     - Que vous etes dur, Monsieur!* - ответила Я, принЯв горестный вид.
     ______________
     * Љак резко вы говорите, мосье! (фр.)

     - Ђ  с вами иначе нельзЯ.  ‚ы из тех,  кого нужно смирЯть.  ‡наю Я вас,
знаю!  „ругие,  когда видЯт, как вы проходите мимо, думают, что промелькнула
бесплотнаЯ тень,  но  Я  всего один раз внимательно рассмотрел ваше лицо,  и
этого было достаточно.
     - ‚ы довольны, что раскусили менЯ?
     Ћн уклонилсЯ от прЯмого ответа и продолжал:
     - ђазве вы не радовались своему успеху в  этом водевиле?  џ наблюдал за
вами и уловил у вас на лице неутолимую жажду триумфа.  Љакой огонь засверкал
у вас в глазах! Ќе просто огонь, а пламЯ - je me tiens pour averti*.
     ______________
     * ‘ вами надо поосторожней (фр.).

     - —увство,  владевшее мною  в  тот  вечер,  размеры и  силу  которого -
простите  менЯ,   сударь,   но   Я   не  могу  смолчать  -   вы  чрезвычайно
преувеличиваете,   носило  чисто  отвлеченный  характер.  ‚одевиль  был  мне
совершенно безразличен.  Ѓолее того,  мне  была крайне неприЯтна моЯ  роль в
спектакле,  и  Я  не испытывала ни малейшего расположениЯ к  сидевшей в зале
публике.  Ќаверное,  это хорошие люди,  но Я-то никого из них не знаю. Љакой
интерес составлЯют они  длЯ  менЯ?  ‡ачем мне  завтра вновь поЯвлЯтьсЯ перед
ними?  ‚едь этот экзамен длЯ менЯ не что иное, как тЯгостнаЯ обЯзанность, от
которой мне хочетсЯ поскорее избавитьсЯ.
     - •отите, Я освобожу вас от нее?
     - ‘ радостью, если только вы не боитесь неудачи.
     - Ќо Я непременно потерплю неудачу,  ведь Я знаю по-английски всего три
фразы и несколько отдельных слов -  например,  сонсе,  люна, звиозды, est-ce
bien dit?*  Џо-моему,  лучше всего было бы  вообще отказатьсЯ от экзамена по
английскому Языку, а как вы думаете?
     ______________
     * Ќу как, хорошее у менЯ произношение? (фр.)

     - …сли мадам не будет возражать, то Я согласна.
     Ћн  молчал,  курЯ сигару.  Џотом внезапно повернулсЯ ко  мне со словами
"Donnez-moi la main"*,  и  тут же досада и зависть исчезли у него с лица,  и
оно осветилось безграничной добротой.
     ______________
     * „айте мне вашу руку (фр.).

     - Њы  больше не соперники,  а  друзьЯ!  -  провозгласил он.  -  ќкзамен
непременно состоитсЯ,  и, вместо того чтобы досаждать и мешать вам, - к чему
Я  минут  десЯть  тому  назад  был  склонен,  потому что  пребывал в  дурном
расположении духа,  а  это случаетсЯ со мной с  самого детства,  -  Я  всеми
силами буду помогать вам.  ‚едь вы здесь чужаЯ, вы одиноки и должны при этом
проложить себе дорогу в жизни и обеспечить свое существование,  поэтому было
бы совсем неплохо,  чтобы вас получше узнали.  €так,  мы будем друзьЯми!  ‚ы
согласны?
     - џ  была бы  счастлива,  мосье.  Њне  гораздо важнее иметь друга,  чем
добитьсЯ триумфа.
     - Pauvrette!* - произнес он и ушел.
     ______________
     * ЃеднЯжка! (фр.)

     ќкзамен прошел успешно,  мосье Џоль сдержал слово и  сделал все,  чтобы
мне было легче исполнить мой долг.  Ќа следующий день раздавали награды, это
тоже прошло благополучно;  школьный год  завершилсЯ,  ученицы разъехались по
домам - начались долгие осенние каникулы.
     Ћх, уж эти каникулы! ‡абуду ли Я их когда-нибудь? „умаю, что нет. Њадам
Ѓек в первый же день уехала на побережье, где уже находились ее дети; у всех
трех  учительниц были родители или  друзьЯ,  к  которым они  и  отправились;
учителЯ-мужчины тоже  устремились прочь из  города -  одни поехали в  Џариж,
другие в  Ѓумарин;  мосье Џоль направилсЯ в  ђим.  ‚ доме остались только Я,
одна прислуга и несчастнаЯ слабоумнаЯ девочка, которую мачеха, жившаЯ где-то
в далекой провинции, не желала брать на каникулы домой.
     ‘ердце  словно остановилось у  менЯ  в  груди,  мною  овладела глубокаЯ
тоска.  Љак медленно тЯнулись сентЯбрьские дни,  какими они были грустными и
безжизненными!  Љаким огромным и  пустым казалсЯ этот  дом!  Љаким мрачным и
заброшенным выглЯдел сад,  покрытый пылью ушедшего городского лета.  џ плохо
представлЯла себе,  как  проживу предстоЯщие два  месЯца.  ѓрусть  и  печаль
поселились во мне еще задолго до начала каникул, а теперь, когда Я оказалась
свободной от работы, настроение мое стало стремительно ухудшатьсЯ. Ќаверное,
будущее не сулило надежды,  не обещало покоЯ, не склонЯло менЯ к тому, чтобы
ради   предстоЯщего  благоденствиЯ  сносить  сегоднЯшнее  зло.   ЊенЯ  часто
одолевало грустное безразличие к жизни, когда Я терЯла веру, что со временем
достигну  той  цели,  к  которой  стремитсЯ  всЯкий  человек.  “вы!  ’еперь,
располагаЯ достаточным досугом,  чтобы  всмотретьсЯ в  жизнь  так,  как  это
следует делать людЯм в  моем положении,  Я  обнаружила,  что  нахожусь среди
бескрайней пустыни, где нет ни песчаных холмов, ни зеленых полей, ни пальмы,
ни оазиса.  Њне не были ведомы надежды,  которые питают и увлекают юных, и Я
не смела даже помышлЯть о них. …сли временами они стучались ко мне в сердце,
Я воздвигала перед ними непреодолимые препЯтствиЯ. Љогда же они, отвергнутые
мною,  отступали,  Я нередко заливалась горькими слезами, но иначе поступить
не  могла,  ибо  нельзЯ было обольщать сердце надеждами,  ибо  Я  смертельно
боЯлась греха самонадеЯнности.
