ы
продолжим  урок  танцев.  Ћна  и  в  самом деле  пришла  и  чувствовала себЯ
прекрасно, словно ничего и не было.
     ѓрудь  ее,  о  которой  получил Я достойное  свидетельство  двух  своих
органов чувств,  не давала мне покоЯ; она  так взволновала менЯ, что домой Я
возвратилсЯ под вечер. Ћни с сестрой были в своей  комнате. Ћна сказала, что
придет подышать воздухом ко мне на балкон в два  часа, а теперь  ждет своего
крестного, каковой был близким другом ее отца и  вот уже восемь лет приходит
всЯкий день к ней часа на полтора.
     -- ‘колько ему лет?
     -- Њежду  пЯтым  и  шестым  десЯтком. Ћн женат. ќто  граф  ‘. Љо мне он
привЯзан нежно, но по-отцовски. Ќынче он любит менЯ  так же,  как и  в самом
раннем детстве. €ногда и жена его приходит навестить менЯ или  приглашает на
обед.  Ѓудущей  осенью Я поеду с нею в  деревню. ѓраф  знает,  что вы у  нас
живете, и ничего  не имеет против. Ћн с вами  незнаком, но если вам  угодно,
сегоднЯ же вы с ним познакомитесь.
     ђечь эту выслушал Я с удовольствием: Я  узнал  все, что хотел, не  имеЯ
нужды  в нескромных вопросах. „ружба этого грека могла быть только плотской.
’о был муж графини, вместе с которой два года назад увидал Я впервые Њ. Њ.
     ѓраф оказалсЯ весьма учтив. Ћтеческим  тоном  поблагодарил  он  менЯ за
участие в его крестнице и просил назавтра пожаловать вместе  с нею к нему на
обед,  где он  будет  иметь  счастье  представить  мне  свою  супругу.  џ  с
удовольствием  принЯл приглашение. џ  всегда  любил неожиданности, а встреча
моЯ с графиней обещала быть неожиданностью занЯтной. ‚ел он себЯ как человек
порЯдочный,  и  после  ухода его Я,  на радость девушке,  весьма его  за это
хвалил. Ћна сказала, что  у него в руках все  бумаги, позволЯющие вернуть  у
дома Џерсико наследство  ее  семьи,  сорок тысЯч  экю; четвертаЯ  часть этих
денег принадлежала  ей, не считаЯ  еще приданого матери, которым  та  желала
распорЯдитьсЯ  в пользу  дочерей. ’аким образом, супругу своему она принесет
приданое в пЯтнадцать тысЯч дукатов, и сестра ее столько же.
     „евица  эта,  желаЯ  влюбить  менЯ  в  себЯ  и  удостоверитьсЯ  в  моем
постоЯнстве,  не  спешила  оказывать  мне  милости,  а когда  Я  пыталсЯ  их
добитьсЯ, противилась и осыпала менЯ упреками,  на которые  не осмеливалсЯ Я
возражать; однако вскоре Я заставил ее переменить поведение.
     Ќазавтра  Я  отправилсЯ с  нею  к  графу, не  предупредив, что знаком с
графиней. џ полагал, она сделает  вид, будто  со мною незнакома -- но ничуть
не бывало.  Ћна встретила менЯ радушно, словно  старинного знакомца, и когда
муж ее, слегка  удивленный, спросил,  давно ли мы знакомы, отвечала, что  мы
встречались два года назад в ‹а Њире. „ень прошел очень весело.
     Џод вечер,  возвращаЯсь с  девицей домой  в  моей гондоле и  потребовав
некоторых к себе милостей,  получил Я вместо них одни упреки и был столь ими
обижен, что, доставив девушку  домой, отправилсЯ ужинать к ’онине и провел у
нее почти всю ночь, ибо Џоверенный ЯвилсЯ очень поздно. Ќазавтра, проспав до
полуднЯ, Я не дал ей урока, и когда попросил за это  прощениЯ, она отвечала,
что стеснЯтьсЯ мне  нечего. ‚ечером она не Явилась на балкон, и Я  обиделсЯ.
Ќа следующий день ухожу Я из дому  очень рано, никаких уроков, а  вечером на
балконе веду с нею равнодушные речи; однако ж  наутро просыпаюсь от великого
шума, выхожу из комнаты посмотреть, что случилось,  и  хозЯйка  говорит, что
дочь снова задыхаетсЯ. ‘корей за хирургом.
     џ вхожу к девушке, вижу ее  умирающей, и сердце мое  обливаетсЯ кровью.
„ело было в начале июлЯ, она лежала в постели, укрытаЯ одной лишь простыней.
’олько глаза  ее  еще могли  говорить со мною. џ спрашиваю,  есть ли  у  нее
сердцебиение, кладу  руку  ей  на  грудь, целую  в  вершину холма,  и у  нее
недостает  сил  мне  противитьсЯ.  џ  целую  ее  ледЯные  губы,  а  рука моЯ
спускаетсЯ  скорей  полутора  локтЯми  ниже  и  завладевает совершенной  там
находкою. Ћна слабо отталкивает мою руку, но в глазах ее столько силы, что Я
понимаю  неуважительность своего поступка. ’ут ЯвлЯетсЯ хирург, открывает ей
вену, и  она немедлЯ начинает  дышать. …й хочетсЯ  встать,  но Я советую  ей
полежать в постели и  обещаю послать  за своим обедом и отобедать подле нее;
тогда она соглашаетсЯ, а  мать ее говорит,  что  постель пойдет ей только на
пользу. Ћна надевает корсет и велит сестре  положить  поверх простыни легкое
одеЯло: простынЯ не скрывала вовсе очертаний ее фигуры.
     Џоступок  мой  пробудил  во мне любовный пламень,  и  Я, в решимости не
упустить  счастливого случаЯ,  буде он  представитсЯ, прошу хозЯйку  послать
кого-нибудь на кухню к г-ну де Ѓрагадину сказать, чтобы прислали мне обед, а
сам,  сев  у  изголовьЯ больной  красавицы, убеждаю ее,  что она  непременно
излечитсЯ, если только сумеет полюбить.
     -- џ  уверена, что выздоровею; но могу ли Я  любить  кого-нибудь,  если
сомневаюсь, что любима?
