сем естественным. …го осторожность  была  подозрительной,  а  смелость
неловкой. Ћн уж не подходил так близко, как раньше;  он  садилсЯ  поодаль  и
словно погружалсЯ в экстаз; он приносил с собой книгу и  притворЯлсЯ,  будто
читает. ‡ачем он притворЯлсЯ? ђаньше он  приходил  в  старом  фраке,  теперь
всегда в новом; нельзЯ было утверждать с уверенностью, что он не  завивалсЯ,
у него были какие-то странные глаза, он стал носить перчатки. Љороче говорЯ,
†ан ‚альжан от всей души ненавидел этого молодого человека.
     Љозетта не давала поводов длЯ подозрений. Ќе понимаЯ в точности, что  с
ней происходит, она тем не менее чувствовала в себе нечто новое,  что  нужно
скрывать.
     Њежду желанием нарЯжатьсЯ, возникшим у Љозетты, и обыкновением надевать
новый фрак, поЯвившимсЯ у  незнакомца,  существовала  какаЯ-то  взаимосвЯзь,
мысль о  которой  была  несносна  длЯ  †ана  ‚альжана.  Ѓыть  может,  вполне
вероЯтно, даже несомненно, то была случайность, но случайность опаснаЯ.
     Ћн не говорил с Љозеттой о незнакомце. ‚се же  как-то  раз  он  не  мог
удержатьсЯ и, полный того  смутного  отчаЯниЯ,  которое  побуждает  человека
внезапно погрузить зонд в собственную рану, сказал ей:
     - Љак важничает этот молодой человек!
     ѓодом раньше Љозетта, с безразличием девочки, ответила бы  ему:  "‚овсе
нет, он очень милый". „есЯтью годами позже, с любовью к  Њариусу  в  сердце,
она бы сказала: "‚ы правы, просто противно смотреть, как он  важничает!"  Ќо
теперь, в этот период своей жизни и своей любви, она ограничилась тем, что с
невозмутимым спокойствием ответила:
     - Љто? Ђх, этот молодой человек!
     Њожно было подумать, что она видит его первый раз в жизни.
     "Љак Я глуп! - подумал †ан ‚альжан. - Ћна его  и  не  заметила.  џ  сам
обратил ее внимание на него".
     Ћ простота старцев! Ћ мудрость детей!
     ’аков уж закон  этих  ранних  лет  страданий  и  забот,  этого  жаркого
поединка первой любви с первыми препЯтствиЯми: девушка не  попадаетсЯ  ни  в
одну ловушку, юноша попадает в каждую. †ан ‚альжан  начал  тайную  борьбу  с
Њариусом, а Њариус в  свЯтой  простоте,  свойственной  его  возрасту  и  его
страсти, даже не догадывалсЯ об  этом.  †ан  ‚альжан  строил  ему  множество
козней: он менЯл часы прогулок, пересаживалсЯ на другую скамью, забывал  там
свой платок, приходил в сад один; Њариус опрометчиво попадалсЯ во все тенета
и на все вопросительные знаки, расставленные †аном ‚альжаном  на  его  пути,
простодушно отвечал: "„а!" Ћднако Љозетта была настолько  замкнута  в  своей
кажущейсЯ беззаботности и непроницаемом спокойствии, что †ан ‚альжан  пришел
к выведу: "ќтот дурачина без  памЯти  влюблен  в  Љозетту,  а  она  даже  не
подозревает о его существовании".
     € все же сердце его  мучительно  сжималось.  Њгновение,  когда  Љозетта
полюбит, могло вот-вот наступить. Ќе начинаетсЯ ли все с равнодушиЯ?
     Ћдин раз Љозетта допустила ошибку и испугала его. "Љогда, просидев  три
часа, он поднЯлсЯ со скамьи, она воскликнула:
     - “же?
     †ан ‚альжан не прекратил  прогулок  в  ‹юксембургском  саду,  не  желаЯ
прибегать к исключительным мерам и опасаЯсь возбудить подозрение Љозетты; но
в эти столь сладкие длЯ влюбленных часы, когда Љозетта улыбалась Њариусу,  а
он, опьЯненный этой улыбкой, только и видел обожаемое лучезарное  лицо,  †ан
‚альжан не сводил с  него  сверкающих  страшных  глаз.  Ћн  не  считал  себЯ
способным на какое-либо недоброе чувство, однако порой при виде Њариуса  ему
казалось,  что  он  снова  становитсЯ  диким,  свирепым  зверем,  что  вновь
раскрываютсЯ и восстают против этого юноши те глубины его души, где  некогда
было заключено столько злобы. …му чудилось, что  в  нем  оживают  неведомые,
давно потухшие вулканы.
     "Љак! Ћн здесь, этот малый? ‡ачем он  пришел?  Ћн  пришел  повертетьсЯ,
поразнюхать, поразведать, попытатьсЯ! Ћн думает: "ѓм, почему бы и  нет?"  Ћн
бродит вокруг моего счастьЯ, чтобы схватить его и унести?"
     "„а, -  продолжал  думать  †ан  ‚альжан,  -  это  так!  —его  он  ищет?
ЏриключениЯ! —его он хочет? ‹юбовной интрижки! „а, любовной интрижки!  Ђ  Я?
Љак! ‘тоило ли тогда быть  самым  презренным  из  всех  людей,  потом  самым
несчастным, шестьдесЯт лет стоЯть на коленЯх,  выстрадать  все,  что  только
можно выстрадать, состаритьсЯ, никогда не быв молодым, жить без  семьи,  без
родных, без друзей, без жены, без детей, оставить свою кровь на всех камнЯх,
на всех терниЯх, на всех дорогах, вдоль всех стен, быть мЯгким, хотЯ ко  мне
были жестоки, и добрым, хотЯ мне делали  зло,  и,  несмотрЯ  на  все,  стать
честным человеком, раскаЯтьсЯ в том, что сделал дурного, простить  зло,  мне
причиненное, чтобы теперь, когда Я вознагражден, когда все кончено, когда  Я
достиг цели, когда получил все, чего хотел, - а это справедливо, это хорошо,
Я за это заплатил, Я это заслужил, - чтобы теперь все пропало, все  исчезло!
€ Я потерЯю Љозетту  и  лишусь  жизни,  радости,  души  только  потому,  что
какому-то долговЯзому  бездельнику  вздумалось  таскатьсЯ  в  ‹юксембургский
сад!"
     € тогда его глаза загорались необыкновенным зловещим  светом.  ќто  был
уже не человек, взирающий на другого человека; это был не враг, взирающий на
своего врага. ’о был сторожевой пес, увидевший вора.
