильность.
-- ѓотов без оглЯдки принЯть систему рассеЯниЯ, как Я это называю, а боишьсЯ
зеленого сукна!
     -- Џослушай, -- заговорил  Я, -- Я обещал отцу: в игорный дом ни ногой.
€ дело не только в том, что длЯ менЯ это обещание свЯто, но на менЯ нападает
неодолимое отвращение, когда Я  лишь прохожу мимо таких  мест. ‚озьми у менЯ
сто  экю и иди  туда один. Џока ты будешь ставить на карту наше состоЯние, Я
устрою свои дела и приду к тебе домой.
     ‚от так, милый мой, Я и погубил себЯ. ‘тоит молодому человеку встретить
женщину, котораЯ его не любит, или женщину, котораЯ его слишком любит, и всЯ
жизнь у него исковеркана. ‘частье поглощает наши силы,  несчастье уничтожает
добродетель. ‚ернувшись  в гостиницу "‘ен-Љантен",  Я долгим взглЯдом окинул
мансарду, где  вел непорочную жизнь ученого, которого,  быть  может, ожидали
почет  и  долголетие, жизнь, которую не следовало  покидать  ради  страстей,
увлекавших менЯ в пучину. Џолина застала менЯ в грустном размышлении.
     -- —то с вами? -- спросила она.
     џ  холодно  встал и  отсчитал  деньги, которые  был должен  ее  матери,
прибавив к ним полугодовую плату за комнату. Ћна  посмотрела на менЯ почти с
ужасом.
     -- џ покидаю вас, милаЯ Џолина.
     -- џ так и думала! -- воскликнула она.
     -- Џослушайте, дитЯ мое, от  мысли вернутьсЯ  сюда  Я  не  отказываюсь.
Ћставьте  за мной  мою келью на полгода. …сли Я  не  вернусь к  пЯтнадцатому
ноЯбрЯ, вы станете моей наследницей. ‚ этом запечатанном конверте, -- сказал
Я,  показываЯ  на пакет с бумагами,  --  рукопись моего  большого  сочинениЯ
"’еориЯ воли"; вы сдадите ее в Љоролевскую библиотеку. Ђ всем остальным, что
тут останетсЯ, распорЯжайтесь как угодно.
     ‚зглЯд Џолины угнетал мне  сердце. Џередо мной была как бы  воплощеннаЯ
совесть.
     --  Ѓольше  у  менЯ  уроков  не  будет? --  спросила она,  указываЯ  на
фортепиано. џ промолчал.
     -- ‚ы мне напишете?
     -- Џрощайте, Џолина.
     џ  мЯгко привлек ее к себе и запечатлел  братский, стариковский поцелуй
на  ее  милом  лбу,  девственном, как снег,  еще не  коснувшийсЯ  земли. Ћна
убежала. Њне  не хотелось видеть госпожу ѓодэн. џ  повесил  ключ  на обычное
место и вышел.  ‘ворачиваЯ с улицы Љлюни, Я услышал  за собой легкие женские
шаги.
     --  џ вышила вам кошелек, неужели вы откажетесь взЯть его?  --  сказала
Џолина.
     Џри свете фонарЯ мне почудилось, что на глазах Џолины блеснули слезы, и
Я вздохнул. Џобуждаемые,  вероЯтно, одною и тою же мыслью, мы расстались так
поспешно, как будто  убегали от чумы. ђассеЯннаЯ жизнь, в которую Я вступал,
нашла себе причудливое выражение  в убранстве  комнаты  ђастиньЯка, где Я  с
благородной беспечностью дожидалсЯ  его.  Љамин  украшали  часы  с  ‚енерой,
сидЯщей на черепахе, а в объЯтиЯх своих ‚енера  держала недокуренную сигару.
Љак  попало  была  расставлена  элегантнаЯ мебель -- дары  любЯщего  сердца.
‘тарые носки валЯлись на созданном длЯ неги диване. “добное мЯгкое кресло, в
которое Я опустилсЯ, было все  в  шрамах, как старый  солдат; оно выставлЯло
напоказ  свои  израненные руки  и  въевшиесЯ  в  его  спину пЯтна  помады  и
"античного масла" --  следы,  оставленные головами  приЯтелей ђастиньЯка.  ‚
кровати, на стенах -- всюду проступало наивное сочетание богатства и нищеты.