     ђазговор наш становилсЯ все живее, и вот Я уже кладу ей руку на бедро и
прошу не прогонЯть менЯ; продолжаЯ просить, проскальзываю Я выше и  достигаю
до такого места, пощекотав которое,  должен был, как мне казалось, доставить
ей  самое  приЯтное  ощущение. Ћднако  ж  она  отодвигаетсЯ и говорит мне  с
сердцем,  что,  быть  может,  именно то,  что Я сделал,  и  есть причина  ее
болезни. џ отвечаю, что такое возможно,  и,  убедившись через это признание,
что  достигну желаемого, преисполнЯюсь  надежды вылечить ее  --  если только
правда все то, что о ней говорЯт. ™адЯ стыдливость ее, Я не задаю нескромных
вопросов,  объЯвлЯю,  что люблю  ее, и обещаю не требовать никакой иной пищи
своему чувству, кроме той,  какую она сама  сочтет необходимым мне даровать.
Ћна с большим аппетитом съела половину моего обеда, встала с постели, пока Я
одевалсЯ, чтобы идти в свет, а когда в два часа Я вернулсЯ, она уже сидела у
менЯ на балконе.
     ‘идЯ напротив менЯ на балконе, она,  проговорив со мною с четверть часа
о любви, дозволила глазам моим насладитьсЯ  всеми своими прелестЯми, которым
лунный   свет  еще  прибавлЯл  привлекательности,  и  разрешила  покрыть  их
поцелуЯми.  ‚  смЯтении,  что пробудила в душе ее всепоглощающаЯ  страсть, и
отдавшись  на  волю   инстинкта,  враждебного  всЯческим   ухищрениЯм,  она,
прижимаЯсь тесно к моей  груди, увлекла менЯ к счастью с  таким пылом, что Я
со  всею Ясностью  понЯл  --  она полагает,  будто получает от  менЯ гораздо
больше, нежели дает. џ заклал жертву, не обагрив алтарЯ кровью.
     ‘естра пришла за  ней,  говорЯ, что уже поздно и  она  хочет  спать; та
велела  ей  ложитьсЯ,  и едва мы остались одни,  как без всЯких  предисловий
улеглись  в  постель. Џровели  мы вместе  всю ночь: Я движим  был любовью  и
желанием  ее  излечить,   она   --  благодарностью   и  самым   необузданным
сладострастием. Ќа  рассвете  отправилась  она  спать  в свою  комнату,  а Я
осталсЯ изнуренным, но так и не получившим облегчениЯ: боЯзнь, что она может
забеременеть, помешала мне испустить дух, не умираЯ. Ћна  спала со мною  три
недели  без перерыва, и  ни разу  не случалось с нею  удушьЯ,  и ежемесЯчнаЯ
благодать пришла к ней. џ бы женилсЯ на этой девушке, когда б к концу месЯца
не произошла со мною катастрофа, о которой Я сейчас расскажу.
     Ѓыть  может,  читатель  припомнит,  что у  менЯ были  причины не любить
аббата  ЉьЯри,  автора того самого  сатирического  романа,  какой давал  мне
прочесть Њуррей. ‘ тех пор, как Я объЯснилсЯ с ним и  дал понЯть, что отомщу
за себЯ, прошел месЯц. Ђббат держалсЯ настороже. ‚ это самое времЯ получил Я
анонимное письмо, где говорилось, что мне лучше  было бы  подумать не о том,
как  поколотить  аббата,  а  о  самом  себе, и  что мне грозит величайшаЯ  и
неотвратимаЯ беда. ‚сЯкий,  кто пишет  анонимные письма,  достоин презрениЯ:
это  либо  предатель,  либо  глупец;  но небречь предупреждением  не следует
никогда. џ совершил ошибку.
     ‚  это  времЯ  свел  со  мною  знакомство  некто  Њануцци,  прежде  мне
неизвестный; главное  его ремесло  было оправщик камней,  а сверх  того, как
обнаружилось позже,  служил  он  шпионом  ѓосударственных  инквизиторов.  Ћн
обещал продать мне  в кредит бриллианты, поставив  некоторые условиЯ,  из-за
которых Я  принужден был пригласить его к себе  домой. ђазглЯдываЯ множество
разбросанных там и сЯм книг, остановилсЯ он перед несколькими манускриптами,
в которых речь шла о магии. ђадуЯсь его изумлению, показал Я ему те из  них,
что учили сводить знакомство с духами всех четырех первоэлементов.
     Љак легко  может вообразить себе читатель, книги эти Я презирал, но они
у менЯ были. ЏЯтью  или шестью днЯми позже предатель этот  ЯвилсЯ ко  мне со
словами,  что некий  человек, имЯ  которого  он  назвать не может,  готов из
любопытства купить  пЯть  моих книг за тысЯчу цехинов,  но  прежде желал  бы
взглЯнуть  на них,  дабы убедитьсЯ в  их подлинности. џ  вручил  ему  книги,
обЯзав  вернуть их ровно через  сутки  и  в душе  не придаваЯ этому никакого
значениЯ. Ќазавтра он  и впрЯмь вернул их,  говорЯ, что незнакомец  почел их
фальшивыми;  но  через несколько лет Я  узнал,  что  носил  он их  секретарю
ѓосударственных  инквизиторов, каковые  таким  образом удостоверились, что Я
отменный чародей.
     ‚  тот же  роковой  месЯц  г-же Њеммо, матери  гг.  Ђндреа, Ѓернардо  и
‹оренцо,  взбрело  в голову, будто  Я склонЯю детей ее  к атеизму, и тревоги
свои она поверила старому кавалеру Ђнтонио Њочениго, дЯде г-на де Ѓрагадина,
каковой имел  на менЯ зуб  и утверждал, что Я посредством своей каббалистики
Якобы  совратил его племЯнника. „ело  относилось к  ведению  инквизиционного
суда,  но  поскольку  заточить  менЯ  в  тюрьму  церковной  инквизиции  было
затруднительно, они решились принести жалобу ѓосударственным инквизиторам, а
те  взЯлись  занЯтьсЯ моим поведением. ќтого было довольно,  чтобы  погубить
менЯ.
     ѓ-н Ђнтонио Љондульмер, друг аббата ЉьЯри, а значит, мой враг и красный
ѓосударственный   инквизитор,  воспользовалсЯ   случаем  и  представил  менЯ
нарушителем  общественного   спокойствиЯ.   Ќесколькими  годами  позже  один
секретарь  посольства  сказал  мне,  что  некий  доносчик, обзаведЯсь  двумЯ
свидетелЯми, обвинил менЯ в том,  будто верю  Я в одного лишь  дьЯвола.  Ћни
достоверно  утверждали, что  когда Я проигрывал в  карты, то есть в  минуту,
когда все верующие богохульствуют, Я проклинал только дьЯвола. ЊенЯ обвинили
в  том,  что  Я  не  соблюдаю посты, хожу лишь  на красивые  мессы,  и  есть
достаточно причин считать менЯ франкмасоном. ‘верх того, добавили свидетели,
посещаю  Я   иностранных  посланников,  и  поскольку  вожу  дружбу  с  тремЯ
патрициЯми и,  конечно  же, знаю  обо  всем,  что  происходит в  ‘енате,  то
раскрываю тайну  эту чужестранцам за большие деньги, каковые и проигрываю  в
карты на глазах у всех.