     ‚ы, вероЯтно, готовы прочесть мне длинную проповедь, набожный читатель,
по поводу того,  что Я  здесь написала,  да и вы,  моралист,  а заодно и вы,
строгий философ, не прочь бы разбранить менЯ; вы же, стоик, нахмуритесь, вы,
циник,  усмехнетесь, а вы, эпикуреец, расхохочетесь. Ќу что ж, каждый из вас
да поступит по-своему.  џ приемлю все: выговор, хмурый вид, усмешку и хохот.
‚озможно,  вы правы,  а может быть, окажись вы в моих обстоЯтельствах, вы бы
не  избежали моих ошибок.  ’ак или иначе,  но первый месЯц оказалсЯ длЯ менЯ
долгим, печальным и тЯгостным.
     ЊоЯ подопечнаЯ была по-своему счастлива.  џ делала все, чтоб держать ее
в сытости и тепле,  а ей ничего и не нужно было, кроме еды и солнечных лучей
или горЯщего камина.  ‚  ней сочетались слабые способности со  стремлением к
неподвижности: ее мозг, глаза, уши и душа пребывали в блаженной дремоте, они
не  могли  воспрЯнуть ото  сна  и  обратитьсЯ к  какой-нибудь  деЯтельности,
поэтому верхом наслаждениЯ длЯ нее был полусон.
     Џервые три недели каникул держалась жаркаЯ, ЯснаЯ и сухаЯ погода, но на
третьей и четвертой прошли дожди и грозы.  Ќе знаю,  почему эта перемена так
мучительно повлиЯла на  менЯ,  почему  неистоваЯ бурЯ  и  ливень сдавили мне
сердце так сильно,  как никогда не бывало в спокойную погоду,  но Я пришла в
такое состоЯние, при котором мои нервы уже еле-еле справлЯлись с тем, что им
приходилось переносить в  течение  многих  дней  и  ночей  в  этом  огромном
пустынном доме.  Љак молила Я  Џровидение ниспослать мне утешение и защитить
менЯ!  ‘  каким ужасом Я  все сильнее убеждалась в  том,  что ”ортуна -  мой
вечный  враг,  и  Я  никогда  не  умиротворю ее.  џ  не  роптала в  душе  на
немилосердие или несправедливость всевышнего;  Я пришла к выводу,  что в его
свЯтом  предначертании судеб  человеческих некоторым  выпала  жизнь,  полнаЯ
тЯжких страданий,  и что Я, в какое бы отчаЯние ни приводила менЯ эта мысль,
принадлежу к их числу.
     Њне несколько полегчало,  когда тетка несчастной дурочки, добраЯ стараЯ
женщина,  в  один прекрасный день приехала и  забрала с собой мою странную и
слабоумную  товарку.  ‚ременами  мне  бывало  очень  тЯжело  с  этим  жалким
созданием: ее невозможно было вывести за пределы сада и нельзЯ было оставить
ни на минуту одну,  ибо ее убогий разум,  как и  тело,  был изуродован и мог
стать   причиной   большого   несчастьЯ.   Ќекоторые  дурные   склонности  и
бессмысленнаЯ злобность  требовали  неусыпной  бдительности.  Џоскольку  она
говорила  очень  редко  и  обычно  целыми  часами  сидела  на  месте,   тупо
уставившись в одну точку и делаЯ неописуемо уродливые гримасы, Я словно жила
в одной клетке с диким животным,  а не рЯдом с человеческим существом. Љроме
того,  некоторые детали ухода за  ней требовали выдержки больничной сиделки,
поэтому иногда мне изменЯла твердость духа. ‚ообще-то эти обЯзанности должна
была бы  исполнЯть не  Я,  а  прислуга,  но ее отпустили и  в  предотъездной
суматохе забыли найти ей замену. ќти испытаниЯ были не самыми легкими в моей
жизни,  но, какими бы унизительными и удручающими они ни были, душевные муки
опустошали и изнурЯли менЯ гораздо сильнее. “ход за больной часто лишал менЯ
аппетита, и Я, вместо того чтобы поесть, в изнеможении выбегала во двор, где
свежий воздух и вода из родника или фонтана спасали менЯ от обморока.  € все
же  из-за  этих мучений у  менЯ не разрывалось сердце,  глаза не наполнЯлись
слезами и горЯчие, как расплавленный металл, слезы не обжигали щеки.
     Љогда больнаЯ девочка уехала,  Я получила возможность выходить из дома.
‘начала у менЯ не хватало смелости отлучатьсЯ далеко от улицы ”оссет,  но со
временем  Я   не  раз  добиралась  до  городской  заставы  и,   миновав  ее,
отправлЯлась  в   дальний  путь  по  дорогам,   бегущим  через  полЯ,   мимо
католического и протестантского кладбищ, мимо сельских усадеб, а потом через
рощицы,  по тропинкам -  сама не знаю куда.  ЌепреодолимаЯ сила толкала менЯ
вперед,  лихорадочное возбуждение не давало мне остановитьсЯ. Ћдиночество, в
котором Я  пребывала,  будило  во  мне  чувство острейшего духовного голода.
Ќередко Я бродила целый день -  сначала под палЯщим дневным солнцем, потом в
вечерней мгле - и возвращалась домой, когда всходила луна.
     ‘овершаЯ одинокие прогулки,  Я  иногда старалась представить себе,  чем
занимаютсЯ сейчас мои  знакомые.  ‚от  -  мадам  Ѓек  на  морских купаниЯх в
веселом обществе своих детей, матери и целого отрЯда друзей, приехавших сюда
же на отдых. ‡ели ‘ен-Џьер в Џариже, у родных, другие учителЯ - у себЯ дома.
Ђ  вот  -  „жиневра ”эншо,  которую какие-то  родственники взЯли в  приЯтное
путешествие на юг.  Њне представлЯлось,  что она - самаЯ счастливаЯ из всех.
Џуть ее пролегал по красивейшим местам: длЯ нее светило сентЯбрьское солнце,
согреваЯ ласковыми лучами  плодородные равнины,  на  которых зрели  хлеба  и
виноград.  „лЯ  нее  всходила  прозрачно-золотистаЯ луна  над  синеющими  на
горизонте холмами.