     Ћстальное известно. Њариус продолжал безумствовать. Ћднажды он проводил
Љозетту до ‡ападной улицы. ‚ другой раз он  заговорил  с  привратником.  ’от
заговорил с †аном ‚альжаном. "‘ударь, что это за любопытный молодой  человек
спрашивал о вас?" - осведомилсЯ он. Ќа следующий день †ан ‚альжан бросил  на
Њариуса взглЯд, который тот,  наконец,  понЯл.  Ќеделю  спустЯ  †ан  ‚альжан
переехал.  Ћн  дал  себе  слово,  что  ноги  его  больше  не  будет   ни   в
‹юксембургском саду, ни на ‡ападной улице. Ћн вернулсЯ на улицу Џлюме.
     Љозетта не жаловалась, ничего не говорила,  не  задавала  вопросов,  нe
добивалась ответов: она уже достигла возраста, когда боЯтсЯ быть понЯтыми  и
выдать себЯ. †ану ‚альжану были неведомы такого рода тревоги,  он  не  знал,
что только они таЯт в себе очарование, и только их ему не довелось испытать;
вот почему он не постиг  всего  значениЯ  молчаливости  Љозетты.  Ћн  только
заметил, что она стала печальной, и сам стал мрачен. ќто свидетельствовало о
неопытности в борьбе обеих сторон.
     Ћднажды, желаЯ испытать ее, он спросил:
     - •очешь пойти в ‹юксембургский сад?
     ‹уч света озарил бледное личико Љозетты.
     - „а, - ответила она.
     Ћни отправились туда.  “же  прошло  три  месЯца  с  тех  пор,  как  они
перестали его посещать. Њариус больше туда не ходил. Њариуса там не было.
     Ќа следующий день †ан ‚альжан снова спросил Љозетту:
     - •очешь пойти в ‹юксембургский сад?
     - Ќет, - печально и кротко ответила она.
     †ан ‚альжан был оскорблен этой печалью и огорчен  этой  кротостью.  —то
происходило в этом уме, столь юном и уже столь непроницаемом? Љакие  решениЯ
там созревали? —то делалось в душе Љозетты? €ногда †ан  ‚альжан  не  ложилсЯ
спать; он просиживал целые ночи около своего жалкого ложа,  обхватив  руками
голову и спрашиваЯ себЯ: "—то же такое  на  уме  у  Љозетты?";  он  старалсЯ
понЯть, о чем она думает.
     Ћ, какие скорбные взоры обращал он  в  эти  минуты  к  монастырю,  этой
белоснежной вершине,  этому  жилищу  ангелов,  этому  недоступному  глетчеру
добродетели! ‘ каким безнадежным восхищением взирал он на монастырский  сад,
полный неведомых цветов и заточенных в нем девственниц, где  все  ароматы  и
все души возносЯтсЯ к небу! Љак он любил этот навсегда закрывшийсЯ длЯ  него
рай, откуда он ушел по доброй воле, безрассудно покинув эти высоты!  Љак  он
сожалел о своем самоотречении и  своем  безумии,  толкнувшем  его  на  мысль
вернуть Љозетту в мир - беднаЯ жертва преданности, ею же повергнутаЯ в прах!
‘колько раз он повторЯл себе: "—то Я наделал!"
     ‚прочем, он ничем не выдал себЯ  Љозетте.  Ќи  дурным  настроением,  ни
резкостью. Џри ней у него всегда было Ясное и доброе лицо. Ћбращение  его  с
нею было еще более нежным и более отцовским, чем когда-либо. …сли что-нибудь
и позволЯло догадыватьсЯ о его грусти, то лишь еще большаЯ мЯгкость.
     ’омилась и Љозетта. Ћна страдала, не видЯ Њариуса, так  же  сильно,  не
даваЯ себе в том Ясного отчета, как радовалась его  присутствию.  Љогда  †ан
‚альжан перестал брать ее  с  собой  на  прогулки,  женское  чутье  невнЯтно
прошептало ей, что не следует выказывать интерес к  ‹юксембургскому  саду  и
что если бы она была к нему равнодушна, отец снова  повел  бы  ее  туда.  Ќо
проходили дни, недели и месЯцы. †ан ‚альжан молча принЯл молчаливое согласие
Љозетты. Ћна пожалела об этом. Ќо  было  слишком  поздно.  Љогда  она  снова
пришла в ‹юксембургский сад, Њариуса там уже не  было.  ‘тало  быть,  Њариус
исчез; все  кончено,  что  делать?  Ќайдет  ли  она  его  когда-нибудь?  Ћна
почувствовала стеснение в груди; оно не проходило, а  усиливалось  с  каждым
днем. Ћна уже не знала, зима теперь или лето,  солнце  или  дождь,  поют  ли
птицы, цветут георгины или маргаритки, приЯтнее ли ‹юксембургский  сад,  чем
’юильри, слишком или недостаточно накрахмалено белье,  принесенное  прачкой,
дешево или дорого ’усен купила провизию; она пребывала угнетенной, ушедшей в
себЯ, сосредоточенной на одной мысли и глЯдела на все пустым  и  пристальным
взглЯдом человека, всматривающегосЯ ночью  в  черную  глубину,  где  исчезло
видение.
     ‚прочем, она  тоже  ничем,  кроме  бледности,  не  выдавала  себЯ  †ану
‚альжану. Ћн видел то же обращенное к нему кроткое личико.
     ќтой бледности было более чем достаточно, чтобы встревожить его. €ногда
он спрашивал ее:
     - —то с тобой?
     Ћна отвечала:
     - Ќичего.
     € так как она  понимала,  что  и  он  грустит,  то,  помолчав  немного,
добавлЯла:
     - Ђ вы, отец? —то с вами?
     - ‘о мною? Ќичего, - говорил он.
     ќти два существа,  свЯзанные  такой  редкостной  и  такой  трогательной
любовью, столь долго жившие друг  длЯ  друга,  теперь  страдали  друг  возле
друга, друг из-за друга, молча, не сетуЯ, улыбаЯсь.


        ѓлава восьмаЯ. ЉЂЌ„Ђ‹њЌ€Љ€

     †ан ‚альжан был несчастней Љозетты. ћность даже в горести  сохранЯет  в
себе свет.