     ‚ыслушав  все эти  обиды,  всемогущий трибунал  постановил считать менЯ
врагом отечества, заговорщиком и  изрЯдным негодЯем. Ќа протЯжении  двух или
трех недель  подрЯд  многие люди, которым не мог Я не верить, советовали мне
совершить путешествие  за границу, ибо мною занимаетсЯ трибунал. ЌельзЯ было
сказать  большего:  жить  счастливо  могут  в  ‚енеции  лишь   те,   о  чьем
существовании  грозный   трибунал   не  подозревает;  но   Я   презрел   все
предупреждениЯ.  Љогда  б  Я  стал  обращать  на них  внимание, то начал  бы
беспокоитьсЯ, а  Я был враг всЯкого беспокойства. џ отвечал, что не чувствую
никаких угрызений  совести, а значит,  не  могу  быть виноват, а коли  Я  не
виноват,  то  боЯтьсЯ мне нечего. џ был глупец.  џ рассуждал  как  свободный
человек.  ‘верх   того,   неопределенную  беду   заслонЯла  длЯ  менЯ   беда
действительнаЯ, гнетущаЯ мысль мою днем и ночью. џ проигрывал каждый день, Я
увЯз  в долгах,  заложил  все  свои  драгоценности,  вплоть  до  табакерок с
портретами -- их  Я,  впрочем,  вынул  и передал  г-же Њандзони,  у  которой
хранились все мои важные бумаги и  любовнаЯ переписка.  џ видел, что за мною
следЯт. Ћдин старый сенатор  сказал мне, что трибуналу известно,  будто юнаЯ
графинЯ Ѓонафеде сошла с ума от наркотиков и  любовных  зелий, каковыми Я ее
снабдил. ’огда она пребывала еще в лечебнице и в приступах безумиЯ неизменно
вспоминала менЯ и  награждала  проклЯтиЯми. џ должен  поведать эту  короткую
историю читателю.
     ћнаЯ  эта графинЯ  получила от  менЯ  несколько  цехинов  вскоре  после
возвращениЯ моего  в  ‚енецию и решила,  что сумеет заставить  менЯ и впредь
наносить  ей, к вЯщей ее пользе, приЯтные визиты.  Ќесколько раз Я заходил к
ней, дабы прекратить докучные ее записки, и всЯкий раз оставлЯл ей денег; но
ни разу, не  считаЯ первого, не нашла  она во мне снисхождениЯ и не добилась
знаков вниманиЯ. Џрошел год, и она затеЯла преступное дело; не могу обвинЯть
ее в этом достоверно, но у менЯ довольно  причин считать ее виновницей того,
что случилось.
     Ћна  написала мне письмо и убедила,  сославшись на весьма  важное дело,
прийти к ней в определенный час. €з любопытства ЯвилсЯ Я к ней в назначенное
времЯ. Ћна немедлЯ бросилась мне на  шею  и объЯвила,  что важным делом была
любовь.  џ посмеЯлсЯ  над нею. ‚ тот раз  была она красивее  обыкновенного и
чище. Ћна  завела разговор о крепости ‘в. ЂндреЯ и так менЯ разозлила, что Я
уже почти готов был удовлетворить ее желаниЯм. ‘нЯв плащ, спрашиваю  Я, дома
ли ее отец,  и она  отвечает,  что отец куда-то  ушел. Њне  случаетсЯ  нужда
выйти, возвращаЯсь в ее комнату, Я ошибаюсь дверью -- и, к удивлению своему,
обнаруживаю в комнате рЯдом самого графа с двумЯ подозрительными личностЯми.
     -- „орогой  граф, -- говорю Я,  --  только что дочь ваша сказала, будто
вас нет дома.
     -- ќто Я велел ей  так отвечать: у менЯ  было дело до этих людей,  но Я
его отложу на другой раз.
     џ хотел было идти -- но он просит менЯ подождать,  отсылает тех двоих и
говорит,  что  счастлив менЯ видеть. ‡атем он  пускаетсЯ рассказывать мне  о
своих горестЯх: ѓосударственные инквизиторы  лишили его  пенсии, и теперь он
был  на грани того, чтобы оказатьсЯ со всем  семейством на  улице и  просить
милостыню. †ивЯ в этом  доме, он уже три года сутЯжничал и ничего за него не
платил; однако новую тЯжбу завести уже  не  мог, и его вот-вот  должны  были
выгнать вон. Љогда  бы только были у него деньги, чтобы заплатить  за первые
три  месЯца, он бы,  по его  словам, ночью съехал в  другое место. „ело  шло
всего о двадцати дукатах; Я вытаскиваю из  кармана шесть цехинов, даю ему, и
он, поцеловав менЯ  и плача от счастьЯ, зовет дочь, велит ей  составить  мне
компанию, а сам берет плащ и уходит.
     џ замечаю, что комната эта сообщаетсЯ с той, где Я находилсЯ с  дочерью
графа, а дверь между ними приоткрыта.
     -- ‚аш отец,  --  говорю Я, --  застал бы  менЯ на  месте преступлениЯ;
нетрудно догадатьсЯ, что  бы он сделал со мною с  двумЯ своими  сбирами. ’ут
верный заговор; спассЯ Я только благодарЯ ѓосподу.
     Ћна все отрицает, пускаетсЯ в слезы, бросаетсЯ предо мной на колени, но
Я, не глЯдЯ на нее, беру свой плащ и уношу оттуда ноги. Ѓольше Я ни разу  не
ответил на ее записки и  никогда с  нею  не встречалсЯ. „ело  было летом. Ћт
жары, страсти,  голода и нищеты разум ее помутилсЯ. Ћна настолько обезумела,
что однажды в полдень выбежала  нагишом  на площадь  ‘в.  Џетра,  молЯ  всех
встречных и  стражников, задержавших ее, проводить ее  ко мне. ‘квернаЯ  эта
историЯ обошла  весь город и доставила мне  изрЯдные неприЯтности.  Ѓезумную
держали  под замком; лишь пЯть лет спустЯ разум возвратилсЯ к ней, но, выйдЯ
из лечебницы,  принуждена она была побиратьсЯ  по всей ‚енеции, равно как  и
братьЯ ее,  кроме старшего -- того повстречал Я в Њадриде двенадцатью годами
позже, он служил <i>гарсоном</i>, адъютантом в отрЯде телохранителей …го ‚еличества
ЉоролЯ €спанского.