     Ќо все это не имело значениЯ:  менЯ тоже грело осеннее солнце,  Я  тоже
видела луну над  полЯми,  но  при  этом ко  мне подкрадывалось желание найти
убежище в земле, под дерном, куда не проникнет ни солнечный, ни лунный свет,
ибо  солнце  и  луна  не  поддерживали моих  жизненных  сил  и  Я  не  могла
подружитьсЯ с ними или отдать им свою любовь.  Ђ вот „жиневра обладала такой
натурой,   котораЯ  непрерывно  посылала  ей   новые  силы  и   поддерживала
способность наслаждатьсЯ жизнью,  радоватьсЯ наступлению днЯ  и  благоуханию
ночи;  наверное,  самый милосердный из  всех  добрых гениев,  охранЯющих род
человеческий,  осенЯл ее крылом и  склонЯлсЯ над ее главой.  „жиневру всегда
сопровождала €стиннаЯ ‹юбовь, она никогда не оставалась одна. Ќеужели она не
ощущала  присутствиЯ  любви?  Њне  это  казалось  невозможным,  Я  не  могла
представить себе подобную бесчувственность.  Њне  чудилось,  что  она таит в
душе благодарность,  что сейчас любит скрытно,  но со временем откроет,  как
сильна ее любовь;  перед моим мысленным взором вставал ее верный друг,  лишь
догадывающийсЯ о ее робком чувстве,  но находЯщий утешение и в этой догадке.
џ  верила,  что  их  соединЯет  магнетическое  родство  душ,  тонкаЯ  струна
взаимопониманиЯ,  котораЯ не рветсЯ,  даже когда они разделены расстоЯнием в
сотни миль,  и  передает от одного к  другому просьбы и желаниЯ.  Џостепенно
„жиневра превратилась в моем воображении в некую героиню.  Ћднажды,  заметив
это  странное преображение,  Я  подумала:  "Џо-видимому,  у  менЯ начинаетсЯ
нервное  переутомление,   слишком  исстрадалсЯ  мой  мозг,   он  приходит  в
болезненное состоЯние - что мне делать? Љак уберечь себЯ от беды?"
     €  действительно,  в  моих  обстоЯтельствах невозможно было  оставатьсЯ
здоровой.  ‚  конце  концов  глубочайшее уныние,  тЯнувшеесЯ целыми сутками,
завершилось телесным недугом, и Я слегла. Љак раз в это времЯ пришла к концу
золотаЯ осень и  наступило равноденствие с его страшными грозами.  ‚ течение
девЯти темных дождливых,  оглушающе бурных дней,  ошеломленнаЯ воем урагана,
лежала Я в лихорадке и странном нервном возбуждении.  ‘он не шел ко мне.  Џо
ночам Я вставала,  искала его, умолЯла посетить менЯ. Ћтветом был лишь скрип
окна или завывание ветра - сон не приходил!
     Ќет,   Я  ошибаюсь:   однажды  он  посетил  менЯ,   но  был  разгневан.
ђаздраженный  моими  назойливыми  просьбами,   он  наказал  менЯ  кошмарными
видениЯми.  ‘удЯ по  бою часов на  соборе €оанна ЉрестителЯ,  это сновидение
продолжалось не долее пЯтнадцати минут, но даже короткого промежутка времени
оказалось достаточно длЯ того, чтобы подвергнуть менЯ невыносимым страданиЯм
и наслать на менЯ нечто,  не имеющее названиЯ,  но такое страшное, вселЯющее
такой  ужас,  какой  может  вызвать  лишь  пришелец из  другого мира.  Њежду
двенадцатью и  часом ночи  у  губ  моих поЯвилась откуда-то  чаша -  темнаЯ,
прочнаЯ,   странной  формы,  до  краев  наполненнаЯ  бурлЯщей  жидкостью  из
бездонного  и  безграничного  морЯ.   Ќи  одно  страдание,   предназначенное
смертному,   ниспосланное  ему  в  измеримом  количестве,   рассчитанное  на
ограниченное во времени действие,  нельзЯ сравнить с мукой,  испытанной мною
от этого напитка. €спив его и проснувшись, Я решила, что наступил мой конец,
но  когда  Я  пришла в  себЯ,  менЯ  охватила ужаснаЯ дрожь и  непреодолимое
желание позвать кого-нибудь на  помощь.  Ќо  Я  знала,  что никто не услышит
моего отчаЯнного призыва -  ѓотон спала далеко,  в мансарде, - и Я в кровати
стала  на  колени.  Џрошло  несколько невероЯтно мучительных часов,  которые
окончательно истерзали и подавили мой разум. „умаю, что из всех кошмаров той
ночи самый жуткий Я  пережила в  эти  минуты.  Њне мерещилось,  что почивший
горЯчо любимый человек, который при жизни преданно любил менЯ, встретил менЯ
как чужой где-то в незнакомом месте,  и душа моЯ,  недоумеваЯ,  что же будет
дальше,  разрываетсЯ от  невыразимого отчаЯниЯ.  Љазалось  бы,  у  менЯ  нет
никаких  оснований  хотеть  исцелениЯ  и  возвращениЯ  к  жизни,   но  самым
невыносимым из  всего,  выпавшего на мою долю той ночью,  был безжалостный и
надменный голос,  которым  смерть  приглашала менЯ  предстать перед  еще  не
изведанными страданиЯми.  ЏытаЯсь вознести молитву,  Я  не  могла промолвить
ничего, кроме этих слов: "џ несчастен и истлеваю с юности; несу ужасы твои и
изнемогаю".
     ’ак оно и было на самом деле.
     Ќа следующее утро,  войдЯ ко мне с чаем, ѓотон постаралась убедить менЯ
вызвать врача,  но Я отказалась,  так как считала,  что врач не может помочь
мне.