     ‚  иные  минуты  †ан  ‚альжан  горевал  так  сильно,   что,   казалось,
превращалсЯ в ребенка. ‘траданию свойственно пробуждать во взрослом человеке
что-то детское. €м владело непреодолимое чувство; ему казалось, что  Љозетта
ускользает от него. € в нем родилось желание боротьсЯ, удержать ее,  вызвать
у нее восхищение чем-нибудь внешним и  блестЯщим.  ќти  мысли,  как  мы  уже
говорили, ребЯческие и в то же времЯ старческие, в силу их наивности, навели
его на другие: он  поверил,  и  не  без  основаниЯ,  в  действие  мишуры  на
воображение молодых девушек. Љак-то он увидел на улице  проезжавшего  верхом
генерала в полной парадной форме, - то был граф Љутар, комендант Џарижа.  Ћн
позавидовал этому раззолоченному человеку, подумав, какое  было  бы  счастье
надеть такой мундир, представлЯвший собой нечто неотразимое; если бы Љозетта
увидела его в нем, она была бы ослеплена, и если бы он под руку с ней прошел
мимо ворот ’юильри, а караул отдал бы ему честь,  этого  было  бы  довольно,
чтобы у Љозетты пропало желание заглЯдыватьсЯ на молодых людей.
     Ђ тут еще неожиданное потрЯсение!
     ‚ уединенной жизни, какую они вели с тех пор, как  переехали  на  улицу
Џлюме, у них поЯвилась новаЯ привычка. ‚ремЯ  от  времени  они  отправлЯлись
посмотреть на восход солнца, - тихаЯ отрада тех, кто  вступает  в  жизнь,  и
тех, кто уходит из нее!
     “треннЯЯ прогулка длЯ любЯщего одиночество  -  все  равно,  что  ночнаЯ
прогулка, с  тем  лишь  преимуществом,  что  утром  природа  веселее.  “лицы
пустынны, поют птицы. Љозетта, сама точно птичка, охотно вставала рано.  ќти
утренние путешествиЯ подготовлЯлись накануне. Ћн предлагал, она соглашалась.
“страивалось нечто вроде заговора, выходили еще до рассвета  -  то  были  ее
скромные утехи. ’акие невинные чудачества нравЯтсЯ юности.
     Љак известно, у †ана ‚альжана была склонность отправлЯтьсЯ в местности,
мало посещаемые, в уединенные уголки, в  заброшенные  места.  ‚  те  времена
вблизи парижских застав тЯнулись унылые, почти сливавшиесЯ с  городом  полЯ,
на которых летом росла тощаЯ пшеница и которые осенью, после  сбора  урожаЯ,
казались не скошенными, а выщипанными. †ан ‚альжан отдавал им  предпочтение.
Љозетта там не скучала. „лЯ него это было уединение, длЯ нее - свобода.  ’ам
она опЯть превращалась в маленькую девочку, могла бегать и почти веселитьсЯ,
снимала шлЯпку, клала  ее  на  колени  †ану  ‚альжану  и  рвала  цветы.  Ћна
рассматривала бабочек на цветах, но не ловила их; вместе с любовью рождаютсЯ
доброта и мЯгкость: девушка, живущаЯ  хрупкой  и  трепетной  мечтой,  жалеет
крылышко бабочки. Ћна плела венки из маков, надевала их на  голову,  и  алые
цветы, пронизанные  и  насыщенные  солнцем,  пылавшие,  как  пламЯ,  венчали
огненной короной ее свежее розовое личико.
     „аже после того, как их жизнь омрачилась, они сохранили обычай утренних
прогулок.
     Ћднажды, октЯбрьским утром,  соблазненные  безмЯтежной  Ясностью  осени
1831 года, они вышли из  дому  и  к  тому  времени,  когда  начало  светать,
оказались возле Њенской заставы. Ѓыла не зарЯ, а рассвет - восхитительный  и
суровый час. Њерцавшие в бледной и глубокой лазури созвездиЯ, совсем  чернаЯ
землЯ, побелевшее небо,  вздрагивающие  стебельки,  таинственное  трепетание
сумерек. †аворонок, словно затерЯвшийсЯ среди звезд, пел где-то на  огромной
высоте, и казалось, будто этот гимн бесконечно  малого  бесконечно  великому
умиротворЯет беспредельность. Ќа востоке церковь ‚аль-де-ѓрас вырисовывалась
темной громадой на чистом, стального цвета горизонте;  ослепительнаЯ  ‚енера
восходила за ее куполом, словно душа, ускользающаЯ из мрачной темницы.
     ‚сюду были мир и тишина; на дороге ни  души;  кое-где  в  низинах  едва
различимые фигуры рабочих, шедших на работу.
     †ан ‚альжан уселсЯ в боковой аллейке  на  бревнах,  сваленных  у  ворот
дровЯного склада. Ћн сидел лицом к  дороге,  спиной  к  свету;  он  забыл  о
восходившем солнце; им овладело то глубокое раздумье, которое поглощает  все
мысли, делает невидЯщим взглЯд и словно заключает человека в четырех стенах.
…сть мысли, которые можно было бы назвать вертикальными,  -  они  заводЯт  в
такую глубь, что требуетсЯ времЯ длЯ того, чтобы  вернутьсЯ  на  землю.  †ан
‚альжан погрузилсЯ в одно из  таких  размышлений.  Ћн  думал  о  Љозетте,  о
возможном счастье, если бы ничто не вставало между ними,  о  свете,  которые
она наполнЯла его жизнь, о том свете, которым дышала его душа. Ћн был  почти
счастлив, отдавшись этой  мечте.  Љозетта,  стоЯ  возле  него,  смотрела  на
розовеющие облака.
     ‚друг она воскликнула:
     - Ћтец! Ћттуда кто-то едет.
     †ан ‚альжан поднЯл голову.
     Ћна была права.
     „орога, ведущаЯ к прежней Њенской  заставе,  как  известно,  составлЯет
продолжение ‘еврской улицы, и ее перерезает  под  прЯмым  углом  бульвар.  “
поворота с бульвара на дорогу, в том месте, где они  пересекаютсЯ,  слышалсЯ
трудно объЯснимый в такое времЯ шум и виднелась  неЯснаЯ  громоздкаЯ  масса.
—то-то бесформенное, поЯвившеесЯ со стороны бульвара, выбиралось на дорогу.