     ‘лучилось все это уже год назад, но в том роковом июле месЯце 1755 года
дело снова вытащили на свет. Ќад головою моей сгущались черные тЯжелые тучи,
готовые поразить  менЯ громом.  ’рибунал отдал  приказ  начальнику  полиции,
<i>мессеру  гранде</i>,  взЯть  менЯ  под  стражу  <i>живым  или  мертвым</i>:  слова  эти
сопровождают  всЯкий   приказ  об  аресте,   исходЯщий   от   грозного  сего
триумвирата.  Ќичтожнейшее  из  велений  его  объЯвлЯетсЯ  так,  что  грозит
нарушителю смертью.
     ЃлизилсЯ праздник ‘в. €акова, чье имЯ Я ношу, и днЯ за три-четыре перед
ним  Њ. Њ. подарила мне несколько локтей серебрЯных кружев; их Я должен  был
надеть накануне.  џвившись к ней в  красивом одеЯнии,  Я сказал,  что завтра
приду просить у нее денег  взаймы: больше мне некуда было податьсЯ, а Њ.  Њ.
отложила пЯтьсот цехинов, когда Я продал бриллианты.
     ‚  уверенности,  что назавтра  получу  деньги, Я  провел  весь день  за
картами и неизменно проигрывал, а ночью проиграл пЯтьсот цехинов под честное
слово. Љогда стало светать, отправилсЯ  Я успокоитьсЯ  на <i>ќрберию</i>,  ‡еленной
рынок. Њесто, именуемое <i>ќрберией</i>, лежит на  набережной  Ѓольшого канала, что
пересекает  весь  город, и называетсЯ так оттого, что здесь и в  самом  деле
торгуют зеленью, фруктами, цветами.
     ’е, кто  отправлЯетсЯ  сюда  на прогулку в столь ранний  час,  уверЯют,
будто хотЯт доставить себе невинное удовольствие  и поглЯдеть, как  плывут к
рынку две или  три сотни лодок,  полных  зелени,  всевозможнейших  фруктов и
цветов,  разных в  разное времЯ года, --  все это  везут  в  столицу  жители
окрестных островков  и  продают задешево  крупным  торговцам;  те с  выгодою
продают  товар торговцам средней  руки,  а  они --  мелким, еще дороже, и уж
мелкие  разносЯт его  за  самую  высокую  цену  по всему  городу.  Ћднако  ж
венецианскаЯ   молодежь  ходила   на  зеленной  рынок  вовсе   не   за  этим
удовольствием: оно было только предлогом.
     •одЯт туда волокиты и любезницы, что провели ночь в домах длЯ свиданий,
на постоЯлых  дворах  или  в  садах,  предаваЯсь утехам застольЯ либо азарту
игры. •арактер гульбища этого показывает, что нациЯ может менЯтьсЯ в главных
своих чертах.
     ‚енецианцев старых времен, длЯ  которых  любовные свЯзи  были такой  же
глубокой  тайной, как  и политика, вытеснили нынче  современные  венецианцы,
отличающиесЯ именно  тем, что  не желают ни  из  чего делать секрета.  Љогда
мужчины  приходЯт  сюда в обществе женщины,  они  хотЯт пробудить  зависть в
равных себе и похвастать своими победами.  ’от, кто приходит один, стараетсЯ
узнать  что-нибудь новенькое либо заставить  кого-нибудь ревновать.  †енщины
идут  туда  больше  показатьсЯ,  нежели  поглЯдеть  на  других,  и  всЯчески
стремЯтсЯ  изобразить, что  не испытывают ни  капли  стыда.  Љокетству здесь
места нет:  все  нарЯды в беспорЯдке, и кажетсЯ, напротив,  что в этом месте
женщинам непременно  надобно показатьсЯ с изъЯнами  в  убранстве  -- они как
будто  хотЯт, чтобы всЯкий встречный обратил на это  внимание. Њужчины, ведЯ
их   под   руку,   должны   всЯчески  выказывать   скуку   перед   давнишней
снисходительностью своей дамы и делать вид, будто нимало не придают значениЯ
тому, что  красотки выставлЯют  напоказ  разорванные старые туалеты -- знаки
мужских побед. “  гулЯющих здесь должен  быть вид людей усталых и всей душой
стремЯщихсЯ в постель, спать.
     ЏогулЯв с полчаса, отправлЯюсь Я к себе в дом длЯ свиданий, ожидаЯ, что
все еще в  постели.  ‚ынимаю из  кармана ключ --  но в нем нет  нужды. „верь
открыта;  больше  того,  сломан  замок.  ЏоднЯвшись  наверх,  застаю  Я  все
семейство  на  ногах и слышу,  как  жалуетсЯ хозЯйка.  Џо  ее словам, <i>мессер
гранде</i> с целой  шайкой сбиров ворвалсЯ силой  в  дом и перевернул  все вверх
дном, утверждаЯ, что  ищет  будто  бы важную контрабанду  -- чемодан, полный
соли. …му  Якобы  известно, что вчера чемодан внесли сюда.  •озЯйка говорит,
что накануне действительно выгружен был с кораблЯ чемодан, но принадлежит он
графу  ‘. и  находитсЯ  в нем одна  только графскаЯ  одежда.  Њессер  гранде
осмотрел его и, не  сказав ни  слова, удалилсЯ. Џобывал он и в моей комнате.
•озЯйка желала получить удовлетворение; Я понимал, что она права, и обещал в
тот же день переговорить об этом с г-ном де Ѓрагадином.  џ  отправилсЯ спать
--  но оскорбление, нанесенное этому дому, задело менЯ за живое,  и уснул  Я
всего на три или четыре часа.
     Ћтправившись к г-ну  де Ѓрагадину,  рассказываю Я ему обо всем и требую
мести.  ‘ живостью представлЯю Я  ему все доводы, отчего честнаЯ хозЯйка моЯ
вправе  желать   удовлетворениЯ,  соразмерного  оскорблению,--  ведь  законы
утверждали, что  всЯкаЯ  семьЯ,  чье  поведение  безупречно,  может  жить  в
спокойствии. Џроизнес Я все это в присутствии обоих друзей его и увидел, что
все трое в задумчивости. Њудрый старик обещал мне дать ответ после обеда.