     Ћднажды вечером, находЯсь в здравом уме и твердой памЯти, Я, шатаЯсь от
слабости, встала и оделась. “ менЯ не было больше сил выносить одиночество и
давЯщую  тишину  длинного дортуара:  мертвенно-белые  постели превращались в
привидениЯ,  а  каждое изголовье принЯло вид огромного выцветшего от времени
черепа,  в  зиЯющих глазницах которого таились мертвые сны  древних и  более
могущественных, чем мы, поколений. ’от вечер бесповоротно убедил менЯ в том,
что  ‘удьба тверда,  как  камень,  а  Ќадежда -  вымышленный кумир,  слепой,
бесстрастный,  с  душой из  гранита.  џ  чувствовала также,  что  испытание,
которому подверг менЯ создатель, приближаетсЯ к высшей точке и мне предстоит
оборонЯтьсЯ собственными пылающими,  слабыми, дрожащими руками. ‡а окном все
еще лил дождь и дул ветер,  но,  как мне показалось,  несколько милосерднее,
чем днем. ‘пускались сумерки, и Я надеЯлась, что они благотворно повлиЯют на
мое  состоЯние;  через окно  Я  видела низко плывущие ночные тучи,  подобные
приспущенным  знаменам.   Њне  верилось,   что  в  этот  час  отец  небесный
ниспосылает любовь и  сочувствие всем страждущим на  земле;  давЯщаЯ тЯжесть
ночного кошмара ослабла,  невыносимаЯ мысль, что менЯ никто не любит и никто
обо мне не заботитсЯ,  начала отступать перед надеждой на лучшее;  Я ощутила
уверенность,  что надежда засиЯет Ярче, если Я уйду из-под крыши этого дома,
котораЯ давила  на  менЯ  как  надгробный камень,  и  отправлюсь за  пределы
города, к одному мирному холму, возвышающемусЯ далеко в полЯх. ‡акутавшись в
плащ  (значит,  Я  не  была  в  бреду,  раз  сообразила,  что  нужно одетьсЯ
потеплее),  Я покинула дом.  ЏроходЯ мимо одного из храмов,  Я остановилась,
ибо  мне  почудилось,  что  звон  его  колоколов приглашает менЯ к  вечерней
службе,  и  Я  вошла.  Љак  хлеб голодному,  был  мне  тогда необходим любой
свЯщенный обрЯд  богослужениЯ,  любаЯ  возможность обратитьсЯ с  молитвой  к
богу.  џ преклонила колени на каменном полу рЯдом с другими молЯщимисЯ.  ќто
был старинный величественный собор; свет, льющийсЯ сквозь витражи, окрашивал
царивший в нем полумрак не в золотистые, а в багрЯные тона.
     ЊолЯщихсЯ было  мало,  так  как  служба окончилась и  половина прихожан
разошлась.  ‚скоре Я  понЯла,  что  оставшиесЯ готовЯтсЯ к  исповеди.  џ  не
шелохнулась.  ‚се  двери церкви тщательно затворили,  и  на  нас  спустилась
благостнаЯ тишина  и  строгий  полумрак.  Џосле  безмолвной молитвы одна  из
кающихсЯ грешниц приблизилась к  исповедальне.  џ наблюдала за происходЯщим.
Ћна  шепотом  исповедалась в  грехах  и  получила шепотом  же  произнесенное
отпущение,  после чего,  успокоеннаЯ,  вернулась к нам. Џотом к исповедальне
направилась следующаЯ женщина,  за ней еще одна.  ЃледнаЯ дама,  стоЯвшаЯ на
коленЯх рЯдом со  мной,  обратилась ко мне тихим,  ласковым голосом:  "€дите
теперь вы, Я еще не совсем готова".
     џ машинально поднЯлась с колен и послушно направилась к исповедальне. џ
отчетливо  сознавала,  что  собираюсь  делать,  мой  мозг  мгновенно  оценил
значение предстоЯщего поступка,  и  Я  решила,  что подобный шаг не усугубит
моих страданий, а может быть, напротив, несколько успокоит менЯ.
     ‘вЯщенник,  сидевший  в  исповедальне,  не  взглЯнул на  менЯ,  а  лишь
приблизил ухо  к  моим губам.  ‚озможно,  он  был добрым человеком,  но  эта
обЯзанность стала длЯ  него  своего рода  формальностью,  и  исполнЯл он  ее
бесстрастно,  как нечто привычное.  џ немного растерЯлась,  ибо не знала,  с
чего  нужно  начинать  исповедь{171},  поэтому  вместо  принЯтого введениЯ Я
просто сказала: "Mon pere, je suis Protestante!"*.
     ______________
     * Ћтец мой, Я протестантка! (фр.)

     Ћн  сразу  повернулсЯ  ко  мне.   Ћн  Явно  не  принадлежал  к  местным
свЯщенникам,  лица которых почти всегда отмечены печатью подобострастиЯ;  по
профилю и  форме лба Я  тотчас определила,  что он  француз,  и  хотЯ он был
немолод и сед,  мне показалось,  что он сохранил чуткость и силу восприЯтиЯ.
Ћн мЯгко спросил менЯ,  почему Я,  протестантка,  решила обратитьсЯ к  нему,
католическому свЯщеннику.
     џ  ответила,  что погибаю из-за  невозможности получить от  кого-нибудь
совет или  слова утешениЯ.  џ  поведала ему,  что несколько недель прожила в
полном одиночестве,  тЯжело болела,  а  теперь на  душе  у  менЯ лежит такой
нестерпимый гнет скорби, которого Я уже долее не могу нести.
     - ‚ы совершили грех или преступление? - спросил он несколько испуганно.
     џ успокоила его,  постаравшись, как могла понЯтнее, коротко описать мои
обстоЯтельства.
     Ќа   лице  у   него  поЯвилось  выражение  задумчивости,   удивлениЯ  и
растерЯнности.
     - ‚ы застали менЯ врасплох,  -  проговорил он, - никогда у менЯ не было
подобного случаЯ.  Њы привыкли к раз и навсегда установленному порЯдку, а вы
внесли смЯтение в  обычный ход  исповеди.  џ  не  чувствую себЯ готовым дать
совет, который помог бы вам в вашем положении.
     џ  и  сама не  предполагала,  что он окажетсЯ готовым к  этому,  но мне
помогло  и  то,  что  Я  получила  возможность  поведать  хоть  часть  своих
сокровенных и  давно таимых страданий человеку мыслЯщему и  чувствующему,  к
тому же в  сане свЯщенника,  который никому не расскажет об услышанном.  ‚се
это успокоило и утешило менЯ.
     - ’еперь мне  нужно  уйти,  отец?  -  спросила Я  сидевшего в  молчании
свЯщенника.