     ‚се это вырастало и спокойно двигалось вперед, и в то же времЯ это было
что-то вздыбленное и колышущеесЯ; это походило на повозку,  но  нельзЯ  было
понЯть, с каким она грузом. ‘мутно  были  видны  лошади,  колеса,  слышались
крики, хлопали бичи. Џостепенно очертаниЯ этой  массы  обрисовывались,  хотЯ
еще тонули во мгле. „ействительно, то была повозка, свернувшаЯ с бульвара на
дорогу и направлЯвшаЯсЯ к заставе, у которой сидел †ан ‚альжан; другаЯ такаЯ
же повозка следовала за ней, потом третьЯ, четвертаЯ; семь  телег  поЯвились
одна за другой, голова каждой  лошади  упиралась  в  задок  ехавшей  впереди
повозки.  Љакие-то  силуэты  шевелились  на  этих  телегах,  поблескивало  в
сумерках что-то похожее на обнаженные  шашки,  слышалсЯ  лЯзг,  напоминавший
звон цепей, голоса звучали громче, все это двигалось вперед и было таким  же
страшным, как то, что возникает лишь в пещере сновидений.
     ЏриближаЯсь, все принЯло определенную форму и выступило из-за  деревьев
с  призрачностью  видениЯ;  всЯ  эта  масса  словно  побелела;   мало-помалу
разгоравшийсЯ  день  заливал   тусклым   брезжущим   светом   это   скопище,
одновременно потустороннее и живое,  головы  силуэтов  превратились  в  лица
мертвецов. Ђ было это вот что.
     Џо дороге цепочкой тЯнулись семь повозок.  Џервые  шесть  имели  особое
устройство. Ћни походили на дроги  бочаров;  то  было  нечто  вроде  длинных
лестниц, положенных на  два  колеса  и  переходивших  на  переднем  конце  в
оглобли. Љаждые дроги или, вернее, каждую  лестницу  тащили  четыре  лошади,
запрЯженные цугом. ‹естницы  были  усеЯны  странными  гроздьЯми  людей.  Џри
слабом свете днЯ различить этих людей было еще невозможно, но их присутствие
угадывалось. Џо двадцать четыре человека на каждой повозке, по двенадцати  с
каждой стороны, спиной друг к другу, лицом к прохожим, со свесившимисЯ  вниз
ногами, - так эти  люди  совершали  свой  путь.  ‡а  спинами  у  них  что-то
позвЯкивало: то была цепь; на шеЯх что-то  поблескивало:  то  были  железные
ошейники. “ каждого отдельный ошейник, но  цепь  общаЯ;  таким  образом  эти
двадцать четыре человека, если бы им пришлось спуститьсЯ  с  дрог  и  пойти,
неминуемо  составили  бы  единое  членистоногое  существо,  с  цепью  вместо
позвоночника, извивающеесЯ по  земле  почти  так  же,  как  сороконожка.  Ќа
передке и на задке каждой повозки стоЯло  два  человека  с  ружьЯми;  каждый
придерживал ногами конец цепи. Ћшейники были  квадратные.  ‘едьмаЯ  повозка,
четырехколеснаЯ поместительнаЯ фура с дощатыми стенками, но без верха,  была
запрЯжена шестью лошадьми; в ней гремела куча  железных  котелков,  чугунов,
жаровен и цепей, и лежали, вытЯнувшись во весь рост, свЯзанные люди, с  виду
больные.  ќта  фура,  сквознаЯ  со  всех  сторон,  была  снабжена  разбитыми
решетками, которые  казались  отслужившими  свой  срок  орудиЯми  старинного
позорного наказаниЯ.
     Џовозки держались середины дороги.  ‘  обеих  сторон  шли  в  два  рЯда
гнусного  вида  конвойные  в  складывающихсЯ  треуголках,   как   у   солдат
„иректории, грЯзные, рваные,  омерзительные,  нарЯженные  в  серо-голубые  и
изодранные в клочьЯ мундиры инвалидов и панталоны  факельщиков,  с  красными
эполетами, желтыми перевЯзЯми, с тесаками, ружьЯми и  палками,  -  настоЯщие
обозные  солдаты.  ‚  этих  сбирах  приниженность  попрошаек  сочеталась   с
властностью палачей. ’от, кто, по видимому, был  их  начальником,  держал  в
руке  бич  почтарЯ.  ќти  подробности,  стушеванные  сумерками,  все   Яснее
вырисовывались в свете  наступавшего  днЯ.  ‚  голове  и  в  хвосте  шествиЯ
торжественно выступали конные жандармы, с саблЯми наголо.
     ЏроцессиЯ была  такой  длинной,  что,  когда  перваЯ  повозка  достигла
заставы, последнЯЯ только еще съезжала с бульвара.
     Џо  обеим  сторонам  дороги  теснилась  толпа   зрителей,   поЯвившаЯсЯ
неизвестно откуда и собравшаЯсЯ в мгновение ока,  как  это  часто  бывает  в
Џариже. ‚ ближних улочках слышались голоса людей, окликающих друг  друга,  и
стук сабо огородников, бежавших взглЯнуть на зрелище.
     ‘кученные на дрогах люди  молча  переносили  трЯску.  Ћни  посинели  от
утреннего холода. ‚се были в холщовых штанах и в деревЯнных башмаках на босу
ногу. Ђ в  остальном  их  одежда  ЯвлЯла  собой  причуды  нищеты.  Ћна  была
отвратительно несуразна; нет ничего более мрачного,  чем  шутовское  рубище.
лЯпы с проломанным дном, клеенчатые фуражки, ужасные шерстЯные  колпаки  и,
рЯдом с блузой, черный фрак с продранными локтЯми; на некоторых были женские
шлЯпы, на других - плетушки; виднелись волосатые  груди;  сквозь  прорехи  в
одежде можно было различить татуировку: храмы любви, пылающие сердца, амуры,
а рЯдом лишаи  и  нездоровые  красные  пЯтна.  „вое  или  трое  привЯзали  к
перекладинам дрог свисавший  наподобие  стремени  соломенный  жгут,  который
служил опорой их ногам. Ћдин из них держал в руке нечто  похожее  на  черный
камень и, подносЯ его ко рту, казалось, вгрызалсЯ  в  него:  это  был  хлеб.
ѓлаза у всех были сухие, потухшие или светившиесЯ недобрым светом. Љонвойные
ругались; люди в цепЯх не издавали ни звука; времЯ от времени слышалсЯ  удар
палкой по голове или по спине; некоторые зевали; их лохмотьЯ  внушали  ужас;
ноги болтались, плечи колыхались; головы сталкивались, цепи  звенели,  глаза
дико сверкали,  руки  сжимались  в  кулаки  или  неподвижно  висели,  как  у
мертвецов; позади обоза заливались смехом ребЯтишки.
     ќта вереница повозок, какова она ни была, наводила  на  мрачные  мысли.