     ‡а обедом де ‹аэ не проронил ни единого слова, и все они были печальны.
џ  отнес  их грусть на  счет  дружбы, что  они питали ко мне. ‚есь город  не
уставал дивитьсЯ привЯзанности ко  мне трех этих почтенных  людей. Џо общему
мнению, она не могла возникнуть  естественным путем -- а значит, не обошлось
здесь без колдовства. ’рое друзей были  благочестивы до крайности,  Я же был
самый большой в ‚енеции вольнодумец.  „обродетель может снисходить к пороку,
но не любить его: так говорили все.
     Џосле обеда г-н де Ѓрагадин  пригласил менЯ  и  обоих  друзей своих, от
которых не  было у  него  никаких секретов, в  свой  кабинет и  с величайшим
хладнокровием  объЯвил, что  мне должно  думать  не  о том, как отомстить за
обиду, учиненную мессером  гранде дому, где Я живу, но  о  том, чтобы  найти
надежное убежище.
     -- —емодан  с солью,  -- продолжал он, -- всего лишь предлог. Џриходили
за тобой  и искали  тебЯ. Ђнгел-хранитель уберег  тебЯ, теперь спасайсЯ. Њне
пришлось  быть восемь месЯцев  ѓосударственным инквизитором, и Я знаю, каким
образом  совершаютсЯ предписанные трибуналом аресты. €з-за Ящика  соли двери
не выламывают. Њожет статьсЯ,  тебЯ не  нашли нарочно.  Џоверь мне, сын мой,
отправлЯйсЯ немедлЯ в  ”узине, а  оттуда скачи на почтовых без  остановки во
”лоренцию и оставайсЯ там, покуда Я не напишу, что ты можешь вернутьсЯ. Ѓери
мою  четырехвесельную  гондолу и отправлЯйсЯ. …сли у тебЯ нужда  в  деньгах,
возьми пока сто цехинов. Ћсторожность гласит, что тебе надо уехать.
     џ  отвечаю,  что не  чувствую  за собой вины и потому трибунал  мне  не
страшен, а значит,  признаваЯ  всю благоразумность совета, последовать ему Я
не  могу.   ѓ-н   де  Ѓрагадин  возражает,  что   трибунал   ѓосударственных
инквизиторов  может признать менЯ виновным в преступлениЯх, неизвестных  мне
самому. Ћн предлагал мне спросить оракула, надобно ли мне последовать совету
его или нет, но Я  отказываюсь и говорю, что  оракула вопрошаю только в  тех
случаЯх,  когда  у менЯ есть сомнениЯ. Ќаконец  выдвигаю  Я последний довод:
уехав,  Я  покажу,  что боюсь,  а значит, что виноват, ибо невинный не знает
угрызений совести и уж тем более не испытывает страха.
     -- …сли  безмолвие есть  главнаЯ  черта  великого  сего  трибунала,  --
говорил  Я, -- то  после  моего  отъезда вы  так и не  узнаете,  правильно Я
поступил    или   нет.    Ѓлагоразумие,    каковое,   по    мнению    ‚ашего
Џревосходительства, велит мне  бежать, станет помехой и к возвращению  моему
на родину. ’ак что ж, разве должен Я навеки с нею расстатьсЯ?
     ’огда он попыталсЯ уговорить менЯ переночевать, хотЯ  бы в этот день, у
него, в  моих  покоЯх -- и мне  и поныне  стыдно, что  Я отказал ему в  этом
удовольствии.
     ‘тража не  может войти в дом патрициЯ без прЯмого приказа трибунала; но
трибунал никогда не дает подобных приказаний.
     џ отвечал, что если  и  останусь ночевать у него,  предосторожность эта
доставит мне покой только ночью; если приказ об аресте моем отдан, днем менЯ
найдут, где бы Я ни находилсЯ,
     -- ‚  их власти арестовать менЯ, --  заключил  Я,  -- но боЯтьсЯ мне не
пристало.
     ’огда добрый  старик сказал,  что мы,  быть может,  больше не свидимсЯ;
взволнованный, Я заклинал его не огорчать  менЯ. Ћн с  минуту задумалсЯ  над
моей мольбой, а потом, улыбнувшись, заключил менЯ в объЯтиЯ и произнес девиз
стоической философии: <i>Fata viam inveniunt</i> *.
     ђасцеловав его со слезами,  Я  удалилсЯ, но предсказание  его  сбылось:
больше мы с ним не виделись. “мер он спустЯ одиннадцать лет. Љогда Я выходил
из  дома его, в сердце моем не было  ни  тени страха  --  одна только печаль
из-за долгов. “ менЯ недостало духу отправитьсЯ на Њурано  и забрать у Њ. Њ.
пЯтьсот цехинов, которые мне немедлЯ пришлось бы уплатить тому, кто накануне
их у менЯ выиграл; Я предпочел отправитьсЯ к  кредитору и просить его неделю
подождать. ‘делав это, возвратилсЯ Я к себе и,  утешив,  как мог,  хозЯйку и
поцеловав дочку, лег спать. Ѓыл поздний вечер 25 июлЯ 1755 года.
     Ќа  рассвете в комнату мою вошел мессер гранде. ЏроснутьсЯ, увидеть его
и услышать из уст  его вопрос, Я ли  „жакомо Љазанова, было делом минуты. Ќе
успел Я отвечать, что имЯ, названное  им, действительно принадлежит мне, как
он  велел отдать ему  все  записи мои, относЯщиесЯ и  до менЯ  самого, и  до
других, одеватьсЯ  и следовать за ним. џ  спросил, чьим именем отдает он мне
этот приказ; именем трибунала -- отвечал он.
     <i>ѓ‹Ђ‚Ђ XII</i>
     <i>‚ тюрьме Џьомби. ‡емлетрЯсение</i>
     Ћт слова "’рибунал"  душа моЯ окаменела; во мне осталась  лишь телеснаЯ
способность исполнЯть приказаниЯ.  Ѓюро мое  было открыто, бумаги  лежали на
столе,  за  которым  Я писал,  и  Я сказал мессеру гранде,  что он может  их
забрать. Љто-то из  людей его поднес мешок, он сложил туда бумаги и объЯвил,
что  Я должен еще  отдать ему переплетенные рукописи,  каковые должны у менЯ
быть;  Я  показал,  где  они лежат,  и  тут Ясно  понЯл, что оправщик камней
Њануцци был презренный шпион, каковой втерсЯ ко мне в дом и, пообещав купить
длЯ менЯ бриллианты и,  как  Я говорил, перепродать  мои  книги,  донес, что
книги эти у менЯ есть.  ’о  был "Љлюч ‘оломонов", "‡екор-бен", "Џикатрикс" и
обширное наставление по влиЯнию планет, какое позволЯло с помощью благовоний
и заклинаний вступать в беседу с демонами всЯкого чина. ’е, кто знал, что  у
менЯ  есть такие  книги, полагали менЯ  чародеем, и Я ничего не имел против.