     - „очь моЯ, - произнес он ласковым голосом, и Я окончательно убедилась,
что он добрый человек,  ибо в глазах его светилось сострадание, - сейчас вам
лучше уйти,  но  хочу уверить вас,  что ваш рассказ поразил менЯ.  €споведь,
подобно другим  обрЯдам,  при  многократном повторении превращаетсЯ в  нечто
формальное и  обыденное.  ‚ы  же пришли сюда и  открыли свою душу,  а  такое
случаетсЯ редко.  џ  бы  охотно  поразмыслил над  вашей  историей не  только
теперь,  но и у себЯ в молельне.  …сли бы вы принадлежали к нашей вере, Я бы
знал,  что  вам сказать -  столь потрЯсеннаЯ душа может обрести покой лишь в
лоне уединениЯ и в беспрекословном исполнении канонов благочестиЯ. €звестно,
что  этот  мир  не  может  принести  успокоение  натурам,   подобным  вашей.
Џраведники велели таким,  как вы, кающимсЯ грешникам, приблизитьсЯ к царству
божию путем покаЯниЯ, самоотречениЯ и добрых дел. ‘лезами омывают они в этой
бренной жизни еду и питье - слезный хлеб и слезную воду{172}, вознаграждение
же обретут лишь в  мире ином.  ‹ично Я убежден в том,  что видениЯ,  которые
причинЯют вам тЯгостные страданиЯ,  ниспосланы богом длЯ того, чтобы вернуть
вас в лоно истинной церкви.  ‚ы созданы длЯ нашей веры;  уверЯю вас,  только
наша вера может исцелить и  поддержать вас;  протестантство,  по сути своей,
слишком сухо,  холодно и  прозаично длЯ вашей натуры.  —ем глубже Я вникаю в
этот предмет,  тем Яснее вижу,  что протестантство нарушает исконный порЯдок
вещей.  Ќи в  коем случае не хочу потерЯть вас из виду.  Ђ  сейчас ступайте,
дочь моЯ, но не забудьте вернутьсЯ ко мне.
     џ  поднЯлась и  поблагодарила его.  џ уже уходила,  когда он сделал мне
знак остановитьсЯ.
     - ‚ам не следует приходить в этот храм,  -  сказал он,  - видно, что вы
больны,  а здесь очень холодно.  Џриходите лучше ко мне домой,  Я живу (и он
дал мне свой адрес). Ѓуду ждать вас завтра в десЯть часов утра.
     џ  ограничилась поклоном в ответ на это приглашение и,  опустив вуаль и
плотно запахнув плащ, бесшумно вышла из собора.
     “ж не думаете ли вы,  читатель,  что Я  намеревалась вновь пожаловать к
этому достойному свЯщеннику?  ‘корее Я  бы  решилась ввергнуть себЯ  в  пещь
вавилонскую!{173}  ќтот   свЯщенник  располагал  средствами,   которыми  мог
воздействовать на менЯ, он был от природы наделен чувствительной французской
добротой,  коей  Я,  что  мне  самой было  хорошо известно,  могла бы  легко
поддатьсЯ.  Ќе питаЯ уважениЯ к некоторым видам человеческих привЯзанностей,
Я,  однако,  не могла полагатьсЯ на то,  что у менЯ хватит сил противостоЯть
тем  из  них,  которые обладают хоть  тенью искренности.  …сли  бы  Я  вновь
посетила его,  он постаралсЯ бы открыть мне все мЯгкое,  нежное и утешающее,
что содержитсЯ в бесхитростных католических суевериЯх. Џотом он попыталсЯ бы
заронить мне в  душу искру стремлениЯ к  добрым делам и  раздувать ее до тех
пор,  пока из  нее  не  возгоритсЯ пламЯ фанатизма.  Ќе  знаю,  чем  все это
кончилось бы.  ‚се мы понимаем, что в некоторых случаЯх обладаем достаточной
силой,   чтобы  противостоЯть  нажиму,  но  во  многих  -  не  способны  ему
сопротивлЯтьсЯ:  вполне возможно,  что,  посети Я  дом 10 по улице ‚олхвов в
назначенный день и час, Я бы сейчас не писала это еретическое повествование,
а  перебирала бы  четки  в  келье какого-нибудь монастырЯ кармелиток{173} на
бульваре  Љреси  в  ‚иллете.  ‚  этом  кротком  свЯщеннике  было  что-то  от
”енелона{173},  и  каковы бы  ни  были его  братьЯ по  вере,  как  бы  Я  ни
относилась к  его  церкви и  вероисповеданию (а  мне не  нравитсЯ ни  то  ни
другое),  о нем Я сохраню навсегда благодарное воспоминание.  Ћн был добр ко
мне,  когда Я  очень нуждалась в доброте,  он сотворил благо по отношению ко
мне. „а благословит его господь.
     ‘умерки уступили место ночи,  и,  когда Я  вышла из  темного храма,  на
улицах уже горели лампы.  џ почувствовала,  что в состоЯнии вернутьсЯ домой;
необузданное  стремление  вдохнуть  осеннего  ветра  на  холме,   далеко  за
городской стеной,  ослабло.  ђазум  восторжествовал,  подавив этот  властный
порыв,  и Я повернула,  как мне казалось,  на улицу ”оссет. Ќо очутилась Я в
незнакомой старинной части  города с  множеством узких  улочек,  застроенных
живописными ветхими домиками. џ была слишком слаба, чтобы быстро собратьсЯ с
мыслЯми,  и  слишком  беззаботно  относилась  к  собственному благополучию и
безопасности,   чтобы  соблюдать  осторожность,   поэтому  Я  растерЯлась  и
запуталась в  лабиринте каких-то  переулков.  ‡аблудившись,  Я  не  решалась
спросить дорогу у прохожих.
     ѓроза,  немного  затихшаЯ  при  заходе  солнца,  принЯлась наверстывать
упущенное.  ‘  северо-запада  на  юго-восток  низко  мчались вихревые потоки
ветра,  они приносили то водЯную пыль,  то острый,  колющий град;  ветер был
холодный  и   пронизывал  менЯ  до  костей.   џ   наклонЯла  голову,   чтобы
противостоЯть ему,  но  он толкал менЯ назад.  „уша моЯ не сдавалась в  этой
борьбе,  мне  лишь  хотелось  иметь  крыльЯ,  чтобы  вознестись выше  ветра,
оперетьсЯ на него крыльЯми, мчатьсЯ вместе с ним, вместе сметать преграды на
нашем  пути.  ‚незапно  Я  почувствовала,  что  замерзаю  и  терЯю  силы.  џ
попыталась добратьсЯ до  подъезда стоЯвшего поблизости большого дома,  но  в
глазах у менЯ потемнело,  и фасад дома, увенчанный высоким шпилем, растаЯл в
воздухе.  ‚место того чтобы опуститьсЯ на ступеньки,  Я, как мне почудилось,
стремглав полетела куда-то в пропасть. Ѓольше ничего не помню.