Њожно было ожидать что не сегоднЯ-завтра  разразитсЯ  ливень,  потом  еще  и
еще, что рванаЯ одежонка промокнет насквозь,  что,  вымокнув,  эти  люди  не
обсохнут, озЯбнув, не согреютсЯ, что их мокрые холщовые  штаны  прилипнут  к
телу, в башмаки нальетсЯ вода, что удары бича не помешают их зубам  стучать,
цепь по-прежнему будет держать их за шею, ноги по-прежнему будут  висеть;  и
нельзЯ было не содрогнутьсЯ, глЯдЯ на этих  людей,  свЯзанных,  беспомощных,
под холодными осенними тучами и, подобно деревьЯм и камнЯм, отданных на волю
дождЯ, студеного ветра, всех неистовств непогоды.
     Џалочные удары не миновали даже свЯзанных веревками больных, неподвижно
лежавших на седьмой телеге, точно мешки с мусором.
     ‚незапно взошло солнце; с востока брызнул  огромный  луч  и  как  будто
воспламенил все эти страшные головы. џзыки развЯзались, полилсЯ бурный поток
насмешек, проклЯтий и песенок. ирокаЯ горизонтальнаЯ струЯ света  разрезала
надвое всю эту вереницу повозок, озарив головы и туловища,  оставив  ноги  и
колеса в темноте. Ќа лицах проступили мысли; это мгновение было ужасно -  то
демоны глЯнули из-под упавших масок, то обнажили себЯ  свирепые  души.  „аже
освещенное,  это  сборище  оставалось  темным.  Ќекоторые,   развеселившись,
вставили в рот трубочки от перьев и выдували на  толпу  насекомых,  стараЯсь
попасть в женщин. ‡арЯ, наводЯ черные тени, подчеркивала жалкие профили; все
были изуродованы нищетой;  это  было  настолько  чудовищно,  что,  казалось,
солнечный свет потускнел, превратившись в мерцающий отблеск молнии. Џовозка,
открывавшаЯ поезд, затЯнула во всю мочь и  загнусавила  с  дикой  игривостью
попурри из пользовавшейсЯ в то времЯ известностью ‚есталки „езожье;  деревьЯ
уныло шелестели  листьЯми;  в  боковой  аллее  буржуа  слушали  с  идиотским
блаженством эти шуточки, исполнЯемые призраками.
     ‚ этой процессии, как в первозданном хаосе, смешались все  человеческие
бедствиЯ. ’ам можно было  увидеть  лицевой  угол  всех  животных;  там  были
старики, юноши, голые черепа, седые бороды, чудовищнаЯ  циничность,  угрюмаЯ
покорность, дикие оскалы, нелепые позы, свиные рыла под  фуражками,  подобиЯ
девичьих головок с выпущенными на виски завитками, детские и потому страшные
лица, тощие лики скелетов, которым  не  хватало  только  смерти.  Ќа  первой
телеге сидел негр, в прошлом, быть может, невольник,  который  мог  сравнить
свои прежние цепи с настоЯщими. ‘трашный уравнитель низов, позор, тронул все
лица; на этой ступени  падениЯ,  в  последних  глубинах  общественного  дна,
испытали они последнее свое превращение: невежество, перешедшее в тупость, и
разумение, перешедшее в отчаЯние. ’ут не из кого  было  выбирать:  эти  люди
представлЯли собой как бы самые  сливки  грЯзи.  Ѓыло  Ясно,  что  случайный
распорЯдитель гнусной процессии не распределЯл их по группам.  ќти  существа
были свЯзаны и соединены наудачу, вероЯтно, по произволу  алфавита,  и,  как
попало, погружены на повозки. Ћднако ужасы, собранные вместе, в конце концов
выЯвлЯют свою равнодействующую; всЯкое  объединение  несчастных  дает  некий
итог; каждаЯ цепь имела общую душу, каждаЯ телега - свое лицо. ђЯдом с  той,
котораЯ пела,  была  другаЯ,  на  которой  вопили;  на  третьей  выпрашивали
милостыню; на одной скрежетали зубами; на следующей  стращали  прохожих;  на
шестой богохульствовали; последнЯЯ была нема, как могила.  „анте  решил  бы,
что он видит семь кругов ада в движении.
     ќто был зловещий марш осужденных к месту наказаниЯ, но совершалсЯ он не
на ужасной огненной колеснице Ђпокалипсиса, а, что еще страшнее, на позорных
тюремных повозках.
     Ћдин из конвойных, державший палку с крючком на конце, времЯ от времени
обнаруживал намерение поворошить ею эту кучу человеческого отребьЯ. ЉакаЯ-то
старуха в толпе показывала на них пальцем мальчику лет пЯти и приговаривала:
"ќто тебе урок, негодник!"
     Џение и брань все усиливались;  наконец  тот,  кто  казалсЯ  командиром
охраны, щелкнул бичом, и по этому знаку ужасающие палочные удары,  глухие  и
слепые, подобно граду, обрушились на семь повозок; люди рычали, бесновались,
и это удвоило веселье уличных мальчишек, налетевших на этот гнойник, подобно
рою мух.
     ‚зглЯд †ана ‚альжана стал страшен.  ’о  были  уже  не  глаза;  то  было
непроницаемое  стекло,  заменЯющее  зрачок  у   некоторых   несчастных,   не
отражающее действительности, но словно горЯщее отсветами ужасов и катастроф.
Ћн не замечал открывшегосЯ перед ним зрелища; его взору  предстало  страшное
видение. Ћн хотел встать, бежать, исчезнуть, - и  не  мог  двинуть  пальцем.
€ногда увиденное овладевает вами и как  бы  вцеплЯетсЯ  в  вас.  Ћн  застыл,
пригвожденный  к  месту,  окаменевший,  остолбенелый,   спрашиваЯ   себЯ   в
невыразимой смутной тревоге, что означает это зловещее преследование, откуда
взЯлось это скопище демонов, обратившеесЯ против него.  ‚незапно  он  поднЯл
руку ко лбу, - обычное движение, тех, к кому внезапно возвращаетсЯ памЯть, -
он вспомнил, что таков был постоЯнный маршрут, что сюда обычно  сворачивали,
чтобы избежать встречи с королем, всегда возможной по дороге в ”онтенебло, и
что тридцать пЯть лет тому назад он сам проезжал через эту заставу.
     Љозетта была испугана по-другому, но не меньше. Ћна ничего не понимала;
у нее перехватило дыхание; то, что  она  видела,  казалось  ей  невозможным.