Њессер  гранде  забрал и  книги, что  лежали у  менЯ  на ночном столике,  --
Ђриосто, ѓорациЯ,  Џетрарку,  "”илософа-ратоборца", рукопись,  что  дала мне
Њатильда,  "Љартезианского  привратника"   и  книжечку  соблазнительных  поз
Ђретино: о ней тоже донес Њануцци,  ибо мессер гранде специально  спросил  и
ее. “ шпиона этого  был облик честного  человека --  свойство  в его ремесле
необходимое; сын его сделал в Џольше состоЯние, женившись на некоей Ћпеской,
которую,  говорЯт, уморил; но сам Я об этом ничего не  знаю  и даже не верю,
хоть он и вполне на это способен.
     €так,  пока мессер гранде пожинал урожай из моих записок, книг и писем,
Я  одевалсЯ -- механически, ни быстро, ни медленно; потом  умылсЯ, побрилсЯ,
Љ. „.  причесала менЯ, Я  надел кружевную рубашку и  свой прелестный костюм,
все это не задумываЯсь и не произносЯ  ни  слова,  и не выпускавший  менЯ из
виду  мессер  гранде не  осмелилсЯ возражать против  того,  что  Я одеваюсь,
словно на свадьбу.
     ‚ыйдЯ из  комнаты, увидел Я с удивлением в зале три или четыре  десЯтка
стражников. ЉакаЯ честь! „абы  взЯть под стражу мою особу, сочли необходимым
отправить столько людей, а  ведь  согласно аксиоме <i>ne Hercules quidem contra
duos</i> * довольно было послать двоих. ‘транно: в ‹ондоне все жители храбры, но
если  нужно  кого-то  арестовать, посылают  одного человека, а  в милом моем
отечестве, где все трусы, посылают  тридцать. Ѓыть может, причина в том, что
трус,  принужденный нападать,  боитсЯ  больше того, на  кого нападает, а тот
оттого же становитсЯ храбрецом -- и в самом деле, в ‚енеции не редкость, что
человек  защищаетсЯ в одиночку против двух  десЯтков сбиров и, поколотив  их
всех, спасаетсЯ  бегством.  ‚  Џариже  Я  однажды помог одному своему  другу
вырватьсЯ из рук сорока таких прохвостов и обратить их в бегство.
     Њессер гранде усадил менЯ в гондолу и сам сел рЯдом,  оставив при  себе
лишь четверых  стражников;  остальных  он отослал. Џривез он  менЯ к  себе и
запер в комнате. Ћн предлагал мне  кофе, но Я отказалсЯ. ‚  комнате провел Я
четыре часа  и все  времЯ  спал, разве что просыпалсЯ каждые  четверть часа,
дабы облегчитьсЯ от лишней  жидкости; Явление сие весьма необыкновенно,  ибо
недержанием Я не страдал, жара стоЯла невыносимаЯ, и Я к тому  же не ужинал;
но тем не менее наполнил Я уриною два больших ночных горшка. Џрежде мне  уже
случалось  убедитьсЯ,  что  неожиданное  притеснение действует  на  менЯ как
сильный  наркотик, но только теперь Я  узнал, что, достигаЯ  высшей степени,
служит оно и  мочегонным. ЋставлЯю решение проблемы этой физикам.  ‚  Џраге,
шесть лет  назад, выпустив в  свет рассказ о побеге моем из Џьомби, Я немало
смеЯлсЯ,  узнав,  что  прекрасные  дамы  сочли  описание  происшествиЯ этого
свинством, какое Я мог бы и опустить. Ѓыть может, Я  бы и опустил его, когда
бы  говорил  с  дамой; но  публика не  дама, и мне  нравитсЯ  служить  к  ее
просвещению.  Ђ  потом,  никакое это не  свинство;  ничего  в  этом  нет  ни
грЯзного, ни вонючего,  а что свойством этим подобны мы свиньЯм, так подобны
мы и в еде и питье, которых свинством еще никто не называл.
     Џо всему сдаетсЯ, что одновременно  с разумом моим, Явственно угасавшим
от  ужаса  и  утрачивавшим  способность  мыслить, и телу моему  приходилось,
словно  под  прессом,  избавлЯтьсЯ  от  большой  части  жидкости, каковаЯ  в
постоЯнном   своем  круговороте  приводит  в  действие   наши   мыслительные
способности: вот отчего нежданный  ужас  и  потрЯсение могут вызвать  смерть
прЯмо на месте и. Ѓоже нас сохрани, отправить нас в ђай, вынув душу из жил.
     ‡азвонил  колокол  <i>’ретьего часа</i>, <i>’ерца</i>, и тут вошел  ко  мне начальник
стражи  и сказал,  что  получил приказ отправить  менЯ в  <i>Џьомби</i>,  <i>‘винцовую
тюрьму</i>. џ последовал за ним. Њы сели в другую гондолу и, сделав длинный крюк
по малым  каналам,  оказались  в  Ѓольшом и  вышли на  тюремную  набережную.
ЏоднЯвшись по многим  лестницам, прошли мы по высокому мосту с перилами, что
через канал, именуемый <i>rio di palazzo</i>, <i>дворцовым</i>, соединЯет тюрьмы с дворцом
дожей. Џосле моста  миновали  мы галерею, вошли  в какую-то комнату, потом в
другую, и  там начальник стражи показал менЯ незнакомцу в  одеждах патрициЯ,
каковой, оглЯдев менЯ, произнес:
     -- <i>… quello; mettetelo in deposito</i> *.