                                 ѓлава XVI

                           ’Ћ‚Ђђ€™ ћЌ›• „Ќ…‰{175}

     ѓде пребывала моЯ душа во времЯ последовавшего забытьЯ -  не ведаю. —то
она  лицезрела,  где  витала,  она  сохранила в  тайне,  которую ни  разу не
приоткрыла даже  перед  ЏамЯтью,  приводЯ  в  недоумение мою  фантазию своим
нерушимым молчанием.  Њожет быть,  она вознеслась горе, узрела в вышине свое
грЯдущее вечное пристанище,  и в ней вспыхнула надежда остатьсЯ в нем,  коль
скоро ее тЯгостный союз с телом наконец расторгнут. Ќо быть может, ее чаЯниЯ
развеЯл  ангел,  приказавший ей  покинуть преддверие царства  небесного,  и,
увлекаЯ ее,  рыдающую,  вниз,  направил эту  дрожащую и  возмущенную душу  к
воссоединению с той убогой,  холодной и забытой формой,  слитность с которой
ее несказанно утомила.
     ‘  уверенностью могу сказать,  что возвращение души моей в  ее  темницу
сопровождалось болью,  сопротивлением, стонами и лихорадочной дрожью. ’рудно
было вновь соединить разведенных супругов -  „ух  и  Њатерию,  они встретили
друг друга не объЯтием,  а жестокой борьбой. Љо мне вернулось зрение, но все
виделось  мне  алым,  словно  плавающим в  крови;  пропавший на  времЯ  слух
внезапно обрушил на менЯ оглушительные, как гром, звуки; сознание воскресало
в  муках:  в смЯтении Я села на постели,  недоумеваЯ,  в каком месте и среди
каких  странных существ  Я  нахожусь.  ‘начала Я  ничего  не  узнавала -  не
постигала,  что стена -  это стена,  а лампа - лампа. Џосле всего пережитого
мне следовало бы воспринимать то, что мы называем призраком, столь же легко,
сколь Я воспринимала самые обыденные вещи,  - хочу сказать этим, что все, на
чем  останавливалсЯ мой  взор,  казалось мне  призрачным.  Ќо  вскоре органы
чувств стали вновь исполнЯть свои  обЯзанности,  и  машина жизни возобновила
привычную, четкую работу.
     Ћднако Я все еще не могла понЯть,  где Я нахожусь, и лишь по прошествии
некоторого времени осознала,  что менЯ унесли с того места, где Я упала, что
Я  уже не  лежу на  ступеньках,  а  ночь и  гроза остались где-то за стенами
комнаты. ‡начит, менЯ внесли в дом, но что это за дом?
     Њне в голову, естественно, мог прийти только пансион на улице ”оссет. ‚
полусне Я пыталась разобратьсЯ, в какой Я комнате - в большом дортуаре или в
одной из маленьких спален.  ЊенЯ смущало, что Я не могу обнаружить ничего из
утвари,  которую Я привыкла видеть в спальнЯх пансиона: исчезли пустые белые
постели и длинный рЯд больших окон.  "Ќе в комнату же мадам Ѓек,  - подумала
Я,  -  менЯ поместили!" € тут мой взглЯд упал на мЯгкое кресло, обитое синей
камкой.  Џостепенно Я  стала различать и  другие стульЯ с мЯгкими сиденьЯми,
обтЯнутыми этой же тканью,  и  в  конце концов мне удалось охватить взглЯдом
всю  уютную  гостиную -  огонь  в  очаге,  ковер  с  Ярко-синими  узорами на
коричневом фоне,  светлые  стены  с  бордюром из  нежных  голубых незабудок,
переплетенных с  несметным множеством золотых листьев и завитков.  ‡еркало в
золоченой  раме  заполнЯло  простенок  между  двумЯ  окнами,   занавешенными
широкими сборчатыми шторами из синей камки. ‚ зеркале Я увидела, что лежу не
на кровати,  а  на кушетке.  џ была похожа на призрак:  огромные ввалившиесЯ
глаза,  лицо,  столь худое и  мертвенно-бледное,  что  волосы казались более
темными, чем были в действительности. Ќе только вещи, но и расположение окон
и дверей Ясно указывали на то, что это чужаЯ комната в чужом доме.
     Ќе   менее  Ясным  было  и   то,   что  сознание  мое  еще  не   совсем
восстановилось,  так как мне начало мерещитьсЯ, что Я уже некогда видела это
синее кресло,  кушетку с  изголовьем в виде свитка,  круглый стол в середине
комнаты,  покрытый синей скатертью с  узорами из осенних листьев.  Ќо больше
всего мне  были знакомы две подставки длЯ ног с  вышитыми чехлами,  а  также
стул  черного дерева,  мЯгкое  сиденье и  спинка которого тоже  были  вышиты
букетиками Ярких цветов на темном фоне.
     ЏораженнаЯ этим открытием,  Я  продолжала осмотр.  Љак ни  странно,  но
обнаружилось,  что  менЯ  окружают старые  знакомцы,  из  каждого уголка мне
улыбались "товарищи юных дней".  Ќад  камином висели две овальные миниатюры,
где Я тотчас узнала жемчужины на высоких напудренных прическах,  бархотки на
белых шейках,  словно ветром раздуваемые муслиновые шарфы, рисунок кружев на
манжетах.  Ќа каминной полке стоЯли две фарфоровые вазы,  маленькие чашечки,
оставшиесЯ от чайного сервиза,  гладкие,  как эмаль,  и  тонкие,  как ЯичнаЯ
скорлупа,  а  в  центре  под  стеклЯнным колпаком  -  небольшаЯ алебастроваЯ
скульптурнаЯ группа в  классическом стиле.  џ  могла бы  не  глЯдЯ,  подобно
ЯсновидЯщей,  перечислить особенности всех  этих  вещей  -  все  пЯтнышки  и
трещины.  Ќо  самым  удивительным было  то,  что  предо мной  оказалась пара
каминных экранов с  затейливыми рисунками карандашом,  исполненными в  стиле
штриховой гравюры.  “  менЯ разболелись глаза,  когда Я  вспомнила,  как они
часами  следили  за  старательно движущимсЯ  штрих  за  штрихом,  надоевшим,
нетвердым карандашом в этих, теперь костлЯвых, как у скелета, пальцах.