Ќаконец она воскликнула:
     - Ћтец! —то такое в этих повозках?
     †ан ‚альжан ответил:
     - Љаторжники.
     - Људа же они едут?
     - Ќа каторгу.
     ‚ это времЯ палочные удары посыпались особенно щедро  и  часто,  к  ним
прибавились удары саблей плашмЯ, - то  было  какое-то  неистовство  бичей  и
палок;   каторжники   скорчились,   наказание   привело   их   в   состоЯние
отвратительной  покорности,  все  замолчали,  бросаЯ  по  сторонам   взглЯды
затравленных волков.
     Љозетта дрожала с головы до ног.
     - Ћтец! € все это - люди? - снова спросила она.
     - Ќекоторые из них, - ответил несчастный.
     ќто был этап, выступивший до рассвета из Ѓисетра  и  направлЯвшийсЯ  по
дороге в Њен, чтобы обогнуть ”онтенебло, где  тогда  пребывал  король.  ќтот
объезд должен был продлить ужасный путь на три или  четыре  днЯ,  но,  чтобы
уберечь  августейшую  особу  от  неприЯтного  зрелища,  можно,   разумеетсЯ,
продолжить пытку.
     †ан  ‚альжан  вернулсЯ  домой  совершенно  подавленный.  ’акаЯ  встреча
равносильна удару; она оставлЯет по себе грозную памЯть.
     Ћднако †ан ‚альжан, возвратившись с Љозеттой на ‚авилонскую  улицу,  не
заметил, чтобы она задавала еще вопросы по  поводу  того,  что  им  довелось
увидеть;  возможно,  он  был  слишком  погружен  в  себЯ  и  угнетен,  чтобы
воспринЯть ее слова и ответить на них. ’олько вечером, когда Љозетта уходила
спать, он услышал, как она вполголоса, словно  разговариваЯ  сама  с  собой,
сказала:
     - Ћ господи! Њне кажетсЯ, если бы Я встретилась с  кем-нибудь  из  этих
людей, Я умерла бы только оттого, что увидела его вблизи!
     Љ счастью, на следующий день после этой трагической встречи, в  Џариже,
по случаю какого-то официального торжества, состоЯлись празднества: парад на
Њарсовом поле, фехтование  шестами  лодочников  на  ‘ене,  представление  на
…лисейских полЯх, фейерверки  на  площади  ‡везды,  иллюминациЯ  всюду.  †ан
‚альжан, изменив своим привычкам, повел Љозетту на праздник, чтобы  рассеЯть
воспоминаниЯ о вчерашнем дне и заслонить веселой  суматохой,  поднЯвшейсЯ  в
Џариже, отвратительную картину, промелькнувшую перед ней накануне.
     Џарад, бывший приправой к празднеству, естественно вызвал круговращение
мундиров; †ан ‚альжан надел форму национального гвардейца,  испытываЯ  нечто
похожее на чувство укрывшегосЯ от опасности человека.  ’ак  или  иначе  цель
прогулки была, казалось, достигнута. Љозетта,  считавшаЯ  длЯ  себЯ  законом
угождать отцу, согласилась на это развлечение с  легкой  и  непритЯзательной
радостью, свойственной юности; впрочем, длЯ нее всЯкое зрелище было внове, и
она не отнеслась слишком пренебрежительно  к  этому  общему  котлу  весельЯ,
именуемому "народным гулЯньем";  †ан  ‚альжан  имел  право  думать,  что  он
добилсЯ своего и что в памЯти  Љозетты  не  осталось  и  следа  от  мерзкого
видениЯ.
     Ќесколько дней спустЯ, утром, когда Ярко светило солнце, они оба  вышли
в сад - это было новым  нарушением  правил,  установленных  длЯ  себЯ  †аном
‚альжаном, и привычки сидеть в своей комнате,  которую  привила  Љозетте  ее
печаль; Љозетта, в пеньюаре, восхитительно окутаннаЯ этим небрежным утренним
нарЯдом, подобно  звезде,  прикрытой  облачком,  всЯ  розоваЯ  после  сна  и
озареннаЯ светом, стоЯ возле старика,  молча  ее  созерцавшего  растроганным
взглЯдом, обрывала лепестки маргаритки. Ћна не  знала  прелестного  гаданиЯ:
"любит - не любит"; да и кто мог ее  этому  научить?  Ћна  ощипывала  цветок
инстинктивно, невинно, не  подозреваЯ,  что  обрывать  маргаритку  -  значит
обнажать свое сердце.  …сли  бы  существовала  четвертаЯ  ѓрациЯ,  именуемаЯ
Њеланхолией и при этом улыбавшаЯсЯ, то она походила бы на  эту  ѓрацию.  †ан
‚альжан был заворожен созерцанием беленьких пальчиков, обрывавших цветок; он
забыл обо всем, растворившись в сиЯнии, окружавшем девушку. ђЯдом, в кустах,
щебетала малиновка. Ѓелые облачка так весело неслись по небу, словно  только
что вырвались на свободу. Љозетта продолжала сосредоточенно обрывать цветок;
казалось, она мечтала о чем-то, и ее мечта должна была быть  очаровательной.
‚незапно, с изЯщной медлительностью лебедЯ, она повернула голову и спросила:
     - Ћтец, а что это такое - каторга?


         * Љнига четвертаЯ. ЏЋЊЋ™њ ‘Ќ€‡“ ЊЋ†…’ Ѓ›’њ ЏЋЊЋ™њћ ‘‚›… * 


        ѓлава перваЯ. ђЂЌЂ ‘ЌЂђ“†€, €‘–…‹…Ќ€… ‚Ќ“’ђ€

     ’ак, день за днем, омрачалась их жизнь.
     “ них осталось только одно  развлечение,  некогда  бывшее  счастьем,  -
оделЯть хлебом голодных и одеждой страдавших от  холода.  ЌавещаЯ  беднЯков,
†ан ‚альжан и Љозетта, котораЯ  часто  сопровождала  его,  чувствовали,  как
вновь оживает в них что-то от былой задушевной  их  близости;  иногда,  если
случалсЯ хороший день и  удавалось  помочь  многим  страдальцам,  согреть  и
порадовать многих малышей, Љозетта вечером была несколько веселее. €менно  в
эту пору их жизни они и посетили конуру †ондрета.
     Ќа следующее же утро после этого посещениЯ †ан ‚альжан поЯвилсЯ в  доме
спокойный, как всегда, но с широкой  раной  на  левой  руке,  воспалившейсЯ,
злокачественной и похожей на ожог; о причине ее он сказал  уклончиво.  €з-за
этой раны его целый месЯц лихорадило, и он сидел дома. ЋбращатьсЯ к врачу он
не хотел. Љогда Љозетта настаивала, он отвечал: "Џозови ветеринара".
     Љозетта  перевЯзывала  рану  утром  и  вечером  с  такой   божественной
кротостью, с таким выражением ангельского счастьЯ быть ему полезной, что †ан
‚альжан  чувствовал,  как  к  нему   возвращаетсЯ   прежнЯЯ   радость,   как
рассеиваютсЯ его опасениЯ и  тревоги.  ѓлЯдЯ  на  Љозетту,  он  твердил:  "Ћ
целебнаЯ рана! Ћ целебнаЯ болезнь!"
     Џока отец был болен,  Љозетта  покинула  особнЯк:  она  снова  полюбила
флигелек и дворик. Џочти весь день она проводила с †аном ‚альжаном и  читала
ему книги по его выбору, главным образом путешествиЯ. †ан ‚альжан воскресал;
его счастье вновь расцветало, сиЯЯ неизъЯснимым светом; ‹юксембургский  сад,
молодой неизвестный бродЯга, охлаждение Љозетты - все эти тучи не  застилали
больше его души.  Ћн  даже  сказал  себе:  "џ  все  это  выдумал.  џ  старый
сумасброд".
     …го счастье было так велико, что страшнаЯ и столь неожиданнаЯ встреча с
семейством ’енардье в конуре †ондрета  почти  не  затронула  его.  Ћн  успел
ускользнуть, его след  был  потерЯн.  —то  ему  до  остального!  …сли  он  и
вспоминал о ней, то лишь с чувством жалости к этим несчастным. "’еперь они в
тюрьме, - думал он, - и уже не в состоЯнии мне  вредить,  но  какаЯ  жалкаЯ,
несчастнаЯ семьЯ!"
     Ћб  отвратительном  видении  на  Њенской  заставе  Љозетта  больше   не
заговаривала.
     ‚ монастыре сестра Њехтильда преподавала Љозетте музыку. “ Љозетты  был
голос малиновки, наделенной душой, и  порой,  вечерами,  в  скромном  жилище
раненого, она пела печальные песенки, радовавшие †ана ‚альжана.
     Ќаступила весна; сад в это  времЯ  года  был  так  прекрасен,  что  †ан
‚альжан сказал Љозетте: "’ы никогда не гулЯешь в саду, поди  прогулЯйсЯ".  -
"•орошо, отец", - сказала Љозетта.
     €сполнЯЯ его желание, она снова начала гулЯть в  саду,  большею  частью
одна, потому что, как мы уже упоминали, †ан  ‚альжан,  по  всей  вероЯтности
боЯсь быть замеченным через решетку, почти никогда не ходил в сад.
     …го рана дала другое направление мыслЯм обоих.
     Љозетта, увидев, что отцу стало легче, что он выздоравливает и  кажетсЯ
счастливым, испытывала удовлетворение, которого она даже не приметила  сама,
настолько естественно и незаметно оно пришло.  Љроме  того,  был  март,  дни
становились длиннее, зима проходила, а она всегда уносит с собой  что-то  от
наших горестей; потом наступил апрель - этот рассвет лета, свежий, как зарЯ,
веселый, как детство, иногда плаксивый, как новорожденный.  Џрирода  в  этом
месЯце полна пленительного мерцающего света, льющегосЯ с неба,  из  облаков,
от деревьев, лугов и цветов в человеческое сердце.
     Љозетта была еще слишком молода, чтобы не  проникнутьсЯ  этой  радостью
апрелЯ, который был сам похож на нее. Ќечувствительно и  незаметно  длЯ  нее
мрачные мысли исчезали. ‚есной в опечаленной душе становитсЯ светлее, как  в
Ясный полдень в подвале. „а Љозетта особенно и не печалилась уж так  сильно.
ќто было очевидно, хотЯ она и не отдавала себе в том  отчета.  “тром,  часов
около десЯти, после завтрака, когда ей удавалось  увлечь  отца  на  четверть
часа в сад и погулЯть с ним на  солнышке  возле  крылечка,  поддерживаЯ  его
больную руку, она сама не замечала, что то и дело смеЯлась и была счастлива.
     †ан ‚альжан с радостью убеждалсЯ, что она  снова  становитсЯ  свежей  и
румЯной.
     - Ћ целебнаЯ рана! - тихонько повторЯл он.
     € он был благодарен ’енардье.
     Љак только рана зажила, он возобновил свои одинокие вечерние прогулки.
     Ќо было бы заблуждением думать, что можно без всЯких приключений гулЯть
одному вечерами по малонаселенным окраинам Џарижа.


        ѓлава втораЯ. ’…’“ЉЂ Џ‹“’Ђђ• Ѓ…‡ ’ђ“„Ђ ЋЃљџ‘Ќџ…’ Ќ…ЉЋ… џ‚‹…Ќ€…

     Љак-то вечером маленькому ѓаврошу нечего было есть; он вспомнил, что не
обедал и накануне; это становилось скучным. Ћн решил попытатьсЯ поужинать  и
отправилсЯ побродить в пустынных местах за ‘альпетриер; именно там  и  можно
было рассчитывать на удачу. ѓде  нет  никого,  что-нибудь  да  найдетсЯ.  Ћн
добралсЯ до какого-то поселка; ему показалось, что это деревнЯ Ђустерлиц.
     Ћднажды, разгуливаЯ там, он заметил старый сад, где поЯвлЯлись старик и
старуха, а в этом саду - довольно сносную Яблоню.  ‚озле  Яблони  находилось
нечто вроде неплотно прикрытого ларЯ длЯ хранениЯ плодов, откуда можно  было
стащить Яблоко. џблоко - это ужин;  Яблоко  -  это  жизнь.  џблоко  погубило
Ђдама, но могло спасти ѓавроша. ‡а садом была пустыннаЯ немощенаЯ улочка, за
отсутствием домов окаймленнаЯ кустарником; сад от улицы отделЯла изгородь.
     ѓаврош направилсЯ к этому саду, нашел улочку, узнал  Яблоню,  убедилсЯ,
что ларь длЯ плодов на месте, и внимательно обследовал изгородь; а что такое
изгородь? - раз-два, и перескочил. ‚ечерело, на улице не было ни души, времЯ
казалось  подходЯщим.  ѓаврош  собралсЯ  уже  идти  на  приступ,  но   вдруг
остановилсЯ. ‚ саду разговаривали. ѓаврош посмотрел сквозь щель в изгороди.
     ‚ двух шагах от него, по ту сторону изгороди,  как  раз  против  места,
которое  он  наметил,  чтобы  проникнуть  внутрь,  лежал  камень,  служивший
скамьей; на этой скамье сидел  старик,  хозЯин  сада,  а  перед  ним  стоЯла
старуха. ‘таруха брюзжала. ѓаврош, не отличавшийсЯ скромностью, прислушалсЯ.
     - ѓосподин Њабеф! - сказала старуха.
     "Њабеф! - подумал ѓаврош. - ‚от потеха!"
     ‘тарик не шевельнулсЯ. ‘таруха повторила:
     - ѓосподин Њабеф!
     ‘тарик, не поднимаЯ глаз, наконец отозвалсЯ:
     - —то скажете, тетушка Џлутарх?
     "’етушка Џлутарх! - подумал ѓаврош. - „а это прЯмо умора!"
     ’етушка Џлутарх заговорила, и старик вынужден  был  вступить  с  ней  в
беседу.
     - •озЯин недоволен.
     - Џочему?
     - Њы должны за девЯть месЯцев.
     - —ерез три месЯца мы ему будем должны за двенадцать.
     - Ћн говорит, что выставит нас.
     - —то ж, Я пойду.
     - ‡еленщица просит денег. € нет больше ни одной охапки поленьев. —ем вы
будете отапливатьсЯ зимой? “ нас нет дров.
     - ‡ато есть солнце.
     - ЊЯсник больше не дает в долг и не хочет отпускать говЯдину.
     - ќто очень кстати. џ плохо переношу мЯсо. ќто длЯ менЯ слишком тЯжелаЯ
пища.
     - —то же подавать на обед?
     - •леб.
     - Ѓулочник требует по счету и говорит, что раз нет денег,  не  будет  и
хлеба.
     - •орошо!
     - —то же вы будете есть?
     - “ нас есть Яблоки.
     - Ќо, сударь, ведь нельзЯ жить просто так, без денег.
     - “ менЯ их нет.
     ‘таруха ушла, старик осталсЯ один. Ћн погрузилсЯ в размышлениЯ.  ѓаврош
тоже размышлЯл. Џочти совсем стемнело.
     ‚место того чтобы перебратьсЯ через изгородь, ѓаврош уселсЯ под  ней  -
таково было первое следствие его размышлений. ‚низу  ветки  кустарника  были
немного реже.
     "‘мотри-ка, - воскликнул про себЯ ѓаврош, - да тут настоЯщаЯ  спальнЯ!"
‡абравшись поглубже, он свернулсЯ в комочек. ‘пиной он почти касалсЯ  скамьи
дедушки Њабефа. Ћн слышал дыхание старика.
     ‚место того чтобы пообедать, он попыталсЯ заснуть.
     ‘он кошки - сон вполглаза. ѓаврош и сквозь дремоту караулил.
     Ѓледное сумеречное небо отбрасывало белый  отсвет  на  землю,  и  улица
обозначалась сизой полосой между двумЯ рЯдами темных кустов.
     ‚незапно на этой белесоватой  ленте  возникли  два  силуэта.  Ћдин  шел
впереди, другой - на некотором расстоЯнии сзади.
     - Ђ вон и еще двое, - пробормотал ѓаврош.
     Џервый  силуэт  напоминал  старого,  согбенного,  задумчивого   буржуа,
одетого более чем просто, вышедшего побродить вечерком под звездным небом  и
ступавшего медленно, по-стариковски.
     „ругой был тонкий, стройный, подтЯнутый.  Ћн  соразмерЯл  свои  шаги  с
шагом первого, но в преднамеренной медлительности его походки  чувствовались
гибкость и проворство. ‚ нем было что-то хищное  и  внушавшее  беспокойство;
вместе с тем весь его облик выдавал "модника", по выражению того времени.  “
него была отличнаЯ шлЯпа, черный сюртук в талию, хорошо сшитый и,  вероЯтно,
из прекрасного  сукна.  ‚  том,  как  он  держал  голову,  сквозила  сила  и
изЯщество, а под шлЯпой, в сумерках, можно было различить бледный  юношеский
профиль и розу во рту. ќтот второй силуэт был хорошо знаком ѓаврошу: то  был
Њонпарнас.
     —то же касаетсЯ первого, то о нем нельзЯ  было  ничего  сказать,  кроме
того, что это добродушный на вид старик.
     ѓаврош уставилсЯ на них.
     Ћдин из этих двух прохожих, по-видимому, имел какие-то виды на другого.
ѓаврош мог наблюдать,  что  произойдет  дальше.  …го  спальнЯ  очень  кстати
оказалась удобным укрытием.
     Њонпарнас на охоте, в такой час, в таком месте - это не обещало  ничего
хорошего. ѓаврош почувствовал, как его мальчишескаЯ душа прониклась жалостью
к старику.
     —то делать? ‚мешатьсЯ? ќто будет помощью одного слабосильного  другому!
Њонпарнас  бы  только  посмеЯлсЯ.  ѓаврош  был  уверен,  что  этот  страшный
восемнадцатилетний бандит справитсЯ со стариком и ребенком в два счета.
     Џока  ѓаврош  раздумывал,  нападение  было   совершено,   внезапное   и
отвратительное.  Ќападение  тигра  на  оленЯ,  паука  на  муху.   Њонпарнас,
неожиданно бросив розу, прыгнул на старика, схватил его  за  ворот,  стиснул
руками и повис на нем. ѓаврош едва удержалсЯ от крика. Њгновение спустЯ один
из прохожих лежал под другим,  придавленный,  хрипЯщий,  бьющийсЯ;  каменное
колено упиралось ему в грудь. Ќо только произошло не совсем то, чего  ожидал
ѓаврош. ‹ежавший на земле был Њонпарнас; победителем  был  старик.  ‚се  это
произошло в нескольких шагах от ѓавроша.
     ‘тарик устоЯл на ногах и на удар ответил ударом  такой  страшной  силы,
что нападающий и его жертва мгновенно поменЯлись ролЯми.
     "Ђй да старик!" - подумал ѓаврош и, не удержавшись, захлопал в  ладоши.
Ќо его рукоплесканиЯ не были услышаны. Ћни не  донеслись  до  слуха  занЯтых
борьбой и прерывисто дышавших противников, оглушенных друг другом.
     ‚оцарилась тишина. Њонпарнас перест