     ‘иЯ особа был секретарь гг. €нквизиторов,  <i>circospetto (осмотрительный)
„оменико  Љавалли</i>;  он,  видно,  стыдилсЯ  говорить  по-венециански  в  моем
присутствии--  приказ  посадить  менЯ  в  тюрьму произнес  он на  тосканском
наречии. ’огда мессер гранде передал  менЯ тюремному сторожу, что ожидал тут
же  со свЯзкой  ключей в  руках; в  сопровождении сторожа и двух  стражников
поднЯлсЯ  Я по двум маленьким  лестницам,  прошел  через одну галерею, потом
через другую, отделенную от первой запертой дверью, потом через  еще одну, в
конце которой была дверь; сторож  открыл ее  другим ключом, и Я оказалсЯ  на
большом, грЯзном и отвратительном чердаке длиною в шесть саженей и шириною в
две; через  высокое слуховое окно падал  слабый свет. џ уже принЯл было этот
чердак за  свою тюрьму --  но  нет: человек  этот, надзиратель, взЯл в  руки
толстый  ключ,  отворил  толстую,  обитую  железом  дверь  высотой  в  три с
половиною фута и  с круглым отверстием посредине восьми дюймов в диаметре, и
велел мне входить. ‚ ту минуту Я внимательно разглЯдывал железное устройство
в виде лошадиной подковы, приклепанное к толстой перегородке; подкова была в
дюйм толщиною и с расстоЯнием в шесть дюймов между параллельными ее концами.
Џока Я пыталсЯ понЯть, что бы это могло быть, он сказал мне с улыбкой:
     -- џ вижу, сударь, вы гадаете,  длЯ чего этот механизм? Њогу объЯснить.
Љогда €х Џревосходительства велЯт кого-нибудь удушить, его сажают на табурет
спиной к  этому ошейнику и  голову  располагают так,  чтобы железо захватило
полшеи.  „ругие полшеи охватывают  шелковым шнурком и пропускают  его обоими
концами вот в эту дыру, а там есть мельничка, к которой привЯзывают концы, и
специальный  человек крутит ее, покуда осужденный не отдаст Ѓогу душу: хвала
ѓосподу, исповедник остаетсЯ с ним до самого конца.
     -- ‚есьма изобретательно; полагаю, сударь, вы  и есть тот человек, кому
выпала честь крутить мельничку.
     Ћн  промолчал.  ђосту  во  мне  было пЯть футов девЯть  дюймов,  и  мне
пришлось сильно  нагнутьсЯ, чтобы войти r дверь; сторож запер менЯ и спросил
через решетку, что мне угодно  на обед; получив ответ, что Я еще об этом  не
думал, и заперев все двери, он удалилсЯ.
     “друченный и ошеломленный, облокачиваюсь Я на решетку  на уровне груди.
ђешетка была в два фута длины и ширины, из шести железных прутьев толщиною в
дюйм; пересекаЯсь, образовывали они шестнадцать квадратных отверстий, в пЯть
дюймов  каждое.  Љамера была  бы  довольно освещена через  нее, когда  б  не
четырехугольнаЯ балка  в  полтора фута шириною, несущаЯ  кровлю:  упираЯсь в
стену  под  слуховым   окном,  что  находилось   почти  напротив  менЯ,  она
загораживала проникающий на чердак свет. ‘клонив голову -- потолок был всего
в пЯть с половиной футов высотою, -- обошел Я свою ужасную тюрьму и почти на
ощупь  определил, что она  образует квадрат  в две сажени  длиной и шириною;
четвертаЯ  стена  камеры выдвигалась в сторону: решительно, там был альков и
могла бы находитьсЯ кровать; но Я  не обнаружил ни кровати,  ни  какого-либо
сиденьЯ, ни  стола, ни  вообще  обстановки,  кроме  лохани длЯ  естественных
надобностей и дощечки в фут  шириною, что висела на  стене на высоте четырех
футов. Ќа нее  положил  Я свой  красивый шелковый  плащ,  прелестный костюм,
который столь скверно обновил, и шлЯпу с белым пером,  отделанную  испанским
кружевом. †ара стоЯла необычайнаЯ. ‚се существо мое пребывало в изумлении, и
Я  отошел  к  решетке --  единственному  месту,  где  мог  Я облокотитьсЯ  и
отдохнуть;  слухового окна мне видно не было, но виден был освещенный чердак
и разгуливающие по нему крысы, жирные, как кролики. Њерзкие  животные, самый
вид  которых  был  мне  отвратителен, подходили, не  выказываЯ  ни малейшего
страха, к самой моей решетке.  Џри мысли, что  они могут  забратьсЯ  ко мне,
кровь застыла у менЯ в жилах, и Я скорей закрыл внутренним ставнем отверстие
в  середине  двери.  Џотом,   впав  в  глубочайшую   задумчивость,  простоЯл
неподвижно  восемь  часов  крЯду,  не  шевелЯсь,  не  произносЯ ни  звука  и
по-прежнему облокотившись на решетку.
     Џробило двадцать  один  час;  Я забеспокоилсЯ:  никто не  поЯвлЯлсЯ, не
спрашивал, хочу ли Я  есть; мне не несли ни  кровати,  ни стула,  ни хотЯ бы
хлеба  с водой.  Ђппетита у  менЯ не было, но никто, казалось мне, не мог об
этом знать; еще никогда не случалось мне ощущать такой  горечи во  рту,  как
сейчас; однако ж Я пребывал в  уверенности, что  до захода солнца кто-нибудь
придет  непременно.  ’олько услыхав, что пробило  уже  двадцать четыре часа,
стал Я как одержимый вопить, бить ногами в дверь и ругатьсЯ; всЯ эта тщетнаЯ
вознЯ,   которую   понуждало   производить   необычайное    мое   положение,
сопровождалась громкими криками. ‚  Яростных этих упражнениЯх провел Я более
часа,  но  никто не ЯвилсЯ на мои бурные вопли,  и не было никаких признаков
тому,  что кто-то их слышал, а потому закрыл  Я впотьмах решетку, боЯсь, как
бы  крысы  не прыгнули  ко мне в камеру. ЏовЯзав  голову носовым платком,  Я
растЯнулсЯ на полу. ‘толь безжалостное забвение казалось мне невероЯтным  --
хотЯ бы даже решено  было менЯ уморить. Ќе долее минуты размышлЯл Я над тем,
чем заслужил  подобное  обращение:  ведь  мне  непонЯтна  была  даже причина
ареста. џ был  большой вольнодумец, обо всем говорил смело и  думал об одних
только наслаждениЯх, а  потому  не мог  считать себЯ виноватым;  однако ж  Я
видел,  что обращаютсЯ со мной как с преступником, и теперь избавлю читателЯ
от  описаниЯ  всего,  что,   охваченный  Яростью,  возмущением,   отчаЯнием,
произносил Я и думал о подавлЯвшей менЯ  ужасной деспотии. Ћднако  ни чернаЯ
злоба,  ни  снедавшаЯ  менЯ  тоска, ни жесткий пол, на котором  Я лежал,  не
помешали  мне  уснуть:  организм  мой  нуждалсЯ  в  сне,  а  когда  организм
принадлежит  человеку  молодому и  здоровому,  он  умеет  доставить себе все
необходимое без всЯкого участиЯ разума.