     ѓде  Я?  ‚  какой  точке земного шара?  Љакой сейчас год  от  рождества
•ристова?  ‚едь все описанные вещи относЯтсЯ к  давнему прошлому и к далекой
стране.  џ  попрощалась с  ними  десЯть  лет  тому  назад,  когда  мне  было
четырнадцать лет,  и  с  тех пор с  ними ни разу не встречалась.  €  тут Я с
трудом выдохнула: "ѓде Я?"
     Ќе замеченнаЯ мною ранее фигура шевельнулась,  встала и подошла ко мне.
”игура эта совершенно не  гармонировала со  всем окружающим,  что еще больше
усугублЯло  загадочность происходЯщего.  ќто  была  всего  лишь  сиделка  из
туземок в  шаблонном чепце и  простом ситцевом платье.  Ћна  не  говорила ни
по-французски,  ни по-английски, поэтому Я не могла ничего узнать от нее или
понЯть,  что она говорит на своем наречии.  Ќо она окропила мне виски и  лоб
прохладной  ароматической  водой,  взбила  подушки,  на  которых  Я  лежала,
показываЯ знаками,  что мне нельзЯ разговаривать,  и вновь занЯла свое место
около моей кушетки.
     Ћна была занЯта вЯзанием и поэтому не смотрела на менЯ, Я же не сводила
с нее глаз. ЊенЯ чрезвычайно интересовало, как она попала в этот дом и какое
имела отношение к поре моего детства и к тем местам,  где Я его провела. …ще
больше волновало менЯ,  что  свЯзывает теперь менЯ  с  этой  эпохой и  этими
местами.
     Ћднако Я  была слишком слаба,  чтобы глубоко проникнуть в тайну сию,  и
старалась убедить себЯ, что все это ошибка, сон, приступ лихорадки; и все же
Я понимала,  что не ошибаюсь,  не сплю и нахожусь в здравом уме. џ предпочла
бы,  чтобы в  комнате не было так светло и  Я  бы лишилась возможности столь
отчетливо видеть  картинки,  узоры,  экраны  и  вышитую  обивку  стула.  ‚се
предметы,  а также отделаннаЯ синей камкой мебель были до мелочей такими же,
как и те,  которые Я столь Ясно помнила и с которыми постоЯнно соприкасалась
в гостиной моей крестной в Ѓреттоне. €зменилась лишь, как мне казалось, сама
комната - ее расположение и размеры.
     Њне вспомнилась историЯ Ѓедр-ад-дина •асана{178}, которого во сне джинн
перенес из Љаира к вратам „амаска.  Њожет быть, во времЯ грозы, которой Я не
смогла противостоЯть, некий дух простер ко мне темное крыло, подобрал менЯ с
паперти храма и,  "взмыв высоко в  поднебесье",  как  говоритсЯ в  восточной
сказке,  перенес через морЯ и  океаны и тихо положил у нашего очага в доброй
старой Ђнглии?  “вы,  нет!  Њне  было точно известно,  что огонь этого очага
больше не  горит  длЯ  своих  лар{178},  он  давно  погас,  а  домашние боги
отправились в другие краЯ.
     ‘иделка взглЯнула на менЯ и,  заметив, что глаза у менЯ широко открыты,
и,  вероЯтно,  уловив в них тревогу и возбуждение,  отложила вЯзанье. Ћна на
мгновение задержалась у  небольшого умывальника,  налила  в  стакан  воды  и
накапала капли из  пузырька,  а  затем подошла ко  мне.  —то  это за  темное
снадобье она мне предлагает? ‚олшебный эликсир или магический напиток?
     Ќо  спрашивать было поздно -  Я  уже залпом проглотила его,  не  оказав
сопротивлениЯ.  ‚олна  покоЯ  ласково коснулась моего  мозга,  она  росла  и
становилась  все  нежнее,   заливаЯ  менЯ  теплом,   более  мЯгким,  чем  от
успокоительного бальзама.  Ѓоль  покинула тело,  мышцы онемели.  џ  потерЯла
способность двигатьсЯ,  но  не  страдала от  этого,  ибо  шевелитьсЯ мне  не
хотелось.  џ  видела,  как  добраЯ  сиделка  встала,  чтобы  заслонить лампу
экраном,  но уже не заметила, как она вернулась на место, потому что заснула
мертвым сном.


     џ  проснулась и -  вот чудо!  -  обнаружила,  что все опЯть изменилось.
‚округ царил дневной свет, правда, был он не ласкающим, как летом, а серым и
хмурым,  какой бывает в  промозглые дни осени.  џ почувствовала уверенность,
что нахожусь в пансионе -  тот же ливень стучал в окно,  так же порывы ветра
раскачивали деревьЯ,  и,  следовательно,  за  домом -  тот же сад,  такой же
холод,  та же белизна,  то же одиночество.  ‚округ все бело оттого, что менЯ
отделЯет  от  окружающего белый  полотнЯный полог,  закрывавший кровать,  на
которой Я теперь лежала.
     џ  раздвинула его  и  выглЯнула наружу.  ѓлаза  мои,  ожидавшие увидеть
длинную,  большую,  побеленную комнату,  заморгали от удивлениЯ, когда перед
ними оказалсЯ небольшой кабинет со стенами цвета морской волны.  ‚место пЯти
высоких,   незанавешенных  окон   -   высокое  решетчатое  окно,   прикрытое
муслиновыми  фестончатыми  занавесками;   вместо  двух   десЯтков  маленьких
умывальников из крашеного дерева с  тазами и  кувшинами -  туалетный столик,
нарЯженный, как дама перед балом, во все белое с розовой отделкой. Ќад ним -
большое,  хорошо отшлифованное зеркало,  а на нем -  миленькаЯ подушечка длЯ
булавок с кружевными оборками.  ’уалет,  небольшое, низкое кресло, обтЯнутое
ситцем с зелеными и белыми узорами,  умывальник,  покрытый мраморной доской,
на  которой стоЯли  разные  принадлежности длЯ  умываниЯ из  светло-зеленого
фаЯнса, - все это очень подходило к маленькой комнатке.
     Џризнаюсь, читатель, Я испугалась! ‚ы спросите, почему? —то было такого
в  простой и  довольно уютной спаленке,  чтобы напугать даже  самого робкого
человека?  Ђ вот что - все эти предметы не могли быть настоЯщими, осЯзаемыми
креслами,  зеркалами и  умывальниками,  нет,  это были их призраки;  если же
подобнаЯ гипотеза слишком нелепа,  какой Я  и  считала ее,  несмотрЯ на свою
растерЯнность,  оставалось сделать лишь один вывод:  у менЯ помутилсЯ разум,
т.е.  Я больна и брежу;  но даже при этом условии мои видениЯ были, пожалуй,
самыми  странными из  всех,  какие  безумие  когда-либо  обрушивало на  свои
жертвы.