Њожно было подумать,  что это неаполитанское  палаццо, в котором  поселились
лаццарони. ’о  была  комната  игрока, прощелыги,  который создал свое особое
понЯтие  о  роскоши,  живет   ощущениЯми  и  ничуть  не  обеспокоен  резкими
несоответствиЯми.  ‚прочем,  эта  картина  была  не  лишена  поэзии.   †изнь
представала  здесь со  всеми  своими  блестками  и лохмотьЯми,  неожиданнаЯ,
несовершеннаЯ, какова она и есть в действительности, но  живаЯ, причудливаЯ,
как на бивуаке, куда мародер тащит все, что попало. ђазрозненными страницами
Ѓайрона затопил свой камин  этот молодой человек, ставивший  на карту тысЯчу
франков, хотЯ подчас у него не было  и полена дров, ездивший в тильбюри и не
имевший  крепкой сорочки.  ‡автра  какаЯ-нибудь графинЯ,  актриса  или карты
наградЯт его королевским бельем. ‚от  свеча,  вставленнаЯ в зеленую жестЯнку
от фосфорного огнива,  там валЯетсЯ женский портрет, лишенный своей  золотой
чеканной рамки. Ќу,  как может жаждущий волнений молодой человек  отказатьсЯ
от прелестей  жизни, до такой степени  богатой противоречиЯми, дарЯщей ему в
мирное  времЯ  все  наслаждениЯ военного  быта? џ было  задремал,  как вдруг
ђастиньЯк толкнул ногой дверь и крикнул:
     --  Џобеда!  ’еперь можно  умирать по своему  вкусу...  Ћн  показал мне
шлЯпу,  полную золота, поставил ее на стол, и мы затанцевали вокруг нее, как
два каннибала вокруг своей добычи; мы топотали ногами, подпрыгивали, рычали,
тузили друг друга так, что  могли бы, кажетсЯ, свалить носорога, мы пели при
виде всех радостей мира, которые содержались длЯ нас в этой шлЯпе.
     -- „вадцать семь  тысЯч  франков, --  твердил ђастиньЯк, присоединЯЯ  к
куче золота несколько банковых билетов. --  „ругим таких денег хватило бы на
всю жизнь, а  нам  хватит ли на  смерть? Ћ да!  Њы  испустим дух  в  золотой
ванне... “ра!
     €  мы  запрыгали  снова.  Њы, как наследники, поделили все,  монету  за
монетой; начав с двойных наполеондоров, от крупных  монет переходЯ к мелким,
по капле цедили мы нашу радость, долго еще приговариваЯ: "’ебе!.. Њне!.. "
     -- ‘пать мы не будем! -- воскликнул ђастиньЯк. -- †озеф, пуншу!
     Ћн бросил золото верному своему слуге.
     -- ‚от твоЯ часть, -- сказал он, -- бери на помин души.
     Ќа следующий день Я купил мебель у ‹есажа, снЯл на улице ’абу квартиру,
где ты и познакомилсЯ со мной, и позвал лучшего обойщика. џ завел лошадей. џ
кинулсЯ в вихрь наслаждений, пустых и в то же  времЯ  реальных. џ  играл, то
выигрываЯ,  то терЯЯ огромные суммы, но только на вечерах у друзей, а отнюдь
не  в игорных домах, которые  по-прежнему внушали мне свЯщенный, первобытный
ужас.  Ќеприметно  поЯвились у  менЯ друзьЯ. €х привЯзанности Я  был  обЯзан
раздорам  или же той доверчивой легкости, с  какой мы выдаем друг другу свои
тайны, ронЯЯ  себЯ ради компании, -- но, быть может, ничто  так не свЯзывает
нас, как  наши пороки? џ осмелилсЯ выступить на поприще изЯщной словесности,
и мои произведениЯ были одобрены. ‚еликие люди ходовой литературы, видЯ, что
Я вовсе  не  опасный соперник, хвалили менЯ, разумеетсЯ,  не столько за  мои
личные  достоинства,  сколько  длЯ  того,  чтобы  досадить  своим товарищам.
ЏользуЯсь  живописным  выражением,  вошедшим в  Язык ваших  кутежей,  Я стал
прожигателем жизни. Њое самолюбие было направлено на то,  чтобы день ото днЯ
губить  себЯ,  сокрушаЯ самых веселых  собутыльников  своей  выносливостью и
своим пылом. џ был всегда свеж, всегда элегантен. џ  слыл острЯком. Ќичто не
изобличало во мне того ужасного существованиЯ, которое превращает человека в
воронку,  в аппарат  длЯ  извлечениЯ  виноградного  сока  или  же в выездную
лошадь. ‚скоре разгул  ЯвилсЯ  передо  мной  во всем ужасном  своем величии,
которое Я постиг  до конца!  ђазумеетсЯ,  люди  благоразумные  и  степенные,
которые  наклеивают этикетки на бутылки, предназначенные длЯ наследников, не
в силах понЯть ни теории такой широкой жизни, ни ее нормального течениЯ; где
уж  тут заразить  провинциалов ее  поэзией,  если длЯ  них  такие  источники
наслаждениЯ,  как опий и  чай, -- все еще только лекарства? € даже в Џариже,
столице мысли, разве  мы  не встречаем половинчатых сибаритов? Ќеспособные к
наслаждениЯм  чрезмерным,  не утомлЯютсЯ ли они после первой  же  оргии, как
добрые буржуа, которые, прослушав новую оперу ђоссини, проклинают музыку? Ќе
так ли  отрекаютсЯ они от этой  жизни, как человек воздержанный отказываетсЯ
от  паштетов  из  гусиной  печенки с трюфелЯми, потому что первый  же  такой
паштет наградил  его несварением желудка? ђазгул -- это, конечно, искусство,
такое же,  как поэзиЯ, и длЯ него нужны сильные души. —тобы проникнуть в его
тайны,  чтобы  насладитьсЯ  его  красотами,  человек  должен,  так  сказать,
кропотливо изучить его. Љак все науки, вначале  он от  себЯ отталкивает,  он
ранит  своими  терниЯми. Ћгромные  препЯтствиЯ преграждают человеку  путь  к
сильным наслаждениЯм -- не к мелким удовольствиЯм, а к тем системам, которые
возводЯт   в   привычку   редчайшие   чувствованиЯ,   сливают   их  воедино,
оплодотворЯют  их,  создаваЯ особую,  полную  драматизма  жизнь  и  побуждаЯ
человека  к   чрезмерному,  стремительному  расточению  сил.  ‚ойна,  власть
искусства -- это  тоже  соблазн, настолько  же превышающий обыкновенные силы
человеческие,  настолько  же  влекущий,  как и  разгул,  и  все  это  трудно
достижимо. Ќо раз человек взЯл  приступом эти великие  тайны, не шествует ли
он в  каком-то особом мире?  Џолководцев, министров, художников -- всех их в
той  или иной мере влечет  к распутству потребность  противопоставить  своей
жизни,  столь   далекой   от  обычного   существованиЯ,  сильно  действующие
развлечениЯ. €  в конце концов война --  это  кровавый  разгул,  политика --
разгул сталкивающихсЯ интересов. ‚се излишества --  братьЯ.  ќти  социальные
уродства  обладают,  как пропасти, притЯгательной  силой;  они  влекут нас к
себе, как остров свЯтой  …лены манил Ќаполеона; они вызывают головокружение,
они  завораживают, и, сами  не знаЯ зачем, мы  стремимсЯ заглЯнуть в бездну.
Ѓыть может, в ней есть идеЯ  бесконечности; быть  может, в ней  таитсЯ нечто
чрезвычайно лестное длЯ человеческой гордости -- не привлекает ли тогда наша
судьба всеобщего  вниманиЯ?  ђади  контраста с  блаженными часами занЯтий, с
радостЯми творчества утомленный художник требует себе, то  ли,  как  бог, --
воскресного отдохновениЯ,  то ли,  как  дьЯвол, -- сладострастиЯ ада,  чтобы
деЯтельность   чувств   противопоставить   деЯтельности   умственных   своих
способностей. „лЯ лорда Ѓайрона не  могла быть отдыхом болтовнЯ за бостоном,
котораЯ пленЯет рантье; ему,  поэту, нужна была ѓрециЯ, как ставка  в игре с
Њахмудом.  ђазве человек не становитсЯ на войне  ангелом смерти, своего рода
палачом,  только  гигантских размеров?  —тобы мы могли принЯть  те  жестокие
мучениЯ, враждебные хрупкой нашей оболочке, которыми, точно колючей оградой,
окружены страсти,  разве  не нужны совершенно  особые чары? Ћт  неумеренного
употреблениЯ табака курильщик корчитсЯ в  судорогах и переживает своего рода
агонию, зато в каких только странах, на каких только великолепных праздниках
не побывал  он! ђазве …вропа, не успев вытереть ноги, в  крови по щиколотку,
не затевала войны вновь и вновь? Ѓыть может,  людские  массы тоже испытывают
опьЯнение,  как  у  природы  бывают  свои  приступы  любви?  „лЯ  отдельного
человека,  длЯ   какого-нибудь   Њирабо   мирного  времени,  прозЯбающего  и
мечтающего  о  бурЯх,  в разгуле  заключено все; кутеж  --  это непрестаннаЯ
схватка, или, лучше сказать, поединок всей жизни с какой-то неведомой силой,
с  чудовищем;  поначалу чудовище пугает,  нужно  схватить  его за  рога; это
неимоверно трудно.  „опустим, природа  наделила  вас  слишком  маленьким или
слишком ленивым  желудком;  вы подчинЯете его  своей  воле, расширЯете  его,
учитесь усваивать  вино, вы приручаете пьЯнство, проводите бессонные ночи --
и  вырабатываете  у  себЯ,  наконец,  телосложение  гусарского   полковника,
вторично  создаете  себЯ,  точно  наперекор  господу  богу!   Љогда  человек
преобразилсЯ,  подобно  тому как ветеран приучил свою душу  к артиллерийской
пальбе,  а  ноги  -- к  походам,  когда  новопосвЯщенный  еще не принадлежит
чудовищу и между ними пока еще не установлено, кто из  них господин,  -- они
бросаютсЯ друг на друга, и  то  один,  то  другой  одолевает  противника,  а
происходит это в такой сфере,  где все -- чудо, где дремлют сердечные муки и
оживают  только  призраки  идей.  ЋжесточеннаЯ  эта  борьба  становитсЯ  уже
необходимой.  ‚оскрешаЯ  в  себе   баснословных  героев,  которые,  согласно
легендам, продали душу  дьЯволу, дабы  стать  могущественными  в злодеЯниЯх,
расточитель  платит  своей  смертью  за  все  радости  жизни,  но  зато  как
изобильны,  как  плодоносны эти радости! ‚место  того  чтобы  вЯло струитьсЯ
вдоль однообраз