     ђазбудил менЯ  полночный колокол. “жасно пробуждение,  когда заставлЯет
оно пожалеть о пустЯке -- о грезах сновидений! Џрошло целых три часа, а Я, к
удивлению  своему,  не  ощутил  никакого  неудобства. Ќе двигаЯсь, лежа, как
лежал,  на левом  боку, протЯнул Я правую руку за носовым  платком, который,
помнилось мне,  положил в том месте. арЯ вокруг себЯ  рукою, Я  вдруг  -- о
Ѓоже! натыкаюсь на другую руку, холодную как лед! “жас пронзил менЯ с головы
до пЯт, волосы мои встали  дыбом.  ‚о  всю жизнь душа моЯ не знала подобного
страха, никогда Я и не думал, что могу  его испытать. ‚ерных  три или четыре
минуты не мог Я не только  двинутьсЯ, но и думать. ЏридЯ  немного в  себЯ, Я
милостиво  позволил  себе  предположить,  что  рука,  которой  Я,  казалось,
коснулсЯ, не более чем плод воображениЯ; в твердом этом убеждении протЯгиваю
Я снова руку в том же направлении -- и нахожу ту же руку,  сжимаю ее в ужасе
и  с пронзительным криком отпускаю,  отдернув  свою.  ЊенЯ бьет  дрожь;  но,
собравшись с мыслЯми,  прихожу Я к выводу, что,  покуда спал, рЯдом  со мною
положили труп,  --  Я нисколько не сомневалсЯ, что когда ложилсЯ на пол, там
ничего  не  было.  ‚оображению  моему  рисуетсЯ  сразу  тело   какого-нибудь
невинного беднЯги, а быть может, и  моего друга,  которого, удавив, положили
рЯдом  со мною, дабы, пробудившись,  нашел  Я перед  собою пример  участи, к
какой  надлежало  мне готовитьсЯ.  Ћт  подобной мысли  Я прихожу в Ярость; в
третий раз протЯгиваю Я руку и, ухватившись за  мертвеца, хочу  встать, дабы
притЯнуть его к себе и удостоверитьсЯ  в ужасном происшествии, но как только
хочу  оперетьсЯ на левый локоть, та самаЯ рука, что  Я сжимал в своей, вдруг
оживает,  отодвигаетсЯ  -- и  в тот же миг, к великому своему  изумлению,  Я
понимаю, что держал в правой руке всего лишь свою собственную левую, каковаЯ
под действием мЯгкой, податливой и шелковистой  постели, на которой отдыхала
беднаЯ моЯ особа, отнЯлась, онемела и утратила подвижность, чувствительность
и теплоту.
     Џриключение  было  забавно,  но  менЯ  не  развеселило.  Ќапротив,  оно
доставило мне  пищу  длЯ самых  черных  мыслей. џ  обнаружил, что там, где Я
нахожусь,  ложное  представлЯетсЯ правдивым,  а  значит,  реальность  должна
казатьсЯ грезой; что способность к пониманию здесь вполовину утрачиваетсЯ, а
невернаЯ  фантазиЯ  приносит  разум  в  жертву  либо  зыбкой  надежде,  либо
мучительному отчаЯнию.  ‚ этом  отношении Я с  самого  начала стал держатьсЯ
настороже  и впервые за тридцать лет жизни  призвал на  помощь  философию --
семена ее давно  покоились  в моей  душе, но до сих пор мне не представилось
случаЯ их обнаружить и  найти им употребление. Џолагаю, большаЯ  часть людей
так и  умирает, ни разу в  жизни  не подумав.  џ просидел на полу  до восьми
часов,  до  предрассветных  сумерек;  солнце  должно было встать  в девЯть с
четвертью.  Њне не терпелось дождатьсЯ утра: безошибочное, как мне казалось,
предчувствие говорило, что менЯ отошлют домой; Я пылал  жаждой мщениЯ  и  не
скрывал этого от себЯ. Њне представлЯлось, будто Я во главе мЯтежного народа
свергаю правительство и истреблЯю аристократов;  всех стирал Я  в порошок и,
не довольствуЯсь тем, чтобы предать притеснителей моих в руки  палачей,  сам
учинЯл  резню. ’аков человек: ему и в голову  не приходит, что это  Язык  не
разума, но величайшего врага его -- гнева.
     Њне пришлось ждать меньше,  чем Я готовилсЯ,-- вот уже и причина, чтобы
утихла Ярость. ‚ восемь часов с половиной  скрежет засовов  в коридорах, что
вели к  моей  темнице, нарушил незыблемую тишину этого  ада длЯ живых. Џеред
решеткой моей  предстал тюремщик и спросил, <i>достало ли мне времени подумать,
чего  Я желаю на обед</i>.  ‘частье, когда  наглость низкой твари скрываетсЯ под
маскою  насмешки.  џ отвечал, что  желаю рисового  супу,  вареной  говЯдины,
жаркого, хлеба,  воды и  вина. „уралей Явно  ждал жалоб  и, не  услышав  их,
удивилсЯ. Ћн ушел, но через  четверть часа вернулсЯ с недоумением, отчего не
хочу Я получить постель и все, что мне нужно.
     --  Љоли вы  надеетесь, что вас сюда посадили всего на одну ночь, то вы
ошибаетесь, -- заЯвил он.
     -- ’огда принесите мне все, что считаете необходимым.
     -- Људа  мне пойти? ‚от вам бумага  и карандаш,  напишите  все, чего вы
хотите.
     џ  написал,  где  ему взЯть  длЯ менЯ  постель, рубашки, чулки,  халат,
домашние  туфли, ночные  колпаки,  кресла, стол, расчески,  зеркала, бритвы,
носовые платки, мои  книги,  что забрал мессер  гранде, чернила с  перьЯми и
бумагу. Њошенник,  когда  Я прочел ему список, -- сам  он читать не умел, --
велел мне вычеркнуть  оттуда книги, чернила, бумагу,  зеркало,  бритву,  ибо
правила Џьомби запрещали их иметь, и спросил денег,  дабы купить мне обед. “
менЯ  было с собою три цехина,  один Я отдал ему.  Ћн ушел с чердака, а  еще
через  ч