     џ узнала,  Я должна была узнать зеленый ситец,  которым обито креслице,
да и само это удобное креслице,  блестЯщую черным лаком,  покрытую резьбой в
форме листьев,  раму  зеркала,  гладкие молочно-зеленые фаЯнсовые приборы на
умывальнике, да и самый умывальник с крышкой из серого мрамора, треснувшей с
одного  угла  -  все  это  Я  обЯзана  была  узнать  и  приветствовать,  как
волей-неволей  узнала  и  приветствовала накануне  вечером  мебель  красного
дерева, драпри и фарфор в гостиной.
     Ѓреттон! Ѓреттон! ‚ этом зеркале отражалось то, что происходило со мной
десЯть лет  тому  назад.  Џочему Ѓреттон и  мое  отрочество преследуют менЯ?
Џочему перед моим смущенным взором возникает домашнЯЯ утварь,  а вот дом,  в
котором она  находилась,  куда-то  исчез?  ‚едь эту  подушечку длЯ  булавок,
сделанную из  красного атласа,  украшенную золотистым бисером  и  оборкой из
нитЯных кружев,  Я смастерила,  как и экраны, собственными руками! ‚скочив с
кровати,   Я  схватила  подушечку,   тщательно  осмотрела  ее  и  обнаружила
монограмму "‹.‹.Ѓ."  €з  золотистого бисера,  окруженную овальным  веночком,
вышитым белым шелком.  Ѓуквы эти были инициалами моей крестной -  ‹уизы ‹юси
Ѓреттон.
     "Ќеужели Я  в  Ђнглии?  ‚  Ѓреттоне?"  -  пробормотала Я и стремительно
отдернула оконные занавески,  чтобы выЯснить,  где же Я нахожусь. ‚ тайниках
души Я надеЯлась,  что увижу строгие, красивые старинные дома и чистую серую
мостовую улицы св.  Ђнны,  а на заднем плане -  башни собора,  или,  если уж
предо мной откроетсЯ не милый,  древний английский городок,  то,  по крайней
мере, и на это Я больше рассчитывала, город в другом краю, например, ‚иллет.
     Ќо,  увы, сквозь вьющиесЯ растениЯ, окаймлЯвшие высокое окно, Я увидела
поросшую травой лужайку,  вернее,  газон,  а  за ней верхушки высоких лесных
деревьев, каких мне уж давно не приходилось встречать. Ћни гнулись и стонали
на  октЯбрьском штормовом ветру,  а  между  их  стволами  Я  заметила аллею,
занесенную ворохами желтых листьев,  иные из  них  кружил и  уносил с  собой
порывистый западный  ветер.  „альше,  вероЯтно,  тЯнулась  равнина,  которую
заслонЯли  гигантские  буки.  Њестность  выглЯдела  уединенной  и  была  мне
совершенно незнакома.
     џ  вновь  прилегла.  Љровать  моЯ  стоЯла  в  небольшой нише,  и,  если
повернутьсЯ к стене,  комната со всеми ее загадками должна бы исчезнуть.  Ќо
не тут-то было!  Ќе успела Я, в надежде на это, принЯть указанное положение,
как  в  глаза  мне  бросилсЯ висевший в  простенке между расходЯщимисЯ книзу
занавесЯми портрет, заключенный в широкую позолоченную раму. ќто был отлично
выполненный акварельный набросок головы подростка,  написанный свежо, живо и
выразительно.   Ќа   портрете   художник  изобразил  молодого  человека  лет
шестнадцати -  светлокожего,  пышущего  здоровьем,  с  длинными  золотистыми
волосами  и   веселой,   лукавой   улыбкой.   ‹ицо   это   обладало  большой
привлекательностью,  особенно  длЯ  тех,  кто  имел  право  претендовать  на
привЯзанность со стороны оригинала,  например,  длЯ родителей или сестер. Ќи
одна романтически настроеннаЯ школьница не  осталась бы равнодушной к  этому
портрету.  ѓлаза  его  предсказывали,  что  в  будущем  обретут  способность
молниеносно откликатьсЯ на проЯвление любви.  Ќе знаю,  правда,  таилсЯ ли в
них надежный свет верности и  постоЯнства,  ибо его обаЯтельнаЯ улыбка,  без
сомнениЯ,  предвещала своенравие и беспечность, если чувство, им овладевшее,
будет поверхностным.
     ‘тараЯсь отнестись как можно спокойнее к каждому новому открытию в этом
доме,  Я  шептала про себЯ:  "‚едь именно этот портрет висел в  столовой над
камином,  как мне тогда казалось,  слишком высоко".  Џрекрасно помню,  как Я
взбиралась на вертЯщийсЯ стул,  стоЯвший у роЯлЯ,  снимала портрет и,  держа
его в руке,  вглЯдывалась в красивые,  веселые глаза,  взглЯд которых из-под
светло-коричневых ресниц казалсЯ источником радостного смеха, как любовалась
цветом лица и выразительным ртом. џ не склонна была подозревать, что рту или
подбородку была намеренно придана совершеннаЯ форма,  ибо,  при полном своем
невежестве, понимала, что они прекрасны сами по себе, и все же Я недоумевала
вот по  какому поводу:  "Љак же  так получаетсЯ,  что одно и  то же чарует и
вместе причинЯет боль?"  Ћднажды,  дабы проверить свои ощущениЯ,  Я взЯла на
руки маленькую "мисси" •оум и велела ей всмотретьсЯ в картину.
     - ’ебе нравитсЯ этот портрет?  -  спросила Я.  Ќе  отвечаЯ,  она  долго
смотрела на акварель, потом ее глубокие глаза сверкнули мрачным светом и она
произнесла:  "Џустите менЯ".  џ  поставила ее  на пол и  подумала:  "ђебенок
испытывает такое же чувство".
     ’еперь,  размышлЯЯ над прошлым,  Я  пришла к  заключению:  "“ него есть
недостатки,  но  очень  редко можно встретить столь превосходного человека -
великодушного, учтивого, впечатлительного". ђассуждениЯ мои завершились тем,
что Я громко произнесла: